"История Мурочки" - читать интересную книгу автора (Шиль Софья Николаевна)

XVI Беда

Мурочка уже вторую неделю жила в мезонине у Дольниковых.

Внизу были больные. Сначала заболело горло у Ника, на другое утро захворал и Дима. Приехал врач, осмотрел их, покачал головой, спросил: «Есть ли еще дети?» Сказали: «Одна девочка». — «Перевести ее куда-нибудь». Мурочка была уже в постели. Ее одели, не дали проститься с братьями, увели наверх. Кстати за брали все её вещи и скрипку. Наверху тоже все всполошились при виде таких поздних гостей. Но Мурочке хотелось спать, и она тут же уснула на диване у тети Лизы.

Утром она с удивлением увидела, что находится на новом месте. Кутик спал у неё в ногах, свернувшись клубочком.

У мальчиков был дифтерит. Всякие сношения с нижней квартирой были запрещены.

Особенно сильно болел Дима. Доктор, хмурый и озабоченный, сказал отцу:

— Младший-то ваш останется жив, ну, а за этого я не ручаюсь.

Какими-то путями дошли эти слова до мезонина. Мурочка всплеснула руками, зарыдала и бросилась на диван лицом вниз.

— Успокойся, Мурочка, — говорила Аня. Она бросила шить на машинке и села к девочке на диван. — Еще, Бог даст, выздоровеет.

— Аня, Аня! — говорила Мурочка. — А мы то… А я-то… как ссорилась с ним и как терпеть его не могла! Да, очень часто терпеть не могла! Вот! А теперь, если он умрет, даже прощенья нельзя попросить. И еще на той неделе мы подрались и я его при-би-и-ла…

— Да, — сказала Марья Васильевна. — У Димы крутой нрав, надо правду сказать, но и ты, Мурочка, бедовая! Вас не разберешь, кто зачинщик, а ссоры-то каждый день, каждый день! Вот мои росли, право, ничего такого не было. А у вас война постоянно.

«Он меня обижает», — подумала про себя Мурочка, но даже думать об этом было теперь грешно. Она поскорее оттолкнула воспоминание о прежних обидах и стала только жалеть, жалеть Диму.

Когда Гриша вечером пришел с урока, он в темной комнате подсел к Мурочке. Она ни за что не хотела идти туда, где у стола сидели все и работали при свете лампы.

Гриша подсел к ней и стал тихонько говорить:

— Знаете, Мурочка, у южных славян есть обычай: можно побрататься с чужим человеком. Например, был приятель, и вот мы с ним поменялись крестами и стали братьями и говорим друг другу «ты». Хотите, будемте тоже так? Вот у вас и будет лишний брат. Хотите?

Как мечтала Мурочка раньше о том, чтобы иметь такого брата! Но теперь она поняла, что это вместо Димы он хочет быть её братом. Значит, и он и все другие уверены, что Дима должен умереть!

Она помотала головой и снова уткнулась лицом в мокрый платок.

Но Гриша снял с шеи маленький крестик на черном старом шнурке и положил его в руку Мурочки.

— Ну, где твой крест, давай, сестричка, — сказал он.

Мурочка машинально вытащила из-за ворота тоненькую серебряную цепочку и подала ее Грише.

— Ай-ай! — сказал Гриша. — Какой я стал теперь богатый! Да ты, пожалуй, моего крестика и надеть не захочешь. Твой красивый, с эмалью, а мой-то совсем простой, на шнурочке.

Но Мурочка живо надела на себя Гришин крест и улыбнулась, почувствовав, как холодный крестик скользнул по её груди.

— Что же, значит, — брат и сестра? Поцелуемся.

Сначала было неловко говорить Грише «ты». Особенно при всех, но никто не обращал внимания на нее, и она была ужасно рада, и каждый раз краснела от удовольствия, называя своего нового брата «ты».

Медленно шло время. Все ждали, что-то будет.

Мурочка играла на скрипке, когда услышала за собою в передней голос Аннушки. Марья Васильевна быстро вскочила, выпроводила Аннушку в сени и стала с нею говорить через щелку в двери.

И Мурочка подбежала.

— Что, что, Аннушка?

— Ах ты, светик наш, Машенька, — сказала Аннушка всхлипывая. — Смиловалась Царица небесная. На поправку дело пошло.

— На поправку? — вскричала Мурочка и радостно засмеялась.

— Слава Богу! — проговорила Марья Васильевна.

— Что же, Аннушка, они встали?

— Куды! их и ноги почитай не держат. Лежат — и все тут. Да худые такие, желтые, как упокойнички.

— Уходи, уходи, Аннушка! — сказала Марья Васильевна. — Еще заразу занесешь.

Аннушка обиделась ужасно.

— И вы туды же! Кака така зараза? Божья воля — и все тут. Што я, поганая, прости Господи?

Но Марья Васильевна уже притворила дверь и защелкнула задвижку.