"Могильщик кукол" - читать интересную книгу автора (Хаммесфар Петра)

21 августа 1995 года

После воскресенья, проведенного за закрытой дверью, и прогулки с отцом Бен еще несколько часов оставался в своей комнате. Якоб запер дверь в надежде, что сын понял, почему ему необходимо оставаться дома. До двух часов ночи Якоб слушал рядом сдавленное дыхание Труды и рычание в комнате напротив.

Бен не просто рычал, он жалобно стонал, визжал, выл, как собака, рвал и тряс ручку двери, бил по ней ногами и кулаками с такой силой, что Якоб подумал: еще немного, и древесина не выдержит.

Пару раз Якоб крикнул в ответ: «Если ты сейчас же не успокоишься, я приду к тебе. Тогда держись!»

На какое-то время шум в комнате напротив затихал, потом снова начиналось рычание и грохот.

В два часа ночи Труда сказала: «Я больше не выдержу. Если ты его не выпустишь, это сделаю я. Выпусти его, в такое время кто его увидит? Так поздно уже никто не гуляет».

Она ошибалась. Ударив жену, Бруно Клой перешел из кафе Рюттгерс в трактир Рупольда и оставался там до тех пор, пока в час ночи тот не закрылся. Тогда перед ним встала дилемма: пойти домой, лечь в постель к Ренате и, возможно, еще раз услышать вопрос об известном вечере в субботу или взять машину и поехать в Лоберг. Но городские трактиры работали не дольше местных, а он слишком много выпил. Напился до такого состояния, что за руль лучше не садиться.

Бруно Клой не Рихард Крессманн, который водил машину даже при 2,8 промилле и угрожал подать в суд за клевету каждому, кто только намекал, что в таком состоянии он и мог задавить маленькую дочь Тони и Иллы фон Бург. Бруно же только бесился, негодовал и — в чем никогда бы не признался — трусил.

Даже у мужчины, который обычно приводит в качестве аргумента кулак, возникают ситуации, когда он боится. Собственную жену легко заставить замолчать с помощью кулака, но всех людей, задающих вопросы, не заткнешь. А теперь взгляды односельчан были направлены не только на него, но и в некоторой степени на его сына.

Пятнадцать лет тому назад Бруно на собственной шкуре испытал, каково это, когда после исчезновения девушки возникают слухи. И хорошо помнил, что тогда от тюрьмы его спасло только то, что полиция не нашла труп. Восемь лет тому назад он еще раз испытал подобное счастье. Только в тех случаях речь шла о девушках, участью которых в деревне никто особенно не был озабочен. Теперь другое дело. «Бог любит троицу» — так раньше часто говорила его мать. Только ничего общего с Богом эти дела не имели.

Якоб вряд ли уступил бы Труде, если бы знал, что Бруно уже час слоняется по проселочным дорогам и как раз теперь идет мимо пролеска к воронке, с головой, затуманенной огромным количеством спирта и ожившими смутными воспоминаниями. Но в тот момент Якоб в глубине души согласился с женой, решив, что немного сна, в конце концов, им просто необходимо.

Якоб встал, сначала принес себе стакан воды, затем повернул ключ в замочной скважине двери комнаты Бена. Несколько секунд было тихо. Якоб не двигаясь стоял в коридоре, устремив взгляд на ручку двери, медленно опускавшуюся вниз. В двери появилась щель. С головой, втянутой в плечи, и недоверчивым, боязливым взглядом перед отцом в проеме возник Бен. На груди сына уже висел бинокль.

— Как это понимать? — строго спросил Якоб. — Почему ты не даешь нам ни минуты покоя? Мы ведь вместе решили, что тебе необходимо оставаться в доме. Что тебе нужно там, снаружи? Сейчас там ничего невозможно увидеть.

Из-за резкого тона отца Бен склонил голову и пробормотал:

— Друг.

Якоб махнул рукой, сердитый на Бена и недовольный самим собой. Еще какое-то время Бен оставался на месте, казалось сомневаясь, можно ли ему протиснуться мимо отца к лестнице. И только Якоб повернулся к спальне, Бен моментально очутился на лестничной площадке.

Он бросился в подвал, быстро закрепил на ремне брюк складную лопатку, натянул резиновые сапоги и, прежде чем Якоб в кровати успел перевернуться с одного бока на другой, выскочил из дома. Бен не пошел к первой развилке, а ринулся наискосок через поля к широкой дороге, дальше бегом — между полями и садами, мимо колючей проволоки, ограждавшей бывший сад Герты Франкен, и там нырнул в заросли кукурузы. Бунгало Люкки лежало в темноте. Оттуда мимо двора Лесслеров он побежал по направлению к воронке.

На краю впадины, скрытый высокими сорняками, сидел Бруно Клой. Он видел, как Бен подошел и исчез — массивная тень, которую ни с чем невозможно спутать.

В этом месте земля резко уходила вниз. Старый кратер, образованный попаданием бомб, имел диаметр приблизительно двести метров. В центре было нагромождение различной величины холмов — все, что осталось от двора Крессманнов. Жилой дом, дом для прислуги, сараи, конюшни, остатки построек, углы и края отшлифованы временем, все кругом покрыто мхом и диким плющом.

А сейчас вся крапива и чертополохи между руинами, все оберегаемые Беном сорняки, о которых он так заботился, вытоптанные лежали на земле. Полицейским и членам добровольной пожарной команды не было дела до сорняков. Бруно Клой наблюдал за Беном, смотрел, как, наклонившись, тот что-то делает, копаясь руками в земле. Бен старался выправить надломленные растения. Но они уже засохли и в вертикальном положении никак не хотели держаться.

Наконец он направился к одному из холмов. Здесь находились остатки жилого дома, под которым располагался обширный подвал с кладовыми. В небольшую сохранившуюся часть подвала еще можно было попасть, если пролезть под обломками. Бен снял с груди бинокль и отложил его в сторону, прежде чем начать исследовать мох, нажимая кончиками пальцев под основанием дома. Затем он потянул первый камень из толщи фундамента. Еще один. И еще. С каждым вынутым камнем отверстие становилось шире.

Вот чего Бен боялся больше всего, когда проходили поиски во второй половине дня, — что они нашли дыру, проникли внутрь и забрали спрятанные им сокровища. Так же, как отец забрал стеклянную банку со всем ее содержимым. Не в первый раз случалось, что отец выбрасывал что-нибудь из его сокровищ. И в этом отношении Бен был, вероятно, даже умнее прочих, так как из каждого опыта извлекал урок. Самые ценные вещи он никогда не приносил домой. Он многое собирал, но основательно продумывал, прежде чем спрятать найденный предмет или отнести домой, чтобы доставить матери радость.

Он принес ей немало находок: маленькую алюминиевую кастрюлю с вмятинами, большую кость, потому что маленькие ее не радовали, вилку с деформированным зубцом от какого-то старинного столового прибора, маленькую сумку, осколки и ручки от чашек, которых уже давно не существовало. И еще то маленькое кольцо с блестящим камнем, подобное тем, какие девушки и женщины носят на пальцах. Предмет, за который мать его бесконечно долго хвалила.

Бен освободил для себя проход, протиснулся под мощной, лежащей поперек балкой и встал на стертые ступени. В старом подвале стояла непроглядная темень. Сразу невозможно было разобрать, изменилось ли здесь что-нибудь. Днем через проход падал хоть какой-то свет. Бен нуждался в свете, но сейчас у него были только руки, которыми он исследовал свои сокровища, затратив столько времени на ревизию, сколько понадобилось, чтобы убедиться — все они на тех местах, где он оставил их в последний раз.

Заросшие мхом камни вернулись на прежнее место, и оно стало выглядеть совершенно так же, как во второй половине дня.

«Каково! — подумал Бруно Клой, после того как Бен убрался и он смог рассмотреть место в скудном свете зажигалки. — Пусть теперь кто-нибудь скажет, что сын Шлёссеров глуп…» Бруно не знал, озадачили его или развлекли манипуляции Бена. Слишком большое количество алкоголя не позволяло ясно определить собственные ощущения. Он прикурил сигарету и решил при дневном освещении более детально все рассмотреть. Затем Бруно последовал за Беном с намерением взглянуть, не предложит ли тот еще несколько подобных сюрпризов.

Бена потянуло к пролеску. В сопровождении отца он не смог разглядеть, насколько значительным был объем повреждений. Катастрофическая картина. Затоптанная трава, оборванные или надломанные ветви кустов. До самого рассвета Бен старался все, что возможно, воткнуть в землю. Иногда у него получалось, и растения оставались стоять.

С рассветом для Бена наступило время для посещения другого места. Увидев, что он побежал к земельному участку своих родителей, Бруно Клой отправился восвояси. Целью Бена был сарай. Он обогнул, стараясь держаться подальше, поставленные там машины, среди них старый «мерседес», полученный Якобом два года назад от Бруно.

Бен держался правее. Туда, где лестница вела на сеновал. Сейчас там было пусто. Только через несколько недель помещение заполнится свежим сеном. Огромные снопы встанут вплотную друг к другу, так что между ними почти не останется пространства. Только у дверцы, через которую сено сбрасывают во двор, для Бена останется около квадратного метра. Якоб, зная, как нравится сыну лежать на этом наблюдательном посту, всегда оставлял для него маленькую площадку. Только что именно отсюда высматривает сын, Якоб не знал.

Втянув голову в плечи, Бен подкрался вплотную к дверце, надавив плечом, приоткрыл ее, установил бинокль и стал смотреть в направлении двора Лесслеров. Несмотря на расстояние и бледный утренний свет, он мог отчетливо разглядеть жилой дом и низкое строение свинарника. Когда много лет тому назад Пауль Лесслер перенес усадьбу дальше в поле, он не стал строить обычный сарай, отчего новый дом смотрелся только шикарней.

При ярком дневном свете со своего наблюдательного пункта Бен с помощью бинокля мог видеть горящий румянец бегоний, обрамлявших балкон. И обеих девушек. В течение последних недель почти ежедневно он наблюдал за ними. Когда они лежали на солнце, далеко от деревни и любопытных глаз, то снимали с себя всю одежду, вытягивались во весь рост и подставляли тела солнечным лучам, стараясь, чтобы они достигли всех участков тела.

Бен лег на живот и принялся ждать. В это раннее утро все кругом было еще тихим и неподвижным, затянутым серой дымкой. Прошло более часа, землю уже залил солнечный свет, когда он заметил наконец первое движение. Бен узнал Пауля Лесслера и одного из его сыновей. Оба мужчины отправились к свинарнику.

Потом Пауль с сыном вернулись в дом. Вместе с Антонией они довольно долго посидели за завтраком, поговорили о Марлене Йенсен, и взрослые призвали обеих девушек к осторожности.

Бен терпеливо ждал определенного события в четверть восьмого. Даже не имея никакого представления о времени и часах, он знал приблизительно время, когда девушки выходят из дома и на велосипедах бок о бок едут к перекрестку. Мимо бунгало Хайнца Люкки и кукурузного поля. И если бы Бен оставался на своем наблюдательном пункте, то терял бы их из виду. Только Бен никогда здесь не оставался.

Прежде чем девушки успевали покинуть дом, Бен выбирался наружу, спешил к широкой дороге, сворачивал налево и мчался все дальше и дальше, до самого кукурузного поля. Там он опускался на колени и так далеко заползал между стеблями кукурузы, что его невозможно было увидеть. Ориентиром во времени для него был Якоб, обычно ровно в семь отправлявшийся на работу.

Тем не менее в это утро в семь часов Якоб еще сидел за накрытым к завтраку столом и пытался поговорить с Трудой о прошедшей ночи. Рассерженный собственной податливостью, Якоб хотел разъяснить жене, что дальше так дело не пойдет. Бог свидетель, он не желает Бену ничего плохого. И для всех будет лучше, если несколько ночей они продержат сына дома. Только до того момента, когда найдут дочь Эриха и дело разъяснится. Чтобы в деревне не возникло никаких слухов, если Бена кто-нибудь увидит ночью. Труда сама прекрасно знала, как мало нужно, чтобы заподозрить мужчину.

Как в тот раз, когда Вильгельм Альсен внезапно упал в трактире Рупольда и умер, прежде чем прибыл врач «скорой помощи». Тогда люди сплетничали, что с помощью цианистого калия Тони фон Бург отомстил за смерть своей маленькой сестры. И подозрение возникло только из-за того, что Тони две минуты постоял у стойки рядом с Вильгельмом.

Или когда дочку Тони и Иллы сбила машина на дороге в школу… Тогда глаза жителей деревни были направлены на Рихарда Крессманна. Говорили, что Рихард опять сел за руль пьяный и не заметил ребенка. Он считает, что с его деньгами ему разрешено давить детей и оставлять их на улице истекать кровью, — вот что тогда говорили.

И о Бруно Клое говорили, что он уже пятнадцать лет как убийца. Тогда он хотел договориться с молодой артисткой. Когда девушка его отшила, Бруно подкараулил ее на общинном лугу, изнасиловал и убил, а алиби купил себе у одной потаскухи в Лоберге.

Нельзя допустить, чтобы кто-нибудь указал пальцем на Бена. Только несколько ночей. Если с уговорами ничего не получится, тогда, вероятно, придется воспользоваться медикаментами из аптеки. Прежде чем Труда смогла ответить, Якоб бросил взгляд на часы. Было уже четверть восьмого, и он торопливо закончил: «Мне давно пора. Поговорим спокойно вечером».

Лежа на полу сеновала, Бен увидел, как во дворе Лесслеров открылась входная дверь. Из дома вышли обе девушки: одна белокурая, похожая на Марлену Йенсен и молодую артистку, пятнадцать лет тому назад расцеловавшую его в обе щеки, другая — темноволосая, в солнцезащитных очках. Они вывели велосипеды из гаража, уселись в седла и помахали стоявшей у входной двери и смотревшей им вслед Антонии.

Разочарованный, Бен опустил бинокль и поспешно отполз в угол. Здесь несколько завалявшихся стебельков кое-как были собраны в кучку. Не очень хороший тайник, но единственный, находившийся неподалеку от дома. Бен отодвинул стебельки в сторону. Под ними лежал нож со складным лезвием, тот самый, который Марлена Йенсен видела в его руке. Старый нож с пятном ржавчины на лезвии. Уже пятнадцать лет он принадлежал Бену, приблизительно с той даты, когда исчезла Алтея Белаши. Бен сунул нож в карман брюк, хотя, когда снаружи было светло, потребности в нем не было.

Затем Бен спустился по лестнице и направился через наполовину затемненное пространство сарая к освещенному солнцем четырехугольнику ворот. И здесь Бен увидел, как навстречу ему из дома выходит отец. Якоб остановился, широко расставив ноги, раскинул руки в стороны и приказал: «Иди в дом, Бен. Мать ждет тебя с завтраком».

Якоб все еще сердился, теперь, вероятно, больше, чем раньше, так как расценил свое поведение трусливым. Потому что ушел от дискуссии с Трудой. И вместе с тем Якоб был вынужден себе признаться: решение напичкать Бена какой-то отравой, чтобы только никто не бранился по его поводу, было в корне неверным. Как отец, он должен был иметь больше мужества и не бояться постоять за своего сына.

Бен остановился, под строгим взглядом Якоба опустил голову и тяжелыми шагами направился к входной двери дома. Однако, прежде чем он успел к ней приблизиться, Якоб исчез в сарае. И Бен рысью, так быстро, как только его несли ноги, бросился прочь от дома. Он избегал дороги, где Якоб мог его настичь и задержать. Как и прошлой ночью, Бен понесся наискосок через картофельное поле и поле с сахарной свеклой, расположенное напротив проселочной дороги. И еще прежде, чем Якоб вывел из сарая старый «мерседес» и развернулся во дворе, Бен достиг широкой дороги.

Когда Якоб притормозил у развилки, он увидел мчащегося впереди на некотором расстоянии Бена. Навстречу сыну ехали девушки на велосипедах. Якоб тоже свернул налево. Из-за того что Бен вновь его ослушался, досада Якоба переросла в ярость. Он видел, как быстро сын приближается к велосипедисткам, как он машет им обеими руками. Девушка в солнцезащитных очках остановила велосипед перед Беном.

— Ты что-то поздно сегодня, — приветствовала она его. — Неужели проспал, лесной человек?

Группа находилась еще слишком далеко от Якоба, к тому же из-за рокота дизельного мотора он и так не смог бы расслышать, о чем говорили молодые люди. Якоб только наблюдал за происходящим. Бен усердно кивал на слова девушки, затем сделал шаг вперед и рванул ее на себя. Обхватив обеими руками тонкое тело, он принялся ее кружить. И даже часть велосипеда, руль которого она не сразу выпустила из рук, немного пританцовывала над землей. Девушка засмеялась, далеко запрокинула голову и, тяжело задышав, стала стучать Бена руками по спине:

— Отпусти, ты меня раздавишь, медведь.

Якоб расслышал последнюю фразу. Он поравнялся с группой и остановил машину. Светловолосая девушка ласково слегка погладила Бена по плечу и с настойчивостью сказала:

— Нам нужно ехать, иначе мы очень опоздаем.

— Я тоже так думаю, — заметил Якоб.

Они уселись на велосипеды, развернули их и снова выехали на дорогу. Обе еще раз помахали. Девушка в солнцезащитных очках послала Бену воздушный поцелуй и крикнула:

— Увидимся позднее, медведь!

Затем, следуя друг за другом, они доехали до развилки и повернули направо, на дорогу, ведущую к шоссе.

Якоб подождал еще мгновение, в нерешительности размышляя, не усадить ли ему Бена в машину и не отвезти ли домой. Он знал, что в таком случае начнется утомительно долгая борьба, и на работу он приедет слишком поздно. Раньше Бен охотно ездил с ним на машине, но заставить его сесть в «мерседес» стоило большого труда. О причине подобного упорства Якоб ни разу не задумывался.

«Возвращайся», — потребовал он.

Кажется, на этот раз Бен повиновался. Якоб поехал дальше по направлению к развилке, ощущая нечто вроде удовлетворения и умиротворения. Пока машина шла прямо, он видел в зеркале заднего обзора все уменьшающуюся фигуру сына, видел, как Бен достиг колючей проволоки. Когда «мерседес» скрылся с глаз, Бен остановился. Он тоже, как и отец, знал об одной могиле. Она была за колючей проволокой, и он часто ее посещал.