"Балканский тигр" - читать интересную книгу автора (Черкасов Дмитрий)

Глава 10. «DIE HARD».

Хирург открыл внутреннюю дверь бункера, соединяющего лабораторию с общим коридором, и услышал характерное шипение воздуха. Давление в научно исследовательском блоке было немного выше, чем снаружи, чтобы воздушными потоками не занесло внутрь микробов. Компрессорами, ответственными за требуемое давление, управлял компьютер, расположенный на верхнем этаже комплекса. В последнее время один из четырех механизмов немного барахлил, и сейчас двое техников копались в схеме.

Ясхар стоял у лабораторного стола и молча просматривал записи за прошедшие сутки. Хирурга он раздражал своей невозмутимостью и полнейшим неуважением ко всему персоналу подземной базы. Начальник службы безопасности мог без стука входить в любое помещение, рыться в личных вещах, разрешать или не разрешать включать радио, устанавливать меню в маленькой столовой, произвольно менять помощников и лаборантов.

Врач закашлялся. Он был хронически простужен, ибо условия жизни в подземных тоннелях ничуть отель-люкс не напоминали: сквозняки, низкая температура, высокая влажность… Особенно сильно его продувало, когда приходилось подолгу торчать в главном коридоре и следить за уничтожением отходов. Давно пора заделать эти чертовы проемы по бокам, но постоянно не хватает ни людей, ни строительного материала. Боковые тоннели вели в никуда, в огромные пустые помещения бывшего бомбоубежища, которыми никто не пользуется. Похоже, никто даже не знает толком их расположения. Нуждам всего коллектива служит не более пяти процентов от общей площади подземного лабиринта.

Ясхар неторопливо повернулся к вошедшему.

— Вы опять копаетесь в моих записях? — Хирург опустился в вертящееся кресло — Если вам так важно знать их содержание, то давайте я буду делать ксерокопии…

— Это не обязательно.

Они беседовали по-английски: Хирург не знал албанского, а Ясхар не говорил на родном языке врача.

— Вы что нибудь выяснили насчет новой партии?

— Да, — бесстрастность и пустые глаза Ясхара могли взбесить кого угодно. — Послезавтра.

— А не забыли, что мне нужно больше объектов?

Что сербских, что всех иных привозимых ему детей Хирург называл только «объектами». Не «пациентами», не «младенцами», не «хомосапиенсами». Вполне нейтрально: «объекты».

— Не забыл. Собрано тридцать единиц. Когда вы избавитесь от предыдущей партии?

— Придется подождать, — врач перелистнул блокнот. — Цикл закончится к третьему мая.

— На базе одновременно будут находится две партии, — напомнил Ясхар. — Вы не можете закончить с первой раньше?

— Не могу! — разозлился Хирург. — Если вы сумеете ускорить выработку вещества, то — милости прошу! Становитесь к столу и действуйте. А лично я не в силах изменить законы биохимии… Еще пять суток. Разместите новые объекты в седьмом блоке.

Албанец нахмурился. Младенцев придется селить вместе с матерями, а это является нарушением сложившейся традиции. Сербок к тому же понадобится кормить, чтобы у них не пропало молоко. На искусственное кормление объекты переводились только в начале самого производства.

— Вы гарантируете, что закончите с этой партией до третьего числа?

Хирург злобно посмотрел на Ясхара.

— Естественно. А вы что, сомневаетесь в моей профессиональной пригодности?

— Нет, — безразлично ответил албанец. Если б он усомнился, то врача давно бы не было в живых. Но оценка действий Хирурга находилась вне его компетенции, все научные вопросы обсуждались только с появляющимся раз в три месяца представителем Пентагона. Ясхар присутствовал на этих встречах, однако не понимал и половины из обсуждаемых вопросов. Собеседники обменивались мудреными терминами, и начальник службы безопасности даже не пытался прислушиваться. Его делом было доставить на базу и вернуть обратно вверенного ему человека. И все.

— Что нибудь еще? — спросил Хирург.

— Да. Когда в последний раз тут были посторонние?

— К примеру, сейчас, — врач ткнул пальцем в техников. — Прихожу, а они уже здесь. Я не знаю, кто из ваших людей заходит сюда в мое отсутствие.

— Мои люди не посторонние. Я имею в виду «носильщиков».

— Недели три назад. Посмотрите свой график доставки объектов, — буркнул врач. — Когда здесь находятся люди с поверхности — я отсутствую. И вам это известно.

— Ваши бумаги всегда в сейфе?

— Не обязательно. Графики и распечатки приборов могут лежать на рабочих столах. Но непосвященному в них не разобраться…

— Вот это, например, что? — Ясхар показал врачу листок с изломанной кривой, обсыпанной по краям мелкими точками.

— Диаграмма насыщения С-раствора.

— Если подобное попадет в руки специалиста, что он сумеет из этого извлечь?

— Ничего, — Хирург зевнул. — Показания самописца, могущие означать что угодно. Особенности протекания химической реакции, фермеитирование образца, скорость коагуляции или рост удоя коровы… Тысяча и одно предположение. На бумаге не указано, какой именно раствор сертифицируется и по каким параметрам.

— А эти цифры наверху листа?

— Время суток и номер прибора. Они понятны только мне. Ежедневно в мире производятся сотни тысяч подобных графиков и схем. Если не миллионы. Вам давно пора уяснить, что безотносительные и неполные научные данные не раскрывают сути эксперимента. Только сертификат качества или описание самого процесса. Чего у нас нет. Мне не нужно составлять паспорта на конечное сырье.

— И все же постарайтесь убирать бумаги в сейф.

— И не подумаю! — нахохлился врач. — Они мне нужны для работы. А ежедневно раскладывать сотни листов по порядку я не собираюсь. Лучше сделайте так, чтобы в мою лабораторию не заходили посторонние.

— Уже сделано, — Ясхар склонил голову. — Объекты будут доставляться только моими людьми.

— Вот и хорошо. У вас все? Тогда, с вашего разрешения, я займусь делом.

Албанец несколько секунд постоял молча и вышел, оставив техников налаживать компрессор. У него было занятие поважнее, чем следить за двумя проверенными бойцами.

Ясхар покурил у лифта вместе с караульными, перекинулся с ними парой слов. Дежурная смена, как обычно, кисла со скуки. Никто из посторонних даже теоретически не мог появиться на базе, единственный вход был замаскирован и охранялся расчетом крупнокалиберного пулемета. На внутренних постах солдаты проводили время за игрой в нарды либо курили короткие трубочки. Больше заняться было нечем.

Он спустился на самый нижний этаж, проследовал по извилистому коридору и толкнул дверь каземата, в котором восемь привязанных к стульям «носильщиков» ожидали своей участи. При них неотлучно дежурил помощник Ясхара.

Албанец неторопливо вытащил узкий нож и приступил к допросу.

— Неужели ничего нельзя сделать? — удивился Дмитрий — старинный приятель Вознесенского, с которым они встретились в кафе у Московского вокзала.

— Стена, Димон. — Иван с удовольствием отпил кофе. — Меня же самого пытаются выставить дураком. Типа того, что я сам с кем-то подрался. Да еще был подшофе…

— А МИД?

— Что МИД? Ну, послала следователь запрос, а толку? Консульство его переправило в Госдеп. — Вознесенский оперся локтями о столик. — А там год решать будут, давать ответ или нет…

— Блин! Но эти уроды же — наши граждане! Какое отношение они имеют к Госдепу? — возмутился Дмитрий.

— По штатовским меркам — самое прямое. Они работают на американцев. То есть стоят как бы выше остального быдла. В смысле — нас.

Приятель Вознесенского помял пальцами подбородок. Конечно, жизнь в России учит мужественно переносить удары судьбы и не удивляться самым дичайшим экивокам власти, но всему есть предел. А ситуация с кучкой ублюдков, избивших невиновного человека и скрывающихся под защитой звездно-полосатого флага, выходит за пределы даже перманентного российского бардака. Будь на месте охранников американского консульства обычные «бакланы»[30], если возбуждено уголовное дело, им бы в два счета нацепили бы наручники и притащили в участок.

— Нехорошо, — констатировал Дмитрий после недолгого раздумья. — Дядя Сэм еще не Господь Бог. И по рылу этим хлопцам настучать не возбраняется.

— Морду ты им всегда успеешь пощупать. Лично я в настоящее время собираюсь действовать только по закону. Если не поможет обращение в МИД, буду жаловаться в прокуратуру города.

— А смысл? — Собеседнику, имеющему богатый опыт в подобных делах, было хорошо известно и о возможностях правоохранительных органов, и о трудолюбии работающих там сотрудников. — Придет ответ, что твое дело поставлено на контроль таким то чиновником. Результат — ноль. Тут надо что то другое придумать…

— Димон, я тебя прошу, не надо, — взмолился Вознесенский, отлично знающий методы своего коротко стриженного визави. — Еще не хватает, чтоб ты пошел расстреливать консульство.

— А чего? Вон пацаны в Москве по посольству шарахнули из «Мухи», и ничего. Сразу бабки получили…

— Какие бабки? Ты о чем?

— А-а, ты ведь не в курсах! — обрадовался верзила. — Это еще в девяносто пятом было. Короче, там запутка одна произошла — хрен моржовый, что помощником атташе по культуре работал, пообещал братве решить вопрос с магазином на Бродвее. Взял капусту и попытался закосить под дурака. Типа у него дипломатическая неприкосновенность. Ну, пацаны и показали, как у нас кладут на неприкосновенность. Взяли гранатомет и жахнули по посольству. Потом позвонили этому дурику и объяснили, что вторая граната полетит ему в окно. Вот и все. На следующий день чудик бабки приволок обратно…

— Здесь так не выйдет, и не думай, — Иван покачал головой. — Это же не разборка по поводу денег. Нам просто показывают наше место. Дескать, кто работает на штатников, тот неприкасаем. А кто, вроде меня, пытается выступать против их политики, будет бит.

— Вольфыч выступает, — напомнил Дмитрий.

— Я не Вольфыч, у меня охраны нет. Да и не в выступлениях дело… Точнее, не в их наличии. Дело в теме. Я по поводу Югославии написал и книгу, и массу статей. Причем задолго до того, как там началась война. Проводил четкие аналогии отношения Штатов к разным национальностям — сербов давят всегда, а хорваты и албанцы постоянно правы. Независимо от конкретной ситуации, от того, кто начал конфликт… С историческими примерами, фотографиями, свидетельствами очевидцев. Естественно, незамеченным это не осталось. Для америкосов такая литература крайне опасна — разрушает образ гуманного миротворца. Они ведь до сих пор нас боятся, хоть и пытаются скрывать… Когда «Голоса Сербии» вышли первым тиражом, ко мне в гости вдруг заявилась знакомая американка. Лет пять не виделись, даже не переписывались! А тут нашла адрес и приехала. Предложила участвовать в получении какого-то там гранта по журналистике. Купить хотели… А когда не выгорело, стали по-другому действовать.

— Ты наших журналюг к этой фишке не привлекал?

— Было дело. Про то, как мне морду набили, программа «Криминал» репортаж делала. Брали у меня интервью, снимали здание консульства, порывались поговорить с пресс-атташе… Даже у следователя выудили материалы проверок. А спустя неделю говорят: так, мол, и так, изложенные вами факты не подтвердились. И передачи не будет…

— Хороша аргументация. И что ты?

— А что я? — Иван допил кофе. — Приватно спросил оператора, что за фигня. Оказалось, ведущей так понравилось в американском культурном центре, что она тут же решила с янкесами не ссориться. А сотрудничать и снимать передачи о крутых штатовских копах. Купили, короче…

— Культурный центр, говоришь? — задумчиво протянул верзила. — Это уже интересно…

Ясхар вышел в коридор и устало опустился на скамейку у стены.

Допрос ничего не дал. Никто из «носильщиков» не признался в изготовлении двух ксерокопий неизвестных документов, несмотря на то что албанец применил к ним наивысшие степени устрашения. Да и по настоящему удалось допросить только двух первых косоваров — остальные впали в истерический ступор ровно через двадцать минут, и начальник службы безопасности понял, что ничего от них не добьется.

Поэтому он просто перерезал им глотки и кивнул своему помощнику, чтоб тот смыл кровь и спустил трупы по специальному желобу.

Двоих из носильщиков пока обнаружить не удалось.

Один вылетел из Македонии вместе с группой англичан и пропал. С ним пропали и натовские военные. Второй подхватил вирусный гепатит и сейчас лежал в инфекционном бараке городской больницы Тираны.

Тот, что исчез бесследно, славился изворотливостью и, узнав о судьбе своих бывших товарищей, мог, в принципе, раствориться среди беженцев или удрать за границу. Другой был туп настолько, что не умел даже пользоваться пультом дистанционного управления телевизором. Вряд ли он позарился бы на документы из лаборатории. На листках не было портретов президентов, и они не были зелеными. А другие бумажки его не интересовали.

Если отбросить вариант с пришлыми, то в главные подозреваемые попадают Хирург и его лаборанты. Конечно, из чувства самосохранения они могли изготовить ксерокопии документов, чтобы в будущем иметь гарантию неприкосновенности.

Однако смысла в таком поступке Ясхар не видел.

Врачи не выходили за пределы базы; отправить письмо было невозможно, прятать документы внутри горы — бессмысленно. Тем более что именно врачи являлись исполнителями и по всем законам отвечали за происходящее. Не Ясхар втыкал младенцам иголки в вены, накачивал их препаратами и извлекал у них органы для трансплантации. Он всего лишь занимался охраной объекта и доставлял живой товар. То есть — был соучастником, но никак не палачом.

Хотя сербов, расшифруй то местонахождение базы, это бы не волновало.

Ясхар передернул плечами.

В открытый бой с югославской армией, тем более с сербским спецназом, албанца не тянуло. И очень ему не хотелось, чтобы кто нибудь когда нибудь узнал о его роли в эксперименте. Ибо тогда бедного начальника охраны найдут где угодно. И американцы тут же от него открестятся, невзирая на гражданство. Подобные истории оканчиваются хорошо только в кино. На практике провалившегося агента никто не прикрывает.

Впрочем, скоро весь этот ужас останется в прошлом.

На завтра назначена передача боеголовки. Деньги получены и припрятаны в одном из коридоров неисследованной части лабиринта. Пятьдесят целлофанированных блоков по сто тысяч долларов в каждом. Ровно пять миллионов. Или пятьдесят килограммов нарезанной бумаги с водяными знаками.

Пропуск в другой мир.

Мир без войны.

Без страха перед будущим.

Без кислой рожи Хирурга, без его вечно потных рук.

Без обязательств перед ЦРУ.

Без скрипа зубов по ночам.

Без опасений перед шальной пулей.

Без подозрений в адрес помощника, бойцов, начальства, случайного попутчика…

Сказывались двадцать лет жизни в постоянном напряжении.

Ясхар понимал, что еще немного, и превратится в параноика. И тогда исход один: на стол к Хирургу, чтобы тело с мертвым мозгом послужило образцом для какого нибудь очередного изыскания.

Деньги же меняли все. Ради суммы, ждущей его в мрачной тишине скальной трещины, Ясхар был готов еще немного потерпеть.

Эта партия детей будет последней. И последние дни наступали для подземной базы. Прибывший американец из Пентагона обнаружит на месте лаборатории только нагромождение камней. Или лучше дождаться его?

Ясхар пока не решил. Вероятно, более перспективно взорвать скалу, когда приедет инспектор. Американцы будут вынуждены очень осторожно, не привлекая внимания, расследовать подробности инцидента. А лишние два три дня форы албанцу не помешают.

Хотя невозможно доказать, что в момент взрыва его не было на базе. Полторы тонны пластиковой взрывчатки превратят лабораторию в пыль, а обрушенные перекрытия не дадут пробиться дальше верхнего этажа. В любом случае, чтобы разобрать завалы, потребуется года два.

Тогда как уже через шесть месяцев у Ясхара будет новое лицо. В элитных швейцарских клиниках, больше похожих на пансионаты, чем на больницы, о происхождении денег не спрашивают. И делают человеку такую внешность, какую он заказывает. Мало ли прихотей у богатых!

Конечно, следы придется попутать и после клиники. Но с деньгами это легче, чем без них.

Албанец встал, с удовольствием потянулся и направился к лифту. Надо подготовить для приема объектов блок номер семь.

Владислав разложил на капоте карту и зеленым фломастером нарисовал возле линии, обозначающей дорогу, маленький трилистник, в точности повторяющий изображение марихуаны с агитационного плаката из наркологического диспансера.

Потом прикинул дальнейший путь.

«Так. До Орлате около пятнадцати километров. Но в город мне путь заказан, даже с флагом на капоте и криками „За великую Албанию!“. Замочат тут же, как только свяжутся с натовским командованием. Соответственно, Орлате трэба объехать. И лучше всего с юга… Тут очень приличные проселки. Однако через реку переправляться все равно придется. Интересно, мосты там есть? Судя по карте — да. А на самом деле? Ну, поживем — увидим…»

Рокотов завел двигатель, еще раз обругал правостороннее управление и медленно двинул дальше.

Через пять километров свернув на узкую, пролегающую сквозь редкий лесок дорогу, биолог приободрился. Ям и колдобин не стало меньше, но заметно поубавилось воронок от снарядов. И немудрено — в смысле сокрытия среди жиденьких сосен и акаций воинского контингента лесок не выдерживал никакой критики, и югославская артиллерия по нему не била.

Проехав километра три, Влад заметил некий темный предмет на дороге и остановился.

У самого поворота поперек обочины лежал труп.

Рокотов распахнул дверцу и скользнул в придорожные кусты, держа наготове автомат. Двигатель он не глушил, но даже если бы мотор не работал, то тишина вокруг говорила сама за себя. Человека убили недавно, однако убийцы успели уйти на приличное расстояние. Иначе заполошенно орали бы лесные птицы, напуганные выстрелами или криками. Природа очень чутко реагирует на смерть.

Влад осторожно приблизился к трупу. То была женщина лет тридцати, в темно синем платье. В спине зияли дырки от пуль. Натекшая в пыль кровь успела свернуться.

«Часа два назад убили», — прикинул путник, не прикасаясь к трупу: не обязательно ощупывать мертвое тело, чтобы определить приблизительное время смерти.

Рокотов попытался понять, откуда стреляли. Это оказалось несложно — женщина бежала вон оттуда, где примяты кусты и сломаны ветки. Метрах в десяти от обочины он обнаружил россыпь гильз.

« „Калашников“, калибр пять сорок пять… Женщина по виду славянка. — Влад подошел к машине, выключил мотор и достал карту. — Ближайшее жилье в четырех километрах. Долгонько она бежала… Хотя… Если она местная — а других здесь не водится, — могла пробежать и больше. Черт! Не было печали. Придется объезжать и хутор. По карте хрен сориентируешься, тропинки тут не указаны. Болот нет, и то ладно. Как нибудь прорвемся».

Вездеход медленно пополз вперед.

Когда до хутора осталось меньше километра, «лэндровер» съехал с дороги, перевалил через два пологих холма, объехал озерцо, напрочь затянутое зеленой ряской, и замер у подножия каменного столба.

Далее придется идти пешком, чтобы разведать дальнейший путь.

Рокотов нацепил куртку с албанской эмблемой, оставил в автомобиле «Калашников» и, вооруженный биноклем, забрался по уступам на верхушку песчаного параллелепипеда.

С ровной площадки окрестности были видны как на ладони. Желтая лента дороги, белые стены трех длинных строений, зеленые прямоугольники грядок, сероватая гладь узкой речушки, коричневый утоптанный двор, окруженный частоколом новенького забора. Сельская идиллия.

Однако с первого взгляда на ферму стало понятно, что во дворе происходит нечто отнюдь не пасторальное.

Отряд боснийского наемника Алии, сражавшийся на стороне Армии Освобождения Косова, ворвался на ферму Велитанличей около полудня, когда крестьяне уселись за обеденный стол. Старый Збран только собрался прочитать молитву, как с трех сторон выскочили бородатые грязные люди с автоматами наперевес.

Первым отреагировал отец Платон, батюшка из церкви неподалеку, уничтоженной натовской ракетой, которого неделю назад приютила фермерская семья. Невзирая на возраст и грузное телосложение, священник стремительно выскочил вперед и закрыл собою онемевших крестьян.

— Здесь нет солдат! Только мирные люди!

Один из боснийцев ударил Платона автоматным прикладом в подбородок, и батюшка рухнул на землю, зажимая руками рассеченные металлической накладкой губы.

Сын Зорана Билан, схватив огромный черпак, замахнулся на ближайшего к нему бородача, но был сбит с ног двумя бросившимися ему на спину бойцами Алии.

Началось избиение.

Фермеров — и детей, и женщин — колотили прикладами и ногами, загоняя под стол, выворачивали руки и ломали ребра носками тяжелых ботинок.

Только чудом Душанка, младшая дочь Зорана, вырвалась из кольца террористов и понеслась к лесу. Двое боснийцев бросились в погоню…

Наконец избиение прекратилось. Потные, задыхающиеся бойцы Алии связали окровавленных людей и затолкали в амбар. После чего приступили к грабежу.

Кузов подъехавшего грузовичка постепенно наполнялся мебелью, посудой, телевизором со спутниковой антенной, коврами, магнитолой, ворохом одежды, столярным инструментом. Боснийцы сновали по постройкам, словно оголодавшие тараканы, отламывая все, что могли отломать, разбивая неприглянувшиеся вещи и обмениваясь веселыми возгласами.

Главное развлечение с пленными сербами было впереди.

Вернулись отправившиеся в погоню бойцы и радостно доложили, что девка далеко не убежала. Пули оказались быстрее.

Алия по хозяйски оценил сваленное в грузовичок имущество. Через два дня награбленное доставят в его дом в местечке Рудо, что находится на самой границе с Черногорией, и родственники оценят предприимчивость боснийца. За пять лет непрекращающихся конфликтов Алия стал самым богатым человеком в своем селе, его близкие подчас не успевали распродавать все вещи, что он им отправлял, и те громоздились под навесом, специально для этих целей сооруженном во дворе. Односельчане боялись и уважали клан Алии, ставший в деревне непререкаемым авторитетом. Даже мулла не смел сказать ни слова против.

Командир боснийцев приказал разжечь огонь под огромным чаном с водой, стоявшим на треноге посередине двора, и вывести из сарая пленных.

Сербов было одиннадцать, Зоран со старушкой женой, их старшая дочь, Билан, отец Платон и шестеро детей — подростков от восьми до тринадцати лет. Четыре девочки и двое мальчиков. Алия чмокнул губами.

Он любил маленьких девочек. Конечно, ему приходилось насиловать и мальчиков, но сейчас у боснийца был выбор. И Алия остановил его на самой маленькой девчушке лет девяти.

— Поставьте их на колени, — приказал он, развалившись в вынесенном из дома кресле качалке.

Бойцы с радостью и недвусмысленными ухмылками выполнили пожелание командира.

Предстоял спектакль, участниками которого террористам довелось быть уже много раз.

Алия всегда растягивал удовольствие. Он не стрелял молча в лоб пленным, не подвешивал за ноги после первого же гневного выкрика с их стороны. Сначала он долго говорил, описывал своим жертвам все, что собирается с ними делать, наслаждаясь ужасом в глазах беспомощных людей и своей властью. Казни иногда затягивались на сутки.

Особенно Алие нравилось живьем варить пленных. И не просто бросать в кипяток, а медленно, по сантиметру опускать извивающегося человека в пузырящуюся воду.

И теперь его бойцы сооружали специальный блок над нагревающимся чаном. Можно было не спешить. Территория в радиусе пятидесяти километров югославской армией уже не контролировалась, и помешать боснийцам никто не в силах.

— Ну что, православные свиньи, — Алия выцедил стакан домашнего вина; он пребывал в отличном настроении, — поможет вам ваш Бог? Или будете просить милости у Аллаха?

На счастье Алии, ему не доводилось в одиночку сталкиваться с правоверными мусульманами. Иначе его прикончили бы в три секунды — посмей он высказать хоть малую часть того, что ехидно бросал в лица пленных славян. Знание Корана у Алии ограничивалось прочитанной брошюркой, автор которой призывал последователей ислама старательно вырезать всех без исключения христиан, в особенности православных. Брошюра была издана в типографии «Сторожевой Башни», центра Свидетелей Иеговы в США, и являла собой нечто вроде агитационного листка, разработанного специально отделом планирования стратегических операций военного ведомства США для Балкан. На неустойчивую психику Алии тезисы из брошюрки произвели неизгладимое впечатление. На что, собственно, и рассчитывали составители этого «пособия», предполагая найти своих читателей среди того сброда, который проводил в регионе выгодную Госдепартаменту политику. Истинные мусульмане с ужасом взирали на разложение ислама, но переломить ситуацию не могли — на стороне «борцов» за идею уничтожения православия были огромные финансовые ресурсы Америки, постоянная подпитка вооружением и восторженные отзывы на мировом телевидении. Последователи агрессивного псевдоислама забывали даже о том, что пророка Мухаммада (Да будут благославенны имя его и дела его!) во время его скитаний принимали у себя и скрывали от преследователей православные монахи — об этом недвусмысленно сказано в Священной Книге. И ни один правоверный никогда не поднимет руку на православного брата. Истинно правоверный, а не прикрывающий свои делишки цитатами из Писания.

Но Алие подобные тонкости были неизвестны. Он считал, что путь к подножию трона Аллаха должны устилать тела умерщвленных неверных. И чем больше, тем лучше. А побочные прегрешения, вроде грабежей, изнасилований и пыток будут прощены Милосердным Богом…

Батюшка Платон поднял свое разбитое лицо и презрительно улыбнулся окровавленными губами.

— Тебе самому давно надо просить милости у Господа… Хотя уже поздно. Гореть тебе в геенне огненной до скончания веков.

Алия довольно усмехнулся. Ему нравилось, когда жертва вступает с ним в полемику. Приятнее будут последующие крики и мольбы о пощаде.

— А ты знаешь, неверный, что я вам приготовил? По глазам вижу — не догадываешься… А будет так. Сначала мы попьем свеженькой крови у ваших мелких ублюдков. Люблю сербскую кровь, она такая сладкая! — Босниец облизал губы. — Потом немного побалуемся с девками… Но недолго! А ты будешь смотреть.

— Скоты! — заорал Билан и бросился на Алию.

Однако караулившие его террористы были начеку и сбили фермера с ног, едва тот успел сделать два шага.

— Что, тоже хочешь посмотреть? — Алия демонстративно медленно поднялся, подошел к бьющемуся на земле Билану и несильно ткнул его сапогом в лицо. — Я тебе язык отрежу, сербский ублюдок, — босниец повернулся к ухмыляющимся солдатам и подмигнул им. — Помните Хорватию? Вот времена были! По сотне сербов в день… А какие, были бабы!

Террористы осклабились. Они воевали с Алией уже много лет, так что воспоминаний хватало за глаза. Как ловили на штыки подброшенных в воздух младенцев, связывали мужчин спина к спине и бросали в реку, как зажимали женщин в слесарные тиски, как душили стариков, набрасывая им на головы полиэтиленовые пакеты, сажали на кол югославских солдат, бросали в костры цыганских детей… Но приятнее всего было, конечно, вспоминать о десятках беспомощных девочек и женщин.

Алия прошел вдоль ряда стоящих на коленях заложников.

— Кто добровольно согласится удовлетворить меня и моих людей, тот проживет дольше остальных, — босниец грубо потрепал по щеке понравившуюся ему девчушку. — Попа это не касается. Стариков — тоже.

Зоран плюнул на сапог мучителя. Стоявший рядом солдат пнул его в спину. Старый фермер упал ничком.

— Не хотите по хорошему? Дело ваше, — Алия вернулся на свое место. — Все готово?

— Вода еще не нагрелась, — ответил стоящий возле чана боец.

— Жаль… Подтащите-ка этого поближе, — командир брснийцев указал на Билана, — и подвесьте над чаном. Как вода нагреется, так и начнем. А пока заведите двух девчонок в дом. И попа не забудьте.

Террористы поволокли упирающегося серба к чану, над которым покачивалась веревка.

Постовой, наблюдавший за дорогой, свистнул.

— Что там? — вскинулся Алия и приложил ладонь козырьком ко лбу.

Из-за пригорка показался темно зеленый вездеход, на капоте которого, видимый даже с расстояния нескольких сот метров, развевался красный албанский флаг с черным орлом в центре. Джип двигался неспешно, раскачиваясь на ухабах и монотонно урча. Сидящий за рулем человек в противосолнечных очках явно чувствовал себя полновластным хозяином этого района. Он никуда не торопился, с достоинством смотрел сквозь лобовое стекло и преспокойно курил, выставив в боковое окно локоть. Чувствовалось, что за его спиной стоит некая мощная организация. И поэтому он не боится ездить один, справедливо полагая, что авторитет УЧК убережет его от конфликтов с любыми группами наемников, встреться таковые на отбитой у сербов территории.

Алия махнул своим бойцам.

— Это не враг.

Он прошел на середину двора, готовясь дружелюбно встретить брата по вере и по оружию…

Малюсенькие фигурки таскали от дома к машине какие то тюки. Вот пронесли скатанный ковер, за ним — два узла, потом телевизор. Сгибаясь под тяжестью стиральной машины, из дверей вывалился кряжистый бородач.

"Эге! Да вы вещички тырите, пока хозяев нет! — Владислав сосчитал суетящихся грабителей. — Восемь. Многовато для меня одного. И самое поганое, что единственная дорога идет мимо этого хутора. По полям я не объеду… Придется ждать, пока они уберутся. .. "

Рокотов вернулся к машине, достал из багажника поролоновый матрац и снова взобрался на десятиметровый утес. Вести наблюдение он предпочитал с комфортом.

Через десять минут ситуация кардинально изменилась. Из сарая во двор вытолкнули связанных людей и толкнули на колени перед человеком в синей бейсболке. Человек уселся на скамью и принялся жестикулировать.

«Спокойно. Значит, хозяева никуда не отлучались. И убитая женщина с этого хутора, готов поспорить на что угодно… Так, и что прикажете делать? Сейчас мерзавцы хозяев убивать будут… Ага, старшой встал… Чегой-то бубнит. Вот сволочь! И ведь ни фига не разобрать… Но эти орлы точно не сербы. Но и не албанцы. На куртках знаков нет… Обычные грабители. Впрочем, нет… Вооружение однотипное, автоматы. И одежонка у всех форменная. Только старшой выпендрился — кепочку нацепил… Лады! Действуем быстро и с максимальной наглостью…»

Банды наемников и простых разбойников грабили только сербов. Это Влад знал точно. С албанцами они предпочитали не связываться, потому что боялись нарваться на кого-нибудь, у кого родственники в УЧК, — тогда грабителям пришлось бы несладко. А с сербами можно не церемониться. За них никто не заступался. Кроме своих.

Но свои были уже далеко.

Рокотов примастрячил хворостину с флагом к капоту, надел темные очки, обнаруженные им в «бардачке», и вывел «лэндровер» на дорогу.

Он ехал нарочито медленно, пятнадцать миль в час, и обозревал окрестности хозяйским взором. Перед поворотом, откуда открывался вид на ферму, биолог притормозил и сунул в рот сигарету. Курящий человек вызывает больше доверия, чем судорожно вцепившийся в баранку.

Весь план Владислава строился исключительно па психологии.

Он сосчитал до десяти, коснулся ногой педали газа, и машина медленно выехала на открытое пространство. Биолог придал лицу отсутствующе надменное выражение. Ни дать ни взять уполномоченный старший офицер косовской армии, преспокойно едущий по своим делам. Это его земля, он — представитель единственной реальной силы, способной стереть в порошок кого угодно. Хоть сербов, хоть албанцев. Никто не имеет права задержать его автомобиль. И его приказы должны выполняться незамедлительно.

Короче, Рокотов излучал уверенность в себе. И передавал ее на расстоянии. То ли биоволнами, то ли резонансом магнитного поля, то ли еще чем-то… И наблюдающие за невозмутимым боевиком УЧК боснийцы не могли не почувствовать его силу.

Навстречу вышел человек в бейсболке.

Влад подъехал к воротам, небрежно раздвинул бампером незакрытые створки и поставил «лэндроверз» параллельно забору. Теперь корпус машины прикрывал его от банды мародеров.

Лениво распахнув правую дверцу, биолог опустил ноги на землю и, не выпуская изо рта тлеющую сигарету, с хрустом распрямился: ну устал водитель джипа от долгого сидения за рулем и разминает затекшую спину.

Наконец гость соизволил обратить внимание на притихших бандитов. Старший открыл рот, но Рокотов выплюнул окурок и опередил Алию на десятую долю секунды…

— Хальт! Вас махен зи?[31] — немецкая фраза сорвалась с губ непроизвольно.

Если бы у Влада спросили, почему он вдруг решил заговорить на языке, ему неизвестном, он бы не смог ответить. Решил — и все тут! Помнится, Бендер в «Золотом теленке» задавал точно такой же вопрос.

Но там Остапа не окружали восемь вооруженных боснийцев.

Фраза, произнесенная сквозь зубы металлическим голосом истинного арийца, заставила Алию захлопнуть рот и застыть в изумлении. Иностранными языками, помимо сербского, ни он, ни его бойцы не владели. Да и сербский знали с детства, когда никто и не думал о разделении Югославии.

Из «фрицевской мовы» больше ничего на ум не приходило, и, спасая положение, Рокотов поманил удивленных бандитов, немного выдвинувшись из-за капота «лэндровера»…

Когда боснийцы собрались полукругом возле автомобиля, Владислав из неподвижной фигуры превратился в веретено. Он крутанулся на одной ноге, оказался за спиной Алии, ухватил того за кадык и опрокинулся на спину, бросив перед собой шарик осколочной гранаты. Тело Алии служило ему щитом.

Боснийцы еще вскидывали автоматы, запоздало реагируя на размазанное движение незнакомца, когда маленькие стальные ромбики изрешетили их. Шестеро бандитов были убиты на месте.

Рокотов сбросил с себя бесчувственное тело Алии, контуженного ударной волной, и из положения лежа дал очередь по ногам караульного. Солдат заверещал, оседая на землю, и инстинктивно нажал на спусковой крючок автомата. Пули веером ушли в небо: по глупой киношной привычке боец держал оружие на плече стволом вверх.

Биолог добил его одиночным выстрелом в широко открытый рот.

Теперь следовало заняться сербами.

Попутно Влад проверил пульс у неподвижного «живого щита» и с удовлетворением отметил, что бандит живехонек. Рокотов перевернул его на живот и стянул руки ремнем.

Потом подошел к лежащим в пыли сербам и весело улыбнулся.

— Ну что, граждане, будем развязываться?

— Ты говоришь с акцентом, — сказал Платон, освобождаясь от веревки.

— И вы туда же, — устало отмахнулся Влад. — Кого ни встречу, все в один голос: «А ты, братец, не серб!» Будто сам не знаю…

Батюшка встал, отряхнулся и развел руки в стороны, став похожим на огромную летучую мышь.

Черная ряса колыхалась на ветру.

— Позволь поблагодарить тебя за спасение!

— Пустое, — Рокотов хлопнул священника по плечу. — Друг Бэтмена — мой друг… — Платон вытер глаза.

— Если б не ты…

— Ладно, — смутился Владислав, с опаской поглядывая на успокаивающих детей крестьян. — Вы только им скажите, чтобы не бросались ко мне всем скопом. А то задавите ненароком…

К спасителю подскочил Билан и сжал ему руку.

— Я… я…

Рокотов с трудом освободил ладонь и сделал шаг назад.

— Так, давайте официальную часть опустим. Все понятно, вашу благодарность я уже принял. У нас нет времени…

— Но я… но мы… — путался в словах Билан.

— Короче, Склифософский! — рявкнул Влад по-русски. Истерика спасенных сербов в его планы не входила. — Возьми себя в руки! Грузите детей в машину и валите отсюда! Ты меня понял?!