Хань

История ханьского Китая уходит во тьму веков и отличается особой, я бы сказал, невероятной древностью. Сами ханьцы числят своим легендарным предком Хуан ди, «Желтого императора», который в XXVII в. до н. э. подчинил себе вождей отдельных племен и создал первое китайское государство в горах Кунь-лунь, далеко на западе от бассейна Хуанхэ, что, в принципе, вызывает определенное недоумение, поскольку помещает истоки ханьской цивилизации в некотором отдалении от ее признанной исторической области. Между тем события эпохи династии Ся, родоначальником которой являлся Юй, потомок Хуан ди, равно как и более ранние времена, считаются сегодняшними историками легендарными. Первый китайский исторический труд принадлежит перу Сыма Цяня (около 145 или 135 — около 86 до н. э.), который оставил после себя грандиозный свод «Ши цзи» («Исторические записки»). Данные записки послужили образцом для всей последующей китайской историографии и для написания династийных хроник. Всего насчитывается 24 такие хроники, и последней из них является «История династии Мин». История династии Цин составлена не была, поскольку императорский Китай после 1911 года остался в прошлом.

Первым безусловно достоверным периодом китайской истории является, пожалуй, время правления династии Чжоу, при которой, и выше я уже об этом упоминал, были заложены основы китайской императорской власти и системы государственного управления Китая. Повторю еще раз, что династия Чжоу являлась иноземной, что для ханьского Китая есть достаточно обыденное явление. К слову сказать, при изучении китайской истории, складывается такое впечатление, что для ханьцев вопрос этнического происхождения правителя не являлся принципиальным, поскольку реальную работу по управлению страной так или иначе производил ханьский бюрократический аппарат, а волюнтаризм императора, при всех громадных полномочиях последнего, имел определенные пределы.

Как сообщает современная интернет-энциклопедия «Кругосвет» (ст. «Китай»), в антропологическом плане племена чжоу «представляли собой западную разновидность прототюркского типа с возможной примесью прототибетских черт». Основы экономики «полукочевников»-чжоу, по словам энциклопедии, «составляли охота и подсечно-огневое земледелие». Следует отметить, что подсечно-огневое земледелие свойственно для лесных территорий, отсюда путь миграции чжоу вырисовывается вполне определенно, т. е. выше полосы степей и, скорее всего, он не имеет ничего общего с путями степных кочевников, к которым обычно причисляют тюрков, да и сам антропологический облик прототюрков, как можно понять из исторической литературы, еще далеко не ясен. Уже в раннем средневековье термин «тюрки» означал просто кочевников без всякой привязки к какой-либо этнической группе, и нельзя сказать, что в течении I тыс. до н. э. ситуация была иной.

Известно, что в социальной структуре чжоу имелось некоторое воинское сословие, которое составляло основы военных отрядов боевых колесниц. Здесь уместно вспомнить о тех же динлинах (которых еще называли «гаогюйцами»), которые хотя и вышли на историческую арену в более позднее время, но предками их были хунны, ездившие на повозках с большими колесами. Хунны же в китайской истории присутствуют с незапамятных времен.

Так, китайские источники, в частности Таншу («История династии Тан») в 217 главе, сообщали о предках уйгуров: «Предки Дома ойхор [хойху] были хунны. Они обыкновенно ездили на телегах с высокими колесами (выделено мной. — К. П.); почему при династии Юань-вэй [с 386 г.] еще называли их Гао-гюй или Чипэ, ошибочно превращенное в Тйепэ (теле. — К.Я.)». Вэйшу в 103 главе сообщает о хойху: «Гаогюйцы суть потомки древнего поколения Чи-ди. Вначале они прозывались Дили; уже на севере прозваны гао-гюйскими динлинами. Язык их сходен с хуннуским, но есть небольшая разница. Некоторые говорят, что предки гаогюйского Дома происходят от внука по дочери из Дома Хунну».[155]

Говорить же о хуннах как о тюрках можно только в вероятностном плане, и об этом читатель может более подробно узнать из моей книги «Арии древней Руси».[156]

Здесь может показаться, что связывать появление колесниц в древнейшем Китае с пришлым для ханьцев народом не совсем корректно, однако основания для этого имеются. Дело в том, что «историки культуры установили, что коневодство, колесницы, мифы и ритуалы, связанные с конем, заимствованы китайцами в бронзовом веке с запада» (http://stratum.ant.md).[157]

Кстати, в исторической науке давно уже поставлен вопрос об арийском происхождении чжоу, и здесь я не открываю ничего нового. Г. Е. Грумм-Гржимайло, исследовавший вопрос о присутствии народов европеоидной расы в Китае в древние времена, упоминает о полемике по поводу чжоу: «Terrien de Lacouperie допускает, что народ Чжоу, то есть метисы китайцев и ди, а, стало быть, и эти ди, имели примесь арийской крови; но с этим выводом не вполне соглашаются другие ориенталисты; так, de Harlez, например, пишет: „Дарместетер прав, высказывая сомнения в арийском происхождении народа чжоу (tcheou), так как в пользу такой гипотезы можно привести лишь этнические особенности этого народа и сходство его нравов с нравами арийцев, чего, конечно, еще недостаточно для придания ей желательной достоверности; вот почему в своей книге „Les religions de la Chine“ я и назвал чжоусцев народом докитайским, приближающимся к арийцам своими обычаями“».[158]

Территория чжоусского государства (около 1100–221 гг. до н. э.) занимала земли в междуречье Хуанхэ и Янцзы, т. е. «истинно ханьские» территории, а земли южнее Янцзы принадлежали различным племенам, таким как народность мяо, которые ныне расселены крупными и малыми компактными общинами в провинциях Гуйчжоу, Юньнань, Сычуань, Ху-нань, Хубэй, Гуандун и Гуанси-Чжуанском автономном районе. Кстати, мяо — одна из древнейших народностей Китая, по древности сравнимая с ханьцами. Данный народ поклоняется своему предку — Чи Ю, который, согласно китайским источникам, то вступал в союз, то воевал с Хуанди. Впрочем, мяо не единственные обитатели юга страны, здесь проживают еще и чжуаны, и яо, и пр.

В 221 г. до н. э. Цинь Ши Хуанди, правитель царства Цинь с 246 по 221 гг. до н. э., объединил Срединное государство под своей властью и основал новую императорскую династию, которая, правда, просуществовала совсем недолго. Цинь Ши Хуанди разделил страну на 36 провинций и назначил своих чиновников управлять ими. До него чжоусские правители страны носили титул «ван», однако этот титул в эпоху раздробленности чжоусского государства присваивали себе многие феодалы и он потерял свою значимость, поэтому первый император Китая принял титул «хуан». В годы правления Цинь Ши Хуанди были стандартизированы китайская письменность, денежная система, а также система мер и весов. Первый император Китая, кроме того, что он оказался весьма деятельным человеком, оказался еще и весьма жестоким правителем и приверженцем легизма.

Легизм (он же «школа законников», или «фа цзя») представляет собой комплекс идей об управлении государством и обществом, и к европейскому понятию законности он не имеет никакого отношения. Легистские схемы и постулаты, неоднократно реализовывались в России, правда, никто никогда не говорил и даже не думал, что они легистские, поскольку вырастали они на местной почве без всякого заимствования у Китая.

Один из крупнейших представителей «законников», Шан Ян, считал, что человек по своей природе глуп и порочен, что не так уж и плохо, поскольку глупость подчиненного удобна для начальства. По мнению легистов, приказы начальства должны быть ясными и понятными и выполняться безоговорочно. Если закон и порядок обеспечены, государство становится сильным, при этом народ необходимо искусственно ослабить (лозунг «Сильное государство — слабый народ»). Поведение людей должно быть максимально регламентировано, а контроль над ними должен осуществляться с помощью системы взаимных доносов и круговой поруки.

Шан Ян откровенно презирал народ и считал, что между кнутом и пряником следует выбирать, прежде всего, кнут. Между тем т. к. Шан Ян являлся практиком государственного строительства и занимал пост министра в царстве Цинь, он серьезно работал над конкретными вопросами административного управления. В частности он создал иерархию рангов административной структуры и определил величину льгот для ее ступеней, а также награждал внеочередными рангами воинов, которые прославились в военных кампаниях, создавая таким образом стимулы для воинской доблести.

Вообще-то легизм создан именно практиками государственного управления и для таких же практиков, в отличие от теоретиков конфуцианства, которые предусматривали несколько большую свободу для народа. Таким же практическим деятелем, что и Шан Ян, являлся и Шэнь Бу-хай (400–337 гг. до н. э.), который жил задолго до него. Шэнь Бу-хай считал, что глава государства должен опираться на многих способных помощников, не доверяясь ни одному из них. По его мнению, правитель должен быть точным в словах и неторопливым в делах, обязан контролировать свои чувства и продумывать действия, при этом мудрость его не должна бросаться в глаза. Главное в управлении заключается в том, чтобы не было необходимости в постоянном вмешательстве сверху, а все двигалось как бы само собой. Правитель должен внешне выглядеть обходительным, но постоянно готовым к схватке; он должен вести себя скромно, не хвастать умом и властью, но решительно пользоваться и тем и другим. Хорошего правителя обычно не волнует, каким образом подчиненный выполняет приказ, в этом он дает ему свободу действий, но в случае неуспеха жестко спрашивает с неудачника. Несколько отклоняясь от темы, следует отметить, что генеральный секретарь ЦК ВКП(б) товарищ И. В. Сталин по всем параметрам оказался очень достойным продолжателем идей школы «фа цзя», не будучи китайцем ни в малейшей степени.

Итак, сторонники легизма при Цинь Ши Хуанди заняли господствующее положение в государстве, а поскольку они являлись людьми решительными и способными на крайние меры, то они предприняли гонения на конфуцианцев, видя в них конкурентов и идейных противников. Кстати, «в КНР во время проведения кампании „критики Линь Бяо и Конфуция“ (1973–1976 гг.) легисты были официально объявлены прогрессивными реформаторами, боровшимися с консервативными конфуцианцами за победу нарождавшегося феодализма над отжившим рабовладением, и идейными предшественниками маоизма» (Энциклопедия «Кругосвет».).

Цинь Ши Хуанди во времена своего правления предпринял строительство грандиозной Великой стены, которая должна была защищать Срединное государство от набегов северных народов. Вопреки установленным в исторической науке аксиомам, скажу, что не все из этих народов являлись кочевыми. У тех же хуннов современная археология обнаружила мощный пласт земледельческой культуры. По утверждению Д. Г. Савинова, «в письменных источниках хунны описываются как скотоводческий народ — они „вслед за пасущимся скотом кочевали с места на место“, что, видимо, было характерно для раннего, ордосского периода истории хуннов. Археологические раскопки в Забайкалье, в первую очередь открытие и раскопки знаменитого Ивол-гинского городища, вскрыли мощный пласт земледельческой культуры хуннов, сочетавшейся у них со скотоводством.[159] Тот же хозяйственно-культурный тип, сочетание земледелия и скотоводства при подсобной роли других занятий (охоты и т. д.), был характерен и для многих средневековых обществ Южной Сибири, например, енисейских кыргызов, уйгуров, кимаков».[160]

Между тем, по другой версии, Цинь Ши Хуанди не начинал с нуля строительства Великой стены, а отчасти использовал участки стен, построенных некоторыми княжествами в предшествующий период раздробленности. Так это или нет, в принципе неважно. Считается, что строительство столь грандиозного объекта подорвало силы китайского государства и привело его в запустение, а некоторые участки стены оказались в буквальном смысле «построенными на костях».

С другой стороны, необходимость в мощной оборонительной линии против северных народов явно ощущалась китайскими правительствами во все времена, поскольку уже при династии Хань, которая последовала за Цинь, вновь велись крупные работы на Великой стене. Последнее большое строительство этого сооружения отмечено при династии Мин (1368–1344 гг.), когда на данный фронт работ китайское правительство направило около 1 миллиона человек. На особенно важных участках китайцы не ограничивались постройкой одной стены, и в отдельных местах количество оборонительных рубежей достигало десяти. Основное внимание при постройке уделялось строительству башен, которые должны были находиться в зоне видимости двух соседних. Сообщения передавались с помощью дымовых сигналов или барабанного боя. Кроме того, вдоль стены располагался ямной тракт с конными подстанциями, чем достигалась высокая скорость передачи сообщений.

Итак. Великая стена вполне определенно ограждала ханьские области от будущих северных провинций Китая, и на старых русских картах XIX века территория «собственно Китая» изображалась за вычетом Монголии, Маньчжурии, Синьцзяна (Восточного Туркестана) и Тибета.

Однако, что самое любопытное, кроме Великой стены, на территории сегодняшней КНР присутствуют остатки и других мощных древних оборонительных сооружений. Например, так называемый «Вал Чингисхана», который разделяется на два участка — Северный и Южный. Здесь мне представляется возможным привести данные Г. Г. Левкина,[161] бывшего в свое время заместителем начальника топографической службы Дальневосточного военного округа.

Южный Вал Чингисхана начинается в МНР (42°20′ северной широты, 102°30′ восточной долготы) вблизи южной границы МНР с КНР, в 10 км к северо-востоку от вершины горы Алаг-Ула и в 75 км к востоку от озера Сага-нур, находящегося на территории КНР (Внутренняя Монголия). Он проходит по большой дуге, выгнутой в сторону юго-востока, по территории АР Внутренняя Монголия и заканчивается около правого берега реки Нуньцзян (48°30′ северной широты, 124°30′ восточной долготы) у населенного пункта Хо-усюаньвоци (название указано по карте Северной Маньчжурии, изданной Экономическим бюро КВЖД), находящегося в 10 км к северу от г. Нирцзи (Ниэрцзи, он же Моаидаваци в провинции Хэйлунцзян, административный центр Морин-Дава-Даурского автономного хошуна) и в 30 км к западу от города Нэхэ (современный административный центр уезда Нэхэ, округ Нуньцзян, провинция Хэйлунцзян).

Интересно месторасположение Северного Вала Чингисхана, который начинается в 30 км к югу от устья реки Шу-сын-гол, впадающей справа в реку Онон-гол, в точке, имеющей координаты 48°27′ северной широты, 111°30′ восточной долготы. Затем на протяжении 375 километров вышеупомянутый вал проходит по территории МНР на удалении 100–175 км от границы с РФ и параллельно ей. Непосредственно в пограничной точке № 60, Товуй-тологой, находящейся на Валу, он вступает в пределы России и через 6 км пересекает железную дорогу Чита (РФ) — Харбин (КНР) вблизи от станции Забайкальск и заканчивается вблизи населенного пункта Ботокован у берега Аргуни (49°58′ северной широты, 119°07′ восточной долготы).

О вале Чингисхана писал в свое время прославленный летчик А. В. Ворожейкин: «Впереди на желто-сером фоне, от горизонта до горизонта, проходит темная нить. Что такое? Карта дает ответ: вал Чингисхана — наглядное свидетельство того, что ни одно государство, как бы оно сильно и могущественно ни было, не может долго существовать, если оно основано на порабощении народов. На востоке, в ста километрах от линии пути, — оккупированная японцами Маньчжурия; нет сомнения, она со временем тоже освободится от своих поработителей… За валом Чингисхана начинается зеленая степь. Вскоре показываются небольшие строения и юрты города Баин-Тумен».[162]

Точно неизвестно, насколько название Вала Чингисхана соответствует действительности, т. е. действительно ли он был построен при Чингисхане, однако народное его название именно таково. Имеется версия, что его возвели кидани или же нюйчжэни для защиты от степных кочевых народностей. Между тем если строительство Южного вала вполне может соответствовать вышеприведенному объяснению, то строительство Северного вала, согласно данной версии, выглядит неоправданным, поскольку ни от каких кочевников он не защищает. Дело в том, что ров, служащий дополнительной преградой и образующийся при насыпании вала, располагается с северной стороны, а не с южной, т. е. данное оборонительное сооружение было направлено против лесной Сибири, а не против халхинских степняков.

«В „Описании Маньчжурии“, составленном под общей редакцией Дмитрия Позднеева и вышедшем в свет в 1897 году, сказано, что Паллас высказывал гипотезу о строительстве оборонительного земляного сооружения в качестве оплота монгольской династии против нападения диких сибирских народов. К сожалению, какие сибирские народы имел в виду Паллас, нам не известно».[163]

Однако вернемся к нашим ханьцам. Династия Цин правила недолго, после смерти Цинь Ши Хуанди в стране начались волнения, его сын, вступивший на престол под именем Эр Ши Хуанди, оказался неспособным к власти человеком, в конце концов был убит в результате заговора, а в октябре 207 г. до н. э. цинская столица была захвачена мятежниками во главе с Лю Баном, который и стал основателем следующей династии Хань (206 г. до н. э. — 220 н. э.). Здесь следует отметить, что при династии Цинь у ханьцев не было ровным счетом никакого контроля за сегодняшними территориями Синьцзяна, Монголии и Маньчжурии. Контроль над территориями сегодняшних южных провинций являлся фрагментарным. При династии Хань ситуация не поменялась в корне, лишь усилилось влияние ханьцев на юге, да еще оказался под императорской властью Хэсийский коридор и незначительная территория на востоке Синьцзяна.

Первый период династии Хань длился с 220 г, до н. э. до 25 г. н. э. и носил название Ранней (Западной) Хань (китайской историографией выделяется в особый период время правления Ван Мана (9–23 гг. н. э.) и последующие 2 года правления Лю Сюаня). Именно во времена Западной Хань (при императоре У-ди) китайцы узнали о западных странах и начали устанавливать торговые связи с ними. К этим же временам относится и становление Великового шелкового пути.

Эта транспортная артерия начиналась в китайском столичном городе Сиане, который расположен на притоке Хуанхэ — реке Вэй, питающей плодородные почвы равнины Гуаньчжун — одного из древнейших очагов китайской цивилизации. В течение около 1200 лет Сиань (до XIV века Чаньань) был столицей многих китайских династий, а в эпоху Тан город насчитывал около одного миллиона жителей.

О Сиане Марко Поло сообщал: «А через восемь дней, как я говорил, большой и знатный город Кенжин-фу [Сиань]. Город большой, знатный, самый главный в царстве. В старину царство то было большое, богатое, сильное, и было там много добрых и храбрых царей. Теперь тут царит сын великого хана Мангалай. Отец дал ему царство и венчал царем. Город торговый и промышленный. Шелку у них много; работают тут всякие золотые и шелковые ткани. Всякую нужную войску сбрую делают тут; все тут есть, что нужно человеку, чтобы жить в довольстве и дешево».[164]

Далее можно крайне схематично (реальные торговые дороги были весьма разветвлены) обрисовать основную транспортную магистраль Великого шелкового пути. Из Сианя караваны следовали в Ланьчжоу (Гаолань, административный центр провинции Ганьсу) вдоль Великой китайской стены, кончавшейся неподалеку от Дунхуана. Затем следовало разветвление — северная трасса шла через Хали, Турфанский оазис и Урумчи, выходила в Семиречье, южная трасса шла на Хотан, далее на Херкент, затем на Кашгар, в Ташкент, далее в Самарканд.

После Самарканда путь шел на Бухару, Ашхабад, Тегеран, Тебриз и, наконец, приходил в Константинополь, бывший в средние века крупнейшим торговым центром мира. Также существовали ответвления к северо-восточному побережью Индии, по другим перевалам — к Пешавару, Кабулу и Герату и вне горных территорий путь ветвился, уходя к второстепенным торговым пунктам. Кроме того, существовала ветвь пути, ведущая через Волгу в южные русские степи и дальше — в Крым и Восточную Европу. Одним из торговых пунктов этой ветви являлся, к примеру, Сарайчик (Гурьев, ныне Атырау).

Наряду с Китаем, Индией, Индокитаем, странами Малой Азии, Транскавказа, Ближнего и Среднего Востока, Византии и др. — в торговлю в пределах Великого Шелкового Пути были также вовлечены Нижнее Поволжье, Булгария, Владимиро-Суздальское княжество, ряд стран Центральной и Западной Европы и т. д.

Здесь следует отметить, что сильнейшее негативное вляние на континентальную торговлю Евразии оказала эпоха великих географических открытий, относящихся к концу XV — началу XVI в. Главные торговые связи между Европой и Азией, также как и между Старым и Новым Светом, стали осуществляться посредством морских путей.

Первый император Дома Хань Лю Бан (храмовое имя Гао-цзун) начал государственные преобразования с того, что отменил жестокую систему легистского законодательства и объявил широкую амнистию. Крестьянский налог был снижен до 1/15 доли урожая (впоследствии даже до 1/30 доли), а солдаты армии Лю Бана освобождались от налогов на 12 лет. В стране пошло восстановление ирригационных сооружений, начался подъем экономики, произошло широкое раскрепощение государственных и частных рабов. Лю Бан привлек к управлению государством конфуцианцев, и с этого момента общественно-политическая система Китая сохранялась, с небольшими изменениями, вплоть до Синьхайской революции 1911 года.

Нельзя сказать, чтобы последующие императоры Поднебесной окончательно распрощались с легистскими методами управления, но, похоже, они осознавали, что легизм, в его чистом виде, не пригоден для управления из-за своей чрезвычайной жесткости.

В 8 году Ван Ман, родственник одной из императорских жен, произвел успешный государственный переворот и низложил малолетнего императора Ин-ди. Подоплекой переворота стало не только стремление Ван Мана к власти, но еще и потребность в реформировании административно-хозяйственной системы. Новый император объявил все китайские земли государственными и запретил их свободную куплю-продажу. Ван Ман придерживался теории Мэн Цзы, который писал: «В урожайные годы большинство молодых людей бывают добрыми, а в голодные годы — злыми. Такое различие происходит не от тех природных качеств, которые дало им Небо, а потому, что [голод] вынудил их сердца погрузиться [во зло]». Важнейшим средством достижения благосостояния Мэн-цзы считал систему «колодезных полей» (цзин тянъ)у которая предполагала разделение земельного участка в форме квадрата со стороной в 1 ли (ок. 500 м) и площадью в 900 му на девять равных полей наподобие иероглифа цзин («колодец»). Таким образом, каждый пахарь имел свое поле, а центральное поле в квадрате из девяти участков по 100 му обрабатывалось восемью земледельцами совместно в пользу казны. Дело здесь, конечно же, состояло вовсе не в каких-либо соображениях социальной справедливости, а в стремлении центральной власти убрать множество посредников между крестьянами и налоговой службой империи. Кроме того, Ван Ман ликвидировал систему частного рабства, но усилил систему рабства государственного, которую он питал людьми преступного поведения. Так же Ван Ман ввел (в принципе они существовали и ранее, но утратили силу) государственные монополии на вино, соль, железо и денежный кредит, и если кто-то может посчитать, что реформы нового китайского императора не являлись социалистическими по сути, то я даже и не знаю, что сказать.

Укреплению раннесредневекового китайского социализма помешала река Хуанхэ, которая в очередной раз изменила русло, затопила поля и города, в результате чего погибло много сотен тысяч людей. Центральная власть растерялась под напором обстоятельств, чем и воспользовались скрытые мятежники и «контрреволюционеры». В результате восстания «краснобровых» Ван Ман был убит, а к власти пришел Лю Сюань (храмовое имя Гэнши-ди) и через два года вслед за ним — Лю Сю (храмовое имя Гуан У-ди), представитель одной из боковых ветвей Дома Хань, который по многим пунктам продолжил политику Ван Мана, поскольку та оказалась вызванной к жизни не только волюнтаризмом последнего, а еще и нуждами государства.

Очередной династийный цикл, на этот раз Поздней (Восточной) Хань чуть было не закончился очередным же и одним из самых известных китайских мятежей — восстанием «Желтых повязок». Как это стало к тому времени уже традиционным, центральное китайское правительство в конце династийного цикла оказалось беспомощным перед наступающей анархией и созданием армий занялись аристократы-военачальники, которые в свою очередь привлекали для службы инородцев. Так полководец Цао Цао (основатель царства Вэй) привлек для борьбы с восстанием племена ухуань и ди. В 196 году последний император династии Хань Сян-ди переехал в целях безопасности из Лояна в Сюй под защиту вышеуказанного Цао Цао, который приобрел, таким образом, фактическую верховную власть, сохраняя Сян-ди в качестве номинального владыки. Однако после смерти первого его сын Цао Пи приказал убить императора. Так погиб Дом Ханьский. Затем наступила эпоха Троецарствия, блестяще описанная в одноименном романе Ло Гуань-Чжуна. В этом произведении мы встречаемся с одним замечательным эпизодическим персонажем — князем Шамокой: «Гань Нин поспешил высадиться на берег и тут же столкнулся с отрядом воинов из племени мань, служивших царству Шу.

Все маньские воины, волосатые и босые, были вооружены длинными копьями и луками, мечами, секирами и щитами; во главе их стоял князь племени мань по имени Шамока. Лицо Шамоки цветом своим напоминало кровь, голубые навыкате глаза его сверкали. Он был вооружен булавой из дикого терновника, окованной железом, у пояса висело два лука. Вид у него был необычайно воинственный и грозный.

Гань Нин не осмелился ввязаться с ним в бой и отступил. Шамока выпустил стрелу и попал беглецу в голову. Гань Нин так и бежал со стрелой. У него едва хватило сил добраться до Фучикоу, но тут он опустился под деревом на землю и умер. А на дереве сидели вороны и сразу же с карканьем слетели на труп».[165]

Здесь я прошу читателя оценить внешний вид князя Шамоки и факт присутствия европеоидной расы в Китае в начале I тысячелетия.

Итак. Срединное государство после 220 года оказалось расколото на три царства — У, Вэй и Шу, началась эпоха войн, все воевали против всех, и в Поднебесной воцарился неслыханный для нее дух военного романтизма. Почему неслыханный?

«Дело в том, что в традиционном китайском обществе статус военного не был почетен — „из хорошего металла не делают гвоздей, хороший человек не идет в солдаты“. Конечно, временами без войн и военных не обойтись. Но это не основание для того, чтобы считать военное дело престижным занятием. В отличие от других восточных обществ, от Турции до Японии, включая арабов, индийцев и многих других с их иктадарами, джагирдарами, тимариотами, самураями и т. п., китайцы никогда не ценили воинов-профессионалов. Их армия обычно набиралась из деклассированных элементов (откуда и приведенная выше поговорка) и возглавлялась малообразованными в конфуцианском смысле и потому не очень уважаемыми обществом военачальниками. Только в те годы, когда военная функция оказалась ведущей, ситуация менялась. Но и тогда статус военного не становился слишком почетным, а как только нужда в большой армии исчезала, уходили в прошлое военные дворы и военные поселения».[166]

Безусловно, можно попытаться оспорить мнение уважаемого ученого, но факт остается фактом, любой, кто хотя бы поверхностно знаком с историей Китая, может сказать: «Китайское общество далеко от идей милитаризма», подтверждением чему служат многократные его завоевания иноземцами, причем заканчивались все иноземные династии точно так же, как и родные, национальные — в результате очередного и традиционного всплеска недовольства народных масс в конце, так называемого, «династийного цикла». Бывали, конечно, и некоторые исключения.

Эпоха Троецарствия длилась с 220 по 280 гг. и далее история Китая приобретает весьма запутанный вид вплоть до установления в 618 году династии Тан. Дело в том, что с начала IV века, по неясным до конца причинам, Китай подвергся целому ряду нашествий «северных варваров», которые в некотором смысле шли волнами, и каждая волна оставляла в Северном Китае какое-нибудь царство, всего числом до 16, что и породило название «Ши-лю-го» (16 царств). Здесь происходило смешение «варварской» и китайской, конфуцианской, культур и в конечном итоге инородцы неизбежно «окитаивались». Любопытно, что энциклопедия Брокгауза и Эфрона в статье «Китай, государство в Азии» отмечает (а речь идет уже о XIX веке), что «население северного Китая (к северу от Ян-цзы-цзяна) ростом не уступает европейцам; население южного Китая гораздо ниже».

Таким образом, начиная с IV века пути Северного и Южного Китая несколько расходятся, но любопытно следующее. Несмотря на свою политическую власть над побежденными ханьцами (кстати, это имя закрепилось за ними со времен династии Хань, пожалуй, самой «китайской» из всех китайских династий) северные племена активно подражали ханьцам, стремясь перенять у них все самое лучшее. Дело доходило до парадоксов. Так, Тоба Хун, один из правителей сяньбийской династии Тоба, которая властвовала в царстве Северная Вэй (386–534 гг.), мечтая подчинить себе весь Китай и желая заставить ханьцев позабыть об его иностранном происхождении, в частности, и об иностранном происхождении правящего слоя в целом, провел реформы, по которым запрещалось говорить по-сяньбийски и носить сяньбийское платье при дворе.

На Юге так же было неспокойно, и династии здесь сменяли друг друга весьма быстро (Сун, 420–479 гг.; Ци, 479–502 гг.; Лян, 502–557 гг.; Чэнь, 557–589 гг. и сосуществовавшая с ней Поздняя Лян, 555–587 гг.). Ханьцы из северных областей бежали под напором «северных варваров» в южные районы страны, которые до этого были весьма чужды китайской культуре, да и вообще китайское влияние здесь было еще незначительным. Однако уже с V в., мигрировавшие на юг ханьцы в корне изменили хозяйственную жизнь южных территорий. Так, на полях южного рисового пояса стали собирать по два урожая в год, начался быстрый рост городов, получили развитие старые и возникли новые виды ремесел, расцвела торговля и денежная система.

Столетия Нестабильности, которые продолжались с 220 по 581 г., практически закончились с утверждением династии Суй (581–618 гг.), которая просуществовала недолго и пала под напором ряда народных восстаний. Тем не менее в годы ее правления закончилось разделение на Северный и Южный Китай. В этот период были осуществлены грандиозные проекты вроде постройки гигантского Императорского, или Великого, канала, который соединил реки Хайхэ, Хуанхэ, Хуайхэ и Чанцзян (Янцзы), что позволило преобразовать хозяйственные системы Севера и Юга страны в единое торговое пространство. Вследствие этого Южный Китай стал постепенно превращаться в центр сельскохозяйственного производства.

Наконец, в 618 году началась одна из самых блестящих эпох в жизни Срединного государства — период династии Тан. Танские императоры проявили весьма высокую внешнеполитическую активность и установили властный контроль над значительной частью Центральной Азии, Кореей и Северным Вьетнамом, овладели Синьцзяном и вели ожесточенные войны с Тибетом.

В танский период получила широкое развитие трехступенчатая система сдачи экзаменов (причем на конкурсной основе) на право занимать какие-либо государственные должности, которая впоследствии стала основополагающей для пополнения административных структур императорского Китая. Конфуцианцы, а они всегда являлись основой китайской бюрократии, уделяли мало внимания знатности происхождения и считали, что путь во власть должен быть открыт самым умным и способным. Таким образом, к сдаче экзаменов на чин допускалось и множество людей из простонародья. Безусловно, в большинстве случаев претенденты на государственные должности происходили из обеспеченных слоев, хотя бы потому, что материальное положение позволяло знатным семействам давать качественное образование своим отпрыскам, но в то же время, с ростом престижа экзаменов, все слои общества получили стимул к учебе. Любопытно, что появление умного и способного мальчика в китайской деревне всегда обращало на себя внимание окружающих. Далее дело происходило следующим образом: или находился богатый покровитель, или крестьяне в складчину брали на себя расходы, связанные с обучением юного дарования, поскольку это сулило как материальные выгоды, так и соответствующий престиж. Безусловно, успех не являлся гарантированым, но это был какой-никакой, но шанс, и в том случае, когда дело заканчивалось успешно, покровители оказывались многократно отблагодарены. Дело в том, что для человека, сдавшего все три ступени конкурсных экзаменов, минимальной должностью являлась должность начальника уезда, а его власть в уезде была практически неограниченной, поскольку он являлся и судьей, и налоговым инспектором, и вообще всякой иной властью.

Династия Тан прекратила свое существование в полном соответствии с законами так называемого «династийного цикла». То, что в конце танского периода большую власть получили военные наместники (цзедуши), поставленные для укрепления окраинных земель, только лишь некоторым образом изменило баланс власти, но не явилось причиной крушения государства. Причиной крушения очередной династии явились, в который раз, аграрные проблемы, а именно — обезземеливание крестьян.

Здесь «уместно сказать несколько слов об особенностях китайского династийного цикла, наиболее наглядно проявивших себя именно в годы существования империи, начиная с Хань. Как правило, каждая династия сменяла предшествующую в обстановке тяжелого экономического кризиса, социальных неурядиц и ослабления политической централизованной власти, что проявлялось в форме мощных народных движений, подчас в виде вторжений с севера и иностранных завоеваний (это следует особо отметить и запомнить. — К. П.). Механизм цикла, в ходе которого возникал очередной кризис, достаточно сложен; здесь играли свою роль и экономические причины, подчас и демографическое давление, и экологические, и иные объективные факторы. В самом общем виде дело обычно было связано со следующими процессами.

Китайская сельская община как сильный и тем более эффективно отстаивающий свою автономию институт была разрушена еще в древности. Перед лицом казны каждый двор отвечал сам за себя, при всем том, что казна была заинтересована в облегчении и гарантировании сбора налогов и с этой целью искусственно поддерживала некоторые традиционные формы взаимной ответственности в рамках общинной деревни. Относясь к общине как к важной социальной корпорации, каковой она и была, власти еще во времена реформ Шан Яна в Цинь и затем во всей циньской империи ввели удобный для них метод круговой поруки, создав искусственные объединения дворов в пятидворки, в пределах которых каждый отвечал за выполнение налоговых и иных обязательств четырьмя остальными, вплоть до обязанности восполнять недобор за собственный счет. И хотя этот жесткий метод функционировал в империи не всегда, о нем всегда вспоминали, когда следовало укрепить позиции власти… Сказанное означает, что перед лицом казны все землевладельцы были налогоплательщиками и все были равны в социально-сословном плане. Это касалось и сильных домов. Исключение делалось лишь для некоторых категорий привилегированных лиц — для чиновников и высшей знати из числа родственников императора.

Соответственно для государства существовали лишь — две формы земельного владения — государственные (они же общинные) земли, на которых жили и работали обязанные выплачивать ренту-налог в казну и нести различные повинности земледельцы, и казенные служебные земли, фонд которых предназначался для содержания двора высшей знати и чиновничества, в основном на началах временного, условного и служебного владения. Земли первой категории чаще всего именовались термином минь-тянь (народные — иногда этот термин смущает исследователей, упускающих из виду, что реально это были земли, верховную власть на которые имело государство, время от времени свободно ими распоряжавшееся, в частности, наделявшее ими крестьян после кризисов), вторые — гуань-тянь (казенные, чиновные). Вторая категория была сравнительно небольшой, обычно не более 15–20 %. Все остальное приходилось на долю минь-тянь. Предполагалось, что земли минь-тянь более или менее равномерно распределены между земледельцами, вследствие чего каждый пахарь имеет свое поле и аккуратно платит налог в казну (земли гуань-тянь тоже обрабатывались крестьянами, но налог с них шел их владельцу — чиновнику, двору и т. п.). Практически, однако, это было лишь в идеале. Реально жизнь складывалась иначе. У одних земли было больше, у других меньше, богатые теснили малоимущих, правдами и неправдами присоединяли к себе их земли и становились еще богаче, превращались в сильные дома, тогда как бедняки лишались последнего клочка земли („некуда воткнуть шило“, по выражению китайских источников). Что все это означало для государства, для казны?

Традиционное китайское государство с глубокой древности было едва ли не классическим воплощением принципа власти-собственности и централизованной редистрибуции. Именно за счет редистрибуции избыточного продукта существовал веками тот хорошо продуманный и почти автоматически воспроизводившийся аппарат власти, который управлял империей. Пока крестьяне имели наделы, обрабатывали землю и платили ренту-налог в казну, структура китайской империи была крепкой и жизнеспособной. Но коль скоро земли в значительном количестве переходили к богатым землевладельцам — а это рано или поздно всегда случалось, — ситуация начинала меняться. Богатые владельцы земли, сдававшие ее в аренду нуждающимся за высокую плату, отнюдь не всегда с готовностью брали на себя выплату в казну причитающегося налога. Напротив, богатые земледельцы обычно уменьшали ту долю налога, которую должны были платить в казну. И они имели для этого немало возможностей, начиная с того, что из их числа выходили чиновники, в руках которых была власть (своя рука всегда владыка), и кончая возможностью дать взятку тем же чиновникам и с их помощью избавиться от большей части налога.

Результат всегда был однозначным: казна не дополучала норму прихода, аппарат власти был вынужден довольствоваться меньшим, т. е. затягивать пояса, причем это нередко, как упоминалось, компенсировалось усилением произвола власти на местах (новые поборы, принуждения к взятке и т. п.). Это, в свою очередь, вело к углублению кризисных явлений как в сфере экономики (потеря имущества, затем и земли), так и в социальных отношениях (недовольство крестьян и их побеги, появление разбойничьих шаек, восстания), а также в области политики (неспособность правящих верхов справиться с положением, возрастание роли временщиков, заботившихся лишь о том, чтобы половить рыбку в мутной воде, и т. п.). Собственно, именно к этому и сводился обычно в истории Китая династийный цикл».[167]

Л. С. Васильев также отмечает, что цикличность подобного рода являлась характерной не только для Китая. Следует сказать, что смена периодов централизации и децентрализации свойственна и некоторым другим восточным (впрочем, не только восточным) государствам, однако китайские «династийные циклы» являются наиболее наглядными и яркими..

Таким образом, династийный цикл завершался обычно воцарением нового правящего рода и вообще правящего слоя, поскольку «старые» собственники оказывались уничтоженными стихией мятежа. Иногда обычный волнообразный ритм исторического развития Китая усложнялся за счет того, что властители проявляли волю и предпринимали соответствующие меры по ликвидации разбухшей олигархии, в этом случае острота кризиса нередко снималась, но вскоре дела начинали идти прежним порядком.

Итак. В 907 году империя Тан рухнула, и страна погрузилась в смуту. Последующий период 907–960 гг. получил название «Эпоха пяти династий и десяти царств». Кроме того, как уже было отмечено выше, на северо-востоке Китая с 907 и по 1124 год доминировали кидани и их династия Ляо, которую низвергли чжурчжэни (нюйчжи) и их династия Цзинь (иногда это название транскрипируется как Чин, Chin, в частности, на англоязычных исторических сайтах в Сети, посвященных китайской истории, транскрипируется именно так), а на северо-западе с конца X века и по 1227 год существовало государство тангутов Си Ся. В таких условиях к власти в Китае в 960 году пришла династия Сун. Экономика в эпоху Сун развивалась довольно успешно, однако внешнеполитическая обстановка для нее оказалась весьма сложной. С севера постоянно напирали тангуты и кидани, а в 1124 г. киданей сменили нюйчжи, что оказалось еще более губительным для ханьцев. По договору 1004 г. сунское государство вынуждено было платить Ляо 200 тыс. штук шелка и 100 тыс. лянов серебра ежегодно, по следующему договору 1042 г. размеры дани были увеличены до 300 тыс. штук шелка и 200 тыс. лянов серебра, но и это не спасло сунцев от дальнейшего грабежа. Так, в 1075 г. они оказались вынуждены передать киданям несколько северокитайских округов. Глядя на успехи соседей-киданей, не осталось в стороне и государство Си Ся, которое после удачно проведенных боевых действий вынудило Сун платить по договору 1047 г. ежегодную дань в 100 тыс. штук шелка и 30 тыс. цзиней чая.

В конечном итоге все это дело закончилось вторжением моголов и установлением власти Юаньской династии в 1279 году на всей территории Поднебесной, после завоевания Южной Сун. Между тем в истории могольских завоеваний есть немало темных пятен, а начальный период организации империи Чингисхана весьма запутан.

Во-первых. Известно, что Чингисхан был в большой дружбе с династией Сун и помогал той разгромить нюйчженьскую Цзинь. О чем весьма ясно пишется в «Цзинь ши». Дело в том, что война с Цзинь длилась с 1210 года, когда «фаньский» государь Тай-цзу (обычно имеется в виду Чингисхан) лично выступил в поход, и продолжилась под руководством Мухури (он же, очевидно, Мухали) до 1234 года. Но в 1234 году последний оплот цзиньцев штурмовали ханьцы, а не моголы-фань. «Сам государь Чэн-линь шел с отрядом войска для отражения неприятеля, но уже на зубцах южной стены стояли знамена сунские».[168]

Во-вторых. Сразу же после первой кампании против китадского Алтан-хана, Чингисхан устанавливает (первым же делом) официальные дипломатические связи с Южной Сун, и вторая кампания против Алтан-хана произошла из-за того, что тот препятствовал моголо-ханьской дружбе и сотрудничеству: «Затем Чингисхан вторично выступил в поход против китадского Алтан-хана Ахутая за то, что он учинил препятствия нашему посольству во главе с Чжуб-ханом, посланному для мирных переговоров с Чжао-Гуанем (т. е. государем династии Сун, по фамилии Чжао). Он говорил: „Как смели они, находясь с нами в мире, не пропускать нашего мирного посольства к Чжао-Гуаню?“».[169]

Безусловно, имея в тылу такую поддержку, как Южная Сун с ее колоссальными материальными и людскими ресурсами, можно было безбоязненно оставлять вместо себя Мухури (Мухали) и идти устанавливать новый могольский порядок на всем протяжении Великого шелкового пути. Из династийной хроники «Цзинь ши» прямо следует, что нюй-жэней давила: именно Южная Сун, в союзе с Си Ся, некими повстанцами (очевидно киданями) и моголами-«фаньца-ми». Возникает вопрос. Чья же группа купечества получила от деятельности Чингисхана больше всего преимуществ? Очевидно китайская, а не среднеазиатская. Тем более, что Чингисхан отправился в Туркестан и вообще в Среднюю Азию далеко не с мирными целями. Против Южной Сун он не воевал.

Сейчас прошу читателя обратить свое внимание на следующие обстоятельства.

Смена могольской политики в отношении сунского Китая произошла после таинственной смерти хана Гуюка. В конце 40-х годов XIII века конфликт между руководством Орды (Бату) со ставкой в Сарае и руководством «всея Моголии» со ставкой в Каракоруме (Гуюк) достиг своего апогея. Высокие стороны решились «выяснить отношения». И далее произошло следующее. Батый с войсками (очевидно, по большей части, с русскими, т. к. в 1237/38 и 1245 гг. шел широкий набор русских рекрутов «в татары»[170]), пошел к Каракоруму. Навстречу Батыю двинулся Гуюк, который также захватил некоторое количество войск. Но, не дошедши до места встречи (точнее сказать, битвы) Гуюк скоропостижно скончался (очевидно, был отравлен). «По прибытии в Ала-камак выяснилось положение Гуюк-хана (он умер). (Бату) там же и остановился. Царевичи с (разных) сторон явились к нему на поклон, и он утвердил ханство за Менгу-кааном (Мункэ. — К. П.)…»[171]

Таким образом, Бату назначил своего сподвижника Мункэ ханом Монгол-улуса, а центр политической силы Евразии перешел в Золотую Орду. Мункэ (Менгу) управлял вверенными ему территориями с 1251 по 1259 гг., а в 1253 году, после масштабной подготовки, началось настоящее завоевание Евразии, т. е. Китая и Ирана. Походом на Иран руководил Хулагу, и правившая здесь до этого в течение 525 лет династия Аббасидов была им уничтожена. Походом на сунский Китай руководил брат Мункэ Хубилай. Сам же Мункэ лично возглавил руководство войсками в 1258 г. и умер в августе 1259, предположительно от дизентерии, руководя осадой одного из городов в Сычуани. Его место занял Хубилай, который в 1271 году провозгласил новую династию Юань.

В 1276 г. полководец Баян захватил город Ханижоу в Шеньяне, где в то время находилась вдовствующая императрица с сыном. Императорское семейство было отослано в Пекин (Бейцзин, при Юанях — Даду), где ему ничего не оставалось делать, как добровольно передать императорские полномочия Хубилаю. В конце концов, после ожесточенного сопротивления отдельных военачальников, в 1279 г. моголам подчинился весь Китай.

Погибла династия Юань, практически тем же образом, что и многие династии до нее, т. е. в результате народных восстаний и смуты. В Китае разгорелась настоящая гражданская война,[172] а к власти пришел один из вождей повстанцев Чжу Юаньчжань, который к 1368 г. стал правителем всего Китая к югу от Янцзы после победы над другими конкурирующими за власть группировками повстанцев. Следует отметить, что точно такая же междоусобная грызня, которая шла в лагере мятежников, шла и в лагере противоборствующей стороны, и в конечном итоге все это была настоящая война всех против всех, победу в которой одержал самый удачливый, решительный и умный претендент на власть.

Чжу Юаньчжань, получив в 1368 году императорскую власть, пошел обычным путем многих китайских императоров, которые осуществляли свою деятельность в начале «династийного цикла». Новая политика минской администрации заключалась в следующем. Во-первых, был установлен государственный контроль над земельными ресурсами, для осуществления которого новому императору пришлось прибегнуть к жесточайшим и широким репрессиям среди правящего класса. Высокопоставленных чиновников наказывали палочными ударами в присутствии всего двора, и это являлось обычной практикой. Известны также случаи, когда в кабинете нового императорскоого назначенца вешали чучело его казненного предшественника. Таким образом, Чжу Юаньчжаню удалось пополнить государственный фонд, как владениями приверженцев юаньской династии, так и владениями тех, кого он подверг репрессиям. Вследствие проведенных мероприятий арендные отношения, обычно приводящие в Китае к обезземеливанию значительной части крестьянства, оказались практически ликвидированы. Основным налогоплательщиком в деревне стал самостоятельный крестьянин-землевладелец, чьи возможности по уклонению от налогов были существенно ниже, чем возможности богатых и влиятельных землевладельцев.

Во-вторых, минское государство обычным в таких случаях порядком решило утвердить себя еще и верховным «собственником» всех граждан, организовав над ними тотальный контроль. На следующий же год после основания династии была проведена регистрация всех граждан для составления новых подушных реестров. В 1370 г. была проведена перепись населения, в ходе которой определяли не только число всех подданных, но и размеры имущества каждого двора. Сведения об этом отсылались в центральное налоговое ведомство, копии оставались у главы домохозяйства и в местных органах, а налог определялся в зависимости от размера земельного участка, числа работников и имущества. В 1381 г. в эту систему были внесены некоторые изменения, и в своих основных чертах она сохранилась вплоть до Синь-хайской революции. В соответствии с этой системой дворы объединялись в группы, связанные круговой порукой по выполнению обязательств перед казной. Каждые 10 дворов объединялись в цзя, а каждые 10 цзя составляли ли.

Мины, как и всякая национальная династия Китая, не проводили агрессивной политики в отношении пограничных регионов. Как уже упоминалось выше, они предприняли новое строительство Великой стены и заняли в основном оборонительную позицию по отношению к народам Севера.

Здесь следует отметить еще одну особенность ханьской политики. Традиционно китайцы считают свое государство величайшим из всех когда-либо существовавших в истории, а китайские императоры издревле находили приемлемой для себя только одну форму отношений с соседними государствами — предоставление дани к императорскому двору. В некоторых случаях, когда соседи брали верх, а это случалось не так редко, и требовали дань в свою пользу, то предоставляемые иноземным вымогателям средства без всяких затей именовались «подарками». Случались и трагикомические казусы. В начале XV в. императорский двор отправил официальное послание известному завоевателю Тимуру с предложением ему засвидетельствовать свое почтение китайскому императору. Взбешенный Тимур собирался было отправить в Китай карательную экспедицию, но в 1405 году умер и тем самым, возможно, избавил Поднебесную от больших неприятностей.

Минская династия стала клониться к упадку в полном соответствии с законами «династийного цикла» приблизительно с конца XV века. Китайские богатеи постепенно скупали землю у крестьянства, увеличивая тем самым долю безземельных батраков, а обычная для ханьцев высокая рождаемость в благополучные годы (впрочем, не маленькая и в иные времена) также способствовала развитию очередного масштабного кризиса. Попытки здоровой части чиновничества из числа истинных конфуцианцев как-то повлиять на ситуацию в конечном итоге привели к некоторому успеху в 1628 году, и может быть, на этот раз обошлось бы и без масштабной гражданской войны или очередного иноземного вторжения, но, увы, дело зашло уже слишком далеко. В стране начались выступления крестьян, и в 1644 году один из повстанческих генералов Ли Цзы-чен занял Пекин, сверг Минов и объявил себя императором. Дело, вероятно, закончилось бы установлением в Китае новой национальной ханьской династии, но на беду ханьцев (впрочем не такую уж и большую) один из конкурирующих за власть с Ли Цзы-ченом генералов, У Сань-гуй, вступил в сговор с маньчжурами, которые к тому времени значительно усилились на своем Севере и даже объявили здесь, пользуясь случаем, новую империю.

Маньчжуры, с помощью У Сань-гуя, вторглись в Китай, захватили Пекин и… нисколько не мешкая, провозгласили новым императором своего, маньчжурского наследника престола. Далее начался новый династийный цикл, причем по тому же, отработанному за века, сценарию.

Маньчжуры, так же как и другие иноземные предшественники на китайском императорском троне, весьма быстро китаизировались, несмотря на запреты на смешанные браки и другие препятствия. Впрочем, маньчжуры никогда особенно и не противопоставляли себя ханьцам в культурном плане. Уже начиная с Канси (1662–1723 гг.), цинские императоры стали ревностными конфуцианцами. «Стоит напомнить в этой связи о 16 заповедях Канси — катехизисе для простого народа, вобравшем в себя в сжатом и понятном виде всю суть великого древнего учения, квинтэссенцию его, весь его нравственный потенциал. Уже одно то, что этого не делал никто до Канси и что это было сделано именно маньчжурским императором на китайском троне, говорит о многом».[173] Вся существующая до сей поры система управления страной оказалась не только сохранена, но и упрочена. Так же, как и другие династии в начале династийного цикла, Цины провели ряд мероприятий, направленных на упорядочение землепользования и налогообложения. Императоры весьма строго следили за порядком в деревенской крестьянской общие и порядком в низовых налогооблагаемых звеньях — пятидворках и десятидворках. Все эти меры дали хороший результат, и цинский Китай интенсивно развивался на протяжении почти двух столетий. Маньчжурское правительство обращало первостепенное внимание именно на состояние земледелия в соответствии с классическим тезисом древности: «земледелие — ствол, основа; торговля, ремесло и иные занятия — ветви, второстепенное». Во внутриполитическом плане маньчжуры обеспечили покорность китайского населения, несмотря на значительное сопротивление ханьцев в начальный период установления власти Цинов. Символом покорности являлась коса, и все китайцы мужского пола обязаны были ее носить под страхом смерти. Между тем получив в руки всю полноту политической власти, маньчжуры весьма активно заботились о процветании хозяйства страны и о благосостоянии ее населения.

Весьма любопытно, что маньчжуры, равно как и другие завоеватели-инородцы (те же моголы), вели очень активную и наступательную внешнюю политику, в отличие от большинства национальных ханьских династий, которые получив власть, тут же принимались за ремонт и модернизацию Великой стены. Особенно это заметно при сравнительном изучении исторических карт Династий Цин и Мин. Цины, кроме того, что включили в состав Китая свою собственную страну, Маньчжурию, установили контроль над Монголией, как Внутренней, так и Внешней, Джунгарией, Восточным Туркестаном, Тибетом, совершили ряд успешных походов на Непал, Бирму, Вьетнам, потеснили русских в районе Амура и даже пытались закрепиться за Тянь-Шанем, т. е. в западном направлении. На этом направлении, для Казахстана и Киргизии, кстати, может действительно существовать реальная опасность со стороны сегодняшнего Китая.

В XVII–XVIII вв. цинский Китай явно выигрывал в отношениях с внешним миром. Попытки колонизации Западом земель Поднебесной в эти времена оказались безуспешными. Западные христианские миссионеры, которые энергично действовали в стране с конца минской эпохи, в начале XVIII в. были выдворены, а церкви закрыты. Таким же образом Цины отнеслись и к западным торговцам (англичанам, голландцам, португальцам, французам), которые первое время вполне успешно осваивали необъятный китайский рынок. Однако в середине XVIII в. торговля с европейцами была прекращена. Исключение составил один порт в Гуанчжоу. Дело еще и в том, что Китай, по крайней мере в до-индустриальную эпоху, являлся самодостаточной страной и не нуждался в иностранных товарах, наоборот, стремился продавать свои высококачественные товары за серебро, т. е. свободно конвертируемую валюту того времени.

Все было бы хорошо, не случись катастрофы в самом прямом смысле слова. Англичане подобрали инструмент для взлома китайской экономики. Никто в те времена особенно не обращал внимания на опиум. Наркотиком, в современном смысле, его никто не считал, да и сама проблема наркомании серьезно тогда не стояла. Англичане начали ввозить в Китай опиум в широких масштабах и приучать китайцев в приморских районах к его курению. Дальнейшее развитие событий приняло характер эпидемии. Китайцы быстро и в массовом количестве пристрастились к опиумной наркомании, а опиум англичане продавали за серебро. В результате из Китая в короткий промежуток времени были выкачаны огромные деньги. Цины пытались противостоять бедствию и оказать отпор, что даже привело к серии так называемых «опиумных войн», но англичане отстояли свое право на наркоторговлю. Именно после опиумных войн Китай начал постепенно превращаться в колонию Запада и России.

«Нанкинский договор 1842 г. практически поставил Китай на колени: империя должна была выплатить огромную контрибуцию и предоставить Англии множество льгот, начиная с открытия для торговли теперь уже пяти портов и кончая льготными условиями для британских торговцев, вплоть до низких 596-ных таможенных тарифов. Вскоре аналогичные льготы получили торговцы других капиталистических стран, а все иностранцы приобрели право экстерриториальности, т. е. неподсудности китайским властям».

Таким образом, Китай ждала жалкая участь порабощенной и разделенной страны, однако в очередной раз события разыгрались именно по китайскому сценарию. В конце цинского династийного цикла возмущенный народ в очередной раз восстал и смел прогнивший режим. А что стало с английской опиумной торговлей?

После того как к власти в Китае в 1949 году пришла Коммунистическая партия, Великобритания потеряла рынок сбыта опиума и читатель может догадаться, куда перенаправился данный мутный наркотический поток. Конечно же, в США. Долго ли коммунистическому Китаю удастся продержаться против натиска западных стран, покажет время. «Династийный цикл» КПК пока на подъеме.

Итак. Цинский период продлился с 1644 по 1912 г., т. е. 268 лет. Соответственно, минский период продолжался с 1368 по 1644 г. — 276 лет. Усреднение этих цифр, очевидно и даст более или менее достоверное время продолжительности китайских династийных циклов.

Здесь я хотел бы обратить внимание читателя на одно любопытное совпадение. Китайская история имеет определенную цикличность. Наиболее явно проявляются династийные циклы, которые можно определить как имперские. Точно установить их длительность сложно. Кроме того, что вышеуказанные цинский и минский периоды продолжались 268 и 276 лет соответственно, плюс-минус определенная погрешность, можно выделить, к примеру, танский период (с 618 по 907 год) продолжительностью в 289 лет. Вообще длительность циклов различна; так, эпоха Хань в общей сложности продолжалась с 206 г. до н. э. по 220 г. н. э., т. е. 436 лет, но в ней четко выделяются два периода. Если полагать, что Сунская эпоха продолжалась с 960 г. по 1271 г., т. е. до момента провозглашения динстии Юань, то ее длительность составит 311 лет. Но здесь могут быть различные уточнения.

Дело в том, что в книге «Великая Татария» я предлагал для России модель цикличности, а Россия (хартленд), так же как и Китай (чайнахарт), по моему разумению, есть генератор народов. Это обстоятельство сильнейшим образом типологически объединяет эти два государства-цивилизации. Неудивительно, что они, как «сердца рас» обладают сходными характеристиками. В принципе, в книге «Великая Татария» я достаточно подробно описал предполагаемую мной модель цикличности российской истории и здесь я особо повторяться не буду. Скажу только, что, по моему мнению, полный (имперский) цикл в России составляет 288 лет. Приблизительно такое время просуществовала империя Романовых. Официально с 1613 по 1917 год.

Если продолжить циклическое исчисление российского исторического времени вниз, на 288 лет, то мы получаем 1341 год и период с 1341 года по 1629 год, который можно назвать полным циклом московской империи на территории России. Период с 1053 по 1341 гг. возможно считать сарайской империей. Здесь выделяется дата 1341, год смерти хана Узбека, вскоре после которой в Орде произошла «Великая замятня» и постепенный перенос власти в Москву.

В основе предложенной модели цикличности лежит теория этногенеза Л. Н. Гумилева. В книге «Арии древней Руси» я достаточно категорично заявил, что теория этногенеза может быть верной не тогда, когда она применяется ко всем народам, странам и государствам без разбора, а только в том случае, когда она применяется к хартленду, но не как к географическому, а как к расово-географическому понятию. Тогда я считал, что теория этногенеза может быть применима только к великорусскому народу, однако сейчас я должен скорректировать свое заявление и предположить, что теория этногенеза применима к «генераторам народов», таким как хартленд и чайнахарт.