"История Мурочки" - читать интересную книгу автора (Шиль Софья Николаевна)

XI Свадьба в доме

У Тропининых царило необыкновенное оживление: тетя Варя выходила замуж. Свадьба должна была состояться после Пасхи, на Красную Горку. Будущий муж Варвары Степановны, Алексей Алексеевич, был человек веселый, большой балагур и шутник, и очень полюбил детей.

Мурочка скоро привязалась к нему и всегда бежала к нему навстречу, как только заслышит его голос. Он всегда что-нибудь привозил детям: игрушек, книг, лакомств. Ник любил его главным образом за лакомства, а Мурочка — за его веселый нрав и немножко тоже за книги. Она теперь страстно полюбила чтение.

В доме было так шумно и весело, как никогда не бывало. Тетя Варя ходила сияющая от счастья, стала такая веселая и ласковая со всеми. Агнеса Петровна, которая за это время успела сердечно привязаться к семье Дольниковых, предложила тете Варе отдать шить все приданое в мезонин. Марья Васильевна очень обрадовалась такому хорошему заработку, и у них закипела работа. Часто Аня и Марья Васильевна сходили вниз и советовались с тетей Варей и Агнесой Петровной, какую сделать отделку, не переменить ли выкройку.

По воскресеньям собирались гости, пели и танцевали. Тетя Варя много раз приглашала Дольниковых, но Марья Васильевна благодарила и отказывалась: у неё не было хорошего платья. Елизавета Васильевна из последних своих денег сшила платья Ане и Леле, и обе молодые девушки вместе с братом явились однажды, смущенный и застенчивые.

Навстречу им выбежала Мурочка, довольная, веселая, звонко поцеловала их, товарищески пожала руку Грише и повела всех в гостиную. Но девицы так смутились в незнакомом обществе, что попросили тихонько Мурочку проводить их к Агнесе Петровне.

Мурочка и Агнеса Петровна занимали хорошенькую комнату, оклеенную розовыми обоями.

— Как у вас хорошо! — сказала Леля, оглядывая белые кровати, стол у окна, где занималась Мурочка, и рабочий столик Агнесы Петровны с зеркальцем над ним.

— Ну, сядем, сядем на диван, — сказала Мурочка. И они уселись рядышком на большом диване; и Мурочка стала рассказывать.

Она говорила, как любит Агнесу Петровну, как приятно у неё учиться, как хорошо сама она выучилась говорить по-немецки и теперь уже учится французскому языку.

— А тети Вари жалко, — сказала Мурочка. — Она строгая, я прежде ужасно боялась её. А теперь привыкла, и даже странно подумать, как мы будем жить без нее. Ведь она учила нас всех музыке. И поем мы с нею.

— Что же вы поете?

— Да хором все больше. Я ужасно люблю, например, «В темном лесе» или еще «Был у Христа Младенца сад»…

Леля погладила Мурочку по головке.

— Какая у вас славная коса.

Мурочка засмеялась и взяла в руку свою косичку, аккуратно заплетенную и завязанную голубой ленточкой.

— Не длинная, — сказала она, — только до пояса. — И потом, обернувшись с живостью к Ане, она заговорила:

— Ну, что Гриша? все еще сердится на Диму? Я боялась, что он не придет с вами.

— Гриша сказал, что он идет к вам, а не к Диме.

— Значит, еще сердится! Скажите, ему, ми лая Анечка, чтобы он простил ему. Знаете, он с нами совсем другой стал. И Агнеса Петровна тоже замечает. А Гриша такой справедливый, такой добрый сам, он должен смягчиться.

Пришла Агнеса Петровна. Аня и Леля стали ее целовать.

— Ну, ну, вы все румяна на моих щеках сотрете! — пошутила она. — Покажитесь. Какие вы сегодня нарядные.

Молодые девушки, смеясь, поворачивались в ту и другую сторону, чтоб показать свои новые серые платья, а Агнеса Петровна с Мурочкой разглядывали и хвалили.

— Ваша мама — мастерица, у неё золотые руки, — сказала Агнеса Петровна. — Вот, Мурочка, учись быть такой дельной и искусной, как «фрау Дольников».

— Что же это девицы забились в угол? — послышался веселый голос, и в комнату вошел Алексей Алексеевич, а за ним тетя Варя. — Танцевать! Танцевать!

Леля и Аня застенчиво вышли в гостиную и остановились в дверях. Аню сейчас же пригласил студент, а Мурочка взяла за руку Лелю и сказала умоляющим голосом:

— Душечка Леля! возьмите меня за даму, будьте кавалером. А то меня никто не возьмет.

Агнеса Петровна села за рояль играть кадриль, и все стали танцевать, а Николай Степанович стоял в дверях со своим товарищем по службе и весело улыбался.

— Что же вы не танцуете? — спросил он Гришу, сидевшего за роялем в уголке.

— He умею, — сказал он вспыхнув.

— Выучим, выучим! — воскликнула Агнеса Петровна, быстро играя наизусть кадриль. — Молодой человек должен танцевать.

Ник тем временем вертелся в кухне у Аннушки и пробовал по ломтику от всякой: закуски, которую она резала к чаю; заслышав музыку, он побежал в гостиную.

Не хватало только Димы. Но Дима стыдился показаться на глаза Грише и сидел у себя в темной комнате без дела и не знал, куда ему деваться. И он сидел в темноте и с тоскою прислушивался к веселым голосам и смеху; слышал, как прошли мимо его двери Гриша и его сестры, потом заиграли на рояле и стали танцевать. А он сидел и сидел один. Ник забежал к нему в комнату, но не разглядел его в темноте, сидящего неподвижно, и убежал к гостям. Но вот музыка замолкла. Чьи-то шаги направляются к его комнате.

Мурочка, взяв Гришу за руку, с горячей мольбой смотрела ему в глаза и говорила:

— Гриша! будьте добры, смягчитесь. Смягчитесь, Гриша! Он такой несчастный, я знаю. Все время он мучится. И я знаю, — сегодня он не выйдет к нам, если вы не простите его.

Гриша смотрел на тоненькую девочку с большой косой, на её милое круглое личико, на эти просящие глаза, и смягчился.

— Ради вас прощаю, — сказал он шутливо. — Только ради вас, Мурочка. Ну, где же он? Ведите меня к нему.

Мурочка, вся сияющая, повела Гришу в комнату братьев.

— Дима, ты здесь? — тихонько спросила она, озираясь в темноте.

Но Дима, заслышав их, притаил дыхание и не откликался.

— Он здесь, я знаю, — прошептала Мурочка и, возбужденно и тихо смеясь, толкнула Гришу. — Идите, идите… Дима! тебя кто-то видеть хочет, — крикнула она и убежала смеясь.

Гриша задел за стул, но уже глаза его привыкли к темноте, и он хорошо различал неподвижно сидевшего на кровати Диму. Он осторожно, боясь опрокинуть что-нибудь, подошел к Диме и положил ему руку на плечо, как тогда.

А Дима уже порывисто и страстно плакал.

И Гриша сказал:

— Сестра твоя сказала мне, что ты переменился. Я очень рад это слышать, Дмитрий.

Дима бросился ему на шею.

— Я не стою… не стою, чтобы ты простил меня! Ведь я сам себя презирал все время, сам себя презирал!

— Ну, теперь будет все по-новому, все будет по-новому, — говорил Гриша, обнимая его.

А в гостиной дружно пели хором «Гоп, мои гречаники!..» и тетя Варя была запевалой, потому что голос у нее был такой красивый и звучный.