"Родео Лиды Карякиной" - читать интересную книгу автора (Сабинина Людмила Николаевна)

II

Лидина мать дома почти не бывала, и первоклассник Миша до самого вечера ошивался в школе, в группе продленного дня. Понятно — зарплата медсестры невелика, приходится браться за любую работу. Ночами она дежурила у тяжелобольных, делала уколы больным на дому, иногда и вторую смену отрабатывала за других… И все-таки денег не хватало. Это сразу видно было по истрепанному Лидкиному пальто, по разбитому вдрызг рыжему Мишкиному портфелю.

— Интересно, платит он им алименты или нет? — рассуждала на кухне Юлия Михайловна. — Что-то уж очень, гляжу, Анна надрывается. А толку чуть.

— Не знаю, право. — Мама устало перемывала тарелки.

— Как же, — возражала Юлия Михайловна, — на что существует закон? Бросил семью — плати. Вот бы узнать, платит он им или нет?

Юлия Михайловна очень хорошо знала все законы. Даже до тонкости. Наверное, делопроизводителю так и положено — знать законы. Самой Юлии Михайловне это знание законов явно пошло на пользу. Она всегда знала, как отстоять свои права, знала, где, когда и что можно получить. А получить, оказывается, можно многое: тут и бесплатные путевки, и тринадцатая зарплата, и разные там премиальные, и подарки по случаю праздников, профилактории, санатории, всего и не перечесть.

Юлию Михайловну из года в год выбирают в члены месткома, она активная общественница… Но я просто обалдел, когда увидел, как тщательно Юлия Михайловна следит за собой. Например, после работы обязательно спит два часа. Так вот попросту ложится на спину, закрывает глаза и спит. Среди бела дня. Зато по вечерам эта сорокапятилетняя женщина полна энергии. Розовое лицо лоснится от крема, сквозь реденькие обесцвеченные кудряшки на голове просвечивает розовая кожа. Сидит на кухне за своим столиком, застеленным цветастой клеенкой, и поучает, без умолку поучает:

— Перед сном наедаться не следует! Ни в коем случае. Кефирчик, один кефирчик, и больше ничего. Кефир стимулирует кишечник, а пищеварение прежде всего! Утром — пожалуйста! Котлеточку, немножко гарнира, яблочка половинку. Ты вот, Сережа, уже второй кусок маслом намазываешь. Положи обратно, воздержись. Даже в твоем возрасте излишества вредны. Атеросклероз, радикулит, подагра…

И все в таком роде. Я даже бояться стал на кухню выходить. Сначала прислушиваюсь, а потом уж выхожу ужинать… Но когда тетя Аня пришла и пожаловалась нашим, что Лида хочет бросить школу, на кухне началось такое… Тут и моя мама, и тетя Аня, и, главное, Юлия Михайловна — все дружно наседали на Лидку. Особенно Юлия Михайловна.

— Ты сама понимать должна, — вкрадчиво говорила она. — Матери трудно. Все она отдает детям. Мишка маленький, единственная надежда на тебя. Вот мать радовалась, два годика потерпеть осталось, а там, бог даст, в институт поступишь, стипендию приносить начнешь. А там, глядишь, и специалист. Как же ты не понимаешь, что без десятилетки ты не сможешь стать полноценным членом общества?!

Лидка бурчала в ответ что-то нечленораздельное. Она так умела: буркнет себе под нос, ни то ни сё. Что-то среднее между «А, пошел ты в баню» или «А я почем знаю». Понимай как хочешь…

— Ты только подумай, — не отставала Юлия Михайловна, — какие условия для вас, ребят, созданы! Светлые классы, спортзалы, все сыты, одеты. Как тут не учиться! Да разве мы в наше время так жили! — Тут Юлия Михайловна отхлебнула из своей большой кружки молока, закусила кусочком бисквита и старательно вытерла бумажной салфеткой рот. — Мы голодные и босые в школу бегали. Мы…

— Ну, положим, босиком-то все-таки не ходили, — вмешалась мама.

— Да что вы, ей-богу… Если уж тапки брезентовые за обувь считать… — Юлия Михайловна повернулась к Лидке и снова впала в поучительно-торжественный тон. — Все дороги для вас открыты. Учиться вы должны, вы просто обязаны учиться…

— А она обязана? — Лидка хмуро кивнула в сторону матери.

Та молча и скорбно сидела в углу. Чашка остывшего чая стояла на краешке стола.

— А? Чего обязана? — переспрашивала Юлия Михайловна.

— Вкалывать обязана? Всю жизнь вкалывать, значит, а я учиться буду. За чужой-то счет…

Лидка стояла, прислонившись к дверному косяку, смотрела мрачновато, исподлобья.

— Разве мать чужая тебе? — повысила голос Юлия Михайловна. — Ты не должна так обижать мать, запомни это!

— Ну, мам, я пошла. — Лидка резким кивком попрощалась со всеми, вышла.

Я догнал ее у самых дверей.

— Ты что, и вправду из школы уходишь?

— Ну и что? Если даже и ухожу, так что?

— Да так… Как-то это бессмысленно получается…

Карякина слушать не стала, выскочила, хлопнув дверью перед самым моим носом.

Я ушел в свою комнату, принялся за уроки. Но почему-то все время думал о Лидке. Задумался и о жизни вообще. Если присмотреться к жизни, замечаешь, какая она у всех разная. И люди разные, и судьбы их, и даже внешний вид. Резко друг от друга отличаются. А когда-то тоже в классах сидели и были, как мы, школьниками… И еще подумалось мне, что сейчас, в восьмом, и наступил тот самый момент, когда каждый начинает сворачивать на свою собственную дорожку. Вот она, развилка, мы уже добрались до нее. Теперь начнем разбредаться, кто раньше, а кто чуть позже. Разница невелика. Потом когда-нибудь встретимся и, чего доброго, даже не узнаем друг друга… Как-то раньше об этом я не думал, тем более что мой-то путь ясен: наверное, буду инженером, как отец и мать. Это главное…

Меня позвали ужинать. На кухне ситуация изменилась. Теперь Юлия Михайловна почему-то уговаривала тетю Аню, что Лидке просто необходимо устроиться на работу.

— Девочка молодая, — пела Юлия Михайловна, — ей и одеться хочется, и погулять. Ее тоже понять надо… Ну, поучилась, и довольно. Я, бывало, тоже науки терпеть не могла. И сейчас-то как раскрою книгу, так и засну…

— Да что вы, Юлия Михайловна. — Тетя Аня вытащила из кармана платочек, приложила к глазам. Нос у нее был распухший.

— Как это вы говорите, Юлия Михайловна, — вмешалась мама. — Вот если бы ваша дочь…

— Моя дочь, слава богу, замужем. И удачно: муж — завгар, сейчас вот в трехкомнатную переезжают… Я считаю, расстраиваться незачем, все к лучшему. Ну, поработает девочка, что тут такого. Каждому свое. Может, сын образованным станет. Мой вам совет, Аня, надейтесь на сына, раз уж так получилось…

Юлия Михайловна только что закончила массаж лица и теперь промакивала кожу бумажкой салфеткой: скомкала салфетку, нагнулась к маленькому зеркальцу на столе, оттянула пальцами левое веко.

— Опять ячмень. Досада какая! Простудилась, что ли? Или обмен? Обмен, не иначе. Лыжами заняться срочно. Что-то я в этом году отстаю. Пойдемте вместе на лыжах, Мария Николаевна!

Моя мать торопливо чистила картошку — готовила на завтра обед. На сковородке что-то шипело.

— Да некогда, Юлия Михайловна. И потом, у меня костюма нет.

— Костюмчик чудный я себе выбрала, — оживилась Юлия Михайловна. — С полосочкой тут и вот тут, просто прелесть! Пошли мы вчера, месткомовцы, и купили себе по костюму. Я примерила — как хорошо! Нам пять костюмов положено в год, ну, как раз нас четверо. Расписались и разобрали по домам. Один на всякий случай, про запас…

— Значит, казенные костюмы? — удивилась мама. — А вдруг порвете? Как же тогда?.. И ведь костюмы-то на всех?

Юлия Михайловна выдвинула ящик стола, забросила туда зеркальце и тюбик с кремом.

— Порвем — спишем. Списываем все равно каждый год. И что значит — на всех? Мы ведь тоже сотрудники. Расписались и получили в личное пользование. — Она хихикнула. — Фаина Петровна, старшая наша, толстая, как домна. Размера такого не было, так она для племянницы взяла…

— Это же нельзя, ведь нечестно, — высказался я.

— Допил? Уходи, не мешай, — распорядилась мама.

— Почему нечестно? — спокойно возразила Юлия Михайловна. — Для сотрудников — стало быть, для нас. Да еще и покупаем, заботимся. Мы общественники. А без нас никому и дела нет. Всю работу на нас взвалили…

— Ну, я пошла. — Тетя Аня встала, забрала свой медицинский чемоданчик. — Так это был последний укол, Юлия Михайловна. Десятый. Ваш курс закончен, завтра зайдите, покажитесь врачу. Мне кажется, вам назначат вливание алоэ.

— Вызову на дом, — решила Юлия Михайловна.

— Что вы, это нельзя, терапевт наш занят по горло, сорок вызовов на день. Вы же не температурите…

— Пустяки, — отмахнулась Юлия Михайловна. — В конце концов, у меня давление. Не сидеть же там в очереди.

— У нас процедурная пропускает быстро, запишитесь только к терапевту.

Лицо Юлии Михайловны как будто окаменело. Широкое, чуть раскосое, с выпяченным подбородком, неумолимое лицо.

— Да что вы мне там говорите! — вспылила она. — Человек больной, с давлением, и на дому обслуживать не хотят! Это же безобразие! Посмотрите, она обращалась к маме, — что такое творится! Вот бы Танечку Тэсс бы сюда! Материал для фельетона первый сорт! Написать ей, что ли?

Я даже фыркнул: имя известной журналистки она называет запросто, будто та приходится ей ближайшей родственницей…

— Какой же тут материал? Тетя Аня права, — не выдержал я, — терапевт наш, ясно, перегружен. Микрорайон большой.

— Сережа, иди в комнату, — сухо сказала мама. — Принимайся за уроки!

Я вышел вместе с тетей Аней, проводил ее до двери и подал пальто. Пальто она набросила на плечи — квартира-то рядом. В руке чемоданчик со шприцами, в другой руке — увесистая сумка, на которой торчат буханка хлеба и тяжелая бутыль с подсолнечным маслом. Брикеты пельменей, маргарина, еще что-то там — словом, набито битком, с полпуда наберется. И как она только тянет, такая маленькая, невзрачная — не пойму. В дверях она задержалась, зашептала жалостно:

— Сережа, милый, поговори ты с Лидкой, пожалуйста… Может, ты на нее воздействуешь, уж очень я прошу, поговори…

— Да я что же… Я готов, только вот она не больно слушает. Она знаете какая…

— Да знаю, знаю. Ты все-таки побеседуй…

Я обещал, но, честно говоря, не очень-то верил в успех этого дела. Почему-то я больше надеялся на Витьку.