"Дневник черной смерти" - читать интересную книгу автора (Бенсон Энн)

Глава 13

— А, Чосер, входите, — сказал король Эдуард.

Молодой человек отвесил глубокий поклон, выпрямился и пересек комнату для аудиенций, с интересом отметив про себя, что сейчас никого из обычных королевских лизоблюдов поблизости нет.

— Мне снова требуются ваши таланты.

— Конечно, ваше величество. Я счастлив быть…

— Да. — Король выпрямился во весь свой внушительный рост. — Без сомнения, вы счастливы.

Почувствовав неловкость, Чосер замер, стоя на великолепном красном ковре и нехарактерным для себя образом не произнося ни слова, пока король медленно обходил его. Завершив круг, Эдуард продолжил:

— Из вас получился прекрасный молодой человек. Ваши родители всегда гордились тем, как вы хорошо пишете. Поскольку наш писец занят, мы имеем возможность еще раз убедиться в этих ваших способностях.

— Благодарю, ваше величество.

— Те, кто видел вас вместе, рассказывают, что моя дочь тоже высокого мнения о вас.

«Ну вот, — подумал Чосер. — Все, как предрекала Кэт».

Он нервно откашлялся.

— Это величайшая честь — заслужить восхищение такой леди, как она.

Король улыбнулся.

— Хороша, не правда ли? Она очень напоминает мою мать, даже больше, чем Изабелла. И конечно, в ней ощущается несомненное сходство со мной, согласны?

— Безусловно, сир. И если мне позволено повторить то, что я уже не раз говорил, она просто удивительно похожа на лорда Лайонела.

— Да, в ее жилах кровь Плантагенетов проявляется столь же чудесным образом, что и у брата. — Король опустился в свое любимое резное кресло и вытянул ноги. — У меня есть планы относительно будущего моей дочери, Чосер. Планы, которые очень важны с точки зрения благополучия королевства. Совсем скоро она выйдет замуж — и, обещаю, это будет прекрасный брак. Отсюда вывод: я настаиваю, чтобы возникшая между вами привязанность не заходила дальше шутливого флирта, pass#233;-temps,^[5] если желаете, и чтобы вы не забивали ей голову признаниями в любви и прочей чепухой.

Чосер ответил не сразу.

— Конечно, сир, я выполню ваше требование. — Он снова помолчал, как бы в раздумье. — Умоляю о снисхождении, мой господин, но вы действительно считаете любовь чепухой?

— Молодой человек, сейчас не самое лучшее время для подобного рода дискуссий.

— Понимаю, ваше величество, но я задаю этот вопрос исключительно с философской точки зрения и со всем моим уважением, не желая вызвать ваше недовольство. Я спросил лишь потому, что вы и королева, ваша жена, по-прежнему проявляете — в большинстве случаев — изумительную привязанность друг к другу.

Король рассмеялся.

— Что вы в этом понимаете, Чосер? Вы еще так молоды. Когда-нибудь вы узнаете, какие разнообразные формы может принимать любовь. Что касается монаршей любви, то я не рекомендовал бы ее в качестве образца для подражания. — Затем он оставил шутливый тон. — Итак, я настаиваю, чтобы вы воздержались от каких-либо серьезных взаимоотношений с моей дочерью. Вообще-то для нее совсем неплохо, что ей время от времени уделяет внимание такой достойный джентльмен, как вы. Однако не стоит вселять в ее сердце ложных надежд, поскольку никакой роман между вами не получит моего одобрения, несмотря на все ваши прекрасные качества.

— В полной мере понимаю вас, сир, — ровным тоном ответил Чосер, стараясь сохранять бесстрастное выражение лица. — Однако позвольте мне не обрывать резко наших с ней отношений — она чувствительная молодая женщина, о чем вам, без сомнения, известно.

— Конечно. Будьте добры и ласковы с ней. Видит бог, она заслужила немного ласки после всех тех ужасов, которые ей пришлось пережить в Европе. Если бы я только знал… Ну, не стоит сейчас вспоминать горькое прошлое; мы не в силах изменить его, как сильно ни желали бы этого. Рад, что мы пришли к взаимопониманию. А теперь будьте добры взять перо, я продиктую вам несколько писем. Курьер отправляется завтра, а многое еще не готово.

Чосер писал под диктовку короля на протяжении нескольких часов; пару раз он просил разрешения остановиться, чтобы размять пальцы. Было уже очень поздно, когда он заканчивал последнее письмо, особенно длинное; и это была последняя возможность приступить к осуществлению того, что они с Кэт задумали. Он поднял взгляд, проверяя, смотрит ли на него король, и увидел, что тот устало потирает глаза. Чосер толкнул чернильницу, и на странице расплылось большое пятно.

Он вскочил и схватил пергамент, не давая пролиться жидкости. Услышав шум, король поднял голову.

— Прошу прощения, ваше величество! — воскликнул Чосер. — У меня руку свело… пожалуйста, извините мою неловкость. — Он показал королю испорченную страницу. — Я перепишу это письмо сегодня ночью и принесу вам, чтобы запечатать.

Король хмуро смотрел на испорченный пергамент.

— Хорошо, но принесите его пораньше утром. Задерживать курьера нежелательно.

— Непременно, сир.

Чосер пошел к секретарю, взял у него два листа чистого пергамента, другую чернильницу и покинул королевские покои.

Сейчас у двери Кэт стояли два новых охранника, сменив тех, кто проводил с ней большую часть времени. Оба ни словом не возразили, когда он постучал в дверь и замер в ожидании.

Кэт сама открыла дверь.

— Ваш урок письма, леди. — Чосер продемонстрировал ей пергамент и чернильницу. — Я исправил ошибки. Его величество остался недоволен и посоветовал нам с вами разобрать их. — Увидев по ее лицу, что она сбита с толку, он добавил: — Немедленно.

Она бросила взгляд на охранников; они не проявляли никакого интереса к Чосеру, имевшему репутацию чересчур манерного молодого человека.

— Ну, раз король настаивает, — сказала она, поняв в конце концов хитрость Чосера.

Он вошел, и она закрыла за ним дверь. Взяв Кэт за руку, Чосер повел ее в дальний конец комнаты, шепча на ходу:

— Курьер отбывает завтра утром, поэтому у нас мало времени. — Он кивнул на пергамент и чернильницу. — Скажите, что именно вы хотите сообщить вашему p#232;re.

Она не колебалась ни мгновения, поскольку давно уже все продумала.

— Напишите ему, что мы встретимся у дубов. Первого мая, в день праздника.

Чосер уселся за ее письменный стол и принялся строчить, время от времени останавливаясь, чтобы подобрать нужное слово или соскрести уже написанное и заменить другим. Несколько раз он задавал Кэт вопросы, касающиеся того места, где она хотела встретиться с Алехандро. Закончив, он протянул ей лист. Кэт взволнованно пробежала взглядом по строчкам.

— Да это же стихотворение! — воскликнула она, закончив чтение. — Я бы никогда до этого не додумалась.

— Я старался писать искаженным почерком. Прошу прощения за каракули.

— Он поймет! — воскликнула она. — Это все, что имеет значение. Вы чудо, Чосер. Поистине чудо.

С пылающим от восхищения лицом она вернула ему пергамент.

Он аккуратно скатал его и сунул в рукав.

— Отправится с завтрашним курьером. — Чосер взял руку Кэт в свою. — Но прежде чем я уйду, есть еще одна проблема. — Он на мгновение заколебался. — По-видимому, мы достаточно убедительно изображали влюбленных. Как вы и предсказывали, король отчитал меня.

— Ну, именно этого мы и ожидали… или, точнее, на это надеялись.

Чосер вздохнул и повесил голову.

Кэт протянула руку и легким движением пальцев приподняла его лицо за подбородок. Их взгляды встретились.

— Это неправда — что мы только изображали.

— Ах, дорогая Кэт, услышать от вас такое… у меня вся кровь взыграла!

Теперь настала очередь Кэт тяжело вздохнуть.

— Мы знали, что это должно случиться, но оттого ничуть не легче. Мое восхищение вашим мужеством и вашей преданностью безгранично.

— Вы мне льстите. Чтобы такая леди восхищалась мной! Нет, это невозможно.

— Я восхищаюсь вами сейчас и буду восхищаться всегда, мой дорогой, дорогой друг.

Чосер постоял, наслаждаясь ее похвалой, но позволить себе затягивать это удовольствие он не мог.

— Я получил разрешение не прерывать наши отношения резко, чтобы не причинить вам боли. Мы можем встретиться еще пару раз, чтобы окончательно уточнить детали нашего плана. Но нужно проявлять осторожность, а иначе король вообще запретит мне встречаться с вами.

— Сбежав отсюда, я, возможно, никогда больше не увижу вас, — с грустью сказала Кэт.

Чосер обхватил ее руками за талию.

— Когда вы выберетесь отсюда, встретитесь с сыном и окажетесь в безопасном месте, моя дружба, наверно, будет вам ни к чему. Эта мысль меня и печалит, и радует.

— Радость и печаль часто идут рука об руку. Когда я вырвусь из этих стен, мне по-прежнему будет недоставать вашего общества. Вы умеете вызвать у меня улыбку, даже здесь. Представьте только, как я буду улыбаться, когда оковы спадут с моего сердца.

— Отныне этот образ станет моей целью, — сказал Чосер. — А теперь вдохновите меня, чтобы я лучше выполнил свою задачу.

Он притянул Кэт к себе, поцеловал в губы и, не чувствуя сопротивления, крепко прижал к себе.

Когда на следующее утро Чосер явился к королю, он увидел его силуэт на фоне узкого окна, сквозь которое в комнату лился солнечный свет. Такое освещение невыгодно подчеркивало выступающий живот и сутулость монарха. Молодой человек откашлялся, чтобы привлечь к себе внимание.

Не глядя на него, король произнес:

— Доброе утро, Чосер.

— И вам тоже доброе утро, ваше величество. Я в точности скопировал испорченное письмо. Можно запечатать его для вас?

Перед королем лежали официальные бумаги. Стопка еще не прочитанных была гораздо выше той, с которыми он уже покончил.

— Надеюсь, вы не вставили в текст объявление кому-нибудь войны.

— Нет, сэр.

Чосер рассмеялся, немного нервно.

— Хорошо, вы знаете, где печать.

Торопясь, чтобы король не передумал, Чосер подошел к секретеру.

— Позвольте мне самому отнести письмо курьеру. Ведь задержка произошла из-за моей неловкости.

— Очень великодушно с вашей стороны, господин Чосер. Мой слуга поблагодарит вас за то, что вы избавили его от хлопот.

— Счастлив быть полезным, сир.

Он вышел из комнаты, унеся одно письмо в руке, другое в рукаве. И оба были запечатаны королевской печатью.

На деревянной скамье в ряд стояли котелки, мензурки и измерительные устройства. В углу с деревянной подставки свисал полный человеческий скелет. Повсюду лежали изображения внутренних органов человека, сделанные рукой де Шальяка, — как тот рисунок, который Филомена показывала Алехандро в библиотеке. Он стоял в центре всего этого, восхищаясь увиденным.

Вошла Филомена и одарила его улыбкой. На ней было простое голубое платье, а поверх него фартук с множеством глубоких карманов.

— Великолепное утро, — сказала она. — Спасибо Господу за него.

Он взял ее за руку.

— Спасибо Господу за то, что ваши губы так нежны.

— И ваши. — Встав на цыпочки, она поцеловала его. — Никогда не думала, что это может быть так приятно! А теперь нас ждет еще одно удовольствие — вместе делать общее дело.

— Не устаю дивиться своей удаче. — Алехандро снова с изумлением оглянулся. — Здесь есть все, что нужно, и даже больше того. Остается дождаться лишь хозяина, чтобы начать.

— Ах! — воскликнула Филомена. — Де Шальяка сегодня с нами не будет. Он все еще в постели, отдыхает.

В первый момент Алехандро почувствовал разочарование, но потом это чувство уступило место радости от понимания того, что он весь день проведет наедине с Филоменой.

— Тогда давайте приступим.

Перед ними на столе лежали первые страницы, которые требовалось проверить и исправить. Вскоре в их работе возник определенный ритм; Алехандро читал текст, по одному абзацу за раз, и потом они обсуждали, насколько точно передана мысль. Филомена вносила поправки; позднее де Шальяк должен был просмотреть их. Некоторые выражения казались им не совсем понятными для тех, кто знал де Шальяка не так хорошо, как они. Иногда удавалось найти более подходящие слова, чтобы выразить ту же мысль, иногда нет.

Как лучше сказать? Разрастания, выпуклости, шишки? Они прикидывали так и эдак и в конце концов остановились на первом слове.

Время от времени Алехандро уходил к Гильому, чей новый приятель производил приятное впечатление. Алехандро слегка задевало, что мальчик, казалось, теперь не скучает по дедушке. Однако одновременно это позволяло полностью отдаться работе; они с Филоменой засиделись до позднего вечера и поужинали прямо в кабинете, когда все остальные обитатели особняка, включая самого де Шальяка, уже спали.

Каждый день, закончив работу, они приводили в порядок инструменты. Как-то вечером, когда Алехандро мыл их, прежде чем убрать, его взгляд остановился на Филомене, складывающей бумаги, над которыми они работали сегодня. Она не замечала его взгляда, поскольку звяканье металла продолжалось. И, глядя на нее, он внезапно осознал, что знает эту женщину почти так же хорошо, как если бы они были знакомы уже сто лет.

«Вот так муж и жена должны вместе проводить время», — подумал он.

На мгновение он мысленно вернулся к Рахили, так преданно служившей его семье в Авиньоне. Сколько раз отец настаивал — нет, приказывал! — чтобы он женился на ней? И не счесть. В глубине души Алехандро понимал, что она была бы ему хорошей, преданной женой. И отец был прав — со временем он и сам проникся бы к ней добрыми чувствами. А уж в том, что она надеялась на такой исход, он никогда не сомневался.

И все же он никогда по-настоящему не любил ее; по крайней мере, не настолько, чтобы это позволило бы просить ее разделить с ним тот остаток изломанной жизни, который ему еще предстоял. Любовь к Адели… это было совсем другое. Она зародилась и жила в той части его сердца, о которой он прежде и не подозревал. Он знал — такого чувства больше ему никогда не испытать. Тогда все слилось воедино: страшное, опасное время; то, как их неудержимо тянуло друг к другу; его собственная юношеская неискушенность. И повторное сочетание всех этих условий невозможно. Однако Филомена была ему другом и по разуму, и по душе. Время, проведенное вместе с ней, воспринималось как бесценный дар судьбы; совершенно новое, никогда прежде не изведанное ощущение.

Она подняла взгляд от бумаг, увидела, что он смотрит на нее, улыбнулась, и… на один краткий миг Алехандро позабыл, как ему недостает дочери.

Когда на следующий вечер де Шальяк вызвал его к себе, Алехандро решил, что речь пойдет о том, как продвигается работа над «Хирургией». Однако, увидев выражение лица своего наставника, тут же понял, что причина в ином.

На позолоченном эмалированном подносе в изножье постели лежало письмо. Печать была сломана. Де Шальяк движением подбородка указал на письмо.

— Прочтите.

Алехандро взял письмо, осмотрел печать и поднял взгляд на де Шальяка.

— Оно пришло в середине лета тысяча триста сорок девятого года, — продолжал тот. — Прочтите его и узнаете мнение короля Англии о вашем с Кэт бегстве.

Алехандро развернул пергамент и углубился в чтение. Письмо было написано изящным почерком на придворном французском и начиналось с обычных витиеватых приветствий, по которым он лишь скользнул взглядом. Тон письма нельзя было назвать дружественным, но в нем не ощущалось подлинного негодования.

— Сомнительного происхождения, — вслух произнес Алехандро, подняв взгляд на де Шальяка. — Какое деликатное выражение.

Он снова вернулся к чтению.

— Другими словами, он может использовать случившееся против вас, когда сочтет, что это ему выгодно, — догадался Алехандро.

— Да, это была козырная карта, — подтвердил де Шальяк, — но король так и не успел использовать ее. Клемент умер прежде, чем он сделал свой ход.

— Но почему, недовольный вашими действиями, он не поднял этот вопрос со следующим Папой?

— Иисус сказал: «Кесарю кесарево». Тот же принцип применим и здесь. Как человек другой веры, вы, возможно, незнакомы с ним.

— Так получилось, — ответил Алехандро, — что я читал этот отрывок с Гильомом, когда он изучал вашу Библию.

— В высшей степени достойно одобрения, коллега, что вы проявляете широту и терпимость, занимаясь образованием мальчика. Сам я на такое был бы неспособен, окажись я на вашем месте. Как бы то ни было, нового Папу очень мало интересует рассмотрение проблем вроде той, о которой говорится в этом письме. Он предпочитает создавать свои собственные, что вполне предсказуемо. Со смертью Клемента Эдуард утратил свой шанс.

Алехандро быстро дочитал письмо. Там сквозили неясные угрозы отмщения, если девочка не будет возвращена, но в целом оно было гораздо менее резким, чем он ожидал.

— Создается впечатление, что в те времена он был рад избавиться от нее, а его протесты скорее предназначались для оказания давления на Папу.

— Действительно. Однако обстоятельства изменились, как они имеют скверную привычку делать.

— И теперь, когда она может оказаться полезной для него, он заполучил ее.

— Да, но ненадолго, смею надеяться.

Де Шальяк пошарил под покрывалом, выудил оттуда другой пергамент и положил его на поднос.

— Это послание пришло чуть раньше вечером, когда вы работали с Филоменой. Естественно, мне не хотелось отрывать вас. По-моему, оно предназначается вам, хотя снаружи написано мое имя. Оно тоже из Англии и, что любопытно, запечатано королевской печатью.

Алехандро взял пергамент с подноса и повертел в руках, как бы пытаясь удостовериться, реален ли он или является всего лишь плодом его воображения.

Де Шальяк решил эту проблему за него.

— Откройте и прочтите, — предложил он.

Алехандро медленно развернул одну-единственную страницу, бросил на нее быстрый взгляд и тут же удивленно посмотрел на де Шальяка.

— Но оно на английском! Кто… как…

— Понятия не имею, поскольку сам я этим языком не владею. И хотя письмо запечатано печатью Эдуарда, мне почему-то кажется, что сам он не в состоянии написать такое. Не исключено, конечно, что в преклонные годы он начал проявлять научные склонности и интерес к языку, на котором говорит низший класс его королевства, но мне в это плохо верится. Отсюда я делаю вывод, что письмо предназначается вам, и если это не так, если оно все-таки адресовано мне, я все равно нуждаюсь в вашей помощи, чтобы ознакомиться с его содержанием. Читайте же, коллега, и расскажите, что там такое… я сгораю от любопытства!