"Оружие Возмездия" - читать интересную книгу автора (Дивов Олег Игоревич)

ФАМИЛИЯ!!!

в выборке – офицеры, солдаты и сержанты разных частей

В штабе учебной артиллерийской дивизии, где я трудился писарем-машинистом, сидели в одном кабинете друг напротив друга майор Федоров и майор Федькин.

Еще там имелся подполковник Кривополенов. Я мог бы для красного словца наврать, будто помощником у него был старлей Безуглый, но это неправда. Безуглый служил в первой батарее артполка. А к Кривополенову частенько захаживал в гости прапорщик Убийволк.

Когда в штаб прибыл на стажировку майор Антипят (с ударением на «я»), начальник строевой части подполковник Монахов заявил – вот это я понимаю. Это да. Будет, о чем рассказать внукам.

Через несколько дней Монахов заорал на кого-то в коридоре «Пиндюра!!!», и я еще подумал – ни фига себе ругательство.

Ага, щас. Просто Монахову прислали в помощники прапорщика Пиндюру.

Как сказали по этому поводу мои приятели из первой батареи Мосягин и Салдан – ну и террариум там у вас.

Позже, отправившись служить из России на Украину, я был готов столкнуться со множеством заковыристых фамилий. Действительно, попав в Бригаду Большой Мощности, я познакомился с Косяком, Флинтюком, Кагамлыком и Заплюсвичкой. Но куда большее впечатление на меня произвели украинец Ракша и русский Болмат. Прямо по Лермонтову – «я знал одного Иванова, который был немец»…

Нормальная для ББМ ситуация – идут по делам Молнар, Пидус и Йокало. А навстречу Верчич, Ивчик и Ващик. А из курилки им приветственно машет минометный экипаж в составе: Скляренко, Кравченко, Максимченко, Голиней, Драгой и выпадающий из контекста Юлдашев. Честно говоря, Драгой тоже выпадает из контекста, потому что он молдаванин по кличке Коля-Гагауз. Или, когда ему надоедает корчить из себя умного, Коля-Пенёк. Который на самом деле совсем не пенек, а просто низко срубленное дерево.

Кстати, занятен был в ББМ механизм присвоения кличек. Отдавал он первобытно-общинным строем. Молодой боец получал имя фактически с потолка, а дальше – как себя покажет. Обычно процесс именования завершался на стадии черпака, т. е. отслужившего год. Причем многое зависело от интонации. Обращение к черпаку по фамилии могло выражать и крайнюю степень презрения, и честно заслуженное признание. Смешная, на первый взгляд, кликуха тоже зачастую гордо звучала. Одного Васю называли Васей будто плюясь, другого – словно былинного богатыря.

Я, единственный москвич в бригаде (а точнее, единственный москвич на целую «площадку», где служило несколько тысяч человек), поначалу был, сами понимаете, Москва. Хотя чаще «Эй, Москва!». Через полгода я обнаружил, что мое имя – Олег. А потом вообще Олежка. Или все-таки Олег, если ко мне обращается младший по сроку службы. И никак иначе.

А вот Тхя с самого начала был Тхя. Крайне редко – «Тх». Говорят (я сам не видел, не застал) его по молодости лет даже ногами били с каким-то внутренним уважением.

Генку Шнейдера в бригаде называли просто Генкой, Вадика Рабиновича просто Рабиновичем. Воху Ходоровского, как правило, Жидом. Шнейдер пытался эту некрасивую тенденцию переломить, но вскоре пришел к выводу, что Ходоровский действительно Жид с большой буквы Ж – и плюнул. Народ заметил, что Шнейдер все равно морщится, и деликатно перекрестил Воху в Мандавоху.

У грузин была переходящая почетная кличка Швили. Ее не давали кому попало, а только людям достойным, за этим следила грузино-абхазская диаспора. При мне такое прозвище носил Дато Мгалоблишвили и собирался оставить его в наследство Зазе Растиашвили.

Тихонова звали «Фаза» потому что он был такой же огненно-рыжий, как один электрик, служивший в бригаде задолго до. Йонелюнаса прозвали Сабонисом еще и за высокий рост. Ухо сам обкорнал себе фамилию Карнаухов. Пидус выглядел намного старше своих лет и стал поэтому Батей (сколько капитан Мужецкий ни обзывал его «Спидусом» – не прижилось). Заплюй, когда пребывал в хорошем настроении, отзывался на кличку Заплюй. А когда в плохом – он и на Заплюсвичку не реагировал. Ну, а Седой был Седой потому что был седой.

Орынбасара Кортабаевича Арынова старались никак не называть. Чтобы не пришел. Дурная примета – помянешь Алика, и он сразу тут как тут, урод неуправляемый.

Прозвища офицеров тоже были по большей части усеченными или слегка модифицированными фамилиями. Принцип такой же, как при именовании солдат и сержантов – чтобы носить особенную кличку, офицер должен был, соответственно, нечто особенное собой представлять. Например подполковника Миронова, харизматического военачальника, верхушка его дивизиона, вся такая просвещенная, сплошь из студентов, именовала «патрон». В смысле – «patron». А наш Минотавр, добрый и симпатичный дядька, имел манеру вдруг терять самообладание, тупеть, набычиваться и переть вперед рогами.

Замполита называли Замполит. Большего он не заслуживал.

Капитана Диму Пикулина так и звали – капитан Дима Пикулин. Даже офицеры, до начальника штаба включительно. Даже в присутствии всего личного состава ББМ. «А где этот бездельник капитан Дима Пикулин? Куда он спрятался? Что-то я не вижу его в строю…».

Капитану Масякину прозвище успешно заменяла фамилия.

А с майором Кротом заочно произошла смешная история. Как я уже упоминал, у связиста Генки Шнейдера была манера прослушивать разговоры, идущие по нашей телефонной сети. И вот, в один прекрасный день забило канализацию в казарме. Полкан приказал соединить его с коммунальщиками.

– Сейчас пришлем слесаря, – пообещали те. – Он вам прочистит.

– А это долгая история? – спросил полкан. – Солдатикам, извините, срать некуда.

– Не волнуйтесь, слесарь подойдет через полчаса. А сама работа вообще плевая. У слесаря есть такое устройство, называется «крот», оно засорившиеся очки пробивает моментально.

– Какое-какое устройство? – заинтересовался полкан.

– «Крот»!

– Гы! – сказал полкан в трубку.

– Простите?..

– Крот! – брякнул полкан. – Гы-гы-гы!!! Крот! Ой, не могу… Гы-гы-гы!!!

И бросил трубку – от смущения, наверное.

А Шнейдер подумал-подумал и решил майору Кроту ничего не рассказывать.

И все-таки, все-таки… Сама по себе даже самая странная фамилия не очень смешна. И шокирующие сочетания фамилии с именем и отчеством – тоже, в общем, не насмерть уморительны. «Вас обслуживает горничная Мания Венера Гавриловна». Сам видел. Ну, улыбнулся. А Блюма Вульфовна Зейгарник – это не круче? Или, скажем, подпись такая – «Е.Бут.». Забавнее, конечно, случайно складывающиеся тандемы наподобие Федоров-Федькин. Думаю, вся советская атомная отрасль помнит сочетание Миленький-Беленький-Хвостик.

Но по-настоящему концептуальны, на мой взгляд, случаи иного порядка.

Однажды теплым летом 1989 года подходит ко мне Вася Голиней. И задает странный вопрос.

– А что такое Робин Гуд?

– Ну как же, – говорю, – был, если верить легенде, такой благородный разбойник…

– Спасибо, объяснил! Сам знаю. А вот что такое Робин Гуд вообще? В принципе? Что это значит?

– Скорее всего «robin hood», малиновый капюшон.

– Хм, – Вася мрачнеет. – Ну тогда я совсем дурак наверное.

– Э-э?..

– Песню слышал Криса Кельми? Что это может означать – «Ночной Робин Гуд на бульваре Роз»?!