"Джек-пот для Золушки" - читать интересную книгу автора (Ребров Дмитрий)

33

Босс метал громы и молнии.

- Ты долбень, Леван! Дебил, урод, раздолбай! Тебе только ларечникам морды месить, ни на что более серьезное ты не способен! Твоя мочалка бегает к этому парню каждый день, как на работу, шляется с ним по концертам, гуляет ночами и при этом без перерыва молотит языком! А он, между прочим, тоже электронщик, причем - высшего класса! Так скажи мне, Леван, о чем же, интересно, они беседуют, а? Что молчишь, гнида?!!

- Не знаю, Борис Борисыч, - пробормотал Левчик.

- Не знаешь?! А я знаю!!! О деле, которое я тебе, идиоту, доверил! О нашем деле!! А ведь на месте этого прыща должен быть ты, засранец! Это тебе, а не ему она должна душу изливать! Я тебе что велел? Прилипни к ней, как банный лист, ублажай, ухаживай, пусть она тебе, своему школьному другу, в жилетку плачется, а не черт знает кому! А ты что? Ты когда ее последний раз видел?

- Но она же не появляется в офисе, Борис Борисыч!

- Значит, сам к ней лезь, пенек осиновый! Сам!! - взревел босс. - В общем, так. На носу Новый год, Рождество - самое романтичное время. Из кожи вон вылези, но разнюхай, что она затевает, понял?! Время идет, телка твоя вовсю суетится, готовится к чему-то, а мы как слепые щенки - ни хрена не знаем! Действуй, и помни: если наша курочка снесет яичко в чужом огороде - я тебя, гражданин Усачев, в порошок сотру и по ветру развею! В самом что ни на есть буквальном смысле. Обещаю тебе это со всей ответственностью, понял?

Левчик только мрачно кивнул.

- Тогда все. Проваливай!

До Нового года оставалось два дня. Москва принарядилась, украсилась иллюминацией, у метро появились елочные базары, а у людей на улицах из-под обыденной хмурой озабоченности уже проглядывало нетерпеливое и радостное ожидание праздника. Словом, повсюду витало предвкушение надвигающегося Новогодья.

А тем временем Николай пропал - уехал в Зеленоград к своим друзьям-компьютерщикам готовить опытный образец устройства, которое, по его словам, должно перевернуть всю электронную промышленность. Наташе, наверное, следовало бы этому радоваться, но радости не было и в помине. Она безумно скучала по Коле.

Наконец-то в ее жизни появился тот самый человек, о котором мечталось так безнадежно и так невыразимо долго! И в ранней юности, когда неясное еще томление было особенно остро и мучительно, а невнимание сверстников вызывало горькие слезы обиды и почти физическую боль. И позже, в институте, когда в шумных и беспечных студенческих компаниях кружило голову нетерпеливое и радостное ожидание скорой и, конечно же, непременно счастливой встречи. И потом, когда с каждым годом таяли надежды и уверенность в себе, когда в голову лезли черные мысли о собственной ущербности, о грядущем неминуемом одиночестве и вообще черт знает о чем… Все эти годы Наташа ждала именно такого человека, как Коля Ярославцев. Умного, доброго, чуткого. Такого, чтобы рядом с ним можно было забыть абсолютно обо всем на свете, включая таинственные и всемогущественные ноутбуки и сыплющиеся нескончаемым золотым дождем тысячи, миллионы и миллиарды…

Сто раз уже Наташа пожалела о том, что, привезя Коле черновики Митрохина, она, пребывая в легком и игривом настроении, в шутку попеняла ему на отсутствие видимых результатрв его работы. Дьявол, не иначе, потянул ее за язык! В ответ на этот легкомысленный упрек Николай привычным жестом взъерошил свою шевелюру, улыбнулся своей милой смущенной улыбкой и сказал:

- Хорошо, тогда я исчезаю, ухожу в творческий отпуск. А к Новому году, Наташ, жди подарок…

И он исчез. Наташа поначалу не приняла слова Коли всерьез, но когда ближе к вечеру перезвонила ему, Елена Михайловна сообщила, что Кольша созвонился с друзьями из Зеленограда, собрался и уехал, сказав, что вернется, видимо, не раньше тридцать первого декабря.

Коля пропал, зато от Левчика не стало отбоя. Ни с того ни с сего он вдруг стал проявлять невиданную активность и буквально не давал Наташе прохода. То он чуть ли не волоком тащил ее в офис и давал самый подробный отчет о состоянии дел фирмы, то настойчиво зазывал на модные спектакли и концерты, то вдруг принимался довольно неуклюже ухаживать за ней, дарить несуразно шикарные букеты и делать какие-то невнятные намеки… Причем делал он все это весьма натужно и неестественно, словно отбывал некую странную и тягостную повинность.

Наташа по-всякому пыталась уклоняться от его общества, но Левчик преследовал ее всюду, его не останавливали даже ее прямые и довольно резкие требования оставить ее в покое. В общем, последние дни Наташа чувствовала себя как под конвоем.

А Новый год уже был на носу. Все праздничные планы Наташи были связаны только с Колей, а от него не было ни слуху, ни духу, Тридцать первого декабря она стала названивать Ярославцевым с самого утра, буквально через каждый час. Елена Михайловна неизменно сокрушенно отвечала, что сын еще не объявлялся. С той же почти регулярностью трезвонил и Наташин телефон - это Левчик с маниакальной настойчивостью уговаривал ее встретить праздник в каком-то ночном клубе, где он уже заказал для них двоих столик.

Время бежало, а решение все не приходило. Что делать, если Коля так и не появится? Альтернатива была совсем не радостной - либо сидеть в праздник дома одной, либо уступить настырному Левчику и отправиться в клуб.

В восьмом часу Левчик перешел от слов к делу. Он заявился к Наташе домой, не по-праздничному мрачный и решительный, и сказал, что никуда без нее отсюда не уйдет. Делать было нечего, Наташа стала собираться. Перед уходом из дома она в последний раз набрала номер Николая - его по-прежнему не было.

На улице Наташа неожиданно заартачилась и наотрез отказалась садиться в джип Левчика. Тот, чертыхаясь, вынужден был подчиниться ее капризу и залезть в ее синий «Форд». Вся дорога в клуб прошла в тягостном молчании, оба были сердиты и раздражены упрямством друг друга. Праздничного настроения не было и в помине…

Музыка в клубе гремела с такой яростной мощью, что можно было предположить, что встречать Новый год здесь собрались самые отвязные глухие и слабослышащие столицы и окрестностей. Особенно донимали низкие частоты, буханье басов доставало до самых печенок, временами Наташе казалось, что ее просто-напросто нещадно лупят резиновой дубиной. О том, чтоб перекинуться парой слов в этом невообразимом грохоте, нечего было и думать. Отплясывать вместе с безумствующими юнцами не хотелось ни Наташе, ни Левчику, вот и сидели они, скучные и унылые, за своим столиком и молча глазели по сторонам, стараясь при этом не смотреть друг на друга.

Наташе не нравилось в клубе. Ее здесь раздражало все - и невообразимый грохот, и сама музыка - примитивная, как табуретка, и непрерывное мельтешение огней, и истошные завывания ди-джеев, и натужные, плоские шуточки ведущих - долговязого тощего парня в мятом халате и косноязычной полуголой девицы в кокошнике, изображавших Деда Мороза и Снегурочку.

Но больше всего ее раздражал человек напротив - мрачно зыркающий из-под насупленных бровей друг детства Левчик Усачев. Временами она ловила на себе его тяжелый взгляд, и неожиданно ей показалось, что в этом взгляде горит вовсе не обида и не раздражение, а откровенная злоба, даже больше того - ненависть.

«Господи, что я делаю здесь, в этом дурацком клубе?! И зачем только я пошла с ним? Зачем вообще он нужен мне, а я - ему? У меня есть Коля, а у него… Наверняка тоже кто-то есть, может быть, ждет его сейчас, скучает, а он… Ну кому, кому нужен этот цирк?! Нет, хватит ерундой заниматься…»

Наташа наклонилась к Левчику и, надсаживая голос, прокричала ему в самое ухо:

- Лева, я на минутку, мне надо!..

Он кивнул - понял, мол, хорошо. Наташа встала и, подхватив под мышку сумочку, двинулась между столиков к выходу из зала. Она спустилась вниз по лестнице, но свернула не направо, к туалетам, а налево, к гардеробу. Торопливо достала из сумочки номерок и, схватив в охапку свои шубу и сапожки, опрометью кинулась к выходу из клуба…

Левчик наблюдал за Наташиным бегством сверху, укрывшись за массивной колонной. - Вместо того чтобы спуститься вниз и остановить ее, он с какой-то ехидной и злой радостью мысленно ее торопил:

«Давай, давай, проваливай к чертям собачьим, Золушка хренова! Видеть больше не могу твою кислую рожу! Черт с тобой, беги к своему хахалю! Подожди, придет мой черед, уж я на вас тогда отосплюсь! И на тебе, директорша, и на шибздике твоем! Как же вы все мне осточертели! Если б не босс, раздавил бы как клопов прямо сейчас! Ненавижу!!! Ну все, свалила, корова? Вот и ладушки, пора и мне к Ларке двигать. А боссу что-нибудь сочиним, не впервой… Эх, жаль только, что эта овца без колес меня оставила…»

До полуночи оставалось немногим более получаса, когда Наташа позвонила в дверь квартиры Ярославцевых. Ей открыла принаряженная Елена Михайловна. Едва увидев грустную Наташу, она радостно заулыбалась и закивала головой:

- Приехал, Наташенька, приехал, заходи…

Та шагнула за порог и растерянно обернулась к хозяйке - ее сына в коридоре не было.

- А… где же он, Елена Михайловна? - неуверенно спросила Наташа.

- Да здесь он, здесь… Только сейчас он… на крыше. Ты не удивляйся… Понимаешь, он, как приехал, стал тебе звонить, а ты не отвечаешь («Вот клуша, опять «мобильник» дома забыла!» - мелькнула у Наташи досадная мысль). Ну, расстроился, конечно, вот и полез к себе на крышу…

Наташа знала об этой причуде Николая. Он сам, подсмеиваясь над своей странной привычкой, рассказывал ей, что особенно хорошо ему думается на крыше их старого сталинского дома. У него имелся ключ от чердака, и когда ему надо было что-нибудь спокойно обдумать, он забирался наверх и, словно взлетев над шумной, суетливой Москвой, погружался в свои мысли. «Мой сад камней» - так в шутку называл он открывавшийся с самой верхотуры затейливый узор из бесконечных - до самого горизонта - разномастных зданий, крыш, антенн и труб.

Наташа взлетела на последний этаж. Тяжелая металлическая дверь, ведущая на чердак, была приоткрыта, и она, с бешенно клокочущей в висках кровью, задыхаясь от внезапно нахлынувшего невероятно сильного волнения, шагнула в пыльную, затхлую темень. Наташа на ощупь пробиралась все дальше и дальше, мимо грозно гудящих моторов лифта, через какой-то хлам сваленные грудой железяки, тряпье, обрезки труб, ящики и коробки - туда, откуда еле сочился слабый свет ночного города.

Выбравшись, наконец, на вольный воздух, огляделась. На самом краю крыши, у невысокого парапета, стоял, опустив голову, Николай. Он казался таким одиноким, неприкаянным и печальным, что от нахлынувшей к нему жалости у Наташи перехватило дыхание, сердце сжалось в комок и на глаза навернулись слезы. Она ступила на густо заснеженную кровлю, сделала один неуверенный шаг, другой, и вдруг…

- Коля!!! - сдавленно вскрикнула она и, разом позабыв обо всем на свете, опрометью кинулась вперед.

Мгновенно оглянувшись, словно только и ждал этого окрика, он рванулся ей навстречу.

Она прильнула к нему, изо всех своих сил прижалась к его груди, уткнувшись носом в мохнатый свитер, пахнувший почему-то яблоками.

- Я… я… - тихо всхлипывала Наташа, не поднимая головы. Она не знала, как сказать Коле о том, что не переставала думать о нем ни на минуту, что сходила с ума от тоски, то ждала его, ждала не три этих бесконечных дня, а всю свою не самую гладкую жизнь, что он ей бесконечно дорог и очень, очень нужен…

Николай осторожно отстранился и поднял ее лицо. Пристально глядя в заплаканные глаза, он негромко произнес осевшим от волнения голосом:

- Наташа, милая моя, хорошая… Я люблю тебя!

Весь мир сжался в горошину и утонул в его глазах, и для Наташи уже ничего не существовало, кроме этих карих, влажно поблескивающих, неотвратимо приближающихся глаз. Пар его дыхания на мгновение слился с легким парком, срывающимся с ее губ и, чуть помедлив, без следа растаял в ночном новогоднем небе - их губы слились…

Время остановилось. Поцелуй переходил в поцелуй, они не могли оторваться друг от друга ни на мгновение, словно позади были долгие годы невыносимой разлуки. На открытой всем ветрам крыше старого дома, на колючем новогоднем морозце, утопая в глубоком снегу, - они не замечали ничего этого, слившись в единое и неделимое целое.

Вдруг рядом громыхнуло, и с пронзительным визгом в небо взлетела ракета. Тут же следом - другая, и еще, еще… Все небо, как по команде, расцветилось огнями праздничного фейерверка, снизу доносились радостные вопли веселой, явно подвыпившей компании.

- Новый год… - почему-то шепотом сказала Наташа, прижимаясь к Колиному плечу. - А мы его и не встретили…

- Мы встретили его лучше всех, - возразил он. - Говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь. Выходит, нам с тобой предстоит весь год целоваться?

- Нет, Коленька, не год, - с лукавой улыбкой ответила Наташа. - Ведь сейчас не только новый год наступил, но и новый век… Даже новое тысячелетие!

- Здорово! Значит, будем целоваться тысячу лет! - засмеялся Коля. - Я согласен, а ты?..

- Я тоже… - Наташа, смутившись, опустила голову.

Коля тоже опустил глаза и вдруг увидел голые Наташины ноги, выше щиколотки погруженные в снег.

- Наташка, ты с ума сошла! - вскричал он. - Ты что - босиком?!!

- В туфлях, - пробормотала она (переобуться после ночного клуба Наташа, понятно, так и не успела).

- Бегом домой, горе мое! - он за руку потащил ее к чердачному окну. - Как же ты, Господи… Ведь простудишься!

В двери квартиры Ярославцевых торчал квадратик записки. Коля развернул бумажку и прочел:

- «Ребята, извините меня, я исчезаю. Позвонили Литвиновы, у них большая компания, очень весело, и Аня уговорила меня приехать к ним. Надеюсь, вы без меня скучать не будете. Увидимся завтра. С Новым годом, с новым счастьем! Е. М.» Вот это фокус! У меня и ключа-то нет… - озадаченно протянул он.

Наташа легонько толкнула дверь - она отворилась.

- Ура! Открыто! - воскликнул Коля и шагнул вперед, не выпуская руки Наташи.

Она зашла за ним в квартиру, но на пороге остановилась и оглянулась - ей показалось, что на лестнице раздались шаги, словно кто-то торопливо стал спускаться вниз.

«Спасибо вам, Елена Михайловна… Спасибо…» - подумала она.

- Ну что же ты? Разувайся скорее, проходи, я сейчас… - Коля скрылся в ванной и тут же вернулся с огромным пушистым полотенцем.

Наташа, оставляя на паркете мокрые следы, прошла в гостиную и первое, что увидела - безукоризненно накрытый на двоих праздничный стол. И снова она с мимолетной благодарностью вспомнила Колину маму.

Он усадил Наташу в кресло, а сам, опустившись на колени, принялся растирать ее окоченевшие ноги полотенцем. Коля очень старался, но насквозь промокший капрон чулок сводил все его усилия на нет. Ноги по-прежнему оставались ледяными. Он поднял голову и растерянно улыбнулся.

- Наташа, тебе… - он запнулся, - тебе надо раздеться.

Она наклонилась к нему, взяла его лицо в ладони и, прежде чем прильнуть к его губам, прошептала:

- Да. И тебе тоже…

Это была чудесная, восхитительная, воистину сказочная ночь! Он был чуток и нежен, лаская ее. Он покрывал бессчетными поцелуями ее руки, лицо, шею, грудь, он сбивчиво и пылко шептал ей невыразимо прекрасные слова любви. Эти волшебные слова, мягкие прикосновения его горячих рук и губ сводили ее с ума. Истосковавшиеся, истомившиеся душа и тело Наташи с нетерпеливой и радостной готовностью ответили его ласкам. И она без тени стыда и сомнений целиком и полностью открылась, распахнулась ему навстречу и с восторгом и благодарностью приняла, впустила, вобрала его в себя, отдав ему взамен себя - всю без остатка.

Потом, когда они, счастливые и совершенно обессиленные, отдыхали от своей сумасшедшей любви, оба вдруг почувствовали зверский аппетит. Они перекочевали за стол и жадно набросились на приготовленные угощения. Подсмеиваясь над собой, ели, пили, беспрерывно болтали, несли какую-то чушь, какие-то милые глупости и хохотали над ними как сумасшедшие.

И снова была любовь - мягкая, предельно нежная и по-особенному трепетная. Казалось, что соприкасаются, сплетаются, сливаются воедино не их разгоряченные тела, а сами души, даря друг другу неземное, несравнимое с обычным плотским наслаждением, блаженство. Когда все закончилось, Наташа почувствовала необычайную легкость, словно тело ее стало почти невесомым. Это восхитительное ощущение переполняло ее. Она, закутавшись в простыню, вскочила с постели и, напевая что-то легкомысленное, закружилась по комнате в счастливом танце.

Коля, улыбаясь, следил за ее полетом. Простыня, прикрывающая ее наготу, свободно развевалась, открывая его глазам стройные ноги, гибкую талию, упругий живот… Желание снова охватило его, он сдерживался, не желая прерывать ее безумного танца, но когда запыхавшаяся Наташа, задыхаясь от смеха, с размаха бросилась на него, он крепко обнял ее и дал волю своей страсти…