"История города Рима в Средние века" - читать интересную книгу автора (Грегоровиус Фердинанд)

1. Смерть Алариха в 410 г. — Атаульф становится королем вестготов. — Он уходит из Италии. — Затея графа Гераклиана. — Гонории вступает в Рим в 417 г. — Восстановление города. — Отъезд Рутилия из Рима

Пока вестготы оставались в Италии, опустошенный город должен был опасаться их возвращения и нового разграбления, поэтому он не мог ни оправиться, ни вернуть себе население. Аларих умер уже осенью 410 г., покрыв себя неувядаемой славой героя, который покорил Рим и вместе с тем пощадил его. Отважные соратники Алариха похоронили его в реке Бузенто и выбрали своим королем шурина Алариха, Атаульфа. Если Аларих по своему характеру не мог быть ничем иным, как только кочующим варварским князем, то расчетливый и не менее отважный Атаульф казался более пригодным к тому, чтобы основать готское государство в Италии. И Атаульф замышлял это; однако он не привел своих планов в исполнение: должно было пройти почти столетие бурных событий, пока германцы, мало-помалу доросшие до политических взглядов, перестали быть разбойническими вспомогательными войсками на службе у Римской империи и стали действительными господами Италии.

В точности неизвестно, как долго вестготы оставались в Нижней Италии. Более счастливые, чем воины Пирра и Аннибала, никем не тревожимые, они роскошествовали в Елисейских полях Кампаньи и звук вражеской трубы не вызывал их из их лагерей на всем протяжении от богатых берегов Лирис до Реджио, где остановила Алариха от перехода его в Сицилию не знаменитая, стоявшая там волшебная статуя, но буря.

Наконец Атаульф призвал вестготов к оружию; после долгих переговоров король готов согласился покинуть Италию и, перейдя через Альпы, уйти в Галлию, где, получая жалованье от императора, Атаульф должен был усмирять узурпатора Иовина. Залогом мира были красавица Плацидия, самая дорогая добыча, полученная при разграблении Рима, некогда пленница Алариха, а теперь царственная невеста храброго короля варваров. Это бракосочетание являлось как бы историческим символом того слияния германства с латинизмом, из которого в течение веков создалась итальянская нация.

Гордость Гонория уже пала настолько, что дозволяла ему отдать свою собственную сестру в жены варвару и грабителю Рима, но Атаульф теперь поступал на службу к императору и отказывался от своих смелых замыслов стать самому цезарем. Историк того времени вкладывает в уста сознающего свои силы короля слова, которыми превосходно определяется отношение политически еще не созревших готов к империи. «Сначала я страстно желал уничтожить имя римлян и сделать империю римлян империей готов, — так, чтобы то, что было до сих пор Романией, стало Готией, и Атаульф стал тем, чем был до сего цезарь Август. Но опыт научил меня, что ни готы, при их необузданном варварстве, не могут следовать законам, ни государство не может существовать без законов, и я предпочел восстановить Римскую империю силой готов, чтобы потомство могло славить меня как реставратора государства которого я не мог заменить другим. Вот почему я избегаю войны и стремлюсь к миру». В этих замечательных словах умного короля варваров впервые обозначается идея о германской империи на развалинах римского мира, что должно было случиться в более позднее время. Когда Атаульф (в 411 или 412 г.) уводил свой народ из Италии, готы могли снова навести ужас на Рим, но теперь в силу союза с Гонорием они его пощадили.

Еще одно бедствие миновало тогда Рим: пользуясь общей смутой и бессилием империи, граф Гераклиан возмутился в Африке в 413 г., куда он был назначен консулом. Он задержал флотилию с хлебом, который должен был быть отправлен в голодавший Рим, и затем сам отправился в Рим со множеством кораблей, чтобы овладеть беззащитным, как он полагал, городом. Но Марин, начальник императорских войск (они были снова набраны), нанес Гераклиану на морском берегу, при устье Тибра, полное поражение; узурпатор вернулся в Африку уже беглецом и здесь погиб. Удаление готов облегчило заботы равеннского двора об умиротворении Италии. Несчастные беглецы возвращались из всех провинций. Олимпиодор говорит, что в один день в Рим вернулось 14 000 беглецов и что Альбин, префект города в 414 г., уведомил императора, что население возросло настолько значительно, что установленный размер раздачи хлеба оказывается недостаточным. Чувство ужаса, вызванное повсюду падением Рима, понемногу притупилось. Помимо того, вера в вечное существование государства римлян оставалась в основе непоколебленной. К предсказанию Вергилия: «Imperium sine fine dedi» прибавились еще слова Даниила, сказанные им при объяснении сна Навуходоносора: «И во дни тех царств Бог небесный воздвигнет царство, которое во веки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно». Эта вера в вечность римского государства глубоко держалась еще в Средние века; когда же церковные историки говорили о конце империи, то они имели в виду конец мира.

Гонории вернулся в Рим только в 417 г. Никогда вступление императора в Рим не было так печально и постыдно. Колеснице Гонория предшествовал, конечно, Аттал в цепях, покрытый позором, который падал на самого императора. Сами римляне, удрученные чувством собственного унижения, встретили своего властителя рабскими возгласами и немыми упреками. Гонорий уже не мог теперь позаимствоваться ни отблеском лавров Стилихона, ни хвалами музы Клавдиана в честь триумфатора. Гонорий увещевал римлян снова восстановить город из развалин, и, если можно верить сообщениям авторов, Рим в короткое время настолько оправился от последствий разграбления его готами, что стал «величественнее, чем прежде». Продажные голоса льстецов дали императору прозвание восстановителя. Но Рим уже немного лет спустя после разграбления его готами все еще оставался величественным, и об этом говорит нам Олимпиодор; точно так же Рутилий, возвращавшийся в Галлию в 417 г., имел возможность утешать город в его падении и своими вдохновенными стихами призывал его поднять снова свою достойную голову, украсить ее лаврами и короной из стен с башнями и снова взять сверкающий щит. Пусть примирение заставит забыть ужасы разграбления, и пусть боль утихнет при взгляде на небо, так как и небесные светила опускаются, чтобы снова подняться. Аллия не спасла победоносного Бренна от возмездия за его заносчивость, и самниты поплатились рабством; точно также победы Пирра и Аннибала были отомщены их бегством и гибелью. Итак, Рим снова восстанет, как законодатель вечных времен, только один не страшась, что парка обрежет его нить; снова страны будут платить ему дань, и добыча, взятая у варваров, наполнит его гавани; Рейн вечно будет возделывать ему землю, Нил разливаться, Африка давать ему свои богатые жатвы, и сам Тибр, как триумфатор, увенчанный тростником, понесет на своих волнах римский флот.

Таковы благие пожелания городу еще языческого поэта, посылающего ему свое «прости» со слезами в голосе. Но пожелания эти не были пророческими. От страшного удара город не мог уже оправиться. К счастью западных народов, Рим никогда больше не поднимал из праха упавшего лаврового венка. И только из пепла древности, после долгих и ужасных мук нового рождения, в новом образе, восстал Рим, чтобы в течение веков знаменем креста господствовать над нравственным миром покорив половину земного шара мечом.