"Пир Валтасара" - читать интересную книгу автора (Шалимов Александр)Часть третья ОПЕРАЦИЯ "ШАНС"После заседания совета директоров, на котором утверждался проект Шарка, Алоиз Пэнки попросил Феликса Крукса задержаться. Толстяк адвокат скорчил страдальческую гримасу: — Меня ждут. Важная встреча… Клиент прибыл издалека. — Подождет. У меня серьезный разговор. Пойдемте ко мне в кабинет. Крукс недовольно засопел, но промолчал. Из конференц-зала они выходили последними. Окинув внимательным взглядом опустевшее помещение, Пэнки сам погасил свет и запер дверь собственным ключом. Потом они прошли по длинному коридору, застланному мягким пушистым ковром, к специальному лифту, которым пользовались только доверенные сотрудники банка CFS. Лифт стремительно и бесшумно поднял их на двадцать седьмой этаж, где находился кабинет президента-исполнителя главного банка "империи". — Никого не принимаю. Буду занят, — бросил Пэнки секретарю, проходя через приемную. Секретарь — крупный мужчина средних лет, с массивным подбородком и удлиненным, яйцевидным черепом, чуть прикрытым гладко прилизанными светлыми волосами, — почтительно склонил голову. Пропустив Крукса вперед, Пэнки вошел следом и плотно закрыл обитую коричневой кожей дверь. Крукс с любопытством огляделся. — Обновили кабинетик, — заметил он, устраиваясь в глубоком кожаном кресле, на которое указал Пэнки. — Пришлось, — коротко ответил тот, садясь за свой огромный стол, заставленный телефонными аппаратами и дисплеями. Просторный кабинет был отделан в коричневых тонах. Коричневые деревянные панели вдоль стен, коричневая полированная мебель, коричневатые занавеси на окнах, оранжево-коричневые тона росписи потолка — там была изображена батальная сцена из германской мифологии. Пол покрывал большой персидский ковер сизовато-коричневой расцветки. "Однако раскошелился старик, — не без зависти подумал Крукс, — один такой ковер стоит уйму денег. Крутит Цезарем как хочет". — Я хотел поговорить с вами о Цезаре, — начал Пэнки, не глядя на Крукса. — Как вы нашли его сегодня? Адвокат пожал плечами и вздохнул: — Конечно, он подавлен случившимся, но, по-моему, держался… достойно, как подобает главе такой фирмы. — Он рассказывал какие-нибудь подробности? — Никаких… Сказал только, что… этого типа… похоронили на Цейлоне, в парке "Парадиз". — Вам известно точно, что произошло? Крукс взглянул на собеседника с удивлением: — Нет, конечно… Только газеты… Но… полагаю, вам-то известно? — Оставьте! В Касабланке были ваши люди. — Э-э, вот вы куда гнете, Пэнки, — медленно произнес Крукс, и его круглые, навыкате глаза сердито засверкали, — вот чего вам захотелось… Не выйдет… Мои люди действительно там были, но… Вам хорошо известно, что я противник крайних мер. Только бог вправе распоряжаться судьбами людей… Да-да, это мое святое убеждение, сэр. Я только добиваюсь правды во всем и справедливости. — Прекратите, — поморщился Пэнки. — Не терплю кликушеств. Знаю, ваши люди неотрывно следовали за… вашим бывшим другом… — Я сам говорил вам об этом. Но моей единственной целью было установить правду. — Установили? Крукс тяжело вздохнул: — Сейчас, когда его уже нет, я не хотел бы ничего утверждать. Кое-какие подозрения остались, но… — А в Касабланке? — Цезарь всегда летал через Дакар. В Касабланку мои люди опоздали. Прибыли, когда самолет Цезаря уже улетел. И вы это знаете… — Нет, не знаю. Мой человек прибыл в Касабланку… еще позже. По розовому лицу адвоката скользнула чуть заметная усмешка. — Значит, нам нечего сказать друг другу… — Нет, есть, — повысил голос Пэнки, в первый раз подняв на Крукса бесцветные немигающие глаза. — Если это действительно не ваших рук дело, тогда кто?.. Адвокат завозился в кресле, извлек из кармана батистовый носовой платок и принялся вытирать лысину. — Ну, что вы молчите? — А о чем говорить? — сердито пробормотал Крукс. — Не понимаю, зачем вы разыгрываете передо мной эту комедию. — Послушайте, Крукс… — Пэнки ударил высохшей старческой ладонью по столу. — И не кричите на меня, — взвизгнул адвокат. — Не имею чести быть вашим служащим. Возмутительно! — Ну хорошо, — сказал, помолчав, Пэнки, видимо стараясь успокоиться. — Хорошо… — Он достал из ящика письменного стола коричневый пузырек с таблетками, вытряхнул одну на ладонь и осторожно положил в рот. — Хорошо, — в третий раз повторил он, прижав ладонь к впалой груди, — Порассуждаем спокойно: если не вы и не я, — а я действительно не имею к этой темной истории никакого отношения, — тогда кто, почему? — Я готов поклясться на Библии, Пэнки, мои люди не причастны к устранению этого человека. — Плохо, Крукс. Признаться, надеялся, что это вы… Адвокат подскочил в кресле. — Успокойтесь, — махнул рукой Пэнки. — Но история сильно запутывается. Это плохо… — Не понимаю, о чем вы. — Крукс снова принялся вытирать лысину. — Главное случилось. Человека, который казался опасным, больше нет. Пэнки снова устремил на Крукса холодный взгляд неподвижных бесцветных глаз: — Вы можете поручиться? Я — нет… Ваш бывший друг и клиент Эспиноза-Роулинг доставил нам массу хлопот. Уже не говорю, что он оказывал самое отрицательное влияние на Цезаря. Утечки информации — его работа… А вероятные связи с Москвой… — Но теперь… — попытался возразить адвокат. — Не будьте наивным, Крукс. Ваша доверчивость уже обошлась всем нам достаточно дорого… Что, если опять мистификация? — С его смертью? Э-э, куда хватили, — с видимым облегчением вздохнул Крукс, откидываясь в кресле. — Если дело только в этом, могу вас успокоить. Цезарь увез из Касабланки труп. Это подтвердили десятки очевидцев. — Врача в отель не вызывали. Местной полиции ничего точно не известно. Крукс усмехнулся: — Что вы хотите от марокканской полиции? А врач был: Суонг — одно из самых доверенных лиц Цезаря. — Он подписал свидетельство о смерти? — Конечно. Оно у меня. Цезарь отдал его мне. — Зачем? У этого проходимца есть родственники? Крукс беспокойно заерзал в кресле: — Не люблю, когда меня начинают допрашивать… — Я не допрашиваю, Крукс. Но необходимо уточнить детали… Не разделяю вашей безмятежной убежденности. Роулинг, или Эспиноза, или кто он там в действительности, был очень опасным типом. — Был, но… — Нужна стопроцентная уверенность. Так что известно о родственниках? — Практически ничего… Я не знаю, кто вел его дела. Цезарь поручил мне разыскать его адвоката… А что касается родственников… Фамилия Роулинг достаточно распространена в Штатах… Журналист Стив Роулинг, который работал в "Калифорния таймс", родился на северо-западе, в Спокане. Его родственников там не осталось, никто его не помнит. Кое-что удалось узнать в "Калифорния таймс", но и там сейчас мало людей, которые знали Стива Роулинга. Кроме того, журналисты "неразговорчивы", если речь заходит о ком-то из их бывших коллег… Главный редактор, который хорошо знал Роулинга, умер… В Лос-Анджелесе живет некая Перш, она работала секретарем в "Калифорния таймс". Кое-что удалось выудить у нее, у соседей — в доме, где жил Роулинг. Он действительно был очень похож на Эспинозу. Но Роулинг, работавший в Лос-Анджелесе, исчез с горизонта давно. Лет десять назад… Тут все совпадает — все, как мы считали… — Вы считали, Крукс. — Вы — тоже… Могу напомнить: первым усомнился я… — Поздно усомнились. Могли пораньше… Вы ведь его выручали, когда его чуть не засадили за убийство. — По подозрению в убийстве. Я занялся этим по просьбе Цезаря. Кроме того, я был кое в чем обязан ему самому… — Кому, Крукс? Эспинозе или Роулингу? — Эспинозе, конечно… Хотя теперь — не знаю. Нет, не знаю… А тогда моя задача заключалась лишь в том, чтобы доказать его непричастность к убийству. Это я сумел сделать. — Напрасно. Еще одна ваша ошибка. Вы опытный адвокат, но слишком часто ошибались… Крукс молча пожал плечами. — А можно узнать, — снова начал Пэнки после непродолжительного молчания, — чем это вы лично были обязаны… ну, скажем, господину де Эспинозе? — Нет, — резко возразил Крукс. — Это касалось исключительно нас с ним. Это глубоко личное дело. Только мое теперь… — Жаль, что не хотите поделиться. — По лицу Пэнки пробежала судорога, и он снова прижал ладонь к груди. — Вам нехорошо? — встрепенулся Крукс. — Сейчас пройдет… Так вот, Феликс, ваши заверения не рассеяли моих сомнений. Но это тоже мое личное дело… Жаль, что так мало знаете или хотите сказать. Осталась единственная нить, за которую можно ухватиться… — Надо ли, Пэнки?.. Насколько мне известно, вы не стали прослеживать всех нитей, которые потянулись от авиакатастрофы под Мехико… Пэнки снова устремил холодный, немигающий взгляд на адвоката: — Не стоит касаться той темы, Феликс. Она давно похоронена и… за пределами… ваших интересов. — Ну почему же? Старик Цезарь был моим клиентом и другом. — Был… И копание "в деталях" его не воскресило бы… Вашими молитвами и не без помощи вашего бывшего друга Роулинга-Эспинозы фирма приобрела молодого, энергичного и пока обещающего наследника… Крукс насторожился, подозрительно взглянул на Пэнки: — При чем тут мои молитвы? Они вас не касаются… И оставьте, в конце концов, в покое того человека. Кем бы он ни был в действительности, он мертв. Мир праху его… — Допустим… Извините… Я уважаю ваши религиозные чувства, Крукс, хотя сам и не верю ни во что… Когда мои глаза закроются навсегда, мир перестанет существовать… Для меня, во всяком случае… — Это ваша беда, Алоиз, — убежденно заявил Крукс — Вера приносит огромное облегчение. И никогда не поздно… Пэнки раздраженно дернулся: — Не нужно душеспасительных разговоров… Я хочу спросить вас еще об одном: вы утверждаете, что в свое время доказали непричастность Роулинга-Эспинозы к… тому, что произошло с кардиналом Карлосом де Эспинозой. Что с ним в действительности произошло? Или вам удалось тогда доказать только алиби вашего подопечного? — Только алиби. Ничего больше. Да ничего больше тогда и не требовалось… А по поводу самого преступления — насколько мне известно, оно осталось нераскрытым. Ватикан, как всегда в подобных случаях, предпочитает хранить молчание. — Разумеется. Но полиция подозревала вашего подопечного не без оснований? Не так ли? — Во-первых, крайне неблагоприятное стечение обстоятельств. Он был в числе… очень немногих, кто встречался с кардиналом незадолго до… его исчезновения. Во-вторых, кто-то, чтобы запутать полицию, отправил из Акапулько кардинальское облачение, запятнанное кровью. Впоследствии, правда, установили, что пятна на облачении совсем не кровь. Главное заключалось в другом… Мне удалось доказать, причем совершенно неопровержимо, что латиноамериканская поездка кардинала оборвалась не в Акапулько, куда он прилетел… — Крукс прищурился, вспоминая, — двадцать второго ноября тысяча девятьсот шестьдесят третьего года, а почти месяц спустя в Колумбии. Последнее и явилось алиби для моего подопечного, который находился тогда в Малайзии. — Так-так, — заметил Пэнки, постукивая костяшками пальцев по краю стола. — Я от кого-то слышал, что юрист при желании может доказать, будто слон, поскользнувшийся у обрыва, удержался потому, что зацепился хвостом за незабудку. Я, пожалуй, мог бы сообщить вам, Феликс, и еще кое-что интересное… Так вот: первое — кардинала Карлоса де Эспинозу не убивали и не похищали. Девять лет назад он сложил с себя сан и спокойно живет в Перу, где занимается какими-то исследованиями и читает лекции в университете. Второе — экс-кардинал Карлос де Эспиноза никогда не бывал в Акапулько. Сообщение Пэнки Крукс выслушал с вытаращенными глазами и открытым ртом, но последние слова заставили его усмехнуться. — Действительно, интересно, — согласился он, иронически поглядывая на Пэнки, — но и ваши сведения не слишком точны. — Почему? — Да потому, что я лично видел кардинала в Акапулько, даже разговаривал с ним. Это случилось вечером того дня, когда погиб старик Цезарь и в Далласе застрелили Кеннеди. — Вздор. — А вот и не вздор. Кстати, это тоже одна из причин, которые заставили меня согласиться на просьбу Цезаря и заняться делом… — Крукс замялся, — ну, этим делом второго Эспинозы. Пэнки покачал головой: — У меня нет оснований не верить вам, Феликс, но… мои сведения достаточно надежны. Может быть, вам следовало бы возобновить знакомство с экс-кардиналом. — Был бы рад. — Не исключено, что когда-нибудь доставлю вам это удовольствие. И теперь последнее, Феликс: думаю, что спустя некоторое время вам следует нанести визит Цезарю в его резиденции. Вы бывали там? — Нет, никогда. — Ну вот, найдите хороший предлог и поезжайте. Посмотрите, как там и что… Вы его поверенный в делах. Кстати, сможете помолиться на могиле вашего бывшего друга. Лицо Крукса побагровело. — Знаете, Алоиз… — начал он, поднимаясь с кресла. — Знаю, знаю, — торопливо прервал Пэнки. — Расходы, связанные с поездкой, наш банк оплатит… Вы неплохо отдохнете на Цейлоне… И сможете кое-что уточнить… Фридрих Вайст ожидал вызова к боссу. Тем не менее, телеграмма из Нью-Йорка застала его врасплох. Трудно было выбрать момент, более не подходящий для поездки с докладом… Дела на полигоне шли день ото дня хуже… Договор, закрепляющий правовое положение ОТРАГа, еще не был подписан, хотя в стране, которая теперь именовалась Республикой Заир, политическое положение несколько стабилизировалось: после смены десятка правительств к власти пришли люди, ориентирующиеся на Америку. Однако и они не торопились подписывать договор, после того как в газеты разных стран снова просочились сведения об ОТРАГе, о производстве на полигоне оружия, об испытаниях ракет… Перевороты и революционное брожение в соседних государствах Экваториальной и Южной Африки несколько отвлекали мировое общественное мнение от разоблачений ОТРАГа; все же в ООН представители африканских стран потребовали создания специальной комиссии и проведения международного расследования. Правда, власти Заира официально опровергли появившиеся в печати сообщения и до создания комиссии дело не дошло, тем более, что внимание мировой прессы переключилось на события в Гвинее-Бисау, а затем — в Анголе и Мозамбике, где все яростнее разгоралась борьба за освобождение. Вайст прекрасно понимал, что обстановка накаляется, что сохранять в тайне деятельность такой организации, как ОТРАГ, становится все труднее, что у противников собрано немало компрометирующей информации, включая и космические фотоснимки. Разоблачений, способных потрясти мировое общественное мнение, можно было ждать со дня на день. Контроль на границах владений ОТРАГа предельно усилили. Погранзона круглосуточно охранялась специальными отрядами, просматривалась и прослушивалась с помощью электронной аппаратуры. Были, однако, случаи исчезновения местных рабочих; Вайст допускал, что части беглецов удалось обмануть бдительность охраны и контрольной аппаратуры. Кроме того, недавно произошла история, крайне неприятная и трагическая. В центре "Б" — биологических исследований, где завершались многолетние опыты выращивания устойчивой культуры чумных бактерий, произошла утечка очень опасного штамма. Жертвами почти мгновенно стали несколько сотрудников центра. Руководитель работ — известный ученый-биолог профессор Хорнфункель, — по-видимому, растерялся. Опасаясь стремительной вспышки страшной эпидемии, он привел в действие секретную аварийную аппаратуру. Центр биологических исследований вместе со всем оборудованием, холодильными камерами, где хранились выращенные штаммы, и большинством персонала был уничтожен взрывом. Здание, где помещался кабинет Хорнфункеля, уцелело, но сам профессор сошел с ума и теперь находился в изоляторе медицинской секции полигона. К счастью, эпидемия не успела распространиться — это было единственным утешением. Пришлось объявить запретной зоной обширную территорию вокруг бывшего биологического центра, а немногих уцелевших сотрудников изолировать в длительном карантине. Босс, по-видимому, еще не знал о катастрофе, и теперь предстояло докладывать о ней лично. Вайст полетел в Нью-Йорк, взяв с собой главного специалиста по ракетам профессора Рицке и Шварца. Этого последнего Вайст спустя некоторое время после скандальной истории на банкете приблизил к себе в качестве личного секретаря и адъютанта. Все трое прилетели на небольшом самолете в Киншасу и оттуда — рейсом американской авиакомпании TWA — в Нью-Йорк. Вайст ожидал, что его ждет встреча с главой "империи", но в Нью-Йорке, на двадцать седьмом этаже старинного небоскреба, расположенного вблизи Центрального парка, его принял президент-исполнитель банка СРЗ мистер Алоиз Пэнки. Принял одного, объявив через секретаря, что с профессором Рицке будет говорить позже. Вайст до этого не встречался с Пэнки, хотя слышал о нем немало. Не без внутреннего трепета входил он в просторный, роскошно отделанный кабинет второго (а поговаривали, что и первого!) вершителя судеб в могущественной транснациональной "империи", детищем которой считался ОТРАГ. Деловой, лаконичный, подкрепленный цифрами доклад Пэнки выслушал бесстрастно, ни разу не взглянув на говорившего, но, когда Вайст перешел к событиям в Центре "Б", Пэнки отрицающе шевельнул бледной, высохшей рукой. — Я в курсе этого прискорбного случая, — заметил он совсем тихо. — "Проверку" нового штамма надо было осуществить в ином месте и более рационально… Пэнки сделал долгую паузу. — Не могло быть и речи о проверке… — начал Вайст. — Почему же, — холодно возразил Пэнки, — могло… Если не пришло в голову Хорнфункеля, мог додуматься кто-нибудь еще… — Профессор Хорнфункель не считал эксперименты законченными. Полученный штамм… — Подобные эксперименты не имеют конца, — бесстрастно продолжал Пэнки. — Лучшее всегда враг хорошего, не так ли? Хорнфункель дурак. Вы не разглядели этого, господин генеральный директор. Я, впрочем, тоже… Но глупел он на ваших глазах? На бледном лице Вайста выступили пунцовые пятна. — Готов… — начал он. — Помолчите! Первое, что надлежит вам сделать, когда вернетесь, — восстановить центр "Б". Временным руководителем назначьте кого-нибудь из уцелевших по своему усмотрению. О Хорнфункеле и остальных никогда больше ни слова. Их просто не было у вас… — Но профессор Хорнфункель… — снова попытался начать Вайст. — Вы никогда не слышали о нем, — монотонно продолжал Пэнки, чуть шевельнув худыми плечами. — Никогда… Ни о нем, ни о других… Вы все начинаете сначала. Только гораздо быстрее. Поняли? — Да… — Испытания штаммов — дело руководителя центра и ваше. — Пэнки подчеркнул последнее слово. — Где и на ком — обстоятельства подскажут. На Земле места много. Не так ли? — Да. — Рад, что вы согласны со мной, господин генеральный директор. Но имейте в виду — ошибиться можно лишь раз… — Я готов… — начал снова Вайст и умолк, остановленный немигающим взглядом Пэнки. — У вас превосходная анкета, — продолжал после короткого молчания Пэнки, не отрывая взгляда от лица Вайста. — До сих пор, за очень малыми исключениями, вы неплохо справлялись с вашими обязанностями. Они не принадлежат к числу легких. Но именно такие обязанности возложила на нас… сама история. Вас ценят и тут, и… — Пэнки пожевал тонкими губами, — в "Валгалле". Вам понятно? — Да. Благодарю. — Прекрасно… А теперь главное, ради чего вас вызвали. Насколько я понял, уран вы получаете исправно? — Да… — В ближайшие пять лет вам надлежит наладить производство обогащенного урана. С профессором Рицке отправится наш доверенный человек — специалист-атомщик. Он возглавит эти работы. Понятно? — Нет. Оборудование для обогащения… — Вскоре получите через… одно западноевропейское государство. И первые партии обогащенного урана тоже. Но дальше будете производить его сами. К концу десятилетия у вас должна быть построена атомная электростанция… для нужд полигона. Вы поняли? — Да… — И восемь шахт для межконтинентальных ракет. — Да. — Они именно то, для чего создавался полигон. — Да. — Все должно быть готово для нанесения удара к середине следующего десятилетия. Понятно? — Но… — Теперь уже не может быть никаких "но", господин генеральный директор. Это историческая миссия. Она доверена… нам с вами. — Пэнки вздохнул. — Я могу не дожить до дня "X", но вы… "Валгалла" выбрала именно вас. Вы поняли? Вайст молча поклонился. — Это величайшее доверие, которое накладывает на вас и величайшую ответственность, Фридрих. Вам суждено стать… апостолом очищения. Новым Парсифалем. Отныне полигон — новый Монсальват; вам доверена новая чаша Грааля. Чаша возмездия и очищения. Вы все поняли? Вайст резко тряхнул головой: — Нет, не все… — Остальное поймете позже. Пэнки снова вздохнул, взял из полуоткрытого ящика стола коричневую баночку, осторожно вытряхнул на ладонь таблетку. — Подготовительный период кончился, Фридрих, — продолжал он, отправив таблетку в рот. — Сделано немало, но главное впереди. Операция, к которой приступаем, получила название "Шанс". Это криптоним, смысл которого вам станет ясным позднее. Считайте, что речь идет о "шансе" реванша. Криптоним и смысл операции известны лишь немногим из тех, кто входит в "Валгаллу". Отныне вы один из избранных. Мне поручено вручить вам знак избрания. Вот он… Пэнки нагнулся, звякнул ключами, открывая дверцу сейфа в правой колонке своего стола. Из глубины сейфа извлек маленькую коробочку-кубик, а из нее перстень с большим черным камнем. — Это алмаз, — продолжал он, — особый черный алмаз. Камень большой редкости. И особая огранка. Смотрите, вот такой же перстень у меня. Пэнки протянул левую руку. Вайст увидел на его высохшем безымянном пальце перстень с черным алмазом. — Они неотличимы, — продолжал Пэнки, сблизив оба перстня. — Это опознавательный знак. Об операции "Шанс" вы имеете право говорить лишь с тем, кто носит такой перстень. Все остальные, включая ваших ближайших помощников, не должны знать ничего, кроме деталей, относящихся непосредственно к выполняемым обязанностям. Полная тайна для всех и полная откровенность с теми, кто носит подобный перстень. Вам понятно? — Да, конечно. Но могут быть похожие. — Вайст указал на перстень. — Разумеется. Внешнее сходство лишь первый признак. Второй — вот. — Пэнки повернул камень на своем перстне и, приподняв на тонких стержнях, показал Вайсту обратную сторону камня. Она оказалась плоской, на ней была выгравирована шестиугольная звезда. — Масонский знак? — произнес Вайст с оттенком легкого разочарования. — Вторая ступень, — кивнул Пэнки. — А вот третья, и последняя. — Повернув еще раз приподнятый над оправой камень, он раскрыл его, и Вайст увидел в глубине на черном фоне букву V. — Это и есть знак полного распознания. — Пэнки закрыл камень и опустил его в оправу. — Символ рыцарей Валгаллы, или, если угодно, новых богов… немецкого народа. Возьмите и никогда не расставайтесь с ним. — Пэнки протянул перстень Вайсту. — Утрата невосполнима и равнозначна смерти, Фридрих. Вайст молча взял перстень и, приоткрыв камень, убедился, что внутри есть такой же знак V, как и в перстне Пэнки. — Я обязан поблагодарить за огромное доверие, — сказал Вайст, надев перстень на безымянный палец левой руки и поднимаясь с кресла. — Как офицер… — Он вытянулся. — Нет-нет, садитесь, — недовольно прервал Пэнки. — За — Я даже не успел примерить генеральскую форму, — бледно усмехнулся Вайст. — Не важно, — возразил Пэнки. — Приказ был подписан. Да… — Он замолчал и снова взялся за пузырек с таблетками. Вайст ждал, не сводя взгляда с пергаментного лица собеседника. — С главным покончено, — сказал Пэнки, убирая лекарство в ящик стола. — Остаются мелочи… На бразильском полигоне построен наконец летательный аппарат типа "блюдца". Почти такой же, какой "придумали" газетчики лет тридцать назад. Аппарат занятный, многое может, но у них там заминка с вооружением. Вам придется помочь. Для начала отберите человек десять абсолютно надежных людей — помоложе, инженеров и желательно летчиков — для подготовки пилотов "блюдец". Вскоре у вас появится Герберт Люц. Его вы, конечно, знаете… — Пэнки бросил на Вайста испытующий взгляд. — Он выберет кандидатов из числа тех, кого вы рекомендуете. — Не лучше ли один такой аппарат передать нам? — осторожно предложил Вайст. — Мы организовали бы подготовку пилотов на месте. — Пока нет. У вас другие, более важные задачи. Выделите только надежных людей. И еще… Если вас навестит глава фирмы Цезарь Фигуранкайн… имейте в виду… у него нет такого перстня, как у вас. Пока нет… Он тоже ничего не должен знать о… Вы поняли? — Он не знает и об экспериментах в центре "Б", — холодно заметил Вайст. — Разумеется… Но о самом центре ему известно? — В общем виде. Он даже собирался поставить центру какие-то задачи. — Надо быть готовым к соответствующему объяснению. — Для печати тоже? — Для печати — только опровержения. И еще, Фридрих, Хорнфункель работал над вирусами, действующими избирательно — только на цветных… — Ему удалось получить вирус, весьма опасный для африканцев и почти безвредный для белых, но… — Это тоже продолжать и форсировать. Первая стадия — смертельно для черных и желтых, безвредно для… белых. — Первая? — Да, первая… Последующая — избирательное действие, в зависимости от политических убеждений. Вайст внимательно взглянул на Пэнки. Нет, президент-исполнитель не шутил… Во время обратного перелета через океан Вайст преимущественно молчал. Возвращались они вдвоем со Шварцем. По распоряжению Пэнки, профессор Рицке остался в Нью-Йорке. Шварц, как и подобает дисциплинированному адъютанту, ни о чем не расспрашивал, но Вайст отлично понимал, что его снедает любопытство. Впрочем, один вопрос Шварц все-таки себе позволил. — Подарок? — спросил он, указывая на перстень Вайста, во время ленча над океаном. — Купил на Бродвее, — спокойно ответил Вайст, продолжая разрезать бифштекс. — Кажется, черный бриллиант? — Надеюсь. — А цена? — Баснословная. — Я бы ни за что не купил. Даже если бы были деньги. Не исключена липа. — Конечно, — согласился Вайст. — Но я все-таки рискнул… "Интересно, что ему известно и какие он получил инструкции в Нью-Йорке, — думал Вайст, откинувшись в кресле и поглядывая из-под опущенных век на своего секретаря и адъютанта. — Он был человеком Люца, а теперь… Насколько могу доверять ему?.. Безумная игра… шахты, ракеты, реванш… Ракеты, конечно, против русских… Мир сошел с ума. Все мы — ничтожные пешки в чьих-то руках. В чьих именно?.. Как бы хотелось знать…" Эпидемия необыкновенно смелых и, как правило, успешных ограблений частных банков началась в Юго-Восточной Азии, но вскоре распространилась на весь Восток, перекинулась в Южную Африку, в Латинскую Америку и достигла берегов Европы. В расследование включился Интерпол, но и самые опытные из его агентов оказались бессильными перед изобретательностью и ловкостью неведомых грабителей, которые либо вообще не оставляли следов, либо оставляли следы, рассчитанные на то, чтобы ввести в заблуждение преследователей. Приемы ограблений были настолько разнообразны, что каждый раз ошеломляли полицию своей неожиданностью. Банкиры не на шутку всполошились. Не помогали ни патентованные замки, ни бронированные двери, ни круглосуточная охрана, ни совершеннейшая электронная сигнализация, ни специально тренированные псы, ни ловушки, ни даже ядовитые змеи, запускаемые в хранилища. Характерным было и то, что наряду с ценностями — золотыми слитками, бриллиантами, валютой, ценными бумагами — исчезали документы; чаще — документы, свидетельствовавшие об операциях не совсем законных или совсем незаконных. Некоторые были впоследствии подброшены или переданы в редакции газет. Их опубликование привело к сенсационным уголовным процессам и к не менее сенсационным "самоубийствам" нескольких воротил финансового мира. Многие газеты выступили с предположением, что эпидемия ограблений и ее последствия — результат организованного наступления крупных семейств международной мафии, которые договорились и действуют совместно. Отдельные журналисты пошли даже так далеко, что прозрачно намекали, какие это "семейства" и кто возглавляет их. Немало появилось и статей, авторы которых выбрали в качестве сатирических мишеней Интерпол, его руководителей и уголовную полицию в целом. Беспомощность полицейских вскоре навлекла подозрения, что сама полиция как-то причастна к расширению "эпидемии". Генеральный директор Интерпола запретил сотрудникам давать интервью о ходе расследования, пока не появятся конкретные данные. Именно их-то у Интерпола не было, хотя "эпидемия" ограблений не утихала. Впрочем, в Интерполе вскоре поняли, что атака на банки не является делом рук одной организации. Помимо "классических" дневных ограблений с участниками в масках, стрельбой и трупами банковских служащих, ограблений, добычей которых, как правило, становились ценности не слишком крупные, имели место ночные операции гораздо большего размаха. Эти ночные тоже были двух типов, с двумя совершенно разными "почерками". В одних случаях по крайней мере часть замков и сигнализации оказывалась поврежденной, а охрана обезоруженной, связанной или выведенной из строя с помощью химических средств и даже оружия, в других — все запоры и электронные устройства оставались в исправности, охрана — по ее утверждению — бодрствовала и совершала положенные обходы, тем не менее, хранилища и сейфы были опустошены. Не вызывало также сомнений, что значительная часть ночных ограблений совершалась через верхние этажи и через крышу, очевидно, с помощью вертолетов с приглушенными моторами. Однако никому не довелось видеть эти вертолеты, и, кроме того, главной загадкой оставалось — откуда грабители знали шифры замков, хранилищ и сейфов, откуда у них были ключи или приспособления, позволявшие им без видимых усилий и следов открывать и закрывать все запоры. Было над чем поломать голову сотрудникам Интерпола. Наконец, удалось ухватить первую нить… При очередном ограблении банка в Гонконге охраной был застрелен один из нападавших. Им оказался молодой японец. Находившиеся в это время в Гонконге агенты Интерпола ввязались в дело раньше, чем местная полиция успела окончательно запутать его. В результате личность убитого удалось установить — им оказался член гангстерского клана Якудза — японского подобия сицилийской мафии, — насчитывающего, по данным Интерпола, не менее ста тысяч человек. Внимание Интерпола сосредоточилось на клане Якудза. Ряд видных деятелей клана был арестован японской полицией. Однако сразу же вслед за этим произошло совершенно сенсационное ночное ограбление одного из крупнейших банков в Осаке. Добычей грабителей, проникших в помещение банка через крышу, стало свыше трех тонн золота в слитках, около сорока миллионов долларов в валюте и ценных бумагах и все документы из личного сейфа президента банка. Сигнализация оказалась в полном порядке, но в момент ограбления не сработала, а вся охрана, включая и трех собак, была обнаружена в одном из подвальных помещений в состоянии глубокого сна. Разбудить людей и животных удалось с большим трудом. Разумеется, никто из охранников ничего не помнил. Президент банка, узнав об ограблении, совершил харакири, а по стране прокатилась волна банкротств. Сенсация еще не улеглась, как на смену ей пришла вторая… Осака, Нагоя, Гонконг, Тайбей, Сингапур, Манила, Куала-Лумпур стали аренами кровопролитнейших столкновений двух могущественных гангстерских кланов — японского Якудза и китайского Ангбинхоай. Взрывы бомб, погони на мотоциклах и автомашинах, многочасовые перестрелки совершенно нарушили нормальное течение жизни в этих городах и стали причиной значительного числа жертв. Местная полиция выжидала, стараясь, по возможности, не вмешиваться в междумафийные распри, ибо справедливо полагала, что взаимные кровопускания двух гангстерских спрутов — вода на ее собственную мельницу. Ясно было, что сводятся какие-то старые счеты, а может быть, и не очень старые. Это могла быть и война за будущие сферы влияния, в которой один спрут пытался сожрать другого. Это могла быть война за раздел добычи… Последнее предполагали сотрудники Интерпола, обосновавшиеся в городах, охваченных столкновениями. Они тоже выжидали, рассчитывая, что неосторожность одной из воюющих сторон может навести на след золота и ценностей, похищенных в осакском банке. Однако следы похищенного золота так и не отыскались, а столкновения гангстерских кланов вдруг прекратились столь же неожиданно, как и начались. Убитых похоронили, и на улицы Осаки, Гонконга, Тайбея и других городов Юго-Восточной Азии снова возвратилась видимость спокойствия и правопорядка. Пока в Интерполе анализировались и обсуждались немногие собранные факты, составлялись отчеты и рекомендации, выстраивались предположения, история, поразительно похожая на недавние события в Юго-Восточной Азии, разгорелась на американском континенте. Правда, соображения о подобии и даже об аналогии того, что случилось на антиподах планеты, возникли много позднее, когда следы снова были утеряны, но все-таки "лучше поздно, чем никогда", как любят повторять англичане. Темной дождливой ночью, накануне дня, когда американцы собирались в очередной раз выбрать президента своей страны, был ограблен один из частных банков в столице штата Колорадо Денвере. Банк не из крупных; известно было, что он финансировал строительные подряды, какие-то изыскания в Гранд-Джанкшене, у подножия Скалистых гор. Факт ограбления не сразу привлек внимание и стал достоянием широкой гласности. Может быть, кому-то показалось неудобным превращать в сенсацию ограбление не очень большого банка в канун президентских выборов. Тем не менее, ограбление относилось к разряду сенсационных… Грабители проникли в помещение банка с крыши. Отключив каким-то образом сигнализацию, они очистили сейфы на верхних этажах, а потом спустились по главной лестнице вниз, очевидно рассчитывая попасть в подвалы. Тут их увидел один из охранников. В возникшей перестрелке этот охранник и один из грабителей были убиты. Как ни странно, остальные охранники — а их было еще четверо — ничего не слышали за игрой в покер. Трупы своего товарища и одного из гангстеров они обнаружили на главной лестнице уже под утро, после чего подняли тревогу. Грабителей, по-видимому, забрал с крыши вертолет, хотя ночью шума моторов никто в окружающих банк домах не слышал. Опустошенные сейфы в кабинетах директора банка и двух вице-директоров были оставлены открытыми. Замки их были в полной исправности, и каким образом их удалось открыть, а также как были открыты бронированные двери, ведущие в кабинеты, осталось загадкой. Никаких следов грабителей, кроме трупа одного из них, не было обнаружено. Личность убитого полиция установила без труда. Это был гаитянин Марио Лукас по прозвищу "Беби", человек Иеремии Гебста — одного из "отцов" чикагской мафии. Разумеется, Гебст все начисто отрицал, уверяя, что уже несколько месяцев ничего не слышал о Лукасе. Тем не менее, Гебста арестовали, после чего был ограблен один из частных банков Чикаго, по слухам, принадлежавший Гебсту, а вслед за этим в Чикаго, Нью-Йорке и еще в десятке городов северо-восточных штатов началась форменная война чикагской и нью-йоркской мафий, которая продолжалась несколько недель и стоила немалых жертв одной и другой стороне. И в этом случае американская полиция предпочла радикально не вмешиваться, ограничившись арестом нескольких главарей обеих сторон, которые, впрочем, были выпущены под залог вскоре после окончания "боевых действий". Виновники же денверского и чикагского ограблений, как и в подавляющем большинстве всех предшествующих случаев, обнаружены не были. Несмотря на то, что денверский банк не огласил похищенной у него суммы, его дирекция вскоре объявила о банкротстве, а бывший владелец банка, директор и один из вице-директоров скрылись. Второй вице-директор за несколько дней до этого погиб в автокатастрофе. В Штатах вся эта история не привлекла особого внимания лишь потому, что совпала по времени с перевыборами хозяина Белого дома, — газеты главное внимание уделяли финалу предвыборной баталии и событиям, которые происходили в штабах претендентов на избрание. Интерпол вначале тоже не заинтересовался ею. Банков в мире великое множество, и, в конце концов, их ограбления никогда не были чем-то из ряда вон выходящим. А волна ограблений, которой последние несколько месяцев весьма напряженно и безуспешно занимались многие сотрудники Интерпола, берегов Северной Америки еще не коснулась. Однако, когда Сэмюэл Бриджмен, только что возвратившийся из Осаки, обратил внимание своего начальника на определенные аналогии в развитии событий в Юго-Восточной Азии и в Северной Америке, руководство Интерпола приняло решение срочно командировать его в Денвер и Чикаго для консультаций с американскими коллегами. Спустя две недели Сэмюэл Бриджмен возвратился обратно и привез с собой вполне созревшую и совершенно сенсационную гипотезу: виновники ограблений — инопланетяне. Стив узнал об этом из сообщений бразильского радио. — Бриджмен не так уж далек от истины, — заметил он Тиббу, вместе с которым они сидели за утренним кофе. — Вот именно, — кивнул Тибб. — И если ему доверят руководство расследованием, кое-кого он сумеет найти. — Он не продвинется слишком далеко… Гангстеры всего мира всполошились, сообразив, наконец, что кто-то ворошит палкой в их муравейниках. Они удвоят осторожность. В этой ситуации у Интерпола нет шансов добиться чего-либо. А нам следует усилить активность. Еще парочка хороших ударов ниже пояса, и "крестные отцы" созреют окончательно. — Смотри, чтобы Бриджмен не испортил погоды. — Что-нибудь всегда можно придумать. — Игра вступает в такую стадию, когда на импровизацию больше нельзя полагаться. — Разве все, чем я до сих пор занимался, не было чистейшей импровизацией, в зависимости от обстоятельств? — Нет. Насколько мне известно, Стив, с самого начала у тебя существовал четкий план. Импровизировал ты в рамках плана. Именно поэтому тебе сопутствовал успех. — Короче, что ты предлагаешь? — Сейчас надо выждать. Посмотрим, что предпримут "отцы" кланов и Бриджмен. — Снова он! — Смирись, Стив. С ним, видимо, придется считаться. И еще… — Тибб умолк и отпил глоток кофе. — Что еще, старина? — Еще не забывай Пэнки… Он дьявольски хитер. И тоже хочет разыграть свою партию. События последних месяцев едва ли прошли мимо него. Идеи Бриджмена могут и его заинтересовать… Ты меня понял? — Да. — Он настойчиво добивается доступа для своих людей к кораблям. Ночью звонил Цвикк. Завтра по распоряжению Пэнки он встречает в Манаусе новую группу кандидатов в пилоты. — Опять во главе с Люцем? — Вероятно. — Отфутболишь и этих. Тибб очень серьезно покачал головой: — Нельзя повторять дважды один прием. Прошлый раз я подробно изложил Люцу свои требования. Не сомневаюсь, он сделал все возможное, чтобы на этот раз кандидаты не были забракованы. — Что ты думаешь предпринять? — Я уже сказал Цвикку, чтобы в воскресенье он перебросил их на полигон. — В воскресенье — это через три дня. — Стив задумался. — А что предложил бы ты? — поинтересовался Тибб, выждав немного. — Устроить им "встречу" в Манаусе. — Можем навлечь подозрения… Люц — опытный ас. Он постарается избежать провокации. — Так не ждать же их сложа руки! — Предложи что-нибудь дельное, Стив. — О’кей! Предлагаю втравить в это Цезаря. — Каким образом? И главное, зачем? — У него давние счеты с Люцем. Он даже разыскивал Люца, когда мы впервые были на африканском полигоне. Тогда этот подонок где-то укрывался. Пэнки снова ввел его в игру недавно. — Идея недурна, — кивнул Тибб. — Пэнки допустил оплошность. Надо все продумать и обсудить… Вечером позвонит Цвикк… — Только не слишком раскрывайся, — предостерег Стив. — С ним можно. Он… надежный товарищ. Кстати, — Тибб усмехнулся, блеснув двумя рядами отличных зубов, — он и о тебе все знает. Знает даже, что скрываешься в зоне. В четверг вечером, после разговора с Цвикком, план действий был окончательно согласован. — Итак, — резюмировал Стив, — завтра с заходом солнца вылетаем на Яву через Лондон. В Лондоне обстановка отличная: густой туман, изморось; бастуют работники аэропортов. После небольшой операции на Кэннон-стрит ты летишь дальше, в Суракарту на Яве, а я остаюсь в Лондоне… Тибб забарабанил пальцами по столу. — Остаюсь с Тео, — поспешил добавить Стив. — С Тео и с Шейкуной, — поправил Тибб. — Излишество, но пусть будет так… Взяв Цезаря, вы на следующую ночь возвращаетесь за нами в Англию. Встреча в Полночь у северных ворот кладбища Хайгейт. С севера к кладбищу примыкает открытая холмистая местность с кустарниками — площадки для игры в гольф; в это время там не будет ни одного живого человека. — Понял. — И в ту же ночь мы снова вернемся сюда. — Да… Чтобы встретить Люца и его людей в Манаусе. Стив на мгновение задумался. — Это было бы самое лучшее, но решать будет Цезарь. Не исключено, что он захочет встретиться с Люцем на полигоне. — Будет достаточно времени, чтобы решить, — сказал Тибб. — Все ясно, и ты можешь отправляться спать. — А ты? — Пойду в ангары. Надо проверить кое-что на УЛАКе. Полет нешуточный. Лондон нашпигован радарными установками и всевозможными станциями наблюдения. Когда будем снижаться, нас засекут, вне всякого сомнения. Важно только, чтобы нашлось достаточно места на крыше этого здания на Кэннон-стрит. Там мы окажемся в мертвой зоне. — Место найдется, — успокоил Стив, — но я сейчас подумал о второй ночи. Если они о чем-то догадаются, то наверняка будут наготове… Может, место встречи выбрать подальше от Лондона? Тибб отрицательно покачал головой: — Не надо. Возле Хайгейта место отличное, я его хорошо знаю. Зайду с севера на бреющем полете. Важно, чтобы вы там оказались вовремя. — Будем! "Целый день в Лондоне, — думал Стив, пробираясь по затянутой противомоскитной сеткой, полутемной веранде к себе в комнату, — последний раз я был там весной минувшего года, и неизвестно, когда смогу очутиться снова. Значит… Значит, надо использовать этот шанс возможно полнее. Но там ли сейчас Инге?.." Сутки спустя УЛАК—пять, стремительно перелетев Атлантический океан, шел на снижение над центром Лондона. На высоте семи километров вошли в облака. — Облачность до самой земли, — коротко доложил навигатор. — Хорошо, — отозвался Тибб. — Пункт посадки? — Есть — на главном экране. Стив, не поворачивая головы, скосил глаза на большой экран над пультом управления. Центр города просматривался необыкновенно четко, словно с низко летящего вертолета в яркий солнечный день. Знакомый лабиринт улиц Сити, купола собора Святого Павла, Кэннон-стрит. На крыше одного из домов по восточной стороне вспыхивала и пригасала зеленая точка. Стив вспомнил, как полтора года назад перед ним в последний раз распахнулись тяжелые двери этого дома. Вспомнил ярко начищенную медную табличку у входа. Мысленно усмехнулся: если бы он мог предполагать тогда, что следующий визит состоится подобным образом. — Причаливание, — доложил второй пилот. — Давай, — послышался голос Тибба, — нет, третью опору под каменную трубу слева. Хорошо. Приготовиться к высадке. Вы двое останетесь на корабле. Остальные выходят. "Распоряжения второму пилоту и навигатору, — сообразил Стив. — Остальные — он сам, Тибб, Тео, Шейкуна и еще эти двое, как их, Паоло и Санчо — "крестные сыновья" почтенного папы Джулиано, который и по сей день командует в Голливуде небольшой мастерской, где ремонтируются автомашины. Правда, кроме того, у него есть еще вилла на Сицилии и пара отелей в Риме, но там, по словам Джулиано, давно заправляют его дочь и зять". Стив выбрался из кресла. Мысли тянулись, как клейкая лента. Кружилась голова. Он все еще не может привыкнуть к полетам на УЛАКах. Дьявольски удобно, конечно, — быстро и никаких ожиданий в аэропортах, — но вот головокружение, черт бы его побрал… Стив глянул исподлобья на своих товарищей. "Нет, эти ничего — держатся, особенно Тибб… Его ничто не берет. Сейчас мы выйдем наружу, и промозглая лондонская сырость и холод все поставят на свои места". Так и случилось. Уже на трапе головокружение исчезло. Стив с наслаждением вдохнул влажный, с запахом бензина и прелых листьев воздух. Шепнул чуть слышно: "Ну, здравствуй, Лондон…" Дальше все пошло как обычно. Тео шествовал впереди с "электронной отмычкой", как Стив окрестил сложнейший магнитно-электронный аппарат ИМЭМ — гордость Тибба, — соединяющий в себе электронный индикатор с мощным магнитным манипулятором и миниатюрным счетно-решающим устройством — электронным мозгом высокого класса. "Электронное чудо" умещалось в небольшом черном футляре, висящем на груди у Тео. От футляра отходил вниз гибкий металлический щуп полутораметровой длины, который молено было в случае необходимости ввести в любую замочную скважину, а под верхней крышкой находилась компактная панель управления с несколькими верньерами и небольшим флюоресцирующим экраном. Тео подходил к закрытой двери, дотрагивался концом щупа до корпуса замка, вращал один из верньеров, и замок открывался сам мягко и бесшумно, при этом автоматически отключалась вся электрическая и электронная сигнализация в радиусе двадцати — двадцати пяти метров от ИМЭМа. Освещение в верхних этажах было выключено. Слабо светили лишь голубоватые ночные лампы на лестничных площадках да предупреждающие надписи вдоль коридоров: "Внимание, сигнализация включена". Надписи продолжали предупреждать, хотя в действительности вся система сигнализации была полностью нейтрализована ИМЭМом. В некоторых помещениях было довольно светло, — туда проникал желтый свет уличных фонарей с Кэннон-стрит. На четвертом этаже Стив указал кабинет директора банка. С замком двери, ведущей из приемной в кабинет, пришлось немного повозиться. Замок оказался с шифром, который ИМЭМ раскусил не сразу. — Что-то новое, — заметил Стив, пока Тео манипулировал с прибором. — Насколько помню, тут стоял обычный солидный английский замок, который открывался обычным ключом с фигурным вырезом на бородке. — Что-то новое будет внутри тоже, — немного нараспев сказал Тео, продолжая манипулировать щупом и верньером. Наконец дверь бесшумно отворилась. — Новый сейф, — объявил Стив, первым входя в кабинет. — Вот этот — самый массивный. Раньше его тут не было. Интересно, как его доставили сюда? — Стена ломал? — мрачно предположил Шейкуна. — Наверно, вот этот стена. Будем открывать? — Разумеется. Сначала его, потом остальные. — Стив с интересом разглядывал кабинет. — Знаешь, Тибб, тут все как-то изменилось. Мне даже кажется, что кабинет стал поменьше. Может, это от деревянной обшивки, — раньше ее не было. — Под деревом сплошной металл. — Тео не отрывал взгляда от прибора, проводя щупом вдоль стен. — Металл — толщина четыре-пять дюймов. Кабинет бронирован. — И окна могут закрываться броневыми плитами, — добавил Паоло, обследовавший подоконник, — вот паз от них. — Ничего себе. — Стив покачал головой. — Зачем все это? — Похоже, ты не напрасно настаивал на операции, — заметил Тибб. — Интуиция… С большим сейфом провозились с четверть часа. Механизм оказался очень сложным, с тройным обеспечением. Наконец послышался последний щелчок, и Шейку на, повернув массивную рукоятку, медленно приоткрыл дверь. Сейф был почти пуст, только в верхнем отделении лежали две небольшие кожаные папки — желтая и коричневая. Шейкуна передал их Стиву. Стив раскрыл желтую, полистал. — Не то… Интимная переписка господина директора Ве-нуса. Стоило ради нее затаскивать сюда этого мастодонта. Положи на место, Шейкуна. — Быстрее, — торопил Тибб. — Если туман поднимется, У ЛАК могут разглядеть из окон высотных зданий. Пока открывали второй сейф, Стив углубился в изучение документов коричневой папки. Вдруг у него вырвался возглас изумления: — Ого, тут кое-что интересное: расписки господина Герберта Люца. Так-так… Копия письма швейцарскому банку… Ну и ну… Счета ОТРАГа… Это захватим с собой. В мешок ее, Шейкуна! — Быстрее, быстрее, — торопил Тибб. — Во втором только деньги, — сказал Санчо. — Пачки денег в крупных купюрах. Доллары, фунты, марки. Очень много денег. Ужасно много. — Тоже в мешки, — решил Стив, — существует правило: нельзя отказываться от денег, сваливающихся как снег на голову, если не хочешь прослыть сумасшедшим… Пусть думают, что было обычное ограбление. Интересно, зачем он держал такую уйму денег тут, а не в хранилище? — Здесь внизу ящик с какими-то ключами, — объявил Паоло, выгребая на ковер новые пачки купюр. Стив подошел, заглянул. — Ключи от частных сейфов в подвалах банка. Это нам тоже понадобится. — Стив достал из кармана ключ, передал Паоло: — Найди на доске такой же. — Стив, невозможно: у нас не остается времени на подвалы, — запротестовал Тибб. — Совершенно необходимо, дорогой. — Ты ставишь под угрозу операцию. — Не дергайся. Все будет о’кей. — Вот второй ключ, шеф. — Прекрасно, Паоло, возьми его и еще несколько ключей с близкими номерами. — Есть. — В большом сейфе тайник, — послышался голос Тео. — Открываю. — Что там? — Стив рассовывал по карманам ключи, которые ему передал Паоло. — Маленькие коробочки. В них перстни. Все одинаковые — с черными камнями. — Много там этого? — Десятка полтора. — Вероятно, фирменные сувениры… Больше ничего? — Нет. — Возьми один на память. — Стив, ты ведешь себя крайне легкомысленно. — Тибб подошел совсем близко, и, хотя говорил очень тихо, Стив почувствовал, что Линстер весь напряжен и с трудом сдерживается. — Извини меня, — Стив хотел взять его за руку, но Тибб резко отдернул руку, — извини, это, вероятно, потому, что я вдруг почувствовал себя почти в домашней обстановке… Прошу у тебя еще четверть часа, если откажешь — кончаем все тотчас и возвращаемся. Тибб бросил быстрый взгляд на часы и прерывисто вздохнул: — Хорошо. Четверть часа, и ни минуты больше. Командуй. — О’кей. Мы идем вниз вдвоем с Тео. Вы приводите тут все в порядок, кроме сейфа с ключами, и возвращаетесь на корабль. Через четверть часа мы с Тео присоединяемся к вам. — Одна поправка, Стив. Ждем тебя здесь. — Согласен. Пошли, Тео! — Постарайтесь избежать соприкосновения с охраной. — Ясно… Тибб проводил их до выхода в коридор. Через несколько секунд их фигуры растворились в сумраке главной лестницы. Тибб сосредоточенно прислушивался. Абсолютная тишина везде. Оглянувшись, Тибб увидел Шейкуну, застывшего как изваяние в проеме двери, ведущей в кабинет. Он поманил африканца пальцем. — За ними в обеспечение, но не дальше вестибюля внизу. Шейкуна кивнул и исчез, словно провалился сквозь землю. Тибб возвратился в директорский кабинет. Паоло и Санчо кончали упаковку мешков. Тибб прошелся по кабинету, продолжая прислушиваться. Тишина. Он бросил взгляд на часы. Прошло уже три минуты. Пасло бесшумно шагнул к нему, кивнул на открытые сейфы: — Закрываем? — Кроме левого. — Не изменить ли шифры? — В черных глазах Паоло притаилась усмешка. — Пусть директор в понедельник поломает голову. — Почему в понедельник? — Завтра суббота, едва ли он появится тут… — Действительно, суббота, только она уже началась. — Тибб снова посмотрел на часы, отметил про себя: "Четыре минуты прошло". — Сейчас тридцать две минуты первого, — кивнул он, — меняйте шифры. Тяжелые двери беззвучно закрылись одна за другой. Паоло и Санчо как тени скользили по кабинету, восстанавливая прежний порядок. Тибб вышел в приемную, снова выглянул в коридор. Прислушался. Тишина. Глянул на часы: тридцать шесть минут первого. Минуло уже восемь минут из пятнадцати. Паоло и Санчо вынесли мешки в приемную. Санчо предложил: — Перетащим их на крышу. Тибб отрицательно качнул головой: — Нет, пойдем все вместе. — Там норма, — Санчо указал в сторону кабинета, — осталось закрыть последний сейф. Никто ни о чем не догадается… — Пока не откроют сейфы, — усмехнулся Паоло, — но повозиться придется. У них ведь нет Тео с его дьявольской коробкой. — Вырежут замки, — предположил Санчо. — Нет… Откроют, но не сразу. — Тихо. — Тибб предостерегающе поднял руку. Все затаили дыхание, прислушиваясь. Тишина. Потом донесся едва различимый гудок теплохода с низовьев Темзы. И опять тишина. Тибб бросил взгляд на часы: оставалось три минуты. — Здесь хорошая звукоизоляция, — шепнул Паоло, — далее машин с улицы не слышно. — А они сейчас не ездят, — отозвался Санчо, — ночь. — Ездят. Только не слышно. Видел стекла в окнах? Полсантиметра толщиной. И двойные к тому же. — Может, тоже бронированные. — Тихо, — повторил Тибб. В проеме двери бесшумно выросла высокая фигура Шейкуны: — Возвращаются. — Удалось? — Да. Через полминуты появились Тео и Стив с большой кожаной сумкой в руке. Стив испытующе глянул на Тибба: — Уложились в отведенное время? — Сэкономили полминуты. Все в порядке? — А ты сомневался? — Что охрана? — Это же истинные англичане… Что они могут делать ночью? Спят, конечно. Двое в пижамах — на диване и раскладной кровати. Третий в полном облачении, сидя у стола. — Пробуждение принесет неожиданности. — А мы не оставили никаких следов, — скривился Стив, — и здесь, надеюсь, не оставим. Эти внизу сменятся утром. До понедельника никто ни о чем не догадается. Работаем все совершеннее, Тибб. Спустя несколько минут, тщательно закрыв за собой все замки и двери, они выбрались на крышу. Дождь моросил по-прежнему, туман стал еще гуще. Теперь с крыши едва различались ветви голых деревьев во дворе банка и желтые пятна фонарей на Кэннон-стрит. Было очень тихо; с Темзы изредка доносились гудки судов, прошелестела внизу машина. Шейкуна, Паоло и Санчо уже заканчивали погрузку мешков с деньгами. — Хорошее местечко, — мечтательно произнес Стив, наклоняясь над парапетом и силясь разглядеть что-нибудь внизу сквозь туман. — Знаешь, мне даже жаль покидать его. — Где вас высадить? — Тибб не склонен был разделять его благодушно-созерцательного настроения. Стив оторвался от парапета и подошел к трапу: — Там же, где завтра возьмете. — Быстрее внутрь, переодевайтесь и готовьтесь к высадке. Через десять минут они расстались на раскисшей от дождя лужайке невдалеке от каменной ограды кладбища Хайгейт. Стив, Тео и Шейкуна, подняв воротники плащей, пошагали в слабо освещенный фонарями просвет ближайшей улицы, а темный диск УЛАКа бесшумно оторвался от земли и сразу же исчез в тумане. Около двух часов ночи они добрались на такси до вокзала Эстон и тут, смещавшись с толпой пассажиров только что прибывшего поезда, разделились. Стив направился в расположенный рядом с вокзалом "Кеннеди-отель". Через десять минут он уже спокойно засыпал в отведенном ему номере, убежденный, что точно так же поступил бы на его месте любой честно потрудившийся человек после нелегкого рабочего дня. Утром, когда Стив завтракал в кафе "Кеннеди-отеля", состоялась условленная встреча с Тео. С пачкой свежих газет Тео устроился за соседним столиком и заказал кофе и два яйца всмятку, что означало: "Все в порядке, мы с Шейкуной на своих местах". Стив, покончив с завтраком, попросил официанта-филиппинца принести вторую чашку кофе без сахара, что означало: "У меня тоже все в порядке, действуем по согласованному вчера плану". План Стива предусматривал посещение Национальной галереи, телефонный разговор с Москвой по одному из уличных автоматов, потом обед в маленьком ресторанчике "Три пирата", расположенном вблизи порта, где должна была состояться встреча с Тео и одним из его лондонских друзей. После обеда предстоял поиск Инге, если утреннее посещение Национальной галереи окажется безрезультатным. К величайшему разочарованию Стива, оно таким и оказалось. В это серое, пасмурное утро потемневшие от дождя улицы выглядели уныло и мрачно. Прохожих было мало. Нельсон, нахохлившись, торчал на своей колонне, время от времени исчезая в клубах желтоватого тумана. Мокрые бронзовые львы словно сжались, утратив под дождем свое напускное величие. Мокрая площадь казалась пустой. Пусто было и под высокими сводами Национальной галереи. Стив неторопливо обошел знакомые залы. Инге нигде не было видно. Он снова постоял перед рембрандтовским "Пиром Валтасара", размышляя о том, на чьей стороне оказался теперь… Прошел в следующий зал. Задержался у "Зимнего пейзажа". Здесь его рисовала Инге… Может, она послала потом свой автопортрет в Гвадалахару? Его дом в Гвадалахаре, в котором хозяйничали Мариана и Мариэля, конечно, находился под наблюдением и продолжал быть недоступным для него. Может, Инге даже и писала туда? А может, давно вышла замуж и перестала о нем вспоминать. "Зимний пейзаж" неизвестного художника теперь тоже источал уныние… Стив чертыхнулся сквозь зубы. Чего ради он рвался в Лондон? Ведь не для того же, чтобы нанести ночной визит в лондонский филиал "империи" Фигуранкай-нов. Конечно, визит приоткроет кое-что Цезарю, но, говоря откровенно, у Стива была единственная мысль — налить сала за воротник этой мертвоглазой мумии Пэнки; продемонстрировать наглядно, что существует некая сила, способная замахиваться и на бастионы "империи". Неизвестно, конечно, как на вчерашнюю эскападу посмотрит сам Цезарь… Это будет зависеть от их "улова"… Цезарь не ограничивал Стива в выборе объектов операций, а при их последней встрече Стив специально оговорил возможность "избирательного просвечивания" некоторых родственных фирм. Цезарь тогда не возражал… Правда, лондонский филиал банка СР5 не являлся "родственной фирмой". Он был частью главного, центрального мозга "империи" — плотью от плоти того, что помещалось в старинном небоскребе в центре Нью-Йорка. Вот куда бы нанести неожиданный визит… Ведь, по существу, никто, кроме Алоиза Пэнки, не знает, какие тайны хранят подвалы и сейфы святая святых "империи". А может, самое главное и не там… Может, оно в швейцарском филиале или в одном из сорока тысяч швейцарских банков. А может?.. Зачем, собственно, понадобилось бронировать директорский кабинет в лондонском филиале? Из опасения перед ядерным ударом русских? Но, во-первых, от ядерного удара такая броня не защитит, а во-вторых, русские не собираются первыми бросать термоядерные бомбы. Мэй решительно убеждена в их миролюбии — уж кому-кому, а ей можно верить. Она торчит в Москве почти десять лет. Да, эта броня — странный орешек… Жаль, что вчера не удалось подробнее познакомиться с "уловом". Ну ничего, подождем до завтра. Стив еще раз прошелся по залам нижнего этажа. Нет, никого, похожего на Инге, не видно. Смешно, конечно: чего ради он вообразил, что Инге обязательно придет сегодня в Национальную галерею? Стив все-таки подошел к одному из дежурных. Объяснил, что ищет девушку, кратко описал внешность Инге. Дежурный вежливо выслушал, поинтересовался, как зовут знакомую Стива. Сожалеюще развел руками: увы, это имя ничего не говорило ему, и такой особы он не припоминает. Может, спросить у коллеги? Спросили. Коллега, вроде бы, помнил Инге… Приходила с этюдником, что-то рисовала. Но это было давно — много месяцев назад, а может, и год… Стив поблагодарил, спустился в гардероб, взял плащ и вышел наружу. Город по-прежнему тонул в тумане — туман источал мельчайшие капли влаги. Стало еще сумрачнее. Даже Нельсона нельзя было разглядеть на его колонне. Стив свернул на Черинг-Кросс-роад и возле Оперы увидел телефонный автомат. Поблизости никого не было. Стив глянул на часы: "Час дня; в Москве — три… Может, Мэй отдыхает дома после обеда? Чем черт не шутит! Ведь не обязательно же мне будет сплошь не везти сегодня". Он опустил монету, набрал индекс Москвы и номер телефона московской квартиры Мэй. В аппарате щелкнуло, и вдруг прозвучал голос Мэй. Это было так неожиданно, что у Стива перехватило дыхание. — Алло, — повторила Мэй, — слушаю… — И что-то добавила по-русски. — Это я, Мэй. — Он тяжело вздохнул. — Я, ты поняла? Звоню из Лондона. В трубке послышался сдавленный возглас, и наступила тишина. — Это я, Мэй, ты узнала меня? — Невозможно… Неужели ты, Стив?.. Жив?.. — Я, но лучше не называй по имени. — Ты жив. Боже! Ты был ранен? — Все о’кей, дорогая. Целехонек и здоровехонек. — Как же ты? — В порядке, но… — Что случилось? — Ничего особенного, сменил амплуа… Снимаю другой фильм. Она поняла. — Продолжение предыдущего? — Представь, да, но… настоящий вестерн. — Боже, тебя ничто не исправит… — И не надо. А тебе что-то сообщили? — Да… из Нью-Йорка… — Кто? — Я его не знаю. Назвался твоим бывшим другом. Какой-то Честер… Честер. Фамилию я забыла. — А моя телеграмма? Разве ты ничего не получила? — Понимаешь… Верила и не верила… Звонила в Гвадалахару. — Напрасно. — Ответила какая-то женщина. — Экономка? — Сказала, что ее зовут Мариэля. — Ну и что? — Сказала, что им ничего не известно. — Что еще? — Весной была в отпуске в Лос-Андже… Узнала, что кто-то выпытывал о тебе всякие подробности. — Когда? — Перед моим приездом. — В "Калифорния таймс" тоже? — Тоже. Ребята послали его подальше. — Значит, все о’кей, дорогая. Расскажи же о себе. — У меня пока все более или менее в порядке. Много езжу по стране. Русским овладела прилично. Пишу о них книгу. Согласилась остаться еще на два года. У меня теперь тут много друзей. Задумала телевизионный сериал — о людях, о стране, их характерах, почему они такие, чего добиваются. Хотела бы дать изнутри, но не знаю, как на это посмотрят наши. А вообще, Стив, они тут очень похожи на нас. Очень… Только у них преобладают наши хорошие черты… — А у нас они разве есть? — Стив! — Не надо… Я хотел сказать: разве еще остались? — Ты совсем не изменился… — Это хорошо? — Не знаю… Может быть. — Слушай… Если бы я выбрался в Москву? — Просто не могу поверить… — Попытаюсь устроить. — Сейчас совсем нетрудно. — Ну, не сейчас… Немного позже, дорогая. Сейчас множество дел… — А когда? — Ее голос стал глуше, словно расстояние между ними увеличилось. — Может быть, весной или летом… — Буду ждать… Ему показалось, что он услышал вздох. — Слушай, Мэй, на твоем счету в Швейцарии недавно появилась довольно крупная сумма… Пусть тебя это не удивляет. — Зачем? — Так лучше, принимая во внимание мой новый фильм. В трубке стало тихо. — Мэй, ты слушаешь? Почему замолчала? Стив с трудом разобрал ответ, донесшийся из безмерной дали: — Я, кажется, теряю веру в себя, в нас… Мы так беспомощны перед обстоятельствами. Не гоняемся ли мы всю жизнь за призраками? Он попытался обратить это в шутку: — Они ведь довольно материальны, дорогая. — Ох, не знаю, — снова послышался тяжелый вздох, — меня все чаще охватывают сомнения и страх, когда думаю об этом, о тебе, о нас с тобой… — Все должно быть хорошо. Держись! И не теряй оптимизма. Я продолжаю верить… — Оптимизма мне хватает только на работу. — Верь и ты, Мэй. Иначе… Нет, все будет прекрасно. Только не теряй веры, Мэй. — Попробую… Кажется, она всхлипнула. — Мэй, у меня на исходе монеты. Значит, ты все поняла? Верь… Верь телеграммам, которые иногда будешь получать. И не верь бывшим друзьям. И вообще запомни: со мной ничего не может случиться. Я заколдован… Запомни, Мэй. — Постараюсь… — Обнимаю тебя, Мэй. — Я — тоже. — Не плачь… Мы скоро увидимся… Обязательно. — Ты сможешь… звонить иногда? — Пока лучше не буду… Но ты верь… — Да… Я буду ждать! В трубке щелкнуло. Время, дарованное последней монетой, кончилось. Стив повесил трубку. Вышел из-под пластмассового козырька автомата. Дождь продолжал сочиться из тумана. Вокруг по-прежнему никого не было. Нет, день не был таким невезучим, как ему показалось утром… Стив двинулся дальше по Черинг-Кросс-роад, высмотрел свободное такси и попросил отвезти себя на Кейбл-стрит, к "Трем пиратам". По пути, пока такси-кэб не спеша катил узкими улицами на восток, вдоль Темзы, Стив, перебирая в памяти довольно сумбурный разговор с Мэй, пытался понять, верит ли он сам в то, в чем только что хотел убедить Мэй. Мысли перепрыгивали от событий последних месяцев ко вчерашнему рейду на Кэннон-стрит, возвращались в зону, которая служила ему пристанищем уже больше года. Он попробовал сопоставить то, что уже сделано, с тем, что маячило впереди, мысленно оценивал прочность установленных связей… Число неизвестных все еще значительно превышало количество уравнений, которые предстояло решать. Когда-то Мэй сказала, что истинные союзники Стива — в Москве… От правильного решения зависело многое — не только их жизни, но, может быть, и судьбы мира, частицами которого они были. Правда, если только она существовала, скорее всего, была за Мэй… Это означало бы, что он, Стив, продолжает "валять донкихота"… Такси-кэб притормозил и остановился. — Мы у "Трех пиратов", сэр, — вежливо сказал шофер. Стив молча сунул плату в прорезь для денег и выбрался из машины. В мрачноватом полуподвальном зале "Трех пиратов" было людно и шумно. Пахло пивом, жареным мясом, тмином. Стив не сразу заметил Тео в компании с плечистым рыжим типом. Они сидели за угловым столиком в глубине зала. Обходя занятые столы, Стив не без труда пробрался в дальний угол к Тео. — Это Бибби, — лаконично представил Тео. Краснолицый, рыжий Бибби кивнул и крепко пожал протянутую Стивом руку. Выпили по рюмке тминной, запили элем. Бибби выжидал, оценивающе поглядывая на Стива. Стив тоже не торопился. Поинтересовался, как дела у Тео. — В порядке, — последовал короткий ответ. — Было что-нибудь в утренних газетах? — Ничего. — По поводу ограбления банка? — насторожился Бибби. Стив не моргнул и глазом: — В Лондоне ограбили банк? — Даже два — вчера и позавчера. — Успешно? Бибби ухмыльнулся: — Пока, вроде, да. — И много взяли? — Говорят, позавчера — два миллиона, а вчера — миллион с четвертью. — Местные? Бибби снова ухмыльнулся: — Откуда мне знать. Стив потрепал его по плечу: — А в газетах? — Глухо… Здесь с этим не торопятся. Это у вас, в Америке, — ограбление не кончилось, а его уже показывают по телевидению. — У нас бывает и наоборот, — Стив налил всем еще тминной. — Это как же? — По телевидению показывают, а ничего не было. Бибби негромко заржал: — У нас это называется блеф. — У нас тоже, — кивнул Стив. — Ты ирландец, Бибби? Бибби сразу стал серьезным, отрицательно тряхнул рыжей головой: — Австралиец. Из Квинсленда. У отца была ферма. — Почему была, а теперь что? — Была да сплыла… Засуха, скот подох. Пришлось землю продать. — И ты подался сюда? Бибби помрачнел: — Я тут учился. В Манчестере. Пришлось бросить. — И чем потом занимался? — Разным… — Он специалист по сырым алмазам, — пояснил Тео. — Работал стюардом на авиалинии Лондон — Кейптаун. — Через Монровию, — вставил Бибби. — Ясно, — кивнул Стив. — Сколько дали? — Шесть лет, — потупился Бибби, — но… выпустили раньше. — За хорошее поведение? — Не знаю… Наверно, понадобился… там. — Бибби сделал рукой неопределенный жест. — Но я не хочу больше. К дьяволу! Надоело. — А чего хочешь? Бибби молча пожал мощными плечами. — Они ведь от тебя не отцепятся. — Знаю… — Он хочет незаметно исчезнуть, — тихо сказал Тео. — Он сильный и смелый и знает каратэ. — Ты мог бы поручиться за него, Тео? — Да. — Что ж, твоей рекомендации достаточно, А ты хотел бы, Бибби, работать у меня? — Хотел бы. — А чем придется заниматься, знаешь? — Понятия не имею. — Так как же ты? Бибби почесал за ухом. — А я тоже — верю Тео… Он сказал — лучше быть не может. — Но опасно. Может быть, даже очень. — Я не трус. — И минимум на несколько лет. — Подойдет. — Тогда будем обедать, — решил Стив. За десертом Стив продолжил разговор: — Ты можешь уехать из Лондона в ближайшие дни, Бибби? — Могу, но… — Тебе, вероятно, не следует появляться на вокзалах и в аэропортах. — Так аэропорты закрыты. Забастовка. — Но железные дороги работают. — Работают, но… — Понимаю… В какой операции ты участвовал — вчерашней или позавчерашней? Бибби потупился: — Во вчерашней… — Значит, если все обойдется, у тебя будет много денег? — Черта с два!.. Меня заставили помогать каким-то террористам. — Бибби вздохнул. — Деньги для них. Если обойдется, мне достанется, конечно, кое-что, но немного и попозже. А вчера шеф дал мне двадцать фунтов. Вот так. — Не жирно. — Стив допил кофе. — Так берем его, Тео? — Да. — Тогда до вечера оставляю его на твое попечение. — Да. — И дальше все по плану. — Да. Стив подозвал официанта, одетого в костюм карибского пирата, расплатился. Пират вежливо протянул сдачу. Стив махнул рукой: — Не надо. Оставьте себе. Пират приложил ладонь к полосатому пиратскому колпаку и замер по стойке "смирно". Из порта Стив снова отправился через весь Лондон в северную часть города, где вблизи Эстон-роад находилось новое здание телецентра. Быстро темнело. Туман по-прежнему застилал все вокруг, и желтое уличное освещение казалось расплывчатым и тусклым. Дождь то затихал, то вдруг усиливался, и тогда водяная пленка затягивала лобовое стекло машины. В телецентре ничего узнать не удалось. Инге Рюйе действительно работала здесь около полутора лет назад. Но контракта с ней не заключили, и где она теперь, никто Стиву сказать не мог. Оставались еще телефон и адрес, которые она дала ему в аэропорту Хитроу. Стив попытался позвонить из холла телецентра. Телефон не ответил. Стив решил все-таки съездить по тому адресу, который она оставила. Мало ли, почему не отвечает телефон. А вдруг она все еще живет там? К счастью, это оказалось не очень далеко от телецентра. Стив позвонил. Дверь отворила чопорная седая дама в очках и розовой шерстяной кофте. Она подозрительно оглядела Стива. Нет, Инге Рюйе давно нет здесь. Они выехали вместе с подругой. Почему? Вероятно, нечем было платить. Хотя какие-то ухажеры посылали им драгоценности чуть ли не из Индии. Впрочем, драгоценности получала только Инге. Другой ничего не присылали. Другая все болела… Стив слушал этот монолог, стоя под дождем. Дама в розовой кофте не догадалась пригласить его войти. Когда она наконец умолкла, чтобы перевести дыхание, Стив поинтересовался, не знает ли она нового адреса Инге. Нет, адреса она, конечно, не знает. И откуда ей знать? Эта дерзкая девчонка ничего ей не рассказывала, хотя всякие карикатуры на порядочных людей рисовала. Даже на нее. Одно время она что-то делала на телевидении. Каких-то кукол. Но передача не имела успеха. Можно сказать, что она провалилась. Хотя кому-то из соседей что-то даже понравилось, она не знает, что именно. Она принципиально не смотрела эту передачу. Стив поблагодарил и откланялся. Но она не закрывала дверь, все стояла и смотрела ему вслед. Стив шел под дождем и размышлял. Похоже, что он окончательно потерял след Инге. Это было неудачей, размер которой он не мог сразу оценить… Вероятно, это была серьезная неудача. Пожалуй, самая серьезная за последние годы… И скверно было от мысли, что передача у Инге не получилась, что у нее неприятности, что как раз сейчас ей, может быть, плохо… Стив прошел не останавливаясь несколько кварталов. Такси не попадалось, да и куда теперь ехать? Он просто шел, по привычке закусив губы и размышляя, что еще можно предпринять, чтобы разыскать Инге. Не исключено, что ее уже нет в Англии. Она рассказывала, что ее родители с континента: мать, кажется, датчанка, отец — немец. Может, из таких, как Вайст… И эта подруга?.. Инге не упоминала о ней. А старуха сказала, что подруга Инге болела… Стив попытался отдать себе отчет, почему причиняет такую боль мысль о потере Инге. Он провел с ней всего несколько часов, она вполне могла бы быть его дочерью… Ну да, конечно, он же и думал о ней все это время почти как о дочери… У него никогда не было дочери — Инге вполне могла бы заменить ее. Те бирюзовые безделушки он посылал ей из Тегерана именно как дочери… Стив остановился: "Опять "валяешь донкихота", самозваный спаситель мира!" Кажется, он произнес это вслух. На всякий случай, оглянулся. Вблизи никого не было видно. Дождь шел не переставая. На противоположной стороне улицы неярко светил неон: "Кафе "Случайная встреча"". Зайти переждать дождь?.. Название какое-то дурацкое! Стив хотел идти дальше, но что-то словно остановило его. Он решительно пересек улицу и распахнул дверь. Кафе было почти пусто. В центре зала за маленьким столиком спиной к двери сидела, низко опустив голову, светловолосая женщина в темном плаще. Что-то в ее фигуре показалось Стиву странно знакомым… Он замер на лестнице, ведущей вниз, в зал. Еще боялся поверить. А она медленно повернулась на стук отворившейся двери, и Стив узнал Инге. — Стив! — Инге! Кажется, они крикнули это одновременно. В следующее мгновение Стив уже крепко прижимал ее к своему мокрому плащу, а она, закинув руки ему на шею, твердила: — Ты? Приехал все-таки! О мадонна! Приехал! И вся дрожала от едва сдерживаемых рыданий. Узнав о том, что произошло минувшей ночью в Лондоне, Цезарь пришел в ярость. — Вы оба обезумели! — кричал он. — Как вы могли? Не посоветовавшись со мной! Разговор происходил в кабине УЛАКа, куда Тибб чуть не силой привел Цезаря из библиотеки буддийского монастыря. — Ну, он авантюрист, не отдающий себе отчета, что творит, — продолжал кричать Цезарь, — но ты, ты о чем думал? Испортили мне всю обедню… Ты обещал не выпускать его из зоны. — Без крайней необходимости, — спокойно вставил Тибб. — Не вижу никакой необходимости. — Если останешься при этом мнении, — начал Тибб, — после того как посмотришь… — Не хочу ничего смотреть. Меня сейчас не интересуют дела лондонского банка. Пусть ими занимается Пэнки. Он за это получает деньги, и немалые. Я теперь занят совершенно другим и не хочу, чтобы мне мешали. — Если ты останешься при своем мнении, — настойчиво повторил Тибб, — после того как заглянешь в документы, обнаруженные вчера Стивом… — Не стану ничего смотреть. Понятно? Где этот проходимец? — Стив в Лондоне. — Еще не легче! Один? — С Тео. — Сейчас же отправляйся за ним и привези его сюда. Тибб взглянул на часы: — Мы вылетим отсюда вместе, Цезарь, через три часа после захода солнца. — Вздор! Я сказал, что никуда сейчас не полечу. — Полетишь. Даже против своего желания. Не выпущу тебя из УЛАКа до старта, если не согласишься лететь добровольно… — Ах вот как! Да ты отдаешь себе отчет, ты… — Успокойся, Цезарь! Дело гораздо серьезнее, чем может показаться. Только поэтому я заговорил так. А еще позволил себе заговорить так потому, что мы единомышленники, поставившие перед собой одну цель. Разве не так, Цезарь? — Тибб устремил пристальный взгляд на Фигуранкайна: — Разве не так? Скажи! Цезарь попытался отвести глаза и не смог. Он откинулся в кресле, сжал руками виски. Лоб его покрылся испариной. — Скажи же! — настаивал Тибб. — Да, конечно, — пробормотал Цезарь совсем другим тоном. — Я немного погорячился… Извини… Все так неожиданно. — Разве Цвикк не объяснил, в чем дело? — Я, видимо, не понял. Разговор был кратким… Впрочем, я предупредил Цвикка, что очень занят… — Знаю. Без крайней необходимости мы не стали бы тревожить тебя. Но сейчас ты нужен. Твое вмешательство необходимо. — Объясни… — Во-первых, снова объявился Люц. Он в Манаусе с новой группой кандидатов в пилоты. — Герберт Люц? — Да. Завтра Цвикк переправит их на полигон. — А может, уж сразу прямо в зону? — снова вспылил Цезарь. — На полигон, — спокойно повторил Тибб. — Там ты сможешь встретиться с ним и побеседовать… с глазу на глаз. Люц уже был на полигоне полгода назад с первой группой кандидатов. Я тогда их забраковал. Второй раз так сделать нельзя. — Почему я ничего не знал? — Не хотели отвлекать тебя. Как видишь, мы не забываем, что ты занят важными делами. Тогда мы обошлись без твоей помощи. Теперь она необходима. Цезарь задумался, по привычке покусывая пальцы. Тибб ждал, не сводя с него внимательного взгляда. — Выплыл все-таки, — пробормотал наконец Цезарь, и гримаса отвращения промелькнула по его лицу. — Это, конечно, меняет дело, и напрасно вы с Цвикком не известили меня, когда он возник в первый раз. Значит, Пзнки… — Цезарь не кончил и покачал головой. — Теперь второе, — продолжал Тибб. — Вчерашняя лондонская операция, которая так взволновала тебя, была задумана Стивом как попутная, с единственной целью испортить рождественские праздники мистеру Пэнки. Не скрою, Цезарь, я сначала тоже был против… Но потом подумал: интересно, а рискнут ли признаться они — я имею в виду лондонскую дирекцию, — что в сейфы одного из главных банков "империи" заглядывал кто-то посторонний? Все резко изменилось, как только Стив обнаружил в одном из сейфов папку с документами… Убежден, ты понятия не имеешь, что за операции осуществляет твой лондонский банк. — Где эта папка? — Вот она. Из ящика под пультом управления Тибб извлек коричневую папку. Цезарь схватил ее, раскрыл, принялся торопливо листать документы. Вдруг у него вырвался возглас изумления. — Убедился? — спросил Тибб. — Невероятно… Что за мерзавцы… А этот Люц! — Возможно, Стив подозревал что-либо подобное. — Тибб покачал головой. — Поэтому и настаивал на визите в Лондон. А если папка досталась нам случайно, в итоге очередной "импровизации" Стива, эта импровизация сверхгениальна. — Чудовищно… чудовищно, — повторял Цезарь, продолжая листать документы. — Не исключено, что в сейфах твоего банка в Нью-Йорке хранятся секреты поважнее этих. Итак, твое решение, Цезарь? — Летим. Сначала в Лондон, потом на полигон, потом… Он снова принялся покусывать пальцы. — На полигоне, после встречи с Люцем, придется тщательно обсудить дальнейшие шаги, — сказал Тибб. — Вариантов может быть несколько… — Да-да, ты прав… На полигоне все решим. Сколько человек я могу взять с собой в УЛАК? — Не более двух. Не забывай, в Лондоне нас ожидают еще пассажиры. Где твой самолет? — Близко. В Джокьякарте. Вместе с охраной. — Не перебросить ли его в Бразилию? — Пожалуй… Они вылетят сегодня же и будут ждать в Манаусе. Сейчас распоряжусь. — И не забудь, стартуем через три часа после захода солнца. Ровно в полночь с субботы на воскресенье УЛАК беззвучно опустился в том самом месте, где сутки назад высадил Стива и его спутников. Туман по-прежнему окутывал все вокруг. Невдалеке размытым желтоватым пунктиром чуть просвечивала цепочка фонарей, ведущих к воротам кладбища Хайгейт. Тибб и Цезарь в полетных комбинезонах сошли на раскисшую от дождя землю, покрытую коротко подстриженной жесткой травой. Прислушались. Вокруг царила полная тишина. — Гм… Где же они? — недовольно пробормотал Цезарь. — Не знаю. Не видел их и на экранах перед посадкой. — Может быть, место не совсем то? — Место то, — возразил Тибб. — Только их почему-то нет. Подождем немного. — Как немного? — Максимум четверть часа. Нас могли засечь радарные станции при подлете. — А если не придут? — Полетим без них. Стив знает, что контрольный срок всего десять минут. Задержаться мы не можем. — Так что же делать? — Тихо… Тибб отошел на несколько шагов в сторону. Вынул из кармана комбинезона плоскую коробку размером с портсигар, раскрыл и принялся разглядывать что-то внутри, медленно поворачиваясь вокруг. — Что там? — спросил Цезарь. — Ничего. К сожалению, ничего. В радиусе полукилометра индикатор не показывает присутствия людей. — Что-нибудь случилось? Тибб не ответил, продолжая всматриваться в экран прибора. Прошло несколько минут. — Непонятно. — Тибб покачал головой. — Или наоборот — "понятно", — зло бросил Цезарь. — Он ввязался в какую-нибудь новую авантюру. Зачем только ты его тут оставил?! Что ему было нужно? Тибб не ответил. В сыром тумане и в непроглядном мраке они ждали четверть часа. Никто не появился. — С ним определенно что-то случилось, — расстроенно шепнул Цезарь. — Эх, Стив, Стив… Тибб молча указал на трап. Низко опустив голову, Цезарь поднялся в корабль. Когда люк задвигался, Цезарь представил вдруг крышку гроба — на этот раз, настоящего гроба, в котором они оставляли Стива… Той же ночью они приземлились на бразильском полигоне. Тибб посадил У ЛАК прямо в Центральном поселке на маленькой вертолетной площадке, возле коттеджа отеля. — Я отведу У ЛАК в зону и утром возвращусь, — сказал он на прощание. — Идите прямо в коттедж, разбудите стюарда — он приготовит поесть. — Кажется, там не спят: в окнах свет, — заметил Цезарь, распахивая легкую куртку, которую надел перед высадкой. — Ужасная духота… Когда здесь бывает прохладнее? — Теперь здесь лето, босс, — счел необходимым объяснить Суонг. — Вот спасибо, а я и не знал… Втроем они направились к коттеджу, а Тибб снова поднял У ЛАК в ночное небо. Когда Цезарь и его спутники подошли к веранде коттеджа, дверь отворилась и на пороге выросла массивная фигура Цвикка. — Приветствую вас, патрон, — сказал он с легким поклоном. — Рад благополучному прибытию, хотя, признаться, начал немного тревожиться… — Мы опоздали? — спросил Цезарь, протягивая Цвикку руку. — Есть чуть-чуть, принимая во внимание обычную точность мистера Тибба Линстера. Да-а… — Действительно, пришлось… задержаться, — сказал Цезарь и вздохнул. На веранде бесшумно вращались лопасти больших вентиляторов и было немного прохладнее. — Идемте наверх, покажу ваши комнаты. — Цвикк, морщась, принялся вытирать затылок и шею клетчатым платком. — Ужинать будете у себя? — Ужинать? — Разумеется. Еще нет и одиннадцати. — Снова попали во вчерашний день, — заметил Цезарь, поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. — Будет больше времени для размышлений, патрон. В апартаментах, отведенных Цезарю, царила приятная прохлада. Цвикк, войдя, плотно прикрыл дверь и, отдуваясь, присел на низкой кушетке у затянутого противомоскитной сеткой окна. Цезарь сбросил куртку, опустился в кресло-качалку возле одного из кондиционеров. — Тут еще можно дышать, — заметил он, раскачиваясь, — а снаружи — ужас, парная баня… — Смотрите не простудитесь, патрон, — предупредил Цвикк, — кондиционер включен на полную мощность. — Так рассказывайте, — Цезарь откинулся в кресле, — они тут? — Пока нет. Сидят в Манаусе. И признаюсь, поведение мистера… Полшера кажется мне несколько странным… Да-а… — Полшера? Разве с ними не Герберт Люц? Цвикк развел руками: — Франц Полшер — Герберт Люц — Ганс Рюйе — в разных амплуа он называет себя по-разному. Для мистера Пэнки он — Полшер и Люц, а несколько месяцев назад, во время крайне прискорбных событий в Чили, он назывался Ганс Рюйе. И, так как он там перестарался, даже его превосходительство генерал Пиночет вынужден был временно отказаться от его услуг. Да-а… После этого Ганс Рюйе снова возвратился под крыло мистера Пэнки как Полшер-вель-Люц. — Вот, значит, почему он полгода не появлялся. — Разумеется, патрон… Трудился в других местах… Но пилоты для УЛАКов — операция настолько тонкая и щекотливая, что мистер Пэнки не пожелал поручить ее кому попало. Полагаю, что и миссия Полшера—Люца в Чили была согласована с мистером Пэнки. Да-а… Кстати, известно ли вам, патрон, куда направились первые кандидаты в пилоты после того, как мистер Тибб Линстер забраковал их? — Понятия не имею. — В Чили, во главе с самим Полшером. Большинство и сейчас, по-видимому, там. Насколько мне известно, на африканский полигон никто не вернулся. — И теперь этот тип явился сюда с новой партией сотрудников африканского полигона? Этак он скоро оставит добряка Вайста без помощников. Цвикк хитро усмехнулся: — В том-то и дело, патрон, что, по моим довольно надежным сведениям, люди, которые сейчас сидят с Полшером в Манаусе, не с африканского полигона. — Вот это новость! Откуда же они? — Этого я, к сожалению, еще не знаю. Хотел бы узнать, но пока, — Цвикк развел руками, — неприятная неизвестность. Да-а… Наступила тишина. Цезарь пытался осмыслить услышанное и снова, уже в который раз, остро пожалел, что рядом нет Стива. — Не готовит ли Люц какую-нибудь авантюру по собственной инициативе? — пробормотал он, вопросительно глядя на Цвикка. — У него собственноручное письмо мистера Пэнки, написанное неделю назад в Нью-Йорке. — Кому адресовано? И что в этом письме? — Мне адресовано, патрон. Полшер показывал его мне, но… оставил у себя. А в письме распоряжение — обеспечить Полшеру выполнение его задачи. — И все? — Нет… Мистер Пэнки всегда исчерпывающе точен. Там перечислено по пунктам, что я должен сделать и что будет делать Полшер. — Что же именно? — Многое, — Цвикк тяжело вздохнул, — например, я должен допустить Полшера в зону к мистеру Тиббу Линстеру, дать возможность ознакомиться со всеми типами УЛАКов, ввести в курс того, как продвинулись работы по вооружению УЛАКов. Кроме того, Полшер должен присутствовать при всех испытаниях будущих пилотов и… что-то там еще. — Следовательно, Полшер прибывает сюда… в качестве полномочного представителя мистера Алоиза Пэнки? — Вашего, патрон, вашего… В письме так и сказано… В качестве доверенного лица генеральной дирекции и вашего лично. — Что за вздор! Никакого разговора об этом ни со мной, ни на совете директоров не было! — вскричал Цезарь. — А я и не сомневался, патрон. — Может быть, письмо фальшивое? Цвикк с сомнением покачал головой: — Едва ли… Легко проверить. Достаточно позвонить в Нью-Йорк… — Вот этого ни в коем случае не следует сейчас делать, — быстро сказал Цезарь. — Нет-нет, мы должны сами все решить… Цвикк усмехнулся: — Поэтому, патрон, мы и побеспокоили вас. Собственно, идея принадлежала мистеру… Смиту… — Цвикк вдруг замолчал и тревожно оглянулся. — Жалко, однако, что вы не взяли его с собой. — Да, ему пришлось… задержаться, — сказал Цезарь, покусывая пальцы. — Что же вы ответили этому Люцу? — Он требовал, чтобы его и его людей как можно быстрее перебросили сюда на полигон. Я обещал сделать это завтра в полдень. Но пилот нашего самолета в Манаусе, который их доставит сюда, вылетит только после моего подтверждения. Сам же я, как видите, прибыл на полигон раньше, в расчете на то, что успею посоветоваться с вами. — Сколько людей с Люцем? — Он сказал, что двенадцать. — А в письме их количество оговорено? — Нет, патрон. — Вы предполагаете провокацию… или даже возможность диверсии, Мигуэль? — Вплоть до попытки угона УЛАКа… Мне не очень нравятся люди Полшера — те, кого я видел. Они больше похожи на кандидатов в "зеленые береты", чем в космолетчики. Полгода назад первая группа тоже не внушала особого доверия, но то были люди Вайста, я знал это точно. Кроме того, здесь находились тогда ребята… мистера Смита — каждый из них стоит десятерых… — А сейчас? — Сейчас, насколько мне известно, их тут нет. Впрочем, у мистера Смита свой монастырь… Я не в курсе его дел. Возможно, Тибб Линстер знает больше. — Есть тут сейчас надежные люди? — На случай потасовки-то? Кое-кто, конечно, найдется, но у нас ведь нет охраны, как на африканском полигоне. Нас пока охраняет сельва… Здешний персонал, как вы знаете, в основном инженеры, техники. Кроме того, наши поселки рассредоточены… — Где сейчас находится административный директор полигона? — прервал Цезарь. — Мистер Бишор? — Цвикк почесал за ухом. — Видите ли, патрон, две недели назад мистер Пэнки вызвал его в Нью-Йорк… Речь шла о каких-то заказах, задержанных фирмой Ханта… Мистер Бишор еще не вернулся из Штатов. Да-а… — Плохо, — констатировал Цезарь, — дело складывается не лучшим образом… — И он опять подумал о Стиве: "Надо же так случиться… Все было бы совсем иначе, если бы Стив и его люди находились сейчас здесь". — Можно задержать прибытие Полшера, патрон, — очень серьезно предложил Цвикк, — дождаться возвращения мистера… Смита и его людей. Потом рискнуть… — Задержка вызовет подозрения Люца и еще больше осложнит ситуацию. — Так-то оно так, — согласился Цвикк, — а с другой стороны… — Он развел руками и замолчал. "Черт бы побрал Стива, — думал Цезарь, — втравил меня в такую кашу и сам исчез… Что, если он сделал это умышленно?" Мысль настолько поразила Цезаря, что он произнес вслух: — Да-а… Похоже на провокацию… — Повременим с окончательным решением, патрон, — предложил Цвикк, — до завтрашнего утра, до возвращения мистера Тибба Линстера. Я прикину, кого успеем собрать из наших… По утрам человек умнее, как говаривал мой покойный отец. Утром решим. — Ну, пусть так… — согласился Цезарь, покусывая пальцы. — До утра… Я тоже подумаю… — Вы лучше отдохните, патрон, — посоветовал Цвикк. — Завтрашний день не будет легким. Этот Люц-Полшер — сверх плута на три фута… — Знаю… Еще по африканскому полигону… При нашей последней встрече я, кажется, сломал ему переносицу… — О-о, — широкая розовая физиономия Цвикка расплылась в добродушнейшей улыбке, и внимательные маленькие глазки совсем исчезли за мясистыми складками век, — снимаю шляпу, патрон! Признаюсь, не знал… А ведь это существенный штрих в биографии нашего завтрашнего клиента. Существеннейший… — Цвикк тяжело поднялся с кушетки. — Позволю себе пожелать вам доброй ночи, патрон, и скажу, чтобы вам подали ужин. Цезарь отрицательно покачал головой: — Ничего не надо… Или нет — стакан холодного сока. — И что-нибудь к соку, патрон, — Цвикк подмигнул, — что-нибудь очень легкое… Когда он вышел, Цезарь обхватил руками голову и, раскачивая кресло, прошептал: — Стив, ну как же ты мог? И главное, где ты теперь?.. На следующее утро, после короткого совещания, они решили перебросить Люца и его группу на полигон в полдень, как было согласовано раньше. — Ну, пойду свяжусь с нашим пилотом в Манаусе, — сказал Цвикк, поднимаясь. — Если они вылетят ровно в полдень, тут их надо ждать около двух по местному времени. — В самую жару, — добавил Цезарь. — Кстати, Мигуэль, сегодня в Манаусе должен появиться мой "боинг". Пусть сразу летит сюда. — Есть, патрон. А ваших людей там много? — Побольше, чем у Люца. — Неплохая подмога, — усмехнулся Цвикк, выходя. — Значит, так и поступим, — сказал Цезарь, обращаясь к Тиббу. — Если Люц после прилета станет настаивать на немедленной встрече с тобой, ты примешь его одного. Я буду в соседней комнате и появлюсь в нужный момент… Суонг будет присутствовать при вашем разговоре. Он не должен вызвать подозрений. Люц его никогда не видел. Суонг не будет спускать с Люца глаз и в случае необходимости сразу обезвредит его. Ну а если удастся оттянуть твою встречу с Люцем до завтра, ночью появятся мои люди. Тогда условия станем диктовать мы. — В обоих вариантах мы исходим из представлений, что у Люца агрессивные намерения, — заметил Тибб. — Пока это предположение. А если он действительно сопровождает новую группу кандидатов? — Но ты же слышал о письме… — Письмо тоже не доказательство. Мистер Пэнки хочет получить через Люца информацию о здешних делах. — А ссылка на то, что все согласовано со мной? — Разве мистер Пэнки не управляет всем от твоего имени? Цезарь вздрогнул, внимательно взглянул на Тибба. Ему показалось, что тонкие губы чернокожего конструктора искривлены легкой усмешкой, однако выражение глаз оставалось серьезным и даже суровым. — Ну вот, и ты тоже, — расстроенно сказал Цезарь и отвернулся. — Так разве неправда? — В любом случае, Люц и его люди должны остаться здесь, — упрямо повторил Цезарь. — Этого требует успех нашей главной операции. Люц не только опасный противник, он — чудовище… Вспомни ту папку… — Я отнюдь не собираюсь выступать в роли его защитника, — Тибб пожал плечами, — но… Распахнулась дверь, и со скоростью, несоответствующей его массивной фигуре, в комнату влетел Цвикк. Лицо его, покрытое мелкими капельками пота, утратило обычный розовый цвет — оно было багровым, а в широко раскрытых глазах застыло выражение обиды и крайнего изумления. — Невероятно! — объявил Цвикк, останавливаясь посреди комнаты и с трудом переводя дыхание. — Случилось невероятное… Самолет с Полшером и его людьми уже вылетел. Через час будет тут. — Как же так? — растерянно произнес Цезарь. — Вчера вы говорили… — Сам ничего не понимаю, — твердил Цвикк, присаживаясь к столу и принимаясь отирать лицо носовым платком, — ничего не понимаю… Как он мог? — С пилотом вы уже говорили? — спросил Тибб. — Еще нет… Велел связаться дежурному Центрального аэродрома. Сейчас он должен позвонить… — Вероятно, Люц уговорил пилота вылететь раньше, — предположил Цезарь, вопросительно глядя на Цвикка. — Хорошо, если уговорил, — проворчал тот, принимаясь вытирать платком шею. — Я тогда с пилота штаны через голову сниму. Извините за грубость, патрон… — А вы предполагаете угон самолета? — спросил Тибб. — Ничего я не предполагаю… — начал Цвикк и схватил трубку, так как звякнут телефон, стоящий на столе. — Да, это я… ну и что? Почему?.. Гак свяжите меня с ним… Почему? — Цвикк вздохнул и потряс головой: — Нет… Тысяча дьяволов, то есть я хотел сказать — святая мадонна… Нет… Подождите… — Он прикрыл ладонью трубку и взглянул на Цезаря: — Дежурный говорит, что самолет плохо слышно. У них что-то со связью и отказала одна турбина. Пилот просит разрешения сесть на ближайший аэродром. Боится не дотянуть до Центрального. — А где для них ближайший? — В десяти километрах восточнее этого поселка. Совсем близко отсюда. Но там очень мало наших… — Не разрешайте, — быстро сказал Цезарь, — вообще не разрешайте посадку. Нигде… Цвикк недоуменно уставился на него. — Разве вы не поняли? — продолжал Цезарь. — Люц захватил самолет и вынудил пилота вылететь. Это явное нападение… — Но там наш пилот, Цезарь, — резко возразил Тибб. — Возможно, и еще кто-нибудь из наших. Они разобьются… — А ты хочешь, чтобы они перебили всех нас здесь? — У нас нет уверенности, что самолет угнан. Мы обязаны им помочь. Там наши товарищи. — Могут они сесть где-нибудь, если масксети не будут убраны? — спросил Цезарь. — Нет, — Цвикк покачал головой, — это невозможно. — Пусть летят обратно. — На одной турбине не дотянут. Для них это конец. — Ну и пусть! Люц вылетел без разрешения… — И все-таки мы обязаны им помочь, — решительно объявил Тибб. — Даже если они пытались обмануть или угнали самолет. Пусть они садятся, Мигуэль! Ты должен понять, Цезарь!.. Ты не имеешь права осуждать их всех… — Ну хорошо. — Цезарь скрипнул зубами. — Пусть садятся, но на Центральном аэродроме, только там… А там их сразу блокировать… Но мы совершаем сейчас большую ошибку. Огромную. Само провидение готово было помочь нам… — Командуйте, Мигуэль, — Тибб заставил Цвикка снова прижать трубку к уху, — быстрее. Цвикк нерешительно облизнул толстые губы. — Дежурный?.. Да, это я… Пусть садятся на Центральный… Да, только там… Скажите им что-нибудь… Пусть тянут… Да-а… Дальше все, как условились. Понятно? Конец… Он швырнул трубку на аппарат и низко опустил голову. Наступила напряженная тишина. Тибб сидел выпрямившись. Глаза его были полуприкрыты, словно бы он не хотел видеть никого вокруг. Цезарь скорчился в кресле и, устремив взгляд в одну точку, кусал пальцы. Цвикк снова принялся отирать платком лицо и шею… Все ждали… Наконец звякнул телефон. Цвикк медленно протянул руку, словно колеблясь, потом взял трубку и так же медленно поднес ее к уху: — Да-а… Он выслушал, не прерывая, и повернулся к Цезарю: — Сели на Центральном… Сейчас подруливают к диспетчерской. Но связи с пилотом нет… — Поезжайте туда и привезите Люца, — хрипло сказал Цезарь, — только его одного… В крайнем случае — с одним—двумя сопровождающими. Остальных… — он попытался откашляться, — остальных пусть разместят в поселке аэропорта. И не спускают с них глаз. Обо мне пока ни слова… Возьмите несколько человек — из тех, кого выделили в обеспечение. — Мне охрана ни к чему. — Цвикк пожал плечами. — Пусть лучше остаются на местах. Поеду один с шофером. А вы приготовьтесь. Через час-полтора будем тут. — Мы готовы, — кивнул Тибб. — А вы, Мигуэль, будьте осторожны. Предельно осторожны. — Не надо меня учить, — огрызнулся Цвикк. — Я не из тех, кто торопится к предкам. А свою пулю все равно не услышишь… Едва Цвикк отъехал, как Цезарь спохватился: — Черт, забыл спросить, предупредил ли он Манаус о моем самолете. — Можно связаться с аэропортом Манауса еще раз, — спокойно сказал Тибб. — Это легко сделать через наш Центральный аэродром. — Свяжи меня. Тибб взял трубку и нажал одну из кнопок на панели коммутатора. Ответа не последовало. Тибб вызвал центр связи и попросил соединить с диспетчером Центрального аэродрома. — С Центральным связи нет, — услышал он в трубке. — У них там что-то случилось… — Что именно? — Пытаемся выяснить. Позвоню, как будет связь. Тибб отложил трубку, соображая, стоит ли говорить Цезарю об исчезновении связи с аэродромом. — Ну, что там? — нетерпеливо спросил Цезарь. Тибб не успел ответить. Послышался нарастающий гул моторов, и на площадку перед коттеджем очень быстро и почти одновременно опустились два вертолета. Из них высыпали группы вооруженных людей, которые тотчас исчезли среди декоративных кустарников и цветников, окружающих коттедж. — Что это значит, Тибб? — крикнул Цезарь. — Это еще кто? — Видимо, люди Люца. — Тибб провел узкой коричневой ладонью по своему темному лицу, словно стряхивая сомнения, и уже совсем другим голосом — резким и отрывистым — распорядился: — Беги, Цезарь, быстро! Суонг, выведите босса через кухню и пристройки с задней стороны дома. Там в ста метрах гараж. В нем "лендровер". — Я никуда не пойду. — Не спорь, Цезарь. Тебе необходимо исчезнуть. Суонг, проедете пять километров по шоссе на север. Там одна из групп обеспечения. Оттуда действуйте по своему усмотрению. — А ты? — Я встречу и задержу их. Мне ничто не грозит. — Мы вернемся с подмогой и ликвидируем этих мерзавцев! — крикнул Цезарь, увлекаемый Суонгом. — Быстрей. Они подходят к коттеджу! Убедившись, что Цезарь и Суонг благополучно миновали коридор, ведущий к хозяйственным пристройкам, Тибб неторопливо спустился по винтовой лестнице в первый этаж и вышел на веранду. В тот же момент наружные двери распахнулись. На веранду ворвались четверо вооруженных людей в пятнистых зеленых комбинезонах с автоматами наизготове. В одном из них Тибб узнал Люца-Полшера. Полшер, видимо, тоже сразу узнал Тибба. Кивком головы он задержал своих спутников у двери. Они остановились и, переступая с ноги на ногу, опустили к полу дула автоматов. Сам Полшер сделал несколько шагов навстречу Тиббу и сказал с явным удовольствием: — Ну-у, нам сегодня везет, ребята! Вот и тот, кто нам так нужен. Я был почти уверен, что поджидаете нас. Рад снова увидеть вас, мистер… Линстер. — Не могу сказать того же о себе, — отпарировал Тибб. — Потрудитесь объяснить, господин Люц, что все это означает. — А ну не скромничайте! — хрипло хохотнул Полшер. — Будто не понимаете… Вы же неглупый парень. — Он подошел ближе, хотел шутливо подтолкнуть Тибба, но тот, сделав почти неуловимое движение, посторонился. — Если быть кратким, — продолжал Полшер, снова став серьезным, — мне, как вы уже догадались, нужны "летающие блюдца". — Он сделал короткую паузу. — Лучше два, но если их у вас по-прежнему всего пара, я согласен и на одно — которое побольше. — Что вы собираетесь с ними делать? — спокойно спросил Тибб. — А уж это не ваша забота, — жестко отрезал Полшер. — Нет, почему же? Я конструктор и ясно представляю, что для украшения они мало подходят. — Вот вы о чем… Разговор наш, видно, немного затянется. Может, пригласите присесть? Меня одного, конечно… Они, — он мотнул головой в сторону двери, — там постоят. — Садитесь. — Тибб указал на плетеное кресло у стола. — И вы тоже, — подмигнул Полшер. — Пошли к столу вместе. Тибб пожал плечами, прошел к столу и сел в одно из кресел. Полшер устроился напротив, положив автомат на пол у ног. — И вы уж простите мою назойливость, — по изуродованной шрамами коричнево-красной физиономии Полшера скользнула гримаса, — я выпил бы чего-нибудь. Тут жарковато… — В Чили было прохладнее? Лицо Полшера окаменело. Потом он усмехнулся: — А вы, Линстер, оказывается, шутник, как и я… Могу ответить: там бывало и жарче, но кровопускание охлаждает… Если крови выпускать много, можно и в жару заработать озноб. Но не стоит пугаться крови, Линстер. Только вонючие интеллигентики и ожиревшие буржуа трясутся при виде крови. Большинство людей дьявольски жестоки… Я лично считаю, что одно убийство — лучшая пропаганда, чем сотни газетных статей. Так как у нас с питьем? Предложите что-нибудь? — Мне придется пойти приготовить самому, — сказал Тибб, поднимаясь из-за стола. — Ваше неожиданное появление всполошило службу. Едва ли в доме остался кто-нибудь, кроме меня. — Ну уж вы сидите, бога ради, — возразил Полшер, снова усмехаясь, — я лучше потерплю… А впрочем, попробуйте позвонить. Может, не все у вас зайцы, может, кто и остался. И к слову сказать, нас ведь бояться абсолютно не нужно. Мы ненадолго и исключительно по своему делу. Ничего нас не интересует, кроме "блюдец", мистер Тибб. Так позвоните, ради Христа, молсет, кто откликнется. Тибб молча взял со стола колокольчик и позвонил. Мгновение спустя дверь, ведущая с веранды в холл, тихо отворилась, и выглянул Суонг. Не обращая внимания на поднявшиеся автоматы, он вежливо осведомился, что угодно сеньорам. — Принесите чего-нибудь выпить, — сказал Тибб, соображая, почему Суонг не последовал за Цезарем. — Несите все, что найдете в холодильнике, — кока-колу, ананасный сок, воду со льдом. — И пива, — добавил Полшер, делая знак своим людям, чтобы опустили автоматы. — Ну вот видите, я был прав, — продолжал он, обращаясь к Тиббу, после того как Суонг с поклоном исчез. — Оказывается, не все сбежали. Может, и еще кто остался, а? Дверь из холла снова отворилась. Появился Суонг с подносом в руках. Поднос был уставлен бутылками, графинами и фужерами. Суонг направился к столу, но резкий возглас Полшера заставил его остановиться на половине пути. — А ну-ка, Карлос, возьми поднос у этой коричневой обезьяны, — приказал Полшер одному из своих парней — смуглолицему красивому мулату с круглой шапкой курчавых волос. — Остальные — проверьте, что там у него… за душой. Пока Карлос осторожно, чтобы не расплескать, нес на вытянутых руках поднос к столу, двое других быстро и грубо обыскали Суонга. — Чисто, шеф. Ничего, — объявил один, отталкивая Суонга к стене. — Тогда вышвырните его наружу, и пусть побыстрее убирается подальше, — сказал Полшер, внимательно разглядывая содержимое бутылок и графинов. Приказание было выполнено точно. Через мгновение Суонг растянулся на гравии в нескольких метрах от веранды. Быстро вскочив, он отряхнулся и трусцой завернул за угол дома. — Не терплю этих ублюдков из Юго-Восточной Азии, — скривился Полшер. — Никогда не догадаешься, что у них на уме. Другое дело, если бы все это подала смазливенькая официанточка… Ну что, мистер Линстер, продолжим разговор. Но сначала не откажите в любезности налить вон того темного пива мне и себе, конечно. Вот так, благодарю… Ваше здоровье. Да вы уж отпейте, пожалуйста. — Итак, господин Люц, — сказал Тибб, сделав глоток из своего фужера, — перейдем к делу. Ваши полномочия на то, что вы тут творите? Ведь вы, конечно, не рискнули бы предпринять все это только по собственной инициативе. — Ну, вы меня плохо знаете, — благодушно отозвался Полшер, потягивая пиво. — Даже слышать такое обидно. И что они обо мне могут подумать, — он кивнул в сторону Карлоса и остальных, — нет, мистер Линстер, я человек большого риска. Смею вас уверить — очень большого. Я многое могу… А сознание своей силы — абсолютная ценность. — Он допил пиво и вытер рот тыльной стороной ладони. — Но в данном случае вы не совсем ошиблись. Инициатива действительно исходила не от меня, и кое-какие полномочия у меня имеются. Вот они… Он достал из бокового кармана комбинезона сложенный вчетверо лист бумаги, развернул его и протянул через стол Тиббу: — Читайте, там все написано черным по белому. Да вы, конечно, слышали об этой бумажке. Мистер Цвикк наверняка вам рассказывал… Тибб быстро пробежал глазами письмо Пэнки: — Здесь говорится о другом, господин Люц… — Значит, невнимательно читали. Прочитайте еще раз вслух последние две строчки. — В постскриптуме приписано, что в случае возникновения непредвиденных обстоятельств вы можете действовать по своему усмотрению. — Ну вот я и действую. — А непредвиденные обстоятельства? — Они давно возникли, мистер Линстер. Они в вашем нежелании допустить кого-либо к УЛАКам. Мне это стало ясно еще прошлый раз. Вы ведь не станете отрицать… — Люди, которых вы привезли прошлый раз, не подходили по физическим данным. Вы видели, на что они становились похожими после пробных испытаний. Полшер хрипло рассмеялся и налил себе еще пива. — Думаете, я глупее вас, Линстер! Да будет вам известно, мои парни — вот эти, например, что стоят тут, или те, что остались снаружи, — прошли через такое при подготовке в специальных лагерях, что вам и не снилось. Ваши крутилки и качели — чушь собачья по сравнению с тем… Они падали замертво, а их обливали водой, заставляли вставать и начинать сначала. Теперь они кое-что могут… Так и те… Потренировать их — и подошли бы. А вы что? И явись я сейчас к вам, как в тот раз, все повторилось бы в точности. Что молчите? Разве не так? Так, и только так… Вас я понимаю — монополия-то из рук ускользает. Неприятно, конечно. Но на чьи денежки вы строили "блюдца"? Не на свои ведь. Вот боссы и решили: раз тянете, надо дело ускорить… Меня не очень интересует, чем вы там еще занимаетесь в вашей зоне. Договоримся по-хорошему — не буду настаивать на поездке туда. Мне нужен только УЛАК — один УЛАК. Остальное меня не касается. Получу его — и чао. — Поскольку в письме об этом прямо не говорится, — сказал Тибб, — я должен буду связаться с мистером Пэнки. — Связывайтесь с кем угодно, — махнул рукой Полшер. — Хоть с господом богом. Наверху все подтвердят, что УЛАК вы должны передать мне. — И с господином Цезарем Фигуранкайном. — Только побыстрее. Я не хочу задерживаться здесь долго. Да и за ребятами моими трудно углядеть, когда они сидят без дела. Они народ шаловливый — так ведь, Карлос? Троица у двери дружно заржала. — Так что, мистер Линстер, отправляйтесь-ка в зону, приводите УЛАК сюда или на аэродром, и расстанемся по-хорошему. — Допустим, я соглашусь передать вам один УЛАК после разговора с мистером Пэнки и господином Фигуранкайном, — сказал возможно спокойнее Тибб. — Что будет дальше? Ни вы, ни ваши люди не смогут им управлять. — Вот тогда и поговорим, — кивнул Полшер, наливая себе еще пива. — Нет. Все должно быть ясно заранее… Изуродованное шрамами лицо Полшера искривилось злобной гримасой. Он хватил кулаком по столу с такой силой, что поднос подпрыгнул, бутылки и графины опрокинулись, а их содержимое ручьями потекло во все стороны. — Ах ты, черномазая обезьяна! — заорал Полшер, поднимаясь из-за стола. — Ему должно быть ясно заранее! Да ты что, не смекаешь, что ты у меня вот где? — Он разжал и снова сжал свой огромный кулак. — Да я могу с тебя живого кожу содрать и раздать своим парням на сувениры. Ты что, вообразил, что ты ровня мне? — Ни в коем случае, — покачал головой Тибб. Он остался сидеть, только отодвинулся немного вместе с креслом, чтобы ручьи, стекавшие со стола, не попали на брюки и туфли. — Ни в коем случае, мистер Люц, — повторил он. — Честь была бы слишком велика. А по поводу моей кожи замечу только, что, хоть она и черная, вы не посмеете прикоснуться к ней. Да-да, Люц, и вы это превосходно знаете. Я для вас табу… Только этим могу объяснить ваш взрыв, хотя вы и силились тут изображать то джентльмена, то клоуна. Так что смиритесь и ответьте: что будет с УЛАКом после того, как передам его вам? — Его надо будет перебросить к Вайсту, — проворчал Полшер, не глядя на Тибба. — Это придется сделать кому-то из ваших… кто сможет. На УЛАКе полетит часть моих парней, кого я выделю. Ясно? — Теперь да, — сказал Тибб. — Остается получить подтверждение вашей миссии, чем и позвольте нам заняться. — Занимайтесь, — мрачно отрезал Полшер, — только поживее. Карлос и вы двое, — он повернулся к своей охране, — не отступать от него ни на шаг. Даже в сортире. А вы, Линстер, зарубите на своем черном носу: я не потерплю никаких трюков. В случае чего и ваше "табу" не поможет. К вечеру УЛАК должен быть тут. — Исключено. — Тибб покачал головой. — УЛАК может подняться в воздух только ночью. — Один раз слетает и днем. — Вы хотите, чтобы его сфотографировали спутники’? И чтобы завтра об этом трубила пресса всего мира? Здесь, над Амазонкой, проходят трассы и американских, и советских спутников. — О ваших "блюдцах" уже писали в газетах, и не раз. — Ошибаетесь. О моих "блюдцах" не писал еще никто и никогда. — Ну ладно. Подожду до полуночи. Но ни минутой дольше. Это помещение я временно занимаю для себя и своих ребят. И чтобы никто из ваших тут близко не крутился. Ребята будут стрелять без предупреждения. А теперь давайте действуйте, да поживее. Тибб медленно поднялся с кресла, соображая, что предпринять дальше. Троица у выхода дружно закинула автоматы за плечи, видимо, готовая следовать за ним по пятам В этот момент дверь, ведущая в холл, распахнулась и на пороге появился Цезарь. — Вон отсюда, негодяй! — крикнул он, обращаясь к Пол-шеру. — Вон вместе с твоими подонками! "УЛАК должен быть тут!" А меня ты спросил? Полшер в первый момент растерялся. Он попятился с такой миной, словно увидел привидение. Растерялся и Тибб, сразу же представив себе последствия необдуманного шага Цезаря. — Вон, вон отсюда! — продолжал кричать Цезарь, наступая на Полшера. Однако тот уже сообразил, что надо делать. Он громко расхохотался и ударил себя по ляжкам: — Ну, нам везет сегодня, парни. Взять этого придурка! — Ошалели! — закричал Цезарь, пытаясь освободиться из цепких рук телохранителей Полшера. — Отпустите меня. Я Цезарь Фигуранкайн… — Тебя-то нам и не хватало для полного счастья, — процедил сквозь зубы Полшер, подходя к нему вплотную. — Что за удача! Я ведь с тобой еще не рассчитался за это. — Полшер провел пальцем вдоль шрама, пересекавшего лицо. — Вот для начала получи задаток. — Он сильно и резко ударил Цезаря по лицу правой и затем левой рукой. Голова Цезаря мотнулась в одну, потом в другую сторону и бессильно упала на грудь. По его белой куртке потекли две красные струйки. — Слабак, — презрительно бросил Полшер и отвернулся. — Вы отдаете отчет в своих действиях? — спросил Тибб, подходя к Полшеру и глядя на него в упор. — Немедленно отпустите его. Это глава фирмы, служащим которой и вы являетесь. Вы только что утверждали, что ваша "миссия" согласована с ним. Ребята, отпустите его и приведите в чувство, — обратился Тибб к телохранителям Полшера. — Ваш шеф ошибся. Этот человек — хозяин всего, и… ваш тоже. Карлос и его помощники неуверенно завертели головами, видимо ожидая подтверждения от Полшера. — Пошел ты знаешь куда! — крикнул Полшер, грубо отталкивая Тибба. — И не гляди на меня так, не гляди, говорю! Иначе, клянусь дьяволом, продырявлю твою черную шкуру вместе с твоим… табу… Лицо его еще больше побагровело, казалось, он сейчас задохнется. Резким движением он расстегнул комбинезон, ворот рубахи и с трудом отвернулся, подставив голову под струю воздуха, которую бесшумно гнал ближайший вентилятор. — Положите его на диван и облейте водой, — приказал он, не поворачивая головы. — И ни на шаг от него, Карлос… А теперь слушай меня, черная сволочь. Ты опасней, чем я думал… Слушай внимательно. Если до полуночи УЛАКа тут не будет, кожу я сдеру с него. Живьем сдеру. Понял?.. А теперь катись отсюда, чтобы я тебя близко не видел. Тибб встретил машину Цвикка на полпути к Центральному аэродрому. Цвикк возвращался обратно вдвоем с шофером. — Аэродром в руках людей Люца, — расстроенно сообщил Цвикк. — Дежурного диспетчера и троих служащих они взяли в качестве заложников. А пилота нашего самолета убили. Я видел тело. Самолет сюда привел кто-то из них. — Они захватили Цезаря и отель в поселке, — сказал Тибб. — Этого я больше всего боялся! — воскликнул Цвикк. — Ну и положение! Люц сейчас там? — Там. Он требует У ЛАК в обмен на жизнь Цезаря. — Может и обмануть. — Цвикк тяжело вздохнул. — Сколько людей высадилось в поселке? — Человек тридцать. Вооружены с головы до ног. — И на аэродроме осталось не меньше двадцати. Значит, полсотни… Обвел он меня вокруг пальца. — Цвикк сокрушенно покачал головой. — Хорош же я оказался… Видно, пора в отставку… — Что будем делать? — спросил Тибб. — Не знаю… Просто не знаю… Атаковать их мы не можем. Даже когда соберем всех наших. — Нет, не можем, — согласился Тибб. — Попытаться предложить выкуп за Цезаря? — Не возьмет. Кто-то ведь платит ему за операцию, и немало… Главная ставка — УЛАК. Видимо, придется соглашаться. Но беда в том, что и это может не спасти Цезаря… — В нашем распоряжении около десяти часов, — медленно произнес Тибб, как бы рассуждая вслух. — Это и мало, и много… Для УЛАКа — много… — Хотите атаковать УЛАКом? — Нет, это невозможно… Любая атака — конец для Цезаря. Надо попытаться иначе… Что известно о самолете Цезаря? Цвикк ударил себя по лбу: — Вот напасть! Я же не спросил о самолете, когда разговаривал с аэропортом в Манаусе. Вылет Люца перевернул мне мозги. Наверно, они прилетели и сидят там… — Надо срочно связаться с Манаусом. — Надо-то надо, но мы теперь не можем принять их самолет. Это "боинг". Он здесь садится только на Центральном. А там на середине взлетной полосы стоит самолет, захваченный людьми Люца. Они его специально оставили в центре полосы… — А Центральный космодром? — Лучи космодрома коротки для "боинга". — Хороший пилот мог бы посадить. — У Цезаря пилот отличный, но риск очень велик. Очень… — Придется рисковать, Мигуэль. Для Цезаря сейчас единственный шанс в его людях! — Значит, поехали в центр связи, — решил Цвикк. — Оттуда с аэродромом Манауса договориться проще всего. В центре связи их ждала новая неожиданность: "боинг" Цезаря улетел из Манауса около четырех часов тому назад. — Куда? — ахнул Цвикк. — Собирались лететь в "гасиенду" сеньора Фигуранкай-на, — ответили из Манауса. Под таким названием полигон фигурировал в официальных бразильских инстанциях. — Где же они, в таком случае? — повторял Цвикк, вытирая обильно струящийся по лицу пот. — Давно должны были бы прилететь. Всего полчаса, как я уехал с Центрального аэродрома… — Они могли догадаться, что аэродром захвачен, и теперь кружат над сельвой, отыскивая место для посадки, — предположил Тибб. — А такого места в радиусе двух тысяч километров нет, — горестно заметил Цвикк. — Кроме того, тогда они запросили бы наш центр связи, а там о вылете "боинга" даже не знали. Ох, не случилось бы чего хуже… — Я должен возможно скорее попасть в зону, — решил Тибб. — Оттуда попытаюсь что-то предпринять. — Вызовешь УЛАК? — Нет, полечу вертолетом. — Что думаешь делать? — прищурился Цвикк. — Еще не решил. Во всех случаях, с наступлением темноты вернусь сюда на УЛАКе. Сядем тут — на вертолетной площадке центра связи. Смотрите, чтобы и ее не заняли люди Люца. — Здесь все приведено в боевую готовность, — сказал дежурный. — Посты хорошо вооружены и усилены. Включена сигнализация. Нет, сюда они не просочатся. — А к тебе в зону? — Цвикк испытующе взглянул наТибба. — Абсолютно исключено… Тибб вышел, но тотчас вернулся. Подошел к Цвикку и тихо сказал: — Мигуэль, попробуйте связаться с Люцем. Добейтесь возможности поговорить по телефону с Цезарем. Мы должны убедиться… — Само собой, — кивнул Цвикк. — Сделаю… Может, и сам съезжу… к Люцу. Есть о чем потолковать… — Они вас задержат. — Я им ни к чему… Нет, меня Люц задерживать не станет… — Ну, делайте как знаете. До вечера! Цвикк махнул рукой, и Тибб исчез. Ошеломленный встречей, Стив только отвечал на некончающиеся вопросы Инге. Он присел возле ее столика и не отрывал взгляда от ее осунувшегося, бледного лица с темными кругами у глаз, которые казались еще больше на фоне почти прозрачной кожи лба и щек. Его все сильнее захлестывала 5 волна жалости и нежности к этой тоненькой светловолосой девочке, которая — он догадался сразу — оставалась в Лон- доне лишь в надежде на его, Стива, возвращение. …Да, эти полтора года он был в непрерывных разъездах… Южная Америка, Юго-Восточная Азия, снова Южная Америка… …Нет, в Лондон после того раза попал впервые… …Его дела идут неплохо, но сейчас он занят иным… …Чем именно?.. Длинная история… Потом он все расскажет… Стив попытался спросить сам, но она не позволяла, и пришлось отвечать дальше. На ее столике стояли только стакан с водой и тарелка с более чем скромным ужином. Стив протянул руку и осторожно прикрыл ладонью тоненькую, хрупкую кисть руки Инге. — Подожди, девочка, ты не даешь мне сказать ни слова. Я тоже хотел бы узнать кое-что, а времени у нас мало… Она испугалась: — Ты торопишься? Опять должен ехать куда-то? Он прочитал в ее широко раскрытых глазах ужас. — Успокойся. Теперь не оставлю тебя надолго одну. Нет-нет, Инге. Но послушай, давай поужинаем по-настоящему? Пойдем куда-нибудь в хороший ресторан. Она заколебалась: — Может, лучше здесь? Я привыкла: тут неплохо… А на улице такая сырость и холод. Она бросила быстрый взгляд на свои ноги, и Стив подумал, что ее туфли совсем не по погоде. — О’кей, дорогая. Я распоряжусь. Он подозвал официанта. Несколько минут спустя их стол был уставлен закусками, салатами, тарелками и тарелочками и блюдами с дымящейся снедью. Инге всплеснула руками: — Неужели мы должны все это съесть? — Во всяком случае, попробуем. Она смущенно покачала светлой головкой: — Знаешь, я уже давно… не видела на столе ничего такого. — Догадываюсь, дорогая. С дядей Хоакином так ничего и не получилось? — Понимаешь, нет… Спектакль не имел успеха. Хотя мои куклы… — Она вынуждена была замолчать, чтобы справиться с куском телятины. — Не торопись… Позволь, положу тебе еще филе… И спаржу… — Спасибо, Стив… кажется, это слишком много… Подошел официант-малаец с подносом вин. Стив выбрал красное, распорядился подогреть и попросил принести бутылку шампанского. — Что бы ты еще хотела выпить, Инге? — Чашечку кофе, а вообще, я готова сегодня пить все, что ты скажешь… О мадонна, даже жарко стало. — Она расстегнула плащ. — Может быть, снимешь его? — предложил Стив. Она вдруг опять испугалась: — Нет-нет. Не надо… Так лучше… Он не стал настаивать. Только за кофе, после настойчивых просьб Стива, Инге немного рассказала о себе. Она давно без работы… Последний раз работала полгода назад официанткой в таком же кафе… Но недолго… Парни очень приставали. Пришлось одному дать по роже… Ее уволили. — Ты продолжаешь рисовать? — Н-немного… Но, — она попыталась улыбнуться, — никто не покупает… — Где же ты живешь сейчас? — О, сейчас еще ничего. Устроилась… в одном отеле — для безработных девушек, но не за плату. Я там убираю по утрам. Совсем недалеко отсюда… Только там надо обязательно ходить на богослужения. Два раза в день, а по праздникам три раза… Ужасно нудно… — Слушай, Инге, а этот твой друг, который полтора года назад был в Австралии? Что он? — О, — она усмехнулась, — понимаешь, очень смешно получилось… Его там подцепила дочка какого-то фермера или что-то в этом роде. Он остался там и разводит овец. Кажется, устроился неплохо. Он писал мне… Предлагал даже… помочь, но я не ответила. Стив бросил взгляд на часы. Было девять вечера. В его распоряжении оставалось всего три часа. Она заметила его взгляд и снова встревожилась: — Ты куда-то торопишься? — И да, и нет. Но это неважно… Слушай, Инге, тебя ведь сейчас ничто не держит в Лондоне? Она испытующе посмотрела на него, но не ответила. — Я хочу предложить тебе работу… По твоей специальности… Но не здесь… Тебе придется уехать. — С тобой? — Нет… То есть работать ты будешь у меня, но пока… Для начала тебе пришлось бы поехать в Гвадалахару… в Мексику… — О Стив! Неужели это возможно? — Хоть сейчас. Впрочем, сейчас в Англии бастуют служащие аэропортов. Значит, через несколько дней. Ты согласна? — О Стив… я, — глаза ее налились слезами, — я… Стив… Ой, прости меня. Она разрыдалась. — Ну успокойся, успокойся! Все будет хорошо… Вот, возьми мой платок. Ну же. Продолжая всхлипывать, она взяла его платок, вытерла глаза и высморкалась. — Ой, Стив, прости, кажется, я сделала не то, — она попыталась улыбнуться, — прости, я совсем растерялась… — Пустяки… Выпей глоточек шампанского, — он снова наполнил фужеры. — Значит, решено. Для начала ты будешь получать ну, скажем, тысячу долларов в месяц. Тебя это устроит? — Тысячу… долларов, — она поперхнулась шампанским и снова схватила его платок. — Но… это… невозможно, — прошептала она в промежутки между приступами кашля. — Беда с тобой, Инге, — Стив поспешно вскочил, чтобы постучать ей между лопаток. И опять, уже в который раз, ощутил боль и острую жалость, потому что почувствовал, до чего она исхудала. — Просто беда, — повторил он. — Ну теперь лучше?.. Вот, выпей воды… — Спасибо… — Так ты согласна? — О Стив, ты еще спрашиваешь… — Потом ты, конечно, станешь получать больше. — О-о! Но смогу ли? Что надо будет делать? — Сможешь… Ты будешь… главным экспертом по живописи и кое-каким предметам старины. — Это просто как в сказке! Главным экспертом, Стив! — она звонко рассмеялась. — Бьюсь об заклад, речь идет о краденых картинах и редкостях. — Тс, тихо! Об этом нельзя кричать, тем более что ты не ошиблась… Получив твой подарок, я решил переквалифицироваться. Она лукаво погрозила ему пальцем: — Будто раньше ты этим не занимался. — Конечно, нет. Могу поклясться. — Клясться грешно. Нам твердят об этом два раза в день. — А биться об заклад? — Наверно, тоже нехорошо. Прости меня. Больше не буду так говорить. — Принял к сведению. Слушай, Инге, у тебя сохранялся мой гвадалахарский адрес? — Конечно. Я даже помню его наизусть. — Очень хорошо. Как только откроются аэропорта, ты полетишь в Мехико и оттуда в Гвадалахару. Деньги на поездку я тебе, конечно, оставлю. — Но, Стив… — Не перебивай! Платит фирма, которая приняла тебя на работу с сегодняшнего дня. Фирма обязана покрыть все расходы по переезду своего сотрудника, тем более, — Стив поднял палец, — когда речь идет о сотруднике столь ответственном. Я думаю, что на переезд в Гвадалахару тебе хватит, скажем, полугодового оклада в качестве единовременного пособия. Это составит шесть тысяч долларов. Мы сейчас разыщем с тобой моего секретаря — его зовут Тео. Ты запомни это имя — Тео Ионг Хаук, — он очень достойный человек. Запросто перерубает ствол бамбука ребром ладони. У него портфель. Мы возьмем у него эту сумму плюс твое жалованье за месяц вперед, а еще деньги на авиабилет. Первого класса, конечно. Это составит, — Стив прикинул в уме, — это составит семь тысяч шестьсот пятьдесят долларов… — О мадонна… то есть Стив! Что же это такое? — Можешь ты помолчать немного? Не нужно никогда, перебивать шефа. Значит, семь тысяч шестьсот пятьдесят долларов. Ты получишь эти деньги, дашь ему расписку и начнешь действовать. Паспорт у тебя в порядке? — Да… — Хорошо. Прилетев в Гвадалахару, ты найдешь виллу "Флорес", адрес которой тебе известен. Это южная окраина города, вблизи Пласа-эл-Сол. Ты спросишь сеньору Мариану И отдашь ей эту записку, — Стив вырвал из блокнота лист бумаги и быстро набросал несколько строк. — Ты по-испански говоришь, Инге? — Совсем немного. — Тебе надо побыстрее овладеть испанским. Между прочим, в Мексике почти все умеют говорить по-испански. — Я знаю… — Поэтому займись испанским с завтрашнего дня. Сеньора Мариана все устроит. Жить ты будешь пока там, в этой вилле. Отдыхай, учи испанский… — Ему хотелось добавить "набирайся сил", но он не решался. — А картины, Стив? — Да, конечно. Ходи в музея. В Гвадалахаре и в Мехико прекрасные музеи. Глаза Инге расширились еще больше. — И что мне делать в музеях, Стив? — Она прошептала это едва слышно. — Ну, разумеется, не красть картины. У эксперта должен быть очень широкий кругозор… Тебе придется узнавать работы очень разных мастеров, если, например, на них отсутствует или неразличима подпись художника… Потом мы организуем специальную лабораторию. Словом, ты должна основательно подготовиться к своей новой должности. Не мне тебя учить, что надо делать… — Да, Стив, я понимаю, — она вздохнула. — А можно еще вопрос? — Конечно, теперь сколько угодно. — Эта сеньора Мариана — кто она? — О, она тоже особа очень достойная… Это старая индианка из гватемальских майя. То есть она еще не очень старая, но, наверно, покажется тебе старой. Ее далекие предки были жрецами майя, а сама она научилась читать и писать всего несколько лет назад. У нее была очень нелегкая жизнь; последние годы она экономка в моем гвадалахарском доме. С ней там живет еще ее приемная дочь Мариэля. Та — твоих лет. — И кто там живет еще? — очень серьезно спросила Инге, внимательно глядя на Стива. — Ещё? Еще Пако… Он шофер и садовник. Этот — коренной мексиканец, с большой примесью индейской крови. Человек смелый, решительный, строгий, но очень справедливый и честный; участвовал в мексиканских революциях, был моряком, рыбаком, еще кое-кем; как каждый порядочный человек — сидел в тюрьме. Впрочем, он уже давно живет тихо, потому что лет ему много — далеко за шестьдесят. А еще там — несколько собак, десяток котов и кошек, много голубей, два попугая, козы — сколько, не знаю — и большой аквариум с тропическими рыбами в зимнем саду. Вот, кажется, и все обитатели дома и сада, где тебе предстоит жить. В саду там неплохой бассейн, и ты сможешь в нем плавать хоть каждый день. — А когда ты приедешь туда, Стив? Я ведь писала туда тебе дважды, но ты… — она не закончила. — Я не видел этих писем, девочка, как, вероятно, и многих других. Так получилось, что я там не был уже более полутора лет. Видишь ли, Инге, сейчас я объясню тебе нечто… — он сделал долгую паузу. — Ты не удивляйся и ни о чем не спрашивай пока. Потом поймешь сама… Но хорошо запомни, что я тебе сейчас скажу, и никому, запомни, никому об этом ни слова. Потому что от сохранности этой тайны зависит моя судьба, а теперь, может быть, и твоя. Видишь ли, Инге, Стива Роулинга — бизнесмена больше не существует… Она испуганно отшатнулась. — Нет-нет, ты не пугайся. Я это я, и, конечно, живой человек, а не призрак, но… меня теперь зовут Джон Смит, да-да, самый обыкновенный Джон Смит, каких на свете, вероятно, сотни тысяч. Впрочем, для некоторых я "папа Лука", как я и подписался в этой записке. Поэтому нигде, даже в Гвадалахаре, не вспоминай о Стиве Роулинге. Это имя тебе просто неизвестно. Ты поняла? — Д-да… Но как же мне называть тебя теперь? — Зови Джоном. — А эта сеньора Мариана — она… знает… кто ты теперь? — Конечно. Она служила у Стива Роулинга, который умер, а дом продал Джону Смиту. То есть сначала продал, а потом умер. Хотя подожди — кажется, Джон Смит купил этот дом после смерти Роулинга. Да-да, именно так… Но это совершенно неважно. Хозяин дома в Гвадалахаре теперь Джон Смит — то есть я, а послал тебя туда "папа Лука" — то есть тоже я. Это не очень сложно? — Довольно сложно, Стив, то есть, прости, Джон. — Постарайся не ошибаться, девочка. Это важно. — Я буду очень стараться… Джон. Скажи мне еще: как называется фирма, в которой я буду работать? — Это очень известная фирма, Инге. Я говорю о головной. Это транснациональная "Фигуранкайн корпорейшен". А ты будешь работать в одном из ее многочисленных ответвлений. Оно называется "Смит—Цвикк лимитед". Ты потом получишь копию контракта — там все будет указано. — Смит — это, значит, ты? Стив кивнул: — Ты правильно догадалась. Однако нам пора, — он подозвал официанта-малайца и расплатился. — Пойдем теперь поищем Тео, а потом я отвезу тебя в какую-нибудь приличную гостиницу… — А ты… Джон? — Мне придется временно исчезнуть. Получишь от меня известие уже в Гвадалахаре. Она вздохнула: — Ты всегда так занят? — Не всегда, но часто. Когда они выходили из кафе, лицо Инге вдруг искривилось от боли. Она остановилась и закусила губы. Стив встревоженно наклонился к ней: — Тебе нехорошо? — Немного… Может быть, съела… что-нибудь нехорошее. — Давай вернемся. Ты посидишь в кафе, а я найду такси. — Нет… Я с тобой. Ох! — Что ты чувствуешь, дорогая? — Тут очень болит, — она показала где, — и сильная слабость… Боюсь — упаду. Ох!.. Стив, не говоря ни слова, подхватил ее на руки и снова мысленно ужаснулся: она оказалась почти невесомой. Держа Инге на руках, он медленно пошел по пустынной улице, озираясь в поисках такси. Из тумана вынырнула фигура полисмена в каске и накидке от дождя. Он неторопливо подошел и молча преградил Стиву путь. — Леди заболела, — сказал Стив, — где тут ближайший госпиталь? — На Кромер-стрит. Это не очень далеко. — Может быть, вы смогли бы вызвать санитарную машину или найти такси? — Свободное такси стоит рядом за углом, сэр. Вам помочь? — Нет, донесу сам. Стив направился в указанном направлении, держа Инге на руках. Глаза ее были закрыты. Дыхание чуть слышно. Полицейский молча следовал за Стивом. Когда они подошли к машине, полицейский помог Стиву уложить Инге на заднем сиденье, а сам сел рядом с шофером. — В ближайший госпиталь, — сказал Стив. И шофер, и полицейский молча кивнули. Стив бросил взгляд на часы. Стрелки приближались к десяти сорока… Тибб появился в центре связи сразу после наступления темноты. Цвикк уже ждал его. — Как Цезарь? — спросил Тибб, входя. — Жив пока, но этот разбойник ничего не хочет слушать. Обещает вернуть его живым только после того, как будет получено известие от Вайста, что УЛАК приземлился в Африке. И требует большой УЛАК, на котором хочет отправить часть своих людей. — Да, я знаю, — кивнул Тибб. — Что с самолетом Цезаря? Цвикк махнул рукой: — Никаких известий… Или направился не сюда, или что-то случилось. Ты прилетел малым аппаратом? — Большим. — А где сели? — Тут, на вертолетной площадке. У Цвикка округлились глаза. — Как ты умудрился? — Все в порядке, — нетерпеливо отозвался Тибб. — Что вы предлагаете, Мигуэль? Цвикк потупился и покачал головой: — Ума не приложу. И так, и этак поворачиваю. Все плохо… А ты что думаешь? — Есть одно… средство, но мне очень не хотелось бы им воспользоваться. И я не знаю… — Тибб не кончил. — А, — Цвикк махнул рукой, — в нашем положении все средства хороши. — Людей удалось собрать? — спросил после короткого молчания Тибб. — Собрали… — Поселок окружен? — Окружен-то окружен, да что толку. У них площадка и вертолеты. Словом — поймал парень медведя, а медведь его не отпускает. Да-а… Так и мы. И главное — Цезарь… — Их вертолеты легко вывести из строя, — заметил Тибб. — А дальше что? — Дальше?.. — Тибб на мгновение задумался. — Дальше предлагаю поступить так… На лестнице, ведущей в центр связи, послышались голоса и какой-то шум. Тибб быстро встал, а Цвикк, продолжая сидеть, извлек из кармана и положил на стол большой автоматический пистолет. Голоса на лестнице продолжали препираться. Тибб подошел к двери и распахнул ее. За дверью оказался взволнованный Филипп Корт — начальник центра связи. — Тут появился один человек. Я его совсем не знаю, — начал Корт, обращаясь к Цвикку. — Он настаивает на немедленном свидании с вами. — Кто там? — Цвикк тоже поднялся с кресла. — Это я, сэр, извините, — послышалось за спиной Корта, — я — Суонг. — Давай-давай сюда, — обрадовался Цвикк. — Где пропадал? Тебя схватили люди Люца? — Да, я был у них. — И что нового? — Немного есть новое, — усмехнулся Суонг. — Мы принесли их командир. — Кого принесли? — не понял Цвикк. — Их командир… Мистер Полшер или мистер Люц мы не знаем точно, как называется… — Подожди-ка, — все еще не веря своим ушам, перебил Цвикк, — где этот, кого вы… принесли, говоришь? — Здесь, внизу. Цвикк, не говоря ни слова, ринулся вниз по лестнице. Тибб последовал за ним. В вестибюле, окруженный инженерами центра связи, лежал на полу Полшер, туго спеленутый капроновым шнуром. Лицо его было почти черным, изо рта торчал кляп, но глаза были открыты. Возле Полшера сидел на корточках еще один индонезиец, которого Цезарь захватил с Явы вместе с Суонгом. — Ну, ребята, — растроганно проговорил Цвикк, — просто не знаю, что и сказать… Ну и молодцы! До чего же я рад! А уж как я тебя рад видеть, старина, — продолжал Цвикк, наклоняясь к Полшеру, — просто слов нет… тьфу… Полшер шевельнулся и яростно сверкнул глазами. — Выньте-ка ему изо рта эту затычку, — попросил Цвикк, — послушаем, что он сейчас думает. Суонг освободил Полшера от кляпа. Некоторое время тот тяжело дышал, прикрыв глаза, потом разразился хриплыми бессмысленными проклятиями. — Пусть выпустит пар, — махнул рукой Цвикк. — Как все-таки вам удалось? И чего он так хрипит? — Придушили чуть-чуть шнуром, — сказал Суонг, — старый способ… — В туалете, — добавил его товарищ. — Пошел один. — Его, наверно, уже хватились? — Наверно. — Несите наверх к аппаратам. Связанного Полшера усадили в одно из кресел аппаратной перед переговорным экраном. — Ты, конечно, понял, что надо сделать? — спросил Цвикк, усаживаясь в кресло рядом. Полшер мрачно кивнул. — Свяжитесь с коттеджем, — попросил Цвикк дежурного инженера. — У тебя, старина, там кто-нибудь есть в радиоаппаратной? — Цвикк глянул на Полшера. Тот снова молча кивнул. — Кого вызвать? — Карлоса. Через несколько минут на экране перед Полшером появилась заспанная физиономия Карлоса. Некоторое время, Карлос ошеломленно моргал, видимо, силясь понять, что произошло. — Спал, сволочь? — хрипло спросил Полшер, с отвращением глядя на своего помощника. — Вы где, шеф? — решился спросить Карлос, облизывая толстые губы. — В гостях у святого Петра… Что, еще не хватились, жуки навозные? Ну я вас… — Погоди-ка, — Цвикк толкнул Полшера, — с ними потом разберешься. Пусть приведут к экрану господина Цезаря Фигуранкайна. — Ты слышал? — Полшер попытался откашляться. — Давай. Карлос исчез. На его месте тотчас возникли несколько всклокоченных голов, с недоумением и любопытством уставившихся с экрана. Полшер злобно дернулся: — А ну прочь, чтобы я ни одной вашей подлой морды не видел. — Обменяем тебя на господина Фигуранкайна, — объяснил Цвикк. — Возражать ты, конечно, не будешь. — Где? — спросил Полшер, повернувшись к Цвикку и первый раз взглянув ему прямо в глаза. — На вертолетной площадке у коттеджа, — сказал Тибб. — Ваши люди, Люц, отойдут к северной стороне площадки, и тогда наши выйдут к южной. Над площадкой в это время зависнет УЛАК. Вы и мистер Фигуранкайн выйдете одновременно с противоположных сторон площадки, встретитесь в центре и разойдетесь шагом, каждый к своим. И никаких фокусов. Все будет надежно контролироваться. За малейшую попытку нарушения Полшер злобно дернулся, но промолчал. Наконец на экране появился Цезарь Фигуранкайн. Лицо его было бледно. Левый глаз почти заплыл, вокруг правого темнел синяк, а ниже — большая ссадина, губы опухли. — Все в порядке, патрон, — торопливо сказал Цвикк, отстраняя Полшера и приблизив лицо к экрану. — Сейчас мы вас обменяем. Как самочувствие? — Средне, — невнятно ответил Цезарь, с трудом шевеля распухшими губами.™ Что ж, если удастся, спасибо… — Вот наш вексель, — заверил Цвикк, снова подтолкнув Полшера к экрану. — А ну, давай, распорядись, — шепнул он ему. — А, — сказал Цезарь, и в его правом, широко открытом глазу загорелся красноватый огонек, — тогда хорошо… — Он опять опустил голову. Полшер велел подойти к экрану Карлосу и передал все, что требовалось. Встречу на вертолетной площадке назначили ровно в восемь — через сорок минут. — Развяжите, — хрипло попросил Полшер после того, как экран погас — Уже не чувствую рук и ног… — Только перед самым обменом, — решительно отрезал Цвикк. — Пока потерпи и скажи спасибо, что Суонг не разукрасил тебя, как ты господина Цезаря. — Я только хотел припугнуть, — пробормотал Полшер. — Он был неплохим козырем в этой игре. Конечно, я понимаю, кто он, и только… шутил. А получил он за дело… Надо уметь отличать мужской разговор от обыкновенной шутки, — он усмехнулся. — Ну разумеется, — сказал Цвикк без улыбки. — Мы знаем, что вы шутник, господин… Рюйе. Полшер снова дернулся, сверкнул глазами, но не ответил. Спустя полчаса, лежа связанным в машине между Цвик-ком и Суонгом, Полшер обратился к Цвикку: — Наш разговор об УЛАКе остается в силе. Я понимаю, теперь заминка. Но операция задумана не мной. Завтра понедельник, свяжитесь с мистером Пэнки. Он подтвердит. А если теперь вам этого мало, подтвердит кое-кто повыше… Могу назвать хоть сейчас, только… — Он покосился на Суонга. — А ну давай, — сказал Цвикк, приближая ухо к губам Полшера, — шепни одного-другого для примера — подумаю на досуге… Полшер прошептал несколько слов в самое ухо Цвикка. — Да-а, — протянул Цвикк и покачал головой, — дела-а, если, конечно, не врешь. — К чему бы мне, — пробормотал Полшер и отвернулся. Резкий фиолетово-синеватый свет залил вертолетную площадку. Четкие косые тени отбросили стоящие на ней вертолеты. УЛАК завис неподвижно, почти касаясь краями верхушек деревьев. Источником необычного освещения была вся нижняя поверхность корабля. Она светила ярко и ровно. Людей на площадке не было видно. Стрелки на часах Цвикка приближались к восьми. — Убрать людей из вертолетов — там четверо с оружием, — раздался громкий голос откуда-то сверху. — Люц, подтвердите команду. Полшер, только что развязанный, потирая онемевшие руки и ноги, с трудом нагнулся к микрофону, который держал Суонг. — Карлос… — зло прохрипел он. — Чем думаешь? Убери… Спустя несколько минут темные фигуры, как тараканы, выползли из вертолетов и бегом исчезли за деревьями. — Теперь всем отойти от площадки, — снова прозвучал голос с неба. — Остаются по трое с каждой стороны. Тишина, и тот же голос: — На севере команду выполнили не все. Я жду. Полшер выругался вполголоса, продолжая потирать кисти рук и колени. Наконец наверху прозвучало: — Господин Фигуранкайн и вы, мистер Люц, выходите на площадку и медленно двигайтесь к центру. Две фигуры — высокая, худая в белом костюме и коренастая, плотная в зеленом пятнистом комбинезоне — появились на освещенном сиреневым светом пространстве вертолетной площадки и направились навстречу друг другу. В центре они встретились и на мгновение остановились. Фигуранкайн что-то сказал, и Полшер ответил. Потом оба взглянули наверх на УЛАК и разошлись. Через минуту улыбающийся Цвикк протягивал руку Цезарю. Цезарь осторожно отвел ее и, обняв Цвикка, приник головой к его плечу. Час спустя они уже сидели в салоне центра связи, где был сервирован ужин. Цезарь, с повязкой на лице, которую наложил Суонг, выглядел теперь чуть лучше. Бледность почти исчезла, лишь подергивалось правое веко и дрожали пальцы. Цвикк, окинув внимательным взглядом приготовленный стол, поднял бокал — Первый тост — за избавление патрона, — объявил он. — Первый тост — только за вас, друзья мои, — тихо сказал Цезарь. — Пьем за вас, за вашу самоотверженную помощь, за тебя, мой друг и брат Суонг, не удивляйся, что обращаюсь к тебе на "ты": теперь ты брат мой, как и Стив. — Цезарь на мгновение умолк. — Мы еще не знаем, что с ним… Ну, будем надеяться на лучшее… Итак, за вас, мои спасители и друзья! Зазвенели бокалы. — Между прочим, патрон, Полшер просил передать вам, что он только пошутил, — заметил Цвикк, отправляя в рот кусок ананаса. Цезарь скрипнул зубами: — Я тоже не прочь "пошутить" с ним подобным образом… — У него слишком толстая кожа, патрон. Пришел Филипп Корт, доктор физики, начальник центра связи полигона, — высокий, худой, сутулый, в больших роговых очках. Его курчавые огненно-рыжие волосы, вопреки обыкновению, были приглажены и блестели от помады. — Люц передал меморандум, — объявил он. — Сообщает, что, учитывая ситуацию, согласен на передачу корабля завтра до полуночи, после соблюдения всех формальностей. Цезарь презрительно фыркнул. Повернулся к Цвикку: — Хватит у нас сил ликвидировать их? — Тут, в основном, специалисты, — Цвикк медленно потягивал шампанское, — не хотелось бы без крайней необходимости рисковать их жизнями. — Но эту мерзость надо уничтожить целиком. Ни один не должен уйти. Как по-твоему, Тибб? Тибб покачал головой: — Я против крайних мер. — И что ты предлагаешь? — резко бросил Цезарь. — Надо выждать… Едва ли у них большой запас продовольствия. Потом предложить капитуляцию. — Тоже не выход, — вздохнул Цвикк, — во-первых, это коммандос. Они редко капитулируют. Во-вторых, вокруг плодовые деревья. На одних плодах можно продержаться достаточно долго. В-третьих, у них в руках наш главный аэродром. Они могут вызвать подкрепление. Мы ведь не знаем всех возможностей Люца. Я говорил вам, патрон, на кого он ссылается для подтверждения полномочий. — Блеф! — Не знаю, — Цвикк долго вытирал лицо носовым платком, — но хотел бы обратить ваше внимание, патрон, что перечисленные лица, кроме всего прочего, члены Бильдербергского клуба… — Не имею чести состоять там, — перебил Цезарь. — А к моей фирме эти господа не имеют отношения. — Как сказать. — Цвикк снова вздохнул. — Точными сведениями не располагаю, но кое-кто из них финансировал, вероятно, создание УЛАКов. Все аккуратнейшим образом взаимосвязано в этом не наилучшем из миров. — Что за клуб — Бильдербергский? — поинтересовался Корт. — Никогда не слышал. — Нечто вроде масонской ложи для избранных, — махнул рукой Цезарь, — бывшие политики, бывшие коронованные особы, спятившие с ума генералы, банкиры… — Если позволите, могу дополнить, патрон, — сказал Цвикк. — Попробуйте. — Вполне понятно, Корт, что ты не слышал о таком клубе, — начал Цвикк. — О нем вообще мало что известно. Встречи его членов происходят в обстановке строжайшей секретности. Журналистов туда и близко не подпускают. Да-а… Но, как ни секретничают "бильдербергцы", кое-что журналисты пронюхали… В нынешнем мире нет ничего тайного, что со временем не стало бы явным… Дело началось вот с чего: лет двадцать назад по инициативе тогдашнего госсекретаря США Джорджа Болла и нидерландского принца Бернарда в Голландии, в городке Арнхайме, собралась небольшая, но весьма влиятельная кучка людей из промышленных, банковских, военных кругов. Они три дня "обменивались опытом и мнениями" в обстановке полной секретности. Так потом заявил один из участников встречи в каком-то интервью. И он добавил тогда, что участники конференции очень довольны такой формой общения и постановили собираться регулярно. Встречи стали именоваться "бильдербергскими" — по названию отеля, где эти господа собрались первый раз. Собираются члены клуба один—два раза в год. Обычно в небольших курортных городках… Некоторые политики и журналисты склонны считать, что Бильдербергский клуб стал своего рода тайным "правительством" западного мира. Его никто не избирал, оно не отчитывается ни перед кем, но… правит. Да-а… Между прочим, патрон, ваш покойный отец состоял членом этого клуба… — А сколько их, по-вашему, всего там? — спросил Цезарь, поправляя повязку на лице. — Точно никто не знает. Наверно, до сотни наберется. Костяк — руководители крупных концернов, короли — только нефтяные, стальные и прочие, бывшие и нынешние президенты, премьер-министры, представители крупных политических партий, даже некоторые профсоюзные боссы. Кто однажды вошел в клуб или кого туда пригласили — сохраняет членство пожизненно. Вот так… — Мы приятно беседуем, — сказал Цезарь, — а Люц тем временем готовит очередной сюрприз. Надежно ли охраняется центр связи? — Все о’кей, — заверил Тибб. — УЛАК висит над коттеджем. Густавино видит их перемещения на специальном экране. В случае необходимости известит. — Известит центр связи? — И центр, и меня непосредственно. Тибб поднял руку с часами. На браслете часов с внутренней стороны оказался небольшой матовый экран. Тибб повернул его, и на экране возникло изображение. — Что слышно? — спросил Тибб, приближая экран к губам. С экрана прошелестел ответ. — Люди Люца внутри кольца наших постов, — сказал Тибб. — Большинство отдыхает. — Сколько их? — прищурился Цвикк. Тибб передал вопрос Густавино. Ответ последовал немедленно. — Он говорит, что всего тридцать семь, но, — Тибб снова прислушался к шепоту экрана, — это общее количество. Людей Люца немного меньше. Они задержали в коттедже кого-то из наших… — Там остались повар и горничная, — кивнул Суонг. — Я видел двух горничных, — поправил Цезарь. — Значит, трое, — вздохнул Цвикк, — девушкам можег быть худо. — Я бы все-таки атаковал их ночью, — резко сказал Цезарь. Цвикк покачал головой, но не ответил. Промолчали и остальные. — Какие у них возможности радиосвязи? — обратился Цезарь к Корту после довольно долгого молчания. — Коттедж может связаться с нами, с Центральным аэродромом. — А если надо подальше? — прищурился Цвикк. — Не смогут. УЛАК экранирует дальнюю радиосвязь. — УЛАК? — УЛАК—два, — кивнул Тибб, — тот, что висит над коттеджем. — Это неплохо, — оживился Цезарь. — Но у них еще диспетчерская аэродрома, — заметил Цвикк. — Там то же самое, — сказал Тибб, — над аэродромом висит УЛАК—пять. — Значит, они лишены дальней связи? — уточнил Цезарь. Тибб молча кивнул. — Мы перехватили переговоры их связистов, — сказал Корт. — Оба недоумевают, почему не слышно дальних станций. Решили, что из-за атмосферных помех. К утру, действительно, может собраться гроза. — А вечером они кого-нибудь пытались вызывать? — поинтересовался Цвикк. — Диспетчерская вызывала "Кондора", — Корт отодвинул свой бокал, — по некоторым репликам можно было догадаться, что "Кондор" где-то в Андах, может быть, в Чили. — "Кондор" не ответил? — В коттедж передали, что не ответил. — Мы отсюда тоже не можем сейчас связаться с далекими пунктами? — спросил Цезарь. — Например, с Канди или Лондоном? — Пока УЛАК экранирует этот район, нет, — сказал Тибб. — Но передачи, адресованные нам, примут на УЛАКе—два и известят нас. — Ждете вестей из Лондона, патрон? — прищурился Цвикк. — И хотел бы поговорить с женой, — устало пробормотал Цезарь, поднимаясь из-за стола. — Вы извините, я, пожалуй, пойду отдохнуть. Нет-нет, вы оставайтесь, — запротестовал он, видя, что остальные тоже встают. — Вы отдыхайте спокойно, патрон, — проговорил Цвикк, снова опускаясь на свое место. — Мы будем бодрствовать по очереди. — Пусть отдохнет хорошенько… Ему сегодня досталось-таки, — продолжал Цвикк, после того как Цезарь, сопровождаемый Суонгом, покинул салон. — Ума не приложу, чего он выскочил днем, прямо в лапы этому типу. — Понадеялся на свой авторитет главного босса, — предположил Корт. — Такой ход, конечно, мог сработать, но не в случае Люда, — Цвикк потянулся за ананасом. — Этот человек творит зло, как пчела творит мед. — У Цезаря Фигуранкайна есть одно качество, — медленно сказал Тибб, — я бы назвал его надменностью души. Им обладают на Земле немногие. Может быть, им обладали апостолы и самые знаменитые мученики, и уж наверняка — ученые-мученики: Джордано Бруно, Сервет… Это качество придает мужество. Такой человек способен умереть под пытками, но не отступится от своего… — Да-а, — протянул Цвикк, — и милейший Люц был вполне способен превратить нашего патрона в мученика… Только в два часа ночи дежурная сестра появилась в приемном покое, где Стив дремал в кресле, и заверила, что жизнь Инге уже вне опасности. — Доктору пришлось повозиться, — добавила она, — у девочки заворот кишок. Вероятно, принимала участие в какой-то голодовке, а потом сразу много поела. — Именно, — кивнул Стив, — они… протестовали против массовой безработицы. — С ума молодежь сходит, — сурово поджала губы сестра, — из дома убегают, бродяжничают неизвестно где, безобразят. Полиция сладить не может. Одеваются бог весть как, стыд глядеть… А эта — ваша дочка? — Племянница… по материнской линии… — Давно сбежала? — Порядком… Едва нашел… Почти случайно. — Родители-то, верно, голову потеряли. — Отца чуть удар не хватил. Сестра покачала головой: — Ну, еще бы… Подумать только… Скверная девчонка! — В детстве забыли отшлепать. Долго ее тут продержат? — Это зависит, — сестра сделала многозначительную паузу, — это будет зависеть от ее родителей, сэр… Клиника частная… — Понимаю… А сколько обычно держат после таких случаев? — Дней десять — двенадцать. Иногда больше. Ваша племянница очень истощила себя голодовкой. Но двухнедельное пребывание в нашей клинике обойдется недешево, сэр. — Родители — состоятельные люди. — Ну, тогда конечно. — А можно ее сейчас увидеть? — К сожалению, только утром. Операцию делали под общим наркозом. — В таком случае, можно мне тут подождать до утра? — О сэр! У нас это не принято. И потом, в двух кварталах налево отель. Неплохой отель. — Тогда я пошел. — Стив поднялся. — Зайду утром… Ее документы… — У меня, сэр. Вот они… С вашего разрешения, я утром скажу шефу, что девочка останется на весь курс лечения. — Разумеется. Утром я урегулирую все формальности, сестра. — Счет вы оплатите через банк или наличными? — Предпочитаю второе… Спокойного дежурства, сестра, и… огромное спасибо. А это вам. — Стив всунул под пресс-папье десятифунтовую купюру. — О, чтобы, сэр… К чему? — Она жеманно улыбнулась. — Вы не тревожьтесь. Я прослежу, чтобы все было хорошо. Благодарю вас. Стив вышел на улицу. Дождь перестал, но туман лежал по-прежнему неподвижный и плотный. Уличные фонари чуть просвечивали мутными желтоватыми пятнами. Вокруг не было видно ни души. "Плохо, если Тео и Шейкуна потеряли мой след, — подумал Стив. — Догадался ли кто-нибудь из них побывать в полночь в условленном месте?" Стив направился в сторону отеля. На первом же перекрестке от газетного киоска отделилась высокая темная фигура. Стив замедлил шаги. — Это я, сеньор, — послышался глуховатый голос Шейкуны. — Хорошо, — обрадовался Стив. — А что Тео? — Не знаю. Я следовал за сеньором от телецентра. — Однако! Ты, конечно, голоден? — Нет. Я ужинал, пока сеньор был в больнице. — Может быть, Тео еще ждет меня там, где мы условились? Это в Сохо… Бар "Неаполь". Знаешь? — Знаю. — Возьми такси, отправляйся туда и скажи Тео, что жду его завтра в десять утра напротив госпиталя, где я оставил девушку. — А сеньор? — Переночую в этом отеле. Вы тоже поищите ночлег, лучше в разных местах… — Мы переночуем в Сохо, сеньор, — ухмыльнулся Шейку на. — Как знаете. Чао! — Чао, сеньор. Утром Стиву разрешили повидать Инге. Совсем молоденькая сестра, набросив на плечи Стиву белый накрахмаленный халат, провела его в небольшую палату, где стояли четыре кровати. Три были пусты, на четвертой у окна лежала Инге. Стив с трудом узнал ее. Светлые волосы разметались на подушке, исхудавшее лицо казалось очень маленьким и было белым, как простыня, которой Инге была прикрыта до самой шеи. Только ее огромные зеленовато-серые глаза остались прежними. При виде входящего Стива они заискрились радостью, и Инге попыталась приподнять голову. — Лежите, лежите, — строго сказала сестра, — вам еще нельзя шевелиться. Сестра пододвинула стул к кровати Инге и пригласила Стива сесть. — Не дольше десяти минут, — предупредила она, — и не разрешайте ей двигаться и много говорить. Через десять минут я приду за вами. Она вышла, шурша накрахмаленным халатом. — Ну и хорошо, что все обошлось, — сказал Стив, — теперь ты будешь быстро поправляться. Только выполняй строго все требования врачей. — О Стив, то есть Джон, прости меня. — Ее большие глаза наполнились слезами. — Я причинила тебе столько хлопот. Прости… — О чем ты говоришь, девочка, — Стив осторожно погладил ее маленькую, почти прозрачную руку, лежащую поверх простыни, — это я во всем виноват. Мог бы и догадаться. — Стив постучал себя кулаком по лбу. — Ты прости, Инге, что я… не разыскал тебя раньше. Но теперь все будет хорошо. Ты останешься тут до полного выздоровления — это, вероятно, дней десять или чуть больше. Тебя сегодня переведут в отдельную палату, я уже говорил с доктором. Пока ты находишься тут, тебя будет каждый день навещать… один мой друг. Его зовут Шейкуна — Шейкуна Хасан Гулед. Запомни это имя. Он африканец из Мозамбика. У него черная кожа, но сердце золотое. Он останется здесь твоим опекуном, позаботится о билете и будет сопровождать тебя в Гвадалахару. Из Гвадалахары он отправится ко мне — ты обязательно передашь с ним письмо. — А ты? — тихо спросила Инге, едва шевельнув бескровными губами. — Я задержусь в Лондоне еще день-два, но потом придется уехать. — Расскажи мне… о том крае, куда поедешь. — Слушай… Это бескрайний океан тропических лесов. Там сейчас жаркое лето. Там, впрочем, всегда жарко, но сейчас там еще и лето… В глубине этих лесов, вдали от городов и дорог, есть сказочное царство. Его начал строить злой волшебник, но, не достроив, умер… — А разве волшебники умирают, Джон? — Случается… Ему помогли это сделать другие злые волшебники. И тогда во главе этого царства встал другой волшебник, сын прежнего. — Тоже злой? — Как сказать. Вначале он был никакой. Он даже не хотел править царством. Но потом согласился. Теперь у него… добрые наставники… Они надеются, что со временем он станет добрым волшебником… Но, понимаешь, Инге, волшебников очень трудно воспитывать и перевоспитывать, и чем сказка кончится, я еще не знаю… — А воспитываешь его ты, да? — С чего ты взяла? — Мне кажется, что ты. — Ну хорошо, и я тоже… немного. Но у него есть другие наставники. Кроме того, за ним очень следит одна добрая фея. — Она тоже живет в этом царстве? — Нет, она на другом конце света. Но феи и волшебники могут прыгать по планете, как кузнечики. Сегодня здесь, завтра там… — Ты тоже можешь так прыгать? — Иногда приходится… Но ты поменьше говори и побольше слушай. — По-моему, ты тоже добрый волшебник, Джон… — Увы… Пожалуй, я, скорее, из донкихотов. Это ныне не в моде… Вошла молоденькая сестра и очень строго взглянула на Стива. — Меня уже выгоняют, Инге. Завтра утром я навещу тебя. Будь умницей и набирайся сил. Впереди очень много дел… Инге взглянула ему прямо в глаза: — Поцелуй меня, Джон. Он наклонился к ней. Она шевельнулась. Простыня немного сдвинулась, и Стив увидел в прорези ее сорочки золотую цепочку с тремя бирюзовыми подвесками. Поправляя простыню, он коснулся пальцами ожерелья. — Никогда не расстаюсь с ним… Джон, — шепнула Инге. — И не расстанусь. Кольцо, прости, я заложила… Но оно… падало с пальцев. Я его обязательно выкуплю перед отъездом. Стив осторожно коснулся губами ее лба, потом поднял и поцеловал тонкие холодные пальцы и вышел, чувствуя, что сейчас он не в силах произнести больше ни слова. Он шел вслед за сестрой по сияющему чистотой и белизной коридору и думал о том, какой он, в сущности, оказался скотиной… Тео ждал его на противоположной стороне улицы возле остановки автобуса. День был сумрачный, сырой; туман чуть приподнялся, но продолжал висеть грязно-серой пеленой над самыми крышами. Из этой пелены сочилась мельчайшая холодная изморось. Стив поднял воротник плаща, достал сигарету и, демонстративно оглянувшись вокруг, подошел к Тео прикурить. Тео щелкнул зажигалкой и тихо сказал: — Все в порядке. — Исключая мелочь, — отозвался Стив, — что застряли в Лондоне. Подъехал двухэтажный автобус, и люди, ожидавшие на остановке, втиснулись в него. Остановка опустела. — Пошли в ближайшее кафе, — решил Стив, — там поговорим. Спустя полчаса план действий был готов. Стив составил текст телеграммы Цвикку в Сан-Паулу и отдал Тео. — Сегодня воскресенье, — сказал Тео, — банк в Сан-Паулу закрыт. Они передадут телеграмму мистеру Цвикку завтра утром. — Вот мы завтра вечером и будем ждать Тибба на Хай-гейт, — решил Стив. — Бибби теперь заберем с собой. А Шейкуна останется в Лондоне. Тео молча кивнул, и они расстались. В понедельник утром Цвикк осторожно постучал в комнату, отведенную Цезарю, Дверь открыл Суонг. — Спит еще? — поинтересовался Цвикк, помаргивая покрасневшими от бессонницы глазами. — Нет. У него лихорадка. — Кто там? — послышался из глубины комнаты голос Цезаря. — Это я, патрон. — Ну так входите. Цвикк подошел к кровати Цезаря. Тот молча указал пальцем на кресло. Цвикк присел, не отрывая взгляда от заплывшего опухолью лица Фигуранкайна. — Хорошо меня разукрасили? — скривился Цезарь. Цвикк сочувственно покивал головой. — Люц требует вас к экрану, патрон. С рассвета добивается. — Вот как… требует? — Грозит начать военные действия, если не подойдете. — И не подумаю. — Так что ему сказать? — Так и скажите. — Мистер Цвикк, скажите, пожалуйста, господину Люцу, что босс болен и не встает с постели, — вежливо вмешался Суонг, — и что я, как врач, не могу разрешить ему встать. — Вот так! — заключил Цезарь. — А что еще? — Сведений о вашем "боинге" по-прежнему нет. — Мерзавцы… Люц что-то подстроил в Манаусе. Вчера он пытался выудить у меня, как я очутился тут. Даже проговорился, что считал меня мертвецом. — Интересно, — прищурился Цвикк. — А что ему теперь нужно? — Поняли, что мы лишили их радиосвязи. Видимо, об этом он и хочет говорить с вами, патрон. — Ну так придумайте с Тиббом что-нибудь. А еще скажите: если начнет стрельбу, уничтожим их всех… УЛАКами. — У них четверо наших, патрон, — три женщины и повар. Люц заявил, что если не подойдете к экрану, в десять он прикажет застрелить повара, а потом женщин, которых предварительно изнасилуют. — Подонок! Сколько сейчас? — Без десяти десять. — Идите в аппаратную. Скажите, сейчас подойду. Еще в дверях аппаратной Цезарь увидел на одном из экранов злобную физиономию Полшера. Шрамы на его коричневом лице казались черными. — Ага, соизволили, — раздался с экрана его хриплый голос, — ну то-то… Ведете игру не по-джентльменски, босс. Мне нужна радиосвязь немедленно. Так что кончайте ваши штучки-дрючки. — Вам уже было сказано, — отозвался из-за плеча Цезаря Корт, — связи нет и у нас. Вокруг тропические грозы… Мы до сих пор не можем связаться с Нью-Йорком. — Заткнись, — гаркнул на экране Полшер, — не с тобой разговариваю… Имейте в виду, Фигуранкайн, если у меня не появится связь, выполню угрозы. — Но я действительно бессилен в этом, — процедил сквозь зубы Цезарь. — Вы же слышали, связи и у нас нет. Мы далее не можем связаться с Пэнки, чтобы я мог наконец понять, где кончаются ваши полномочия и начинается бандитизм… — Ладно, — подмигнул на экране Полшер. — Допустим, я поверил… Обещаете, если связь не наладится, передать мне сегодня до полуночи УЛАК без дополнительного подтверждения… моих полномочий мистером Пэнки и теми лицами, которых я вчера назвал Цвикку? — Нет, — решительно отрезал Цезарь, — к разговору об УЛАКе вернемся только после подтверждения полномочий. Я не верю ни одному вашему слову, Люц, после того как вы сначала соврали о моем согласии, а потом попытались захватить меня… — И очень жалею, что сразу не придушил тебя, — прохрипел Полшер, глядя на Цезаря налитыми кровью глазами, — так вот, слушай меня, боссик: твоего парня в белом колпаке расстреляют сейчас же, а девок будем ликвидировать через час по одной… Так что следующий час тебе для размышлений. Экран погас. — Что теперь делать? — воскликнул Цезарь, кусая губы. — Соединитесь с ним еще раз, Филипп… Где Тибб? Цвикк развел руками: — Утром не видел его. Может, спит? Он был тут до рассвета. — Не хотят отвечать, — сказал Корт. — На вызовы не реагируют. — Пропал парень ни за что, — пробормотал Цвикк, качая головой. Осветился один из переговорных экранов. На нем появилась голова Тибба. — Я предупредил сейчас Люца, что уничтожу вертолеты, если он причинит зло повару, — произнес с экрана Тибб. — Пока это должно подействовать. И еще: нашему радисту удалось связаться с Нью-Йорком. Мистера Пэнки там нет. Час назад он отправился в Лондон. Сейчас летит где-то над Северной Атлантикой. Секретарь сказал, что связаться с ним можно будет только завтра. — Ты сказал об этом Люцу? — быстро спросил Цезарь. — Да. — А что он? — Разразился бранью и отключился. — Где ты сейчас? — На УЛАКе—два. — Видимо, забастовка служащих аэропортов в Англии закончилась, — предположил Цезарь. — Нет, — ответил с экрана Тибб. — Именно поэтому путь в Лондон отнимет у мистера Пэнки так много времени. Сейчас он летит в Париж, оттуда поедет в Лондон поездом. — Случилось что-то из ряда вон выходящее, если Пэнки решился на такое путешествие зимой. — Конечно, — кивнул Тибб, — и можно догадаться, что именно… — Всемогущий боже! — воскликнул Цезарь. — А я ведь и забыл… Ну и кашу заварили! В полдень разразилась гроза. Тяжелые облака, с утра заслонявшие небо, вдруг сразу потемнели, прорезались вспышками молний, загремел гром, и с неба хлынули толстые, как канаты, струи ливня. Гроза бушевала около двух часов и потом сразу прекратилась. Проглянуло солнце, находившееся почти в зените. Все вокруг затянула парная мгла испарений. — Наш "оппонент" помалкивает, — сообщил Цвикк, заходя в комнату Цезаря. — Корт пробовал связаться с ним. Не отзывается. Цезарь, которому Суонг делал очередную перевязку, забеспокоился: — Готовит что-нибудь… Люди на местах? — Все в норме, патрон. И Тибб нас не оставит. — Цвикк усмехнулся и указал пальцем вверх. Зазвонил телефон на столе. Суонг взял трубку и тотчас протянул ее Цвикку: — Возьмите, пожалуйста, — вас. — Да? Чего-чего? — Цвикк отнял трубку от левого уха и приложил к правому. — Повтори-ка, я что-то не понял… Раздавил вертолеты?.. Гм… Ну, глядите в оба… — Цвикк опустил трубку на рычаг и сразу поднял ее. Вызвал Корта: — Филипп, передай-ка всем нашим: повышенная готовность… Да? Тибб вызывает? Иду. — Что там еще случилось? — тревожно спросил Цезарь. — Один из наших постов у вертолетной площадки сообщил, что УЛАК только что раздавил оба вертолета. — Хотели взлететь? — Не знаю… — А УЛАК? — Что УЛАК? УЛАК уже там… — Цвикк снова указал пальцем вверх и торопливо вышел. — Я тоже пойду в аппаратную, — решил Цезарь, едва Суонг закончил перевязку. В аппаратной возле одного из пустых экранов сидел насупившийся Цвикк. — Они застрелили повара, патрон, — сказал он, не глядя на Цезаря, — после этого Тибб раздавил вертолеты. Теперь очередь за девочками… Да-а… — Надо атаковать! — Наших ребят жалко… И девчонок это не спасет. — Раздавить коттедж УЛАКами. Тибб это, наверно, сможет. — Сможет-то сможет… Да не станет. Он, оказывается, даже тех, кто сидел в вертолетах, пощадил. Дал им время удрать. У него свои принципы… — Что делать, Мигуэль? — Я вижу один выход, хотя он мне и не очень нравится… — Говорите… — Обещайте этому разбойнику отдать УЛАК… — Как же я могу? — Обещайте… Потом что-нибудь придумаем. Надо спасать девчонок. Они, конечно, останутся заложницами, если Люц согласится… Надо оттянуть время… С мистером Пэнки можно связаться только завтра около полудня, потом еще с теми, кого назвал вчера Люц… Обещайте отдать УЛАК завтра вечером, при условии, что они не тронут девчонок… — Я бы все-таки атаковал их. И сам пошел бы вместе со всеми. — Только этого не хватало, — печально усмехнулся Цвикк. — Послушайтесь моего совета- обещайте… Сутки отсрочки — большой срок… Организуем дело так, что ваше слово не будет нарушено. — А если вызвать из Манауса полицию, заявив о нападении террористов? Ведь так и есть в действительности. — Простите, патрон, мысль не наилучшая. С полицией явятся журналисты… Узнав, что тут у нас, нами заинтересуются власти штата и федеральное правительство… А Люца и его людей освободят тотчас же, едва доставят в Манаус. Нет, — решительно заключил Цвикк, — надо выкручиваться своими средствами. Наступило долгое молчание. — Ну хорошо, — сказал наконец Цезарь, — попробуйте договориться с Люцем. Я подтвержу… Я просто не могу видеть его гнусную морду. Договаривайтесь, как предложили. — Идите отдыхать, патрон, — обрадовался Цвикк. — Переговоры беру на себя. Вы только подтвердите условия. Думаю, он согласится. Его положение тоже не ахти… Он это понимает… К вечеру Цезарю стало хуже. Лихорадка усилилась. Температура поднялась еще выше. Временами он начинал бредить. — Босса надо быстро увезти отсюда, — тихо сказал Суонг Цвикку. — Здешний климат сейчас не для него. — Как? Его самолет исчез, вертолет не долетит до Манауса. — УЛАК? — Он не согласится… — возразил Цвикк, имея в виду Цезаря. — Особенно теперь, после того, как мы договорились с Люцем… — Конечно, не соглашусь, — слабым голосом подтвердил Цезарь, не поднимая век. — Не спите, патрон? — Слушаю ваш… заговор… — А может, перебросим вас УЛАКом в Манаус, или ко мне в Сан-Паулу, или даже… — Нет… Что нового? — Ничего пока… Люц сидит тихо, как мы и договорились. — А Тибб? — Сказал, что ему надо побывать в зоне. Цезарь шевельнулся: — Перехватили что-нибудь… после того… как Тибб снял блокаду радиосвязи?.. — Люц через диспетчерскую Центрального аэродрома говорил с Нью-Йорком — убедился, что Пэнки там нет… Потом они пытались связаться со своим "Кондором", но неудачно… "Кондор" опять не ответил… Может, потому, что над Андами грозы… — Нельзя… их выпускать, — голос Цезаря прервался. — Райя… Цвикк, сидевший у изголовья, наклонился, пытаясь разобрать, что Цезарь скажет еще, но услышал лишь прерывистое дыхание. — Кажется, температура поднялась, — пробормотал Цвикк, выпрямляясь. Суонг взглянул на часы: — Через двадцать минут сделаю укол. — А ты не пробовал снять лихорадку, ну… вашим восточным способом? Суонг смущенно улыбнулся: — Мое биополе сейчас очень плохое… После вчера… Надо немного ждать… Мы не можем лечить так в каждый момент. — А твой товарищ не умеет? — Он не умеет. Он простой человек… Цезарь шевельнулся и что-то пробормотал. Цвикк и Суонг наклонились к нему. — …Райя, Райя, — шептал Цезарь, стуча зубами. — Ну что же ты, Райя? А, доктор Хионг… Я понял… Ты тоже послушай, Райя… Они… посетили Землю двадцать тысяч лет назад… Ты запомнила… двадцать тысяч лет, Райя… Затем Атлантида… затем… — Голос его снова прервался. — Бредит, — со вздохом сказал Цвикк. По губам Суонга скользнула улыбка, но глаза остались настороженными. Он прислушивался несколько мгновений, потом выпрямился и, отойдя к столу, принялся готовить шприц. Около полуночи Цвикк задремал в кресле перед включенными экранами аппаратной. Ему приснился Стив, с которым они беседовали о росте цен на алмазы. Поэтому Цвикк не очень удивился, когда разомкнул веки и увидел Стива в соседнем кресле. Сон продолжался — это было ясно. Цвикк снова закрыл глаза, предвкушая продолжение интересной беседы. — Пусть поспит еще, — сказал кто-то рядом. — Не спал двое суток. — Конечно, — послышался голос Стива, — у нас есть время: ультиматум предъявим на рассвете… "Дурацкий сон, — рассуждал сам с собою Цвикк, — надо бы все-таки проснуться". Мысль о каком-то "ультиматуме" тревожила… Цвикк сделал над собой усилие и разомкнул веки. Стив по-прежнему сидел рядом, а еще в аппаратной, кроме дежурного, оказались Тибб, Тео и Корт. — Не пойму, — пробормотал Цвикк, протирая глаза, — сплю еще или уже нет?.. — Ну, раз сомневаетесь, тогда просыпайтесь, — сказал Стив. — До чего приятное пробуждение, — объявил Цвикк, крепко пожимая руку Стива, — с благополучным прибытием всех вас. Значит, за этим вы, мистер Линстер, отлучались… в зону. — Вечером мы приняли радио для вас из Сан-Паулу, — сказал Тибб. — Это была весть от Стива, но не все было ясно — я решил не беспокоить вас попусту, Мигуэль, а для проверки слетал в Лондон. — Все обошлось благополучно? — поинтересовался Цвикк. — На этот раз не совсем… Завтра в лондонских газетах появятся сообщения об НЛО над Англией. — Как раз к приезду мистера Пэнки. — Цвикк покачал головой. — И вероятно, к большому удовольствию мистера Сэмюэла Бриджмена из Интерпола, — добавил Стив, — в конце прошлой недели в Лондоне ограблены несколько банков. — Мне послышалось, вы говорили о каком-то ультиматуме? — Цвикк вопросительно взглянул на Стива. — Вашему обидчику, которого вы нежно лелеете двое суток. Собственно, даже и не ему, а его сброду, которому гарантируем жизнь при одном-единственном условии — если доставят своего фюрера живым или мертвым. — Думаете, получится? — Цвикк тяжело вздохнул. — А вот увидите. — Там у них три наших девушки из обслуживающего персонала… — Предупредим, в случае чего — за каждую расстреляем десятерых. — Боюсь, вы не знаете эту публику, — возразил Цвикк. — Говорю так, потому что знаю. — Ладно, — махнул рукой Цвикк. — Что вам надо для обеспечения операции? — Ваше согласие, Мигуэль, пар двадцать черных дамских чулок и как можно больше красного перца. — Гм… А согласие босса? — Ему необходим полный покой. Не будем его тревожить. Тем более, что к утру я хотел бы все завершить. — Ну-ну… Попахивает фантастикой… — Соглашайтесь, Мигуэль, — сказал Тибб. — Я тоже за… Это не фантастика. — Если так, ладно, — Цвикк почесал за ухом, — тогда и я поступаю под ваше командование, но я хотел бы все-таки понять… — Поймете, — перебил Стив, — сейчас начинаем подготовку: сообщите всем вашим, что руководит операцией "папа Лука". Во главе передовых групп станут мои ребята. Мы успели перебросить сюда кое-кого… В передовых группах всем натянуть на лица черные чулки. Нам сюда тоже несколько штук. Весь перец, который найдется, в распоряжение Тео. — Перец понятно, — пробормотал Цвикк, — старый индейский способ… А вот чулки? — Инсценируем захват полигона еще одной группой террористов, — объявил Стив. — Вместо масок — чулки. Я, правда, не имел удовольствия встречаться с Гербертом Люцем, но он-то меня может знать… Вы, Мигуэль, и Филипп Корт сыграете роль заложников… Сейчас два часа ночи… В пять утра начнем стрельбу в воздух. В пять десять вызову отсюда Люца к переговорному экрану. Тибб, ты будешь в УЛАКе над коттеджем, а Густавино ровно в пять утра пусть что-нибудь сделает с их самолетом на Центральном аэродроме — чтобы ни при каких обстоятельствах не взлетел. — Самолет-то не очень уродуйте, — попросил Цвикк, — самолет-то ведь наш… — Предупрежу Густавино. — Тибб встал. — Что еще? — Еще? — Стив на мгновение задумался. — Еще связь — © на должна быть непрерывной. — Будет, — сказал Тибб и вышел. К пяти утра все было готово. Вокруг коттеджа и вертолетной площадки установили мощные громкоговорители. В кустах сложили штабели и пирамиды горючих материалов; тут же стояли наготове бидоны с бензином, лежали мешки и связки красного перца. Чуть дальше поблескивали лопасти больших вентиляторов. Лица людей, притаившихся на передовых постах, были неразличимы под чулочными масками. Шелест дождя, почти не прекращавшегося всю ночь, облегчил подготовку операции. Без пяти пять Стив, Паоло и Санчо — в черных масках — заняли места перед экранами аппаратной центра связи. За ними, привязанные к креслам, восседали Цвикк и Филипп Корт. На лбу и щеке Корта красной помадой были нарисованы царапины, а вокруг правого глаза Цвикка тушью для ресниц изображен синяк. Ровно в пять издали донеслась беспорядочная стрельба. Она не прекращалась несколько минут, и Цвикк, беспокойно шевельнувшись в своем кресле, сказал: — Начали наши, но уже отвечают люди Люца. Они-то не станут палить в воздух… — Молчите, — предупредил Стив, и в то же мгновение экран перед ним осветился. Изображение на экране еще не обрело резкости, как послышался хриплый, лающий голос Полшера: — Эй вы там, черт вас побери, почему стрельба?.. Мы же договорились по-джентльменски… Полшер умолк, видимо разглядев на своем экране лицо в черной маске. — Привет, — сказал Стив и тоже замолчал, потому что лицо, прорезавшееся на экране, показалось ему странно знакомым. — Что за маскарад? — не очень уверенно продолжал Полшер, видимо различив за спиной Стива Цвикка и Корта, привязанных к креслам. — Эй, мистер Цвикк, это вы там у стены? В чем еще дело? — Да, это я, — отозвался Цвикк, — а в чем дело, пока не знаю. Его спросите. — Цвикк дернул головой. — А может, вы с ним заодно? "Молодец, — подумал Стив, — вошел в роль. Но где я все-таки видел эту образину? Шрам по диагонали через всю физиономию. Цезарь упоминал о шраме. Значит, это сам Люц, но я определенно видел его где-то… Это было давно… Где же и когда?" — Ты кто такой? — снова нарушил молчание Полшер. — Или опять трюк босса? — Это я должен тебя спросить, кто ты и как тут очутился. Мы не рассчитывали на конкурентов, — отпарировал Стив, — так что давай представляйся. Вроде бы, я тебя где-то встречал, а вот где, не припомню. — А ты кто такой? — Изволь, могу сказать. Папа Лука. Слыхал? — Папа Лука? — нахмурился Полшер. — Не знаю… — Врешь, не можешь не знать. — Ты мне не нужен, — объявил Полшер. — Я хочу говорить с боссом. — С каким еще боссом? — С Цезарем Фигуранкайном. — Не выйдет. Они все, — Стив кивнул на сидящих позади Цвикка и Корта, — мои заложники. — Иди к черту, — довольно миролюбиво сказал Полшер, — ты влез не в свой курятник. Но если не ошибаюсь, мы договоримся. Ты не останешься внакладе, хоть и очутился тут не вовремя. Уступи мне Цезаря Фигуранкайна. Только его одного, и я не стану тебе мешать. — А ты и не сможешь помешать, — жестко отрезал Стив. — Я вспомнил наконец, где тебя видел… В Акапулько, сразу после убийства Кеннеди и гибели Фигуранкайна-старшего. Только тогда тебя звали иначе… Ты мало переменился за эти десять лет. Полшер словно бы сжался на экране, и в его глазах появилось что-то похожее на сомнение. — В Акапулько? — повторил он. — Кто же ты тогда? Может, стянешь свой чулок? — Придет время — стяну, — пообещал Стив, — а теперь слушай, Герберт Люц или как там тебя… Ты мне нужен больше, чем они все, вместе взятые. — Стив снова кивнул на Цвик-ка и Корта. — Поэтому, если не боишься, приходи сюда, но один. Мои люди пропустят тебя. Поговорим, как мужчина с мужчиной… — И не подумаю. — Полшер усмехнулся, однако глаза его тревожно забегали. — Приходи ты ко мне, если не боишься… — О’кей, — сказал Стив и выключил переговорный экран. — Включай теперь громкоговоритель, Паоло, — распорядился он. — Поговорю с его сбродом. И пусть начинают окуривание… Около восьми утра операция подошла к концу. Двое наемников, не переставая кашлять, вынырнули из облаков буроватого дыма, который окутывал коттедж. В руках у них были белые флаги. Они подошли к вертолетной площадке, швырнули на землю оружие и понуро отошли в сторону. За ними еще двое вывели связанного Полшера и передали его людям в черных масках. Потом вереницей потянулись остальные, складывали оружие на еще не просохшую после дождя землю и молча отходили на указанные места. Карлос вышел последним. Надрываясь от кашля, он сказал человеку, принимавшему капитуляцию: — Там лежит еще один наш — последний… Он мертв… Его кокнул шеф… перед этим… — Карлос указал на сложенное на земле оружие. — А бабы заперты в ванной на втором этаже… идите выпустите, не то задохнутся… Тео — принимал капитуляцию он — приказал гасить костры, в которые еще сыпали перец, и послал двоих из своей группы освободить женщин. Коммандос, захватившие аэродром, сдались раньше, сразу после того, как УЛАК—пять, мелькнув над посадочной полосой, обрубил хвост самолета. После капитуляции отряда Полшера возле кровати Цезаря состоялось короткое совещание. — Его людей предлагаю рассредоточить по нашим подразделениям, и пусть пока работают, — сказал Цвикк, — под контролем, конечно… Эти ребята умеют многое, а у нас с квалифицированными работниками туго. — И предупредить: в случае попытки побега — смерть, — добавил Цезарь. — Предупредим, — кивнул Цвикк, — но пути через гилею отсюда нет… Они это должны понимать. — Не исключено, что через некоторое время я предложу кое-кому из них перейти ко мне, — сказал Стив. — После соответствующей проверки… Среди этого сброда не все подонки. — Большинство — ребята молодые, — заметил Цвикк, раскуривая сигару. — Конечно, все они прошли изрядную "обкатку", но не надо забывать, что стать наемниками и террористами их заставила прежде всего нужда… В первую очередь это относится к латиноамериканцам, которых тут не меньше половины. — Мигуэль прав, — очень серьезно подтвердил Тибб. — А знаете, что еще свидетельствует в их пользу? — прищурился Стив. — То, что вняли доводам рассудка и сдались без кровопускания… — Доводы были увесистые, — усмехнулся Цвикк. — Хотя признаюсь: я ведь не очень верил в успех вашего обращения. — Поэтому к горячим словам пришлось добавить еще более горячего перца. — Откуда вам известен этот способ? — поинтересовался Цвикк. — Дым с перцем? В Юго-Восточной Азии им пользуются с незапамятных времен… А мексиканцы, например, выкуривали так жандармов во всех революциях. — Способ более гуманный, чем слезоточивые и прочие газы, которыми разгоняют безработных, — Цвикк затянулся и выпустил кольцо голубоватого дыма. — О, простите, патрон, — спохватился он, — я тут задымил возле вас, как угольный паровоз. Слава создателю, — добавил он, тщательно гася сигару в пепельнице, — что вся эта рискованная операция, которая могла стать очень кровавой, пока обошлась в две человеческие жизни. И обе на совести Полшера… — Третьей станет его собственная, — объявил Цезарь, приподнимая голову с подушки. — Я считаю, что его следует без промедления расстрелять. — Позвольте мне не принимать участия в дальнейшем обсуждении, — тихо сказал Тибб, поднимаясь с кресла. — Я должен вернуться в зону… — Хотелось бы знать твое суждение о судьбе этого человека. — Цезарь испытующе взглянул на Тибба. — У меня… его нет. В мире не существует ничего ценнее жизни… — Люц — преступник, на совести которого жизнь многих людей. Даже здесь, в последние два дня… — Знаю, — Тибб предостерегающе поднял руку, — все знаю, Цезарь. Но… решайте сами. Без меня. — Пусть будет по-твоему. — Цезарь опустил голову на подушку. — Ступай. — У него своя философия, — заметил Цвикк после того, как дверь за Тиббом закрылась. — Однако, прежде чем решать, надо бы поговорить с Полшером. — Совершенно необходимо, — согласился Стив. — Я, например, хочу спросить, за что он получал деньги по распискам, которые хранились в сейфе твоего лондонского банка, Цезарь. Ты помнишь даты? — Конечно. И даты, и суммы… — Едва ли он захочет об этом рассказывать, — вздохнул Цвикк. — Он может вообще отказаться отвечать… Но попробовать надо. — Мы будем судить его, — предложил Стив. — А вам известно, — спросил Цвикк, извлекая из кармана клетчатый платок и принимаясь вытирать лицо и шею, — что этого человека уже судили, и не один раз?.. Он был приговорен к смерти очно, еще в Нюрнберге, и потом три или четыре раза заочно. — Я догадывался, — сказал Цезарь. — Но деталей не знал. — Я — не догадывался, — Стив усмехнулся, — но меня это не удивляет. Еще при первой встрече он показался мне бывалым каторжником. — При первой встрече? — поднял брови Цезарь. — Ты никогда не рассказывал мне, что встречался с Люцем. — Потому что он тогда назывался Полшером. А я не знал, что Полшер и Люц одно лицо. Он выполнял загадочную роль шофера и лакея при Пэнки и Круксе в Акапулько, сразу после гибели твоего отца. — Поразительно! — воскликнул Цезарь. — Я тоже не знал, — пробормотал Цвикк, — значит, оно было так… Он сошел в Мехико… Для меня оставалось загадкой, как он ухитрился тогда уцелеть. Ваш покойный отец, патрон, летел через Сан-Паулу. Мы с ним виделись, и я провожал его в аэропорту Сан-Паулу. Люц был в его свите. Они летели в Акапулько через Мехико. Значит, в Мехико Люц сошел… — И после этого через несколько минут после старта самолет взорвался, — заключил Стив. — А на следующий день, как ни в чем не бывало, Люц, ставший Полшером, возил Крук-са и мистера Пэнки по Акапулько. Наступило долгое молчание. — Этот человек мог бы прояснить многое, — тихо сказал Цезарь. — Кто знает… — Он не кончил. — В курсе всего, конечно, и Пэнки, — добавил Стив. — Пэнки, которого ты так ценишь. — Теперь ему придется уйти в отставку, — твердо сказал Цезарь. — В отставку! — насмешливо повторил Стив. — Я почему-то подумал об электрическом стуле или газовой камере… — В Соединенных Штатах, мистер Смит, электрические стулья и газовые камеры существуют только для рыбешек помельче… — назидательно заметил Цвикк. — Для тех, кто наверху, — директорские и президентские кресла. Хорошо известно, что американская Фемида неподкупна, — продается только за очень большие деньги… Суд над Люцем—Полшером назначили на вечер. До этого Стив, Тео, Корт и Цвикк допросили его людей. Вместе с Карлосом, который был помощником Полшера в операции по захвату УЛАКа, их оказалось сорок два. Сорок третий был убит Полшером перед капитуляцией. Отвечали они очень скупо, пытаясь выполнять требование своего "устава", который грозил смертью за дачу показаний властям и полиции. Некоторые отказались даже назвать имена и гражданство. Если верить тем, кого Стиву удалось "разговорить", о деталях плана они не знали и могли только назвать суммы обещанного вознаграждения. Карлос подтвердил, что главной задачей группы был захват "летающего блюдца". Дальнейшие намерения Полшера Карлосу, по его словам, не были известны, хотя он сотрудничал с Полшером не впервые. "Где и когда?" От ответа на этот вопрос Карлос уклонился, заметив только: "Он вам лучше расскажет". О себе Карлос сообщил, что он гаитянин, сын ремесленника из Порт-о-Пренса, кончил два класса начальной школы, служил в личной охране пожизненного президента Дювалье, после его смерти бежал с Гаити. За участие в операции Люц обещал ему десять тысяч долларов, получив которые Карлос собирался навсегда порвать со своей "профессией". Отряд, по словам Карлоса, был собран "авралом", потому что Полшер получил задание совсем недавно. "От кого?" — "Об этом Полшер не говорил". В отряде было семеро летчиков — четверо немцев и трое чилийцев. Одного из них — чилийца — и застрелил Полшер. "А остальные?" — "Остальные, — Карлос усмехнулся, — остальные так, пена, вроде меня и похуже. Потому вы нас быстро и одолели". — Твой шеф — стреляный воробей, — заметил Стив. — Его на мякине не проведешь. Как он решил пойти на такую операцию с ненадежными людьми? По-моему, ты крутишь колесо, гаг. — Зачем мне теперь крутить? — обиделся Карлос. — Вы наверняка передадите нас бразильской полиции. Меня там знают… Если меня выдадут Гаити, мне конец… — Нет, я выполню свое обещание, — сказал Стив. — Никого бразильской полиции мы не передадим. Оставим вас тут, на "гасиенде" сеньора Фигуранкайна. Вам придется поработать и трудом исправить свой… назовем его… "промах"… Дальнейшее будет зависеть только от каждого из вас и от результатов работы. — Ну, это другой разговор. — Карлос заметно повеселел. — Однако ты еще не ответил на мой последний вопрос. — Насчет отряда-то?.. Я вам скажу так, сеньор: наш шеф тут уже был однажды. Все посмотрел, прикинул… Он ведь не ждал никакого сопротивления, говорил, что "испечем пирог" без единого выстрела. Наверно, так бы и было, если бы не появление сеньора Фигуранкайна… — Его не ждали? — прищурился Стив. — Конечно, нет. Когда в Манаусе шеф увидел его самолет, он впал в бешенство. Я никогда не видел его таким… Но он быстро опомнился и принял меры… Когда потом господин Фигуранкайн выскочил тут на нас, пресвятая дева, я просто струсил, клянусь вам. Да, наверно, и шеф тоже… Правда, шеф сразу взялся в "горсть", приказал схватить сеньора Фигуранкайна как заложника. Ну, потом все пошло "хвостом в штопор", как сказал один из немцев… — Какие же меры принял ваш бывший шеф в Манаусе? — спросил Стив. — Пусть сам расскажет. — Зря ты крутишь, Карлос, — неодобрительно заметил Стив. — Мы с тобой неплохо разговорились, и, пожалуй, ты мне даже начинаешь нравиться. Так уж давай не порти впечатления. Это тебе еще пригодится в дальнейшем. — А можно задать вам один вопрос, сеньор? — Попробуй. — Верно ли, что вы и есть сам "папа Лука"? — Ну допустим… Значит, ты слышал обо мне? — О, — сказал Карлос, — если это вы и есть… — Он покачал головой. — Ну так что? — А то, сеньор, что многие из наших пошли бы к вам… Когда перед рассветом, после стрельбы, заорали репродукторы, некоторые из наших сразу стали говорить, что, наверно, это вы и есть. Ну, другие, конечно, не поверили. С этого начался разброд… — Понятно, — прервал Стив, — выкладывай теперь, какие меры принял в Манаусе ваш шеф. — Да, в общем, ничего особенного, — ухмыльнулся Карлос. — Он быстренько узнал, откуда прилетел самолет, куда направляется. Договорился с кем-то из радистов. Капитану "боинга" подбросили радиограмму, вроде бы только что полученную в Манаусе, чтобы немедленно возвращался на Цейлон. Я не знаю, как шеф написал в радиограмме, но адресована она была сеньору Фигуранкайну и капитану "боинга". Наверно, радиограмме поверили. Мы видели, как "боинг" взлетел и повернул на восток, к океану. Ну и конечно, когда сеньор Фигуранкайн выскочил на нас… живой, мы, того… — Карлос развел руками. — Живой, говоришь? — повторил Стив. — А что должно было случиться с самолетом? Карлос снова ухмыльнулся: — Мало ли способов! Какой применили, не знаю, но, когда "боинг" взлетел, шеф сказал, что дело сделано — самолету капут над океаном. — Точно не знаешь? — Клянусь, сеньор. — Суду все ясно? — спросил Стив, когда Карлоса увели. — Сколько же человек могло быть в "боинге" патрона? — пробормотал Цвикк, словно рассуждая сам с собой. — Наверно, не меньше тридцати, — предположил Стив. — Цезарь должен знать точно… — Истинно, этот человек творил зло, как пчела мед, — повторил Цвикк сказанное им уже не однажды. — "Мало ли способов". — Стив покачал головой. — И конечно, Люц все их хорошо знает… Ну что, уважаемые коллеги, принимаемся за него? — Надо сделать перерыв, — решительно возразил Цвикк. — Мне просто не по себе, хотя довелось видеть многое… Идемте, выпьем соку, а уж потом… дотерпим последнее действие… "Последнее действие", вопреки ожиданиям Цвикка, оказалось кратким… Люц не вымолвил ни слова. Когда его ввели в комнату, где за столом сидели Стив, Цвикк и Корт, Люц окинул их презрительным взглядом и отвел глаза. Его покрытое шрамами лицо казалось каменным. Губы были плотно сжаты. Он словно не слышал задаваемых вопросов, и ни один мускул не дрогнул на его лице, когда Стив стал перечислять предъявляемые ему обвинения. Лишь когда Стив упомянул о гибели Фигуранкайна-старшего и о расписке Люца от 29 ноября 1963 года, подтверждающей получение двухсот тысяч долларов, губы Люца разжались, словно он хотел что-то сказать, но в этот миг взгляд его упал на руку Стива, который ритмично постукивал пальцами по столу в такт произносимым словам. Глаза Люца расширились, словно зачарованный, он некоторое время следил за движениями этой руки. Но затем, явно сделав над собой усилие, он опять отвел взгляд в сторону и плотно сжал губы. Стив умолк, и в комнате наступила пронзительная тишина. — Молчание, видимо, означает, что вам нечего сказать в оправдание, — спросил, подождав, Стив. — Так следует понимать? Люц не ответил. — Мы дали вам шанс оправдаться хоть в чем-то, — продолжал Стив. — Если у вас такой возможности нет или вы не хотите это сделать, конец может быть только один… Вас следовало бы повесить, но едва ли тут найдется человек, который добровольно взял бы на себя роль палача. Поэтому даем вам шанс уйти из жизни самому. Вам развяжут руки и оставят здесь одного. Потом сюда принесут бутылку вина и две плетеные корзинки. В одной будет лежать пистолет с единственным патроном, в другой — яд. Если в течение получаса вы ничем не воспользуетесь, вас все-таки повесят. Желаете что-нибудь сказать? Люц не ответил. Полчаса спустя Тео осторожно приоткрыл дверь в комнату Цезаря, где в это время находились Стив и Цвикк. — Ну что? — спросил Стив. — Он мертв. Выпил вино, а потом… выбрал кобру. — Все-таки кобру? — Наверно, это была его последняя ошибка, — усмехнулся Тео. — Она ужалила в лицо. Смерть наступила почти сразу. А пистолет мы нашли у него в кармане… На следующее утро Цвикк явился к завтраку последним. — Несмотря на опоздание, вы сияете, Мигуэль, словно выиграли главный приз в лотерее, — сказал Цезарь. — Ибо приношу радостную весть, — объявил Цвикк, обводя присутствующих торжествующим взглядом. — Выигрыш общий. Ваш "боинг" цел, патрон. Он возвратился в Манаус. — А люди? — Все целы. Я только что говорил с капитаном. К полудню они будут здесь. — Значит, самолет в порядке? — Теперь да. Они дотянули до Лас-Пальмаса… Там удалось совершить посадку. Связались с Канди. Выяснили, что никто их не звал обратно. Отремонтировались и возвратились сегодня в Манаус. — А что было? — Капитан вам подробно расскажет, патрон. Если коротко — в момент старта из Манауса выстрелом из снайперской винтовки им загнали какую-то хитрую ампулу в багажное отделение. Потом там начался пожар. — Если самолет в порядке, сегодня же вылетаю в Нью-Йорк, — решил Цезарь. — Но Пэнки там, по-видимому, еще нет, — заметил Стив. — Дождусь… — Давай-давай, пока не остыла твоя решимость. — Теперь не остынет, — заверил Цезарь. Вечером перед отлетом "боинга" в Нью-Йорк все собрались на Центральном аэродроме. Ждали только Тибба, который с минуты на минуту должен был прилететь из зоны. Цезарь, все еще с повязкой на лице, выглядел лучше. Опухоль заметно спала, левый глаз приоткрылся — Цезарь уверял, что видит им так же хорошо, как и правым. — Итак, готовьте себе здесь смену, Мигу эль, — сказал Цезарь, похлопывая Цвикка по плечу, — вскоре вызову вас в Нью-Йорк принимать дела… от Пэнки. — Подумайте еще, патрон, — сокрушенно покачал головой Цвикк, — может, найдется кто побойчее. В Нью-Йорке, конечно, не так жарко, но… не люблю я его. — Вы не отчаивайтесь раньше времени, — заметил Стив, — может, еще ничего не выйдет. Не согласится Пэнки, и конец… Цезарь бросил на Стива недовольный взгляд, но промолчал. Послышался рокот мотора, и над верхушками деревьев появился белый вертолет. — Ну вот и Тибб, — с видимым облегчением сказал Цезарь. Выйдя из вертолета, Тибб сдержанно поздоровался с собравшимися и вопросительно взглянул на Цезаря. — Нам надо поговорить кое о чем. — Цезарь взял Тибба под руку: — Пройдем в самолет. Прошу извинить, — обернулся Цезарь к присутствующим, — разговор конфиденциальный. Они возвратились через полчаса, когда над взлетной полосой в темном небе уже искрились звезды. Цезарь обнял на прощание Стива и Тибба, пожал руки Цвикку и Тео и, сопровождаемый Суонгом, снова поднялся по трапу в "боинг". Дверь захлопнулась, трап отъехал в сторону. Быстро набирая скорость, самолет побежал по взлетной полосе и, круто взяв вверх, исчез в россыпи звезд. — Полетишь со мной? — спросил Стива Тибб, указывая на вертолет. — Пока останусь тут. Хочу присмотреться к этим парням, которых мы вчера взяли. Помогу Мигуэлю рассортировать их. А дня через три полетим снова… — Нет, — Тибб отрицательно качнул головой, — теперь УЛАКи летать не будут. — Решение Цезаря? — прищурился Стив. — Необходимость… Последнее время они непрерывно были в полетах. "Горючее" на исходе. Нужно заменять алмазные стержни. — А резерв? — Практически не осталось. — Ты сказал Цезарю? — Об этом мы и говорили. Из Нью-Йорка он полетит к профессору Шарку. — Алмазов Шарка придется подождать, — возразил Стив. — Надо искать другие пути. Пожалуй, кое-что я мог бы взять на себя. Без УЛАКов главная задача невыполнима. — Что ты называешь главной задачей? — Операцию "Шанс". — По-моему, главное в другом, Стив, — очень серьезно сказал Тибб. — Но тут мы с тобой едва ли придем к согласию. — А с Цезарем? — С ним скорее, хоть и он… — Тибб не кончил. — Все должно получиться, старина, если будем… двигаться в одном направлении. Работы здесь удалось переориентировать: вчера мы выиграли неплохую партию. Дело за африканским полигоном. И еще алмазы… Я займусь этим… — Цезарь просил меня присматривать за тобой, — сказал Тибб, глядя в сторону. — Он не хочет, чтобы в ближайшие недели ты покидал полигон. Поэтому действуй, но… отсюда. — Снова арест? — Просьба… просьба друзей. — Хорошо, — кивнул Стив, — буду иметь в виду. — Вы обратили внимание на одну деталь? — спросил на следующее утро Цвикк. — Не выходит из головы… Мне показалось, Люц уже готов был заговорить тогда, но вдруг увидел нечто и отказался от своего намерения… — Не понимаю, — сказал Стив. — Что он мог увидеть? Возможно, он и колебался, говорить или нет, но он не мог не понимать, что его положение безвыходно. — Я не о том. Я внимательно следил за ним, когда вы перечисляли пункты обвинения. Мне показалось, он хотел что-то сказать, когда вы заговорили о его расписках… Стив усмехнулся: — Может, хотел возразить, что двести тысяч, полученные двадцать девятого ноября шестьдесят третьего года, — плата не только за Фигуранкайна-старшего, но и за Джона Кеннеди. Цвикк глянул исподлобья на Стива: — Свои тайны он навсегда унес с собой. Не захотел даже воспользоваться ими, чтобы попытаться купить себе жизнь. А почему? Ведь он мог бы… — Считал положение безвыходным, — повторил Стив без особого убеждения. — Безвыходным оно стало лишь в тот момент, когда его "поцеловала" кобра. Знаете, куда он глядел, когда окончательно отказался от мысли сказать что-либо? — Куда? — На вашу левую руку, которой вы постукивали по столу. Он глядел как завороженный. Пожалуй, именно тогда он и решил ничего не говорить. — При чем тут моя левая рука? — пожал плечами Стив, растопыривая пальцы. — Может, его внимание привлекли часы или вот этот перстень? — Скорее уж, перстень. Кстати, откуда он у вас? Никогда не видал такого. — Он достался мне совершенно случайно… Кто-то даже уверял, что камень — черный алмаз. — Дайте-ка поглядеть. Стив снял с безымянного пальца левой руки перстень с черным камнем и протянул Цвикку. — Любопытно, — пробормотал тот, внимательно разглядывая камень. — И огранка необычная. Никогда такой не встречал. Действительно похоже на черный алмаз. Вы при случае справьтесь у знающего ювелира. Если черный алмаз, ваш перстень — целое состояние. — Ну, не думаю… Там, откуда он взят, их было несколько. — И все одинаковые? — Как будто. — А… откуда… — начал Цвикк, но сразу же поправился, — а… все-таки, по-моему, именно перстень поразил Люца… Может статься, он где-то видел подобный?.. — И посчитал талисманом, — усмехнулся Стив. — Кто знает, — вздохнул Цвикк, протягивая перстень Стиву. — Если талисман, его надо беречь особо… — Без колебаний отдал бы его Тиббу, если бы можно было использовать этот камень как материал для стержней. Вам известна ситуация с алмазами? — Знаю. — Цвикк снова вздохнул. — Некоторое время назад я предлагал патрону договориться с русскими о продаже партии алмазов. Они сейчас добывают изрядно у себя в Сибири. И не так дерут, как "Де Бирс компани". Но патрон не захотел… Рассчитывает на Шарка, или мистер Пэнки был против… — Цезарь не по-хорошему упрям, — заметил Стив. — Такое упрямство обычно не доводит до добра… Как в этой истории с Люцем… Цезарю удалось однажды криком напугать стаю осатанелых гиен — он взял этот способ на вооружение. А на Люца и его шакалов способ не подействовал. — Теперь патрон будет более осмотрительным. — Надеюсь… Но с алмазами надо что-то срочно предпринимать, Мигуэль. УЛАКи на приколе, а они нам необходимы. Узнайте у Тибба, сколько ему надо на первое время, и попробуйте закупить тут, в Бразилии, и через "Де Бирс". — А деньги? — Что сможете — из ассигнований полигона, остальное — из спецфонда операции "Шанс". — Ох уж ваш спецфонд, — проворчал Цвикк, — он у меня вот где сидит. — Цвикк постучал ладонью по своей массивной короткой шее. — Если федеральным властям придет в голову проконтролировать наш банк в Сан-Паулу… А они это могут… — Давайте быстрее расстанемся с этими деньгами. Покупайте алмазы. — Чудак вы, право. Документы все равно останутся. — А, — махнул рукой Стив. — Сейчас нет ни одного банка, который не занимался бы… ну, скажем, не совсем законными операциями. — Все это гораздо сложнее, чем вам кажется, — покачал головой Цвикк. — Ладно, насчет алмазов подумаю. Но имейте в виду — быстро такую операцию не провернуть. Мистера Алоиза Пэнки в Нью-Йорке не оказалось. Яйцеголовый секретарь вежливо объяснил Цезарю, что мистер Пэнки еще в Лондоне и что с ним можно связаться через лондонский филиал их банка. — От четырнадцати до шестнадцати часов лондонского времени, сэр, — добавил секретарь, — то есть уже завтра. — Когда он предполагал вернуться? — спросил Цезарь. — В конце недели, сэр. — Вы говорили с ним сегодня? — Да, в назначенное им время. — Что-нибудь важное? — Н-нет, сэр. — Благодарю вас, — сказал Цезарь, — когда он позвонит, свяжите его со мной. И еще: позвоните адвокату Феликсу Круксу, скажите, что я в Нью-Йорке. Остановился в отеле "Амбассадор". — Слушаюсь, сэр, — поклонился секретарь. Час спустя он позвонил Цезарю в отель и сообщил, что адвоката Феликса Крукса в Нью-Йорке нет — три дня назад он вылетел в Коломбо. Новость заставила Цезаря призадуматься. Скорее всего, это визит в "Парадиз XXI". Почему же Крукс не известил заранее? "Три дня назад я находился в руках Герберта Люца, — Цезарь вздрогнул, — именно в это время Крукс отправляется на Цейлон… Странное совпадение… Надо поговорить с Райей…" Новый телефонный звонок застал Цезаря уже в постели. — Лондон, — сказал Суонг, протягивая Цезарю трубку. — Это Пэнки, — послышался знакомый голос — Прости, что звоню так поздно… Что случилось, почему ты в Нью-Йорке? — А почему вы в Лондоне? — Не телефонный разговор. Но что там произошло у тебя? — Тоже не телефонный разговор. Жду вашего возвращения, Алоиз. — Обстоятельства переменились… Мне надо побывать у Шарка. — К Шарку собираюсь я после Нью-Йорка. Вы возвращайтесь сюда. Нам необходимо встретиться и поговорить. — Нет, — ответила трубка. — Дело срочное. Вылетаю через несколько часов специальным самолетом. Пожалуй, лети тоже к Шарку. Там увидимся и поговорим. — Но я хочу… — начал Цезарь. — Сейчас не настаивай, — послышалось на другом конце провода. — Если что-то понадобилось, ты мог сообщить мне заранее… Ничего особенно серьезного не произошло? — Нет… — Ну вот и прекрасно. Встретимся у Шарка… или в Нью-Йорке — в конце будущей недели. — Прилечу к Шарку. — Тогда до скорой встречи, а теперь — покойной ночи. "Каков! — подумал Цезарь, отдавая трубку Суонгу. — Командует по-прежнему, считая меня мальчишкой… Судя по бодрому голосу, дела в Лондоне его не очень расстроили… А почему именно теперь возник Шарк?.. Странно… Впрочем, может, и лучше, если наша решающая встреча произойдет на отдаленном атолле в центре Тихого океана?.. Решено: завтра попытаюсь разобраться тут с делами, а послезавтра — снова в путь… Вот когда пригодился бы УЛАК". Атолл Паитуи, избранный Шарком для центральной базы экспедиции, был расположен в экваториальной области Тихого океана, в стороне от торговых и туристских трасс. Он представлял собой полукольцо плоской суши с несколькими группами кокосовых пальм и до начала работ Шарка был необитаем. В центре находилась небольшая, но довольно глубокая лагуна, а с внешней стороны его опоясывала цепочка рифов. За минувший год на острове вырос экспедиционный поселок — два ряда одноэтажных домиков с плоскими крышами и открытыми верандами, двухэтажный лабораторный блок, склады из гофрированной жести. В лагуне появился длинный причал на металлических сваях, а на восточном конце острова соорудили посадочную полосу, способную принимать тяжелые транспортные самолеты. Атолл относился к архипелагу Лайн — обширному островному миру Центральных Полинезийских Спорад; "империи" удалось приобрести Паитуи в аренду на пятьдесят лет за весьма умеренную арендную плату, с последующим отчислением пятнадцати процентов прибыли от реализации полезных ископаемых, которые будут обнаружены на острове и в опоясывающих его водах. На западном конце острова начали разведку небольшого месторождения фосфатов, дальнейшая эксплуатация которого будет служить камуфляжем истинных целей экспедиции Шарка. На месторождении в окружении мелких разведочных шурфов проходила глубокая шахта, которая должна была вскрыть под рифовой надстройкой острова его вулканическое основание… Все эти сведения Цезарь почерпнул из последнего краткого отчета профессора Шарка, присланного в Нью-Йорк совсем недавно. К отчету был приложен проект работ на следующий год с обоснованием и сметой, которая замыкалась круглой суммой с большим количеством нулей. На титульной странице сметы по диагонали размашистым почерком Пэнки было начертано: "Где алмазы??? Вызвать на заседание генерального совета в январе". Действительно, об алмазах не упоминалось ни в отчете Шарка, ни в проекте, ни в смете. В самые последние дни, видимо, произошло нечто, заставившее Пэнки, вопреки собственноручной резолюции, самому отправиться к Шарку, не ожидая его прибытия на заседание генерального совета директоров "империи". Беседы с вице-директорами банка CFS и ознакомление с почти завершенным годовым отчетом насторожили Цезаря. Сумма в графе "Убытки и потери" выросла значительно по сравнению с прошлыми годами, а суммарная прибыль, несмотря на то, что ни одно из многочисленных звеньев "империи" не фигурировало как убыточное, заметно уменьшилась. — Короче говоря, скатываемся по наклонной плоскости, — резюмировал Цезарь. Губы второго вице-директора дрогнули в иронической усмешке. — Перед вами официальный отчет, босс, — то, что будет доложено на совете и предложено правительственным органам. — Разве существует еще и неофициальный? Второй вице-директор чуть заметно пожал плечами, словно удивляясь неосведомленности Цезаря. — Нет, конечно, но существуют не учитываемые тут каналы и графы. — Он легонько постучал ладонью по листам бумаги, лежащим перед Цезарем. — Расходы или доходы? — И то, и другое, босс. Но среди не показанного здесь, — он снова коснулся ладонью бумаг, — второе превышает первое. — Я попрошу немного развить эту тему, — сказал Цезарь. — Извольте. Мы по-прежнему вынуждены финансировать без реальной отдачи африканский и бразильский объекты… — Вы имеете в виду полигоны? Первый вице-директор неспокойно шевельнулся в кресле, а второй помедлил с ответом. — Мы предпочитаем называть их "объектами", босс… — Их финансирование как-то отражено в официальном отчете? — снова перебил Цезарь. — Частично… Я бы даже сказал — в малой степени, потому что… — Да, я знаю, — кивнул Цезарь, — туда идут не только мои деньги и деньги наших акционеров. Не так ли? — И так, и не совсем так, сэр, — вмешался первый вице-директор. — Это очень тонкая и сложная материя… Поскольку она не находит отражения в наших официальных документах, мы с коллегой предпочли бы воздержаться от комментариев на эту тему. Ее курирует… лично господин генеральный директор-исполнитель… — Хорошо, оставим эту тему, — согласился Цезарь. — Что еще? — Существует еще один — особый — фонд официально неучитываемых отчислений и расходов, — сказал второй вице-директор, — которым распоряжаетесь лишь вы и господин Пэнки. Полагаю, он тоже не требует комментариев? — А-а, — сказал Цезарь, — да-да, конечно, — отметив про себя: "Первый раз слышу". — По графе расходов эти позиции — основные. Остальное уже мелочь, — продолжал второй вице-директор. — Что касается неучтенных доходов, они проходят главным образом через наши банки в Сан-Паулу и Лондоне, частично — через гонконгский банк. Источников несколько… Кое-что по линии индустрии развлечений… — Он вопросительно взглянул на первого вице-директора, словно спрашивая совета, продолжать ли перечисление. — Благодарю, — кивнул Цезарь. — Это мне известно. Можете не продолжать. Пожалуй, у меня остается еще только один вопрос. Он касается того, что не отражено в отчете. Вы сказали, доходы превышают расходы. Как это выразится в долларах? Вице-директора переглянулись. — Сейчас затруднительно дать точный ответ, сэр, — цедя слова, произнес первый вице-директор. — Это можно будет сделать… в январе. Полагаю, чистая прибыль… в этом году… шагнет за двести миллионов. А по-вашему, коллега? — Да, пожалуй, — согласился второй вице-директор. — Пока мы располагаем более или менее точными сведениями только из Сан-Паулу. "Ну, этими сведениями я тоже располагаю, — подумал Цезарь. — А вот не подведет ли Лондон? Похоже, что Стив в последнее время развлекался перекладыванием денег из одного кармана в другой…" Цезарь вспоминал эти нью-йоркские встречи и впечатления уже над Тихим океаном, по пути из Гонолулу к атоллу Паи-туи. После телефонного разговора с Райей он решил лететь прямо к Шарку кратчайшим путем — из Нью-Йорка через Лос-Анджелес и Гонолулу. Райя сказала, что Крукс в Канди еще не появлялся. Он звонил из Сингапура, просил разрешения посетить "Парадиз XXI" в начале нового года. Райя согласилась, рассчитывая, что к рождеству Цезарь возвратится домой. — Обязательно вернусь, любимая, — заверил Цезарь. Разумеется, он ни словом не обмолвился о событиях на бразильском полигоне и объяснил встревожившее Райю возвращение самолета в Лас-Пальмас недоразумением. В безбрежном сине-голубом пространстве океана, искрящегося в лучах экваториального солнца, проступили желтовато-фиолетовые пятна — отмели и рифы над гайотами,[10] окаймляющими островной мир Центральных Спорад. Спустя полчаса "боинг" совершил посадку на узкой бетонной полосе, которая начиналась у берега океана и упиралась в пальмовую рощу. В тени пальм виднелись разноцветные строения. Мистер Пэнки, профессор Шарк и несколько инженеров встретили Цезаря у трапа самолета. Шарк и его помощники, бронзовые от загара, были в светлых шортах и белых рубашках с расстегнутыми воротами и короткими рукавами. Лишь Алоиз Пэнки, несмотря на экваториальный зной, не изменил своему обычаю — был в строгом черном костюме и рубашке с черным галстуком. Исключение он сделал лишь для тропического шлема, отбрасывающего синеватую тень на его бескровное, пергаментное лицо. Цезарь отметил про себя, что Пэнки выглядит лучше, чем при последней встрече. Он держался прямо, движения были более уверенными, даже рукопожатие — более энергичным. Шарк, поблескивая стеклами солнцезащитных очков, представил Цезарю своих помощников. Фамилии каждого он предпослал научные степени и звания. Званий и степеней было много, и Цезарь сразу же запутался, кто есть кто и кто чем знаменит. Потом Пэнки, на правах хозяина, пригласил всех к ленчу, который был сервирован на затененной веранде одного из домиков, обращенной в сторону лагуны. — Кажется, геологи здесь неплохо устроились, Алоиз, — заметил Цезарь, которого усадили во главе стола рядом с Пэнки. Пэнки облизнул бескровные губы. — Шарк — хороший организатор. Главное — не бросает слов на ветер. Он уже нащупал кимберлитовую трубку. — А алмазы? — Есть и алмазы. После ленча покажет. — Вы здесь давно, Алоиз? — Третий день. Почему, все-таки, ты оказался в Нью-Йорке? — А вам известно, где я был перед этим? Пэнки устремил на Цезаря холодный, испытующий взгляд. — Нет… Неизвестно. — В Бразилии, у Линстера. — Ах вот что… Цезарь ждал следующего вопроса, но Пэнки вдруг постучал вилкой по фужеру: — Господа, прошу внимания. Предлагаю тост за здоровье босса — господина Цезаря Фигуранкайна. Подобно большинству присутствующих, он тоже ученый, но круг его интересов несколько иной. Цезаря Фигуранкайна давно увлекла история древнейших цивилизаций Востока, история буддизма, история… впрочем, не буду перечислять всех направлений его деятельности. Насколько мне известно, он сейчас находится на пороге важного открытия, которое, без сомнения, обогатит историческую науку. К сожалению, вторая сторона его деятельности, — а он не только ученый, но и бизнесмен, — нередко входит в противоречие с первой, но… всему свое время, господа. Итак, за здоровье и дальнейшие успехи — научные и деловые — нашего уважаемого босса — господина Цезаря Фигуранкайна! Раздались аплодисменты, и зазвенели бокалы. — Твое здоровье, дорогой Цезарь, — сказал Пэнки, поднося бокал к бокалу Цезаря. Это было сказано тихо, но не настолько, чтобы не услышал Шарк, сидящий по другую сторону от Цезаря, и еще кое-кто из присутствующих. "Что с ним случилось? — думал Цезарь, отвечая поклонами на улыбки и приветственные возгласы. — Что все это — демонстрация наших дружеских с ним отношений или очередное предостережение?.. Откуда ему известно о результатах моего поиска на Яве, о "пороге важного открытия"? Или это напоминание: "Имей в виду, знаю каждый твой шаг"?.. Что ему известно о событиях на бразильском полигоне? Что он раскопал в Лондоне?.." Были произнесены еще тосты. Несколько вежливых общих фраз пришлось сказать Цезарю. Он говорил их, продолжая думать о странной игре Пэнки. От внимания Цезаря не укрылось, что профессор Шарк почти не принимал участия в разговоре, едва пригубил свой бокал и с явным нетерпением ждал окончания застолья. Когда один из геологов начал было тост, обращенный к Шарку, тот прервал его резким движением руки и гневной репликой, что не терпит, когда "жуют мел", что говорить "о триумфе" глупо и рано… Реплика Шарка послужила сигналом к окончанию застолья. Сразу после ленча Шарк предложил Цезарю осмотреть "хозяйство острова". Пэнки от участия в поездке уклонился, заявив: — Я уже все видел. Отдохну, пока спадет жара… Вечером побеседуем… Поехали "лендровером" вчетвером: Цезарь, Суонг, Шарк, который сам вел машину, и один из помощников Шарка со странной фамилией Чикенкоцур. Подумав немного, Цезарь мысленно перевел ее как "цыплячий кот". Пока осматривали поселок, солнечную и волновую электростанции, амбулаторию, клуб, столовую и установку для опреснения воды, Цезарь развлекался догадками — к какой национальности может принадлежать человек с подобной фамилией, тем более что Чикенкоцур говорил с ужасным акцентом и по-английски, и по-немецки. Осмотрев причал, возле которого разгружался контейнеровоз, пришедший из Гонолулу, поехали узкой бетонкой вдоль берега лагуны к западной оконечности атолла. До этого все пояснения давал Чикенкоцур на смеси английского и немецкого. Теперь роль гида принял на себя сам Шарк. — Мы сейчас находимся в наиболее узком месте острова, — сказал он, обращаясь к Цезарю, — отсюда до внешнего края атолла меньше километра. Видите белую кайму вдали? Это буруны на рифах, окаймляющих атолл. Толщина рифовой постройки тут всего четыреста метров и уменьшается к западу. — А что находится ниже? — поинтересовался Цезарь. — Основание рифа. Некогда здесь был остров. Он начал погружаться около пятидесяти миллионов лет назад и был постепенно наращен рифом. — Остров погрузился или уровень воды в океане поднялся? — снова спросил Цезарь. — Насколько мне известно, уровень Мирового океана менялся в связи с оледенением. По губам Шарка промелькнула усмешка. — Уровень океанов менялся не только в связи с оледенением, если оно было, в чем я, например, не убежден… Изменения происходили в течение всей геологической истории Земли. Уровень океанов постоянно повышается из-за притока глубинных вод. Строго говоря, земные континенты постепенно тонут в водах Мирового океана. Наступит эпоха, пока еще достаточно далекая, когда океан покроет и вершины высочайших гор. Вот когда оживет библейская легенда о Великом потопе. Правда, человечеству не грозит опасность утонуть. Оно погибнет гораздо раньше в результате самоуничтожения цивилизации. Но это уже иная тема… Что касается здешнего рифа — он образовался именно в результате погружения острова; погружение не один раз сменялось поднятиями. Это был прерывистый процесс. Например, в разрезе нашего рифа нет отложений неогена. Это значит, что в неогене риф не наращивался, а, наоборот, размывался океаном, потому что основание рифа поднималось. — Основание — древний вулкан? — решился уточнить Цезарь. — Нет… То есть в основании многих коралловых атоллов Тихого океана действительно находятся базальтовые вулканы — уснувшие и даже действующие. Для нас такие острова не представляют интереса. Кимберлитов там близко нет. Я выбрал Паитуи именно потому, что здесь риф покоится не на базальтовом вулкане. — А на чем? — Выяснением этого мы сейчас и занимаемся. Пока могу лишь сказать, что это приподнятый блок очень древних пород, которыми сложено дно Тихого океана. — И среди них есть кимберлиты? Шарк немного помедлил с ответом. — Не исключено, что большая часть фундамента нашего атолла… сложена кимберлитом. Это означало бы, что тут находится одна из самых больших кимберлитовых трубок Земли. — С соответствующим количеством алмазов? Шарк резко увеличил скорость "лендровера". — Об этом говорить рано, но… алмазы есть. Через несколько минут вы сможете убедиться собственными глазами. Перед спуском в шахту Шарк показал Цезарю несколько больших кусков зеленовато-черной, маслянисто поблескивающей породы: — Кимберлиты из забоя шахты. Вот вкрапления алмазов… Вот еще… — Такая мелочь! — Мелочь! — фыркнул Шарк. — Совсем не мелочь, уважаемый босс. Это кристаллы размером около четверти карата. Их тут несколько… На рудниках ЮАР давно не держали в руках подобных образцов. Если бы господа из "Де Бирс компани" прослышали об этой находке… — Шарк махнул рукой. — Тогда что? — поинтересовался Цезарь. — Устроили бы нам веселую жизнь, — проворчал Шарк. — Пришлось бы рыть бомбоубежища и обзаводиться торпедными катерами. — Неужели настолько серьезно? — Будто вы не знаете! — Костистое лицо Шарка искривила судорога. — Кстати, могу сообщить: за нами уже следят… У берегов несколько раз появлялся перископ какой-то подводной лодки, а неделю назад наше исследовательское судно "Ураган" в сорока милях севернее атолла было обстреляно из пулемета неизвестным самолетом. Хорошо еще, мои сотрудники не растерялись — выпустили по самолету пару метеорологических ракет, после чего он ретировался. — Люди не пострадали? — Только приборы. — Надо подумать о защите. — Мистер Пэнки обещал, что на следующей неделе будут доставлены зенитные пулеметы и ракеты нескольких типов. — И люди для охраны? — Нет, — отрезал Шарк. — Сами управимся. Бездельники, умеющие только стрелять, мне не нужны. Осмотр шахты, в которую спустились с помощью довольно примитивной клети, утвердил Цезаря в представлении, что внизу темно, мокро и душно и что кимберлиты, в которые начал углубляться ствол, удобнее рассматривать наверху. Когда клеть снова вынырнула на поверхность, Цезарь со вздохом облегчения выбрался из утлой металлической коробки и с удовольствием ощутил твердую землю под ногами. Солнце висело совсем низко над серебристо-голубой поверхностью океана. Прямые лучи уже не обжигали, а упругие порывы ветра, зарождающиеся где-то над гладью вод, несли легкую прохладу. — Прошу в мою лабораторию, — сказал Шарк, — представлю господину Пэнки и вам еще кое-какие итоги, ближайшие намерения и… потребности экспедиции. Беседа в лаборатории затянулась. Говорил преимущественно Шарк. Иногда короткие реплики вставлял Пэнки. Цезарь, услышав, что добыча алмазов в ближайшие месяцы налажена быть не может, потерял интерес к разговору и слушал Шарка с плохо скрываемой скукой и нарастающим раздражением. "Чего ради Пэнки прилетел сюда? Чтобы подержать в руках темно-зеленые куски камня, извлеченного из мокрой и душной шахты, и выслушивать ученые разглагольствования Шарка, нафаршированные множеством непонятных слов?" Время от времени Шарк прерывал геологическую лекцию и называл суммы, необходимые для продолжения исследований — здесь на атолле, на кораблях, на дне океана, где планировалось создание каких-то подводных сооружений. Общая сумма стремительно росла, и Цезарь окончательно потерял представление, сколько еще денег потребуется Шарку, прежде чем начнет действовать первый алмазный рудник. Наконец, Шарк замолчал. Цезарь вопросительно посмотрел на Пэнки. Тот, по обыкновению прикрыв глаза, о чем-то размышлял. — Вопросы? — поинтересовался Шарк, наливая себе в стакан воды из сифона. Он мельком взглянул на Цезаря и повернулся к Пэнки. — Два, — Пэнки чуть приподнял веки. — По-вашему, главный источник алмазов здесь не кимберлиты? — Нет… Так же, как и в Африке, главный источник — россыпи. Россыпи на дне. До них мы еще не добрались. Но они есть. Это так же достоверно, как и то, что за сегодняшней ночью последует завтрашний день. Десятки, а может быть, сотни миллионов лет здесь разрушались кимберлитовые трубки, подобные той, что находится под островом. Эта трубка для меня лишь доказательство наличия россыпей. Богатых россыпей, — он многозначительно поднял костистый палец, — и не исключено — очень богатых. — Но сами кимберлиты — второй источник? — спросил Пэнки. — Нет, — с явным раздражением ответил Шарк. — То есть они могли бы стать источником добычи алмазов — для дурней… — Тогда зачем шахта? — не выдержал Цезарь. — Для дурней, — повторил Шарк, игнорируя вопрос Цезаря, — не понимающих собственной выгоды. Когда нащупаем россыпи, начнем добычу мощными драгами прямо с поверхности дна без горных выработок, дробления пород и прочего. — Но вы упомянули о двух источниках, профессор, — возразил Пэнки, устремив на Шарка свой немигающий взгляд. — Я хочу услышать подробности о втором источнике… Цезарю показалось, что сейчас Шарк вспылит. Однако он сумел сдержаться. — Я специально не развивал этой темы, — сказал он, сплетя пальцы и хрустя суставами, — Специально. Россыпи на дне — очевидность. Второй источник — пока моя гипотеза. Хотя… не сомневаюсь в ее справедливости… — На ее проверку вам нужны деньги, и немалые, — заметил Пэнки, снова прикрывая глаза. — Да… Именно, — Шарк продолжал хрустеть пальцами, — хорошо, поясню, но… — Он вдруг пугливо оглянулся. — Это должно остаться… абсолютной тайной. Даже никто из моих сотрудников не подозревает… Вы меня поняли? Пэнки молча пожал плечами. Шарк взглянул на Цезаря, и тот невольно повторил движение Пэнки. — Да-да, конечно, — продолжал Шарк. — Это может показаться смешным, и тем не менее… Это необыкновенно важно. Сама идея… Самая гениальная из моих идей! Ее проверка — смысл моей жизни… В верхней мантии Земли находится слой, где температура и давление наиболее благоприятны для кристаллизации алмазов. Я называю его "алмазным слоем". Это не чудо… Просто метаморфическая порода, в которой алмаз и гранит-пироп — породообразующие минералы. Представляете, горная порода, в которой тридцать — сорок процентов составляют алмазы. А может, и больше. Слой, в котором такие алмазы, как знаменитый Куллинан,[11] — обычное явление. Под континентами этот слой залегает глубоко — он недоступен. Но Тихий океан — глубочайшая рана в теле нашей планеты. На его дне местами обнажена мантия. Мой "алмазный слой" здесь находится близко от поверхности дна, а кое-где выходит на поверхность… Путеводной нитью к нему послужат… самые богатые россыпи алмазов. А алмазы в кимберлитах, — он махнул рукой, — всего лишь обломки, увлеченные наверх из моего "алмазного слоя". — Я все понял, — сказал Пэнки, делая движение, чтобы встать. — Обсудим ваши предложения на ближайшем заседании совета. "Зато я ничего не понял, — подумал Цезарь, тоже поднимаясь. — Что обсуждать, если в ближайшее время добыча не будет организована? А последняя идея вообще смахивает на бред". — Мне теперь можно не присутствовать на совете? — спросил Шарк. Цезарь хотел сказать, что теперь-то присутствие Шарка на совете совершенно обязательно, но Пэнки опередил его. — Да, — сказал он, — можете не приезжать в Нью-Йорк. Оставайтесь и продолжайте работы. О досылке оборудования и оружия я позабочусь. Сейчас это главное. — Благодарю, — сказал Шарк с видимым облегчением. Он обращался теперь только к Пэнки, словно не замечая присутствия Цезаря. Они вышли из лаборатории. Впереди Цезарь, за ним Пэнки и Шарк. Ночь уже наступила. Сделав несколько шагов по едва различимой во мраке гравийной дорожке, Цезарь остановился и оглянулся. Сквозь листву матово светили окна лабораторного корпуса. Силуэты Пэнки и Шарка застыли в раме дверного проема. Пэнки что-то говорил, склонив голову к самому уху Шарка. Тот слушал молча, потом кивнул, и они двинулись дальше вслед за Цезарем. Порыв ветра донес гул прибоя со стороны рифов. Над головой зашелестели листья пальм. Цезарь глянул вверх. Неправдоподобно яркие звезды показались ему совсем близкими. Мелькнула мысль: "Как у нас в Канди… Что за красота! Нет на свете ничего прекраснее тропической ночи… Кажется, весь мир обнял бы сейчас, даже вместе с Пэнки… Хотя эти-то двое — что они могут сейчас чувствовать". Но Пэнки, словно догадавшись, что Цезарь подумал о нем, вдруг ускорил шаги. — Удивительная ночь, не правда ли? — тихо сказал он, взяв Цезаря под руку. — В том нашем мире необходимости и обязанностей, которые сами возлагаем на себя, мы уже позабыли, что на свете бывают такие ночи. И когда почти все позади… — Он вздохнул и, отпуская руку Цезаря, закончил совсем иным тоном — резко и отрывисто: — После ужина нам надо поговорить наедине… — Но я… — начал было Цезарь. — Знаю — устал. Я тоже… Все-таки поговорить придется сегодня. Утром улетаю отсюда. — Нет, я не о том, — Цезарь покачал головой, — просто подумал… — он умолк, подбирая ускользающее слово, — я подумал… — О чем? — О бессмыслице происходящего, об абсурдности задуманного и совершаемого… Я все чаще чувствую себя марионеткой… в спектакле абсурда. — Вот и поговорим — об этом тоже. — Пэнки снова взял Цезаря под руку. — Спокойно, как разумные люди и… единомышленники. Мы по одну сторону барьера, дорогой мой… А относительно театра марионеток… Все мы в той или иной степени участники большого представления марионеток. Кого-то мы дергаем за веревочки, кто-то дергает нас… Таков мир, не мы с тобой его придумали. Значит, после ужина… — Хорошо, — отрешенно кивнул Цезарь. — После ужина. Решающий разговор, о котором Цезарь думал все последние дни, не получился… Пэнки, узнав о событиях на бразильском полигоне и о смерти Герберта Люца, несколько минут сидел молча, плотно сжав губы и прикрыв глаза фиолетовыми складками век. Потом, подперев пергаментный лоб высохшими склеротическими пальцами, тихо сказал: — Непостижимо… Может быть, он сошел с ума?.. У меня нет оснований не верить тебе, Цезарь, но поверь и ты — я не давал подобных инструкций. Ни о каком захвате корабля силой я не думал. Зачем? Задание Люца было четко определено… Что касается моего письма, оно не более чем способ воздействия на Линстера, у которого при всех его качествах выдающегося конструктора многовато паров в черной голове. Люц обращался уже с полигона с просьбой… расширить его права… — В тот момент я был его заложником, — вставил Цезарь. — Ему передали мое категорическое запрещение, — медленно продолжал Пэнки, — категорическое, Цезарь… — Тем не менее, он… — Или действительно ошалел, или… — Пэнки умолк и задумался. — Вам известно, на кого он работал еще, Алоиз? Пэнки приподнял веки и взглянул в упор на Цезаря. Но это не был его обычный холодный, немигающий взгляд. На этот раз Цезарь прочитал во взгляде удивление, сменившееся оттенком одобрения и почти тепла. — Кое-что он все-таки сказал? — Нет. — Жаль… Понимаешь, я думал об этом… Люц предлагал захватить силой корабль и… Линстера. — И меня? Взгляд Пэнки снова стал холодным, глача О1сруглились. — Выбрось это раз и навсегда из головы, Цезарь. Я не враг тебе. Пойми, наконец, я понятия не имел, что ты в Бразилии. Ты мог быть где угодно — в Канди, на Яве, в Сингапуре, черт побери, даже в Париже… Но Бразилия, полигон… Мне известно — когда-то у тебя было столкновение с Люцем. Именно поэтому момент миссии Люца выбирался так, чтобы вы не встретились. И надо же случиться… — Пэнки покачал головой. — Повторяю, Цезарь, я не врапвой. Это худшее из твоих заблуждений. — А остальные? — Неважно… сейчас неважно. Каждый имеет право заблуждаться… Ты попал в эту переделку по неосмотрительности, а еще потому, что не предупредил меня. Нам нельзя действовать порознь. Я тоже виноват — не убедился, где ты… — Вам известно, какое значение я придаю полигонам, — начал Цезарь, — кстати, ведь Линстера открыл я… — Разумеется, ты прав, — поспешно перебил Пэнки, — хотя, может быть, стремишься объять необъятное… Я, впрочем, тоже, а сил все меньше… Вероятно, пора бы уходить, и ты, по-видимому, готов уже предложить мне это… Но, видишь ли, Цезарь, момент сейчас не наилучший, хотя я рад был бы избавиться от груза, под которым изнемогаю. Подобно многим транснациональным объединениям, "Фигуранкайн корпорейшен" сейчас балансирует на лезвии опасного риска. Полигоны, работы Линстера, исследования Шарка поглотили огромные средства и самой корпорации, и те, что мне удалось привлечь… Отдача пока минимальна — мы уже стояли на грани банкротства. Нам помогли… благодаря моим связям, но теперь мы зависим от сил, перед которыми сами бессильны. Эта ситуация сохранится некоторое время. Пока мы снова не станем самостоятельными, я просто не имею права уйти… Иначе — крах… — Это, вероятно, еще не все? — заметил Цезарь. — Не все, — согласился Пэнки, снова прикрыв глаза, — последние месяцы были особенно неблагоприятными. Я уже не говорю о том, что произошло на бразильском полигоне… У Вайста тоже неприятности с человеческими жертвами. Официальная версия — несчастный случай, но не исключаю диверсии… И еще: несколько дней назад исчез директор нашего лондонского банка Хэл Венус — исчез, прихватив значительную сумму денег и важные документы. Я принял необходимые меры, но… возможны неприятные разоблачения или шантаж… Завтра я лечу в Японию. Предстоят нелегкие переговоры о новых кредитах и еще по некоторым важным вопросам… Я не очень убежден в успехе, но приложу все старания… Перед разговором с японцами я хотел лично убедиться в перспективности алмазных дел Шарка. К счастью, мы не ошиблись. Шарк — верная ставка, хоть и тут отдачи придется подождать. Цезарь печально усмехнулся: — Алмазы необходимы сейчас. Иначе корабли Линстера придется держать на приколе. Им требуется много алмазного "горючего"… — Пусть думает о заменителях… Его корабли должны летать. Должны… И вооружение… Без вооружения они ничто… — Чтобы летали, прежде всего нужны алмазы… — Шарк получит все, о чем просил, — жестко сказал Пэн-ки, — а мы потребуем ускорить результативность. — Можем не успеть, — возразил Цезарь, — вам, конечно, известно, что в ООН подготовлена новая конвенция по морскому праву. Там есть пункт относительно использования богатств океана. Его предложили русские. Если президент подпишет конвенцию, мы тут теряем все привилегии. А наш нынешний президент начал заигрывать и с русскими, и с китайцами. — Нынешний президент, конечно, сукин сын, — убежденно заявил Пэнки, — но он наш сукин сын… Не следует этого забывать, Цезарь. Кроме того, пока утвердят новую конвенцию, в Штатах сменится не один президент… Думаю, надо кончать сегодняшний разговор. Твое приключение на бразильском полигоне прискорбно, но, может, к лучшему, что Люца больше нет… Не исключено, что он работал… на кого-то еще… Это не первый случай, когда меня пытаются обойти, запутать… То же и в Лондоне… — Что теперь будет с лондонским банком? — Поисками сбежавшего директора занялся Интерпол… Надо думать о новом директоре. Не представляю, кого туда ставить… — Интересно, какую роль вы отводите мне, Алоиз, в ваших планах ближайших лет? — усмехнулся Цезарь. — Общее руководство, конечно, а конкретно — полигоны, коль скоро они тебя так волнуют. Пусть Вайст, Бишор и Линстер подчиняются непосредственно тебе. Устраивает тебя такое? — Надо подумать. — Цезарь снова усмехнулся. — Подумай… Побывай у Вайста. Ты там давно не был. — Подумаю и об этом. А вы не забывайте про алмазы. — Я ничего не забываю… Спокойной тебе ночи. "Ну вот, опять я в дураках, — направляясь к себе, думал Цезарь. — В который раз!.. Стив и Цвикк вправе наплевать мне в бороду. Все же сегодня прорезалось нечто новое. Впервые он говорил со мной более или менее откровенно и не угрожал. В главном он прав… Сейчас никто не заменит его. Конечно, можно было бы воспользоваться этим и пустить машину под откос уже теперь. Но ОТРАГ еще может уцелеть. Спасут те, на кого намекал Пэнки. В этом случае мы со Стивом уйдем, а "змеиная нора" в Африке сохранится. Со вторым полигоном проще. Тибб в считанные часы может все ликвидировать. Но подходить к финалу еще рано. Придется подождать и с реформами. Может, и Стив это поймет?.. Странный, однако, оборот приняли события в Лондоне… Все ли сказал Пэнки? Сомнения, опять сомнения…" Прежде чем войти в свой коттедж, Цезарь поднял глаза к усыпанному звездами небу. В россыпях созвездий блестел и искрился ромб Южного Креста… Ощущение тревоги и неудовлетворенности постепенно исчезало. Свет бесчисленных звезд словно освобождал от забот, сомнений, горечи ошибок и поражений, очищал душу от дурных мыслей, подозрений, недобрых намерений. Цезарем вдруг овладело чувство удивительной легкости. Казалось, еще немного — и он взлетит навстречу мерцающим звездам в этой пронзительной тишине экваториальной ночи. Взгляд его продолжал бездумно блуждать по узору знакомых и неведомых созвездий. Откуда эта легкость? Редчайший миг проникновения в скрытую гармонию мира?.. Экстаз нирваны? Или сигнал оттуда? От тех, чье послание он угадал среди старинных рукописей в библиотеке буддийского монастыря Суракарты? Цезарь тряхнул головой. Он еще возвратится к тем манускриптам и брату Хионгу. И они все обсудят такой же вот тихой, звездной ночью. И тогда… Неужели ощущение, которое он носит в себе, сбудется? Райя верит в него… Райя… Его подруга, путеводная звезда, судьба… Как все переплелось — поиск неведомого, таинственный след из глубин космоса, любовь Райи, жестокость и прагматизм действительности, странная метаморфоза перевоплощения в миллиардера, ставшего союзником Стива… "Сколько путей! А где истинный? Где?" Цезарь неотрывно глядел на звезды, словно ожидая от них ответа. И ответ пришел, как это уже не раз бывало. "Вернись, жду тебя; ты нужен здесь; вернись". В призыве, прозвучавшем где-то в глубине мозга, не было тревоги, только настойчивость и нежность. Голос любви, вечности, голос Райи… "Понял, — мысленно ответил он. — Возвращаюсь". Он перешел в свой коттедж и разбудил Суонга. — Пусть готовят самолет. Через час вылетаем… Утром мистер Пэнки не выразил удивления, что Цезарь исчез, не попрощавшись. Только поинтересовался: — Куда отправляется, не сказал? — Нет. Пэнки пожал плечами и велел готовить свой самолет. А через час после отлета Пэнки над Паитуи пронесся на бреющем полете самолет без опознавательных знаков. Он полил остров свинцовым дождем из нескольких пулеметов и сбросил бомбы. Шарк находился в шахте. Услышав взрывы, он сразу поднялся на поверхность. Самолет уже исчез. Над поселком поднимались клубы черного дыма. — Это было как гром среди ясного неба, — рассказывал один из техников. — Пикировал со стороны солнца, его приближения никто не видел. Первую бомбу сбросил на машину, которая шла по шоссе, но промахнулся. Остальные — на дома. Шарк, потемневший от ярости, не произнес ни слова. Вскочил в "лендровер" и сломя голову погнал в поселок. По дороге дважды чуть не перевернулся, минуя воронки от бомб. На окраине поселка его встретил Чикенкоцур. Сообщил лаконично: — На этот раз обошлось — сгорели только коттеджи для гостей. Бомбы угодили в них. — Что еще? — Есть четверо раненых, но легко. Шарк разразился яростной бранью: — Немедленно радиограмму в Токио мистеру Пэнки. В аэропорт Ханеда. Пусть вручат сразу, как прилетит. — Если прилетит… — Ты думаешь?.. — Похоже, охотились за ним или за боссом. Разбомбили ведь только коттеджи, куда мы их поместили. Шарк еще раз замысловато выругался: — Но это значит… — Вот именно, — кивнул Чикенкоцур, — кто-то работает отсюда. Или аквалангист с подводной лодки. — Скорее — второе… Придется установить круглосуточное наблюдение. Мадам и женщин тоже включить… Прибежал взволнованный техник: — Перископ. — Где? — Видно с веранды лаборатории. — Поехали. Через минуту "лендровер" резко затормозил возле лабораторного корпуса. Сопровождаемые техником, Шарк и Чикенкоцур бегом направились к веранде. — Вот он, все там же, — показал техник. — За розовым рифом, подальше и правее. — Мерзавцы. — Приставив ладонь козырьком к бровям, Шарк всматривался в океан. — Вижу… Перископ. Пришли взглянуть, что получилось. До них, — Шарк на мгновение задумался, — метров шестьсот, не больше. Можно попробовать. Позови-ка мадам, Шарль. Пусть захватит винчестер с оптикой. Быстрей! Техник исчез. — Отсюда не достать. — Чикенкоцур с сомнением покачал головой. — У нее зауэр-автомат экстра-класса. Поражающая дальность — тысяча двести метров. Появился техник. За ним неторопливо следовала высокая, дочерна загоревшая дама с мощным торсом, обтянутым зеленым купальником. Светлые, выгоревшие на солнце волосы были собраны в тугой узел на затылке. В руках она держала длинноствольный винчестер с оптическим прицелом. — Видишь тот "поплавок" за рифом, Луиза? — Шарк, прищурившись, указал пальцем в океан. Несколько мгновений она молча всматривалась, закусив губы, потом кивнула: — Ну, вижу… — Достанешь его? — Н-не знаю… Попробовать? — Давай. Женщина щелкнула предохранителем и, опустившись на одно колено, оперла ствол о балюстраду. Затем сделала глубокий вдох и прицелилась. Все, кто был на веранде, затаили дыхание. Треск выстрела разорвал напряженную тишину. Некоторое время она не отрывала глаз от окуляра, потом вздохнула и поднялась с колена. — Ну? — спросил Шарк. — Кажется, попала… — Перископа больше не видно, — сообщил техник. На веранде дружно зааплодировали. Женщина удовлетворенно усмехнулась и осторожно отерла капельки пота с большого облупленного носа. — Теперь за работу, — распорядился Шарк. — Я пройду в лабораторию, узнаю, что с ранеными. Ты, Луиза, оставайся пока здесь. Если всплывут, добавь. — Не всплывут, — уверенно заявил Чикенкоцур. — Поняли, что к чему. — В радиограмме добавьте: пусть быстрей присылают оружие, — крикнул Шарк, удаляясь. — Будет сделано, профессор. Пэнки получил радиограмму, едва ступив на бетон токийского аэропорта Ханеда. Он молча прочитал ее и сунул в карман. — Что-нибудь важное, Пэнки-сан? — вежливо поинтересовался широколицый седой японец, который в обществе двух японцев помоложе встречал американского гостя у трапа самолета. — Пустяки… Кстати, господин Ито, моим друзьям нужна небольшая партия оружия. Могу я рассчитывать на вашу помощь?.. — Безусловно, Пэнки-сан. Операция потребует от трех до четырех дней. Не откажите в любезности дать мне список и скажите, куда доставить товар. Пэнки чуть заметно покачал головой: — Оружие должно быть отправлено сегодня ночью. Ито блеснул золотыми зубами: — Вы, как всегда, шутите, уважаемый Пэнки-сан. — Ну, если для вас это слишком сложно… Ито согнулся в поясном поклоне: — Прошу в машину, Пэнки-сан. По дороге в вашу резиденцию мы все спокойно обсудим. Они действительно договорились обо всем раньше, чем шикарный "ролс-ройс" Ито, миновав центр Токио, мягко притормозил на красноватом гравии у подъезда двухэтажного каменного дома, спрятанного в глубине старого парка. — Вилла незабвенного генерала Сиро Исии, — сказал Ито, помогая Пэнки выбраться из машины. — Я приобрел ее у вдовы генерала и ничего не стал менять. Реликвия той Японии… Парк немного запущен, но это создает уют и располагает к размышлениям. С другой стороны — японский садик. Там все иначе. Надеюсь, вам тут будет хорошо и спокойно, Пэнки-сан. Мы с женой здесь бываем редко. Предпочитаем квартиру в центре или виллу на берегу океана. — Когда назначена встреча с Токимурой? — спросил Пэнки, поднимаясь по мраморным ступеням, сквозь трещины которых пробивалась трава. — В четыре после полудня. У вас есть время отдохнуть, Пэнки-сан. — А с Масакуни? — Завтра в девять утра. — Хорошо. Завтра же после полудня я улетаю. — Безмерно опечален, высокочтимый Пэнки-сан. Мы с женой надеялись… — Сила высшая, мистер Ито. Меня ждут другие срочные дела. — Понимаю. Но разве вы не хотели бы познакомиться поближе с зимним Токио? Смею заверить… — Не люблю Токио ни зимой, ни летом. Здесь слишком тесно и чересчур злоупотребляют красным цветом. — Зимой у нас не слишком много красного, Пэнки-сан, — вежливо возразил Ито. В сумрачном холле, отделанном темным дубом, ожидали две миниатюрные японочки в палевых кимоно с широкими яркими поясами, похожие на куколок. Сладко улыбаясь, они приветствовали гостей низкими поклонами. — Приятного отдыха, Пэнки-сан; через час счастлив буду снова встретиться с вами на ленче, — сказал Ито. Японочки, не переставая улыбаться, осторожно взяли Пэнки под руки, жестами приглашая к лестнице, ведущей на второй этаж. — Интересно, хоть одна из них разговаривает по-английски? — ворчливо поинтересовался Пэнки, кивнув на своих провожатых. — Они разговаривают на всех языках, которые вы соблаговолите выбрать, Пэнки-сан. Японочки согласно закивали кукольными головками. Конференция с Токимурой началась точно в назначенное время в угловой гостиной на втором этаже. Стены, пол и потолок здесь были облицованы светлым зеленовато-желтым мрамором. Простенки между окнами занимали зеркала. В центре стоял круглый мраморный стол с причудливой инкрустацией и три кресла. Косые лучи вечернего солнца проникали сквозь окна двух смежных стен, многократно отражаясь от полированного мрамора и зеркал, и заполняли гостиную спокойным, ровным светом. — Для нашей встречи я позволил себе выбрать именно эту комнату, — сказал Ито, — здесь тепло, и ничто нам не помешает. Токимура — высокий, седой, с выправкой бывшего военного — кивнул удовлетворенно. У него было удлиненное, изрытое глубокими морщинами лицо, высокий лоб, массивный подбородок, глаза-щелки, почти неразличимые под складками тяжелых век. Опущенные углы тонких губ придавали лицу высокомерно-презрительное выражение. — Мрамор, кажется, затрудняет закладку подслушивающих устройств, — заметил Пэнки, внимательно оглядывая стены и потолок. Ито и Токимура негромко рассмеялись, словно услышав превосходную остроту. — В Японии такое не принято, сэр, тем более когда встречаются партнеры и… единомышленники. — Токимура продолжал улыбаться, но в его тоне прозвучало неодобрение. — Прошу садиться. — Ито сделал приглашающий жест пухлой ручкой, пальцы которой унизывали перстни. Все трое неторопливо разместились за мраморным столом. — Предварительно согласовано, — начал Ито, — что нам следует рассмотреть три главных вопроса. — Не считая самого главного, — спокойно добавил Токимура. Ито кашлянул обеспокоенно: — Токимура-сан имеет в виду… — Знаю, — прервал Пэнки, — оставим это на самый конец. Ито быстро взглянул на Токимуру. Тот равнодушно пожал плечами. — Тогда первое, — сказал Ито, внимательно глядя на Пэнки, — дальнейшее расширение экономических связей… наших стран… Мы хотели бы… — Продолжать расширять японский экспорт, предельно сократив ввоз ряда американских товаров, — заметил Пэнки. — Ну, не совсем так, Пэнки-сан… — Именно так, господин Ито. Нам незачем уверять друг друга, какие мы все хорошие. И вы, и я это превосходно знаем. Я внимательнейшим образом изучил ваши конфиденциальные соображения и провел необходимые… консультации. Полагаю, что в ближайшие несколько лет вы сможете расширять экспорт электроники и автомашин в тех пределах, на которые вы способны, не опасаясь серьезных контрмер. Я подчеркиваю — серьезных… Болтовня будет… Но некоторые люди существуют именно для того, чтобы болтать. Таким образом, в двух направлениях вам гарантирован зеленый свет, а если возникнет необходимость, то и определенная поддержка ваших американских… друзей. — Но остальные?.. — Я не Всевышний, господин Ито. Кроме того, я ведь пока… ничего не прошу взамен, ибо знаю, что вы действительно не очень заинтересованы в американских промышленных товарах. — Будем считать, что с первым вопросом покончено, — твердо сказал Токимура. Ито некоторое время молчал. С его лица даже исчезла вежливая улыбка. Он явно был недоволен и, видимо, собирался возразить. Однако Токимура не позволил. — Второе — нефть, — сказал он и дважды стукнул указательным пальцем в мраморную плиту стола. — Вы, конечно, представляете, что такое нефть для нас… Пэнки молча кивнул. — Мы серьезно обеспокоены проблемой нефти, сэр. Вы заморозили у себя добычу, накапливаете стратегические запасы за счет импорта. Цены на сырую нефть ползут вверх. Неподвижное лицо Пэнки искривила усмешка. — Вы же умный человек, Токимура… Какие стратегические запасы? Цены на нефть взвинчивают арабы… — В ответ на то, что творит Америка. — Арабов науськивают Советы. Наступило напряженное молчание. — Примитивно, господин Пэнки, — заметил наконец Ито, блеснув золотыми зубами. — У нас, как и у вас, нет особых оснований для любви к нашим западным соседям, но нельзя же обвинять их во всех смертных грехах. Мне кажется, вы недооцениваете арабов. — Ито прав, — кивнул Токимура. — Более того, ваша откровенно произраильская политика восстановила против вас весь арабский мир, независимо от политической ориентации. Это лишь начало… Предвижу тяжелые экономические осложнения для мира в целом как следствие нынешней политики вашего президента. — Президента? — холодно переспросил Пэнки. Токимура пожал плечами, но Ито быстро сказал: — В нынешнем трудном мире сильной стране нужен сильный президент. Сильный и дальновидный. Уверенно сидящий в своем кресле, а не… присевший на двух стульях сразу… Пэнки кивнул и, старчески пожевав тонкими губами, наклонился в сторону своих собеседников: — Чтобы не углубляться в дискуссию и снять пока с обсуждения ваш второй вопрос, Токимура, могу сообщить, но только вам двоим и абсолютно конфиденциально, — Пэнки еще снизил голос, — ему придется уйти до срока… Ито и Токимура переглянулись. — Вы хотите сказать… — начал Токимура, — вариант Далласа или… — Я ничего не хочу сказать, — устало возразил Пэнки, — кроме того, что вы слышали. — Но когда?.. Пэнки опять пожевал губами: — Не люблю столь прямых вопросов… А впрочем… Полагаю, не позднее будущего лета… — То, что вы соблаговолили приоткрыть нам, уважаемый Пэнки-сан, чрезвычайно важно, — поклонился Ито, — мы безмерно благодарны вам за высокое доверие; однако, завершая второй пункт нашей встречи, мы вынуждены униженно просить вас довести нашу крайнюю обеспокоенность нефтяной проблемой до сведения компетентных деловых кругов… вашей страны. Положение весьма серьезно. Нефть — основа нашей энергетики… Америка не может не быть заинтересована в сильной и процветающей Японии. — Все это совершенно ясно, — не скрывая раздражения, заметил Пэнки, — однако, господа, не пора ли вам начать предпринимать кое-что и самим? — Что вы имеете в виду? — надменно выпрямился То-кимура. — Например, атомную энергетику. Кстати, она вскоре понадобится вам для иного… Еще — геотермические станции, приливные, волновые и прочие. — Наши инженеры прилежно занимаются этими вопросами, Пэнки-сан, — улыбнулся Ито, — но три четверти населения нашей страны не хотят атомных электростанций на своих маленьких островах. Согласитесь, их можно понять. — Понять можно, — кивнул Пэнки, — как, впрочем, можно пытаться понять любое глупое предубеждение, однако вас, господа, в этой ситуации понять трудно. В прошлом следует искать не пепел, а огонь… — Память Хиросимы и Нагасаки в Японии еще слишком жива и болезненна, господин Пэнки, — тихо сказал Ито. — Пожалуй, нам не стоит касаться этого вопроса. — Не полагал, что вы столь сентиментальны, Ито. Тогда была война. На войне, как известно, все средства хороши, если ведут к победе. Чистая случайность, что первую атомную бомбу сконструировали американцы. Смешно было бы не применить ее, раз война еще шла. А могло быть совершенно иначе… Кстати, ваши ученые тоже работали в этом направлении… Ито молитвенно сложил руки: — Но первыми жертвами атома стали японцы. Сотни тысяч японцев, и не солдат, господин Пэнки, — детей, женщин, стариков. Нет, вам, конечно, не понять, что означают для японцев, для нас всех, — Ито ударил себя в грудь, — Хиросима и Нагасаки… — Перестаньте кликушествовать, — резко сказал Пэнки. — Предоставьте это так называемым борцам за мир, в крайнем случае — вашим парламентариям. Мы деловые люди. Чтобы успокоить ваши патриотические позывы, могу заверить: я лично сожалею, что две первые атомные бомбы разорвались в вашей стране. Я предпочел бы иные цели. Надеюсь, это еще впереди… Однако я всегда предпочитаю ясность. Взгляните на предмет нашего спора с иной стороны: что такое жертвы двух первых атомных бомбардировок на фоне общего числа жертв Второй мировой войны? Или еще так: разве число жертв во время бомбардировок Токио не превышает намного жертвы Хиросимы и Нагасаки? Полагаю, что Токимура, как бывший военный, согласится со мной. — Как бывший военный, может быть, — но только тридцать лет назад, — медленно произнес Токимура, — как японец — никогда… Хиросима и Нагасаки — величайшие преступления на совести Америки. И такими останутся навсегда. Простить это невозможно. — И незачем, — холодно усмехнулся Пэнки. — Повторяю, я всегда предпочитаю ясность, особенно в отношениях с партнерами и друзьями. А мы ведь не только партнеры, Токимура. Вы хорошо знаете, что я не американец. Судьбе было угодно, чтобы после войны я оказался в Америке и стал тем, чем стал. Но я был и остался немцем. У вас, Токимура, нет, не было и не будет друзей и союзников более верных, чем мы, немцы. На Земле только два великих народа, которым принадлежит будущее. Мы — на Западе, вы — на Востоке. Конечная цель у нас с вами одна. И мы ее рано или поздно осуществим, хотя бы для этого пришлось сжечь в атомном пламени все города русских и американцев. Извините за отступление от нашей деловой беседы, но оно показалось мне необходимым, поскольку речь зашла об этом… Ито взглянул вопросительно на Токимуру, и тот чуть заметно шевельнул веками. — Вы прекрасно сформулировали общность наших идеалов, Пэнки-сан, — начал с поклоном Ито. — Однако идеалы труднодостижимы, особенно в век НТР. В нашей стране все труднее утверждать молодежь в верности историческим идеалам. В Европе, полагаю, еще труднее. Вы коснулись вопроса необычайно важного и бесконечно болезненного. Когда речь об этом заходит в определенных сферах нашей страны, большинство из нас предает себя в руки провидения и мыслит лишь об экономических средствах, путях и мерах. Остальное за пределами наших возможностей. — Конечно, — кивнул Пэнки, — разрушительная сила сосредоточена там — у них… И надо добиться, чтобы они использовали ее друг против друга. Именно таков путь к достижению наших идеалов. Разве вы никогда не думали об этом? — Это прекрасно, — усмехнулся Ито. — Если, конечно, исключить опасность сгореть вместе с ними. — Частичных жертв не избежать и нашим народам: огонь очищения… Те, кто переживет, придут к вечным идеалам. Ито вздохнул: — Вы приоткрыли нам глаза на многое, Пэнки-сан. Нам предстоит теперь основательно подумать, чтобы постигнуть до конца снизошедшую от вас мудрость. В нашей стране, конечно, найдутся влиятельные люди, готовые помочь вам в достижении поставленных целей, но… — Не сомневался, — прервал Пэнки, — ваше "но", Ито, относится уже к деталям. Будет время постепенно обсудить и согласовать их. Полагаю, теперь мы можем перейти к третьему вопросу нашей конференции. Нам теперь легче решать его, ибо вы, вероятно, догадались, для какой цели предназначена значительная часть испрашиваемых мною средств. — О, — с видимым облегчением сказал Ито, — значит, речь пойдет не о спасении "империи" Фигуранкайнов. — Спасении? — повторил Пэнки, и в его бесцветных глазах впервые промелькнуло что-то похожее на удивление. — Странно, что вы сочли возможным воспользоваться этим словом, господин Ито. — Извините меня, Пэнки-сан. Мир бизнеса полон слухов. Не исключено, что мы с Токимура-сан ослышались. — Я достаточно полно представляю положение дел Фигу-ранкайна-младшего, — сказал Пэнки. Токимура и Ито согласно закивали головами, — оно никогда не вызывало опасений. Сейчас оно лучше, чем когда-либо. В займе, о котором идет речь, непосредственно заинтересовано объединение частных банков в Швейцарии. Это хорошо вам известный консорциум СР5 в Женеве. В качестве ответственного представителя правления я уполномочен подписать соглашение. — Этих гарантий вполне достаточно, — поклонился Ито, — речь шла о сумме… — Сумма несколько изменилась, в сторону увеличения, — быстро перебил Пэнки, — теперь она выглядит так… Он начертил фломастером на чистом листе бумаги цифру со многими нулями. Токимура, бросив на нее быстрый взгляд, удивленно вскинул брови, а Ито воскликнул: — Но это же невозможно. Это… — Подумайте, — спокойно сказал Пэнки, — подумайте и взвесьте все. Это консорциум частных банков в Швейцарии. У вас там есть свои филиалы. Подумайте, что принесет операция вашему консорциуму, если… провести ее умно. Я подожду ответа до завтра. — Хорошо, — объявил Токимура. — Мы обсудим… Завтра в полдень вы получите ответ. Однако сомневаюсь, что сможем удовлетворить ваши пожелания полностью. — Подумайте и взвесьте все, — повторил Пэнки, извлекая из кармана пузырек с таблетками. — Теперь самое главное, — начал Ито. — А вот о нем и поговорим завтра, когда узнаю ваш окончательный ответ, — сказал Пэнки, осторожно отправляя таблетку в рот. Проводив Пэнки в отведенные ему апартаменты, Ито возвратился в мраморную гостиную. Токимура стоял у окна, глядя на угасающий закат. — Багровые облака, — сказал он, не оборачиваясь, — к большому ветру… — Творящие ветер пожинают бурю, — в тон ему отозвался Ито. — Что будем делать, Токимура-сан? В гостиной наступило долгое молчание. Нахмурившись, Токимура продолжал глядеть в окно. Ито присел к столу, сплел унизанные перстнями пальцы. Ждал. — В мою душу все настойчивее стучится ужасное подозрение, — начал, наконец, Токимура, — что у власти в их стране находится правительство, не способное управлять, президент, случайно оказавшийся на своем посту, и администрация, в которой преобладают глупцы и мошенники… — Следовательно, путь, избранный нами, представляется единственно возможным, Токимура-сан. — Но это означает, что деньги придется дать, — резюмировал Токимура. — Или вы можете предложить что-либо иное, Ито? — Нет, пожалуй, нет. Надо только уточнить наши дополнительные условия. И вопрос с нефтью. Они не понимают, что шах в Иране долго не продержится. Мы не раз предупреждали их спецслужбы… — Они всадили столько денег в шаха, что ни о чем не хотят слышать. Завтра придется прямо сказать об этом Пэнки. Намеков и он не понял… — Он не захотел сегодня вообще говорить о главном. И вы не стали настаивать, Токимура. Признаюсь, я несколько удивлен… — Я трезво оценил степень риска, Ито… Мы выигрываем при любом варианте. Десять лет — большой срок. Пока они будут довооружаться и пугать друг друга, мы утвердимся на важнейших мировых рынках, и тогда… Токимура усмехнулся и умолк. — А вам не показалось, Токимура-сан, что наш уважаемый гость, при всех его бесспорных достоинствах, связях и возможностях, еще и маньяк? — осторожно поинтересовался Ито. — Ваша проницательность превосходит прочие ваши деловые качества, дорогой Ито. Не просто маньяк — опасный маньяк. Могу даже добавить: впервые в жизни встречаю маньяка, одержимого несколькими маниями одновременно… На следующий день мистер Алоиз Пэнки покидал туманный зимний Токио со смешанным чувством удовлетворения и досады. В главном он преуспел — это было бесспорно. Кредиты, предоставляемые японцами, давали не только отсрочку, но и определенные перспективы… Правда, покрывать их придется за счет основных капиталов "V", если предприятие Шарка не начнет приносить прибыль в ближайшие годы. Пэнки был убежден, что поставил на Шарка правильно, однако неожиданности нельзя сбрасывать со счетов… Тогда потребуется решение самой "Валгаллы". Еще месяц назад он не сомневался бы, что получит согласие, но теперь… Будучи одним из "приобщенных", он пользовался доверием неограниченным, однако последнее время его все чаще охватывали сомнения. За ним, конечно, тоже следят, это вполне естественно. Но дублировать его операции, а уж тем более действовать вопреки его мнению и решениям — такого прежде не случалось… Мерно гудят моторы. За окном самолета ночь. Еще одна бессонная старческая ночь. Далеко внизу, под облаками, Тихий океан. Пэнки натянул плед повыше на грудь. "Взять еще таблетку? Зачем?.. Они давно не действуют". Мысли снова возвратились к минувшему дню. Встреча с бывшими соратниками генерала Исии не принесла ожидаемого результата… Память отряда № 731, конечно, непопулярна. Многие не прочь похоронить ее… Масакуни рассуждал даже о гуманизме… после того как уничтожил десятки тысяч военнопленных. До чего измельчали люди! Конкретных кандидатов на должность руководителя Биологического центра не смог предложить никто. Теперь надежда только на Найто… Он назвал какого-то профессора Насимуру, которому предстоит покинут! Осакский университет. "Опять профессор, — Пэнки вздохнул и покачал головой, — не перевариваю профессоров… Такие, как Шарк, редчайшее исключение. Правда, этот Насимура тоже служил у Исии, но недолго… Посмотрим, если Найто не подведет… Почему все-таки отказались те, на кого можно было рассчитывать? Такие возможности для настоящего ученого!.. Не в щепетильности же дело и не в боязни личной ответственности?.. Все, кто вчера так решительно отклонил предложение, в свое время в отряде Исии занимались исследованиями не менее рискованными и, как сейчас любят выражаться газетчики, тоже антигуманными… Гнусное словоблудие! Старого кретина Хорнфункеля давно следовало убрать. Люц был прав. Снова Люц!.. Кому он служил в действительности? Я не один раз убеждался в его преданности… Но теперь… Опять кто-то действует за моей спиной? Как тогда в Мексике, как в Касабланке, как только что в Лондоне, черт побери". Директор лондонского банка Венус едва ли решился бы на такое сам. Пэнки знал его слишком хорошо. Либо ему приказали, либо… Этот дурень комиссар Бриджмен твердит об инопланетянах… Всеобщий психоз захлестнул и руководство Интерпола. Нет, кто бы ни похитил Венуса, где бы он ни укрывался, его необходимо найти. Исчезновение документов из сейфа лондонского банка может поставить под удар главную операцию… На другой день после возвращения Цезаря в Канди, за утренним кофе, Райя спросила: — Кого мы позовем на встречу Нового года, милый? — Предпочел бы встречать Новый год вдвоем с тобой, мое сокровище… — Цезарь вопросительно взглянул на Райю, она молча улыбалась. — Из друзей выбрал бы одного брата Хион-га, а нужен был бы Стив… — Доктор Хионг едва ли согласится… Он… — Знаю. Вернусь к нему, как покончу с делами тут и в Лондоне. — Ты упомянул еще Стива, Цезарь. — Да… Встреча с ним необходима как можно скорее… Пригласим его разделить с нами новогодний ужин, если ты не возражаешь. — Нет, разумеется… Но после Нового года у нас должен появиться мистер Феликс Крукс… — "Парадиз XXI" достаточно велик, чтобы они не встретились. Кроме того, Стив долго не пробудет. — Надеюсь, твой адвокат тоже? — Мы потом захватим его с собой в Лондон. Он будет счастлив сэкономить на обратном билете… Решено? Рождественские праздники проведем вдвоем, а на тридцатое декабря приглашу сюда Стива. Стив в сопровождении Тео появился в "Парадизе XXI" вечером тридцатого декабря. Оставив Тео на попечении Суонга, который встретил их в аэропорту Коломбо, Стив прошел прямо в кабинет Цезаря. Они обнялись, и Цезарь сразу же предупредил: — Смотри, ни слова Райе о моих приключениях в Бразилии. Стив подмигнул, усмехнулся: — Тут у вас тоже приключение. Суонг рассказал по дороге… — Пытались взломать твой саркофаг, — расстроенно объяснил Цезарь, — на вторую ночь рождественских праздников. Одного парня схватили, передали полиции, а они упустили его… — Не упустили, а отпустили, — поправил Стив. — Кто-то за него заплатил. Разве не знаешь, как это делается? — Думал, что они заставят его заговорить… Стив махнул рукой: — Это, конечно, проделка Пэнки. Следует ждать повторения… — Или Крукса… Он сейчас в Сингапуре, в начале января собирается нанести визит сюда. — Хочешь устроить нам встречу? — Отнюдь. Ты мне нужен совсем для другого. — Гм… Надеюсь, не только для украшения новогоднего стола? — Не только, хотя и для этого тоже. — Поговорим сейчас? — О главном можно и сейчас. — Главное — алмазы? — Алмазы, лондонское дело, африканский полигон. — Не много ли на один раз, Цезарь? — И еще Пэнки… — Так, может, с него и начнем? Бьюсь об заклад, ты не решился сместить его. — Нет, и сейчас объясню почему. Еще некоторое время он понадобится. Иначе… все лопнет, как болотный пузырь, а ОТРАГ останется, но уже недоступный для нас с тобой. — Банкротство? Неужели дело зашло так далеко? Он просто припугнул тебя? — Нет. Мы говорили почти целую ночь. По-моему, на этот раз он был искренен. Положение сложное… Он полетел в Токио выбивать крупный заем у японцев. — А где он теперь? — Из Токио собирался вернуться в Нью-Йорк. — Свяжись с ним завтра по телефону, Цезарь, — узнай об итогах японских переговоров, поздравь с наступающим Новым годом. — Хочешь убедиться, что он в Штатах? — Хочу. Сейчас это важно. — Хорошо. Теперь послушай, Стив… Алмазы… Не попробовать ли добыть их тем путем, каким ты… перекладывал недавно мои деньги из одного кармана в другой? — Твои деньги, Цезарь? — Ну, скажем, капиталы из Лондонского банка в банк Сан-Паулу… — Ах вот что! — Стив нахмурился. — Ну разумеется, я не сразу понял… Видишь ли, Цезарь, деньги, изъятые из директорского сейфа в Лондоне, не были "твоими", даже не имели отношения к капиталам твоей "империи". Ты не очень внимательно смотрел документы той коричневой папки… Эти миллионы предназначались Вайсту для целей, тебе известных, но… они не проходили через счетные машины лондонского банка. Это из разряда "черных" операций, от которых не остается следов. Люц получил бы их прямо от Хэла Венуса, как и в декабре шестьдесят третьего года, оставил бы расписку — и конец… Какая-то их часть пошла бы на оплату операции "Блюдце", остальное — Вайсту. Ни в расходах, ни в доходах "империи" они не фигурировали бы. Кстати, как Пэнки интерпретировал лондонские события? — Довольно своеобразно. Сказал, что директор сбежал, прихватив значительную сумму денег и важные документы, Что его ищут… Кажется, он более обеспокоен документами, чем потерей денег. — Еще бы. Хотя сумма там огромная — более двухсот миллионов. — Невозможно! — Абсолютно достоверно. Эти деньги сейчас у Цвикка. Можешь поехать и пересчитать. — Пэнки ни о чем таком не упоминал. — Это область, в которую он тебя никогда не посвящал и не посвятит. Тайна абсолютная!.. Нам она приоткрылась случайно, благодаря коричневой папке, для хранения которой директор Венус установил в кабинете особый архихитрый сейф… — Все-таки мне непонятно, Стив. Венус пользовался полным доверием Пэнки. Почему он сбежал, вместо того, чтобы… — Бегство — его единственный шанс… Обстоятельства исчезновения документов и денег из его кабинета таковы, что ему никто бы не поверил. Он не мог обратиться в полицию и не мог ничего объяснить Пэнки. — Вы не оставили никаких следов? — Думаю, никаких… Судя по сообщениям лондонских газет, Интерпол расследует лишь дело об исчезновении директора Венуса. Лондонский банк не объявил о потерях. Значит, их не было… Цезарь вздохнул: — Какая-то бездонная трясина вокруг всего, что оставил мой покойный отец… — И что так ревниво хранят и продолжают Пэнки и его сообщники. Ты все еще надеешься, Цезарь, что этот человек изменится, изменит свое отношение к тебе… Это — как ждать от дуба ананасов… Замахнувшись на многое, ты предпочитаешь плыть по течению. — Ты несправедлив, Стив… — Более того, ты плывешь на вершине айсберга и не хочешь задуматься о том, что внизу… — Но разве эти одиннадцать лет мы с тобой не пытались… — Пытались, увы, совсем по-разному. Ты убеждаешь тех, кто… с тобой согласен, я же стараюсь заставить тех, кто со мной не согласен… В итоге наши усилия нередко направлены в противоположные стороны. — Теперь это изменится, Стив… Окончательно и бесповоротно. Полигонами буду заниматься только я. Он согласился… — Согласился! Ничего себе! Ты же глава фирмы. Ты можешь потребовать от него любых объяснений. Ну чего ты боишься, Цезарь! Поезжай в Нью-Йорк, потребуй у него ответов на все вопросы, которые тебя интересуют. — Нас интересуют… — В первую очередь тебя, — мне уже многое ясно. — Что, например? — Например… Например, что источник денег, на которые мы случайно наткнулись в Лондоне, — секретные фонды одного из частных швейцарских банков. Например, что главный источник финансирования и ОТРАГа, и работ на бразильском полигоне, и, может быть, чего-то еще, о чем мы с тобой пока не догадываемся, — надежно укрытые в конце войны капиталы бывшего фашистского рейха. Эти капиталы вложены во множество прибыльных предприятий разных стран и продолжают приносить немалые доходы. Твоя "империя" и еще целый ряд корпораций — лишь камуфляж для "дельцов" типа Пэнки и тех, кто стоит рядом с ним и над ним. Они не на виду, но именно они заправляют всем в этом не наилучшем из миров… Вот это и есть истинная мафия мафий, Цезарь… Мафия с большой буквы, практически неуязвимая, потому что держит в руках весь мир так называемого "свободного предпринимательства". Ее "невидимые боссы" стоят над национальными правительствами, определяют политику этих правительств, перетасовывают и меняют правительства. Их неукротимая ненависть ко всему, что возникло после семнадцатого года в России, а после войны — в Восточной Европе и на Кубе, что нарастает в Африке, именно от их бессилия в тех странах… Более того, в системе социализма они видят единственную реальную угрозу для себя, для своего господства… Мы с тобой замахнулись на ОТРАГ, но ОТРАГ лишь один из метастазов чудовищной раковой опухоли нашего так называемого "свободного мира". Ее ядовитые нити существуют давно… Именно благодаря им наша страна, Цезарь, объявив войну Гитлеру, продолжала торговать с ним, что в немалой степени оттянуло разгром рейха. Да-да… Во Франции в течение всей войны действовал филиал "Чейз нэшнл бэнк" — через него, например, осуществляло свои финансовые операции германское посольство в Париже… Что там этот банк!.. На оккупированной территории Франции продолжал работать завод Форда. Он производил для гитлеровской армии грузовики и моторы военных самолетов. Генри Форд, оказывается, переводил ежегодно своему кумиру Гитлеру пятьдесят тысяч марок — "подарок" ко дню рождения. "Стандарт ойл оф Нью-Джерси" практически бесперебойно поставляла нефть и нефтепродукты для военных нужд фашизма. А сейчас? По каким каналам поставляется оружие самым вонючим проамериканским режимам Южной и Центральной Америки? В открытую США почти не поставляют туда вооружений. Иное дело — Израиль!.. "Вашингтон пост" недавно писала, что насыщение Израиля американским оружием с трудом поддается объяснению — Израиль и так уже вооружен до зубов… А ведь ларчик открывается просто. Военная помощь Вашингтона Тель-Авиву превращается в поток оружия с клеймом "Сделано в Израиле". Израильские автоматы, винтовки, даже танки и самолеты непрерывно поступают "американским друзьям" в Латинской Америке, в Африке, в Азии. Парни Люца, Цезарь, тоже были вооружены израильскими автоматами "Узи"… — Кое-что мне было известно, — пробормотал Цезарь. — Но далеко не все… Материал взрывной, если, конечно, доказуем. — Еще бы! Это далеко не все… А доказательства — документы… Они теперь у нас… Не случайно несколько финансовых акул покончили с собой после того, как… в их сейфы заглянули "пришельцы", если воспользоваться терминологией Сэмюэла Бриджмена. — Что же делать дальше? В сущности, твои слова подтверждают, что нас обоих уносит течение… — Ну, не совсем, просто теперь многое выглядит иначе, чем представлялось вначале. Кое-чего мы все-таки добились. Хотя бы сам "диагноз" и документы, которые хранятся в зоне. Если их в подходящий момент опубликовать… — В тебе продолжает жить журналист, Стив. — Вероятно. Поэтому думаю о книге. Книга, которая потрясет до основания мир так называемого "свободного предпринимательства"! В ней будут приведены документы и названы истинные имена, будет анатомирована мафия мафий вместе с ее корнями — военно-промышленным комплексом, неофашизмом и прочим. — Кто будет это читать? — Все… Все, для кого дорого будущее детей, внуков, самой Земли, Цезарь. Люди всей планеты. — Неужели ты полагаешь, что литература может изменить мир? — Изменять — нет… И в моей книге не будет рецепта, что следует делать. Но она взбудоражит, возбудит, поднимет людей, заставит их самих искать выхода в той борьбе, которой еще только предстоит развернуться… — О какой борьбе ты говоришь? — Борьба за то, чтобы человечеству выжить. Победить в ней можно лишь тогда, когда на борьбу поднимутся все. Все человечество, Цезарь. Я только теперь начал понимать… — Так что останется делать нам? — Будем продолжать задуманное, пока большинство разумных людей не станут нашими союзниками… или пока мы сами не придем к этому большинству… Если, конечно, дотянем до финала… — Ты сильно изменился за последние полтора года. — Изменились мои представления о мире, целях и средствах… Я начал склоняться к мысли, что насилие и жестокость нельзя победить только посредством насилия и жестокости… — А то, что произошло несколько дней назад в Бразилии? — Разве это не было неизбежной твердой самообороной? Твердость, Цезарь, не всегда равнозначна насилию. — Это уже казуистика… Если все рассматривать на фоне глобальных проблем… — Иначе нельзя… ОТРАГтоже существует не сам по себе, а как часть глобальной проблемы неофашизма. Разве ты еще не понял? Наступило долгое молчание. — Кажется, мы напрасно углубились в мировые проблемы, — заметил Стив, — вернемся к частным задачам. Цезарь тяжело вздохнул: — Корабли Линстера должны летать. Для тебя это так же важно, как и для меня, Стив. — Чтобы приготовить рагу из кроликов, нужна по крайней мере кошка, а у нас и ее нет… Добывать алмазы тем путем, о котором ты упомянул в начале нашего разговора, я не могу, потому что у Тибба не осталось алмазного "горючего"… — Значит, твои люди, Стив, будут сидеть без дела? — Ну почему лее? У моих людей множество дел… помимо предлагаемой тобой "ревизии" хранилищ и сейфов алмазного синдиката. Кстати, это тоже целое "государство" со своими законами и "армией". Я пока далее не представляю подступов… Цезарь насупился, заметил совсем тихо: — Вероятно, я стал переоценивать твои возможности… — Похоже, — жестко отрезал Стив. — В этих делах без помощи Тибба я и мои люди мало что значим. — Снимаю свое предложение. Будем добывать алмазы путями более праведными… Теперь последнее, о чем хочу тебя просить, Стив. Я должен посетить Вайста. В "змеиной норе" мне потребуется надежная охрана. Моих балийцев недостаточно… Стив усмехнулся: — Это просто… Мы создали небольшой "опорный пункт" в Кисангани, в среднем течении реки Конго, — отделение фирмы "Смит—Цвикк лимитед". Там заправляет некий Гаэтано… Гаэтано Пенья… Он выделит надежных парней. — Значит, лететь через Кисангани? — Не обязательно. Люди Гаэтано могут прибыть в Киншасу или… куда ты укажешь. — А этот "опорный пункт", Стив?.. Я не слышал о нем. — У нас их уже несколько. "Смит-Цвикк лимитед" — тоже не сидят сложа руки… Что касается Кисангани — оттуда ближе всего до "змеиной норы"… — У тебя есть оттуда что-нибудь новое? — После посещения Нью-Йорка Вайст начал какое-то строительство. Подробностей пока не знаю. Территория ОТРАГа сейчас охраняется еще тщательнее, чем раньше. — Тем важнее скорей побывать там. — Может, и мне с тобой, Цезарь? Инкогнито. — Нет-нет, не хочу, чтобы ты так рисковал. Полечу один с твоими людьми. — О делах все? — Пока, кажется, все… Теперь пойдем к Райе. Новый, 1974 год они встречали втроем. Стол был накрыт в большом зале "Парадиза". Когда старинные стенные часы начали отбивать полночь, они все трое успели написать и сжечь в пламени свечей свои сокровенные пожелания приходящему году. И подняли бокалы с шампанским за исполнение этих пожеланий. "Я пью за тебя, Мэй, и за тебя, моя маленькая Инге, — думал Стив, осушая свой бокал. — Пусть безоблачными будут ваши дни в новом году". Он посмотрел на Райю и Цезаря. Они пили шампанское, глядя друг на друга. Стив мысленно усмехнулся: у них все было гораздо проще, чем у него… На третий день нового года "Парадиз XXI" осчастливил своим появлением новый гость — Феликс Крукс. Он приехал утром в проливной дождь на такси из аэропорта Коломбо. Суонг не подал и виду, что удивился, узнав о столь раннем рейсе. Потом он удивился еще сильнее, выяснив, что с вечера второго января аэропорт Коломбо закрыт и пока не открывался. Но, видимо, мистер Крукс не знал об этом… Крукс мило болтал за ленчем с Цезарем и Райей, рассказывал о сингапурских новостях. Его радужное настроение немного померкло лишь после того, как он услышал, что Цезарь через четыре дня собирается лететь в Европу и готов захватить его — Феликса Крукса — с собой. Он невнятно пробормотал, что вообще-то располагает временем, однако отказаться от приглашения Цезаря не решился. К полудню дождь перестал. Сразу после ленча Крукс объявил, что хочет пойти поклониться могиле незабвенного… он запнулся… незабвенного друга Хорхе, который… которого некоторые недоброжелатели пытались отождествлять с журналистом Роулингом, но он-то, Феликс Крукс, всегда решительно восставал против подобной чепухи. Цезарь сделал вид, что не расслышал сентенции адвоката, поинтересовался только, не хочет ли Феликс, чтобы кто-нибудь сопровождал его к мавзолею. Феликс Крукс прикрыл глаза батистовым платком и простонал, что хочет побыть там один. На том и порешили, и Суонг, выйдя на веранду, объяснил Круксу, как пройти к могиле Эспинозы. Адвокат отсутствовал довольно долго. Суонг потом рассказал Цезарю, что Феликс Крукс, добравшись до мавзолея, тревожно огляделся по сторонам и потрогал решетчатую дверь — не заперта ли. Дверь заперта не была, потому что Суонг сам снял перед этим замки и цепи. Затем Крукс обошел вокруг мавзолея, окинул оценивающим взглядом стену парка, которая тянулась позади погребального сооружения, и, сорвав несколько цветов на ближайшей клумбе, снова вернулся ко входу в мавзолей. Приоткрыв решетчатую дверь, он осторожно протиснулся внутрь, положил цветы на мраморный саркофаг, стал на колени и низко опустил голову. По-видимому, некоторое время он молился. Потом он, кряхтя, поднялся с колен, еще раз оглянулся и очень внимательно осмотрел саркофаг, надписи, внутренность склепа, даже поскреб ногтем стыки мраморных плит. Покачав головой, он выбрался наружу, притворил решетчатую дверь и в глубокой задумчивости направился через парк обратно к дому. Два дня прошли спокойно. Крукс, переговорив с Цезарем о делах, проводил время возле открытого бассейна, пока светило солнце, или в зимнем саду, если начинался дождь. К вечеру третьего дня собралась гроза. Перед заходом солнца тяжелая черно-синяя туча закрыла южную половину неба. Стало сумрачно, тревожно, тихо. Казалось, воздух насыщен электричеством. Над плоскими вершинами дальних гор заполыхали молнии, но грома еще не было слышно. Крукс вдруг забеспокоился. Несколько раз выходил на открытую южную веранду и тревожно глядел на мрачное, темнеющее небо. Когда пришло время ужина, зашумел дождь и послышались первые тяжелые раскаты грома. Ужинали вдвоем: Райя передала через горничную, что нездорова и в столовую не спустится. Вопреки обыкновению, Крукс был рассеян и молчалив, ел мало и наотрез отказался от вина. При сильных ударах грома он вздрагивал, тревожно косился на окна. В самом конце ужина, за кофе, он вдруг спросил, не откладывается ли отлет в Европу. — Отнюдь, — заверил Цезарь, — выезжаем в аэропорт послезавтра в девять утра. Около полуночи Крукс с величайшими предосторожностями выбрался из своей комнаты и на цыпочках спустился в холл. Он был в черной нейлоновой пелерине с капюшоном, в руке держал электрический фонарь. Убедившись, что в холле никого нет, он приоткрыл балконную дверь и выглянул в парк. Гроза прошла, молнии полыхали у северного горизонта, откуда временами доносились глухие перекаты грома, однако дождь продолжал шуметь в листве. Крукс вздохнул и, не включая фонаря, решительно шагнул наружу. У мавзолея его поджидали три темные фигуры. Крукс на мгновение осветил их фонарем и коротко приказал: — За дело. Одна за другой фигуры исчезли в склепе. Крукс протиснулся в приоткрытую дверь последним. Здесь он включил фонарь. Сноп яркого света, многократно отразившись от мраморного саркофага и мраморной облицовки стен, осветил внутренность помещения и троих тамилов в мокрых, прилипших к телу рубахах и саронгах. — Открывайте побыстрей, — распорядился Крукс, стуча зубами. Тамилы, навалившись, начали сдвигать тяжелую мраморную крышку саркофага. Она поддалась неожиданно легко. С края приоткрылась темная щель, и тотчас все ощутили тошнотворный сладковатый запах. — Воняет, сэр, — объявил один из тамилов, отшатываясь от саркофага. — Давай, давай, — понукал Крукс, пятясь к выходу, — быстрее! Тамилы с сомнением переглянулись, закрывая носы ладонями. Откуда-то издалека донесся бой башенных часов. Они отбивали полночь. Крукс, сотрясаемый дрожью, невольно считал удары: "Десять, одиннадцать…" Двенадцатый удар заглушил раскат грома над их головами, и в этот самый момент в чернеющую щель между сдвинутой мраморной плитой и стенкой саркофага просунулось "нечто"… Помертвелому от ужаса Круксу вначале представилось, что это змея. Однако дружный вопль его помощников рассеял сомнения… Толкая друг друга, они ринулись наружу, прижав Крукса к холодной мраморной стене склепа. "Нечто" поднималось все выше, и Крукс явственно различил сухую, мумифицированную руку покойника. Крукс хотел закричать и не мог — почувствовал, что сердце его проваливается куда-то все ниже и ниже. Резкая боль в нижней части живота заставила согнуться. Он выронил фонарь и, не разгибаясь, нащупывая руками путь, вырвался наружу, оставив на решетчатой двери пелерину и рукав от пиджака. А вслед из мрака мавзолея громоподобно звучал ужасающе знакомый голос: — Осквернитель праха! Проклятие тебе навеки!.. Тут ноги Крукса подкосились, и он со стоном рухнул в лужу на краю гравийной дорожки. Тотчас возле него опустились на колени две фигуры в белых накидках с капюшонами. — Жив? Суонг отбросил на спину капюшон и склонился к груди лежащего. — Жив… В обмороке и… — Суонг принюхался и покачал головой. — Это ничего, — Тео тоже отбросил назад капюшон, — хороший знак. Мог и совсем от испуга… К ним неторопливо приблизилась третья фигура в белом. — Что там? — В порядке, — усмехнулся Тео. — Больше не станет заглядывать в чужие могилы. — Обошлось без инфаркта? — Без… Денек полежит и встанет. Стив приподнял обеими руками капюшон, пригладил волосы. — Вторая часть спектакля отменяется. Несите его в постель. А то еще простудится… — Сначала в ванну, — сказал Суонг. — Потом приведу в чувство. — Там надо убрать "механику", — Стив кивнул на мавзолей, — вдруг он завтра захочет проверить… — Уберу и "механику", и кошку. А он, — Тео указал на неподвижное тело Крукса, — и за все сокровища Востока не придет сюда больше. — Как он? — поинтересовался Цезарь, выслушав рассказ Суонга о событиях минувшей ночи. — Лежит, молчит… Пульс — сто двадцать, лихорадка, аритмия. — Лететь завтра сможет? — Думаю, да. — Говорил что-нибудь? — Спросил только, что с ним было. — Ну и?.. — Я объяснил, как договорились. В парк ночью проникли воры, на которых он наткнулся. Его сильно испугали и оглушили. — А он что? — Пробормотал, что вышел подышать свежим воздухом. Увидел подозрительных людей. Больше ничего не помнит. — Его помощников отпустили? — Не стали задерживать. Это местные. Их рассказ отобьет охоту заглядывать в "Парадиз". Ночью благодаря мистеру… Смиту родилась новая легенда Шри-Ланки. — Он улетел? — Ночным сиднейским рейсом. Вместе с Тео. — Завтра полетим и мы с госпожой. — У меня все готово, — заверил Суонг. Первая новость, которую Цезарь узнал, прилетев в Лондон, касалась Хэла Венуса. Исчезнувший директор лондонского банка "империи" был найден повешенным под одним из лондонских мостов. Цезарь позвонил в Скотланд-ярд. Оказалось, что следствие вел Интерпол, причем лично вице-директор Сэмюэл Бриджмен. Он сейчас в Лондоне, и если господин Фигуранкайн пожелает… Цезарь пожелал, и через день они с Бриджменом встретились в директорском кабинете банка на Кэннон-стрит. Бриджмен оказался сравнительно молодым человеком среднего роста, с хорошей спортивной фигурой, тонкими чертами интеллигентного лица и внимательным взглядом чуть прищуренных карих глаз. Он кратко проинформировал Цезаря, что версия похищения не подтвердилась. Бывший директор просто сбежал. — Мои люди обнаружили его в Венеции, где он укрывался в одном подленьком отеле, — пояснил Бриджмен. — Его не стали сразу брать: при нем явно ничего не было. А со слов господина Пэнки было известно, что из банка исчезли важные документы и некоторая сумма денег. — Господин Пэнки не назвал вам ее? — Нет, сказал, что необходима тщательная ревизия. Теперь она, вероятно, закончена? — Да. — Что выяснилось? — Венус не забрал из банка ни цента. — Я так и предполагал, — кивнул Бриджмен. — И что было дальше? — Венус укрывался, мои люди выжидали, но на его след вышел кто-то еще… Его спугнули. На какое-то время мы потеряли его из вида. Он тем временем возвратился в Лондон и… повесился под мостом Ватерлоо. — Повесился или это убийство? — Более вероятно самоубийство. Следов насилия не обнаружено, но следствие продолжается. Теперь ищем тех, кто спугнул его в Венеции. — С ними может быть связано что-то важное? — Не исключено. В последние месяцы много необъяснимых событий странно совпадает с сообщениями о появлении каких-то загадочных летательных аппаратов. Это не просто случайные совпадения. Поверьте чутью полицейского, сэр. — Инопланетяне? — улыбнулся Цезарь. — Иронизируете? А я не исключаю даже этого. Впрочем, инопланетяне они или нет, у них обязательно должны быть земные базы и вполне земные сообщники. Непосредственно перед исчезновением Венуса в Лондоне ограблены два банка, а может быть, три… — Не улавливаю связи, — пожал плечами Цезарь. — Именно тогда по ночам над Лондоном появлялись эти аппараты. Это данные радарных станций. — Вы подозреваете кого-нибудь? — Да… Многих… В моем представлении, сэр, все люди делятся на две категории — пойманные с поличным и те, кого еще не поймали. Цезарь снова не смог удержать улыбки: — Интересно, к какой категории вы относите меня, мистер Бриджмен. — Мы с вами, сэр, входим в немногочисленную межкатегорийную прослойку. Наши "внеземные" интересы гарантируют нам алиби в любом из земных дел… Я читал ваши статьи о палеоконтактах и комментарий к сакральным тибетским текстам добуддийской религии "бон". Вы тоже верите в "инопланетных братьев", в "космическую эстафету разума", в могучих "друзей доброты и добродетели", которые появлялись на Земле в незапамятные времена… Расставшись с Бриджменом, Цезарь задумался: "Ясно, что Стив и Тибб изрядно "наследили" и тут, в Лондоне, и, вероятно, в иных местах. Что известно Бриджмену? Он, конечно, приоткрыл далеко не все карты… Упоминание о "земных базах" и "земных сообщниках" могло быть намеком. Надо быстрее предупредить Тибба Линстера". Погруженный в размышления, Цезарь покинул массивное серое здание банка на Кэннон-стрит и в сопровождении Суонга поехал в картинную галерею Тейт, где его ждала Райя. Узнав, что Феликс Крукс возвратился в Нью-Йорк, Пэнки приказал секретарю немедленно соединить его с адвокатом. Однако в конторе — на тридцать восьмом этаже башни Эмпайра — Крукса не оказалось. — Господин Крукс болен, находится у себя дома, — доложил через минуту секретарь. — Так позвоните домой. — Домашний телефон не отвечает. — Звоните, черт побери, пока кто-нибудь не поднимет трубку. Лишь спустя час яйцеголовый секретарь сообщил, что Крукс у телефона. Пэнки схватил трубку: — Феликс? — Эт-то я… — послышалось в ответ. — С благополучным возвращением. Какие новости? — Я б-болен. — Что-нибудь серьезное? Почему заикаетесь? — Н-ничего особенного. Н-нервное. — Тогда приезжайте, нам надо поговорить. — С-сейчас никак не м-могу. — Хотите, приеду к вам? — Н-не хочу… Пэнки в недоумении опустил трубку: "С Феликсом определенно что-то случилось. Он никогда не вел себя так". В трубке послышался шелест, Пэнки снова приблизил ее к уху. С трудом разбирал бормотание Крукса: — В-вы не с-сердитесь, Алоиз. Д-доктор сказал: п-полный покой д-ва—три д-дня. — Сделаем так, — решил Пэнки, — сегодня четверг, встретимся в воскресенье. Сможете — приезжайте ко мне, или я навещу вас дома. — К-куда к вам? — простонала трубка. — Тоже домой. Живу в Квинсе, на берегу океана. — 3-знаю… — Значит, у меня. Когда вас ждать? — В в-воскресенье? П-попозже… — Договорились! В воскресенье, в четыре после полудня. Поправляйтесь, Феликс. Пэнки швырнул трубку на аппарат и потянулся за лекарством. "Крукс тоже сдает… Впрочем, понятно, лет ему ненамного меньше, чем мне. Напрасно уговорил его ехать. Ничего он, конечно, не сделал… Всем, ну абсолютно всем надо заниматься самому". В воскресенье после полудня мистер Алоиз Пэнки прохаживался в палисаднике перед своим домом, когда за решетчатой оградой затормозила машина Крукса. Шаркая по гравию, Пэнки направился к калитке. Крукс уже вылезал из машины. Вид адвоката поразил Пэнки. Крукс сильно похудел, кожа на лице имела нездоровый землисто-серый оттенок, щеки обвисли. Он опирался на палку и едва ответил на рукопожатие. Глаза его тревожно бегали по сторонам; он избегал встречаться взглядом с Пэнки. От подвижного розовощекого сангвиника-толстяка Феликса ничего не осталось. Войдя в палисадник, он остановился, поджидая, пока Пэнки закроет калитку. Ни яркая зелень газонов, ни куртины зимних цветов и вечнозеленых кустарников, ни сам коттедж, напоминающий старинный замок, с узкими окнами-бойницами и готическими башенками на высокой крыше, не привлекли его внимания. — Там за домом у меня еще сад и причал на берегу, — сказал Пэнки, справившись наконец с замком калитки, — и еще, — он старчески пожевал бледными губами, — и еще кое-что… Крукс кивнул равнодушно. Они прошли в дом. В большом мрачноватом холле, украшенном рыцарскими доспехами и старинным оружием, молчаливый широкоплечий атлет с бесцветными волосами помог Круксу раздеться. Потом, когда они с Пэнки устроились в креслах у горящего камина в кабинете, другой атлет — бритоголовый — принес поднос с кофе, фруктами и бутылкой французского коньяка. Поставив поднос на низкий мраморный столик, он молча удалился. Пэнки откинулся в кресле и, протянув худые ноги в меховых домашних туфлях к каминной решетке, прикрыл глаза. — Люблю огонь настоящего камина, особенно зимой, — сказал он со вздохом, — никакая электроника не заменит тепла и аромата горящих дубовых поленьев. Крукс не ответил. Пэнки глянул на него из-под полуопущенных век. Взгляд адвоката тревожно бегал по кабинету. От внимания Пэнки не укрылось, что Феликс вздрогнул, заметив фигуру рыцаря в полном боевом облачении, которая поблескивала в полумраке между книжными шкафами. — Ну расскажите же, Феликс, о вашей поездке, — сказал Пэнки, выпрямляясь и протягивая руку к бутылке с коньяком. — Как там Цезарь и прекрасная Райя, что у них нового, кого еще вам удалось повидать? — Нет-нет, мне не н-наливайте, — Крукс прикрыл рюмку дрожащей рукой. — Мне теперь н-нельзя… — Побойтесь бога, Феликс, это французский коньяк экстра-класса. Вы такой не часто пробовали. Уберите руку. Не обращая внимания на вялое сопротивление Крукса, Пэнки налил коньяк в обе рюмки. — Такой коньяк никогда и никому не противопоказан, — продолжал он. — Подогрейте рюмку в ладони, Феликс, и выпьем за ваше здоровье. Ну, а теперь рассказывайте. — Как мы условились, я п-побывал в Сингапуре, потом в Рангуне и н-на Цейлоне. Сначала в К-Коломбо, потом в К-Канди у Цезаря. — Ну и?.. — Понимаете, Алоиз… В Сингапуре я н-ничего не добился. Там они п-передрались и сейчас сидят тихо. К-кажется, клан Ангбинхоай понес большие потери. Говорят, что звезды перестали б-благоприятствовать им… — Слышал такое и в Японии… — кивнул Пэнки. — Им д-действительно не везет последнее время, — продолжал Крукс. — Совсем н-недавно, когда я был в Сингапуре, п-полиция накрыла ночью на кладбище человек двести во время посвящения в члены мафии. Это случилось километрах в сорока от города Жонхор-Бару на юге Малайзии. Они там пили к-кровь петуха, клялись в верности своим боссам… Среди арестованных было человек с-сорок сингапурцев, в том числе те, с кем мне предстояло встретиться. Если "империя" по-прежнему заинтересована в крупных партиях наркотиков, Алоиз… — Не только "империя", но и вы, милейший, как один из наших видных акционеров, — резко заметил Пэнки. — Если "империя" по-прежнему заинтересована, — повысил голос Крукс, — я бы рекомендовал прекратить п-по-пытки монополизировать скупку в "золотом треугольнике". Интерпол вплотную занялся в-всем районом на стыке границ Таиланда, Бирмы и Лаоса. Производство опиума там свертывается. Сейчас более п-перспективен район "золотого полумесяца" на северо-западе Пакистана, а еще — Колумбия… — Мы думаем об этом, — заметил Пэнки. — Цены на героин растут; если действовать умно, это неиссякаемая золотая жила… А все потуги Интерпола — не более чем попытка тушить огромный лесной пожар ручными огнетушителями. — Н-ну, в Юго-Восточной Азии сейчас это в-выглядит несколько иначе, — возразил Крукс. — Там "черные боссы" в чем-то ошиблись, Феликс. — Или кто-то основательно п-помог полиции, Алоиз. Пэнки махнул рукой: — Оставим сингапурские дела. Что слышно у Цезаря? Крукс вздрогнул и отвел глаза. — Там в-все в порядке, пока… — Сколько времени вы у него пробыли? — Ч-четыре дня. — Значит, в главном вы не преуспели? — В-в главном? — Вы же поняли! Землистые щеки Крукса порозовели. — П-п-послушайте, Алоиз, — начал он дрожащим голосом, — оставим эту тему раз и навсегда… П-поймите теперь м-меня. Навсегда! Этот человек, кем бы он ни был, м-мертв… М-мертв… — Здесь очень хорошая звукоизоляция, — спокойно заметил Пэнки, — и все-таки попрошу не кричать. Объясните, в чем дело. — М-мертв, — повторил Крукс совсем тихо. — Это так же очевидно, как и то, что я в-вижу вас сейчас живым. И оставим его п-прах в п-покое. — Вашим людям удалось открыть гроб? — помолчав, спросил Пэнки. Крукс вздрогнул и молча кивнул. — И в гробу находилось именно его тело?.. Вы опознали? Крукс застучал зубами и весь затрясся. Он трясся каждым мускулом по отдельности, и у Пэнки мелькнула странная мысль, что Феликс может рассыпаться. — Ну-ну, успокойтесь, — Пэнки плеснул коньяка в его рюмку, — вот выпейте, ну же! Он почти силой заставил Крукса проглотить коньяк. — Что это с вами, Феликс? Вам действительно надо лечиться. — Да, — пробормотал Крукс, вытирая ладонью со лба обильно выступивший пот. — Через н-неделю уеду в Швейцарию. В санаторий. Наступило долгое молчание. — Может быть, выйдем, пройдемся немного, — предложил Пэнки. — Подышим ветром, и покажу вам мой сад. Крукс молча поднялся, опираясь на палку. Они прошли в холл, и бритоголовый помог им одеться. Потом он молча распахнул парадную дверь. Они вышли наружу и, обогнув коттедж по гравийной дорожке, очутились в большом саду. Сквозь сплетения голых ветвей просвечивало темнеющее вечернее небо. С востока из-за деревьев доносился глухой гул прибоя. Над океаном темнели гряды облаков. Их вершины еще были окрашены в алые тона заходящим солнцем. — Пройдем туда. — Пэнки махнул рукой в глубь сада. Шли медленно. Молчали. Крукс часто останавливался перевести дыхание. — Тут у меня кладбище, — сказал вдруг Пэнки, мельком взглянув на своего спутника. Крукс замер на месте: — К-какое еще к-кладбище? — Не пугайтесь. Политическое… Идемте покажу. Да не упирайтесь вы, Феликс. Они вышли на открытое пространство, окруженное темными свечами кипарисов. Крукс снова остановился. Белые мраморные кресты, ряды каменных надгробий, между ними посыпанные красноватым гравием дорожки. Пэнки взял Крукса под руку, подвел к первому ряду могил. Указал на надписи. — Читайте! На гранитной плите темнела надпись крупными буквами. "Восточная Германия" и дата "1945 год", на соседней плите — "Польша", потом "Венгрия", "Чехия", "Словакия", "Румыния"… — Там дальше — "Китай", потом "Северная Корея". — Пэнки водил по воздуху рукой, затянутой в коричневую перчатку. — Эта белая сломанная колонна в центре — "Россия". Она была первой — пятьдесят восемь лет назад. А вон там — "Куба" — последняя пока… Вы не удивляйтесь, Феликс, мое хобби… Хороню то, что уничтожил мировой коммунизм. — А это з-зачем? — Крукс указал на яму, напоминающую небольшую свежеотрытую могилу. — Для кого? По бледным губам Пэнки скользнула усмешка. — Здесь произошло чудо воскрешения, Феликс, Тут была могила Чили. — Н-надо ее зарыть тогда. — Да-да, конечно, но там… еще не все утвердилось. Подождем немного… — А в действительности п-под этими н-надгробиями… ничего нет? — помолчав, спросил Крукс. Пэнки пожевал губами: — Почему нет… Символы… Под этим камнем — высшие ордена рейха; тут, — он указал на одно из надгробий, — мы закопали моего любимого пса, вон там спит вечным сном кот моей экономки — его как раз тогда раздавило машиной… Ну и так далее… — Не п-предполагал, — сказал Крукс, — просто не мог бы п-предположить такое, — он покачал головой. — Это ваше к-кладбище, наверно, единственное на Земле… — М-да, вероятно. — Пэнки приподнял воротник пальто. — Идемте, однако, становится холодно. Они направились к дому. — Поздно уже. Я, п-пожалуй, поеду. — Крукс остановился и первый раз глянул прямо в глаза Пэнки. — Оставайтесь ужинать. — Нет, п-поеду, Алоиз. — Ну, поезжайте… Только, Феликс, все-таки последний вопрос. Вы мне так и не ответили тогда… Вы действительно… опознали его? Лицо Крукса словно окаменело. Потом губы его задрожали, и он резко повернулся, чтобы уйти. Пэнки успел поймать его за рукав: — Подождите, куда же вы? Крукс с неожиданной силой вырвал руку: — Не п-прикасайтесь ко мне. Вы — дьявол! Истинный дьявол в человеческом облике. Б-будьте вы прокляты! П-про-кляты, черт вас п-побери! Он торопливо заковылял по дорожке. Потом вдруг остановился и оглянулся. Пэнки направился к нему и вдруг увидел, что лицо Крукса залито слезами. Они в два ручья бежали по бледным щекам, и он слизывал их с губ кончиком языка. — Феликс… — начал Пэнки. — Будьте п-прокляты, — повторил Крукс, всхлипывая, — и я теперь… проклят… Да, да и да… Я опознал его, опознал… Он опять побежал, припадая на одну ногу, и исчез за углом коттеджа. Резко хлопнула калитка, послышался шорох отъезжающей машины. Пэнки не пошел домой. Некоторое время он в глубокой задумчивости бродил в темноте по дорожкам своего сада. Странные мысли возникали в глубинах памяти. Давно прожитое и давно похороненное… Всю жизнь один… Всю долгую жизнь… И вот теперь даже Феликс, с которым их связывала не дружба, нет, но многие годы совместных усилий… Можно считать, что Феликс выбыл навсегда. Если даже он возвратится из Швейцарии, они не встретятся больше… Нет… Никогда не встретятся. Уже направляясь к дому, Пэнки вдруг вспомнил последние слова Крукса. Значит, опасения были напрасными. Тот человек больше не помешает. Это укрепляло надежду на полную власть над Цезарем… Он покачал головой. Странно, даже эта мысль сейчас не приносила облегчения. В холле, вопреки обыкновению, никого не было. Пэнки хотел позвонить, но раздумал. Сам разделся и, положив пальто, шарф и шляпу в одно из кресел, прошел к себе в кабинет. Камин догорал. Багровые отсветы тлеющих углей отражались в рыцарских доспехах и стеклах книжных шкафов. Пэнки протянул руку, чтобы включить люстру под потолком, и замер. В кабинете кто-то был. Чья-то голова торчала над спинкой кресла, придвинутого к камину. — Кто здесь? — резко спросил Пэнки, отступая к двери. — Ах это вы, — послышался странно знакомый голос. — Признаться, заждался. Нет-нет, не включайте, так гораздо уютнее. Человек в кресле повернулся, угли в камине вспыхнули, и Пэнки узнал гостя. — Вы? — произнес он с удивлением. — Но как вы оказались тут и почему не предупредили, господин… — Нет-нет, не называйте меня, — быстро перебил гость. — Побеседуем безыменно. Тем более что за этой дубовой обшивкой стен… Ну, вы поняли… Моя обязанность — быть подозрительным… А что касается ваших вопросов — меня провел сюда ваш "ангел-хранитель", который знает меня так же хорошо, как и вы. Он даже сказал, что вы гуляете в саду с вашим другом. А не известил о приезде я лишь потому, что хотел сделать вам сюрприз. Вы ведь довольны, не так ли? — Я польщен, ваше превосходительство. — Ну к чему это… Я же просил… Если вам предпочтительна какая-то форма обращения, можете называть меня… например, Рунге… Да вы присаживайтесь, пожалуйста, что же вы стоите в своем собственном кабинете. — С вашего разрешения, я все-таки включу один из торшеров, — сказал Пэнки, — не люблю темноты, а камин угасает. Он щелкнул выключателем. Засветился торшер в дальнем углу кабинета. Пэнки прошел к камину, сел в свободное кресло напротив гостя. Тот отодвинулся немного вместе с креслом. Надел очки. Лицо его оставалось в тени. Только большие дымчатые стекла поблескивали под высоким лбом. Пэнки молча ждал, устремив на гостя свой немигающий взгляд. — Знаете, а вы ведь постарели, — сказал вдруг тот. — Заботы — они иссушают и тело, и ум. — Чего не скажешь о вас, — заметил Пэнки, не отводя взгляда от лица гостя. — Словно мы никогда и не учились вместе… Я где-то читал, что человек начинает стареть с тридцатилетнего возраста. После тридцати мозг постепенно атрофируется — каждые сутки теряется несколько тысяч нейронов. Поэтому с возрастом ослабевает память… Я, например, никак не могу вспомнить, когда мы с вами… — С возрастом наша память становится активной, — снова перебил гость. — Она все более попадает под контроль сознания. Хранит лишь то, что необходимо. У молодых там, — он постучал себя согнутым пальцем по виску, — слишком много бесполезной информации. Поэтому нам с вами следует отключить все простейшие поверхностные связи и сосредоточиться на самых скрытых и глубинных. И тогда… Он устремил на Пэнки пристальный взгляд поверх очков. — Что же тогда? — Тогда мы не будем совершать роковых ошибок или хотя бы сведем их к минимуму. — Роковые ошибки начинаются там, где теряется чувство меры в контроле, — резко возразил Пэнки, — где контроль превращается в самоцель, в панацею, где лица, казалось, облаченные высшим доверием, вынуждены быть постоянно начеку, чтобы их планов и операций не нарушил… контроль. — Система придумана не нами, и не только это… Пэнки яростно ударил высохшей рукой по кожаной обивке кресла: — А кем доведена до абсурда? Я давно хочу спросить… Значит, ваши люди орудовали в Касабланке? И теперь на бразильском полигоне… Для кого работал Люц? Почему мне ничего не было известно, хотя полигон, и Линстер, и все остальное там — моя епархия. Значит, вам я обязан… идиотским провалом операции… — Не надо горячиться, — спокойно заметил гость. — К событиям на бразильском полигоне я лично не имел отношения, хотя прибыл к вам именно затем, чтобы уточнить кое-что в связи с этим прискорбным случаем. Касабланка — да… Но ведь тогда все задумано было иначе. Нам пришлось действовать, потому что ваши люди опоздали. Не так ли? — Вам не кажется, что там вы перемудрили? — Может быть… Впрочем, сначала мне представлялось, что та операция удалась… — Она и удалась… — Если бы… Сильно сомневаюсь… Пэнки усмехнулся: — Могу рассеять ваши сомнения. Как раз сегодня я получил подтверждение, что в Касабланке… не было блефа. — Значит, и вы сомневались? — Сомневался до сегодняшнего дня. Гость покачал головой: — Может быть, мы недооцениваем противника?.. Когда возникло подозрение, что Роулинг-Эспиноза не то, за что себя выдает, я взял его под постоянный контроль. Его близость к младшему Фигуранкайну затрудняла задачу. В конце концов мы нашли способ подбросить ему нечто такое, с чем он легко не расстался бы и с чем вообще расстаться трудно… — Что это было? — нахмурился Пэнки. — Несколько старинных золотых безделушек, взятых из одного известного собрания. В них подмонтировали кое-что… Он клюнул на приманку. Но дальше поступил иначе, чем мы предполагали. Он оставил эти вещицы на хранение в вашем лондонском банке. Мы опять потеряли его из вида, пока… не настигли в Касабланке… После этого наш "подарок" должен был бы до скончания века оставаться на Кэннон-стрит. Там он и лежал в секторе частных сейфов до начала декабря — почти полтора года. И вдруг неожиданно и довольно быстро "перепрыгнул" в Бразилию — на бразильский полигон. — И что, по-вашему, это должно означать? — спросил Пэнки, извлекая из кармана коробочку с таблетками. — Только одно: арендатор сейфа или его доверенное лицо в начале декабря появлялись на Кэннон-стрит, и директор Венус вернул депозит. — Но это легко проверить. — Пэнки вытряхнул одну таблетку на ладонь и сунул под язык. — Если бы директор Венус был жив… Вторые ключи от частных сейфов хранились у него… Там, в банке, работает один человек… Ну, вы понимаете… Он в курсе дела: сейчас оба ключа от этого сейфа на месте, сейф пуст. Содержимое изъято между первым четвергом и вторым воскресеньем декабря. — Перед исчезновением Венуса? — Да. — А сам он не мог? — Зачем? И потом — у него не было второго ключа. — Задали вы мне снова загадку, — пробормотал Пэнки. — Только что избавился — и на тебе, опять… — Он закашлял, прижимая ладони к впалой груди. — Вы, конечно, понимаете, что теперь мне придется вплотную заняться бразильским полигоном, — сказал гость. — Последнее время там происходят странные вещи. — Принимаю к сведению. — Пэнки снова закашлялся, — Поскольку мое согласие вам не требуется… — Но я хочу, чтобы вы оценили мою лояльность и… не вздумали мне мешать. — Там, вероятно, есть ваши люди. — Мои люди есть повсюду. Тем не менее, о том, что произошло на бразильском полигоне, я хотел бы услышать от вас лично. — Мне известно только, что Люц повел себя там как ординарный террорист; захватил самолет, заложников, кого-то расстрелял. Сотрудники полигона уничтожили его отряд. Я на их месте поступил бы так же. — Он пытался оттуда связаться с вами? — Пытался. Я тогда был в Лондоне. Через секретаря я подтвердил свое приказание. Но у него были еще иные инструкции. — Были. Он выполнил бы их, если бы не встретил сопротивления. — Так на что рассчитывали организаторы этой авантюры, не поставив меня о ней в известность? Что там — спортивный лагерь для малолетних? Или пансион для несовершеннолетних девиц? — А от вас не поступало указаний сопротивляться? Пэнки развел руками: — Но это же глупо! Я послал его туда, я… И если бы никто не вмешивался… Нет, я считаю продолжение разговора бессмысленным, генерал. Он сделал движение, чтобы встать. — Не торопитесь, — быстро сказал гость, — и не надо волноваться. В нашем возрасте это вредно. У меня к вам еще один, последний вопрос: что, по-вашему, могло случиться с деньгами, которые я лично передал директору Вену су в начале декабря? О них знали вы, я и директор Венус. — Переадресую этот вопрос вам… Гость молча поднял левую руку. На безымянном пальце сверкнул перстень с большим черным камнем. Пэнки прикрыл глаза: — Формальное следствие? — Нет-нет, — заверил гость, — всего лишь любопытство, которое… должно быть удовлетворено. — Полагал, что деньги украл Венус… — Полагали? А теперь? Тяжкий вздох вырвался из впалой груди Пэнки. — Вам известно, что японцы предоставляют большой заем? — Да. Но это не снимает моего вопроса. — Теперь не знаю… Если Венус побывал в ваших руках и вы не вырвали признания… — К сожалению, не успели. Он предпочел уйти сам. — Все-таки сам? — Да. Нам помешал Интерпол — люди Бриджмена. — Забавно получается, Рунге. Вам помешал Бриджмен, мне… Гость предостерегающе поднял руку. Пэнки покачал головой: — Не буду называть других имен. До сих пор точно не знаю, на кого работал Люц. Подумайте, Рунге, мы все связаны общностью судьбы, замыслов, тайн; мы без конца планируем, контролируем, готовимся. Воскресили ритуалы, которые должны были бы облегчить выполнение нелегких задач и функций, а на деле взаимная подозрительность, соперничество, зависть перечеркивают многие наши начинания. Мы возвели здание, которое грозит похоронить нас же под развалинами. — Кое в чем вы, вероятно, правы, — помолчав, согласился гость, — и все-таки главное не в этом. Внутри нашего сообщества появился враг — коварный и опасный. Он играет на наших слабостях. — Агенты Москвы? — Возможно… — А вот Бриджмен винит инопланетян… — Кто бы ни был, надо их найти и обезвредить… Это первоочередная задача всех нас. Кстати, чуть не забыл… Вы недавно ходатайствовали о приобщении Цезаря Фигуранкайна-младшего к рыцарской ложе "V". Пока ваше ходатайство отклонено. Придется подождать. Возникли сомнения… — Какие именно, вам неизвестно? — Представьте, друг мой, пока — нет… Но, отключив все простейшие поверхностные связи и сосредоточившись на самых скрытых и глубинных, надеюсь добраться до сути… Тогда поставлю вас в известность. А сейчас — позвольте проститься. — Может быть, останетесь ужинать… Рунге? — Я никогда не ужинаю. Помните восточную мудрость? Ужин — врагу. Вот так… Прощайте, друг мой, точнее — до свидания. Инге терпеливо ждала. Вестей от Стива все не было. Уже четвертый месяц она в Гвадалахаре. Шейкуна привез ее в виллу "Лас Флорес" поздним дождливым вечером. Дверь отворила пожилая женщина в длинном черном платье, невысокая, худощавая, с очень резкими чертами смуглого лица и гладко зачесанными седыми волосами. Инге подумала, что это сеньора Мариана, и действительно Шейкуна назвал ее так, представляя Инге. Затем он вручил записку Стива и добавил, что сеньорину прислал хозяин. Седая женщина молча взяла записку, чуть заметно кивнула Инге и, даже не глянув в записку, негромко позвала: — Мариэля! Откуда-то появилась еще одна женщина, тоже в темном, молодая и — как сразу оценила Инге — очень красивая. Мариана велела провести сеньорину в комнаты для гостей. Мариэля кивнула Инге, но, как и Мариана, "не заметила" протянутой ей руки и молча повела Инге наверх. В коридоре второго этажа она распахнула одну из дверей, включила свет, и Инге увидела небольшую, очень уютную комнатку с голубыми стенами, голубой обивкой мебели и голубыми шторами, заслонявшими окна и дверь на балкон. — Гардероб в комнате направо, — сказала по-английски Мариэля, — ванная — налево. Где сеньорина пожелает ужинать? Инге про себя отметила, что голос у Мариэли, несмотря на подчеркнутую сухость тона, очень приятный. — Спасибо, — ответила Инге, переступая порог. — Я не хочу ужинать. Говорите по-испански, — добавила она, — я понимаю… — Значит, принесу ужин сюда, — резюмировала Мариэля, переходя на испанский, и вышла, притворив за собой дверь раньше, чем Инге успела возразить. Так началась ее жизнь в доме Стива. Первое время Инге, еще не окрепшая после болезни и операции, спускалась вниз лишь к обеду да изредка выходила в сад, если проглядывало солнце. Завтрак и ужин Мариэля приносила ей наверх. Обедала Инге вначале тоже в одиночестве в большой столовой первого этажа, отделанной темным дубом. Одну из стен тут занимал бар со множеством бутылок, графинов, фужеров и рюмок. Некоторые бутылки были неполными, и за десертом Инге представляла себе, как Стив орудовал у бара в такие же туманные дни и в долгие вечера, составляя замысловатые коктейли… Сама она решительно отказывалась и от коктейлей, и от терпкого мексиканского вина, стараясь соблюдать диету, о которой твердили врачи в лондонской клинике. Впрочем, обедать в одиночестве в большой столовой Инге вскоре перестала. Узнав, что остальные обитатели "Лас Флорес" в это самое время обедают в кухне, Инге захватила тарелочку с недоеденным куриным паштетом, спустилась в кухню и, пожелав всем приятного аппетита, устроилась на свободном стуле возле кухонного стола, накрытого пестрой домотканой скатертью. Мариана и Мариэля не выразили удивления и не стали возражать, а старый Пако одобрительно крякнул в седые усы. С того дня они всегда обедали вместе, а потом, когда Инге совсем окрепла, стали вместе завтракать и ужинать. Тем не менее, несмотря на попытки Инге сблизиться с ними, они продолжали оставаться на разных полюсах. На одном была Инге с ее одиночеством и тоской, которую пыталась скрыть даже от себя, на другом они все — и Мариана, и Мариэля, и Пако… У них был свой особый мир с их делами и заботами, куда они не допускали Инге. А ее собственный мир, в котором она чувствовала себя такой потерянной, вовсе не интересовал их. В конце января потеплело. Туманов стало меньше, чаще светило солнце. В саду виллы "Лас Флорес" запестрели первые весенние цветы. Пако, насвистывая, подрезал вечнозеленые кустарники вдоль аллеек. Инге в теплом мохнатом свитере устраивалась где-нибудь поблизости, подолгу следила, как ловко он орудует большими садовыми ножницами. Когда она принималась расспрашивать его о цветах и деревьях, он отвечал охотно и обстоятельно. По его словам, в саду собраны редчайшие представители тропической флоры со всех континентов Земли. Он с удовольствием произносил звучные латинские названия редких растений, которые Инге слышала впервые. — Хороший сад, хороший, — любил повторять Пако, — но труда требует, большого труда… Помру — быстро захиреет… Кто станет этим заниматься… По субботам Мариана и Мариэля уходили в собор, который был где-то поблизости. Как-то в феврале Инге сказала, что хотела бы пойти в собор вместе с ними. Мариана, по обыкновению, промолчала, а Мариэля холодно предупредила, что собор католический. — Я тоже католичка, — заверила Инге. В следующую субботу Пако отвез их — всех троих — в собор на машине, а по окончании службы приехал за ними. Собор находился в пяти минутах езды от "Лас Флорес". Это было совсем новое светлое здание в стиле модерн. Привычные колонны внутри отсутствовали. Куполообразный свод был подвешен на цепях к сложной железобетонной конструкции, похожей на портальные краны. Изображения спасителя и святых напоминали современных хиппи. Людей было много. Все в праздничных нарядах — мужчины в черных пиджаках с галстуками и в черных бархатных брюках, расшитых серебром, женщины в светлых платьях и белых кружевных мантильях, прикрепленных к волосам большими черепаховыми гребнями. Большинство пришли семьями, со стайками ребятишек, тоже празднично разодетых, в кружевах, лентах. Старшие дети чинно вели за руки младших. Инге не без удивления насчитала во многих семейных стайках по десять—двенадцать ребятишек; старшим было лет тринадцать—четырнадцать, самых младших везли в колясках или несли на руках. Служба почти не отличалась от европейской: латинские слова молитв, которые нараспев повторяли прихожане, детский хор, торжественные звуки органа. Проповедь пожилой священник читал по-испански. Инге поняла не все, — познания в испанском были еще недостаточными. Ее поразило, с каким вниманием слушали проповедь прихожане. Собор был полон — ни одного свободного места на скамьях. В боковых притворах и у выхода люди стояли плотной массой. Тишина царила абсолютная. Не слышно ни покашливания, ни шелеста одежды. Лишь в открытые настежь двери с площади изредка доносился шорох проезжающих машин. Голос проповедника звучал глуховато, но отчетливо. Он говорил о доброте, которая должна противостоять злу, о справедливости, о помощи бедным… Потом вдруг заговорил о мире, о том, что мир на Земле должен быть сохранен, что обязанность всех людей — бороться за мир. Затем он перешел к Кубе. Инге поняла только, что в чем-то следует брать с Кубы пример… В чем? Она хотела спросить у Мариэли. Молодая индианка слушала проповедника с таким вниманием и благоговением, что Инге не решилась отвлекать ее. В конце проповеди священник обратился к прихожанам с просьбой помочь — кто сколько может — походу мира, который состоится весной. Участники похода понесут петицию мира, подписанную миллионами мексиканцев, в Вашингтон. Голос проповедника смолк, и сразу все зашевелились, заговорили шепотом. Послышался звон монет. Соборные служки в черно-белых одеяниях протискивались среди прихожан, держа в руках большие блестящие блюда. На блюда падали серебряные монеты, медная мелочь, бумажные купюры в несколько песо. Пожилая женщина отколола и положила на блюдо большую серебряную брошь. Мариана и Мариэля тоже опустили серебряные монетки. У Инге мелочи не оказалось. В сумочке у нее были только зеленые десятидолларовые бумажки. Она заколебалась… Никто не бросал на блюдо долларов. Служка на мгновение задержался перед нею, женщина справа уже протягивала руку с монетой. Инге все-таки решилась. Закусив губу, она быстро открыла сумочку и положила на блюдо десять долларов. Вокруг словно возник вакуум. Стало очень тихо. Соседи отстранились, а женщина справа отдернула руку с монетой. Служка замер и поднял на Инге удивленные глаза. Инге, почему-то очень испугавшись, тоже глядела на него. Кругом молчали. — Может быть, сеньора… то есть сеньорина, — поправился служка, — желает взять сдачи? — Нет-нет, — замотала головой Инге. — Но это… очень много, — тихо сказал служка. — Хотите, я вам отсчитаю песо за… ну хотя бы за пять долларов. — Да нет же, — прошептала Инге, готовая расплакаться. — Сеньорина — американка? — Нет… Из Дании… — О, danesa.[12] — Глаза служки вдруг потеплели. — Спасибо, сеньорина. Он поклонился Инге и двинулся дальше. И вакуум сразу исчез. Вокруг заулыбались, повторяя: "Danesa, danesa", а какая-то красивая полная мексиканка, протиснувшись к Инге, обняла ее и расцеловала, твердя со смехом: — Bonita danesa — si, yankee — no…[13] Ха-ха! Лишь Мариана и Мариэля сохраняли полнейшую невозмутимость и не разжали губ. Впрочем, садясь в машину, Мариана пробормотала что-то о гордыне и сорении деньгами. Инге приняла ее слова за намек. Поэтому после обеда объявила старухе, что хочет платить за пребывание в "Лас Флорес" и за еду. Мариана отрицательно качнула седой головой, а Мариэля бесстрастно пояснила, что "за все" заплачено "хозяином". В следующую субботу с утра светило солнце, и Инге настояла, чтобы они отправились в собор пешком. Пако сопровождал их. В собор он не пошел, но после службы встретил у входа и проводил домой. Улицы, по которым они шли, выглядели уютными, чистыми и тонули в зелени. Одноэтажные и двухэтажные домики были окружены деревьями манго, магнолиями, софлорами, пальмами. В палисадниках и на газонах вдоль тротуаров пестрели цветущие олеандры. Все это немного напоминало кварталы вилл в Копенгагене, только архитектура была иной, да еще — султаны пальм в ярко-синем небе и желтоватые горы вдали. Вероятно, это были окраинные кварталы большого и красивого города; Инге впервые вдруг захотелось узнать Гвадалахару, увидеть центр, окрестности. Вечером она сказала об этом Пако, и на другой день он повез ее осматривать город. С ними поехала и Мариэля — помочь Инге при покупках. День был воскресный, и опять теплый и солнечный. Центральные универмаги оказались закрытыми, но они все втроем долго ходили по большому крытому базару, заглядывали в маленькие магазинчики и лавчонки на узких улочках торговых кварталов. Пако исступленно торговался за каждую безделушку, которая интересовала Инге. А она так ничего и не купила, к великому разочарованию и Пако, и хозяев лавчонок. Город Инге понравился, особенно — пестрые, шумные торговые кварталы и центр со старинным барочным собором, потемневшими от времени каменными дворцами, множеством памятников и фонтанов. Обратно поехали другой дорогой по широким зеленым авенидам новых районов. После узких улочек центра здесь казалось удивительно просторно. Многоэтажные дома и большие отели стояли вдалеке один от другого. Между ними располагались зеленые лужайки, корты, спортивные площадки, скверы с фонтанами. Вся эта часть Гвадалахары напоминала огромный зеленый парк, в котором лишь кое-где люди построили себе жилища… — Гвадалахара — самый зеленый город в мире, — говорил Пако, неторопливо ведя открытый белый "ягуар" по широкой пустынной авениде. — Здесь двести парков и скверов… — И четыреста фонтанов, — добавила вдруг Мариэля. Она сидела позади Инге, и Инге сразу обернулась к ней, но красивое, словно выточенное из слоновой кости, лицо молодой индианки было, как всегда, бесстрастно, а взгляд льдисто-голубых глаз, устремленный поверх головы Инге, оставался равнодушным и холодным. — Четыреста, — повторил Пако, — сейчас в Сквере динозавров делают, наверно, четыреста первый. — Он негромко рассмеялся в седые усы. — Почему не делать? Воды много. С гор бежит… — Сквер динозавров? Что это? — спросила Инге. — Поедем посмотрим. — К обеду опоздаем, — строго сказала Мариэля. — Мы скажем, что сеньорина велела, — лукаво усмехнулся Пако, подмигивая Инге. — А я могу — велеть? — поинтересовалась Инге. — Еще бы, — убежденно заявил Пако, а сзади Мариэля кашлянула недовольно. — Тогда поехали к динозаврам, — решила Инге. Сквер динозавров занимал небольшую треугольную площадь в северо-западной части города. Площадь окружали белые двухэтажные домики с голубыми балконами и голубыми ажурными решетками на окнах. Домики были все разные, но одинаково аккуратные, празднично чистые и казались очень уютными. Площадь и сквер в этот полуденный час были пустынны. Пако обогнул сквер и остановил "ягуар" в густой тени темно-зеленых кустарников. — А динозавры, — разочарованно протянула Инге, — где динозавры? — Вот они, — Пако указал на ближайшие кусты. — Это все динозавры… Инге присмотрелась и ахнула. Куртины густолистых зеленых кустарников были искусно подстрижены под всевозможных ящеров. Можно было узнать и утконосых двуногих динозавров, и огромного диплодока, и игуанодона с большими зубцами вдоль спины. В центре сквера высилась зеленая скульптурная группа: тиранозавр, преследующий травоядного ящера. Хищник почти настиг свою жертву. Его разверстая пасть выглядела ужасающе кровавой — там были оставлены крупные соцветия ярко-красных цветов. Инге выбралась из машины и торопливо обежала усыпанные красноватым гравием дорожки, замирая перед наиболее эффектными композициями. Мариэля и Пако следовали за ней, не отступая ни на шаг. — Обязательно приду сюда снова с фотоаппаратом и этюдником, — объявила Инге. — Все сфотографирую и кое-что нарисую. Никогда не думала, что простой кустарник можно превратить в такое чудо. — Это не простор! кустарник, — обиженно возразил Пако. — Это редкая разновидность перуанского держи-дерева… — Пако подумал немного и присовокупил длинное латинское название. — Листья у него мелкие, прочные, растут очень густо, а под ними еще гуще — шипы. Самый подходящий материал для динозавров… — Завтра же приду сюда опять, — повторила Инге. — Отвезу, когда сеньорина захочет. — Я могу теперь и одна пешком… Или на автобусе. — Очень далеко от "Лас Флорес", — резко сказала Мариэля. — И еще, сеньорина… Молодые девушки тут одни не ходят… — Это-то что верно, то верно, — согласился Пако. — Да вы не тревожьтесь. Отвезу по первому слову… К обеду они, конечно, опоздали, и Мариана встретила их сурово недоумевающим взглядом. Мариэля что-то коротко объяснила ей на языке, совершенно незнакомом Инге. Мариана пристально взглянула на Инге, нахмурилась еще больше, но ничего не сказала. Обед прошел в напряженном молчании, даже Пако выглядел неуверенно и, вопреки обыкновению, помалкивал. Спустя несколько дней Пако снова привез Инге в Сквер динозавров. На этот раз сквер был полон шумной детворы. Инге провела там несколько часов, сделала множество снимков и удачные зарисовки детских головок на фоне зеленых чудовищ. Потом она приезжала в этот сквер много раз, однако ни разу ей не удалось побыть там одной, как не удавалось побродить в одиночестве по улицам Гвадалахары. И в поездках, и во время пеших прогулок, даже при посещении музеев и художественных выставок Инге всегда сопровождали Пако либо Мариэля, а иногда — они вместе. Время шло, и Инге все чаще задавала себе вопрос: кто же она в действительности — служащая "Смит—Цвикк лимитед" или просто пленница? И — не находила ответа… Наконец, когда Инге совсем извелась ожиданием, тревогой и постоянным присутствием "стражей", явился вестник. Его приход возвестил стук бронзового молотка за входной дверью. Обитатели "Лас Флорес" досматривали вечернюю телевизионную программу в гостиной внизу. Инге заметила, что Мари-ана и Мариэля тревожно переглянулись, услышав стук. Пако нахмурился, неторопливо поднялся с кресла; выходя в холл, переложил что-то тяжелое из заднего кармана брюк в карман потертой бархатной куртки. Хлопнула входная дверь, послышались шаги, и на пороге гостиной выросла высокая сутуловатая фигура в элегантном сером костюме. — Шейкуна, — не веря глазам, пролепетала Инге. Африканец приоткрыл в улыбке ровные белые зубы. — Я, сеньорина. Сложив большие ладони, он коснулся ими лба, губ и груди. Мариана и Млриэля молча кивнули в ответ, а Инге, вдруг рассмеявшись, повторила приветственный жест Шейкуны. — Войди и сядь, — предложила Мариана. — Что хочешь пить? — Ром, если сеньора позволит. — Мариэля принесет. Пока говори. — Все хорошо. Хозяин поздравляет всех. — Поздравь его. Что еще? — Это тебе, — Шейкуна протянул Мариане бумажный квадратик, — прочтешь — сожги. — Знаю. Еще? — Соблюдать осторожность. Беречь сеньорину. Вошла Мариэля с подносом в руках. На подносе были бутылка рома, большой бокал, тарелочки с сыром и фруктами. Мариэля поставила поднос на столик перед Шейкуной и присела в кресло рядом. — Я — один? — Шейкуна обвел присутствующих вопросительным взглядом. — Один, — кивнула Мариана. — Мы ужинали; Пако на ночь не пьет. Пако у двери гостиной хмыкнул неопределенно. Шейкуна наполнил бокал ромом, посмотрел на свет, выцедил неторопливо, облизнулся и вытер губы тыльной стороной ладони. Потом запустил правую руку куда-то очень далеко под свой элегантный пиджак и извлек небольшой плоский сверток, обшитый белой тканью. — Это сеньорине, — объявил он, подбросив сверток на широкой ладони, — там и письмо, но… сеньорина бросит его в камин, когда послушает. — Когда послушаю? — растерянно повторила Инге, беря сверток. — Как это? — Сеньорина поймет, — заверил Шейкуна, вставая. — Чао! Ночью уеду. — А мое письмо? — ахнула Инге. — Не надо. Буду рассказывать сам. Однако не очень скоро… Оставшись наедине с загадочным свертком в своей голубой спальне, Инге задумалась. Что означают все эти предосторожности: письма, которые надо уничтожать, странное поведение Марианы, пистолет, с которым не расстается Пако? Пистолет он постоянно носит с собой, даже если они отправляются в город за покупками. Кто в действительности Стив, чем он сейчас занимается? Почему не хочет или не может появиться в своем собственном доме, если, конечно, "Лас Флорес" его дом?.. Инге вздохнула, присела к туалетному столику и принялась распаковывать сверток с помощью маникюрных ножниц. Несмотря на небольшие размеры, он был довольно тяжелый. Распоров обшивку и осторожно развернув бумажные салфетки, Инге ахнула. Еще никогда в жизни ее пальцы не касались ничего более прекрасного. Все вещицы были золотые, удивительно тонкой, вероятно, старинной работы: перстни с изумрудами, оправленные в золото камеи, массивное ожерелье с головами каких-то фантастических животных и изумительной красоты серьги с рубиновыми подвесками, похожими на капельки крови. Исключение составлял перстень с большим черным камнем — тоже оригинальный, но явно современный. Однако письмо… Конверта в свертке не оказалось. Осторожно перебирая бумажные салфетки, в которые были обернуты кольца и ожерелье, Инге обнаружила миниатюрную кассету. Очевидно, это и было письмо, но говорящее. Вот почему Шей-куна сказал, что Инге его "послушает". Диктофона для такой маленькой кассеты у Инге не было. Завтра его можно купить в одном из магазинов, где продается японская электроника. Но ждать до завтра Инге просто не могла. Это же ужасно — держать в руках говорящее послание Стива и не иметь возможности услышать его. Инге набросила халат. Осторожно ступая босыми ногами, чтобы не разбудить Мариану, спустилась вниз. В холле было темно; пробираясь ощупью к комнате Пако, Инге наступила на кота, который дремал, растянувшись на ковре. Кот возмущенно вякнул, метнулся из-под ног Инге и опрокинул вазу с цветами. Ваза загремела, по ногам Инге плеснула холодная вода, и тотчас в глубине коридора вспыхнул свет и послышался тревожный возглас Пако: — Эй, кто там? Что такое? — Тише, Пако! Это я… — Сеньорина? Пако вышел в коридор. Он был в своем обычном рабочем костюме — видимо, еще не ложился. В руке он держал пистолет. — Можно к вам на минуту? — смущенно шепнула Инге, переступая на ковре мокрыми ногами. — Почему нет? Что-нибудь случилось, сеньорина? — Нет, ничего… Я просто хотела спросить… Холл ярко осветился. На лестнице появилась Мариэля в белой ночной сорочке до пят. — Что случилось? — Ничего особенного, — сказал Пако, выходя в холл, — ступай спать. — Я слышала шум. Что-то упало? — Кот опрокинул вазу, — объяснила Инге, — я наступила на него в темноте. — А зачем сеньорина тут бродит в темноте? Что сеньорина хочет?.. — Иди, иди, спи, — ворчливо прервал Пако. — Сколько раз говорил: незачем оставлять котов в доме на ночь. — Коты не ваше дело, — объявила Мариэля. — Остаются где надо. — Ступай ты наконец! — А сеньорина? — Тоже сейчас пойдет к себе. — Шейкуна уехал? — Еще нет. Через полчаса повезу. Мариэля не уходила. Ждала. Инге показала Пако кассету: — Вы извините меня, что беспокою так поздно. Но мне очень, понимаете, очень нужен маленький диктофон. Прослушать это… — А, — сказал Пако, разглядывая кассету, — у меня такого нет, у хозяина где-то был. Надо посмотреть. Или вот что, — он повернулся к Мариэле, которая продолжала стоять наверху, опершись локтем о балюстраду, — возьми у матери ключ, открой кабинет. Посмотри в ящиках письменного стола. Найдешь диктофон размером поменьше портсигара и принеси сеньорине. А вы, сеньорина, поднимайтесь к себе. Она принесет… — Не надо будить Мариану, — запротестовала Инге. — Уж лучше подожду до завтра… — Мама не спит, — холодно сказала Мариэля. — Вы идите к себе. Я — сейчас. — Может, мне пойти с вами? — Нет. Через несколько минут Мариэля принесла Инге миниатюрный диктофон размером в два спичечных коробка и, не сказав ни слова, удалилась. "Кабинет, — думала Инге, вставляя кассету в диктофон, — где-то есть его кабинет. А я и не знала. Наверно, одна из постоянно закрытых комнат тут, на втором этаже. Заглянуть бы туда…" Послышался тихий шелест, и тотчас в тишине ночи негромко зазвучал голос, который Инге узнала бы из тысячи тысяч голосов. Она затаила дыхание и приблизила лицо к черной коробочке диктофона. Крошечный аппарат лежал у нее на коленях, и она склонялась все ниже, забыв про все на свете, забыв даже, что громкость можно усилить. Она боялась пропустить хотя бы слово, но вначале слышала лишь отдельные слова. От волнения она никак не могла соединить их во фразы и понять, о чем говорит Стив. В голосе мелькнула странная мысль: в на каком языке он обращается к ней? Она не сразу сообразила, что запись сделана по-испански, — тут, наконец, до нее начал доходить смысл его слов. "…Все эти предметы попали ко мне довольно странным образом в тунисском аэропорту, за день до нашей первой с тобой встречи. В Лондоне я должен был вручить их "дяде Хоакину", которого никогда в жизни не видел. Понимаешь теперь, почему меня тогда так заинтриговал твой телевизионный дядя Хоакин? У меня к тебе просьба, девочка, одновременно она станет первым твоим заданием… Постарайся выяснить, что за изделия заключает сверток. Откуда они могут быть, где хранились, кому принадлежали. Может быть, сведения о них ты найдешь в каком-нибудь каталоге, подобном тому, что ты подарила мне. В моем — я постоянно вожу его с собой — они не упомянуты. Это настоящее золото и настоящие драгоценные камни, а вот антиквариат ли это или искусная подделка под старину, не знаю. Постарайся все выяснить доступными тебе средствами, но никому не показывай эти изделия за пределами "Лас Флорес"… Я отдаю себе отчет в том, что задача трудна и что для ее выполнения потребуется время. Поэтому не торопись… Если надо, поезжай в Мехико и даже в Штаты, но, конечно, не одна, а с Пако. Расходы фирма оплатит. В общем, действуй, но осторожно… Знаю, что ты уже поправилась, — работа и поездки не повредят тебе. У меня все по-старому. Был очень занят и еще буду занят некоторое время. Успехов тебе и счастья, девочка. Кассету уничтожь… И последнее — кольцо с черным алмазом не входит в коллекцию. Это сувенир для тебя, а может быть — талисман. Храни его и постарайся не потерять". Письмо оборвалось. Пленка еще струилась беззвучно, но слов больше не было слышно. Инге подождала немного, вздохнула, выключила диктофон, перемотала пленку и прослушала письмо еще раз. Когда прозвучали последние слова Стива, Инге переключила диктофон на запись и, приблизив губы к крошечному окошечку микрофона, шепнула: — Спасибо. Сделаю все, что ты велишь… и буду ждать. О, если бы ты знал, Стив… Послышался едва различимый щелчок. Пленка в кассете кончилась. На следующее утро, спустившись к завтраку, Инге приоткрыла кухонную плиту и осторожно положила кассету на пылающие угли. Маленький черный параллелепипед ярко вспыхнул. Мгновение спустя от него ничего не осталось. За обедом Цвикк сказал Стиву: — Слышали, Джон, вашего президента все-таки заставили уйти. По радио только что передали — президентом стал Форд. — Следовало ожидать, — Стив старательно накладывал на тарелку салат из крабов, — скандал не удалось погасить… Стив большую часть времени снова проводил в зоне у Тибба, но по субботам встречался с Цвикком, и они обедали вместе в отеле Центрального поселка. — Дело не в уотергейтском скандале. — Цвикк, прищурившись, разглядывал на свет бокал с вином. — Никсон переоценил собственные возможности и… перестал устраивать кое-кого. Вот от него и избавились… А что касается Уотергейта… Эту грязную историю извлекли на свет и раздули лишь потому, что надо было избавиться от Никсона. Не будь Уотергейта, нашлось бы другое. У вас президентов не выбирают, их… подыскивают, выдвигают и проштамповывают. Стив усмехнулся: — Думаете, Форд подойдет лучше? — Как переходная фигура. Банкам и военно-промышленному комплексу в Белом доме нужен человек совершенно иного покроя… Но избирателей надо приучить к мысли, что приход такого человека — историческая неизбежность. После Форда в Белый дом может попасть еще один "средний" американец. В меру ограниченности, тоже наломает дров в экономике, в политике, а уж после этого там посадят "сильную личность", дабы Америка смогла "вернуть" утраченный престиж мировой сверхдержавы. Ну а теперь — после вьетнамского позора — в Белом доме нужны очень "средние" американцы… В конце обеда, за кофе, Стив сказал: — Ваши "президентские прогнозы", Мигуэль, любопытны. Но при всей уязвимости нашей выборной системы в пятьдесят втором году был избран именно Эйзенхауэр, а не Мак-карти, в котором как раз и была заинтересована верхушка. При Маккарти "холодная война" пятидесятых годов запросто могла бы стать "горячей". Вы ведь помните, как это было? — Помню, — прищурился Цвикк. — Припоминаю также, что покойный отец нашего патрона сделал все от него зависящее, чтобы именно Маккарти стал тогда хозяином Белого дома. Но военно-промышленный комплекс в те годы еще не имел такой силы, как теперь. Да и само название — "военно-промышленный комплекс" — впервые употребил Эйзенхауэр, став президентом. Он-то понимал, что к чему. Возможно, что идея создания ОТРАГа, а потом этого "филиала" здесь возникла в горячих головах именно тогда, когда "холодная война" сменилась первой оттепелью разрядки. — ОТРАГ — незаконнорожденное детище мировой войны и реваншизма. — Стив поднялся из-за стола и принялся расхаживать по столовой. — Оно было зачато, когда мировая война еще продолжалась, но уже стало ясно, что фашизмом она проиграна. Тогда и появились вклады в швейцарских банках, которые ныне питают все разновидности неофашизма… Немецкая колония в Бельгийском Конго существовала еще со времен войны, Мигуэль. Думаю, что интересы тех, кто стоит на вершине пирамиды ОТРАГа, расходятся с исконными интересами заправил военно-промышленного комплекса Америки. Цвикк, тяжело отдуваясь, раскуривал трубку. Потом сказал: — Одна шайка. Акула акуле глотку не перегрызет… Они все постоянно встречаются на собраниях, заседаниях, советах акционеров, директоров, президентов в своих виллах, клубах, масонских ложах до… "бильдербергского Олимпа" включительно. У них гораздо больше того, что объединяет, чем того, что может разделить. Исключая, конечно, раздел прибылей. — Разве реваншизм немцев не противопоставляет их Америке? Я до сих пор не могу понять, что заставило старого Фигуранкайна подчинить интересы фирмы целям и задачам ОТРАГа. — Ну, это могу вам объяснить, — проворчал Цвикк, — он немец. В свое время симпатизировал Гитлеру… — Сейчас, когда американцы пробуют кое о чем договориться с русскими, взрывчатая роль ОТРАГа, конечно, возрастет, — Стив словно размышлял вслух, — при желании его легко превратить в детонатор второй "холодной" и даже новой "горячей" мировой войны. Скромная роль подавителя освободительных тенденций в Экваториальной и Южной Африке кое-кого перестает удовлетворять. — Гм, а вам известно, кто и когда впервые начал "холодную войну" на нашей грешной планете? — поинтересовался Цвикк, вставая из-за стола и пересаживаясь на диван. — И кто первым применил выражение "холодная война"? — Смешной вопрос! Гарри Тру мен, конечно. Всего через два года после окончания Второй мировой, "горячей" войны. — А вот не смешной. — Маленькие, глубоко посаженные глазки Цвикка заискрились от удовольствия, что удалось так поймать Стива. — Ошиблись на тысячу лет. — Как это? — А так… "Холодную войну" вел еще кастильский герцог Мануэль. С маврами. Он ее описывал примерно так: война эта не очень горячая и не столь ожесточенная, чтобы говорить о жизни или смерти, это "холодная война", которая тянется долго, к миру не приводит и не украшает тех, кто ее ведет. Могу добавить: "холодную войну" довольно успешно вел во Франции Людовик XI против герцога Бургундского. Он использовал угрозы, устрашение, всякие интриги, провокации, почти не прибегая к военным действиям. Если призадуматься, в истории "холодных" и "горячих" войн есть определенная последовательность. Они довольно ритмично сменяли друг друга. Точных временных закономерностей никто, правда, не установил еще… — А их и не существует, — возразил Стив. — Любые войны — и "холодные", и "горячие" — результат злой воли одержимых жаждой власти… Но дело не в этом. Даже и не в том, что историю "холодных войн" можно растянуть на тысячелетия. Нынешняя "холодная война" — она качественно иная, чем все предыдущие, потому что в любой момент может перерасти в "горячую" — термоядерную. Вы вот упомянули о разрядке, Мигуэль. О ней говорят и пишут. А на Ближнем Востоке израильтяне воюют с арабами с тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года: кончилось во Вьетнаме, начинается в Камбодже… Ничего себе разрядка, черт побери! — Разрядка — это в целом между Западом и Востоком… Локальные войны были и будут. — Одна из локальных воин тоже легко может перерасти в мировую — термоядерную. И ОТРАГ не понадобится. Цвикк насупился: — Тогда конец… Но я все-таки верю, что человечество сумеет избежать термоядерного ада. Если бы не верил, не торчал бы тут — в этой зеленой парной бане. Дарованные мне последние месяцы прожил бы как эпикуреец. А я вот потею тут… Человек обязан делать, что может. Каждый из нас в отдельности бессилен предотвратить ядерный апокалипсис — будь то я, вы, патрон, папа римский или президент Соединенных Штатов. Ну а объединив усилия, можно добиться многого… Движение сторонников мира растет и будет продолжать расти. И это хорошо… Я верю в его потенциальную мощь. Признаюсь, оно наполняет меня большим оптимизмом, чем ваш героический замах на ОТРАГ… Мы все в одной лодке. И перспектива у нас одинаковая: или выжить всем вместе, или вместе всем утонуть. Другого не дано… Парадокс нашей эпохи состоит в том, что эгоизм стал бессмысленным. Эгоист, пытаясь спасать только себя, губит и себя, и всех, ибо все чертовски переплетено. Шанс выжить — не в индивидуальном противоатомном погребе, а на улице — в колоннах борцов за разум, за мир. Это мое кредо, Стив, но оно не исключает твердого убеждения, что на голову змеи надо наступить раньше, чем она тебя ужалит. Да-а… — При первой же оказии присоединяюсь к колоннам демонстрантов, — пообещал Стив, — буду до хрипоты кричать: "Нет — атомной бомбе!" — Ладно, не иронизируйте. Это я тоже умею… Передавайте поклон Тиббу Линстеру. — Поговорите с ним по видеоканалу, Мигуэль. Я пока остаюсь тут. — Ждете кого-то? — Шейкуну. Должен прилететь… Шейкуна появился поздним вечером. — Давай, давай, заходи, — обрадовался Стив, когда Шейкуна осторожно приоткрыл дверь веранды. — Садись и рассказывай. — Все о’кей, шеф, — хрипло сказал Шейкуна, — Гаэтано передает: у них все готово, ждут главного босса. В Роттердаме полиция опять взяла наркотики. Очень много, шеф, — Шейкуна торжествующе надул толстые губы, — очень-очень много… — Откуда? — Из Гонконга. — А кому предназначался товар? — Паоло должен знать… Он выслеживал. Я его не видел. — "Черные боссы" в Сингапуре и Гонконге проиграли очередную партию. — Еще какую! — Шейкуна хмыкнул от удовольствия. — Много потеряли, шеф. На сотни миллионов… — Не везет им последнее время. — Очень не везет, очень, — согласился Шейкуна. — Паоло хорошо работал. — Ему пора исчезнуть оттуда. — Он знает. Санчо уже сменил его… Паоло скоро будет здесь. — О’кей. Что в Лос-Анджелесе? — Эта женщина не возвратилась. Она в Москве. — Ты послал телеграмму? — Из Майами, шеф. — Ну и, наконец, Гвадалахара? — Нет, еще Нью-Йорк… — Верно, забыл. Что там? — Там много… Хасан передает: адвокат Крукс был дома у мистер Пэнки, долго был, ходили по саду, Крукс кричал, проклинал. Потом был другой человек. Хасан его знает: Касабланка был четыре года назад… Хасан сказал — шеф поймет. Хасан говорил — это совсем плохой человек, хуже Пэнки. Тот человек долго был. Мистер Пэнки в ту ночь совсем не спал. Целую ночь дома ходил, кабинет ходил, таблетка — лекарство много ел. — Интересно, — сказал Стив. — Это очень интересно, Шейкуна. Человек из Касабланки… Кажется, его звали Рунге? Хуже Пэнки… Даже не предполагал, что такое возможно… А что потом с этим человеком, Шейкуна? Ведь это было месяц назад. Шейкуна вздохнул: — Хасан не знает… Тот человек тогда улетел вертолетом. Вертолет ждал на берегу. — А мистер Пэнки? — Уезжал, приезжал. Много уезжал. Недавно в Мексике был. Сейчас в Нью-Йорке. — Ну а что в Гвадалахаре? — Нормально. Девушка Инге письмо прислала. Вот. — Шейкуна осторожно вручил Стиву маленький прямоугольный пакетик. — Кассета? — улыбнулся Стив. — Сказала — слушать надо. — Спасибо. Что еще говорила? — Говорила — все о’кей. — Как она выглядит? — О-о, очень хорошо. — Шейкуна поднял глаза к потолку. — Красивая. Очень-очень — как роза… Нет! Как райская гурия… Нет… Я не могу сказать. Посмотреть надо, босс. — Гм… Значит, она тебе понравилась? — Да… В Лондоне совсем другая была… — Это хорошо. А что говорила Мариана? — Ничего не говорила. Сказала только — пусть хранят его боги. Шефа пусть хранят. И все. Оставив Шейкуну за столом в столовой, Стив поднялся на второй этаж в свою комнату. Здесь он вставил переданную Инге кассету в диктофон, положил диктофон на журнальный столик и присел рядом. В тишине отчетливо зазвучал чистый, нежный голос Инге. Она подробно рассказывала ему о своей жизни в Гвадалахаре, о городе, Пако, Мариэле, коте Базиле, которому однажды ночью наступила на хвост… Она рассказывала обо всем, кроме Марианы и кроме своей тоски, которую Стив явственно ощущал за каждой ее фразой. — Бедная девочка, — пробормотал он, переворачивая кассету, чтобы послушать вторую половину записи. На второй половине она заговорила о его посылке, о работе. Поблагодарила за чудесный талисман с черным камнем… Я почти все узнала про эти великолепные вещи, хотя было не очень просто Пришлось искать в библиотеках и музеях Мехико и Каракаса. (Стив не мог удержать вздоха: подумать только, была так близко…) Мы ездили с Пако. Всю дорогу он очень заботился обо мне, помогал. Это очень старинные вещи. Они найдены в окрестностях Александрии в начале прошлого века. Точное местонахождение неизвестно. Некоторые авторы предполагают, что они сделаны в Александрии и входили в легендарную сокровищницу Клеопатры. Они хранились сначала в Каире, потом попали во Францию. Были похищены во время революции 1848 года. Потом долгое время упоминания о них отсутствуют. После революции в Тунисе они оказались в музее Бардо и были похищены осенью 1971 года. На этом я могла бы кончить… если бы не твой милый сюрприз. (Стив нахмурился: "Какой еще милый сюрприз?") Я даже и не подозревала о нем Все вставки ("Какие еще вставки?") были так искусны, что вначале я ничего не заметила. Потом поняла; ты хотел проверить, насколько я внимательна и умею ли отличать очень хорошие копии от старинных оригиналов. Кроме того, помог Пако. Правда, когда мы все выяснили, он очень рассердился и сказал, что сюрприз дурацкий ("Пако, конечно, Целую тебя, целую и жду. В самом конце ее голос задрожал и прервался. Стив схватил диктофон, встряхнул, но оказалось, что кончилась пленка. Некоторое время он размышлял, закусив губы. "Если бы можно было воспользоваться УЛАКом. Нет, это исключено. Тибб вчера сказал… надо еще минимум два килограмма. Два килограмма — это десять тысяч каратов прозрачных алмазов. Придется лететь самолетом — тем, которым прилетел Шейкуна. В конце концов, не так далеко. Каких-нибудь четыре тысячи километров. Пять часов полета. Когда, однако, Шейкуна был в Гвадалахаре?" Стив бегом спустился в столовую. Шейкуна спал, сидя за столом. Стив принялся трясти его. Африканец с трудом раскрыл глаза, увидев Стива, вскочил: — Что надо, шеф? — Очень важно… Когда ты был в Гвадалахаре? Шейкуна напрягся, вспоминая. Лоб его покрыла испарина. — Когда был? Когда был? Подожди, шеф. Гвадалахара… Потом — Лос-Анджелес, потом Майами, Нью-Йорк… Две недели? Нет, немного больше. Семнадцать дней прошло… Стив опустился на стул. "Семнадцать дней тому назад… За это время могло произойти что угодно. Недавний мексиканский вояж Пэнки приобретает особый, зловещий смысл…" Кажется, еще никогда в жизни Стив не чувствовал себя таким опустошенным и беспомощным, как в эти минуты. Гаэтано Пенья встречал Цезаря у трапа лайнера в аэропорту Киншасы. Когда Цезарь в сопровождении Суонга и капитана "боинга" ступил на бетон, Гаэтано приблизился, вежливо снял шляпу, назвал себя. Цезарь протянул ему руку: — Рад видеть вас. Будем знакомы. Сейчас едем в город — в отель, там поговорим. Из багажного отсека "боинга" выкатился белый лимузин. Подъехал к трапу. Цезарь сел, пригласил сесть рядом Гаэтано. Впереди устроились трое смуглых, черноволосых, в белых костюмах сафари. "Индонезийцы, — подумал Гаэтано, — парни ничего, только мелковаты". Суонг сел рядом с водителем. Капитан у трапа приложил руку к лакированному козырьку фуражки. Лимузин бесшумно и мягко тронулся с места. — Как отель? — спросил Цезарь, когда въехали в город. — Высший класс. — Гаэтано поспешно повернулся к боссу: — Сеньор еще не видел его? — Нет. Покупали без меня. — Цезарь усмехнулся. — Один из лучших в Африке. Туристы и охотники резервируют номера на полгода вперед. Сервис, комфорт, а кухня… — Гаэтано поцеловал кончики своих пальцев, — Сеньор убедится сам. Снаружи отель показался Цезарю мрачноватым. Высокий параллелепипед с темными стеклами бесчисленных окон, не пропускающими солнечных лучей. Ни балконов, ни лоджий. На крыше плоская темная кастрюля — вращающийся ресторан. Над ним, на фоне мутноватого серо-голубого неба, ажурная вязь неонов. Несмотря на полуденный час, неоны бледно вспыхивали всеми оттенками радуги — вероятно, в честь приезда хозяина. Цезарь прищурился — "Звезда экватора". Именно так он и назывался. Внутри Цезарю понравилось. Гаэтано не преувеличивал — действительно высший класс комфорта и сервиса. Цезарь вначале внимательно глядел по сторонам, не очень прислушиваясь к тому, что подобострастно бубнил директор-администратор, встретивший у входа в обширный беломраморный холл. Вскоре, однако, зарябило в глазах от никеля, бронзы, хромированного алюминия, хрусталя, полированного камня, от фонтанов, бассейнов, баров, кофейных, залов для заседаний и залов для коктейлей, от сафьяна и львиных шкур, слоновых бивней и антилопьих рогов. На третьем этаже Цезарь поблагодарил директора-администратора и, отказавшись от дальнейшего осмотра, попросил провести в отведенные ему апартаменты. К счастью, они оказались тут же, на третьем этаже. Отпуская многочисленную свиту, Цезарь сделал Гаэтано знак остаться. Втроем с Суонгом они расположились в одной из гостиных возле стола, уставленного батареей бутылок с яркими разноязычными этикетками. — Теперь рассказывайте, — обратился Цезарь к Гаэтано. Тот бросил быстрый взгляд на Суонга, занятого приготовлением коктейлей. — Рассказывайте, — повторил Цезарь. — Можете говорить абсолютно все. Доктор Суонг — мой друг и кровный брат. — Я не знал, извините, — Гаэтано поклонился, — шеф велел соблюдать предельную осторожность… Люди готовы, могут сопровождать вас, сеньор, в любую минуту куда вам будет угодно. — Где они? — Здесь, в отеле. — И сколько их? — Тридцать. — Вы, Гаэтано, тоже полетите? — Я тридцатый, сеньор. — Превосходно. Есть у вас что-нибудь новое… оттуда? — Есть новое. — Гаэтано понизил голос. — Эти шахты — их пока четыре… Они для межконтинентальных ракет. — Это надежно, Гаэтано? — Вполне, сеньор. Люди оттуда нанимали местных в Кисангани для самых тяжелых работ. Двое потом сбежали и вернулись. Успели рассказать. Правда, потом исчезли бесследно. Наверно, их убили. — Это получило огласку? — Местная газета в Кисангани пробовала писать. Редактора нашли застреленным в кабинете. Полиция заявила, что самоубийство. Больше потом не писали. — Трудно работать в такой обстановке, Гаэтано? — Не труднее, чем в других местах, сеньор. В Акапулько бывало хуже… В Кисангани мы занимаемся древесиной. Поставляем ценные сорта сюда, в Киншасу — на мебельные фабрики, и на экспорт — в ФРГ, в Бельгию, в Штаты. — Как идет дело? — Ходко. Сеньоры Цвикк и Смит довольны. — Надеюсь, и я буду доволен? — Мы постараемся, сеньор. Фридрих Вайст вначале ничего не сказал Цезарю о новом строительстве. Цезарь решил выждать. Две недели они потратили на объезд заводов, отделений, служб, секций. Цезарь не мог не признать, что порядок повсюду царил образцовый. И инженеры в конструкторских бюро и лабораториях, и рабочие ремонтных служб и заводов казались довольными: никто ни на что не жаловался. И снова, как в прошлые приезды, Вайст охотно показывал все, что интересовало Цезаря, обстоятельно и исчерпывающе отвечал на все вопросы. Казалось, никаких тайн не существовало… Однако прошло уже десять дней их совместных поездок, а о новом строительстве Вайст не упоминал. Собственно, новых объектов было много — новые заводы, поселки, три рудника, новые карьеры для добычи камня, обогатительная фабрика, строилась большая электростанция, но шахты, про которые говорил Гаэтано… Их словно не существовало. На десятый день они возвратились на базу "Z", которая теперь называлась Блюменфельд. Некогда скромный поселок разросся и весь утопал в цветах. Они были повсюду — на стенах домов и на балконах, на подоконниках и под окнами, вокруг коттеджей и на верандах, на газонах, клумбах, вдоль транспортных магистралей и пешеходных дорожек; цветы всевозможных видов, форм, расцветок и оттенков, хорошо известные Цезарю и такие, каких он не встречал даже на Цейлоне. Густые, сомкнувшиеся кроны гигантских макарангов и фикусов надежно прикрывали Блюменфельд и от экваториального солнца, и от всевидящих глаз спутников. В Блюменфельде Цезарь предполагал пробыть несколько дней. Предстояли встречи с руководителями центральных служб. Предстоял и решающий разговор с самим Вайстом. Этот разговор состоялся на второй день после возвращения в Блюменфельд. Утром, во время осмотра минералогической лаборатории, которой Вайст, по-видимому, очень гордился, один из сотрудников — грузный бородатый мужчина средних лет — упомянул об урановых рудах. Цезарь, рассеянно слушавший объяснения — после поездки к Шарку и спуска в шахту минералогия его не очень привлекала, — поинтересовался: — Уран — здесь, на полигоне? — Да, сэр, — подтвердил бородач. — Наши геофизики нащупали несколько точек, уже начата проходка шахт. Из минералогической лаборатории возвратились в управление, и Вайст пригласил Цезаря в свой кабинет. Когда они остались вдвоем, Вайст открыл сейф и достал оттуда деревянный ящичек. — Вот посмотрите, — сказал он, — наши урановые руды. Это из шахты. В деревянном ящичке лежали смоляно-черные камни с желтыми выцветами. Цезарь осторожно взял один, подбросил на ладони, взглянул на Вайста: — Много там этого? — Хорошее месторождение. Скоро начнем добывать уран. — Сколько же шахт вы проходите? — Четыре, — не моргнув глазом ответил Вайст, — но богатые руды пока вскрыла одна. — Эти шахты… они разведочные? — Разумеется, потом некоторые используем при добыче. — А еще… Есть другие шахты? Вайст отрицательно качнул головой: — Нет. Только эти. На рудниках у нас штольни, карьеры. Шахт пока четыре. Вы их можете посмотреть во время поездки на северо-восток. — Газеты недавно писали о каких-то наших шахтах… для ракет. Вайст холодно улыбнулся: — О нас постоянно пишут всякий вздор. Я уже не могу припомнить, когда тут последний раз были журналисты. Мы старательно избегаем их визитов. Недостаток информации газетчики восполняют "утками". — А как вы оцениваете общую ситуацию ОТРАГа сейчас? — Как вполне удовлетворительную, сэр, — не задумываясь ответил Вайст. — Со многими трудностями мы уже справились. Если говорить о трех главных задачах, о которых я упоминал в ваш первый приезд, то вторая решена, третья — успешно решается, это видно даже по газетным сообщениям. — В холодных, льдисто-голубых глазах Вайста мелькнуло что-то похожее на усмешку. — Ну а решение первой упирается исключительно в бюрократизм здешних властей. Все готово, согласовано, но они не подписывают, тянут, откладывают с года на год. Мы даже перестали напоминать им, тем более, что изменить наш "статус" они уже не в силах. — Рассчитывают выжать побольше, — предположил Цезарь. — Мы им уже платим больше. Но меня это не тревожит. Доходы ОТРАГа растут быстрее. Оружие в цене, его требуется все больше. Правители некоторых африканских государств торопятся вооружить свои армии современными автоматами, скорострельными пушками, ракетами. Приобрели бы и атомные бомбы, если бы было где купить. — Это отнюдь не означает, Фридрих, что нам следует переходить к производству атомных бомб и ракет. Вайст поправил перстень с черным камнем на левой руке. — Казалось бы, должна существовать мера во всем, даже в способах уничтожения себе подобных. Увы, так считают не все… За дверью кабинета послышался шум, что-то упало, кто-то крикнул пронзительно, и тотчас дверь распахнулась. На пороге появился высокий худой человек с седыми всклокоченными волосами и длинной седой бородой. Он был бос, из-под распахнутого белого халата виднелось белье. Сзади кто-то пытался оттащить незнакомца от двери, но тот вырвался и вбежал в кабинет. — Фигуранкайн, да? — громко закричал он, указывая на Цезаря пальцем. — Уведите его, — приказал Вайст преследователям, которые задержались в дверях. — Быстро! — Нет, подождите. — Цезарь поднялся с кресла. — Кто это? — Я профессор Хорнфункель, слыхали о таком? — крикнул старик в белом. — А вы — сам Фигуранкайн, да? — Это безумец, — быстро сказал Вайст. — Он убежал из психиатрической больницы. — Никакой я не безумец. Выслушайте меня, умоляю. Они держат меня взаперти после того, что случилось… — Он зарыдал. — Ну вот видите, — сказал Вайст. — Уведите его, быстро. Молодые парни в белом, по-видимому, санитары, схватили старика за руки, потащили. Он упирался, брызгал слюной, что-то кричал. В дверях кабинета все задержались. Старик уцепился за притолоку, и санитары не сразу протолкнули его. Повернув к Цезарю искаженное яростью и болью лицо, старик закричал: — Будьте все прокляты, и ты тоже — мразь! Убийцы, подонки… Один из санитаров резко и сильно ударил старика ребром ладони по шее. Старик захрипел и умолк. Голова его бессильно свесилась на грудь. Дверь кабинета захлопнулась. — Странное обращение с душевнобольным, — заметил Цезарь, покусывая губы. Вайст взволнованно прохаживался взад и вперед по кабинету. — Да-да, конечно, вы правы… Но… в этом печальном месте у них свои права и обязанности. — Он вздохнул. — Не понимаю, как ему удалось вырваться. — Много у вас таких? — Было… трое… От психических заболеваний не гарантировано ни одно человеческое сообщество, сэр. — Это действительно профессор Хорнфункель? Из Биологического центра? Вайст нахмурился: — Это он. Врачи считают его безнадежным. — Почему его не отправят к родным в Европу? — Он совершенно одинок. А отправить его в европейскую клинику я… просто не решился. Его бред… может показаться несколько странным… Вы понимаете?.. — Нет, не понимаю, — сказал Цезарь. — Я хотел бы побеседовать с ним, когда он успокоится. — Он бывает опасен, сэр. — При разговоре пусть присутствует врач, санитары. — Хорошо, — кивнул Вайст. — Вас известят, когда… его успокоят. — Чем сейчас занимаются в Биологическом центре? — Мы как раз меняем профиль работ, — сказал Вайст, снова садясь за свой стол. — По предложению нового директора центр переименовали в Антропологический. Главная задача — изучение болезней, распространенных в Экваториальной Африке, — холеры, проказы, желтой лихорадки, сонной болезни, лихорадки Денге… — Новый директор центра — кто он? — Доктор Насимура из Японии. Он специалист по инфекционным заболеваниям. Рекомендовал его нам господин Найто — президент фармацевтической компании "Грин Кросс", они производят искусственную кровь. — Я хочу побывать в… Антропологическом центре и побеседовать с доктором Насимурой, — объявил Цезарь. — Можно сделать это, например, завтра, — предложил Вайст. — Центр — в полутора часах полета от Блюменфельда. На следующее утро, когда они шли к вертолету, Вайст сказал: — К величайшему сожалению, должен сообщить, что профессор Хорнфункель скончался сегодня ночью. Я понимаю, у вас могут возникнуть сомнения… Вечером вам представят результаты вскрытия и заключение врачей. — Излишне, господин Вайст, — холодно ответил Цезарь. Насимура оказался круглолицым, розовощеким, седым толстячком, подвижным, улыбчатым, изысканно-вежливым. На вид ему было лет пятьдесят. Чем-то он напоминал Крукса в те времена, когда адвокат был помоложе. Насимура встретил их у трапа и приветствовал поясным поклоном; согнувшись пополам, он не отрывал улыбающегося взгляда от лица Цезаря. При этом концы его бровей опустились к ушам. Когда Насимура распрямился, оказалось, что его рост не превышает пяти футов, а странный изгиб бровей присущ ему постоянно, что придавало лицу выражение восторженного удивления. Он приветствовал Цезаря по-французски, но тотчас перешел на немецкий, которым владел в совершенстве, хотя слегка картавил и его немецкие "р-р" звучали очень забавно. Насимура сразу повел Цезаря и Вайста осматривать центр, который представлял собой большую строительную площадку. Цезаря сопровождали Суонг и двое индонезийцев. Гаэтано с четверкой своих парней остались у вертолета. Пока закончен был один корпус — длинное серое двухэтажное здание с лоджиями на втором этаже, но почти без окон. — Тут будут клиники инфекционных болезней, — сказал Насимура, — биохимическая и прочие лаборатории, конференц-зал, библиотека. В подвальных этажах — холодильные камеры, склад медикаментов, патолого-анатомическое отделение, морг… — А это зачем? — удивленно спросил Цезарь. Круглая розовая физиономия Насимуры озарилась ослепляющей улыбкой. Глаза совсем исчезли в добродушных складочках век. — Прошу извинить, уважаемый господин Фигуранкайн, но мы будем работать с инфекционным материалом. Опасные заболевания, даже смертельные. Летальные исходы неизбежны. Каждый случай необходимо тщательно исследовать анатомически. Продолжая улыбаться, он провел двумя пальцами черту в воздухе, совершая воображаемый разрез. — Я полагал, — заметил Цезарь, — что в основу исследований подобного рода будет положена работа с культурами микробов-возбудителей. — О, разумеется, разумеется, — закивал Насимура, — это, конечно, тоже. Однако, прежде чем переходить к культурам штаммов, сначала все необходимо проследить на живых людях. Мы не случайно назвали центр Антропологическим. — Где, в таком случае, вы возьмете больных? — О, — всплеснул руками Насимура, — за этим дело не станет… — В Африке часты инфекционные заболевания, — вмешался Вайст. — Тут и в соседних странах. Больных будет достаточно. — О да, конечно, — улыбаясь, подтвердил Насимура, — конечно, и это тоже. Морг будет соединен подземным тоннелем с крематорием. Крематорий построим вот там — за теми большими деревьями. — Он показал пальцем где. — Все большие деревья мы, по возможности, сохраняем… — Чтобы была тень, — добавил Вайст. — О да, конечно, чтобы ничего не было видно сверху. При осмотре строящихся объектов Насимура представил Цезарю нескольких сотрудников центра. Все они показались Цезарю какими-то странными, безликими, подавленными, погруженными в собственные мысли, очень далекими от всего окружающего. После окончания осмотра Насимура пригласил Цезаря и Вайста в свою временную, как он сказал, "пещеру", где находился и его рабочий кабинет. "Пещера" оказалась маленьким, уютным японским домиком с раздвижными стенами. Кабинет занимал ровно четвертую часть домика и ничем не оправдывал своего названия. Он был почти пуст, устлан плетеными татами, вдоль стен лежали круглые, расшитые шелком японские подушки, а по углам бесшумно вращались большие вентиляторы. В центре "кабинета" стоял низкий японский столик, накрытый для ленча. Перед тем как войти в "пещеру", Цезарь подозвал Суонга и шепнул несколько слов. Суонг кивнул и тотчас исчез. Снаружи возле домика остались лишь двое индонезийцев. Остальные сопровождавшие босса при осмотре строительства разошлись. Насимура с низкими поклонами пригласил Цезаря и Вайста занять места на циновках возле столика. Затем он попросил разрешения покинуть их на несколько минут, чтобы отдать необходимые распоряжения, Когда он вышел, Вайст наклонился к Цезарю и сказал: — Насимура не догадался пригласить и господина Суонга, но это легко исправить… Цезарь отрицательно качнул головой: — Нет. Суонг будет занят некоторое время. Вайст вопросительно взглянул на Цезаря, но возвратился Насимура в сопровождении молодого японца, который нес огромный поднос, уставленный множеством мисок, содержимое которых было столь же загадочно, сколь и ничтожно мало по объему. Ленч, состоявший из огромного количества экзотических кушаний, в соответствии с японским этикетом прошел за светской, ни к чему не обязывающей беседой. Пили из крошечных серебряных рюмок саке — подогретую рисовую водку, японское пиво. За кофе Цезарь вдруг заявил, что выпил бы еще коньяка… Насимура, видимо, удивился, однако позвонил в серебряный колокольчик, и через минуту на столике появились бутылка французского коньяка и три бокала. Цезарь сам налил коньяк и предложил выпить за здоровье хозяина. Насимура, крайне польщенный, провозгласил ответный тост. Вайст не спускал с Цезаря удивленного взгляда, а тот как ни в чем не бывало предложил выпить и за здоровье Вайста. Явно раздосадованному и обеспокоенному Вайсту пришлось последовать примеру Насимуры. Потом Цезарь провозгласил еще тост. Смысла его Вайст не уловил, пытаясь сообразить, что произошло с Цезарем. На этот раз Вайст только коснулся коньяка губами, но Цезарь и Насимура опорожнили свои бокалы. Бутылка почти опустела. Насимура заметно захмелел. С его лица не сходила блаженная улыбка, глазки стали масляными, а брови изогнулись к ушам еще сильнее. По-видимому, захмелел и Цезарь. Он расстегнул воротник рубашки и, обмахиваясь веером, который ему дал Насимура, глядел на японца с явным одобрением. — Мне нравится у вас, — сказал он, наклоняясь в сторону Насимуры, — и вы мне нравитесь, профессор. Я люблю Восток, вашу страну, ваше умение трудиться, традиции самурайского духа… "Что он говорит?" — подумал Вайст, теряясь все больше. Не переставая улыбаться, Насимура развел пухлыми ручками: — К несчастью, самурайский дух выветривается в нашей стране. Молодежь не хочет следовать традициям. — Ну а вы, господин Насимура? Вы, конечно, воевали. Читаю в ваших глазах непреклонность истинного самурая. Вайст кашлянул: — Извините, босс, если хотите сегодня посмотреть шахту… — К черту все шахты. — Цезарь махнул рукой. — Я сказал, мне тут нравится. Вы десять дней таскали меня по джунглям. Дайте отдохнуть хоть немного в хорошем месте с приятным человеком. Не хочу сейчас никуда ехать. Ну так что, Насимура, вы ведь самурай, правда? — Благодарю вас. На войне я всегда старался соблюдать самурайский кодекс чести… — А где вы воевали? Расскажите о себе, Насимура. Я хотел бы получше узнать вас. Антропологический центр — это очень важно. Не так ли, Вайст? Тут нужен человек твердый, очень твердый. — Если вам угодно, я готов рассказать о себе… — Насимура поклонился, почти коснувшись лбом края стола. "Глупец, — подумал Вайст. — Какой глупец! Ну, пусть свершится то, что, по-видимому, должно было свершиться…" — Я весь внимание, — заверил Цезарь. — Благодарю вас. Мне довелось воевать на Филиппинах, потом в Маньчжурии… Я изучал медицину в Осаке. Моя диссертация… — Насимура вдруг рассмеялся, — впрочем, это неважно. — Нет-нет, Насимура-сан, не скромничайте. — Цезарь разлил остатки коньяка по бокалам. — Мне все интересно. Говорите. — Благодарю вас. Я сначала занимался… ядами. Их воздействием на организм человека. Существуют яды, которые после смерти невозможно распознать. Но яд это яд… Многие очень дороги. Пользоваться ими не всегда удобно. Бактерии гораздо лучше. Их можно приготовить неограниченное количество. Можно вводить в организм с водой, пищей, даже распылять в воздухе. Человек вдохнет их, например, и через неделю начинается заболевание, похожее на воспаление легких. Исход — смертельный. — Вам удалось вывести такие бактерии, Насимура? — Удалось. — И вы их опробовали? — Конечно. На филиппинцах. — Но ведь ждать целую неделю — это долго. Насимура рассмеялся: — Есть разные способы, глубокоуважаемый господин Фигуранкайн. Мне, например, известно более сорока способов умерщвления человека так, чтобы сам факт смерти не вызвал подозрений, что смерть насильственная. Это целое искусство, уверяю вас. — Не сомневаюсь. Выпьем… за умение. Они вдвоем чокнулись и выпили. Вайст окончательно убедился, что ему отведена лишь роль наблюдателя. — Чем же еще вам пришлось заниматься, самурай Насимура? — О-о… Спасибо! Очень многим. Я, например, разработал план заражения чумой филиппинского острова Лейте. Мы вырастили пятнадцать тонн зачумленных блох. Их должны были сбросить с самолетов, но… — Операция не удалась? Почему? — Наши войска успели захватить Лейте раньше. — А блохи? Насимура вздохнул: — Пришлось уничтожить. Часть мы, правда, испробовали на военнопленных. Лагерь потом пришлось уничтожить. — Много их там было? — Блох? — Нет, пленных. — Несколько тысяч. — Профессор, конечно, преувеличивает, — не выдержал Вайст. — Извините, — обиделся Насимура. — Я ученый. Оперирую только фактами. Подобные эксперименты осуществлялись неоднократно. Также в Маньчжурии. И в лагерях германского рейха. А военнопленные — они ведь все равно подлежали уничтожению. — Вы правы, Насимура, — кивнул Цезарь. — Кстати, Маньчжурия… Чем там пришлось заниматься? — О-о, в Маньчжурии я имел счастье служить под началом незабвенного генерала Сиро Исии. — В отряде семьсот тридцать один? — Вы слышали? — В масляных глазках Насимуры мелькнуло что-то похожее на испуг. — Я же говорил, люблю Японию, — усмехнулся Цезарь. — Поэтому знаю о ней больше, чем многие. И постоянно стремлюсь узнать еще больше. — Да, я слышал, — сказал Насимура. — Вы не только большой бизнесмен, вы тоже большой ученый, господин Фигуранкайн. — Но мы с вами трудимся в противоположных научных направлениях, Насимура-сан. Однако вернемся в Маньчжурию… — Да, вернемся. — Лицо Насимуры снова озарилось прежней улыбкой. — Генерал Исии поручил мне очень интересные исследования — воздействие холода на человеческий организм… — Эксперименты с холодом? Как же это осуществлялось? — О-о, очень просто… Человека раздевают догола и помещают в морозильную камеру со специальными окнами. Наблюдения фиксируются также на кинопленку… Зимой в Маньчжурии сильные морозы. Опыты по обмораживанию можно проводить прямо на свежем воздухе. Можно использовать переохлажденную воду со льдом. Способов много… — Однако не это было вашей главной задачей в Маньчжурии? — Не это, нет… Потом приехал Иосимура, и я передал ему секцию холода. Он сейчас один из ведущих экспертов по проблеме выносливости человека в условиях холода — ученый с мировым именем. — А сами вы? — Я тогда сосредоточился на эпидемиологии… Мне удалось разработать технологию высушивания бактерий чумы и способ их хранения в сухом виде. Мы вывели штамм чумной бактерии, по вирулентности в шестьдесят раз превосходящий обычную. Представляете?.. Занимались еще бактериями тифа, холеры, сибирской язвы. Это очень хорошо для заражения колодцев, рек, пастбищ. К концу войны только чумных бактерий у меня имелось около ста килограммов. Я думаю, при идеальных условиях их хватило бы для уничтожения всего человечества… — Простите, я оставлю вас ненадолго, — сказал Вайст, поднимаясь. — А мы сейчас все двинемся отсюда, — кивнул Цезарь. — У меня последний вопрос к профессору: кожу с живых людей вам приходилось сдирать? — Кожу? — опешил Насимура. — Как это? Не понимаю. — Это очень просто. Надрезают полосками и сдирают по одной. Можно начинать с груди, можно со спины. Голова Насимуры ушла в плечи, он молча глядел на Цезаря широко раскрытыми глазами. — Так приходилось или нет? — Н-нет… — Странно… Но это существенно меняет дело… Пожалуй, вы не подойдете мне… Нам с ним не подойдете. — Цезарь кивнул на Вайста, который продолжал молча стоять рядом. — Определенно не подойдете, профессор Насимура… Просто не знаю, что с вами делать. Может, передать вас русским, как военного преступника? Они наверняка разыскивают вас… — Но позвольте, — начал Насимура, — если это шутка… — Теперь помолчите, — прервал Цезарь. — Это не шутка. И вы не шутили… Так ведь? — Но я… — Помолчите. Вы здесь действительно не подходите. Даже здесь… И нигде… — Господин директор Вайст! — Насимура перешел на крик. Вайст холодно пожал плечами: — Здесь всем распоряжается господин Фигуранкайн. Я лишь один из его служащих. — О боги… — простонал Насимура. — Пожалуй, мы сделаем так, — сказал Цезарь. — Вы много экспериментировали на живых людях, профессор. Попробуем поэкспериментировать на вас. Интересно проверить, сохранилось ли в вас хоть что-нибудь человеческое. Это потребует времени… Поэтому я вынужден ограничить вашу свободу… Суонг! Наружная стена кабинета отодвинулась, пропустив Суонга и троих индонезийцев. Вайст бросил взгляд наружу и убедился, что домик окружен людьми Цезаря. — Возьмите его, Суонг, — сказал Цезарь, указывая на Насимуру, — и пусть ваши люди с него не спускают глаз. Ом поедет с нами… Насимура, которого уже подняли из-за стола, пробормотал несколько слов по-японски. — Ну, разумеется, — ответил Цезарь. — Если бы вы могли знать! Если бы могли знать, вы, конечно, отравили бы меня сегодня. Вам ведь известно сорок способов… Насимура бросил на Цезаря яростный взгляд, но промолчал. — Идемте, Фридрих, — сказал Цезарь, — надо возвращаться в Блюменфельд. Назначьте здесь кого-нибудь вместо него… — Строительство продолжать? — спросил Вайст, глядя вслед Насимуре, которого уводили люди Суонга. — Продолжайте, кроме крематория. Руководителя центра я подыщу сам и пришлю вам… — Понял… Но у нас еще найдется время побывать сегодня на ближайшей шахте. — Оставим на мой следующий приезд. Сегодня вечером я покидаю полигон. — Так точно. — В случае необходимости обращайтесь теперь прямо ко мне… Минуя Нью-Йорк. — Понял. Благодарю. — Чуть не забыл. — Цезарь взял Вайста под руку. — В этот приезд я не видел милого шутника Шварца. Что с ним? — У него был диплом пилота. Я предложил включить его в состав первой группы кандидатов. Он уехал. Больше ничего не знаю. И еще… В свое время вы спрашивали меня о Герберте Люце. Помните? — Конечно. — Именно он оба раза отбирал кандидатов в пилоты. У него было распоряжение мистера Пэнки. — Да, я знаю… — Цезарь нахмурился. — Эти люди к вам больше не вернутся. — Понял. — Надеюсь, вы не очень сердитесь на меня за сегодняшнее, Фридрих? Вайст взглянул прямо в глаза Цезарю: — Я не обладаю подобным правом, сэр. Я всего лишь служащий вашей "империи". Вечером на аэродроме, когда Цезарь в сопровождении Вайста подошел к трапу "боинга", навстречу быстро спустился Гаэтано. — Он отравился, сеньор… — На темных щеках Гаэтано подрагивали желваки. — Кто? — не понял Цезарь. — Японец. У него был яд в перстне. Отравился, как только мы увели его в самолет. Я виноват… Недосмотрел… Цезарь взглянул на Вайста. — Единственное человеческое качество, которое в нем еще тлело, — страх… — Как поступить, если его станут разыскивать — родственники или… господин Найто? — спросил Вайст, покусывая губы. — Это дело вашей совести, Фридрих… Впрочем, мне почему-то кажется, что его никто не станет разыскивать… Как вы думаете, почему он уехал из Японии и носил с собой мгновенно действующий яд?.. Они прилетели в Гвадалахару к рассвету, Цвикк остался в аэропорту завершить необходимые формальности, Стив, Тео и Шейкуна бегом отправились на поиски автомашины. Площадь перед зданием аэровокзала была пуста. За углом шофер единственного такси сладко спал в кабине старенькой "тойоты", положив голову на руль. Его растолкали. — Нам в город, быстро, — сказал Стив. Шофер — красноносый пожилой мексиканец с темным и мохнатым заростом на давно небритых щеках и уныло выдвинутой вперед нижней губой — долго сопел, потягивался, вздыхал, потом так же долго заводил свою видавшую виды "старушку". Вначале она никак не хотела заводиться, но в конце концов мотор чихнул, закудахтал, и они потихоньку тронулись с 1места. Полусонный водитель явно не торопился — стрелка спидометра подрагивала между двадцатью и тридцатью милями. Стив не выдержал — легонько толкнул шофера в широкую спину: — Амиго, мы спешим. Если хочешь спать, ложись в багажник. Сами поведем твой "кадиллак", а приедем — разбудим. — Вам куда надо? — хрипло спросил шофер, не увеличивая скорости и не поворачивая головы. Стив назвал адрес виллы "Лас Флорес". Такси затормозило и остановилось. — Туда не проедем, — сказал шофер и выключил мотор. — Это еще почему? — Там вчера что-то случилось… Большой взрыв был. Полиция все оцепила, никого не пускает. — Где взрыв, на какой улице? — Не знаю, я там не был. Стекла в половине города вылетели. Давайте лучше в отель отвезу. Стив стиснул зубы: — Нам туда надо. Только туда. Поезжай сколько можно… — Туда не поеду. — Шофер снял с руля руки и скрестил на груди. — Шейкуна, — обратился Стив к африканцу, невозмутимо восседавшему рядом с шофером, — уговори! Шейкуна молча положил огромную левую ладонь на плечо шофера, а правую сжал в кулак и поднес к его носу. Шофер дернулся, но Шейкуна держал крепко. Шофер искоса бросил взгляд на своего соседа и, видимо, решил, что лучше не спорить. — Ладно, повезу, — пробормотал он плаксивым тоном, — с полицией вы разбираться будете… — Не тревожься, — сказал Стив. — Поезжай, только быстрей… Сам он, как ни старался, не мог заставить себя успокоиться с того момента, как прослушал письмо Инге. Теперь же, узнав о взрыве, с трудом сдерживал бившую его изнутри дрожь. Ощущение несчастья нарастало, как лавина… Взрыв, конечно, там… Значит… Он до боли сжал зубы, чтобы не застонать. Машина покатилась быстрее. Шофер давил на акселератор, время от времени поглядывая на Шейкуну. Золотая кайма солнечного диска обозначилась над зубчатой цепью Восточных гор, когда такси, свернув с пустынной авениды Мариано Отеро, остановилось перед полосатым шлагбаумом, перегородившим боковую улицу. К ним подошел полицейский: — Проезд закрыт, сеньоры. Возвращайтесь на авениду Лас Торрес. Стив торопливо выбрался из машины. — Я здесь живу… Мне необходимо… — Вам придется обратиться к комиссару. Два квартала за углом налево. А здесь сейчас никого нет. Люди эвакуированы, опасаемся новых взрывов. — Вилла "Лас Флорес"… в четырех кварталах отсюда. — Стив с трудом перевел дыхание. — Может быть, вы знаете?.. Полицейский внимательно взглянул на него: — Очень сожалею… Именно там, сеньор… Вам необходимо пройти к комиссару. Я провожу… К вечеру все стало ясно. Бригады спасателей добрались до полузаваленных подвалов, и работы прекратили. Пожарные машины, краны и бульдозеры длинной вереницей потянулись прочь от груды камней, черневшей на месте виллы "Лас Флорес". Под развалинами нашли Пако, Мариэлю и кота Базиля. Они были мертвы. Инге и старая Мариана исчезли бесследно. Быстро темнело. Стив курил, сидя на цоколе снесенной взрывом ограды. Рядом шелестели шаги. Проплывали золотистые искры сигар. По улице шли люди. Взрослые вели и несли детей. Жители возвращались в свои дома. Они шли, тихо переговариваясь, и замолкали, проходя мимо места, где раньше стояла "Лас Флорес". Стив подумал о том, что многие дома вокруг — дома этих людей — тоже сильно пострадали. Есть раненые… Надо будет помочь… В сущности, виноват он — он один… И он обязан искупить свою вину перед этими людьми. Потом он вдруг вспомнил о фатальных драгоценностях… Если они и не исчезли, искать их в этой куче камня, стекла и обугленного дерева, конечно, бесполезно. Да и к чему они теперь… Совсем близко послышались тяжелые шаги, треск стекла под подошвами. Кто-то подошел в темноте: — Мистер Смит? Стив поднял голову: — Я… — Вот поглядите. Вспыхнул яркий луч света от карманного фонаря. Осветил покореженный кусок жести с остатками белых букв и цифр. — Номер той машины. Взрывом забросило на соседнюю улицу. Это уже кое-что! Номер американский. Попробуем узнать, когда они пересекли границу. "А, это комиссар… Он еще рассчитывает поймать кого-то. Чудак…" — Мистер Смит, вы поняли? Это номер той машины, начиненной взрывчаткой. Ночью ее подогнали близко, а на рассвете направили на дом. Скорее всего, по радио… — Тут были ворота, комиссар, — сказал Стив, поднимаясь. — Вы говорили, что взрыв произошел возле самого дома. — Ворота могли ночью открыть, "Да, конечно, — думал Стив, — ворота они могли оставить открытыми, когда уводили Инге. Но куда девалась Мариана? И почему Пако ничего не услышал? И собаки…" — Собаки? — повторил он вслух. — Что, простите? — не понял комиссар. — Нет, ничего особенного. На вилле были собаки… — Собаки? Гм, странно… Вчера мы не видели ни одной. Сегодня тоже… Вчера под развалинами стойла нашли полуобгоревших коз, кур. Я видел останки голубей, раздавленного попугая, несколько раненых кошек. Не знаю, отсюда или из соседних домов… Их забрали в ветеринарную лечебницу. А собак не попадалось. "Впрочем, и Инге не вспоминала о них, — подумал Стив. — Кто теперь скажет… Может, их уже давно здесь не было… Почему я думаю об этом? Разве в собаках дело…" Над Атлантическим океаном "боинг" Цезаря резко снизился. Запакованное в пластиковый мешок тело Насимуры с привязанным к нему грузом сбросили из багажного отсека через люк. "Боинг" снова набрал заданную высоту и взял курс на Манаус. Первым, кого Цезарь увидел в холле отеля "Хилтон" в Манаусе, был Мигуэль Цвикк. Вид Цвикка не обещал хороших новостей. — Ну, что у нас плохого, Мигуэль? — спросил Цезарь, подходя и протягивая руку. — Не обрадую, патрон. — Цвикк вздохнул, вяло отвечая на рукопожатие. Узнав, что произошло в Гвадалахаре, Цезарь долго молчал, покусывая пальцы. — А эта женщина, которая исчезла, кто она такая? — спросил он наконец. — Понятия не имею, но он теперь сходит с ума… — Вы оставили его там? — Там, вместе с его людьми. — Это может оказаться ловушкой. — Может… Он не хотел ничего слушать. А я не мог больше ждать. — Цвикк тяжело вздохнул. — Плохо… Он был мне так нужен… — Летите к нему в Гвадалахару, патрон. Я расстался с ним вчера, а вы можете увидеться завтра. Вероятно, он еще там. В Гвадалахаре Стива уже не оказалось. В управлении полиции Суонгу сообщили, что мистер Смит покинул город тотчас после похорон обитателей виллы "Лас Флорес". Ни одна подпольная террористическая группа не объявила о причастности к взрыву, и, если действительно имело место похищение, похитители выжидали. Следствие велось своим чередом, но, как сказал комиссар, "похвастаться полиции пока нечем". Все это Суонг передал Цезарю вместе с пачкой местных газет. Газеты подробно писали о взрыве, его последствиях и беспомощности полиции. — Стив, конечно, начал свое собственное расследование, — предположил Цезарь, — но где теперь его искать? В международном аэропорту Гватемалы Рунге и его спутника встретили двое — оба высокие, молодые, смуглолицые, с черными усиками, оба в одинаковых белых костюмах, черных очках и широкополых белых шляпах. Рунге окинул встречавших мрачным взглядом и, не говоря ни слова, прошел вперед. Остальные молча последовали за ним. Минуя паспортный контроль, они прошли через служебный выход и сели в черный "крайслер" с дипломатическим номером. Один из встречавших — он сел за руль — повернулся, к Рунге: — Девчонка в "Гватемала Палас", экселенсио. Ехать прямо туда? — Вы что, не нашли более подходящего места? — Ее поместили туда вчера. Открылось нечто новое, экселенсио. — Вы оба идиоты, — процедил сквозь зубы Рунге. — Зачем вам понадобилось взрывать виллу? — Это не мы… Мы взяли девчонку вечером. Взяли так тихо, что никто не слышал. А взрыв был под утро. Узнав, что взорвана именно эта вилла, мы сразу драпанули оттуда. — И вы не знаете, чьих это рук дело? — Понятия не имеем, экселенсио… Мы не рискнули там оставаться. Взрыв поднял на ноги всю полицию. Мы едва успели проскочить гватемальскую границу. — Что она сказала? — Девчонка? Почти ничего. — Я правильно понял? Вы за неделю не сумели разговорить ее. Забыли, как это делается? — Мы ничего не забыли, экселенсио. Все шло нормально… Но она сказала, что ее зовут Инге Рюйе… — Ну и что? — Рюйе, экселенсио. Она — дочь покойного Герберта Люца Рюйе. — Та-ак… И что она сказала еще? — Важного ничего… Но у нее оказался… перстень… этот… как у вас. — Что такое? Что вам померещилось, кретины? — Не померещилось, экселенсио. Вы сами сможете убедиться. Мы поняли, что это за перстень, когда принялись за ее ногти… После этого пришлось поместить ее в "Гватемала Палас" до вашего приезда. — Надеюсь, вы не оставили ее там одну? — Как можно, экселенсио? — Тогда побыстрей туда. На бульваре Президентов возле "Гватемала Палас" стояла толпа людей. Рунге заметил несколько полицейских "виллисов", белую машину с красным крестом. У входа в отель маячил полицейский. — А ну узнай, что там такое, — приказал Рунге своему молчаливому спутнику. Тот возвратился через минуту: — Ничего особенного. Кто-то выбросился из окна. Видите, открыто — на двенадцатом этаже. — Карамба! — вырвалось у водителя. — Она? — быстро спросил Рунге. — Выходите. Нельзя, чтобы ее увезли. Они вчетвером быстро направились к санитарной машине, в которую уже вкатывали носилки, покрытые белой простыней, Рунге шагал впереди. — Подождите, — обратился он к врачу, который стоял возле машины. — Эта женщина. Я ее знаю… Не увозите… — Но она мертвая, сеньор. — Слушайте, что вам говорят. Мы заберем тело в посольство. Вот, смотрите. — Рунге показал врачу документ. Подошел полицейский. Глянул на документ Рунге. Почесал за ухом. — Пусть забирают, — сказал врачу и добавил совсем тихо: — С этими лучше не связываться. Носилки снова выкатили наружу. Спутники Рунге подхватили их. — Несите пока в отель, — приказал Рунге. — Оттуда позвоним, чтобы прислали спецмашину. Толпа, окружившая их, медленно расступалась. Рунге шел последним. Какая-то нищая индианка потянула его за рукав: — Сеньор… — Отвяжись, — отмахнулся он. Она не отпустила. — Сеньор… Он резко повернулся, и тогда она ударила его ножом в живот. Он закричал, согнулся, стал оседать на асфальт. Толпа шарахнулась, оттеснив людей с носилками к входу в отель. Спасти американца не удалось. Нож оказался отравленным. Старуха индианка в суматохе скрылась. — Пришло время расставить последние акценты, Цезарь, — многозначительно начал Пэнки. — Ты, вероятно, уже догадался, дорогой мой, что мы создавали ОТРАГ не только для того, чтобы снабжать оружием Преторию и ее друзей… — Последнее время мы неплохо зарабатываем на этом, — заметил Цезарь. — Верно… Дела "империи" пошли лучше, несмотря на потрясения, которые пришлось пережить. — Пошли лучше, благодаря вам, Алоиз. — Не без этого. — Фиолетовые губы Пэнки искривились подобием улыбки. — Цены на золото и нефть растут… "Империя" снова утвердилась на своих фундаментах. Но не все складывается как надо, Цезарь. Меня беспокоят Шарк и этот черномазый Линстер… Деньги на них уходят — отдачи нет. — Линстер зависит от результатов работ Шарка. — А сам сидит сложа руки? Он еще не вооружил корабли. — Сейчас главное, чтобы они снова могли летать… — Что толку, пока они безоружны. Нужны боевые корабли, а не "летучие голландцы". Нет, Линстер с его упрямством мне перестает нравиться. — Дайте алмазы, Алоиз. Линстер покажет, чего он стоит. — Алмазы… Закупить столько, сколько ему надо, сейчас невозможно… А Шарк… — Шарку, конечно, нелегко… Ему мешают… — Мешают! Но мы его вооружили. У него есть чем отбиться… Он тоже дьявольски упрям… Можно было дать ему не только оружие, но и охрану. Он сам не захотел. Пусть выкручивается… — В чем у него главная заминка? Пэнки прикрыл глаза. — Главная — в алмазах. Ищет на дне свой "алмазный слой" и не может найти. — Пусть начинает добычу из кимберлитов. — Не хочет. Считает пустой тратой времени… — Надо его заставить, Алоиз. — Заставь своего Линстера вооружить УЛАКи! Шарк так же упрям, как и Линстер. Ничего нет хуже гениев… Мы, однако, ушли в сторону от главного, Цезарь. Главное сейчас — ОТРАГ. Пора переходить к решающей операции… — Что вы имеете в виду? — Сейчас объясню… Пэнки выдвинул ящик стола, достал коричневый пузырек с таблетками, потом запустил руку подальше, пошарил и извлек черную коробочку — кубик, в каких ювелиры хранят кольца. Он начал было открывать черный кубик, но раздумал, отставил его в сторону и принялся вытряхивать из пузырька на ладонь таблетки. Цезарь поднялся с кресла, подошел к окну кабинета. Внизу в обрамлении многоэтажных зданий лежал зелено-желто-коричневый прямоугольник Центрального парка. На дорожках сквозь поредевшую листву видны были дети, разноцветные детские коляски. Неяркое осеннее солнце превратило в золото стекла домов по восточной стороне Пятой авеню. Вдали над северными кварталами Манхэттена висели тяжелые, сизо-черные тучи. "Почему мне так чужд этот город? — думал Цезарь. — Я же родился здесь. Эта страна — моя родина, но, попадая сюда, я каждый раз считаю дни до отъезда. Вот и сейчас… Какое облегчение приносит мысль, что завтра улетаю, что впереди Канди, потом Ява, где ждет встреча с доктором Хионгом. Наша работа с ним… Нет, я не выдержал бы, если бы пришлось провести жизнь в этом кабинете, как Алоиз, делая вид, что управляешь отсюда миром…" — Иди же сюда, Цезарь, — позвал Пэнки, справившись с таблетками. Он сидел выпрямившись в своем кресле президента-исполнителя главного банка "империи" — высокий, худой, торжественный, положив высохшую руку на черную коробочку-кубик. "Что он еще придумал? — размышлял Цезарь, подходя к столу и присаживаясь в кресло напротив. — У него такой вид, словно намеревается осчастливить меня". — Я рад, Цезарь, что ты увлекся делами наших полигонов, отдаешь им столько времени, энергии. Именно это позволило мне сосредоточиться на других задачах… Недавно тут был с визитом Вайст. Он с большой похвалой отзывался о новом руководителе Антропологического центра, которого ты прислал… Как его? — Доктор Суонг. — Жаль, что азиат… Но, в конце концов, разница небольшая — японец, индонезиец… Важно, чтобы занимался настоящим делом. — Конечно, Алоиз. Настоящее дело — главное… — Оно еще впереди… Но уже скоро… Теперь скоро… — Пэнки опять прикрыл глаза в говорил совсем тихо, словно размышляя вслух. — Мы думали дублировать главную операцию кораблями Линстера… Такие корабли могли бы осуществить ее и целиком… Но, понимаешь, Цезарь, я все более не доверяю Линстеру. Если бы его можно было заменить… Как, по-твоему, не водит ли этот черномазый нас за нос? — Пэнки приоткрыл глаза и устремил немигающий взгляд на Цезаря. — В отличие от Шарка он осуществил то, что обещал, — Цезарь пожал плечами, — его УЛАКи могут летать… — Я не об этом… Отказы от полетов. Они смахивают на саботаж… — Вздор! — Хорошо… Оставим пока. На чем мы остановились? Да, Вайст… Работы, которые он начал… Дурацкая болтовня о разрядке долго не продлится. Но после подписи, которую американский президент по глупости оставил прошлым летом в Хельсинки, многие стали слишком доверчивыми… С нового года президент в Штатах будет новый. К сожалению, среди кандидатов не вижу человека, способного поставить надежный заслон коммунизму. Придется ждать еще минимум четыре года… Поэтому ОТРАГ… — Пэнки проглотил еще таблетку. — В ближайшие недели у Вайста начнет работать фабрика по производству обогащенного урана. — Для нашей атомной электростанции? — Да, но не только… Когда пустим электростанцию, сможем получать плутоний, пригодный для производства ядерного оружия. ОТРАГ станет шестым обладателем водородной бомбы на Земле.[14] — Хотите торговать водородными бомбами, Алоиз? — Не иронизируй. Водородная бомба ОТРАГа станет оружием устрашения… — И ОТРАГ начнет оспаривать мировое господство у американцев и русских? — ОТРАГ создавался немцами, Цезарь. Прежде всего немцами. Ты забыл, что твой отец был немцем. И ты — немец, как он, как я, как Вайст и другие. — Может, вам это покажется странным, Алоиз, но меньше всего я чувствую себя немцем, впрочем, и американцем тоже… Я слишком долго прожил на Востоке. Цейлон, Индонезия, даже Индия и Бирма мне ближе, чем Европа и обе Америки. — Ты говоришь кощунственные вещи, Цезарь. — У нас с вами откровенный разговор. Я сказал, как думаю. А вот относительно ядерных амбиций ОТРАГа — я категорически против. В мире уже накоплено чудовищное количество ядерного оружия, и дай бог, чтобы оно никогда не было пущено в ход. Мы создали в центре Африки бронированный кулак огромной силы. Зачем превращать его в ядерный? И уж во всяком случае, замахиваясь на такое превращение, следовало посоветоваться со мной, узнать мнение наших самых доверенных акционеров. Хорошо еще, что все только в зародыше. Не поздно остановить лавину… Задумайтесь, Алоиз, вам-то зачем такое? Пэнки сгорбился и прикрыл глаза рукой. Они долго сидели молча. Цезарь почти с состраданием глядел на этого старого, больного человека. Что заставляет его двигаться по пути зла, бесполезной жестокости, бессмысленной ненависти? Корыстолюбие? Нет, он живет достаточно скромно. Жажда власти — тоже нет, он все время остается в тени. Тщеславие? Едва ли, оно предпочитает яркий свет. Месть — стремление во что бы то ни стало разрушить восстановленное? Но он не успеет насладиться плодами — ему просто не дожить… Тогда что же? — Боже мой, Цезарь, — тихо произнес Пэнки, не поднимая головы. — Ты ничего не понял… Ничего… Если бы ты знал, какой удар наносишь… Последние годы я работал… за тебя и… для тебя, Цезарь. Я видел в тебе… — он с трудом перевел дыхание, — продолжателя… да, продолжателя… и немца. — Не расстраивайтесь, Алоиз, — Цезарь попытался усмехнуться. — Право, не стоит. Мы не раз спорили с вами о деталях… — Это не деталь, Цезарь… — Не расстраивайтесь. Время терпит. Мы поговорим еще… Поторгуемся… Может, и сойдемся на производстве каких-нибудь ядерных мини-бомб или атомных пистолетов. Пэнки не глядя протянул руку, нащупал черную коробочку-кубик и закинул ее в ящик стола. — Прощай, Цезарь, не жди… Я посижу немного, передохну. Цезарь кивнул, вышел в приемную. Его телохранители поднялись навстречу. Яйцеголовый секретарь встал, почтительно поклонился. Уже садясь в машину, Цезарь подумал, что придется отложить отъезд. Завтра он вызовет в Нью-Йорк Мигуэля Цвикка. Через две недели Америка выбирает очередного президента. В главном банке "империи" тоже будет новый президент-исполнитель… Цезарь предложит его кандидатуру на годовом собрании совета "империи". Пэнки останется консультантом с хорошим окладом и пенсией… Консультант — это все-таки не президент-исполнитель… А сегодня надо еще телефонировать Райе, предупредить, чтобы пока не ждала. После ухода Цезаря Пэнки долго сидел неподвижно, подперев лоб ладонями. Потом распрямился, тяжело вздохнул, протянул руку к видеофону. На экране появился яйцеголовый секретарь. — Зайдите, — коротко приказал Пэнки. Секретарь тотчас очутился в кабинете, почтительно наклонил голову, ожидая новых приказаний. — Сядьте. Секретарь сел, вынул блокнот, приготовился. — Не надо записывать. Кто возглавляет адвокатское бюро Феликса Крукса после его смерти? — Сын — Феликс Крукс-младший. — Там хранится завещание нашего босса. — Возможно, сэр. — Я сказал: там — Да, сэр. Когда секретарь вышел, Пэнки снова подпер голову руками. Прошептал чуть слышно: — Ты сам виноват, Цезарь… Другого выхода нет… Что-то похожее на стон вырвалось из его впалой груди. |
||
|