"Исследование о смертной казни" - читать интересную книгу автора (Кистяковский Александр Фёдорович)

Первая глава

I. Появление сочинения Беккариа о преступлениях и наказаниях (1764 г.) вызвало специальную разработку вопроса о смертной казни. «Эта бесполезная расточительность казней, которые до сих пор не сделали людей лучшими, побуждает меня, — говорил Беккариа, — исследовать, в самом ли деле смертная казнь полезна и справедлива в правительстве, хорошо организованном». Результатом своего исследования он выставил следующие общие положения:

а) смертная казнь не опирается ни на каком законном праве, потому что человек, вступая в общество, не уступал права на свою жизнь;

б) она бесполезна и не нужна, за исключением тех случаев, когда жизнь гражданина и лишенного свободы может произвести революцию и нанести вред общественной безопасности или когда смертная казнь есть единственная узда, могущая воспрепятствовать новым преступлениям;

в) она бесполезна потому, что никогда не останавливала злодеев, решившихся на преступление;

г) она менее действительна, чем лишение свободы, соединенное с тяжкими работами, потому что и на преступника, и на посторонних несравненно сильнее действует менее жестокое, но продолжительное наказание, каковы тяжкие работы, чем жестокое, но моментальное, какова смертная казнь;

д) она даже пагубна для общества, потому что представляет гражданам пример жестокости тем более опасной, чем с большею аккуратностью и с большими формальностями ее совершают; безумно, для отвращения граждан от убийства, установлять публичное убийство;

е) оправдывают смертную казнь тем, что ее, за известные преступления, назначали все народы и во все времена; но зачем же оправдывающие эту казнь не одобряют человеческих жертв, которые были в употреблении у всех народов.

Такова сущность доводов против смертной казни писателя, вызвавшего последующую разработку этого предмета. Прошло сто лет со времени появления сочинения Беккариа, очень многие брались за разрешение этого вопроса с теоретической точки зрения, но в сущности мало сказали нового: с этой стороны, до сих пор спор вертится почти на тех же самых общих положениях, которые высказаны Беккариа; новое, принадлежащее последующим писателям, состоит в специальном развитии вышеизложенных положений, да иногда в темном и отвлеченно-схоластичном изложении того, что так ясно, сжато и конкретно высказано Беккариа.

II. Первое положение Беккариа: смертная казнь не опирается ни на каком законном праве, и, следовательно, она несправедлива, — послужило темою для последующих писателей. Но то, что Беккариа высказал только вскользь и чему он не придавал первостепенной важности, принято было многими последующими писателями за весьма существенное; вследствие этого исследование вопроса о смертной казни вырождается в метафизический спор: давал ли или не давал человек другим право себя убивать; ненарушима или нарушима жизнь человеческая; справедлива или нет смертная казнь; полезно или бесполезно для человечества пролитие крови, в виде смертной казни? По какому направлению пошло исследование вопроса о смертной казни и какими способами хотели его разрешить — покажет нижеследующее изложение.

Выше сказано, что Беккариа утверждал, что человек, вступая в общество, не уступал ему права на свою жизнь. Мабли и Фиданджиери доказывали противное, опираясь так же, как и Беккариа, на естественное право. Мабли говорил: «В естественном состоянии я имею право смерти против того, который нападает на мою жизнь; вступая же в общество, я только передал это право судье». «В состоянии естественной независимости, — говорил другой, — я имею право убивать несправедливого человека, на меня нападающего; а если я имею право его убить, то он потерял право жить; общество не создает нового права, а только пользуется старым, становясь, при употреблении смертных казней, на место частного лица». Позднее являются целые трактаты на подобную тему. В 1827 году французский адвокат Люкас издал большое сочинение о смертной казни, под заглавием «Об уголовно-карательной системе вообще и о смертной казни в частности». В первой части этого сочинения автор вслед за североамериканским писателем и государственным человеком Ливингстоном, автором предварительных соображений к проекту уголовного кодекса для штата Луизианы, 1822 г., почти исключительно занимается защитою отвлеченного положения: жизнь человеческая священна, неприкосновенна, дар Божий; поэтому сам человек не может уступить другому право на свою жизнь, и никакой общественный закон не может распоряжаться ею. Горячим последователем Люкаса является Румье, автор сочинения «Долой эшафот, или немедленная и полная отмена смертной казни» (1833 г.). Первая глава этого труда трактует о ненарушимости человеческой жизни и незаконности смертной казни; глава эта не представляет, впрочем, ничего самостоятельного и состоит большею частью из заимствования у Люкаса и его противников. К подражаниям Люкасу принадлежат также сочинения Селлона: «Письма о смертной казни» (1833 г.) и «Диалог о смертной казни и об исправительной системе» (1834 г.). Против Люкаса вооружился Силвела, автор сочинения «О сохранении смертной казни» (1832 г.). Изложивши опровержения против Люкаса словами Броли, который написал критику на теорию ненарушимости жизни в пятом номере «Французского обозрения», и словами Уртиса, издавшего сочинение «Необходимость сохранения смертной казни» (1831 г.), Силвела построил новую теорию договора, на котором он основал справедливость смертной казни. «Сохранять себя, — говорил Силвела, — и разрушать себя — два совершенно противоположные представления (images), если их рассматривать как абстрактные признаки (signes); но будучи рассматриваемы как такие факты, которые присущи всем органическим существам, как людям, так и животным, они не исключают друг друга и не абсолютно противоположны, потому что эти существа, напротив, сохраняют себя теми же самыми средствами, которыми они себя разрушают». «Человек, как существо разумное, не может ничего делать по благоволению, без причин и побуждений. Но когда его побуждения к действию справедливы и согласны с разумом, все ему позволительно, даже себя разрушать, т. е. согласиться потерять жизнь. Каким образом он может обойтись без этого, если жить для него есть не что иное, как употреблять свои жизненные силы, тратить их посредством употребления». Подобным же образом человек в обществе для сохранения своей жизни заключает договор разрушения, который можно выразить в следующих немногих словах: «Уважайте мою жизнь, защищайте ее, с своей стороны я буду точно так же действовать в отношении к вам. Согласимся взаимно быть уничтоженными, если мы несправедливо лишим жизни одного из себе подобных». К писателям, восстававшим против теории ненарушимости жизни человеческой, принадлежит также Комперио, автор сочинения «Будет ли убийство наказываемо смертной казнью?». Какой же результат всех этих изобретений новых и новых договоров, всех споров и толкований естественного права и какие полезные открытия для решения вопроса о смертной казни сделаны этим путем? Решительно никакого. И понятно: когда одни утверждают одно, а другие совершенно противоположное, выходя из одного и того же основания, выходит, что это основание никуда не годно в научном отношении, и что прежде, чем строить на нем какие-нибудь выводы, необходимо исследовать свойство самого этого основания и определить, может ли оно в данном случае к чему-нибудь служить. Естественное право, или право человека в безобщественном состоянии, не знает никаких договоров; для противников смертной казни оно крайне неблагоприятно как состояние полного произвола, грубости, жестокости и звероподобного пролития крови человеческой, оно меньше всего знакомо было с понятием ненарушимости жизни человеческой. Но и противники не могут на нем опереться и сколько-нибудь крепко стоять, иначе им пришлось бы отвергнуть все то, до чего человек достиг благодаря тому, что он не остался в естественном состоянии, а перешел к созданию общественности.

Тем же метафизическим способом хотели решить вопрос о смертной казни многие ученые Германии, бравшиеся за его исследование. Они хотели доказать состоятельность или несостоятельность смертной казни, выходя из абстрактных положений, и преимущественно из идеи справедливости. Так, Титман, задавши себе вопрос, справедлива ли смертная казнь, решает его следующими метафизическими соображениями: справедливость смертной казни самой в себе (аn sich) не может разумным образом быть подвергнута сомнению. Ибо, если правовой закон (Rechtsgesetze) дозволяет вообще наказание для безопасности области права, то неоспоримо должно быть дозволено также и уничтожение оскорбителя. Потому в государстве смертная казнь, рассматриваемая сама в себе, совершенно справедлива. Рассмотрению этого вопроса с метафизической точки зрения особенно способствовал гамбургский профессор Громан, издавший сочинение «Об уголовно-правовом принципе — государство не имеет никакого права наказывать смертью» (1832 г.). Смертная казнь, говорит он, несправедлива, потому что она поражает жизнь, этот посредствующий принцип между сверхчувственным и чувственным бытием, принцип, при помощи которого человек должен образоваться для высшей жизни; она несправедлива, потому что впечатление, производимое исполнением казни на зрителей, вредно для справедливости. Жизнь человеческая есть сама в себе (an sich) бесконечная величина, которая простирается в вечность, и никакой человек, никакое государство не имеет права сокращать или перерезывать эту линию. На жизни человека лежит высокое призвание образоваться для вечности. Никакое наказание не должно быть противно принципу улучшения. Смертная казнь несправедлива с точки зрения христианской философии и религии. В своем предисловии к сборнику статей о смертной казни «Христианство и разум как защитники отмены смертной казни» (1835 г.) и в своей антикритике на Абегга, помещенной в том же сборнике, он тоже почерпает доказательства главным образом из разума. Против Громана восстал Абегг, защищавший справедливость смертной казни следующими доводами: «Придают жизни тела бесконечную цену для самой себя (fur sich) и вместе с тем смерть считают бесконечным злом. Без сомнения, смерть есть тягчайшее наказание, и немногие преступления могут вызвать необходимость примирения с справедливостью посредством смерти, в этом случае смертная казнь, будучи истинным освобождением, разрешает страшное противоречие, которое виновный чувствует в самом себе и которое он, как только пробудится и придет в полное сознание своей вины, не может сносить, — в этом случае она, как вообще наказание, есть благодеяние». «Смертная казнь не может быть оправдываема особенными целями; скорее значение ее состоит в том, что она есть уничтожение земного бытия, спасение духовного посредством погибели телесного; она поражает не жизнь как жизнь, но временное, преходящее тело в чувственном мире». Если это так, то в вопросе о смертной казни дело касается не цели и средств, а существования необходимости, вследствие которой высшему должно быть принесено низшее, временному — преходящее, идее, которая есть жизнь справедливости, — то, что уже умерло и без дальнейшего правомочия не может существовать. Это не месть, не внешнее возмездие, не несправедливость за несправедливость, не насилие за преступление, — нет, это есть уничтожение несправедливости, которая олицетворялась в своей высшей потенции, так что без противоречия не может далее существовать. Весьма близко по взглядам к Абеггу подходит Дауб. По его учению, источник закона есть любовь, а наказание, будучи средством уничтожения вины и способом примирения с законом, является благодеянием. Смертная казнь справедлива; ибо кто совершил убийство, тот впал в тяжкую вину; а так как только одна смертная казнь уничтожает вину, то она есть дело любви и справедливости, есть благодеяние. В свою очередь, Абеггу возражал Меринг; идя тем же путем и руководствуясь тем же способом исследования, он пришел к совершенно противоположному результату. Смертная казнь, по его мнению, есть признак еще несложившегося в целом объема своей области, не осуществившегося государства, есть отрицание государства в самом государстве, отношение сил природы, из коих одни силятся обеспечить свое существование уничтожением других. Государство в смертной казни употребляет свою силу, но не свое право, в смертной казни оно простирает свою власть так далеко, как может. Кант и Гегель защищали смертную казнь во имя справедливости принципа материального возмездия: равное за равное. Кестлин старался опровергнуть их, доказывая, что если этот принцип принят, то во имя его следовало бы признать сообразным с справедливостью назначение изувечивающих наказаний за телесные повреждения. С своей стороны, он построил свою теорию, на основании которой смертная казнь должна быть вычеркнута из ряда наказаний. В преступлении, он говорит, нарушение имеет свое бытие (ihre Existenz) не в объективном происшествии, но только в воле нарушителя. Мера наказания ни в каком случае не должна быть определяема только по объекту нарушения, который может быть принят при этом только как второстепенный, соопределяющий момент. Поэтому, если хотят остаться верными понятию о наказании как стеснении воли нарушителя и другому основному понятию, что для государства жизнь совпадает с личностью, то должны вычеркнуть смертную казнь из ряда уголовных мер. Всецелое уничтожение личности было бы справедливо, если бы в преступлении вся субъективность являлась неизлечимо злою. Но так как это невозможно, то государство должно оставить существовать личность, в которой всегда лежит возможность нравственного восстановления (1855 г.). Глюнек доказывал, что смертная казнь нисколько не противоречит идее справедливости (1855 г.). Выходя из принципа справедливости, также оправдывали право государства назначать смертную казнь такие писатели как Рихтер (1829 г.), Цум-Бах (1828 г.) и Россгирт (1828 г.). Напротив, Геффтер находит, что справедливость смертной казни не есть истина абсолютная, а только гипотетическая (1854 г.). Наконец, Бернер уже решительно утверждает, что справедливость не требует смертной казни ни за одно преступление, ни даже за убийство (1852 г.).

Итак, каждый из приведенных писателей ссылается на справедливость, но одни доказывают, что смертная казнь согласна с справедливостью, другие — что она не согласна, — и даже более: Меринг находит, что она есть проявление силы, а не справедливости, а Громан почти не видит различия между убийством и смертною казнью и готов поставить судей наряду с убийцами вроде Равальяка. Каждый из этих писателей заявляет, что решение этого вопроса только и возможно с точки зрения отвлеченной справедливости, и каждый старается опровергнуть других, выходящих из этой же точки зрения. Гегель критикует Канта; Кестлин — их обоих, а кроме того, Абегга и Рихтера; Абегг опровергает мнения Громана, Меринг — Абегга, и т. д. Что же это за общая справедливость, которая приводит к двум противоположным выводам и одним говорит: смертная казнь есть святое учреждение, она соответствует моим требованиям; другим — смертная казнь мне противна, она основывается на силе, а не на правде. Если эта справедливость, как утверждают те, которые на нее ссылаются при решении вопроса о смертной казни, есть начало неизменное, истина, всеми признанная, аксиома, подобная той, которая говорит, что дважды два — четыре, а не больше; то откуда происходит между опирающимися на нее такое разногласие, которое похоже на то, если бы одни утверждали, что дважды два — пять, а другие — дважды два — шесть. Не есть ли это только субъективный взгляд на справедливость тех, которые на нее ссылаются.

Дело в том, что у человечества нет другой справедливости, кроме той, которая выразилась в его законах; а эта справедливость не есть нечто целиком данное и неизменное, а есть явление постоянно, хотя и крайне медленно, развивающееся и усовершенствующееся тысячелетнею жизнью народов. Человек постоянно стремится к водворению более справедливых отношений: то, до чего он добился теперь в области права, было никогда ему неизвестно и совершенно чуждо его понятиям; то, до чего он достигнет будущими тысячелетними усилиями, в настоящее время или гадательно, или неизвестно. Если бы человек обладал неизменяющимся понятием справедливости, то он бы давно и всецело его осуществил, и не было бы права диких племен, права варварских народов, права средневекового, а было бы одно право, которое бы во все времена одинаково решало частные вопросы, и в том числе вопрос о смертной казни; тогда бы и криминалисты, ссылаясь на понятие справедливости, не высказывали бы двух противоположных взглядов, не спорили бы друг с другом. Криминалисты и философы, решавшие рассматриваемый нами вопрос с точки зрения справедливости, совершенно выпустили из виду действительную, человеческую справедливость, изменяющуюся и усовершенствующуюся, а соображались с субъективною, составленною каждым из них, на основании логических соображений; оттого справедливость, по понятию одних, говорила в пользу смертной казни, справедливость, по понятию других, против. Оттого, сколько ни усиливались разрешить вопрос о смертной казни, выходя из произвольно составленного понятия справедливости, в результате пришли только к совершенно противоположным выводам; оттого исследование этого вопроса превратилось в личный спор, в составление туманных трактатов, не подвигающих ни на волос уяснение дела. Однако ж подобный ненадежный способ исследования смертной казни до того был ходячим в Германии, что в 1833 г. прения в саксонском сейме в значительной степени состояли из подобных метафизических тонкостей. Депутат Аммон, первый говоривший по поводу сделанного профессором Громаном предложения о необходимости отмены смертной казни, занял внимание собрания: а) рассмотрением уголовных теорий о праве наказания; б) опровержением положения Громана: правовое наказание не должно нарушать ни одного права человека, а так как человек имеет право жить, следовательно, наказывать человека смертью есть несправедливость и даже преступление; в) защитою положения: несправедливость преступника может быть так велика и тяжка, что его право — долее жить в человеческом обществе — совершенно прекращается, и смертная казнь в этом случае есть не преступление, а необходимое восстановление нарушенного права, и потому не может быть поставлена на одну линию с убийством, как то утверждает Громан. Во второй камере[1] Эйзенштюк объявил, что смертная казнь несправедлива, противорелигиозна, безнравственна и бесполезна.

Примечание. В Германии особенно много написано сочинений в таком духе, сюда принадлежат:

1) Райдель «Справедливость смертной казни» (1839 г.). Это — критика на сочинение Цепфля, противника смертной казни. Автор в первой части своего сочинения доказывает, что только смертная казнь есть справедливое восстановление принципа права, что всякое другое наказание за убийство не соразмерно; поэтому убийца должен умереть на службу разума, идеи, нравственности, религии, так как нет для него другого средства примириться с Богом, с людьми и самим собою; пока люди веруют, что сам Бог должен был умереть за грехи мира, до тех пор, по убеждению народа, великий грешник должен умереть посредством смертной казни.

2) Мессершмидт «О справедливости смертной казни посредством обезглавления» (1840 г.). Автор этого сочинения — врач — излагает теорию наказаний, философию справедливости смертной казни, и притом, в частности, только посредством отсечения головы, и, наконец, предлагает им изобретенную машину, считая меч, топор и гильотину неудовлетворительными.

3) Петэч «Безнравственность смертной казни» (1841 г.). Большая часть этого сочинения состоит из предварительных рассуждений — philosophische Vorkenntnisse, — не вяжущихся с вопросом о смертной казни; в остальной — автор доказывает весьма неубедительными метафизическими соображениями безнравственность смертной казни; по его мнению, Спаситель своею смертью избавил человечество от смертной казни, таким образом, он утверждает совершенно противоположное мнение Райделю, хотя оба они опираются на одно и то же основание.

4) Нейбиг «Неправомерность смертной казни и справедливое наказание» (1833 и 1850 г.). Автор — противник смертной казни; по его мнению, справедливое наказание должно пробуждать сознание вины, которое бы вело к исправлению; никакая вина не может быть наказываема внешним чувственным способом; смертною казнью, которая уничтожает всякую возможность исправления, менее чем всяким другим наказанием искупается вина.

5) Дистель «Попытка научно разрешить вопрос о смертной казни» (1848 г.). Сочинение это, состоящее из 195 страниц, с великими претензиями на ученость, трактует о многих философских отвлеченностях и меньше всего о смертной казни; автор думает разрешить вопрос о смертной казни посредством цитат из Фихте, Шеллинга, Гегеля, Гербардта, Тренделенбурга и других о предметах, не вяжущихся с смертною казнью. Справедливость смертной казни он доказывает следующим образом: прощение достигается только смертью. Принесение в жертву естественной жизни на алтарь духа, на алтарь Божий, есть единственное средство для излечения смертельной раны в груди человека (т. е. преступления). В государстве алтарь этот есть эшафот. Преступник чрез свое преступление делается животным; будучи принесено в жертву, это животное опять делается человеком.

6) Шлаттер «Несправедливость смертной казни» (1857 г.). Это сочинение одно из лучших и наиболее ясных в ряду философско-метафизических.

7) Христианзен «Вопрос о количестве и качестве наказания, особенно по отношению к смертной казни» (1865 г.). Автор находит, что смертная казнь удовлетворяет абсолютным требованиям справедливости, и вместе с тем, что ее легко заменить другим наказанием.

Вследствие того, что целое столетие длится чрезвычайно однообразный, останавливающийся на одних и тех же неизменных пунктах теоретический спор, без открытия новых сторон и новых оснований, самый вопрос о смертной казни может с первого раза показаться избитым полем для бесполезных метафизических, не ведущих ни к каким плодотворным результатам словопрений, а не предметом серьезного научного исследования. Действительно, это было бы так, если бы разработка этого предмета ограничилась одними метафизическими соображениями, если бы до сих пор продолжали спорить только о том, давал ли человек другим право на свою жизнь или не давал, полезно ли для человечества пролитие человеческой крови или бесполезно, или если бы до сих пор силились разрешить, на основании одних логических соображений, без пособия опыта, задачу: устрашает или нет смертная казнь. Но этого не случилось: научная разработка вопроса о смертной казни приняла более плодотворное философско-позитивное направление, которое, независимо от высоконаучного интереса, с каждым годом дает прочные основы для разрешения задачи нашего времени: быть или не быть смертной казни.

III. Уже Беккариа, как писатель, не любивший абстрактных теорий, не подтверждаемых опытом, старался, в основание своих возражений против смертной казни, приводить доказательства опытные, почерпнутые из жизни народов: так, в доказательство бесполезности смертной казни, он указывал на то, что она не делает людей лучшими и не устрашает злодеев; в подтверждение того, что государства стоят и развиваются и без смертной казни, он приводил пример Рима и России в царствование Елизаветы. Впоследствии, когда монах Фашинеи в своих замечаниях на его книгу обвинил его в том, что он оспаривает у государей право наказывать смертью, Беккариа ссылался на старание современных ему государей ограничить и уменьшить употребление смертных казней, указывал на греческих императоров: Маврикия, Анастасия и Исаака Ангела, которые отказывались делать употребление из своей власти, когда дело шло об осуждении на смерть, а также на деятельность христиан первых веков, которые гнушались смертной казни. Принятые с энтузиазмом мысли Беккариа о смертной казни дали возможность, решимость и теоретическое основание современным ему законодателям приступить к отмене смертной казни на самом деле. Хотя отмена эта в Тоскане, Австрии, Бадене не устояла, но тем не менее ею блистательно были подтверждены на опыте теоретические доводы Беккариа: никто даже из самых горячих сторонников смертной казни не мог, в защиту необходимости ее, привести хотя малейший факт, который бы доказывал, что отмена ее в упомянутых государствах повлекла за собою увеличение преступлений, что она сделала менее безопасными общественный порядок, жизнь и имущество граждан. Упомянутая отмена естественно низводила исследование о смертной казни из заоблачных сфер теории на почву здравого и нелживого опыта. Со времени этого события в истории уголовного права, противники смертной казни получили точку опоры в виду защитников, которые имели за себя тысячелетнюю жизнь человечества. В 1789 г. и в следующих, во время великого переворота во Франции, вопрос о смертной казни сделался предметом живых прений в национальном и законодательных собраниях. Прения эти были большею частью повторением того, что высказал Беккариа и другие писатели XVIII века, как то: Монтескье, Руссо, Мабли; в них нельзя не заметить большой доли риторики и толкований о правах человека. Тем не менее многие ораторы старались поставить вопрос на почву здравого опыта, как ни бедны были на самом деле их попытки. Лепеллетье Сен-Фаржо указывал, в доказательство бесполезности смертной казни, на следующие факты: а) смертная казнь существует во Франции за домашнее воровство, и однако ж кто в свою жизнь по крайней мере раз не был обворован неверным слугою; б) в Англии закон грозит смертною казнью почти за всякое воровство, и нигде воровство не совершается так часто, как в Англии; в) в Риме преступления никогда не были так редки, как в то время, когда смертная казнь была изгнана из Кодекса свободных римлян, и стали умножаться по мере введения смертной казни; г) в Тоскане с отменою смертной казни последовало уменьшение преступлений. Робеспьер требовал уничтожения смертной казни на том основании, что где казни расточаются, там преступления часты и жестоки, как, например, в Японии и в Риме при императорах, и, напротив, умеренные наказания и смягчение казней влекут за собою уменьшение преступлений, чему служат доказательством республики Греции, республиканский Рим и Россия; смертная казнь должна быть уничтожена, потому что при сохранении ее неизбежны судебные ошибки и казни невинных; идея убийства внушает менее ужаса, если сам закон дает пример обществу, казня преступников. Дюпор, один из самых благоразумных противников смертной казни законодательного собрания, прямо сказал, что не намерен входить в решение метафизического вопроса: имеет или нет общество право жизни и смерти над своими членами, а занялся защитою двух положений: а) смертная казнь не способна подавить преступления, за которые она назначается: б) будучи далека от того, чтобы подавить, она, напротив, способствует их увеличению.

Дальнейшей опытной разработке вопроса о смертной казни наиболее способствовали англичане. С 1807 по 1812 г. сэр Ромильи, один из знаменитейших адвокатов своего времени, внес в Палату депутатов несколько биллей об отмене смертной казни за разные виды воровства. Вместе с другим депутатом, Аберкромби, он в доказательство необходимости этой отмены приводил целый ряд опытных доводов, как то: положительное отвращение от назначения смертной казни за эти преступления обвинителей, свидетелей, присяжных; ненаказанность, отсюда происходящую; увеличение количества осуждений после отмены смертной казни за некоторые преступления, — и в подкрепление всего этого он представил статистические данные. Тем же самым методом пользовался Макинтош, внесший в 1822 году билль в парламент о необходимости исправления жестоких уголовных законов своего отечества: для доказательства того, что смертная казнь не способствует безопасности и уменьшению преступлений, он ссылался на статистику преступлений в Англии и Франции — и находил, что в Англии, где смертная казнь расточается с средневековым обилием, количество тяжких преступлений при меньшем народонаселении несравненно больше, чем при несравненно большем народонаселении во Франции, где законы гораздо менее расточительны на смертную казнь. Еще в 1819 г. в Англии учреждена была комиссия, которой поручено было пересмотреть все постановления относительно преступлений, угрожаемых смертною казнью, и определить, насколько это наказание соответствует важности того или другого преступления. Вследствие предложения Макинтоша образована была вторая комиссия для той же цели. Вместо того, чтобы пускаться в отвлеченные споры, что смертная казнь не есть преступление, а судья — не Равальяк, или наоборот, обе эти комиссии исследовали этот вопрос при помощи позитивного метода. Во-первых, они привели в известность современное состояние уголовного законодательства в Англии вообще и в частности законы о смертной казни. Во-вторых, они призывали в свои заседания и выслушивали мнения экспертов, как то: директоров тюрем, врачей, тюремных священников, которые наблюдали осужденных в последние минуты, а также судей, государственных прокуроров и адвокатов, имевших сношения с осужденными на смерть, наконец, граждан из различных классов общества. В-третьих, они пересмотрели реестры, истребовали отчеты, собрали статистические сведения. Опираясь на все эти материалы, они сделали выводы о необходимости отмены смертной казни за разные преступления. Труды этих и затем следующих комиссий 1829, 1836 и 1847 г. были обнародованы. Главнейшие законы, коими отменена была смертная казнь за многие преступления, как то: законы 1832 и 1837 г., были изданы согласно изысканиям этих комиссий. Рядом с этими трудами, предпринятыми с чисто законодательными целями, являются в Англии подобного же рода и направления работы о смертной казни, предпринятые частными лицами. Сюда принадлежат:

1) Собрание сочинений, изданное обществом, составившимся в Дублине с целью содействия уничтожению смертной казни, под заглавием «Общество Гоуарда» (1832 г.).

2) Такое же собрание, изданное другим подобным же обществом, носящим название «Общество для распространения сведений, касающихся смертной казни». В изданных этими обществами сочинениях, большею частью речах, много, по уверению Миттермайера, декламации, но много и дела: таково сравнение наказаний, налагаемых за важнейшие преступления в Англии и Америке; таковы история английского законодательства о подлогах, сведения о действии смертной казни.

3) «Анти-Дракон, или основания для отмены смертной казни за подлоги» (1830 г.), сочинение, доказывающее неуместность смертной казни за подлог.

4) Отчеты (Raport) (1830 и 1832 г.) собраний, сходившихся по поводу петиции о смягчении наказаний; во втором рапорте изложено 12 оснований против смертной казни.

5) Замечательна, по уверению Миттермайера, статья против смертной казни, помещенная в «Юристе» — журнале правоведения и законодательства. Автор этой статьи приводит четыре довода против смертной казни: а) народ в виде присяжных, свидетелей и т. д. более и более отвращается от смертной казни; б) она не устрашает; в) она поддерживает в народе грубые и жестокие инстинкты; г) она уничтожает возможность исправления.

6) Андрюс «Уголовный закон, комментированный Бентамом по отношению к вопросу о смертной казни» (1833 г.). Смертная казнь не уменьшает числа преступлений, казни невинных, произвол в помиловании — вот главнейшие доводы автора против этой казни.

7) Векфильд «Факты, касающиеся применения смертной казни в столице» (1831 г.). Автор, сидя в тюрьме, имел случай наблюдать приговоренных к смертной казни. Доводы его: смертная казнь не только не достигает цели, но и ведет к безнаказанности тяжких преступлений и их увеличению; смертный приговор на большинство осужденных не производит никакого благодетельного действия, чаще же служит поводом к обнаружению грубости и цинизма.

8) Ольд Бейлея «Опыты уголовного правосудия и нынешнее действие нашего уголовного кодекса» (1833 г.). Автор этого сочинения, имевший случай в качестве защитника наблюдать способ осуждения на смерть и самих осужденных, сообщает множество фактов, доказывающих бессилие смертной казни уменьшить преступления, содействие ее увеличению их, невознаградимость ошибки, произвол помилований.

9) Райтсон «О смертной казни» (1834 г.). Автор восстает против смертной казни как наказания, не достигающего цели; в доказательство чего приводит судебно-практические и исторические факты и статистические данные.

10) «Сборник статей о смертной казни», 2 т. (1837 г.). Это — собрание статей, которые помещаемы были в Morning Herald выше упомянутым вторым обществом отмены смертной казни; этот сборник содержит богатое собрание статистических данных по разным вопросам, относящимся к смертной казни, а также петиций, речей, случаев, доказывающих несправедливость приговоров, вредное действие казней, произвол помилований и т. п.

11) Вульрих «История и современное положение смертной казни в Англии с приложением полных таблиц приговоров и исполнения их» (1832 г.). Сочинение, сколько можно судить по отчету Миттермайера, очень замечательное по богатству исторических и статистических данных; автор излагает законы с древнейших времен относительно отдельных преступлений и статистические данные, доказывающие несостоятельность и даже вред существования смертной казни за разные преступления, как то: контрабанду, изнасилование, содомию, воровство, разбой, поджог и подделку монеты.

Из новейших, явившихся в Англии сочинений о смертной казни особенно замечательно:

12) Альфреда Даймонда «Закон на опыте, или личные воспоминания о смертной казни и о ее противниках» (1865 г.). Это богатейшее собрание фактов и опытов, доказывающих бесполезность и несправедливость смертной казни.

Философско-позитивное направление, данное англичанами исследованию рассматриваемого нами вопроса, имело решительное влияние на работы французских и немецких ученых. Вторая и третья часть вышеприведенного нами сочинения Люкаса, видимо, составлена под этим влиянием: ссылка на Ромильи, Аберкромби, Макинтоша, статистические цифры, у них заимствованные, цитаты, касающиеся английской и американской жизни — все это подтверждает высказанное положение. Еще сильнее упомянутое влияние и опытный метод исследования проявился у Дюкпетье в его сочинении «О задаче человеческого правосудия и несправедливости смертной казни» (1827 г.). Дюкпетье в первой части этого сочинения повторяет теорию Ливингстона и Люкаса о ненарушимости и неотчуждаемости жизни человеческой, хотя он не претендует на не совсем надежную глубину философствования; он проще и яснее. Вторая половина его сочинения чрезвычайно богата — несравненно богаче, чем у Люкаса, — статистическими соображениями, приведенными в доказательство «о бесполезности и пагубных последствиях смертной казни» (de l'inutilitе et des effets pernicieux de la peine de mort). Оба эти писателя расширили объем опытных доказательств тем, что кроме статистических данных, касающихся английской юстиции, они собрали такие же и относительно Франции, что было им легко сделать, так как во Франции с 1825 г. стали ежегодно выходить официальные отчеты о ходе юстиции, чрезвычайно богатые статистическими цифрами. В подобном же духе написаны и другие труды Дюкпетье. Несмотря на большую склонность к фразе, Румье, подражатель Люкаса, преимущественно в двух главах, III и IV своего «Долой эшафот», употребляет тот же метод, приводя, кроме статистических данных, опытные доказательства, преимущественно из современной ему судебной практики. Наряду с этим последним сочинением следует упомянуть сочинение Гизо «О смертной казни за политические преступления» (1822 г.). Гизо в этом сочинении широковещателен и богат на громкие, мало определенные слова и фразы; с этой стороны сочинение его не могло бы быть поставлено наряду с Дюкпетье и другими однородными трудами. Но склонность к риторике не помешала, однако ж, Гизо сделать чрезвычайно верный и основательный анализ характера политической жизни народов прежних веков и нынешнего времени и вывести заключение, что изменившиеся обстоятельства не требуют смертной казни за политические преступления. В последнее время изданы на французском языке труды ассоциации, образовавшейся в Литтихе с целью содействовать отмене смертной казни; труды эти носят заглавие: «Издания ассоциации защитников отмены смертной казни» (1863–1865 г.). В этих трудах особенно замечательны работы профессора Тониссона, Ниппельса, доктора Дезора и Фишера.

В Германии одним из самых ревностных последователей опытного метода исследования является Миттермайер. В этом отношении ему принадлежит большая заслуга: среди потока самой туманной произвольной и лишенной реальной основы философии, самонадеянно выдававшей себя за голос самой истины, он остался трезвым и толковым исследователем вопроса о смертной казни. В течение пятидесяти лет он внимательно следил за успехами исследования этого вопроса во всех государствах Западной Европы. С 1828 г. до настоящего времени идет ряд его работ, большею частью помещенных в юридических журналах, но также и отдельно изданных. В 1862 г. Миттермайер издал отдельное исследование о смертной казни под заглавием «Смертная казнь по результатам научных исследований успехов законодательства и опытов». Затем следует ряд его статей, напечатанных во «Всеобщем немецком уголовном журнале» (Allgemeine Deutsche Strafrechtszeitung) Голтцендорфа. Работы Миттермайера представляют богатейшее собрание сведений и опытов относительно смертной казни; здесь находится отчет о всех, или почти всех, сочинениях, вышедших в этот период времени в Европе и в Америке; ни одно обсуждение этого вопроса, происходившее в законодательных Палатах, ни одна законодательная перемена, можно сказать, ни один сколько-нибудь замечательный новый факт для оценки этого предмета не оставлены им без внимания; он собрал и свел в одно целое множество статистических данных не только относительно смертной казни в Англии и Франции, — что было сделано до него, — но относительно того же в Германии и в других странах Европы, — труд, одному ему принадлежавший. Чтобы судить, насколько Миттермайер обязан направлением своих работ трудам англичан и их последователей, вроде Дюкпетье, я приведу слова знатока английской литературы этого предмета, доктора Дезора из Литтиха: «Миттермайер, — так говорит он в своем отчете о стремлении к отмене смертной казни в Англии, — почерпнул большинство фактов в Англии… Достаточно перелистать его книгу, чтобы судить, какою великою помощью служили для него английские документы». Только тем, что Миттермайер подвигнул рассматриваемый нами вопрос опытному исследованию, и можно объяснить то внимание и те похвалы, с которыми принято было во всех странах Европы отдельно изданное им исследование «Смертная казнь по результатам научных исследований» (1862 г.). Поставь он вопрос на шаткую точку произвольно изобретенных теорий или сделай он из него предмет полемических упражнений — его труд, подобно многим, написанным в этом духе в Германии, остался бы незамеченным и без всяких результатов; тогда как теперь он переведен на главнейшие языки Европы: французский, английский, итальянский и русский; в английском переводе Муара он куплен Лондонским обществом уничтожения смертной казни и распространен в большом числе экземпляров. Труд его в Германии не имеет себе подобного: при общем направлении германской науки вдаваться в изобретение теорий, не оправдываемых опытом, только немногие германские ученые пошли по дороге, пробитой в Германии Миттермайером; к ним можно причислить отчасти Бэмера, Геппа, Нэллнера, Маркардсена и Бернера.

Но прежде чем Миттермайер окончательно усвоил опытный метод исследования, прежде чем решился признать добытые посредством его результаты, он долго колебался и хотел примирить непримиримое. Вследствие этого взгляд его на смертную казнь первоначально далеко отступал от того, что он впоследствии стал утверждать, хотя опыты и тогда и теперь оставались почти одни и те же. В двадцатых и тридцатых годах он допускал смертную казнь с некоторыми оговорками; он порицал то, за что позже стал ратовать. В критическом отчете, написанном в 1828 г. о разных сочинениях, посвященных смертной казни, он утверждал: а) смертная казнь справедлива, как только, по общему убеждению, она является мерою, полезною против действий, угрожающих существованию государств; б) увлекаются сентиментальностью и впадают в крайность, когда утверждают, что смертная казнь не устрашает: говорить, что смертная казнь не устрашает, потому что где меньше смертных казней, там и меньше преступлений, значит утверждать: post hoc, ergo proptеr hoc,[2] доказывать, что она не устрашает, потому что тяжкие преступления совершаются под виселицею или непосредственно после казней, значит забывать, что смертная казнь удерживает не всех, а только некоторых, и что дело идет не о мнениях некоторых, а о мнениях большинства граждан, которые считают смертную казнь устрашительною; в) смертную казнь не может заменить система исправительных тюрем; есть преступники, на исправление которых рассчитывать почти нет возможности; раскаяние некоторых в минуту высшего потрясения не надежно: ловкий преступник, заметивши, чего от него требуют, станет лицемерить.

В 1832 г. в своей обширной статье «О новейшем состоянии уголовного законодательства» Миттермайер опять объявляет себя защитником смертной казни. Обозревши мнения разных писателей, как то: Ливингстона, Росси, Броли и многих других, он делает следующие общие выводы: 1) Если бы была доказана несправедливость смертной казни, то не следовало более сохранять это наказание: простая полезность не есть доказательство за ее сохранение. Нетрудно доказать несостоятельность учения об общественном договоре, сомнений в нравственной природе наказания как реакции справедливости материалистического взгляда на жизнь индивидуума — учений, из которых делают выводы о несправедливости смертной казни. 2) Слабо также доказательство Росси против смертной казни, состоящее в том, что она неделима; неделимости можно избегнуть, если определить смертную казнь за тягчайшие из смертных преступлений, например, за тяжкие виды поджога, и если уполномочить судью, при существовании смягчающих обстоятельств, определять вместо смертной казни лишение свободы. 3) Несправедливо мнение тех, которые, доказывая, что некоторые роды смертных казней не причиняют никакой боли, выводят заключение, что смертная казнь не устрашает. Кто поручился, что там, где смертная казнь вовсе уничтожена, не увеличится побуждение к преступлению и оттого не уменьшится чувство гражданской безопасности, вследствие уверенности людей, способных к преступлению, что это ужасное наказание не будет более применено, и вследствие надежды их на возможность освободиться из тюрьмы. 4) Вопрос о смертной казни находится в тесной связи с пенитенциарной системой. Но сделанные до сих пор опыты над всеобщею способностью преступников к исправлению не вполне достаточны. Притом же зло исправления и наказание не могут заменить друг друга, и принцип справедливости, требующий соразмерения величины наказания с величиной преступления, будет нарушен, если, например, с убийцами и поджигателями тягчайшего разряда станут обращаться так же, как с теми, которые сделали покушение на то и другое. Ни ливингстоново пожизненное, одиночное, как в гробу, заключение, ни стромбекова гражданская смерть, как суррогаты смертной казни, не могут быть приняты как меры, противные чувству человечности. Спустя два года, в заключение двух новых своих специальных статей о смертной казни, Миттермайер опять повторил те же, или почти те же, доводы за смертную казнь с некоторыми вариациями. Недостаточны попытки доказать несправедливость смертной казни, говорит он. Не убедительны также доказательства против смертной казни, почерпнутые из Библии. Смертная казнь оправдывается не тою справедливостью, которая требует восточного возмездия, хочет крови за кровь; равным образом и не тою, которая хочет преступника принести в искупительную жертву разгневанному божеству или, муча себя мистическими формулами, старается наказанием уничтожить нравственное зло, внесенное преступником в нравственный мировой порядок, а тою справедливостью, которая одобряет только то наказание, которое, соответствуя величине вины, представляется необходимым и посредством других наказаний незаменимым. Если бы у известного народа заведомо существовало отвращение от смертной казни, то дальнейшее ее существование нельзя было бы одобрить. С другой стороны, отменить смертную казнь в то время, когда народ считает ее необходимою, значило бы поступить вопреки справедливости и чувству общей безопасности. Смертная казнь не должна быть определяема безусловно; этим устраняется два возражения против смертной казни, именно: что ею отнимается возможность исправления и что смертная казнь не допускает постепенности. Уголовною статистикою должно пользоваться осторожно: пользующиеся ею доказывают, что продолжение смертной казни увеличивает число преступлений, а уничтожение уменьшает, тогда как уменьшение может произойти от энергии правительства. В сороковых годах взгляд Миттермайера на смертную казнь несколько изменяется: он колеблется еще более между противниками и защитниками смертной казни и, по-видимому, готов стать на сторону первых, хотя он хочет доказать, что и их доводы не все и не совсем убедительны. Проследивши в четырех статьях (1840 и 1841 г.) тогдашнее положение этого вопроса, он делает следующие выводы: 1) Способы, которыми защитники смертной казни хотят ее оправдать, не удовлетворительны; сюда принадлежат: теория экспиации, теория спасения души посредством погибели тела, разные другие мистические доводы и поверхностные фразы и, наконец, ссылка на тысячелетнюю практику. Также не имеет доказательной силы положение, что убийство, как тягчайшее преступление, требует уничтожения преступника. 2) Христианская церковь гнушалась пролитием крови и не сомневалась в исправимости преступника. Представлять казнь религиозным актом — значит считать божество способным по-человечески гневаться на преступника и находить удовольствие в кровавых жертвах. 3) Пока преклонялись пред теорией устрашения, оправдание смертной казни было легко; как не основательны выводы, по которым смертная казнь должна основываться на теории устрашения, доказано итальянским писателем Карминьяни. 4) Теория исправления имеет также влияние на вопрос о сохранении смертной казни: те, которые признают некоторых преступников неспособными к исправлению, основываются на обманчивом, не согласном с опытом предположении. 5) Много таких писателей, которые признают справедливость смертной казни, но оспаривают ее целесообразность. Этим они подвергают сомнению саму справедливость, потому что справедливость смертной казни может быть признана только тогда, когда доказана ее необходимость, и наоборот: справедливость смертной казни падает, если доказана ее нецелесообразность.

Затем он повторяет некоторые свои сомнения против доводов тех, которые стоят за отмену смертной казни. Прошло двадцать лет со времени появления первой работы Миттермайера о смертной казни. В промежуток этого времени к 1848 г. в Германии обнаружилось сильное желание общества произвести необходимые реформы и в том числе отменить смертную казнь. Под влиянием общественного мнения, собравшийся тогда народный сейм во Франкфурте внес в число прав немецкого народа и отмену смертной казни; на этом сейме вотировали за эту меру специалисты, которые прежде решительно стояли против нее: Миттермайер мог легко пристать к отмене, потому что, как видно из вышесказанного, убеждения его за семь лет перед тем явно клонились к этому. В 1862 году он издал вышеупомянутый отдельный труд. Труд этот ни относительно способа исследования, ни в значительной степени относительно материалов не представляет, в сущности, ничего нового против его многочисленных статей о том же предмете; но зато он нов относительно самого автора, который является в нем решительным противником смертной казни. В конце этой работы он делает следующие соображения в доказательство того, что это наказание и бесполезно, и не нужно: а) прежде тысячи гибли на эшафоте, тогда как теперь нам стыдно за подобное варварство, которое освящено было законом; б) предложения об отмене смертной казни с каждым днем увеличиваются и исходят не от кабинетных теоретиков, не от людей, желающих потрясти все основы общества или надеющихся избежать смертной казни, а от людей благороднейших, почтеннейших, высокопоставленных и опытных в общественных делах; в) число лиц, сомневающихся в справедливости и целесообразности этого наказания, во всех странах и во всех классах народа с каждым годом увеличивается и грозит подорвать уважение к закону, признающему его; г) определяя смертную казнь, законодатель вторгается в область Божества, которому только одному и принадлежит право распоряжаться жизнью человека; д) смертная казнь противна духу учения Христова и стремлениям отцов церкви; е) после того, как доказано, что каждый преступник способен к исправлению, смертная казнь становится неуместною; ж) она гораздо слабее действует, чем другие наказания, потому что преступник имеет более надежды избежать наказания тогда, когда закон угрожает смертью, чем тогда, когда он угрожает другим наказанием; з) она не устрашает, или почти не устрашает, потому что количество преступлений при ее существовании не только не уменьшается, но еще и увеличивается; и) смертная казнь есть наказание неотменимое и невознаградимое в том случае, когда открыто, что казнен невинный; к) она имеет деморализирующее действие на народ.

Некоторые упрекают Миттермайера за непостоянство убеждений: вчерашний защитник смертной казни, он сегодня восстает против нее. Этот упрек не совсем основателен. Правда, Миттермайер, по силе и проницательности ума, не принадлежит к первостепенным мыслителям вроде Бентама, Стюарта Милля, Фейербаха; читая его произведения вообще и в частности труды по вопросу о смертной казни, иногда поражаешься его эклектизмом, его слабостью мысли, его противоречиями и шатаниями в ту и другую сторону; все это указывает на качества его ума, которые обусловили отчасти, но только отчасти, то, что он из защитника смертной казни превратился потом в решительного ее противника. Но было бы крайне несправедливо это явление приписывать только личным качествам писателя; причина его лежит несравненно глубже — в свойстве общественных наук и отношении к ним общества. Открытия, делаемые общественными науками вообще и наукою уголовного права в частности, тесно связаны с видоизменением жизни человечества, так что только то или другое видоизменение и делает возможным подтвердить несомненными доказательствами то или другое открытие. Эту возможность не в состоянии восполнить никакая частная сила ума, никакая проницательность, никакой гений. Далее: новые открытия всегда являются большим или меньшим опровержением старых убеждений, представителями которых служат старые вековые порядки, привычные обществу, любезные ему, как все знакомое, и представляющиеся ему единственно благонадежными и полезными. Вследствие этого, общество относится подозрительно к новым открытиям, боится от них беды и начинает считать людьми опасными тех, которые сделали это открытие. Это-то отношение общества к новым открытиям не может не иметь запугивающего, притупляющего влияния на ум исследователя; оно прямо гонит его из области объективного исследования во временные и субъективные соображения. Наукам общественным предстоит еще труд отыскать и упрочить объективный метод исследования и вместе ту независимость от каких бы то ни было партий, без которой немыслимы будущие их прочные успехи.

Итак, только благодаря тому, что исследование о смертной казни стало опираться на опыт, на факты из жизни народов, разработка этого вопроса представляет прочные результаты. Если от будущих работ можно ожидать дела, то только под условием, если эти работы будут направлены по указанному пути. Не так, впрочем, думают некоторые германские криминалисты, из числа коих мы назовем известнейших: Кестлина и Бернера; сам Миттермайер, который успехами своих работ единственно обязан опытному методу, заплатил в этом отношении дань общераспространенному среди ученых Германии мнению. Кестлин в своей системе немецкого уголовного права, при рассмотрении вопроса о смертной казни, высказал мысль, что решение этого вопроса возможно преимущественно только с точки зрения права. Под этою точкою зрения он разумеет главным образом абсолютные теории Канта, Гегеля, Абегга и Рихтера. «Здесь (т. е. при рассмотрении вопроса о смертной казни), — говорит он, — скорее необходимо отправляться от точки зрения абсолютных теорий — это будет тем беспристрастнее, что именно на этой почве стоят важнейшие защитники смертной казни». Он считает не стоящими никакой цены приводившиеся против смертной казни следующие основания: смертная казнь не нужна ни для устрашения, ни для безопасности; она отнимает у государства, может быть, способных к труду членов; она действует неравномерно, не приносит никакой пользы пострадавшему от преступления; она неделима; она невознаградима и невозвратима в случае ошибки. Трудно понять, на каком основании Кестлин считает юридическою точкою зрения теории Канта и Гегеля, защищавших положение: равное — за равное, кровь — за кровь; или теорию Абегга, оправдывавшего смертную казнь тем, что она есть служба идее. Чем эти теории заслужили большее право на название юридических, чем, например, теория, отвергающая устрашимость этого наказания, к которой Кестлин относится с полным презрением. Юридическою точкою зрения единственно следует называть ту, которая действительно опирается на законы человеческие. Трудно также понять, на основании каких данных он считает Канта и Гегеля важнейшими защитниками смертной казни: разве потому, что они считаются первостепенными философами. Важнейшим защитником или важнейшим противником никого нельзя назвать, кроме целых народов или человечества; один, два мыслителя — это капля в море. Если же можно назвать какого-нибудь писателя важным защитником, то только по важности его работ. Что же сделали Кант и Гегель для разработки смертной казни? Оправдывали это наказание положением: равное — за равное, жизнь — за жизнь. Но в этом положении нет ничего принадлежащего Канту и Гегелю: это теория, которой держалось первобытное человечество несколько веков и тысячелетий; следовательно, почтенным философам принадлежит только то, что они навязывали своим современникам те теории, которые — живые и деятельные в первобытное время — потеряли или почти потеряли главнейшую часть силы и устойчивости в новейшее время. Вот ошибки Кестлина, вытекшие из его главной ошибки; отсюда же происходит то, что, посвятив две страницы самой убористой печати вопросу о смертной казни, он употребил весь свой труд на полемику, не имеющую особенного значения; собственно, от себя он высказал одну мысль о смертной казни, именно: государство должно оставить существовать преступную личность, в которой всегда лежит возможность нравственного восстановления, т. е. основал свое опровержение смертной казни на теории исправления, теории относительной, к которой вместе с другими подобными теориями он неблагоприятно относится. Бернер в заключение своего небольшого труда о смертной казни счел нужным между прочим доказывать ненадежность и несостоятельность опытного способа исследования смертной казни и в частности статистических работ. Он говорит: «Результаты статистических выкладок в этой области останутся всегда крайне ненадежными, и путем простой эмпирии в вопросе о смертной казни никогда не придут к основательным выводам. Статистике и эмпирии оказывают много чести, когда от них ожидают отмены смертной казни. И не прозирают в глубину, когда вопрос о смертной казни выдают за простой вопрос пользы, относительно которого будто философия не может произносить своего голоса. И если придут к постепенной отмене смертной казни, то потомство припишет этот результат не статистикам, а тем благородным, блестящим философским умам, которые обняли вопрос о смертной казни в его отвлеченном корне (Gedankemwurzeln), напали на нее в принципе, исследовали ее правомерность, с убедительною серьезностью выставили святость жизни человеческой; от них движение против смертной казни получило свой первый толчок, и в их смысле оно должно быть приведено к концу». Бернер очень ошибается, когда хочет приписать отмену смертной казни каким-то блестящим философским умам, которые только выставили святость жизни человеческой и т. п. Большинство самых замечательных писателей, выставлявших святость жизни человеческой, отвергавших справедливость смертной казни и т. п., как то: Беккариа, Ливингстон, Люкас, Дюкпетье, в то же время прибегали к пособию заподозреваемой Бернером эмпирии, а последние три — статистике; лучшее и прочнейшее, что сказали эти писатели о смертной казни, было то, что основывается на опыте. Опытному исследованию англичане обязаны тому, что у них смертная казнь доведена до минимума, тогда как французы, несравненно раньше начавшие толковать о смертной казни с отвлеченной точки зрения прав человека, до сих пор не добились отмены смертной казни. Бернер напрасно пророчит, что потомство припишет отмену смертной казни блестящим философским умам; писатели и их поклонники, по склонности к самообольщению и идолопоклонству, пожалуй, могут себе, или тому или другому, приписать исключительную заслугу отмены смертной казни.

Потомство, как всегда более беспристрастное, отдавая честь некоторым умам за их особенно по этой части почтенные труды и благородные усилия, по всей вероятности, посмотрит на дело несколько иначе и найдет, что: а) главная заслуга отмены смертной казни должна быть приписана коренным переменам, совершившимся в умственной, общественной и экономической жизни народов, переменам, в осуществлении которых принимали участие не единицы, а миллионы, и что этому, а не другому фактору обязаны своим появлением даже блестящие философские умы, защищавшие святость жизни человеческой; б) если кому, в частности, и следует приписать заслугу постепенной отмены смертной казни, то уже никак не одной какой-либо личности, а совокупным усилиям тех писателей и государственных людей, которые словом и делом способствовали уменьшению смертных казней и веры в необходимость и полезность этого наказания. Потомство, вероятно, не забудет в этом деле таких имен, как имя Ромильи, Эварта, Брайта, которые доказательства против смертной казни исключительно основывали на эмпирии и статистике. Оно высоко поставит также заслуги ассоциаций, образовавшихся с целью содействовать отмене смертной казни, к коим принадлежат прежде всего общества, образовавшиеся издавна в Англии, именно: «Общество Гоуарда», «Общество для распространения сведений, касающихся смертной казни» и «Общество для отмены смертной казни»; затем, «Общество христианской нравственности», действовавшее в тридцатых годах во Франции и старавшееся распространить здравый взгляд на смертную казнь и способствовать ее отмене, и, наконец, «Общество отмены смертной казни», образовавшееся в 1863 г. в Бельгии, в Литтихе. Все эти общества имеют особенное значение в истории отмены смертной казни, потому что они издают сочинения, распространяют их в публике, собирают ученые собрания и митинги и таким образом стараются в массе народа распространить такие основанные на опыте понятия, которые рано или поздно сделают невозможным дальнейшее существование смертной казни. Самая главная несообразность слов Бернера с делом заключается в том, что он при написании своего труда о смертной казни именно пользовался и ненадежною статистикою, и нелюбимою им эмпирией; большая часть его труда основывается на опыте. Если он убежден, что статистика ненадежна и эмпирия не приводит к основательным выводам, ему бы следовало от них отказаться и ограничиться одною метафизикой. Наконец, сам Миттермайер, в п.3 о ходе научных исследований по вопросу о смертной казни с 1830 г., говорит: самыми важными научными исследованиями, в доказательство неправомерности смертной казни и в опровержение возражений, мы обязаны Кестлину, Бернеру и Мерингу; этим, конечно, Миттермайер или косвенно признает великую заслугу за метафизическим методом, или соглашается с теми, которые приписывают ему эту заслугу. Выше мы показали, как бедно то, что Кестлин на двух страницах сказал о смертной казни; его полемика с Кантом, Гегелем, Абеггом и Рихтером и высказанная им собственная мысль о смертной казни ни в каком случае не заслуживают названия исследования; это несколько брошенных заметок, и то крайне скудных и не представляющих ничего нового после того, что еще в 30-х годах проповедовал Громан. Сочинение Бернера толковое, краткое, ясное и написанное с некоторым воодушевлением, но оно также, после трудов самого Миттермайера и других, вышедших гораздо раньше его, не может быть названо важнейшим исследованием, потому что ни факты, ни выводы его отнюдь не новы и в собирании их он не принимал никакого участия. Выдержка из сочинения Меринга о смертной казни выше приведена: она может отчасти служить опровержением мнения о нем Миттермайера. Меринг среди даже метафизиков, вообще не отличающихся ни ясностью, ни простотою речи, один из туманнейших и бесплоднейших писателей о смертной казни. Наконец, если уже Миттермайер считал важнейшими научными исследованиями то, что писали упомянутые три писателя о смертной казни, ему бы следовало показать их научное достоинство, доказать, в чем именно заключается их особенная важность. Разбираемое мнение Миттермайера служит доказательством того эклектизма, которым он всегда отличался, которым отличаются и его труды о смертной казни. Главная сила его всегда заключалась в громадной эрудиции, в богатстве фактов и опытов, почерпнутых из жизни — и, наконец, в том, что в своих трудах он никогда не терял под собой действительной почвы; этим можно объяснить ту прочную пользу, которую он принес науке уголовного права, и то уважение, каким он пользовался у целого ряда поколений, как ни один из его собратьев. Но он также платил, хотя и слабую, дань философско-метафизическому направлению, которое господствовало и отчасти до сих пор господствует в германской науке. Оттого у него легко заметить механическое соединение этих двух направлений; оттого у него видны колебания и переливы вследствие соединения несоединимого. В введении к своему сочинению «Смертная казнь» он прямо говорит, что по примеру естественных наук он для разрешения вопроса о смертной казни собирал в течение пятидесяти лет достоверные опыты, и действительно в этом и других сочинениях он представил богатое собрание опытов. Но это ему не мешает приписывать великие заслуги в разрешении вопроса о смертной казни тем ученым, которые чуждались опыта и почти считали его делом, недостойным науки. Из того же самого источника происходит то, что он в деле исследования везде отличает результаты научных работ от тех, которые добыты при обработке законов: как будто исследования, изложенные в книге, написанной в ученом кабинете, чем-нибудь отличаются от тех, которые пересказаны в устной речи в законодательном собрании или изложены в материалах, собранных законодательными комиссиями для целей практических; как будто Дюкпетье и сам Миттермайер писали что-нибудь иное, а не то, что говорилось в парламенте Ромильи, Росселем или Эвартом. Тем же характером его работ можно объяснить те противоречия, которые нередко встречаются в его трудах… Он утверждает, что многие лица, имевшие наклонность к совершению преступления, не совершили их только из боязни подвергнуться страшному наказанию смертью; далее он уже утверждает, что это только исключения; на следующей странице он решительно говорит: опыты доказывают, что казни вовсе не удерживают от совершения преступления.

Несмотря на то, что литература о смертной казни богата как собранными материалами, так и их обработкою, нельзя сказать, чтобы было сделано все для исследования этого важного предмета уголовного права. Остается еще не исследованною ее история — сторона предмета чрезвычайно обширная и могущая доставить многочисленные данные, даже для практического решения этого вопроса. За исключением разбросанных по разным трудам, посвященным истории уголовного права, отрывочных исторических сведений и трех-четырех отдельных сочинений, которые более или менее касаются исторической стороны этого предмета, другого нет ничего цельного. Вследствие такого низкого уровня подобной разработки происходит то, что писатели из поколения в поколение повторяют пущенные в обращение ошибочные исторические сведения. Редкий, например, писатель о смертной казни не делает ссылки на порциевы законы, с одной стороны, в доказательство отмены в Риме смертной казни, с другой — в подтверждение положения, что государства могут стоять и процветать и без смертных казней, не обращая внимания на то, что в то время, как незначительная часть граждан римских действительно была изъята от смертной казни, многочисленный класс рабов и провинциалов платился жизнью даже за незначительные преступления. Часто также в число законодателей, отменивших смертную казнь, ставят Альфреда Великого и Вильгельма Завоевателя[3] давая законам, посредством которых государственная власть стремилась ограничить объем частной мести, чуждый им смысл отмены смертной казни. А Дюкпетье к государям, отменившим смертную казнь, причисляет сыновей великого князя Ярослава I Владимировича. В таком положении находится историческая разработка. К историческим трудам принадлежат:

1) Вышеприведенное сочинение Бемера о способах совершения смертных казней, обильное историческими фактами.

2) Ваксмут «Историческое рассуждение о случаях смертной казни, применявшихся у древнеевропейских племен», (1839 г.). Краткий (28 стр.) и малозначащий очерк истории смертной казни у греков, римлян и германцев.

3) Вульрих «История и современное положение смертной казни в Англии» (1832 г.). В начале своего труда автор излагает законы и наказания, которые с древнейшего времени существовали в Англии относительно каждого преступления.

4) Вильгельм Гете «О происхождении смертной казни» (1839 г.). Дельный труд, хотя не представляющий полной и документальной истории; в нем собрано довольно интересных сведений о первобытных временах.

5) Пиетро Эллеро «Об историческом возникновении права наказывать». Очень хороший исторический анализ происхождения смертной казни, помещенный в N 3 «Журнала в пользу отмены смертной казни» (Giornale per l'abolitione della реnа di morte), издаваемом автором той же статьи (1862 г.).

Сознавая важность исторических изысканий, я обратил большую часть моего труда на эту сторону исследуемого мною предмета. Я не имел намерения написать полную историю смертной казни — труд, который требует многолетней работы и полной юридической библиотеки; ни того, ни другого я не имел в своем распоряжении. Историческая часть моего труда есть не больше как опыт исследования некоторых только периодов истории смертной казни, как то: периода мести, влияния рабства и привилегий на историю смертной казни, наибольшего развития этого наказания в период государственный, возникновения сомнений и постепенной отмены смертной казни. Но так как вопрос о смертной казни до сих пор был исследуем главным образом для решения практического вопроса: быть или не быть смертной казни в современных кодексах, и с этой стороны представляет большую важность, то я также обратил внимание на доводы против и за смертную казнь. Поэтому моя работа распадается на две половины: а) на изложение доводов состоятельности или несостоятельности смертной казни — это вторая глава; б) на изложение и анализ исторических материалов относительно смертной казни — это остальные главы.