"Могильщик кукол" - читать интересную книгу автора (Хаммесфар Петра)

Время обучения

Тогда Якоб узнал о цыплятах. И за каждый раздавленный пушистый комочек он задавал Бену трепку. Перед визитом к профессору Труда присутствовала при одном таком наказании и почувствовала себя страшно виноватой. За то, что взяла Бена в курятник; за то, что не заметила обледеневшую ступеньку перед кухонной дверью; за то, что его родила. Не в силах смотреть, она крепко зажмурила глаза, ощущая сердце, словно кусок свинца в груди, и одновременно сознавая необходимость и материнскую обязанность каким-то образом научить сына уважению к жизни других живых существ.

Однако все, чему мальчик выучился, так это страху перед Якобом. Бен не понимал связи между событиями: почему, если он задавил цыпленка утром, его бьют вечером, когда он сидит за столом перед наполненной тарелкой и только-то и делает, что качает ногами. Иногда он уже лежал в кровати, из которой его вытаскивал Якоб. Дошло до того, что Бен начинал жалобно стонать и прятаться под столом или в углу, как только Якоб появлялся в дверях.

Визит к профессору изменил многое: представления и взгляды Труды, даже ее поведение в целом. Наступившая весна выручила ее. Якоб почти все время был в поле и не видел, что происходило в течение дня в доме, во дворе, в хлеву, в сарае или в огороде. Если вечером он спрашивал Труду о поведении сына, она отвечала: «Сегодня Бен прекрасно себя вел. Он ничего не натворил, только бездельничал весь день. Я даже подумала, не заболел ли он».

Бена нелегко было усмирить. Мальчик никогда не болел, даже не знал, что такое гнилой зуб, — это несмотря на то, что обожал сладкое. С утра до вечера Бен буйствовал в доме или во дворе, прыгал, размахивал руками и издавал вопли. Труда часто вспоминала слова, сказанные Гертой Франкен о маленькой Кристе фон Бург: существо, прыгающее и ликующее от радости жизни. Вероятно, радость жизни, и только. И наверное, только потребность в нежности двигала Беном, когда он прижимал к щеке цыпленка.

Когда очередной птенец погиб в его кулаке, Труда не стала выбрасывать трупик в мусорное ведро, где Якоб мог его обнаружить, а сожгла в кухонной плите. Затем пошла в сарай, где как раз окотилась кошка. Труда выбрала одного из котят, направила руку Бена к его шкурке и показала сыну, как нужно носить зверька за загривок и держать в руках. Если мальчику так хочется иметь животное… Котенок крепче цыпленка и в случае необходимости может защититься.

Два дня Бен всюду таскал котенка с собой, прижимал лицо к его шкурке, давал побегать по двору и ловил, прежде чем тот успевал улизнуть в сарай. На ночь Бен даже взял котенка с собой в кровать. Труда на всю эту возню смотрела без особой радости, но терпела. Пару раз котенок оцарапал и покусал Бена, что, кажется, скорее удивило мальчика, чем испугало. На третий день Труда застала сына за тем, что он утопил зверька в бочке с дождевой водой.

Труда подумала, что Бен только хотел его искупать. Самому ему нравилось купаться, и он часто и долго брызгался в бочке. Труда шлепнула сына по рукам, окунула с головой и две секунды подержала его под водой. Когда она отпустила Бена и он, отряхнувшись, стал жадно хватать ртом воздух, Труда нравоучительно заметила: «Видишь, что бывает, когда кого-нибудь с головой окунают в воду? Это плохо».

Она выловила тельце котенка из воды и, когда Бен нерешительно протянул к нему руку, сказала: «Нет, больше у тебя не будет котенка. Ты убил его, теперь мы должны его сжечь. И нового котенка ты не получишь».

Она не думала, что он все понял. И когда Бен после случившегося захотел открыть дверцу плиты, она, боясь, что он обожжется, резко крикнула: «Руки прочь!»

Бен отдернул руку, вышел из дома и с расстроенным выражением лица сделал несколько кругов по двору.

На следующий день в сарае он попытался найти замену утопленному котенку. Через несколько минут с воплями он ворвался к Труде в кухню, держа за загривок взрослую кошку, которая прямо-таки намертво вцепилась в него зубами и когтями. Тогда Бен впервые сам произнес: «Руки прочь!»

Следовательно, он понял значение фразы.

А Труда училась понимать сына, чтобы правильно с ним обращаться. Она считала, что он не был злым, а только непредсказуемым и импульсивным в своих поступках. И не могла оставить его без присмотра даже на пять минут. Приходилось быть постоянно готовой к тому, что в следующий момент Бен выкинет что-нибудь совершенно неожиданное.

Однажды его голос на две минуты затих во дворе, и вот он уже вытащил топор из чурбана, стал им размахивать над головой и чуть не угодил орудием себе по плечу. В другой раз она на три минуты спустилась в подвал, а он открыл кран в бочке с дизельным топливом, которым Якоб заправлял трактор. Однажды она буквально одну минуту поговорила по телефону, а он разорвал мешок с минеральным удобрением. Труда в последнее мгновение успела помешать ему набить рот ядовитой гадостью.

Она пыталась использовать его инстинкт подражания и решила, что нет ничего страшного в том, что сын станет играть с куклой. Он и так не осознавал своего пола. И вероятно, однажды наступит день, когда она будет рада, что он не понимает своей принадлежности к мужскому полу. Труда выдала Бену одну из кукол, без надобности сидевших на кровати Аниты. И действительно, благодаря игрушке она выиграла для себя час-другой спокойствия во второй половине дня — время перегладить корзину белья и приготовить ужин.

Его стремление к свободе Труда сдерживала запертыми воротами. Ворота сарая тоже постоянно запирались, хотя теперь в этом не было особой необходимости. После печального опыта с кошкой Бен без сопровождения Труды не осмеливался и шагу ступить туда.

Проблемы возникали только тогда, когда она брала его с собой в огород. Как будто магнитом его неудержимо влекло к проселочной дороге. Стараясь удержать сына рядом, Труда пробовала занять его чем-нибудь. За каждую сорванную головку салата, каждую горсть собранных бобов у нее наготове была самая грубая лесть и преувеличенная похвала: «Как мило с твоей стороны, что ты мне помогаешь, я так этому рада. Ты все прекрасно сделал».

А когда Бен выкапывал червя из земли, снимал гусеницу с цветной капусты или жука с картофельных листьев, она замечала: «Червячка ты должен закопать обратно. Червяки очень полезны для почвы. Вот жучки — это паразиты, можешь их раздавить».

Он не давил их, а засовывал в карманы брюк. Но прежде чем они там оказывались, почти все были уже передавлены.

Неоднократно он убегал от нее в поиске насекомых и в надежде на похвалу. Пару раз, сходя с ума, Труда металась по проселочной дороге то в одном, то в другом направлении. После пятой пробежки, когда она нашла его на общинном лугу — том самом земельном участке, где позже будет построено бунгало Хайнца Люкки, — она разрешила ему там побегать еще. Луг лежал всего в пятистах метрах от огорода, натворить там он ничего не мог: все, что он хотел, — только собирать жуков. Когда карманы бывали набиты до краев, он сам возвращался к ней и отдавал добычу.

Постепенно жизнь как-то нормализовалась, и Труда немного расслабилась. Но упрекать ее за это было бы несправедливо. Она делала все, что могла, а также заботилась о том, чтобы сестры не слишком досаждали Бену.

Анита тщательно выбирала круг общения. Бена она однозначно отнесла к неподходящей компании. Стоило мальчику приблизиться, как она впадала в истерику, орала, передразнивала его и категорически не подпускала к себе. Отношение Бэрбель к Бену было тогда не таким уж плохим. В исключительных случаях она даже готова была понаблюдать полчаса за братом, чтобы Труда смогла выполнить свою работу. Послать же Бэрбель за килограммом сахара или банкой сгущенного молока для Труды оборачивалось чаще всего неприятностями. Однажды Бэрбель забыла взять сдачу, другой раз потеряла по дороге банкноту в пять марок, а как-то принесла сахарную пудру вместо сахара, необходимого Труде для приготовления малинового желе. Взять с собой Бена за покупками, перед выходом вымыть его и переодеть — требовало времени, и если Труда очень спешила, она оставляла сына на Бэрбель.

Как-то в среду, в сентябре 79-го года, Труде срочно понадобилось сходить в маленький супермаркет на Кирхштрассе. Бэрбель сидела за домашней работой, заданной в школе. Бен играл на дворе с куклой, купал ее в дождевой бочке и сам был мокрым с головы до пят. Труда дала дочери указание не спускать с брата глаз, сказала, что скоро вернется, и вскочила на велосипед. Вскоре после матери Анита тоже покинула двор и не удосужилась закрыть за собой ворота.

Труда стояла у кассы и нетерпеливо переступала с ноги на ногу, потому что кассирша толковала с новой, только переехавшей в деревню покупательницей о многоквартирном доме на Лерхенвек и вовсе не торопилась пробивать Труде чек. Тут в магазине появилась Бэрбель. Излив целый поток слов, она сначала попросила прощения, а потом сообщила, что, мол, вот только на секунду отвела глаза от двора и что уже обыскала всю проселочную дорогу и луг в поисках Бена.

В это время покупательница как раз рассказывала кассирше о том, что сняла квартиру на нижнем этаже и пока держится в стороне от соседей. Труда, оставив покупки, молча покинула магазин. Покупательница и кассирша обменялись обиженными взглядами. Кассирша рассказала собеседнице о Бене. Покупательница в ответ поведала об аналогичном случае у ее соседей, семьи Мон.

Их дочь Урсула — внешне довольно симпатичная девочка восьми или девяти лет, но такая назойливая, что просто вымотала всем жильцам нервы. Безразлично, кого это существо встречает в подъезде, она улыбается каждому, ожидая в ответ любезных слов, и если их не получает, то дает волю рукам. Девочка постоянно хватает посторонних людей, вытирая свои липкие пальцы о чистые рубашки и другую одежду. А владелец дома, Тони фон Бург, стоит на той точке зрения, что все не так уж и страшно, как кажется жильцам. Просто безобразие, считают все соседи, что такие люди не держат своих детей под присмотром.

Между тем Труда, стоя на педалях, мчалась по деревне. Бэрбель она послала домой, в надежде, что Бен сам найдет обратный путь. Труда уже проехала кафе сестер Рюттгерс, когда услышала, что за спиной ее громко окликают по имени. Одна из сестер, стоя у края тротуара, жестами показывала Труде, чтобы та вернулась и зашла к ним.

Незамужним сестрам Рюттгерс было за пятьдесят. Им принадлежало кафе с кондитерской. Их кузина Сибилла Фассбендер, в свое время выучившаяся специальности пекаря и кондитера, оказывала им всевозможную помощь и поддержку.

Слегка болтая ногами, Бен преспокойно сидел на стуле в пекарне и угощался тортом, поданным ему Сибиллой Фассбендер. Сибилла объяснила Труде, что ее младшая кузина обратила внимание на Бена, когда тот, совсем потерянный, неуклюже вышагивал по тротуару перед витриной. Не растерявшись, она выскочила на улицу, схватила Бена за руку и отвела в пекарню, где о нем позаботилась Сибилла. Они уже звонили им домой, добавила Сибилла, но никто не снял трубку.

До сих пор Труда лишь однажды на воскресной прогулке вместе с Якобом и Беном отважилась зайти в кафе Рюттгерс. Антония Лесслер, прочитав целый доклад о ложном стыде, убедила ее не стесняться. В кафе Якоб нервничал, потому что Бен, для начала запачкав рубашку сливками и разбив тарелку, привлек к себе всеобщее внимание. В довершение неприятностей Бен вырвал вилку из руки Труды и опрокинул вазочку с цветами. Теперь тот случай можно было рассматривать как счастливое стечение обстоятельств. Иначе, пожалуй, хозяйки кафе не узнали бы, что за фигура маячит перед их витриной.

Вечером Труда узнала от Якоба, что симпатией, проявленной к Бену, он должен быть обязан скорее всего маленькой Кристе фон Бург. Когда Сибилла Фассбендер была молодой девушкой, она ухаживала за Кристой. Кроме того, сестры Рюттгерс потеряли на Восточном фронте единственного брата. Парень тоже был не от мира сего, как заметил Якоб, — мечтатель, но на пушечное мясо вполне сгодился.

Затем Якоб сдержанно улыбнулся и восхитился памятью Бена: «Подумать только, мы всего один раз были с ним в кафе, а он запомнил дорогу. Я думаю, он прекрасно понимает, когда люди к нему хорошо относятся. И если помимо дружеского расположения он еще получает что-нибудь сладкое…»

Труда же считала, что дело вовсе не в дружеском расположении или куске торта. Скорее всего Бен в поисках матери носился по деревне туда-сюда и совершенно случайно оказался рядом с кафе. Но противоречить Якобу она не стала. Труда была рада, что в деревне есть люди, любящие Бена. И их не так уж мало.

Адвокат Хайнц Люкка регулярно утром и вечером выгуливал свою овчарку по проселочной дороге. Каждый раз, когда Бен играл на лугу или в саду, Хайнц останавливался, чтобы поговорить с мальчиком. Адвокат разговаривал с ним, как и с другими людьми, всегда дружелюбно и благожелательно. Называл Бена «друг мой» и угощал его шоколадом.

Старуха Герта Франкен, часто наблюдавшая за Беном из окошка своей каморки, однажды, когда Труда возилась в саду, подошла к ней и сказала: «Если сравнить Бена с шалопаем Рихарда и Теи или с маленьким чудовищем Бруно Клоя, то твой сын просто золотой ребенок».

Другая соседка Труды, Хильда Петцхольд, тоже считала, что, несмотря ни на что, Бен очень симпатичный и у него добрый нрав. И если Труде нужно было посетить терапевта в Лоберге, Хильда охотно присматривала за Беном. У Хильды Петцхольд не было детей, вместе с мужем Отто они обрабатывали свои пятьдесят моргенов земли. Иногда Отто Петцхольд обзывал жену пустым орехом. И как-то, выпив, сказал: «Кое-что нужно было знать заранее».

После рождения Бена больше всего свечей перед алтарем Девы Марии зажгла Хильда.

Как-то Труда рискнула еще раз посетить с Беном кафе, и Сибилла Фассбендер вместе с сестрами Рюттгерс не ограничились одним нежным жестом. Сибилла взяла мальчика с собой в пекарню, где никому не было дела до того, как он ест торт и испачкал или нет рубашку и стол.

Антония Лесслер, придерживающаяся твердого мнения, что наилучшее для ребенка — это общение с другими детьми, часто приходила к Шлёссерам в субботу во второй половине дня с сыновьями и трехлетней Аннетой и требовала, чтобы мальчики играли с Беном. Но с футбольным мячом, велосипедом или роликовыми коньками Бен, хотя ему было уже шесть лет, не знал, как обращаться. Больше всего его восхищала маленькая Аннета. И Антония ничего не имела против, если сын Труды возился с ее дочерью.

Труда непрерывно бросала взгляды из окна кухни. Один раз она увидела, как Бен лежал на земле, а Аннета сидела у него на животе, щекотала под ребрами, и оба ребенка заразительно смеялись. В другой раз увидела, как Бен поднял Аннету, девочка обеими руками уперлась Бену в грудь и, когда стала сильно сучить ногами, он сразу поставил ее на землю.

Безобидные игры, все более и более убеждавшие Труду в том, что, при всей своей непредсказуемости, Бен вполне безопасен. Когда Рената Клой в феврале 80-го года вкатила детскую коляску со своим вторым сыном во двор Шлёссеров, чтобы показать ей четырехнедельного Хайко, Труда уже могла головой поручиться за Бена, и пребывала в полной уверенности, что сын послушается ее с первого слова.

С удивленным выражением лица Бен смотрел на младенца. Труда видела, что руки сына так и чешутся потрогать малыша. Однако достаточно было фразы: «Руки прочь!» — как Бен сразу спрятал руки за спину и серьезно кивнул.

Рената спросила:

— Как тебе удалось заставить его слушаться? Я была бы бесконечно счастлива, если бы Дитер так слушался меня. Представляешь, вчера он ударил младенца.

— Бен никогда так не сделает, — ответила Труда. — Наверное, он был бы не прочь погладить малыша. Но с его грязными руками такое допустить нельзя.

И только когда появлялась Тея Крессманн с Альбертом, у Труды возникало неприятное чувство. Альберт, как заведенный волчок, крутился у сарая, где Труда не все могла увидеть из окна кухни. Она слышала только голос Альберта: «Ну давай же, Бен!»

И Бен повторял все — каждый вздор, навязанный ему Альбертом. Прыгал на одной ноге до тех пор, пока, растянувшись во весь рост, не падал в грязь, а Альберт, глядя на него, просто покатывался со смеху. Ударял себя камнем по пальцам, потому что не заметил, как Альберт, изображая удар, бил не по пальцам, а рядом. Головой бился о ворота сарая, потому что Альберт сказал: «Давай будем играть в барана».

Время от времени Тея выходила во двор, чтобы проверить, остался ли после этих игр ее Альберт цел и невредим — все-таки он был на голову меньше Бена и значительно слабее. А Труда каждый раз думала, что в первую очередь нужно беспокоиться о Бене. Ей очень не нравилось, когда сын играл с Альбертом.

С большей охотой она отводила его на час-другой к Хильде Петцхольд, хотя та первое, что делала при встрече, — это забирала у Бена куклу. Хильда считала, что такой большой и сильный мальчик должен заниматься другими вещами, и каждый раз клала ему на колени свою серую в полоску, вечно беременную кошку.

Труда неоднократно обращала внимание соседки на то, что после горького опыта в сарае Бен панически боится кошек. Хильда только отмахивалась от ее слов: «Мальчик прекрасно знает, что кошка ему ничего худого не сделает. Правда, Бен? Это красивая кошка, она добрая».

Бен, словно окаменев, неподвижно сидел на диване Хильды, поочередно бросая то тоскливые взгляды на куклу, то подозрительные — на кошку, свернувшуюся на его коленях в клубок и, щурясь, поглядывавшую на него. Труде казалось, что, встречаясь с кошкой взглядом, Бен даже задерживал дыхание. Если Хильда заставляла его погладить кошку, Бен опускал руку на загривок животного так, что Труда каждый раз с испугом думала, что он в любой момент со всей силы его сдавит.

В мае 80-го года опасения Труды обернулись реальностью, когда весьма ярким и довольно драматическим образом она поняла, что любая халатность влечет за собой штраф. Это произошло в пятницу. На рыночной площади рабочие заканчивали монтировать карусель и устанавливать палатки. В каждом доме была проведена генеральная уборка, и вывешенные свежевыстиранные флаги идеально отглажены.

В первой половине дня Труда пошла в курятник, чтобы выбрать для супа к праздничному обеду какую-нибудь старую курицу. Бен, как обычно, вышагивал рядом. И внезапно Трудой овладело желание чем-нибудь порадовать сына. Самой большой радостью для мальчика было бегать и догонять какое-нибудь мелкое живое существо. Правда, Якоб сумел вдолбить сыну, что ему запрещено ловить кого бы то ни было крупнее жука или гусеницы. Но Труда, зная проворство Бена и к тому же страдая в тот день от одышки, решила позволить ему поймать курицу. Он был прямо-таки преисполнен желания помочь матери, когда она его спросила: «Хочешь мне помочь?»

Она показала Бену птицу, предназначенную для кастрюли, и, когда он поймал ее и принес, от души похвалила. Бен с удивлением смотрел, как Труда свернула ей шею. И едва курица перестала биться в ее руках, Бен схватил молодую курицу-несушку, свернул ей шею и с полным ожидания похвалы выражением на лице положил ее Труде на колени.

Если бы в тот момент Труда наказала сына, кое-что, вероятно, пошло бы по-другому. Но как она могла решиться на наказание, если сын только хотел ей сделать приятное? Труда ощипала обеих куриц. Все еще находясь под легким шоком от собственной легкомысленности и его проворства, она механически разделывала кур.

Вероятно, выражение лица матери повергло Бена в замешательство. Дважды, склонив голову набок, заглядывая ей в лицо, он осведомился:

— Прекрасно делает?

Труда не ответила, и Бен неуверенно спросил:

— Руки прочь?

Тогда эти слова Бена были единственными понятными для всех. Граница между добром и злом, запретом и разрешением.

— Да, — неприязненно ответила Труда. — Руки прочь! Ты очень скверно сделал. Я сказала — поймать. Только поймать, не убивать. Это я могу убивать. В крайнем случае — отец, а больше никто. Запомни это. Если ты снова кого-нибудь убьешь, тебя ждут серьезные побои, и даже очень серьезные — палкой.

Во второй половине дня, пока Труда занималась окнами, он играл во дворе. Анита и Бэрбель покинули дом вскоре после полудня. Каждые две-три минуты Труда отставляла ведро и замшу для протирки окон в сторону и шла к дверям кухни посмотреть, чем занимается Бен. Один раз она увидела, что он возится с засовом курятника.

«Руки прочь!» — крикнула она.

Бен взглянул на нее, словно застигнутый на месте преступления грешник, и рысью побежал в другой конец двора.

Другой раз она увидела его дрызгающимся в дождевой бочке и предположила, что некоторое время он будет поглощен этим занятием. Однако, выглянув через десять минут во двор, она увидела, что Бена и след простыл.

Мучимая нехорошим предчувствием, Труда ринулась к курятнику. Она опасалась бойни. Но дверь курятника, как и ворота двора, оставались запертыми. Ворота сарая, напротив, были распахнуты настежь. На что, зная, как он боится кошек, Труда уж никак не рассчитывала.

Но тогда Труда многое не принимала в расчет. Ни способность Бена к подражанию, ни изобретательность Альберта Крессманна. Альберт узнал, что кошки не выносят воды. Свое открытие он передал Бену, попутно научив его, как наполнить водный пистолет в дождевой бочке. И поскольку Тея только что купила Альберту новый, старый пистолет он подарил Бену, а тот чаще всего использовал игрушку, утоляя жажду, или брызгал водой куда попало.

В то время как Труда надраивала окно спальни в уверенности, что Бен возится в воде, Бен зарядил игрушку из дождевой бочки. Затем отодвинул тяжелые ворота сарая, протиснулся в щель и с колотящимся сердцем стал ждать нападения агрессоров. Когда ничего не произошло, он отправился в путь.

Труда решила, что целью путешествия Бена стал общинный луг. Только там сына не было. Она побежала в другом направлении, ко двору Лесслеров. Дальше простиралось открытое поле, и Бена нигде не было видно. У Антонии его тоже не оказалось. В деревне, из страха привлечь внимание, Труда его искать не решилась.

Она помчалась обратно домой и позвонила в кафе сестрам Рюттгерс. Бена у них не было. Между тем на часах уже было начало пятого, мальчик больше часа находился вне дома. Звонки Илле фон Бург и Ренате Клой тоже ничего не дали. Илла и Рената пообещали, что будут бдительными и ничего не расскажут мужьям о побеге Бена.

Звонить Tee Крессманн Труда считала напрасным занятием. Не говоря о том, что уже в субботу вся деревня знала бы, что Труда оставила сына без присмотра, новая усадьба Крессманнов находилась в другом конце деревни.

Труда больше не знала, что делать, бегала между воротами двора и садом туда и обратно, выглядывала вдоль улицы и проселочной дороги, но только обратила на себя внимание старой Герты Франкен. Некоторое время Хильда Петцхольд составляла ей в саду компанию. Затем Хильда пошла дальше, чтобы продолжать поиски своей беременной кошки, которая, как и Бен, воспользовалась минутной невнимательностью хозяйки и улизнула из дома.

«Представляю, каково тебе сейчас, — сказала Хильда. — Я тоже часто брожу в поисках. Кошки все время убегают. Одну у меня задавило машиной, на другую натравили собаку, нескольких отравили и застрелили. А если я пойду в полицию, то там меня просто высмеют. Но ты, вероятно, должна позвонить в полицейский участок. Подумай только, что ты скажешь Якобу, если он вернется с работы, а Бена по-прежнему не будет дома?»

Труда не знала, что она скажет Якобу. Но в одном она была твердо уверена звонить в полицию она не станет. Труда еще помнила слова, сказанные Теей Крессманн после посещения Беном кафе Рюттгерс: «Радуйся, что все обошлось. Было бы хуже, если бы, когда он разгуливал один, его увидел кто-нибудь вроде Эриха Йенсена. Могу себе представить, что тот тебе сказал бы по поводу оставшегося без присмотра Бена».

Труда тоже легко могла представить себе слова Йенсена. Своим обычно любезно-покровительственным тоном, выражающим чувство искреннего участия к каждому человеку, Эрих определенно сказал бы: «Труда, я знаю, что ты, как и любой другой человек, обслуживающий больного ребенка, крайне перегружена. Но тебе необходимо найти какой-нибудь выход. Я считаю, что наилучшим решением будет отдать мальчика в приют. Для тебя это стало бы огромным облегчением».

Это во-первых. Во-вторых, звонить в полицию не позволяло что-то вроде инстинкта или шестого чувства, подкрепленного происшествием с курицей в первой половине дня. Все мучившие ее в последние месяцы необъяснимые страхи, которые она считала просто преувеличенными, все те почти забытые опасения, что когда-нибудь Бен выкинет такое, последствия чего она уже не сможет сжечь в кухонной плите.

Домой Бен вернулся вскоре после пяти. Труда так никогда и не узнала, где он шатался. С головы до пят он был выпачкан грязью и кровью. В одной руке он держал водяной пистолет, в другой — кровавый кусок мяса, в котором Труда заметила клок серого в полоску кошачьего меха.

Труда уставилась на кровавый кусок, не в силах оторвать глаз, пока подступившее к горлу удушье не заставило ее броситься наружу, где ее вырвало рядом с дверью. Душа Труды разрывалась от угрызений совести, оттого что, взяв его тогда с собой в курятник, она, возможно, навела Бена на мысль, как избавиться от того, кто внушает ему страх.

Пока ее рвало и затем, когда, с трудом переводя дыхание, она приходила в себя, Бен водрузил кровавый кусок мяса на кухонный стол и, опустошив карманы, выложил их содержимое рядом. Чуть позже, осмелившись взглянуть на стол, она увидела между различными частями органов взрослой кошки несколько еще не рожденных котят и отделанный перламутром, испачканный кровью перочинный нож.

Полным надежды взглядом Бен посмотрел на Труду. Еще когда она, помедлив, только вошла в кухню, он сразу характерным тоном заявил:

— Руки прочь! — Затем осведомился: — Прекрасно делает?

Труда качала и качала головой, не в силах остановиться.

— Нет, — наконец охрипшим голосом с раздражением выговорила она. — Нет, не прекрасно. Ты сделал очень плохо.

И затем, не понимая сама, как такое случилось, ведь она поклялась себе никогда его не бить, Труда схватила сына за руки, рванула животом вниз на свои торчащие колени и выдала ему трепку, по ярости и силе ни в чем не уступающую штрафным санкциям Якоба.

— Если ты еще раз так сделаешь!.. — кричала она, — Хоть еще один раз!..

Закончить предложение она была не в силах. И остановилась тоже только тогда, когда он, жалобно стеная и визжа, скатился с ее коленей и, как полураздавленный червь, стал извиваться на полу.

Сначала Труда оставила его валяться на полу и принялась энергично надраивать кухонный стол до тех пор, пока не заболели пальцы. Затем подняла Бена с пола и потащила наверх по лестнице в ванную. Только раздев мальчика, она поняла, что его одежда испачкана не только кровью кошки.

На руках и предплечьях были бесчисленные царапины. Рубашка и штаны порваны в нескольких местах. Если бы не кусок мяса и потроха, Труда решила бы, что он валялся в зарослях малины в саду Гетры Франкен. На его спине она обнаружила красный рубец, тянувшийся поперек лопаток. Выглядело как след от удара кнутом.

Она засунула его в ванну, затем все царапины обработала йодом. Рубашку и штаны Труда сожгла в кухонной плите и попыталась разузнать, почему он повздорил с кошкой Хильды Петцхольд, зачем так жестоко разделался с животным и где, ради всего святого, раздобыл перочинный нож. Вещь была дорогой, к хозяйственным предметам никак не могла относиться. Но вытянуть из Бена хотя бы мало-мальски разумное объяснение ей не удалось. На каждый вопрос, тяжело дыша и дрожа, он отвечал: «Руки прочь».

Когда вечером Якоб и девочки вернулись домой и муж потребовал объяснения по поводу расцарапанных рук Бена, Труда сказала: «Он шатался в саду Герты и запутался в зарослях малины. Надеюсь, он получил хороший урок».

Якоб ей поверил, а Труда стала с ума сходить от страха, что случившемуся был свидетель. Подтверждением тому был рубец на спине Бена. Так высоко она его не била; кроме того, при наказании обошлась рукой.