"Дневник черной смерти" - читать интересную книгу автора (Бенсон Энн)

Глава 5

Как и пятнадцать лет назад, могучие кони папских охранников тоже носили красные регалии, под стать плащам своих всадников. Однако не успели верховые проскакать и десяти миль, как бахромчатые края попон с золотыми ирисами обвисли от летящих из-под копыт комьев коричневой грязи. Тогда, как и сейчас, Алехандро скакал в сопровождении папских солдат, однако на сей раз, в отличие от прошлого, он был в простой дорожной одежде, а не в расшитом плаще и таких же бриджах — наряде, приличествующем его положению папского посланца в Англии. Теперь и де Шальяк принимал участие в поездке, облаченный в великолепное, мягко ниспадающее одеяние цветов Бургундии, с остроконечной шляпой лекаря на голове. Пока они проезжали деревню за деревней, все глазели только на него, никто не обращал внимания на замыкающего процессию скромного темноволосого мужчину и маленького мальчика рядом с ним.

Чем дальше от единственного дома, который он знал, чем более подавленным чувствовал себя Гильом. Он не болтал, как обычно, выглядел мрачным и напряженным. Милю за милей они скакали в молчании, и хотя в какой-то степени это устраивало его деда — «Смотри, мы не должны делать ничего, что может привлечь к нам внимание», — но одновременно беспокоило и печалило.

Еще его огорчало то, что даже сейчас, когда они наконец снова встретились с де Шальяком, у них нет возможности по дороге обсудить то, что было для обоих предметом страсти. Да, они переписывались, не скупясь на детали, и все же, ограниченные размерами пергамента, обходились без обмена остроумными репликами, столь характерными для их бесед. Встретиться с другом лично, подкалывать, парировать его выпады, самому бросать вызов — это так замечательно. В те времена, когда Алехандро впервые скакал по этой дороге, де Шальяк был наставником, а он учеником, благоговеющим перед глубиной и широтой познаний француза. И однако именно Алехандро Санчес сделал открытие, ошеломившее Ги де Шальяка и поначалу встреченное им в штыки.

«Крысы».

«Крысы? Что вы имеете в виду?»

«Крысы разносят чуму».

«Чушь!»

«Подумайте об этом, де Шальяк. Где крысы, там и чума».

«Это безумие. Крысы есть везде».

— Вот именно, — вслух сказал Алехандро.

Гильом повернул голову и с любопытством посмотрел на деда, как бы спрашивая: «О чем ты?»

— Так, пустяки, — ответил Алехандро на безмолвный вопрос мальчика. — Ничего важного.

Неподалеку от Авиньона они погрузились на баржу и, отталкиваясь шестами, поднимались вверх по течению Роны, пока встречный поток не стал настолько силен, что не имело смысла с ним сражаться; тогда они снова сошли на берег и скакали вдоль реки, пока не добрались до деревни Вейланс. Здесь находился монастырь, где им предстояло провести первую ночь. Несколько лакеев и больше десятка облаченных в коричневые рясы монахов встретили де Шальяка поклонами, после чего он удалился в сопровождении прелата в красном одеянии и головном уборе со скошенными углами. Остальных путешественников — в том числе Алехандро и Гильома — оставили на попечение конюха; он показал им конюшню, где они должны были спать на соломе среди коней.

Сама деревня находилась неподалеку от монастыря. Взгляд Гильома приковали к себе яркие огни окон таверны, и, когда Алехандро попытался увести его в конюшню, мальчик запротестовал.

— Нам не стоит показываться на людях, — сказал ему Алехандро.

— Но, дедушка, там музыка… можно послушать? Пожалуйста!

— Нет, Гильом, никто не должен нас видеть.

— Совсем ненадолго. Там нас никто не узнает.

Он был прав, конечно; посетить таверну — в этом практически не было никакого риска. Скорее больше бросилось бы в глаза, если бы они не пошли туда. Единственными солдатами поблизости были те, что сопровождали их. Половина, при полных регалиях, осталась на страже; вторая половина, за исключением одного, отправилась в таверну, едва представилась такая возможность. Тот солдат, который пренебрег развлечением, выглядел не слишком крепким и, едва его товарищи ушли, проскользнул в конюшню, словно желая отдохнуть. Алехандро сначала хотел пригласить его пойти с ними, но потом передумал, заметив, как целеустремленно тот удалился в конюшню.

Но если это обычный папский солдат в кругу своих товарищей, почему он отказался от возможности развлечься?

Однако любопытство на лице Гильома прогнало прочь подозрения. Возбуждение мальчика не удивило Алехандро; собственная долгая скачка от Авиньона до Парижа в 1348 году в значительной степени стала для него открытием мира, и все, что он тогда видел, врезалось в память — даже те ужасы, которые лучше было бы забыть. Мальчик, которого он растил, никогда не покидал пределов авиньонского гетто, если не считать того путешествия из Парижа в Авиньон, сразу после его рождения, которое он проделал пристегнутым к груди Алехандро. Много ли знает о мире внук короля Англии?

— Ладно, — сказал он Гильому, — пойдем послушаем музыку, но ты должен пообещать мне не разговаривать с незнакомцами.

Он остановился у двери таверны и заглянул внутрь, пряча мальчика за спиной, и лишь не заметив ничего предосудительного, позволил ему войти. Глаза у Гильома стали как блюдца, взгляд метался от одной удивительной вещи к другой, жадно впитывая все. Одежду здешних женщин еврейки в гетто сочли бы бесстыдной — из-за ярких цветов и открытости нарядов. Вдобавок местные красавицы щеголяли кружевами, драгоценностями, экстравагантными шляпками и туфлями с остроконечными носками.

— Почему у этих женщин такие высокие лбы? — спросил Гильом.

— Она зачесывают волосы назад. Видишь ли, высокий лоб тут считается признаком элегантности.

— Не понимаю почему. Мне кажется, что они выглядят странно.

— Мне тоже, — согласился Алехандро.

Жизнерадостное поведение французских буржуа — пение, танцы, шумные ссоры, непринужденная болтовня — тоже чрезвычайно заинтересовало мальчика.

— Ты голоден? — спросил его дед.

— Ох, да!

— Тогда давай поужинаем.

Он взмахом руки подозвал хозяина и заказал хлеба, сыра и, для себя, кружку эля.

— Сегодня вечером ты впервые попробуешь эль, Гильом.

Тот с радостью схватил кружку, но, едва горьковатая жидкость коснулась языка, состроил гримасу.

— Мальчик правильно оценивает вкус этого пойла.

Повернувшись на голос, Алехандро увидел старика с седыми волосами и бородой; тот улыбнулся, и все его лицо пошло бесчисленными морщинами, однако взгляд голубых глаз был ясен и полон энергии.

— Мне и самому здешний эль не нравится, — продолжал он, — но приходится пить, потому что вода тут совсем непригодна для питья.

Любопытство Алехандро тут же всколыхнулось.

— Почему, добрый сэр?

Мужчина оглянулся, словно опасаясь, что их могут подслушать, но поблизости никого не было.

— Ну, просто… выпьешь этой воды и заболеешь.

Лекарь придвинулся ближе, не обращая внимания на зловонное дыхание старика.

— И какие же признаки у этой болезни?

Тот пристально посмотрел ему в глаза.

— Вы говорите как испанец.

Надо же! Алехандро считал, что после стольких лет вдали от родины все следы его происхождения стерлись. И тем не менее старик разгадал его, услышав всего пару фраз.

— Я жил во многих странах, — ответил Алехандро, осторожно подбирая слова, — в том числе и в Испании. Наверно, это отразилось на моей речи. Но, молю вас, продолжайте… как проявляется болезнь?

— Кто попьет воды, тому становится совсем худо, — сказал старик. — Не могут ничего удержать внутри, все выбрасывают, с одного конца либо с другого, если вы понимаете, о чем я.

Глаза у него посверкивали — чувствовалось, что ему нравится говорить такие неприятные вещи.

— Понимаю. Однако вряд ли такого рода болезнь можно полностью объяснить употреблением воды.

— Почему нет? Чужаки, которые приходят в нашу деревню даже ненадолго, убегают в лес, держась за животы. Чтобы облегчиться. И больше никогда тут не появляются.

— А те, кто живет здесь? Не могут же они болеть постоянно.

— А их это не затрагивает, — ответил старик. — Любопытно, правда?

— И вас?

— И меня тоже. — Он злорадно ухмыльнулся. — Но, как уже было сказано, я не пью воду. Только эль. — Он поднял кружку в знак приветствия, залпом осушил ее и вытер рот рукавом. — А вы откуда прибыли?

— Из Монпелье, — ответил Алехандро.

— Дедуш…

Под суровым взглядом Алехандро мальчик закрыл рот.

— А куда направляетесь?

— В Страсбург.

На этот раз Гильом никак не отреагировал на ложь деда.

— Долгое путешествие, — заметил старик.

— Действительно. И нелегкое.

— Ну, удачи вам. — Старик, уже заметно навеселе, наклонился поближе. — И помните — не пейте из колодца. Говорят, его отравили евреи.

С этим он встал и ушел; Алехандро от ярости буквально утратил дар речи.

Они быстро доели хлеб с сыром и вернулись в конюшню. Там не было никого, кроме щуплого солдатика. Он уже лежал, плотно завернувшись в одеяло, так что видна была лишь голова в капюшоне. Алехандро мельком отметил про себя, что сапоги солдата стоят точно между ним и местом, где мог лечь другой, носок к носку, пятка к пятке.

Слишком аккуратно… как будто солдат хотел воздвигнуть маленькую стену между собой и соседом.

И почему он не принимал участия в разговорах? Он, казалось, съеживался, стараясь стать как можно незаметнее, когда остальные болтали между собой.

Алехандро уложил Гильома на солому, но тот никак не мог угомониться, ворочался, метался; в Авиньоне, в собственной постели, он никогда себя так не вел. В конце концов Алехандро спросил его:

— Что с тобой, Гильом?

Мальчик приподнялся, опираясь на локоть.

— Мы правда едем туда, куда ты сказал?

Алехандро приложил палец к губам.

— Шшш! — Он обернулся и посмотрел на солдатика, но тот, похоже, уже спал. Тем не менее Алехандро продолжил еле слышным шепотом: — Нет, малыш, мы едем в Париж.

Мальчик понял его намек и тоже прошептал:

— Тогда почему ты сказал, что мы едем в другое место?

— Нельзя, чтобы узнали, кто мы на самом деле.

— Но почему?

Алехандро не знал, что ответить.

— В свое время поймешь, а пока прими такой ответ. Понимаю, это нелегко для тебя. Но ты постараешься?

— Да, дедушка, — ответил Гильом с нотками разочарования в голосе.

— Терпение, Гильом. Все будет хорошо.

Алехандро и самому хотелось в это верить.

Дверь на женскую половину открыла старая няня Изабеллы. Ее лицо, обрамленное жестким белым головным убором, было изборождено морщинами.

— Чего тебе, мальчик?

— Ах, добрая няня, пожалуйста, не называйте меня мальчиком. «Парень» гораздо лучше. В этом слове есть намек на скорую возмужалость.

Она с недоверием осмотрела его сверху донизу.

— Как пожелаешь. Так чего тебе, парень?

— Я хотел бы поговорить с леди Кэт, если это возможно.

— На данный момент нет. Она прислуживает принцессе.

От Джеффри Чосера не ускользнул оттенок горечи в тоне старой женщины; вообще-то он именно этого и ожидал.

— А когда, по-вашему, она освободится, осмелюсь спросить?

— Осмеливайся, чего уж, только я не могу точно сказать. Боюсь, она освободится, когда принцесса захочет, чтобы она освободилась.

— Могу я в таком случае оставить для нее записку?

Няня протянула руку. Чосер отдал ей записку, написанную заранее, в предчувствии именно такого поворота событий.

— Я буду с нетерпением ждать ответа.

Няня сунула записку в обширный рукав, моля Бога, чтобы у нее не хватило дерзости прочесть ее.

Кэт вместе с несколькими придворными дамами стояла и смотрела, как принцесса меняет наряды и выслушивает по поводу них замечания. Отвращение Кэт неуклонно росло по мере того, как высказывались эти самые «мнения» — конечно, исключительно после того, как дамам становилось ясно, что думает о платье сама Изабелла.

Одно слишком пестрое, другое слишком яркое, третье слишком унылое — среди дюжин платьев ни одно ее не устраивало. Наконец она вытащила из принесенного портными сундука и продемонстрировала всем последнее, длинное, простое, из бледного шелка цвета высушенной между страницами книги розы — нежно-розового с оттенком кремового. Подол и обшлага украшала искусная вышивка того же цвета. Прекрасная ручная работа невольно привлекла внимание Кэт, мастерство исполнения восхищало. Заметив ее интерес, Изабелла швырнула ей платье.

— Можешь надеть это платье как свадебное — ты, похоже, в восторге от него.

Кэт поймала платье и повесила на руку, расправив шелк.

— Я не собираюсь замуж, — ответила она.

— Ты, может, и нет, а вот у нашего отца есть такие планы.

— Надеюсь, они увенчаются тем же успехом, что и договоренности такого рода насчет тебя.

Двадцать изящных рук в унисон вскинулись к губам, но дамам не удалось полностью приглушить смешки, вырвавшиеся вслед за язвительным замечанием Кэт. Изабелла в ярости нахмурила брови.

— Непременно передам отцу твое восхищение его дипломатическим мастерством.

— Он мне не отец, но, пожалуйста, непременно расскажи этому человеку! С нетерпением буду ждать, как он отреагирует.

— Он отреагировал бы хлыстом по твоей заднице, будь я на его месте! — взорвалась Изабелла. — А теперь будь хорошей девочкой и надень платье. Мы хотим посмотреть, идет оно тебе или нет.

Кэт молча стояла с перекинутым через согнутую руку платьем.

— Ну же, сестра! Это мой приказ.

Поначалу, когда Кэт только привезли в Виндзор, она отказывалась выполнять приказы Изабеллы, однако охранники быстро продемонстрировали ей, что ни к чему хорошему упрямство не приведет. Она почти месяц не могла пользоваться левой рукой после того, как они «обработали» ее. И всякий раз, когда она демонстрировала пренебрежение ко всем этим издевательствам, ей напоминали об уязвимости ее сына.

Удаляясь за занавеску под щебетание остальных дам, она волокла платье по полу. Однако когда спустя несколько мгновений она вышла уже в нем, все ошеломленно смолкли.

— Ну, — заявила наконец Изабелла, — оно, похоже, идет тебе гораздо больше, чем мне. — Она встала и подошла к Кэт. — У меня сегодня приступ великодушия. Решено — на свою свадьбу ты наденешь это платье.

— Повторяю, сестра, я не собираюсь замуж.

— Посмотрим, — усмехнулась Изабелла. — А теперь из-за всех этих глупых пререканий я опаздываю на встречу со своим ювелиром. Бедняга, наверно, уже в обмороке.

Она подобрала юбки и быстро удалилась в сопровождении придворных дам, ни одна из которых, проходя мимо Кэт, не смотрела ей в глаза.

Как только они скрылись, появилась няня. Заглянув за угол, чтобы удостовериться, что их никто не может услышать, она прошептала:

— Для тебя есть послание от этого парня, Чосера.

Она вытащила записку из рукава и отдала Кэт. Та едва не порвала бумагу, стремясь побыстрее ее развернуть.

Какие события? Этот молодой человек обожает интриги, иногда даже чересчур. Ей припомнились первые услышанные от него слова, когда он увидел ее еще в Париже.

«Вы могли бы быть двойником милорда Лайонела».

Он сказал это Кэт в присутствии Гильома Каля, еще не бывшего ее мужем, когда пришел обговорить с ним его участие в бегстве Алехандро от де Шальяка. В результате Чосера самого обвели вокруг пальца, но примечательно, что он, казалось, не держал зла на Кэт. Со времени ее появления в Виндзоре он не раз разговаривал с ней. Нередко она ловила на себе его взгляд, причем, казалось, за ним стоит нечто большее, чем то, что молодой человек выражал словами.

— Няня, сколько лет месье Чосеру?

— Думаю, столько же, сколько и тебе, девочка.

В глазах этой старой женщины она всегда будет девочкой.

— А из какой он семьи?

— По-моему, они виноторговцы, из Лондона.

— Он интересный молодой человек.

— Это правда. А уж какой речистый! Попомни мои слова, он далеко пойдет.

— Наверно, ты права, нянюшка. Пожалуйста, передай месье Чосеру, что я буду рада встретиться с ним. Пусть приходит прямо ко мне, поговорим на балконе над часовней. Мои охранники смогут нас видеть, но не слышать.

Отряд остановился в лесу, далеко от круга камней. Путешественники с безопасного места смотрели, как флагелланты, в одних лишь набедренных повязках, хлестали себя и друг друга ивовыми прутьями. И точно безумные плясали среди трех столбов, вокруг которых были навалены груды хвороста. К каждому столбу был привязан человек с ярким желтым кружком на блузе, в котором было написано «ЕВРЕЙ». Пленники испускали громкие стоны. Алехандро в ужасе смотрел, как один из флагеллантов вышел вперед и поджег факелом все три погребальных костра. Сначала повалил дым, потом занялось пламя, и совсем скоро его языки уже лизали ноги несчастных.

«Мы должны остановить их!»

Однако капитан эскорта вряд ли станет вмешиваться.

«Я отвечаю за вашу безопасность», — скажет он.

Алехандро вытащил стрелу из колчана, натянул тетиву, тщательно прицелился, как учил его Эрнандес, и выстрелил. Стрела попала точно в грудь одного из пленников. Человек содрогнулся и обмяк, уронив голову.

Флагелланты повернулись в том направлении, откуда прилетела стрела. Разглядев людей в лесу, они бросились к ним, гневно потрясая воздетыми кулаками. Алехандро развернул коня, сжал его бока пятками, но тот, казалось, увяз в зыбучем песке и не мог скакать, а флагелланты были уже совсем рядом, и…

— Дедушка! Что с тобой?

Алехандро сел на соломе, чувствуя, как бешено колотится сердце.

— Дедушка, тебе что-то приснилось?

Алехандро потер лицо ладонями.

— Да, малыш.

— Что тебе снилось? Что-то плохое?

— Так вот сразу и не припомню, — солгал Алехандро, не желая пугать мальчика, которого в этом путешествии и без того ждали многие неожиданности, наверняка не всегда приятные. — Может, потом. Но похоже, это был не слишком хороший сон, и дай бог, чтобы я его забыл. — Он бросил взгляд на окно. — Уже утро, однако. Скоро и вставать пора. Уверен, месье де Шальяк захочет продолжить путь как можно быстрее.

Повернув голову, он поймал взгляд щуплого солдатика, но не успел разглядеть выражение его лица, потому что тот сразу же отвернулся.

Они умылись в тазу с холодной водой, принесенном одним из конюхов. У этого человека был с собой также мешок с яблоками для коней, но он угостил Алехандро и мальчика, которые быстро разделались с сочными плодами. Вскоре вышел де Шальяк в великолепном алом одеянии, прекрасно выспавшийся в мягкой постели. Весь отряд уже ждал его.

Француз быстро глянул в сторону Алехандро и еле заметно кивнул, когда их взгляды встретились; лекарь ответил тем же. Потом, к удивлению Алехандро, де Шальяк пробежал взглядом по лицам солдат, на мгновение остановившись на том единственном, который вчера вечером не пошел развлекаться с остальными.

«Он тоже подозревает его!»

Знамя взметнулось к темному, затянутому тучами небу, и отряд двинулся вперед, под защитой Бога и Папы. Алехандро оставалось лишь надеяться, что этого окажется достаточно.

Кэт стояла на балконе своих апартаментов в Виндзоре. Под ней, на расстоянии около двадцати футов, виднелась черепичная крыша часовни.

Спуск долгий, но если найти веревку…

А потом куда идти?

С балкона открывался прекрасный вид на внутренний двор. Там и тут из каминов поднимались к небу клубы дыма. На гребне холма росла яблоня; много лет назад, когда они вместе с Алехандро смотрели с той же возвышенной точки, он обещал Кэт повесить веревочные качели на одну из ее прочных ветвей. Кругом были разбросаны небольшие дома, где жили простые люди, так или иначе связанные с Виндзором. Они не так уж сильно отличались от тех, с кем Кэт с Алехандро приходилось сталкиваться во время скитаний по Северной Франции. Здесь тоже наверняка на огне в каминах готовились блюда из репы, а с балок свисали фазаны или гуси, заготовленные для какой-нибудь особой трапезы. И без сомнения, у всех здешних домохозяек имелись метлы — скорее всего, собственного изготовления, — которыми они неустанно изгоняли крыс и мышей или выбивали коврики, если, по счастью, таковые у них имелись. Солома в их тюфяках летом кишмя кишела насекомыми, зимой делалась влажной, а когда в конце концов заменялась новой, ее скармливали коровам — чтобы не пропадала зря. Это была в лучшем случае убогая, скудная жизнь, исполненная неуверенности в завтрашнем дне.

«А я теперь сплю на шелках, не прикасаюсь к метле и ем изысканные деликатесы. Но, ох, свобода…»

Зрелище было красивое, пленительное, в особенности на закате. Радуясь спокойному моменту и надеясь, что удастся сохранить в душе это ощущение, она позволила себе отрешиться от тягостных мыслей.

— Добрый вечер, миледи Кэт.

Повернувшись, она увидела стоящего в нескольких шагах Джеффри Чосера, симпатичного юношу со светло-каштановыми кудрями и открытым выражением лица. На нем был голубой плащ с широкими рукавами, схваченными у запястий. В руках он держал цветы, которые протянул Кэт с поклоном и улыбкой.

— И вам добрый вечер, месье Чосер. — Она взяла цветы. — Как мило с вашей стороны… такой красивый букет.

— Красота к красоте. Кому он подходит больше, чем вам?

Кэт с видимым удовольствием понюхала цветы.

— Мне было приятно получить ваше приглашение на это свидание. — Она подошла к Чосеру и понизила голос. — История повторяется, если не извлекать из нее уроков. По крайней мере, так говорит мой p#232;re, а он человек мудрый.

Молодой человек тоже сделал шаг вперед, взял руку Кэт, театральным жестом поднес к губам и поцеловал.

— Говоря «p#232;re», вы имеете в виду вашего отца короля Эдуарда?

Она горько улыбнулась и отдернула руку.

— Думаю, вы понимаете, что нет.

Она сделала жест в сторону каменной скамьи у стены балкона, на значительном расстоянии от двери, подальше от ненавистных охранников, с неотрывным интересом наблюдавших за происходящим. Они с Чосером сели рядышком.

— Ну, — продолжала Кэт, — давайте не будем тратить времени даром. Будьте любезны, расскажите, какие события вы имели в виду.

— Прямо не знаю, с чего начать, леди. — Он наклонился совсем близко к ней. — Как вам, наверно, известно, я время от времени выполняю некоторые поручения короля и королевы, если их собственные слуги по каким-то причинам не могут этого сделать. В результате я оказываюсь в положении человека… доверенного, скажем так. Посвященного в то, о чем в противном случае человек моего скромного положения никогда бы не узнал. Недавно меня призвали, чтобы написать некое послание для вашего… для короля. Естественно, я поклялся держать в секрете все, что касается королевской переписки. — Он вздохнул и помолчал, глядя на свои руки, но потом снова поднял взгляд. — Мне неприятно обманывать доверие своего патрона, но в данном случае я не в силах удержать язык за зубами. Последствия этого поступка могут быть… ужасны, так бы я выразился. Послание было адресовано самому его святейшеству, и я, как добрый христианин, страдаю вдвойне, поскольку рискую своей бессмертной…

— Понимаю, — нетерпеливо перебила его Кэт. — Вы во всех подробностях и очень красочно обрисовали возникшую перед вами проблему. — Она вежливо улыбнулась. — Вижу, вы по-прежнему не в силах сдержать свое красноречие.

Чосер покраснел.

— Прошу прощения, леди, но я испытываю естественное желание оправдать свой грех.

Кэт рассмеялась; какой забавный этот Чосер!

— В высшей степени мудро.

— Я жажду мудрости и, надеюсь, когда-нибудь обрету это качество, разумеется, не ценой собственных усилий, а исключительно по милости Божьей. Как бы то ни было, послание, продиктованное мне королем, касается как вашей сестры, так и вас. Король испрашивает позволения Папы на брак принцессы Изабеллы и барона де Куси, о котором вам кое-что известно. Но там есть и другая просьба, о том… не знаю, как лучше выразиться… о том, чтобы официально признать вас, с целью…

Чосер замолчал, увидев, как изменилось лицо Кэт.

— Миледи, вам нехорошо? Может, вы слишком долго пробыли на вечернем воздухе? Мы могли бы уйти внутрь…

Взмахом руки она отклонила его предложение и встала со скамьи.

— Он не посмеет!

Чосер тоже поднялся и поглядел ей в глаза.

— Он уже посмел. Письмо было отослано почти две недели назад. Все это время я мучился, рассказывать вам о нем или нет. Думаю, сейчас оно уже в Авиньоне и находится на рассмотрении Папы.

— Но зачем он… В смысле, какая ему выгода после стольких лет признать меня своей дочерью?

— Дочь — инструмент дипломатии для человека, желающего укрепить свое королевство. Де Куси, как известно, владеет обширными землями во Франции, так же как и его родня, в особенности один кузен, некий граф Бенуа. Наш король все еще претендует на французский трон и, наверно, хочет заявить эту свою претензию более решительно, для чего нуждается в поддержке французского дворянства. Разве может быть лучший способ для достижения этой цели, чем оказать любезность владельцу таких обширных земельных угодий, как де Куси?

Чосер оглянулся на охранников; похоже, беседа на балконе их нисколько не интересовала.

— Бенуа подонок… Как можно всячески подчеркивать свое родство с ним — это выше моего разумения. Однако де Куси, похоже, по какой-то непонятной причине очень к нему расположен. Земельные владения семьи Бенуа находятся в Бретани, хотя они и не такие обширные, как у семьи де Ре, самой влиятельной в этом регионе. Местные лорды народ непостоянный, и если король сумеет посеять среди них смуту, это поможет ему в его претензиях на французский трон. И, по моим представлениям… еще раз прошу прощения… он мог бы добиться всего этого с помощью еще одного брака. Для чего ему и нужна вторая дочь.

Не отвечая на его тираду, Кэт проговорила мрачно:

— Очень может быть, сам де Куси обезглавил моего мужа.

— Знаю, леди, и, поверьте, мне больно говорить с вами обо всем этом.

— Король уже пожертвовал одну свою дочь дипломатии, — заговорила Кэт после недолгой паузы. — Я была тогда всего лишь маленькой девочкой, но помню, как тут плакали и стенали, когда Джоанна умерла от чумы во время своего свадебного путешествия. После того как пришла весть об этом, няня не могла успокоиться, казалось, целую вечность. Она была моей единственной радостью в Виндзоре, и ее беспросветная скорбь ужасно пугала меня. — Она помолчала, глядя в небо. — С тех пор, правда, я и сама познала все глубины скорби.

После мгновенного колебания Чосер взял Кэт за руку; она не отдернула ее.

— Говорят, ваш муж был храбрым человеком.

Она посмотрела ему в глаза и увидела в них нежное сочувствие.

— Никто никогда не узнает насколько. В истории останется только де Куси, который в этом сражении защитил монархию. Все забудут, что мой муж отдал жизнь, чтобы освободить своих сограждан от цепей рабства. От него не останется и следа.

— Если не считать сына.

— Сына, — с горечью повторила Кэт. — Я не видела моего сына с того дня, как он появился на свет.

— Это такое горе, которое трудно даже представить себе человеку, не пережившему ничего подобного.

— Похоже, мудрость, которой вы так жаждете, уже нашла вас, господин Чосер. Вы поступили как настоящий друг. — Кэт подняла на него взгляд. — Хотелось бы понять, что подтолкнуло вас к такому рискованному поступку.

Чосер ответил не сразу.

— Я скажу правду — хотя, возможно, она удивит вас. Пока ваш p#232;re был в Париже, я проникся к нему восхищением. В нем чувствовалось что-то такое… безупречное, почти благородное. Он замечательный человек, и я с первого взгляда почувствовал к нему симпатию. Он очень любезно обращался со мной… гораздо лучше, чем принц Лайонел и леди Элизабет.

— Вас наказали за то, что произошло?

— Нет. Леди Элизабет злилась, конечно, но одновременно испытывала смущение. Естественно — ведь это была ее вина, она так бесстыдно флиртовала с вашим p#232;re и не проявила ни малейшего здравого смысла, ведь могла бы почувствовать, что он человек высокой морали и не станет заводить роман с замужней женщиной. — Чосер помолчал, явно в нерешительности. — Могу я говорить с вами откровенно, леди?

Его искренность позволила ей немного расслабиться.

— Истинные друзья именно так и поступают, Чосер. Говорите спокойно, прошу вас.

— Больше всего ее ужаснуло то, что к ней прикасался еврей, хотя, когда это происходило, она понятия не имела, что он еврей. Он выглядит так…

— Обычно?

— Вот именно. Так нормально. Так не похоже на еврея. В смысле, он же представительный, прекрасно держится. И он гораздо выше евреев, которых мне приходилось видеть. Такой утонченный, изящный… может, временами даже слишком…

— Ну, он человек, в конце концов. Евреи не животные, уверяю вас. И я не знаю человека, более требовательного в отношении чистоты, чем он. Они тут смеются над моей привычкой купаться каждый день, а ведь я усвоила ее от него. И он смелый! Исключительный пример истинно мужского поведения и отеческого отношения, хотя, забирая меня отсюда, он не был обязан мне ничем, абсолютно ничем. От всей души надеюсь, что мой сын по-прежнему с ним. В этом случае подлинно отцовская забота мальчику обеспечена.

— По вашему описанию, он скорее искатель приключений, чем лекарь.

— Что же, так оно и есть.

— Какую историю можно создать на основе его жизни! — со вздохом сказал Чосер. — Ну, как бы то ни было, меня не стали наказывать. Я занимаю в этой семье по-прежнему прочное положение. — Он наклонился к ней. — Если, конечно, никто не узнает о моих откровениях с вами.

— Никогда, — прошептала она и скользнула взглядом в сторону охранников, по-прежнему не сводивших с них взглядов. — Поцелуйте меня.

Чосер на мгновение отпрянул, неотрывно глядя в глаза Кэт, как бы в попытке убедиться, что она не шутит.

— Леди, я не совсем понял…

— Просто наклонитесь и нежно поцелуйте меня.

Он удивленно вскинул брови, но потом выполнил ее просьбу, с большой, по правде говоря, охотой. Взявшись за плащ Чосера, она притянула его к себе, а он обхватил ее за талию, и они слились в долгом поцелуе.

Приоткрыв один глаз, он посмотрел в сторону охранников, с интересом наблюдавших за происходящим.

В конце концов она отпустила его плащ, а он ее талию, и они оторвались друг от друга.

— Ваш поцелуй свеж, как роса на жимолости. Я счастлив, что познал его вкус. И, признаюсь, леди… я помогаю вам просто потому, что… ну, восхищаюсь вами.

Она слегка покраснела.

— Я вами тоже. Но, пожалуйста, не считайте меня бесстыдной… из-за этого поцелуя… Прошу вас, приходите ко мне и дальше, вот как сегодня, мне очень, очень нужна ваша помощь, потому что я хочу сбежать отсюда.

— Это невозможно!

— Разве вы думали в Париже, что мой p#232;re сможет сбежать от де Шальяка?

— Нет, но…

— И разве это не был искусный план?

— Должен признать, настоящий шедевр.

— Тогда воспримите это как вызов и помогите мне разработать собственный план. Вы человек умный и сумеете помочь мне!

Он невольно сделал шаг назад, не в силах оторвать от нее взгляд.

— Хорошо. Я помогу вам. Господи, спаси меня, но я не в силах устоять перед такой интригой.

Она обняла его, на этот раз без всякого притворства. И снова поцеловала в губы.

— Я никогда не смогу расплатиться с вами за то, что вы для меня делаете.

— Посмотрим. Расплатиться можно разными способами, иногда самыми удивительными.

— Спасибо от всей души. Теперь вам пора уходить, ради соблюдения приличий. Приходите завтра. У вас будет возможность поразмыслить, как выполнить задуманное.

Он поклонился и повернулся, собираясь уйти, но она взяла его руку и приложила к своей груди.

— Ваше сердце… оно так сильно бьется, — с удивлением сказал Чосер.

— Это все ваш поцелуй, — ответила Кэт. — В нем не было притворства.