"Оружие Возмездия" - читать интересную книгу автора (Дивов Олег Игоревич)

ПРОВЕРКА НА ВШИВОСТЬ

сержанты и солдаты ББМ в разных непотребных ролях

Есть такой анекдот. «Как победить Советскую Армию? Ни в коем случае не нападать внезапно. Надо ей объявить войну за месяц. И она сама затрахает себя подготовкой». О, да. Ничто так не подрывает боеспособность войск, как плановая проверка этой самой боеспособности.

Ответная реакция войск на приближающееся несчастье всегда одна и та же. Сначала яростные поиски тех, кто хоть что-то знает и может объяснить другим. Затем повальный инструктаж и тренаж. Тотальный контроль наличия всего. Бирки, таблички, номера по трафарету. Памятки и планы. Сержантские книжки. И стенгазета! И боевой листок! И строевая песня!..

– На ящиках для угля должна быть надпись «УГОЛЬ». Значит, найди краску, найди кисть, сделай из чего-нибудь трафарет… Если не найдешь краску, найди гудрона, тоже пойдет. Только сначала найди сержанта Тхя и скажи ему, чтобы нашел лопаты и послал людей стесать траву, которая торчит из щелей в бетонке перед боксом… Тхя уже ищет гудрон? Зачем?! Не надо. Ты ищи гудрон. Если не найдешь краску. А Тхя пусть ищет лопаты. Нет, те лопаты, которые на машинах, брать нельзя, они только что покрашены. Вы прямо как дети малые, всему вас приходится учить… В общем, я на тебя надеюсь!

– А где эти ящики для угля?

– Убью!!!

«Внимание! Завтра, совершенно внезапно, в полшестого утра, будет объявлена тревога. Поэтому, товарищи сержанты, подготовьте личный состав и его оружие. Магазины разложите по подсумкам. А автомат, штык-нож и подсумок надо сцепить ремнем, чтобы в одно движение выдернуть из пирамиды всю эту херню. Вещмешок должен у каждого лежать под кроватью. Во избежание давки на выходе советую третьему и четвертому дивизиону покидать казарму через окна»

И покидали. И неслись тяжелым галопом в парк техники, снося все на своем пути. Бежали через территорию ракетчиков, у которых были железные ворота, центнера два весом, запертые на амбарный замок. И мы хватали эти ворота, срывали с петель и швыряли наземь. За что ракетчики нас, конечно, очень любили. А мы бежали, пыхтя и задыхаясь, подтягивая отставших, принимая на руки подвернувших ногу, геройски бежали… Дабы оседлать свою верную технику, выгнать ее из боксов, и… и… Спать на броне полчаса минимум! Потому что офицеры все равно не добирались до парка раньше!

Неделя до выхода на полигон. Пятеро сержантов на фоне миномета. Никто не хочет им командовать. Особенно те, кому скоро на дембель. Из миномета можно не туда попасть. Еще им можно кого-нибудь задавить – в том числе себя, – даже стоя на ровном месте. Оно нам надо?

Механик торчит из своего люка и радостно скалит зубы, с него взятки гладки. Капитан Масякин расхаживает перед строем, пытаясь хотя бы внешне хранить спокойствие. Он уже понял, что никто из присутствующих ничего не умеет, не может и не будет. Опять. Как и полгода назад. Придется волевым решением назначать крайнего.

– Слушай, Верчич, ты же на прошлом полигоне отлично справлялся с машиной. Что значит – забыл? Как ты мог все забыть?

– Ну не помню я, тарщ ктан. Пусть вон Вася… То есть сержант Голиней командует. А я оператором буду. А?

– Вася молодой еще.

– Вот пусть и командует, опыта набирается.

– А ты, значит, будешь нажимать кнопки и ни за что не отвечать? Сволочи. Вы не минометчики, вы сволочи, ясно? Ладно, Верчич, я тебе это припомню. Сержант Голиней, лезь на башню. Назначаю тебя командиром расчета.

– Това-арищ капита-ан…

– Лезь, кому говорю! Верчич, подсказывай ему, если что.

– Угу! Спасибо, тарщ ктан.

– Вторая, стой! Машину в боевое положение… Развернуть!

Вжжжжж… Бум! Вжжжж…. Бум! Хрясь! Дзынь! Хлоп!

– Не лезет.

– Спокойно, ребята, спокойно. Назад откинули! Воткнули.

Хрясь! Дзынь! Блям!

– Сука! Не лезет!

– Ты в бабу тоже с двух раз не попадаешь?

– Разговорчики!

Хрясь! Дзынь! Бац!

– Есть! Прицел сюда! Ушли с брони! Тарщ ктан, машина в боевое положение переведена.

– И ведь какой-то инженер, сука, за этот узел премию получил. Это, блядь, диверсия, а не узел.

– Разгово-ор-чи-ки… Ты не суетись, когда втыкаешь. Ты прицелься и спокойно воткни. Вторая, стой! В походное… Свернуть!

Бух-бух-бух! Дзынь! Блям! Хрясь! Вжжжжж… Бац!

– Ой!

– РУКИ!!! РУКИ НА ХЕР!!!

– Ты что, военный, совсем дурак?!

Бац! (это уже по шее).

– Стопор! Крути! Накладку! Есть!

– Чехол будем, тарщ ктан?!..

– Не будем. Ну его. Верчич, ты не улыбайся так, когда другие бегают.

– Да уж я набегался за два года, тарщ ктан.

– Ушли с брони! Тарщ ктан, машина в походное положение переведена. Ну что, укладываемся в норматив?

– Хм… В общем, да. Вторая, стой!

– Това-арищ капита-ан…

– Машину в боевое…

– Ы-ы-ы… У-у-у…

– Развернуть!

И так до посинения.

За пять дней до зимних учений Минотавр вдруг говорит, что на миномет я не пойду. Не хрена мне там делать. А пойду я старшим радиотелефонистом на его, Минотавра, машину. Потому что кроме Тхя и меня в таком деликатном вопросе надеяться не на кого. Но Тхя сядет на свое штатное место, за дальномер. Короче – я с рацией умею обращаться?

– Товарищ майор, вы же знаете, я кроме автомата и пишущей машинки ни с чем не умею по-настоящему обращаться. Так, в самых общих чертах…

– М-да? А кто миномет покрасил?

– Одну гусеницу?

– Хм. Ну, найди кого-нибудь, пусть тебя научат.

Я нашел кого-нибудь, и меня научили.

Мы учиться-то любили. Минометом шевелить, конечно, утомительно, а все веселее, чем лопатой махать. При наличии доброй воли и толики мозгов азы любой армейской специальности осваиваются даже не быстро, а очень быстро. Но дальше надо бойца много и упорно тренировать. Дрессировать. Погружать в профессию. Иначе он будет не боец, а пушечное мясо для агрессивного блока НАТО. И вот с регулярной дрессировкой в ББМ были проблемы. Потому что мы постоянно заняты – то копаем, то закапываем, то строим, то ломаем. Да-да, и ломаем тоже. Когда я только пришел в часть, веселый дед сержант Верчич уничтожал пулеулавливатель. Я не мог понять, зачем эту кирпичную штуку, предназначенную для безопасного разряжания автоматов караула, разносят в пыль кувалдами. А Верчич мне говорит: «Ты заметил, что в ББМ караула нет? Он когда-то был, а потом молодые начали по всей армии отстреливать дедов – и начальство наше пересрало. Теперь полкан решил, надо сделать вид, что караула вообще не было. Чтобы не заставили его снова ввести. Мы еще и караулку сломаем, если прикажут. Это правильно, а то вдруг какой-нибудь мудак вроде тебя решит нас из автомата покрошить».

В одном Верчич ошибался. Доведенные до отчаяния молодые не «начали отстрел дедов». Просто информация об убийствах стала доступнее – и для офицерства в том числе. А то, знаете ли, есть такое мнение, что в СССР самолеты не падали, и не «размораживались» зимой целые города. И «демографической ямы» у нас не было, и страна не сидела на «нефтяной игле». Это все устроили алкаш Ельцин и жирный уродец Гайдар на деньги американских сионистов… Ой, простите, снесло меня куда-то боковым ветром.

Я сначала поражался таким откровенно детским решениям – «сделать вид, будто ничего не было». Еще меня шокировала распространенность приема «мы вас ничем не обеспечим, но вы сделайте что приказано». Но в Вооруженных Силах СССР все это прекрасно срабатывало! Теперь помножьте такой детский сад на разболтанность вертикальных и горизонтальных связей – и вы получите войско, которого вполне обоснованно боялась Европа.

Это войско само себя побаивалось. Знало, за что.

Вот, поехали мы на ночные стрельбы из личного оружия. Была у нас пара автоматов с рамкой для крепления ночного прицела. Стволы пристреляли, бойцов подучили обращаться с инфракрасной оптикой. А насчет собственно попадания в мишень сказали, что делать ничего не надо – только лови цель на фиговинку в визире, дальше автомат без тебя справится. Мы радостно залезли в грузовик, поехали на стрельбище и долго там валялись в траве, ожидая, пока стемнеет. Минотавр со стрельбищенской администрацией поддал, и все было замечательно.

Пока не выяснилось, что все ужасно. Потому что стрелять мы должны не с ночным прицелом, а с фосфорной насадкой на мушку. Которой, разумеется, нет, и даже никто не знает, как она выглядит. А оценку за эту стрельбу нам поставят либо сегодня, либо два балла.

И мы снова обрадовались, ведь еще не стемнело до такой степени, когда землю от неба не отличишь. Значит, можно задрать ствол, кое-как поймать мушку в прорезь на темно-синем фоне, зафиксировать автомат в таком положении, медленно его опустить в темноту… А мишень слегка подсвечивается. Короче, жми мягко, и оружие само куда надо попадет.

Все попали – и в третий раз обрадовались.

Ну просто какой-то праздник, который всегда с тобой.

А могли бы рвать тельняшки и орать: «Нас предали! Судью на мыло!»

Но, как следует из Устава, мы обязаны были «стойко переносить тяготы и лишения воинской службы». Нигде в Уставе не написано, что идиотизм и головотяпство к тяготам и лишениям не относятся. Скорее наоборот, это подразумевается. Ну, и мы их – стойко. С огоньком и юным задором.

По сравнению с ПППЛС нам многое казалось мёдом.

Специфика «кадрированной» войсковой части. Она живет в ожидании войны. И когда война приходит, часть снимается с места и скрывается в лесах. Там она разворачивает Передвижной Пункт Приема Личного Состава – и сидит, пока Личный Состав ее не настигнет. Теперь представьте, какое это сомнительное удовольствие: полтораста человек должны принять, обиходить, накормить, одеть, вооружить и слегка потренировать тысячу пятьсот! А если зимой?!

Обычно ББМ только имитировала боевое развертывание. То есть она срывалась (всегда совершенно внезапно, в полшестого утра) по тревоге. Выгоняла машины из боксов. Дожидалась офицеров. Потом загоняла технику обратно, завтракала, цепляла заранее нагруженные прицепы к грузовикам и катила в лес, где ставила палатки и размещалась в них с умным видом, якобы ожидая пополнения. Сразу оговорюсь, стопроцентной показухой это не было. На каждом ящике для угля красовалась надпись «УГОЛЬ», и все «буржуйки» поддавались растопке.

Первый раз я разворачивал этот кошмар, слава богу, летом. У нас тогда еще были допотопные палатки с тяжеленным дерматиновым пологом, дубеющим на холоде. И мы радовались – опять-таки радовались! – что тепло. А через полгода мы очень радовались, что возимся при минус десяти с новыми легонькими брезентовыми палатками, а сами упакованы в чудесную зимнюю форму на ватной подстежке.

Деды вздыхали и жаловались, что не застали легендарное «полное развертывание», случившееся парой лет раньше. Тогда ББМ действительно вышла в «запасной район» нешуточно, целиком и полностью. Пёрла на себе всё, вплоть до матрасов и столовых ложек. И когда бригада честно сделала, что от нее требовалось, то легла вповалку. Но отлежавшись, она все-таки приняла своих «партизан» – приписной состав, дядек в возрасте до сорока пяти, которые решили, что если уж их оторвали от мирной жизни и заставили играть в войну, так играть надо весело.

Говорят, слегка протрезвев, офицеры собирали разбросанные по кустам автоматы.

Сожалею, что не присутствовал при сей виктории хотя бы мичманом. Да, это была, если верить легендам, полная задница. Тогда побили машины, попортили немало оборудования, и кто-то что-то себе сломал. Все страшно устали, обратно из леса бригада едва ползла. Но мы, честное слово, мечтали, чтобы такое безобразие пришлось и на нашу долю. Черт с ним, с «партизанским» самогоном – выпивки у нас хватало. Просто хотелось поучаствовать в том, для чего ББМ была действительно предназначена. Мы подозревали, что справимся, но – насколько хорошо?

Чтобы было взаправду. Самомнение бригады очень страдало от того, что мы выгоняли на полигон всего лишь по четыре пушки и миномета с условно боеспособными экипажами. А я помню, как вообще по одной машине стреляло от каждого дивизиона ББМ. Оно, конечно, давало копоти, а иногда еще давало шороху – и даже просраться кое-кому давало! – и вокруг крутилась целая стая наших кашээмок. Но все понимали, какая это жалкая пародия на реальную стрельбу. Такую бешеную, когда уже и своих не боишься, не то, что чужих.

А пока мы привинчивали «значки член ВЛКСМ», предъявляли наличие портянки и демонстрировали знание строевых приемов с оружием и без. Начищенные и отглаженные, мы маршировали и пели. Бегали кроссы и штурмовали полосу препятствий. Докладывали скороговоркой про миномет 2Б8 и самоходную базу СУ-100П. Дурили проверяющих как могли. И втайне надеялись однажды всем предъявить (и себе доказать в первую очередь) свою фантастическую крутизну.

Но даже та наша пушка, которую возили в Киев на показ – ну, помните, она еще с трейлера навернулась, – до места не доехала.

На полпути отбросил копыта тягач.