"Игра на выживание – 3" - читать интересную книгу автора (Ходов Андрей)

Глава 2

Сидеть в бомбоубежище Николаю Ивановичу быстро надоело: задницу отсидел, вонь изрядная, неизвестность давит на нервы. Ближе к вечеру все же удалось упросить подполковника Горелова дать разрешение прогуляться к радиоприемнику. И даже убедить начальство, что противогаз в данной ситуации не больно-то и нужен. Что вполне достаточно и примитивного самодельного респиратора. В сопровождение, правда, навязали майора Иванова, но это не расстроило. Немецкого языка Николай Иванович не знал, а послушать, что говорит Германия, тоже было интересно.

Берлин удалось поймать раньше Лондона. Майор что-то стенографировал в блокноте, время от времени кривясь и хмыкая, а Николаю Ивановичу оставалось только пытаться по отдельным знакомым словам понять о чем идет речь. Но это не слишком удавалось.

Когда же наконец была поймана лондонская волна, ситуация переменилась. Теперь уже Николай Иванович хмыкал и записывал, а майор Иванов напряженно внимал.

Отечественное радио слушали вместе, но без толку. Московские и около московские станции молчали вообще, те, что наличествовали в эфире, ничего кроме музыки не передавали. Большей частью это были военные марши.

– Лебединое озеро, блин! Неужели все так хреново?

Отведенные на сеанс полчаса истекли, пришлось спускаться обратно в убежище.

Там сразу услышали голос из проснувшегося репродуктора.

– Трансляция заработала? Что говорят? – Поинтересовался Николай Иванович, оказавшись командирском закутке.

– Да, штаб гражданской обороны Москвы дает рекомендации населению. Толково.

– Только поздновато начали.

– Надо думать до этого момента без дела тоже не сидели. Есть же у них, в конце концов, и передвижные матюгальники. А может, и радиотрансляция не во всех районах вырубалась.

– А что советуют?

– Советуют по делу. Из каких районов эвакуироваться, каким образом. Где сидеть по домам или бомбоубежищам и не рыпаться. Респираторы, противогазы, накидки и прочие подручные средства защиты, способы дезактивации. В центр города убедительно просят не соваться.

– Про радиацию говорят?

– Нет, вроде как долговременное заражение медленнодействующим ОВ.

– В общем-то, верно. Что совой об пень, что пнем об сову.

– А у вас что? Есть информация?

Николай Иванович и майор переглянулись. Первым начал Иванов.

– Берлин говорит, что это мы на них напали. Мол, вероломное нападение. Мол, немецкий народ должен сплотиться для борьбы с агрессией. Мол, агрессор еще пожалеет о содеянном. Про бомбу тоже сказали. Мол, новейшее оружие огромной разрушительной силы, созданное германским гением. А применено, мол, с целью скорого наказания преступников и авантюристов в лице советского правительства. И чтоб другим таким на будущее неповадно было.

– Вот брешут, вот брешут, сволочи! – не выдержал Горелов. Николай Иванович был с ним в этом мнении совершенно солидарен. Поэтому продолжил.

– Лондон болтает, что напавшая сторона все же немцы. Чем они лишний раз подтвердили, что конченые гады, коли не погнушались всадить отравленный нож под ребро своему союзнику. И что прочим германским прихвостням следует хорошенько задуматься. В смысле, не станут ли они следующими. Взрыв и большие разрушения в Москве подтверждается, но как-то невнятно. То ли не понимают, что именно взорвалось, то ли не хотят поднимать панику среди собственного населения. Ведь тут уже они могут стать следующими.

– Это да, – кивнул Горелов. – А что говорит наше радио?

– Московские станции молчат, а прочие, что мы слышали, марши передают, – сообщил майор.

– Плохо, очень плохо. Ладно, уж не знаю как там все… Но у нас есть свои обязанности, свой долг, за что с нас спросится. Старым ли руководством, новым ли…

– Товарищ Прутов, у вас уже было время подумать. Как вообще могло произойти, что фашистская Германия умудрилась нанести неожиданный ядерный удар по столице нашей Родины?

– Так это не ко мне вопрос, и даже не к вам. И мне и вам свежие разведсводки ежедневно на стол не кладут. Как мы вообще можем судить неожиданный ли он и насколько неожиданный? С нашей стороны, я имею в виду ОИБ, все вроде было сделано. В смысле подробные рекомендации на тему "Признаки ведения работ по разработке ядерного оружия и испытаний оного" мы передали, куда следует еще года три назад.

Что немцы у вас тут активно занялись ядерным проектом – было совершенно ясно. Помните ту информацию о начале в 1942 масштабных работ на урановых рудниках в Чехии и Болгарии? О вывозе в Германию оборудования из Парижского Института радия?

А его директор Жолио-Кюри, кстати, куда-то исчез. В лучшем случае в Штаты или Англию сбежал, а в худшем работает на немцев в какой-нибудь атомной шаражке. То есть копошение серьезное, ежу понятно. Но каковы реальные успехи? На каком этапе находились работы? Из самой Германии практически никаких заслуживающих внимания сведений нам не передавали – полный мрак! Хотя завод по разделению изотопов это не иголка, такие объекты следует замечать.

А если разведка, в самом деле, прохлопала, то кто ей доктор? Сами знаете, толковой агентуры у нас в Германии нет. Старая коминтерновская приказала долго жить. Ее еще в тридцать седьмом изрядно прошерстили, а после Биробиджана и прочего и вовсе… И вообще еврей-разведчик в фашистской Германии это… оксюморон. А создать новую сеть наверняка просто не успели. На это же десятилетия нужны.

– А испытания? Как такое вообще можно было не заметить? В тесной Европе-то?

Николай Иванович хмыкнул. – Я тут успел немного поразмыслить на этот счет. Они могли провести испытания, например, в Сахаре. Перестреляв с самолетов для гарантии тамошних немногочисленных кочевников в радиусе пары тройки сотен километров. Возможности проведения подземных испытаний тоже никто не отменял. Методы аппаратного контроля, разумеется, имеются, о чем я в свое время говорил: сейсмический, забор проб воздуха с самолетов. Но в современных условиях труднореализуемые. Сомневаюсь, что руководство приняло решение тратить немалые ресурсы на эти авантюрные и дорогостоящие проекты. Тем более без гарантии результата. Так что с этой стороны особых претензий к нам быть не должно.

– А с какой стороны претензии могут быть? – поинтересовался Горелов.

– Ну, думаю, что начальство найдет, на то оно и начальство. Важно другое. Надо срочно брать пробы, производить анализ. Чтобы выяснить какая именно бомба была взорвана. В смысле, на каком делящемся материале. Если урановая, то это еще полбеды. Таких зарядов у Германии много быть не может, а новые быстро не сделать. Если же плутониевая, то дело обстоит гораздо хуже. Значит, уже есть действующие реакторы, сложные технологии, в общем, наше дело швах.

– Понятно, – подполковник ненадолго задумался. Вытащил и пачки папиросу. Помял ее, понюхал, потом убрал обратно. Курение в убежище он сам же и запретил.

– Выходит, что это все же Германия. Выходит, все же они решились. А почему?

Майор Иванов молча пожал плечами, а Николай Иванович от комментариев не удержался.

– Мало ли почему, точной информации у нас нет, а Адольфу в голову не залезешь. Возможно, обиделся, что наши войска заняли Иран, тем самым, перекрыв Рейху дорожку на Индию. Тем более, что Иран мы занимали явно по теневой договоренности с бриттами. Возможно, их разведка получила информацию о нашей работе над атомным оружием. Деятельность-то велась и ведется масштабная, причем в авральном порядке. Скрыть такое весьма затруднительно.

– Возможно, – кивнул Горелов, – но удар по Москве? Гитлер же должен понимать, что на уничтожение Москвы оружием массового поражения мы ответим, не сдерживая себя ничем? Пусть он думает, что атомной бомбы у нас пока нет, но есть еще и химическое оружие. Сравнительно небольшая по площади, но густонаселенная Германия в этом плане очень уязвима.

Николай Иванович пожал плечами. – Думаю, что они могут просто недооценивать ядерное оружие. В смысле, мощность в тротиловом эквиваленте при испытаниях наверняка худо-бедно замерили, зажигательный эффект от световой вспышки тоже трудно не заметить. Но прочие поражающие факторы вроде проникающего излучения, радиоактивного загрязнения местности, ЭМИ и так далее особо не берутся ими в расчет. То есть немцы вполне могут рассматривать ядерное оружие как обычную бомбу, пусть и очень мощную.

По поводу же "уничтожения" Москвы явный перебор уже с вашей стороны. Сомневаюсь, что мощность использованного боеприпаса превысила 20 килотонн. Чтобы вывести Москву из строя, таких бомб нужно не меньше десятка. Помнится, по американскому плану "Дропшот" примерно столько на это дело и планировалось. А если бомба всего одна… Центр города, разумеется, очень пострадал, десятки тысяч человек погибли и еще погибнут. Но как промышленный и транспортный центр Москва, безусловно, остается в строю. Поскольку промышленная и транспортная инфраструктура вряд ли получила серьезные повреждения. Радиоактивное заражение, учитывая воздушный взрыв, тоже будет не так велико. Спустя несколько дней, уровень радиации спадет настолько, что в подавляющем большинстве районов города вполне можно будет жить. Отстроили же японцы и Хиросиму и Нагасаки.

Вот если бы бомба была термоядерной, да мощностью несколько десятков мегатонн, тогда разговор был бы иным…

Николай Иванович немного помолчал. – Хотя лично я очень не хотел бы жить и работать в городе, подвергнувшемся ядерной бомбардировке.

– Вот именно! – Подполковник Горелов возбужденно стукнул кулаком по столу. – А вы уверены, что речь идет о десятках, а не о сотнях тысяч погибших? В той же Хиросиме по вашим же словам погибло триста тысяч.

– Вместе с Нагасаки и умершими позднее. Ну, и есть же разница между деревянно-бумажным и капитально-каменным городом. Москва построена крепче. На большинстве крыш кровельное железо. Кроме того, в Японии значительная часть жертв пришлась на тех, кто вел спасательные работы в пораженных районах. Если же в очаг поражения не лезть… В смысле, что там горит – пусть догорает, а кто оттуда выберется сам – тому повезло, то тогда потери будут гораздо меньше. Другой вопрос, что на моральном духе населения такие действия властей отразятся не лучшим образом. Кстати, как я понял с ваших слов, штаб ГО по факту запретил всякое движение в сторону эпицентра. Это правильно, возможно у них были инструкции, как действовать в подобных обстоятельствах.

Николай Иванович остановился, пытаясь поймать за хвост внезапно пришедшую по ассоциации мысль. – Да, кстати о птичках. Причиной нападения Германии вполне могло быть то, что ее разведка все же пронюхала о нас, то бишь пришельцах из будущего. И Гитлер решил, что время играет не в его пользу.

– Думаете? – с сомнением в голосе протянул Горелов. – При нашем режиме секретности… Впрочем, чем черт не шутит. – Подполковник подозвал начальника охраны и дал ему указание отправить на посты пятерых бойцов в респираторах. Чтобы из окон хотя бы визуально контролировали подходы к зданию.

Часа в три ночи Николай Иванович совершил еще один поход к радиоприемнику, но теперь уже с самим подполковником Гореловым. Никакой новой информации это не принесло. Лондон продолжал злорадствовать по поводу начала войны между Германией и СССР. Сообщал о тяжелых боях на земле и столкновениях огромных масс авиации в воздухе. Но где и с каким результатом все это происходило, из этих сообщений понять было невозможно. Берлинскую волну поймать не удалось, вероятно, были какие-то проблемы с прохождением сигнала через атмосферу. Родные советские станции продолжали играть в молчанку. Вернувшись в убежище, Николай Иванович попытался заснуть, что ему, в конце концов, и удалось.

Проснулся от суеты и возбужденного галдежа вокруг. Спросонья ничего не мог понять. Попытался встать, но отлежанная в неудобной позе левая нога не держала.

– Что случилось? – спросил он у сидевшей рядом поварихи.

– Так военный какой-то приехал. Передал нашему командиру пакет от начальства, – радостно сообщила та.

– Опаньки! – обрадовался Николай Иванович. – Раз начальство посылает нарочных и передает пакеты, значит, это самое начальство все же имеет место быть в наличии. Что обнадеживает! А от кого именно пакет?

– Так я не знаю, мне они не говорили.

– Ясно, я сам спрошу, – весело ответил не слишком расстроившийся Николай Иванович, одновременно энергично массируя ногу, чтобы быстрее разогнать кровь.

– Пакет от товарища Берия, – сообщил Горелов, когда до него, наконец, удалось добраться.

– Нам приказано оставаться на месте и пока не выходить из здания. Ближе к вечеру должны подъехать товарищи из хозяйства Курчатова с необходимой аппаратурой. Они проведут замеры уровня радиации на территории.

– Отлично! Отлично! Выходит, что Берия все же жив! А то я уже боялся, что мы совсем бесхозными остались. Объясняй потом новому руководству страны кто мы такие, и откуда вообще взялись. А что насчет товарища Сталина известно? Он тоже уцелел?

Горелов неопределенно повел плечами. – Не знаю. В приказе об этом ничего. Будем надеяться…

В восемь утра радиоточка сообщила, что в полдень по радио будет передано важное сообщение. В дальнейшем эта информация повторялась каждые полчаса. В назначенный срок все в убежище сидели как на иголках, уставившись на репродуктор.

Услышав знакомый голос, начавший выступление со вполне ожидаемого "Братья и сестры…", Николай Иванович от переживаний впал в эйфорию, переходящую в прострацию. И фактически прослушал начало, где говорилось о "вероломном нападении". Сталин же продолжал говорить: "… Кроме нападения на наши границы и бомбардировки наших городов, враг нанес еще один предательский удар. По столице Советского Союза городу Москва было применено новое оружие огромной разрушительной силы. В Москве серьезные разрушения, погибли десятки, если не сотни тысяч мирных граждан. Мы понимаем, для чего это было сделано. Враг надеется нас запугать. Враг уверен, что только он обладает таким оружием и поэтому сможет диктовать нам любые условия. Враг мог бы устроить демонстрацию мощи своего оружия на каком-нибудь пустынном острове, с приглашением наблюдателей и корреспондентов из нейтральных стран. Но он это не сделал. Враг мог нанести удар по одной из наших военных баз или иных подобных объектов. Но он этого не сделал. Он нанес удар по мирно спящему городу. Он нанес удар с тем расчетом, чтобы убить как можно больше наших людей, чтобы разрушить как можно больше культурных и исторических ценностей, вызывающих законную гордость нашего народа. Это называется просто – государственный терроризм! Это было сделано для того, чтобы лишить нас воли к сопротивлению.

Но враг просчитался. Советский Союз тоже обладает таким оружием, и прошедшей ночью враг в этом убедился.

Возможно, кто-то потом скажет, что наш ответ был несоразмерным. Возможно, кто-то скажет, что мы должны были нанести один единственный ответный удар по Берлину. Возможно. Но тогда враг мог бы ударить по Ленинграду, ударить по Киеву…

Мы не собираемся размениваться нашими городами. Поэтому нанесли ответный удар такой силы, чтобы у агрессора в будущем не возникло даже мысли повторить подобное нападение.

Если же он все же решится, то мы вполне способны повторить этот жесткий урок. Но тогда авантюристы из германского руководства должны уяснить, что они рискуют не только своими жизнями, но и самим существованием Германии, самим существованием немецкого народа.

Я надеюсь, что немецкий народ тоже поймет все правильно, и найдет способ убедить своих вождей отказаться от самоубийственной агрессии".

Остальную часть выступления Сталина Николай Иванович слушал в пол уха, ничего особо сенсационного в ней не было. Завершающая фраза тоже не удивила, с детства знал наизусть. А вот середина…

– Это по скольким же городам Германии мы этой ночью ядренбатонами шарахнули? Если по тону речи, то не иначе как по нескольким десяткам. Если же подключить здравый смысл, то А-бомб у нас в самом лучшем случае больше пятка не набралось бы. Так сколько на самом деле сбросили? И чем на это способны ответить немцы? И будут ли отвечать?

Николай Иванович огляделся по сторонам. Народ в бомбоубежище на радостях ликовал и обнимался. Сам же он особой радости не испытывал. Ну, разве только немного, оттого, что Сталин жив остался.