"Время молчать и время говорить" - читать интересную книгу автора (Бутман Гилель Израилевич)

19

Известный русский юморист Михаил Зощенко написал как-то юмористический рассказ под названием "Баня". Я мог бы попробовать сделать то же, но это был бы грустный рассказ.

Нас должны были водить в баню раз в десять дней. И нас водили в баню раз в десять дней. В условиях серого, однообразного, бессуетного существования после окончания следствия баня была событием, которого жаждали. Банный день был лучом света в кромешной тьме и давал надежду в сумятице случайно увидеть или услышать кого-нибудь из ребят. Но между помывкой еще не арестованного и уже арестованного советского человека существуют, как говорят в Одессе, две большие разницы. Из-за этих-то двух больших разниц и не написать мне смешной рассказ о помывке в бане.

Надзиратель, ответственный за помывку, обязан всех помыть, да так, чтобы никто ни с кем случайно не проконтактировал. В его распоряжении несколько часов и многие десятки немытых камер. В самом низу тюрьмы, под лестницей, пять душей. Время на помывку каждого – полчаса, включая одевание и раздевание. Полчаса – уйма времени, и можно вернуться в камеру чистеньким, как поцелуй младенца. Но…

Но неимоверно велико количество комбинаций возможных встреч зэков помытых и не помытых, спускающихся и поднимающихся по одной и той же лестнице, проходящих через один и тот же предбанник, получающих мыло и мочалку в одном и том же месте. Если это произойдет, надзиратели отвечают головой, а если зэк не так вымоется – это его личное дело. Поэтому с самого начала все проходит в спешке, на нервах и надзиратели создают условия, чтобы зэк в любой момент был готов с радостью покинуть душ, о котором он мечтал десять дней.

Душ – типичный пример того, что ничего не зависит от желания зэка, но он зависит от любого желания. Простой, еще не арестованный советский человек имеет, как известно, много прав, ведь недаром он проливал кровь на фронтах гражданской войны. Среди прочих он имеет неоспоримое право мыться в бане без ограничения времени, воды и даже может регулировать температуру воды как Бог ему на душу положит. Другое дело – уже арестованный советский человек. Впускают его в душ, и время его мытья давно уже течет, но это вовсе не обязательно значит, что течет вода, ибо кран перекрытия воды к каждому душу – в коридоре, и надзиратель его повелитель. Вот ты намылился, закрыл глаза, чтоб туда не попадало мыло, и мечтаешь об смыть мыльную пену. И даже есть вода, но… Но вода из-под крана чертовски холодная, и ты терпеливо ждешь, пока она станет теплее. Вот она как будто бы становится теплее, ты пытаешься встать под нее и сразу же выскакиваешь назад. Регулировать воду тебе не дано, и ты кричишь, стукнув ногой в дверь: "Начальник, вода холодная!" Но за дверью молчание: надзиратель ушел наверх за очередной камерой. Вернее, какое-то шевеление за дверью ты слышишь, но это шевелится надзиратель, ведающий мылом. Регулировать воду в кране – ниже его достоинства, а может быть, выше его прав, и потому намыленный зэк ждет возвращения повелителя крана. По звуку надо поймать момент этого возвращения. Если ты этого не можешь, барабань по Двери, не переставая, испытывая свои и чужие нервы.

Наконец, повелитель явился. Он подрегулировал кран, и ты чувствуешь, что вода быстро становится теплой. Вот, наконец, она то, что надо. Радостно вскакиваешь ты под душ, но… Но через несколько секунд выскакиваешь как ошпаренный. Собственно, почему "как"? Просто ошпаренный. Вода – кипяток. Под нее невозможно подставить руку даже на мгновение. Душ наполняется белым паром. Полупокрытый пеной, со слезящимися глазами ты на ощупь находишь дверь, чтобы стукнуть по ней ногой: "Начальник, сплошной кипяток, сделай холодней!"

– Вечно на вас не угодишь, то вам холодно, то вам жарко. Господи, какой народ бывает… – недовольно бубнит начальник. Он снова как будто что-то регулирует и тут же кричит: "Кончай мыться! Время истекло – перекрываю воду!"

Но все, что происходит, тебе до лампочки. Ты чувствуешь, как круги начали плясать перед глазами, ноги стали ватными и подкосились, и, задыхаясь в клубах пара, полупокрытый пеной, ты, теряя сознание, начинаешь опускаться на бетонный пол. Врывается надзиратель, и тебя уносят в предбанник приходить в себя. Такова сцена помывки. Это вовсе не значит, что финал всегда так драматичен. Я, например, однажды успел прийти в себя еще в душе и как-то дополз до предбанника. А у Вити Богуславского сердце к тому времени сдало больше, и его выносили в предбанник ногами вперед. Так или иначе, только будучи арестованным, ты можешь осознать, как много фундаментальных прав осталось у еще не арестованных советских людей. И только тогда ты понимаешь, в какой замечательной стране ты родился и вырос.