"Первый поцелуй" - читать интересную книгу автора (Куинн Джулия)

Глава 1

Тилли Ховард полагала, что этот вечер мог сложиться и хуже, но, честно признаться, не могла себе представить каким образом.

Ей не хотелось идти на званый обед леди Нили, но ее родители настояли, и вот теперь она находилась здесь, пытаясь не обращать внимания на то, что голос хозяйки дома, леди Нилли, порой внушающей страх, а порой вызывающей насмешки, весьма похож на скрежет ногтей по грифельной доске.

Тилли также пыталась не замечать урчания в желудке, который ожидал, что его накормят уже, по крайней мере, часом ранее. В приглашении было написано – семь вечера, и поэтому Тилли и ее родители – граф и графиня Кенби, прибыли ровно на полчаса позже назначенного времени, ожидая, что ужин состоится в восемь. Но сейчас было уже почти девять, а никаких признаков того, что леди Нили намеревается прекратить разговоры и пригласить всех к ужину, не наблюдалось.

Но более всего Тилли пыталась игнорировать то обстоятельство, что она в сущности была готова сбежать из комнаты, если бы ей был известен способ сделать это, избежав неприятной сцены, и причиной тому был мужчина, стоявший рядом с нею.

– Он был веселым малым, – гудел Роберт Данлоп с той общительностью, которая появляется, если переберешь с выпивкой хотя бы на волосок выше нормы, – всегда готовым на всяческие проказы.

Тилли натянуто улыбалась. Роберт говорил о ее брате Гарри, который погиб почти годом ранее во время битвы под Ватерлоо. Когда ее и мистера Данлопа представили друг другу, девушка была взволнована встречей с ним. Тилли отчаянно любила Гарри и тосковала по нему с такой силой, что временами у нее перехватывало дыхание. И она подумала, что будет просто замечательно услышать рассказы о жизни брата от одного из его товарищей по оружию.

Однако Роберт Данлоп рассказывал ей вовсе не то, о чем она хотела бы услышать.

– Он все время вспоминал о вас, – продолжал мистер Данлоп, несмотря на то, что говорил это уже десятью минутами ранее. – Кэп…

Тилли только моргала, не желая поощрять дальнейшие разъяснения. Ничем хорошим это кончиться не могло.

Мистер Данлоп покосился на нее.

– Кэп всегда описывал вас как сплошные локти и коленки, а также кривозаплетенные косички.

Тилли осторожно дотронулась до своей аккуратно завитой прически. Она ничего не могла с этим поделать.

– Когда Гарри уезжал на Континент, у меня, действительно, были кривозаплетенные косички, – сказала девушка, решив, что ее локти и колени ни в каком дальнейшем обсуждении не нуждаются.

– Он очень любил вас, – продолжил мистер Данлоп. При этом его голос был удивительно мягким и задумчивым. Этого оказалось достаточно, чтобы вновь привлечь внимание Тилли. Возможно, ей не стоило быть настолько быстрой в своих суждениях. Роберт Данлоп хотел сказать ей нечто приятное.

Несомненно, в глубине души он был хорошим человеком и довольно привлекательным мужчиной, чему немало способствовала его облаченная в военную форму мощная фигура. Гарри всегда писал о Данлопе с симпатией, и даже теперь Тилли было трудно думать о нем иначе, чем как о «Робби». Возможно, она ожидала от него слишком многого. Возможно, виновато было вино. Возможно…

– Он рассказывал о вас восторженно. Восторженно, – повторил Робби, по–видимому, для большей выразительности.

Тилли лишь кивнула. Она все равно тосковала по Гарри, даже начиная понимать, что тот сообщил приблизительно тысяче мужчин, что его сестра была тощей простофилей.

Робби кивнул.

– Он говорил, что если кто–нибудь догадался бы заглянуть под ваши веснушки, то обнаружил бы, что вы – лучшая из женщин.

В поисках спасения Тилли начала поглядывать на дверь. Конечно, она могла бы сослаться на порвавшийся подол юбки или ужасный кашель. Робби наклонился, разглядывая ее веснушки. Или же смерть. Ее трагическая кончина, несомненно, закончилась бы леденящей душу историей в завтрашней колонке леди Уислдаун, но Тилли уже была готова на что угодно. Все же это было бы лучше, чем то, что происходило сейчас.

– Он говорил, что совершенно потерял надежду когда–либо выдать вас замуж, – продолжил Робби, кивая с самым дружеским видом. – При этом постоянно напоминал нам, что у вас имеется превосходное приданое.

Так вот в чем дело. Ее брат тратил свое время на полях сражений, упрашивая кого–нибудь из своих товарищей по оружию жениться на ней и используя в качестве главной приманки ее приданое (а вовсе не ее внешность, или, боже упаси, ее сердце), как причину для сватовства.

Это было так похоже на Гарри: пойти и умереть прежде, чем она сама смогла бы убить его за это.

– Мне необходимо отойти, – не выдержала Тилли.

Робби огляделся.

– Куда?

Куда–нибудь.

– Выйти, – ответила Тилли, надеясь, что данного объяснения будет достаточно.

Проследив за ее пристальным взглядом в сторону двери, Робби озадаченно нахмурил брови.

– О, – сказал он. – Что ж, я полагаю…

– Так вот ты где!

Тилли обернулась, чтобы посмотреть, кому это удалось отвлечь на себя внимание Робби. К ним приближался высокий джентльмен, одетый в такую же военную форму, что и Робби. Хотя в отличие от последнего, он выглядел… Опасным.

Это был блондин с волосами цвета темного меда. А его глаза, – ну, в общем, с расстояния в три ярда Тилли не могла точно определить, какого они были цвета, но это, собственно, и не имело значения, поскольку всего остального в этом мужчине было вполне достаточно для того, чтобы любая молодая леди вдруг почувствовала слабость в коленках. Его плечи были широкими, осанка – безупречной, а его лицо вполне заслуживало быть высеченным из мрамора.

– Томпсон, – произнес Робби, – чертовски рад тебя видеть.

Томпсон, подумала Тилли, мысленно кивая. Это, должно быть, Питер Томпсон – самый близкий друг Гарри. Брат упоминал его почти в каждом своем письме, но так и не описал его как следует, поэтому Тилли оказалась совершенно неподготовленной к внешности греческого бога, стоявшего перед нею. Конечно, если бы Гарри взялся его описывать, то вероятно, он просто пожал бы плечами и сказал что–то вроде: «Парень с обычной внешностью».

Мужчины никогда не обращали внимание на детали.

– Ты знаком с леди Матильдой? – спросил Робби у Питера.

– Тилли, – пробормотал тот, беря предложенную девушкой руку и целуя ее. – Простите меня. Мне не следовало бы быть таким фамильярным, но Гарри всегда называл вас именно так.

– Все в порядке, – сказала Тилли, едва заметно кивнув. – Мне тоже довольно трудно не назвать мистера Данлопа Робби.

– Ну, конечно, – дружелюбно согласился Робби. – Меня все так называют.

– Гарри писал о нас? – спросил Питер.

– Постоянно.

– Он очень любил вас, – произнес Питер. – И часто о вас рассказывал.

Тилли вздрогнула.

– Да, Робби говорил мне об этом.

– Не хотел, чтобы она подумала, будто Гарри о ней не вспоминал, – объяснил Робби. – О, смотрите, моя матушка.

Тилли и Питер одновременно взглянули на него, удивившись столь внезапной смене предмета разговора.

– Мне необходимо исчезнуть, – пробормотал Робби и спрятался за стоящим в кадке растением.

– Она найдет его, – с кривой усмешкой заметил Питер.

– Матери всегда находят своих детей, – согласилась Тилли.

Повисло неловкое молчание, и Тилли почти захотелось, чтобы вернулся Робби и заполнил паузу своей дружелюбной, хотя и немного глупой, болтовней. Она не знала, что сказать Питеру Томпсону, что делать в его присутствии. И она, не могла не думать о том, – да покроется сыпью наверняка веселящаяся душа ее братца, – а не размышляет ли Питер сейчас о ее приданом и о его размере, ведь Гарри неоднократно в качестве самой привлекательной черты своей сестры называл именно ее приданое.

И тут Питер произнес нечто совершенно неожиданное:

– Я узнал вас сразу же, как только вошел.

Тилли моргнула от удивления.

– Как?

Его глаза чарующего синевато–серого оттенка, теперь Тилли отлично их рассмотрела, наблюдали за ней столь пристально, что ей захотелось съежиться.

– Гарри хорошо вас описал.

– Никаких кривозаплетенных косичек, – предупредила девушка, не в силах удержаться от некоторого сарказма в голосе.

Питер хохотнул в ответ.

– Вижу, Робби проболтался.

– И довольно пространно к тому же.

– Не обращайте внимания на его болтовню. Все мы говорили о наших сестрах, и я совершенно уверен, что все мы описывали их точно также. Вам ведь было только двенадцать.

Тилли решила, что нет никакой необходимости сообщать ему, что описание Гарри вполне годилось и для ее более позднего возраста. В то время как все ее подруги росли и менялись, и им требовалась новая более женственная одежда, формы самой Тилли непреклонно оставались подростковыми вплоть до того времени, как ей исполнилось шестнадцать. И даже теперь, приобретя несколько вполне женственных линий и находя волнующей каждую из них, Тилли оставалась по–мальчишески стройной.

Сейчас ей было девятнадцать, даже почти двадцать, и, слава Богу, она больше не была «сплошными локтями и коленками». И теперь уже никогда не будет.

– Так как же вы меня узнали? – спросила Тилли.

Питер улыбнулся.

– Разве вы не догадываетесь?

Волосы. Ужасные волосы Ховардов. Не имело значения, что ее кривозаплетенные косички превратились в гладкую прическу. И она, и Гарри, и их старший брат Уильям – все они обладали ужасными рыжими волосами Ховардов. Их нельзя было назвать золотисто–русыми или золотисто–каштановыми. Они были красными, или оранжевыми, а еще точнее – цвета яркой меди. Тилли была совершенно уверена в том, что оттенок их волос при солнечном свете заставлял многих смотреть на них искоса, отводя взгляд. Каким–то образом их отец избежал этого семейного проклятия, но оно с удвоенной силой проявилось в его детях.

– Гораздо больше, чем только это, – сказал Питер, прекрасно понимая, о чем она подумала. – Вы очень на него похожи. Полагаю, ваш рот. И черты вашего лица.

Он произнес это с такой тихой грустью, с таким сдерживаемым волнением, что Тилли поняла, что Питер любил Гарри, и что он тоскует по нему почти также сильно, как и она сама. И от этого ей ужасно захотелось расплакаться.

– Я… – Но закончить Тилли не смогла. Ее голос надломился, и к своему ужасу, девушка почувствовала, что задыхается, и услышала собственное хлюпанье. Благовоспитанной утонченной леди не подобало вести себя подобным образом. Девушка предприняла отчаянную попытку, чтобы не разрыдаться в присутствии многочисленной публики.

Питер все это видел. Взяв ее под локоть, он искусно развернул девушку спиной к толпе гостей, а затем, вытащив из кармана свой носовой платок, вручил его Тилли.

– Спасибо, – поблагодарила она, вытирая глаза. – Я сожалею. Не знаю, что это на меня нашло.

Горе, подумал мужчина, но вслух ничего не сказал. Не было необходимости говорить очевидные вещи. Они оба тосковали по Гарри. Всем им не хватало его.

– Что привело вас к леди Нили? – спросил Питер, решив, что смена темы разговора пойдет ей на пользу.

Тилли одарила его благодарным взглядом.

– Мои родители настояли на этом. Мой отец считает, что повар леди Нили – лучший в Лондоне, и он не позволил бы нам уклониться от приглашения. А вас?

– Мой отец знаком с нею, – сказал Питер – Полагаю, что она сжалилась надо мной, прислав приглашение, поскольку я совсем недавно вернулся в город.

Есть множество солдат, к которым относятся с такой же жалостью, криво усмехнулся про себя Питер. Перед многими молодыми людьми, вернувшимися из армии или собирающимися вернуться, и которым абсолютно нечем было заняться, стоял один и тот же вопрос: что им делать теперь, когда они уже не держат в своих руках винтовку и не скачут в пылу битвы.

Некоторые из его друзей решили остаться в армии. Это было вполне респектабельное занятие для такого человека как он, младшего сына незнатного аристократа. Но Питер достаточно хлебнул военной жизни, насмотрелся на убийства и повидал смертей. Его родители хотели, чтобы он избрал духовную стезю, что было, честно признаться, второй и последней приемлемой профессией для джентльмена со скромными средствами. Его брат унаследует небольшое поместье и титул барона; для Питера же ничего более не оставалось.

Но принятие духовного сана не казалось ему правильным решением. Некоторые из его друзей вышли с полей сражений с обновленной верой; Питер же пришел к противоположным выводам, и он чувствовал себя в высшей степени неготовым вести за собой по пути праведности любую вверенную ему паству.

То, чего ему на самом деле хотелось, когда он позволял себе мечтать, была спокойная жизнь в деревне. Быть джентльменом–фермером.

Это звучало так… мирно. Настолько кардинально отличалось от жизни, которую он вынужден был вести в течение нескольких последних лет.

Но такая жизнь требовала наличия земли, а земля требовала денег, которых у Питера не было. Если бы он продал свой офицерский патент и уволился из армии, то у него появилась бы небольшая сумма денег. Но этого будет явно недостаточно.

Чем и объяснялось его теперешнее появление в Лондоне. Ему нужна была жена. С приданым. Ничего экстравагантного – в любом случае, ни одной наследнице не разрешили бы выйти замуж за такого как он. Нет, ему всего лишь была нужна девушка со скромной денежной суммой. Или еще лучше – с участком земли. Питер был согласен обосноваться практически в любом уголке Англии, если это будет означать независимость и покой.

Это не выглядело такой уж недостижимой целью. Существовало достаточно много мужчин, которые, были бы счастливы отдать свою дочь за сына барона и отставного военного. Отцы настоящих наследниц – девушек, чье имя предваряется «леди» или «достопочтенная», конечно, потребовали бы кое–кого получше, но для всех остальных, он действительно мог считаться весьма приличной и выгодой партией.

Питер посмотрел на Тилли Ховард – леди Матильду, напомнил он себе. Она была как раз из тех наследниц, на которых он жениться не сможет. Единственная дочь графа и, к тому же, богата сверх всякой меры. Вероятно, ему даже не следовало бы разговаривать с ней. Иначе люди назовут его охотником за приданым, и хотя так оно и было, тем не менее, Питеру не хотелось, чтобы к нему приклеили этот ярлык.

Но девушка была сестрой Гарри, а он дал Гарри обещание. И, кроме того, находиться здесь рядом с Тилли… это было странно. Это должно было бы заставить его тосковать по Гарри еще сильнее, поскольку она выглядела настолько чертовски похожей на брата: совершенно те же глаза цвета зеленой листвы и тот же забавный наклон головы, когда она слушала своего собеседника.

Но вместо этого, Питер чувствовал себя просто замечательно. Свободно настолько, словно он находился там, где ему и следовало быть, если не рядом с Гарри, то тогда рядом с этой девушкой.

Он улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ, и что–то шевельнулось внутри Питера, что–то странное и хорошее, и…

– Вот он! – проскрежетал поблизости пронзительный голос леди Нили.

Питер обернулся, чтобы посмотреть, что же заставило хозяйку вечера повысить голос так, что получилось гораздо громче обычно присущего ей скрипа. Тилли отступила вправо, поскольку он закрывал ей обзор, и раскрыла рот от удивления:

– О!

Большой зеленый попугай сидел, как на жердочке, на плече леди Нили и пронзительно кричал:

– Мартин! Мартин!

– Кто такой Мартин? – спросил Питер у Тилли.

– Мисс Мартин, – поправила его Тилли. – Компаньонка леди Нили.

– Мартин! Мартин!

– Будь я ее компаньонкой, я бы тоже спрятался, – негромко произнес Питер.

– Не думаю, что она может себе это позволить, – возразила Тилли. – Лорд Истерли был включен в список гостей в последнюю минуту, и леди Нили заставила мисс Мартин составить ему компанию, чтобы уровнять число приглашенных дам и джентльменов. – Девушка взглянула на Питера, и озорная улыбка заиграла на ее губах. – Если вы не решите сбежать, не дождавшись обеда, то бедная мисс Мартин застрянет здесь надолго.

Питер вздрогнул, наблюдая за тем, как попугай, сорвавшись с плеча леди Нили, пролетел через всю комнату к худощавой темноволосой женщине, которой явно хотелось оказаться где угодно, но только не там, где она сейчас находилась. Она отбивалась от птицы как могла, но вредное создание не желало оставлять женщину в покое.

– Бедняжка, – посочувствовала ей Тилли. – Надеюсь, что попугай ее не клюнет.

– Нет, – ответил Питер, с изумлением наблюдая за странной сценой. – Думаю, что так он проявляет свою любовь.

И действительно, попугай тыкался клювом в бедную женщину, произнося воркующим голосом:

– Мартин, Мартин, – словно он только что вошел в райские врата.

– Миледи! – мисс Мартин защищалась, протирая свои с каждой минутой все сильнее наливающиеся кровью глаза.

Но леди Нили только смеялась.

– Я заплатила за эту птицу сто фунтов, а все, что он делает, это занимается любовью с мисс Мартин.

Питер посмотрел на Тилли, рот которой сжался в сердитую линию.

– Это ужасно, – произнесла она. – Гадкая птица делает больно бедной женщине, а леди Нили нет до этого дела.

Питер понял ее высказывание как призыв к тому, чтобы он сыграл роль рыцаря в белых доспехах и спас бедную осажденную компаньонку леди Нили, но прежде, чем он смог предпринять какие–либо шаги, Тилли пересекла комнату. Питер последовал за девушкой, с интересом наблюдая за тем, как она протягивает палец и заставляет птицу оставить плечо мисс Мартин.

– Спасибо, – поблагодарила мисс Мартин. – Не знаю, почему он так себя вел. Никогда прежде он не проявлял ко мне такой склонности.

– Леди Нили следовало бы убрать его отсюда, – серьезно заметила Тилли.

Мисс Мартин ничего не ответила. Все знали, что этого никогда не случится.

Тилли отнесла птицу назад к ее владелице.

– Добрый вечер, леди Нили, – поздоровалась она. – У вас есть жердочка для вашей птицы? Или, может быть, мы посадим его назад в его клетку?

– Ну, разве он не мил? – спросила леди Нили.

Тилли только улыбнулась. Питер прикусил губу, чтобы сдержать вырывающийся смешок.

– Его жердочка там, – произнесла леди Нили, движением головы указывая куда–то в угол. – Лакеи наполнили его кормушку зерном, поэтому вряд ли он захочет куда–либо улететь оттуда.

Кивнув, Тилли отнесла попугая на его место. И действительно, тот начал бешено клевать свой корм.

– Наверняка у вас есть птицы, – предположил Питер.

Тилли покачала головой.

– Нет, но я видела, как другие обращаются с ними.

– Леди Матильда! – позвала леди Нили.

– Боюсь, что вас зовут, – пробормотал Питер.

Тилли стрельнула в него в высшей степени раздраженным взглядом.

– Да, ну что ж, раз вы, похоже, выбрали положение моего эскорта, то и вы тоже должны пойти со мной. Да, леди Нили? – закончила она тоном, удивительно быстро ставшим невероятно сладким и оживленным.

– Иди сюда, девочка, я хочу тебе кое–что показать.

Питер последовал за Тилли обратно через всю комнату, держась на безопасном расстоянии, когда их хозяйка вытянула свою руку вперед.

– Нравится? – спросила она, тряхнув своим браслетом, чтобы тот зазвенел. – Совсем новый.

– Он прекрасен, – ответила Тилли. – Рубины?

– Конечно. Он же красный. Из чего еще он может быть?

– Э–э…

Питер улыбнулся, наблюдая за тем, как Тилли пытается сообразить, был ли вопрос риторическим. С леди Нили никто не мог знать наверняка.

– У меня к нему есть подходящее ожерелье, – весело продолжила леди Нили, – но я не хотела переусердствовать.

Она наклонилась вперед и сказала тоном, который, говори так кто–либо другой, никто не счел бы тихим:

– Не все здесь имеют столь же туго набитые карманы, как мы с тобой.

Питер мог бы поклясться, что при этом взгляд леди Нили был направлен на него, но решил проигнорировать оскорбление. Действительно, нельзя было обижаться ни на одно из высказываний леди Нили: сделай так, случае вышло бы, что он придает слишком большое значение ее мнению, и, кроме того, после этого у окружающих навсегда бы сложилось о нем мнение, как об обиженном.

– Хотя серьги я все–таки надела!

Наклонившись, Тилли покорно восхищалась сережками леди Нили, но стоило ей только выпрямиться, как браслет леди Нили, вокруг которого та устроила такую суету, соскользнул с запястья своей хозяйки и, тихо звякнув, приземлился на ковер.

Пока леди Нили пронзительно визжала от беспокойства, Тилли наклонилась и подняла браслет.

– Красивая вещь, – произнесла Тилли, с восхищением разглядывая рубины, прежде чем вернуть их владелице.

– Не понимаю, как это произошло, — причитала леди Нили. – Возможно, он мне велик. Ты же знаешь, мои запястья такие тонкие.

Питер кашлянул в руку.

– Могу я посмотреть, в чем дело? – спросила Тилли, пиная его в лодыжку.

– Конечно, – разрешила леди Нили, возвращая ей драгоценность. – Мои глаза уже не те, что были раньше.

Вокруг них собралась небольшая толпа, и все ожидали, пока Тилли, прищурившись, вертела в руках блестящий золотой механизм зажима.

– Думаю, что вам придется отдать его в починку, – произнесла, наконец, Тилли, возвращая браслет леди Нили. – Застежка ненадежна. Браслет непременно снова соскользнет с руки.

– Вздор, – сказала леди Нили, выкидывая руку вперед. – Мисс Мартин! – проревела она.

Мисс Мартин немедленно к ней примчалась и вновь застегнула несчастный браслет.

Леди Нили произнесла некое «хмффф» и поднесла свое запястье к лицу, еще раз внимательно оглядев браслет прежде, чем опустить руку.

– Я купила его у Эспри, и уверяю вас, в Лондоне нет лучшего ювелира. Они не продали бы мне браслет с неисправной застежкой.

– Я уверена, что они ничего подобного и не предполагали, – сказала Тилли, – но…

Она не успела закончить, как все смущенно уставились на ковер, куда во второй раз за вечер соскользнул браслет.

– Определенно застежка, – пробормотал Питер.

– Это – возмутительно, – заявила леди Нили.

Питер вполне с ней согласился, тем более что они впустую потратили кучу драгоценного времени на ее блестящий браслет, в то время как все гости мечтали поскорее оказаться за обеденными столами и наслаждаться едой. Урчало так много желудков, что невозможно было сказать точно, чей желудок урчит в данный момент.

– И что мне теперь с ним делать? – спросила леди Нили после того, как мисс Мартин подняла с ковра браслет и вернула его хозяйке.

Незнакомый Питеру высокий, темноволосый мужчина принес небольшое блюдо из–под сладостей.

– Возможно, этого будет достаточно, – произнес он, предлагая его леди Нили.

– Истерли, – довольно неохотно проворчала леди Нили, словно ей не особенно хотелось принимать помощь от данного джентльмена. Она положила браслет на блюдо, после чего поставила его в соседний credenza[2]. – Что ж, – сказала она, аккуратно расправляя браслет на блюде. – Полагаю, что теперь все желающие смогут любоваться им здесь.

– Возможно, его следовало бы поместить в центре стола, пока мы обедаем, – предложил Питер.

– Хм, да, это превосходная идея, мистер Томпсон. В любом случае, уже почти настало время ужина.

Питер был готов поклясться, что услышал, как кто–то прошептал:

– Почти?

– О, прекрасно, тогда отправляемся ужинать, – сказала леди Нили. – Мисс Мартин!

Мисс Мартин, которой каким–то образом удалось отдалиться от своей хозяйки на несколько ярдов, пришлось вернуться назад.

– Проследите, чтобы все было готово к ужину, – сказала леди Нили.

Мисс Мартин вышла, после чего под многочисленные вздохи облегчения гости переместились из гостиной в столовую.

К своему удовольствию, Питер обнаружил, что его посадили рядом с Тилли. При обычных обстоятельствах он не мог рассчитывать на то, чтобы оказаться за столом рядом с дочерью графа. И по правде говоря, Питер подозревал, что ему предназначалось составить пару женщине, сидевшей справа от него. Но по другую сторону от нее сидел Робби Данлоп, и казалось, что она ведет с ним весьма приятную беседу.

Еда, как и предрекали, была изысканной, и Питер, весьма довольный, наслаждался супом из омара, когда почувствовал движение слева от себя. Повернувшись, он увидел, что на него смотрит Тилли. Ее губы приоткрылись, словно девушка собиралась произнести его имя.

И внезапно Питер осознал, как она прекрасна. Эта красота, которую Гарри никогда не описывал, возможно, потому, что, будучи ее братом, он просто никогда не мог ее заметить. Гарри никогда бы не смог увидеть женщину в девочке, никогда не понял бы, что ее щечка умоляет о нежности, или что, открывая рот, чтобы заговорить, она иногда делает паузу, слегка сжимая губы, словно в ожидании поцелуя.

Гарри никогда не увидел бы ничего из того, что увидел Питер, и что потрясло его до глубины души.

– Вы хотели что–то спросить? – произнес Питер, удивляясь тому, что его голос звучит вполне обычно.

– Да, – сказала девушка, – хотя я не совсем уверена, как… Я не знаю…

Он ждал, когда она соберется с мыслями.

Мгновение спустя, она наклонилась вперед и, удостоверившись, что никто на них не смотрит, спросила:

– Вы были там?

– Где? – спросил Питер, хотя сразу понял, что она имела ввиду.

– Когда он умер, – спокойно уточнила Тилли. – Вы там были?

Питер кивнул. Это не было тем, о чем ему хотелось бы вспоминать, но он обязан быть с ней честным.

Ее нижняя губа дрогнула, и она прошептала:

– Он страдал?

С минуту Питер не знал, что ответить. Гарри страдал. Он провел три дня в жутких мучениях: обе его ноги были сломаны, причем правая – настолько ужасно, что кость прорвала кожу. Возможно, он пережил бы это, и даже не слишком сильно хромал бы впоследствии, так как их хирург имел большой опыт по части лечения сломанных костей. Но внезапно у Гарри началась лихорадка, и прошло совсем немного времени, как Питер понял, что Гарри не удастся выиграть в этом сражении. Спустя два дня его не стало.

Но когда жизнь покидала его тело, Гарри был настолько апатичен, что Питер не был уверен, чувствовал ли Гарри боль или нет, особенно с настойкой опия, которую Питер, украв у своего командира, влил в горло своего друга. И поэтому, отвечая на вопрос Тилли, Питер ограничился тем, что сказал:

– Немного. Нельзя сказать, что это было безболезненно, но я думаю… в конце… он ушел спокойно.

Она кивнула.

– Спасибо. Меня всегда мучил этот вопрос. Он и продолжал бы меня мучить. Я рада наконец узнать правду.

Питер вернулся к своему супу, надеясь, что немного омара, муки и бульона помогут ему отогнать мысли о смерти Гарри, но тут Тилли произнесла:

– Считается, что становится легче, если думать о том, что он – герой, но у меня так не получается.

Питер опять вопросительно посмотрел на девушку.

– Все говорят, что мы должны им гордиться, – пояснила Тилли, – потому что он – герой, потому что умер на поле битвы под Ватерлоо, воткнув штык в тело французского солдата, но я не думаю, что от этого становится хоть сколько–нибудь легче. – Ее губы мелко подрагивали, складываясь в странную, беспомощную улыбку, которая возникает у всякого, кто понимает, что некоторые вопросы ответов не имеют. – Мы продолжаем тосковать по нему так же сильно, как тосковали бы, упади он с лошади, или заболей корью, или подавись он куриной косточкой.

Питер почувствовал, как его рот приоткрылся, пока он обдумывал ее слова.

– Гарри был героем, – услышал он свой голос, и это было правдой. Гарри проявил себя героем десятки раз, отважно сражаясь и неоднократно спасая кому–нибудь жизнь. Но Гарри умер не как герой, не так, как большинству людей нравится об этом думать. К тому времени, когда они сражались с французами под Ватерлоо, Гарри был уже мертв. Его тело было безнадежно изуродовано из–за нелепого несчастного случая. Гарри попал в капкан под фуражную повозку, которую неоднократно пытались починить, и под которой он пролежал шесть часов без помощи. Проклятая штуковина должна была пойти на дрова еще за несколько недель до этого случая, яростно подумал Питер, но в армии никогда не было достаточного количества хоть чего–нибудь, включая и скромные фуражные повозки, и поэтому командир полка отказался бросить ее даже после смерти Гарри.

Но было ясно, что эту историю Тилли не рассказали, и, вероятно, ее родителям тоже. Кто–то, пытаясь смягчить удар от смерти Гарри, разукрасил его последние минуты насыщенными кровавыми красками поля брани во всей его ужасной славе.

– Гарри был героем, – повторил Питер, поскольку так оно и было. К тому же он давно осознал, что те, кто не прошел сквозь тяготы войны, никогда не понимали этой правды. И если кому–то было утешением думать, что какая–то смерть может быть более благородной, чем другая, Питер не собирался разрушать эту иллюзию.

– Вы были ему хорошим другом, – сказала Тилли. – Я рада, что у него были вы.

– Я дал ему обещание, – вырвалось у Питера. Он не хотел говорить ей об этом, но, в любом случае, теперь уж ничего не поделаешь. – На самом деле, мы оба дали друг другу обещания. Это случилось за несколько месяцев до его смерти. Мы оба… Да, ночь перед этим была ужасна, и мы потеряли многих товарищей из нашего полка.

Тилли подалась вперед, ее широко раскрытые глаза были полны сострадания. И когда Питер посмотрел на девушку, то увидел розовую матовость ее кожи, легкую россыпь веснушек на ее носу. И Питеру безумно захотелось поцеловать ее.

О Боже. Прямо здесь, на званом обеде леди Нили, ему захотелось схватить Тилли Ховард за плечи и, прижав ее к себе, осыпать поцелуями.

Гарри вызвал бы его на месте. Дуэли было бы не избежать.

– Что случилось? – спросила Тилли.

Ее слова должны были бы спустить его с небес на землю, напомнив ему о том, что он говорил ей что–то довольно важное. Но все, что Питер был в состоянии сделать, – это уставиться на ее губы, которые были не совсем розовыми, а скорее – слегка персиковыми, и ему пришло в голову, что никогда раньше он не разглядывал губы женщины, по крайней мере, так, как сейчас, прежде чем поцеловать ее.

– Мистер Томпсон? – позвала она. – Питер?

– Извините, – произнес Питер, с силой сжав пальцы в кулак под столом, словно боль от ногтей, вонзившихся в ладонь, могла каким–то образом удержать его от непозволительных мыслей. – Я дал Гарри обещание, – продолжил он. – Мы говорили о доме, мы часто так делали, особенно когда становилось очень трудно, и Гарри вспоминал вас, а я вспоминал свою сестру, которой четырнадцать лет, и мы обещали друг другу, что если с кем–то из нас что–нибудь случится, то другой присмотрит за его сестрой. Будет защищать ее.

Некоторое время Тилли сидела, не шевелясь, лишь смотрела на него, а затем произнесла:

– Это очень любезно с вашей стороны, но не волнуйтесь, я освобождаю вас от этой клятвы. Я уже не зеленая девчонка, и у меня еще есть брат – Уильям. Кроме того, я не нуждаюсь в том, чтобы кто–то заменял мне Гарри.

Питер открыл было рот, чтобы ответить, но быстро передумал. Он не испытывал братских чувств по отношению к Тилли, и был абсолютно уверен, что его чувства весьма далеки от того, что имел ввиду Гарри, когда просил его присмотреть за своей сестрой.

И уж точно Питеру не хотелось стать заменой ее брату.

Но казалось, что реплика Тилли требовала ответа, и действительно, девушка вопросительно смотрела на него: ее голова была слегка наклонена, словно она ждала от него каких–то весьма многозначительных и умных слов или, если не этого, то чего–то такого, что позволило бы ей ответить остроумным возражением.

Питер был в замешательстве и поэтому совершенно не возражал, когда ужасный голос леди Нили, проскрежетал через всю комнату:

– Он пропал! Мой браслет пропал!