"Тень всадника" - читать интересную книгу автора (Гладилин Анатолий)

II. КОРОЛЬ КАРЛ XIV

Башенные часы на дворцовой площади пробили десять раз. Метель гуляла по улицам Стокгольма, стуча в закрытые ставни темных окон. Законопослушные шведы рано ложатся спать, а может, вообще не просыпаются в эту пору полярных ночей. Зачем вставать, одеваться, когда не успеешь нос высунуть на улицу, как опять стемнело? Лишь в кабинете короля Карла Четырнадцатого ярко горели свечи. Патрульный жандарм остановился у засыпанной снегом конной статуи Густава-Адольфа, отдал честь крупу лошади и устало подумал: "Кому нужен ночной дозор, когда сейчас ни одной собаки в городе не встретишь?" Однако, увидев на фронтоне дворца три освещенных квадрата, солдат взбодрился: "Наш добрый король еще работает!" - и продолжил свой путь, минуя стороной свежие сугробы.

Вообще-то жандарм мог смело вернуться в казарму, снять обледеневшие сапоги и греть у печи замерзшие ноги. Под вой метели, налетевшей с просторов Балтики, все живое в объединенном королевстве Швеции и Норвегии посапывало, посвистывало, причмокивало, похрюкивало, давило сон. Забились в чащу, в берлоги, в подземные гроты волки, лешие, медведи, росомахи, тролли и тролльчихи, гномы и белоснежки. Ничто не нарушало покой мирной страны. Дураков нет нарушать его в такую погоду. И если был кто-то, замышлявший недоброе против доброго короля, то ночной страж все равно бы его не обнаружил, ибо в данный момент злодей не прятался в сугробах, скалах и берлогах, а сидел в королевской приемной.

Барон Рапп не услышал боя башенных часов, окна приемной выходили во внутренний двор, но часы с длинным медным маятником в полированном шкафчике из светлого дерева, стоявшие рядом с флигель-адъютантом справа от дверей кабинета, повторили десять ударов. Барон Рапп криво усмехнулся. Точность - вежливость королей! Ему было назначено на девять. Впрочем, барон Рапп тут же стер усмешку со своего лица и тревожно глянул на адъютанта. Бывший французский гвардеец застыл в наполеоновской позе, скрестив руки на груди, и, кажется, ничего не заметил.

Метель за стенами дворца была слабым отголоском той бури, что бушевала в душе барона Раппа. Стараясь успокоиться, он следил за мерным движением медного маятника, но мысли барона метались от одной крайности к другой. Он знал, что получает неожиданное повышение, затем его и вызвали в Стокгольм. Утром во дворце с ним отечески беседовал Государственный секретарь граф Платтен. В тридцать лет занять одну из ключевых должностей в Норвегии - какая блистательная карьера! И все же не приходят на аудиенцию к монарху, заткнув за пояс под мундиром кинжал. Довольно странная манера благодарить за королевскую милость. До сих пор барон Рапп не решил, что ему делать: с почтением выслушать благую весть и откланяться, броситься на Короля с кинжалом или, войдя в кабинет, молча вонзить холодное лезвие в свое сердце. Разбитое сердце.

Ну кто мог подумать! Как хорошо день начинался. После беседы с графом Платтеном барон Рапп примчался домой поделиться новостью со своей женой. Красавица Диса надула губы. Разве угодишь женщине? Опять в Норвегию? Меня оставляешь в Стокгольме? Барон доказывал, что в Тронхейме Диса умрет от скуки, в Стокгольме привычная ей светская жизнь. В Тронхейме у барона масса работы, с Дисой придется снимать дом, лишние расходы. Барон хотел как лучше. В ответ слезы, скандал, выяснение отношений. Разве женщину переубедишь? Я о семье забочусь, работаю не покладая рук, видишь, дослужился до... И вдруг холодный надменный взгляд и убийственные слова:

- Это ты дослужился? Ты бы до конца своих дней бегал на посылках у Хаммерфильда, если бы я не выпросила для тебя вице-губернаторство, обслуживая Его Величество за "шведским столом"!

"Шведский стол"! В придворных кругах шептались о королевских забавах. Швеция слишком маленькая страна, чтоб хранить тайны. Более того, дамы рвались наперегонки к "шведскому столу", в укромный охотничий домик Карла Четырнадцатого. Злые языки, не стесняясь, сообщали, каким образом предприимчивые красотки добывают королевскую благосклонность своим рогатым супругам.

И вот выяснилось: главная фаворитка - жена барона Раппа, гордая, нежная, неприступная Диса. Воистину мужья узнают последними.

...Удачливых соперников вызывали на дуэль. Но не бывает дуэлей с королем, королевским расположением принято гордиться. Графа Ферзена толпа растерзала на дворцовой площади, заподозрив его в убийстве наследного принца. Теперь граф Ферзен - легенда страны, ибо шведы узнали, что он был любовником французской королевы Марии Антуанетты. Любовником, а не обслуживал ее за "шведским столом"! Все так, но войны в Европе кончились, время тридцатилетних генералов миновало, должностей мало, а сколько кругом жадных ртов? Чтобы проявить себя, надо прорваться наверх, но Хаммерфильда обойдешь только королевским указом. Король гасконский мужлан, а Диса позволяла ему то, на что барон даже намекать не осмеливался. Кинжал! Месть за опозоренное имя. И сразу заколоться самому, чтобы избежать публичной казни. "Дорогой мой, не натвори глупостей, - сказала Диса. Мы уедем в Норвегию, и все забудется". Уедем в Норвегию! Значит, она все-таки его любит... А если король ее не отпустит? Как воспротивиться высочайшей воле?

От этих мыслей у барона кружилась голова. Невероятным усилием он удерживал на своем лице маску исполнительного чиновника. Чиновника? Да. Но не льстивого придворного, готового на все и позволяющего жене позволять... Часы пробили четверть. Где же хваленая королевская вежливость?

Когда он вошел в кабинет, король в военном мундире без погон стоял у окна, повернувшись к барону спиной. Удобный момент подкрасться и выхватить кинжал. Барон замер у дверей. Текли мгновения, превращаясь в минуты. Король что-то рассматривал на площади. Наконец король отклеился от окна и очень мрачно взглянул на барона:

- Докладывайте!

Разумеется. Конечно. Существовал порядок: вызванные из провинций чиновники докладывали королю о положении на местах.

Барон, подойдя к столу, докладывал. На столе, поверх других бумаг, лежала папка с надписью: "Досье барона Раппа". Французское нововведение, нынче на всех составлялись досье, барон тоже составлял на своих подчиненных... Король кружил по кабинету, иногда присаживаясь на свое кресло, напротив барона. Мрачно слушал. И чудилось барону, что король не сводит глаз с его пояса, словно видит под кителем кинжал. Один раз поправил барона:

- Вашему департаменту выделено не сто двадцать тысяч крон, а сто двадцать пять тысяч.

"Каждую мелочь он помнит", - подивился барон и продолжал.

Король опять его прервал.

- Сто двадцать пять тысяч крон не мелочь.

"Да он читает мои мысли", - подумал барон.

"Читаю", - светилось в глазах короля.

Барон замешкался, его речь потеряла плавный ход. Раз король все знает...

- Достаточно, - сказал король, - остальное мне известно. Король откинулся на спинку кресла и хмуро уставился на досье. Открыл папку. Захлопнул.

- Расскажите мне о Хаммерфильде. Он ладит с депутатами стортинга?

"Не натвори глупостей", - вспомнил барон слова Дисы и внутренне мобилизовался. Доклад о Хаммерфильде был им отрепетирован заранее.

- Граф Хаммерфильд строгий, сведущий начальник, с ним приятно работать, но...

И снова длинная рулада комплиментов, с вкрапленными, как бы случайно, ядовитыми "но". Интуиция чиновника подсказывала барону Раппу, что король еще не принял решения, может, поэтому и был таким мрачным, и все теперь зависит от искусства барона запускать свои отравленные стрелы. Не переборщить! Образцовый чиновник обязан трепетно любить начальство, каким бы оно ни было.

Однако король разгадал его игру:

- Откровенно говоря, я не понял, насколько граф Хаммерфильд соответствует должности. Понял, что ваши отношения не сложились, что он вас топит.

"Ваше Величество, если вы меня видите насквозь..." - хотел сказать барон, но не сказал. И так было ясно: видит! И барон опустил глаза.

- Вам не мешает эта штука, слева под ремнем? - услышал он вкрадчивый голос.

Барон вытащил кинжал и осторожно, держа в ладони лезвие, положил его на стол. "Вот и решилась моя судьба!"

- Ваше Величество, я не помышлял об убийстве...

- Меня уже дважды убивали, - заметил король, наверно, вспомнив какие-то эпизоды из своего военного прошлого.

- ...я желал сам покончить с собой...

- ...оставив баронессу без средств, в долгах и маленького Густава без отца?

Их взгляды перекрестились. Барон почувствовал, что этот властный человек без возраста, точнее, остановивший свои годы где-то между сорока и пятьюдесятью, обладает мощным силовым полем. Он может сломать любого. Зачем тогда упрекать слабых женщин?

- Договоримся: никогда никому не рассказывайте про кинжал.

Король спрятал кинжал в ящик стола, но мрачность с его лица не исчезла.

"Решает, как со мной поступить, - подумал барон. - Тюрьма, ссылка, отставка. Или..." Затеплилась надежда.

Король прочел и это. Неожиданно в его взгляде промелькнула боль.

- Садитесь, барон. Придвиньте кресло. Я заставил вас ждать в приемной. Не нарочно. Я изучал ваше досье. Я не знал, понимаете, не знал, что вы записались добровольцем в русскую армию и в тринадцатом году сражались под Лейпцигом в дивизии, откомандированной в мои войска. Ну, что теперь делать?

Как будто снежный заряд пробил окно и белая пелена залепила глаза барона. Он беззвучно выговаривал бессвязные фразы: "Я боготворил вас, маршал Бернадот. Вы подъехали на белом коне в фиолетовой гусарской куртке с золотыми шнурами и сказали перед строем: "Солдаты! Наполеоновские пушки отстрелялись, порох кончился. Вперед, в атаку! Вы вернетесь со славой домой!" Пруссаки гнали под картечь полки... Вы не давали приказ наступать, вы выбирали момент. Великий маршал Бернадот умел беречь жизнь своих солдат... Я видел вас потом в гуще боя. На белом коне в фиолетово-золотистой куртке... Яркая мишень для французских гренадеров. Я подумал: "Если маршал не боится смерти, будь как он". Но лучше бы мне тогда погибнуть. Погибнуть, сохранив честь и иллюзии молодости. Что теперь делать? Вы же специально стояли ко мне спиной, проверяя намерения жалкого заговорщика..." - поток беззвучных, бессвязных слов, которые король прекрасно понимал.

- Иногда мне тоже кажется: лучше бы меня убили под Лейпцигом, - услышал барон ровный, спокойный голос. - Вы полагаете, мне было легко воевать против французской армии, где я прошел службу от солдата до маршала? Император посчитал меня изменником. В своих письмах со Святой Елены он повторял; "Бернадот ознакомил англичан и русских со всеми секретами нашей военной стратегии". Не я изменил Императору, разум изменил Наполеону. Поход на Москву чистое безумие. Оголенные на тысячи километров тылы! Тем не менее, особенно после смерти Императора (неужели его отравили на Святой Елене?), я чувствую тяжесть в груди.

И спала белая пелена. Если король говорит о самом сокровенном, значит, барона Раппа простили, более того, барону доверяют.

- В каком чине вы оставили русскую армию?

- Низший офицерский чин, Ваше Величество. Прапорщик.

Король скривил губы:

- Есть ли награды?

- Всего лишь одна. Георгиевский крест.

Король шлепнул ладонью по столу. Глаза его вспыхнули. И уже барон без труда прочел в них: "Какой же ты осел, братец! Что ж ты раньше мне не сказал?"

- Вот чего мне не хватало в вашем досье! В Швеции всего пять офицеров имеют Георгиевский крест. В русской армии Георгиевский крест так просто не давали.

...Позже, значительно позже, барон осознал второй смысл фразы, спасительной для его самолюбия.

Король встал, прошелся по кабинету, опять опустился в кресло.

Глаза в глаза.

"Сейчас он скажет: "Я ни одну женщину не принуждал". И это будет сущая правда", - подумал барон.

Глаза в глаза.

Король помолчал, покачал головой:

- Барон Рапп, жизнь неисправимая злодейка. Мы ждем от нее справедливости, а справедливости не бывает. Вы получаете высокое назначение. В ваших руках окажутся судьбы многих людей. Вы будете стремиться все делать по справедливости. Постарайтесь хотя бы причинять как можно меньше зла.

Глаза в глаза.

- В Тронхейм обязательно возьмите с собой баронессу и сына. Все наладится, все забудется. Поверьте мне - все забывается. Ou presque.

И на прощание, как удар кинжалом:

- Кого надо точно забыть, так это фрекен Элеонору. Если баронесса узнает...

"Ого, - подумал барон, пятясь к дверям и почтительно кланяясь. - Какая у короля информация! Небось Хаммерфильд строчил донос..."

* * *

Граф Хаммерфильд не строчил доносы. Он информировал. Он умел анализировать ситуацию, за что король его весьма ценил. И никогда бы молодой Рапп не перескочил через седую голову Хаммерфильда, если бы граф, несколько увлекшись, не начал поставлять сведения русскому императору Александру Первому. В беседах с русским послом король почувствовал, что тот как-то слишком осведомлен. Поручил проверить возможные источники. Король предполагал: русский двор информирует не любитель-самоучка, а человек, поднаторевший в этом деле. Ниточка размоталась и привела в Тронхейм. Служба перехватила образец эпистолярного стиля Хаммерфильда. И вот, когда барон покинул кабинет, король достал из ящика стола искусно вскрытый конверт и перечитал избранные места.

"Разговоры о том, что шведская аристократия противится вступлению Швеции и Норвегии в Священный союз под эгидой Вашего Императорского Величества дипломатическая болтовня. Даже в правительстве существует мнение, что Россия надежный гарант безопасности страны. В действительности лишь король и его ближайшее окружение резко выступают против этой идеи. Карл Четырнадцатый видит для Швеции и Норвегии особый путь, путь нейтралитета... король не верит в прочность монархии Бурбонов... Суть внешнеполитической доктрины Карла Четырнадцатого такова: "У России и Англии разные интересы. Франция возродится (свергнув Бурбонов!), и опять начнется военный передел Европы. Если мы примем участие в этой сваре, европейские гиганты будут воевать друг с другом до последнего шведского солдата. Нам нельзя ни с кем ссориться, нам надо держаться от всех в сторонке". ...Пацифистские статьи в шведских газетах инспирированы и поощряются королевским двором. Фраза, так возмутившая Ваше Императорское Величество: "Если бы шведская армия сражалась под Бородино, у нас бы не осталось ни одного батальона", - не журналистская шалость, а скрытая цитата из недавней речи Карла Четырнадцатого в сейме. Вы правы, любой человек, произнесший такие слова, был бы воспринят шведским офицерством как трус. Но их произнес прославленный наполеоновский маршал и они произвели соответствующее впечатление. Карл Четырнадцатый очень популярен. Его литографические портреты висят в каждом шведском доме. В народе его называют "добрым королем" или "республиканцем на троне". Отмена королевских балов, королевской охоты, пышных дворцовых празднеств, которые так раздражали при Густаве Шестом и опустошали казну, - импонирует простому люду При Карле Четырнадцатом удалось сбалансировать государственный бюджет. Шведы говорят: "Наконец мы живем по средствам." В этих условиях русской партии в Швеции не имеет смысла проявлять активность (Норвегия вообще не в счет), слишком высок авторитет короля... О "шведском столе" я вам докладывал - альковные забавы, известные лишь узкому кругу. Для нас, право, было бы лучше, если бы Карл Четырнадцатый уделял побольше внимания дамам, однако он, подражая Бонапарту, вникает во все детали государственного правления... Почему королева Дезидерия вот уже двенадцатый год живет в Париже - загадка... Наследный принц Оскар целиком находится под влиянием отца. Сможет ли переезд королевы Дезидерии в Стокгольм изменить положение и в какую сторону? Нижайший совет Вашему Императорскому Величеству: запросите русскую агентуру во Франции..."

"Не деньги, честолюбие - главный мотив предательства, - подумал король. Канцелярская крыса наслаждается тем, что дает советы Императору Александру". Король по личному опыту знал: русский царь не терпит советчиков. Вернее, выслушивает их и поступает наоборот. Что делать с письмом? "Франция возродится, свергнув Бурбонов!" (подчеркнуто) - зловредный донос. Но положительной информации там больше. О популярности короля пусть доносят его враги.

Вошел флигель-адъютант. Король протянул ему кинжал. Говорил по-французски:

- Спасибо, Жан-Люк. У тебя зоркий глаз.

На "ты". Высшее проявление доверия. У Жан-Люка глаза были не только зоркие (ведь он предупредил, перед тем как впустить барона в кабинет: "Нервничает и что-то прячет под мундиром"), но и все понимающие.

Немой вопрос.

- Барон Рапп не опасен, - отмахнулся король. - Будет служить верой и правдой. Ожидаю, что будет исправно сообщать мне про графа Хаммерфильда, а это важно.

Немой вопрос.

- Граф, как мы с тобой и полагали, русский шпион. Убрать? На русское золото царь найдет другого. Хаммерфильд теперь под нашим контролем. Быть в курсе шпионской информации - великое преимущество. Да, возьми письмо и отдай Друо. Он знает, как его запечатать и вернуть в секретный багаж русского фельдъегеря. Фельдъегерь еще болен? Что за манера у лесных разбойников глушить человека по голове! И это в нашей тихой Швеции... Пора навести порядок на дорогах, я подпишу указ.

Часы на дворцовой площади пробили полночь. Король вздохнул:

- Ты же не уйдешь спать, пока я работаю... Ладно, на сегодня все. Отдыхай. И прикажи принести мне в спальню кубок вина.

В спальне, медленно раздеваясь, отхлебывая из кубка и расслабляясь, король подводил итог прошедшему дню. С графом Платтеном они подробно обсудили проект медицинских и социальных реформ, включая такие детали, как открытие родильных домов, детских приютов, помощь бедным вдовам и инвалидам войны. Государственный секретарь обещал, что министерства подготовят проект к весне, и тогда вынесем его на утверждение в Государственный совет. Надо обязать законом, чтоб в отдаленные сельские дистрикты посылали компетентных врачей. "Ваше Величество, вы слишком большое внимание уделяете мелочам", - заметил граф Платтен. "Нет мелочей, когда речь идет о здоровье нации", - ответил король. Граф Платтен, естественно, донесет эту реплику до парламента, и там она произведет благоприятный эффект... Только ли до парламента? "Для нас было бы лучше, если бы Карл Четырнадцатый уделял побольше внимание дамам", - вспомнилась строчка из письма Хаммерфильда. Тот же словесный оборот... Хаммерфильд вот уж год не был в Стокгольме, а в его письме много тонких наблюдений. "Подражает Бонапарту..." Действительно, люблю, чтоб в кабинете горели сотни свечей, принимаю визитеров в мундире без погон, откидываюсь на спинку кресла... Информация к Хаммерфильду поступает из дворца. Кто? Логично заподозрить графа Платтена, однако Государственный секретарь - самый преданный мне человек в правительстве. Проверено. Значит, на него искусно наводят тень. Письмо Хаммерфильда слишком уважительно ко мне. Значит, берут в расчет, что письмо может быть перехвачено. Умно. Слишком умно для чиновника в Норвегии. Почерк другой школы, той, которую еще Жозеф Фуше впервые назвал Системой. А ты думал, что, посадив тебя на шведский трон, Император и Фуше не внедрят здесь своих шпионов? Тогда все сходится. Хаммерфильд не предатель, просто после отречения Наполеона он продолжает служить Системе. А ты строишь свою Систему, свою тайную полицию, во главе которой Жан-Люк и Друо. Достойный ученик Фуше... Кто у кого учится? Кто поручил революционным комитетам во всей Франции выявлять врагов и сообщать их имена в Бюро общего надзора полиции? Революция использовала рвение фанатиков. Фуше систематизировал революционный эксперимент и из дилетантов сделал профессионалов. У Фуше люди опытнее, и они связаны с английской и русской агентурой. Кроме того, не забывай...

Король не забывал. Поставив кубок на ночной столик, он заходил по спальне, как по кабинету, взад-вперед.

Противник сильнее. Копии доноса Хаммерфильда попадут в Париж, Вену и Лондон. Как? А как он сам узнавал о содержании писем Императора со Святой Елены? Система! Конечно, фраза о Бурбонах шокирует. Но в европейских столицах нейтралитет Швеции предпочтительнее, чем союз с Россией. Значит, примут как меньшее зло. Далее. Назначение вице-губернатором Норвегии барона Раппа, человека, награжденного русским орденом, польстит царю. Надо будет несколько раз громко сказать про Георгиевский крест, чтоб быстрее дошло до Александра. Назначение барона Раппа обрадует норвежский стортинг. Там вообще с трудом терпят диктат шведских чиновников. Властного Хаммерфильда в Норвегии побаиваются. По сравнению с ним барон выглядит слабой фигурой. Разумеется, понижение Хаммерфильда в должности встревожит Санкт-Петербург и Париж. Фуше точно что-то заподозрит. Завтра вечером у короля "шведский стол". Намекнуть фрекен Кристине на примере Дисы, как король умеет благодарить своих фавориток. Альковные сплетни обгоняют шпионские депеши. И Фуше утихомирится. Ему не привыкать к тому, что дамы добывают благосклонность на императорском или королевском ложе... Между прочим, никто из дам не удостоился чести побывать в постели Карла Четырнадцатого. Забавы в охотничьем домике - другое дело. Супружеское ложе королевы Дезидерии девственно чисто. "Почему королева Дезидерия вот уже двенадцатый год живет в Париже? Загадка..." Загадка даже для Системы? Действительно, почему? У короля были какие-то идеи по этому поводу, впрочем, довольно смутные...

Ладно, на сегодня хватит. Утомительный выдался денек.

Король осушил кубок до дна и задул свечу.

Ворочаясь на широком ложе (пора, пора устроить "шведский стол"!), король медленно отходил ко сну. Возникало лицо Дисы, ее глаза... "Я бы вас любила, Ваше Величество". Он понял, что она хотела сказать, он не знал тогда про службу барона Раппа в его армии, тогда бы связь с Дисой автоматически отпадала, маршал Бернадот берег своих солдат... "Я бы вас любила, Ваше Величество". Признание смелой, достойной женщины. Для нее "шведский стол" был приключением, не изменой мужу - попыткой изменить свою судьбу. И Диса, не колеблясь, отправилась бы за ним в изгнание, даже на Святой Елене была бы счастлива, ибо там могла бы ему доказать, что ей важны не королевские почести... "Desole, ma belle, y меня жена в Париже". Ответил, как отрубил. Иначе бы у нее остались иллюзии. Утраченные иллюзии приносят страдания. Зачем? Его неприятно удивило, когда баронесса попросила продвинуть Раппа в должности, от Дисы он этого не ожидал. Подумал: "И она, как все, цинична и расчетлива". Теперь в темноте, увидев ее глаза, король догадался: она нарочно так сделала! Раз он отверг ее любовь, пусть думает, что и она, как все, цинична и расчетлива... Жена в Париже. Дезидерия. Дезире Клери, невеста генерала Бонапарта, от которой Наполеон отказался, влюбившись в Жозефину. Как замысловато все перепуталось. Почему она не приезжает в Швецию? Стокгольм - не остров Святой Елены... Впрочем, она пишет ему милые письма, рассказывает парижские новости со шпильками в адрес мадам Рекамье... Не забыла? Нет, что-то другое. Двенадцать лет тому назад Дезире Клери спала с ним, здесь, во дворце. Исправно исполняла супружеские обязанности. И он, маршал Бернадот, тогда еще наследный принц Швеции, чувствовал, что для нее это - исполнение обязанностей. Никаких вольностей. Очень благопристойно, благонравно, как религиозный обряд, как будто за ними наблюдала вся Швеция.

Король засмеялся. Легкий, освобождающий смех. Он смеялся не над Дезире Клери - к супруге отношение самое почтительное! - над собой. Опять произошло смещение во времени. Он вспомнил, что Фуше давно уже не министр внутренних дел, Луи Восемнадцатый не принял услуг первого полицейского Франции, не простил ему, что тот голосовал в Конвенте за казнь Луи Шестнадцатого, и сослал Фуше на Адриатику. Лишиться поддержки создателя Системы? Воистину Бурбоны - самоубийцы, их прогонят из Франции. Если бы сейчас Фуше попросился на службу к Карлу Четырнадцатому, король взвесил бы все "за" и "против", трижды бы подумал, что разумнее: иметь под боком опасного союзника или держать в отдалении коварного противника?

Вот так сама жизнь постепенно убирала его врагов. Король мог спать спокойно.

* * *

Дом оптового торговца Гюнтера Олафссона настолько пропах соленой рыбой, что Кристине казалось, будто запах преследует ее и здесь, в карете, что она принесла его с собой, он впитался в ее шелковое платье и лисью шубу. Чушь! Ведь она вылила на себя полфлакона французской туалетной воды. Когда-то этот запах, проникающий в дом из амбара, где Олафссон хранил товар, был для Кристины символом достатка, благополучия - сорокалетний Олафссон взял ее в жены бесприданницей. Все изменилось после бала в городской ратуше: с Кристиной танцевал адъютант Его Величества, на молодую красавицу обратили внимание высокие особы.

- Куда ты собралась? - проворчал Гюнтер, тасуя колоду карт, хотя прекрасно знал куда - она предупредила мужа заранее.

- Баронесса Рапп прислала за мной карету, - кротко ответила Кристина, и это было то, что Олафссон хотел услышать, вернее, чтоб услышали его партнеры по карточной игре: булочник, мясник, портной. До полуночи они будут резаться в карты, пить дешевую местную водку, курить трубки и брюзжать про рост цен. Их, почтенных буржуа Стокгольма, раз в год приглашали с семьями на бал в городскую ратушу. Но попасть в дом к баронессе Рапп они даже мечтать не могли. Как повезло жене Олафссона!

...Карета плавно покачивалась на мягких рессорах. Кучер на облучке, закутанный в черный плащ, не понукал лошадей, они сами неслись в темноту ночи, по хорошо известной им дороге, оставив далеко позади уличные фонари и постылый дом Олафссона, пропахший соленой рыбой. Впервые сев в карету, Кристина сожалела, что она не сделала круг по городским площадям: пусть бы все увидели ее, дочь бедного скорняка из Мальме, в аристократическом экипаже! Потом, привыкнув к таким поездкам, она поняла, что желанный круг почета ей не нужен, она попала в другой круг, круг избранных, и те, кому надо, об этом осведомлены. На приеме у графини Платтен (графиня Платтен!), на который пригласили и слушательниц Женской академии при королевском дворе (их обучали хорошим манерам, танцам, музыке), к Кристине подошла баронесса Рапп (сама!), смерила ее холодным взглядом и сказала: "Ты и впрямь недурна". Но Кристина ей ответила таким взглядом, что надменная баронесса смутилась и примирительно предложила: "Пойдем в уголок, поболтаем". У них нашлось много общих тем для разговоров, и назавтра баронесса прислала к дому Олафссона карету. В салоне баронессы Кристина пила с хозяйкой чай, беседовали полунамеками, понимая с полуслова. Они не видели друг в друге соперниц, они чувствовали себя соучастницами, избранными узкого круга. А кто еще? Вы не заметили на руке маркизы Эссен золотой браслет с серебряной стрелкой? "И эта тоже? - изумилась баронесса. - А прикидывается святошей и недотрогой! Вот про фрекен Фаину я догадалась, там такие излишества форм..." И они обе заговорщицки засмеялись, ибо каждая представляла себе, что делает недотрога маркиза под "шведским столом" и как именно обнажает свои формы фрекен Фаина.

"Как ужинает король?" - припев старинной песенки. Когда-нибудь Кристина поведает своим внукам, что на столе у короля гусиная печенка из Страсбурга, копченый байонский окорок, соленый лосось из Норвегии (бр!...), черная икра из России, жареные куски филе оленя, спаржа, пирожки с капустой, а главное чудо свежий зеленый салат! Зеленый салат посреди зимы! И, конечно, белые немецкие и красные французские вина, французское шампанское в серебряном ведерке. Король называет это "шведским столом". Почему "шведским"? Потому что такой порядок придумал король: все блюда холодные, принесены заранее, и никто из слуг не посмеет войти в залу, где ужинает король. "Откуда ты это знаешь?" - спросят внуки. "Народное предание", - ответит Кристина. Она никому не расскажет, что король еще любил сладкие блюда, и одним из "сладких блюд" (слова короля!) была она, Кристина. Не расскажет, ибо никто не поверит. Не поверят, что она сидела напротив короля, что он подливал в ее кубок вино и следил, чтоб она все ела, не стеснялась, и следил, чтобы она правильно держала нож и вилку (спасибо Женской академии, этой наукой она овладела!). Но вот же она сидит напротив короля, и свечи начинают оплывать, и король ласково на нее смотрит. Не сказка. Не сон. "Шведский стол". Tete-a-tete. Французское словечко. И Кристина понимала, что оно означает, ибо сказав: "Мы с тобой tete-a-tete", - король поднимал ее на руки, как пушинку, и нес к софе у тлеющего камина, и ставил Кристину в "позу", а она сама задирала платье и нижнюю юбку из брабантских кружев (подарок короля!), и король восклицал: "Какое великолепие!" Не брабантские кружева, она, Кристина, была великолепна! И она получала от короля то пронзительное удовольствие, которое никогда не испытывала с мужем. И после, оправив платье и юбки, целовала королю руки и была готова целовать... Но король говорил: "Потом, потом, дай мне передышку, ma belle". И опять они сидят за столом, и король, в расстегнутом военном мундире без погон, подливает вино в ее кубок, кладет ломтики окорока и оленины в ее тарелку, листья салата. "Почему ты не ешь лососину? Ах, да, извини, я забыл!.." Король заметил, запомнил, что она не любит соленую рыбу! "Я доволен, - говорит король, - ты перестала стесняться. Нагота женщины - это ее красота, ее сила. Неужели шведские мужчины этого не понимают?" Кристина презрительно фыркает. Олафссон закрывает ставни, задувает свечу, лезет к Кристине под пуховое одеяло, давит толстым животом и, справив свое дело, отваливается на бок. Пожалуй, он ее ни разу не видел голой. "Где ты сегодня?" - спрашивает король. "У баронессы Рапп". Кристина рассказывает о приеме у графини Платтен, о том, что баронесса подошла к ней первая, об их разговорах ("Ну и болтушка!" - смеется король), и вот с тех пор баронесса ей покровительствует: "Говори, что я присылаю за тобой карету, твоему мужу лень выглянуть в окно". И Кристина позволяет себе вольность: "Все-таки странно, что аристократка проявляет ко мне внимание. Этим я вам обязана, Ваше Величество?"

- Этим ты обязана Французской революции. - Улыбка сходит с королевского лица. Он пристально смотрит на Кристину: - Ты, наверное, даже не знаешь, что во Франции была революция. Аристократов вешали на фонарях. Революция уравняла в правах всех женщин. Благодаря ей красивые модистки становились герцогинями. Когда двенадцать лет тому назад Дезидерия приезжала в Стокгольм, ей представляли придворных дам: "Вашему Величеству, конечно, известно, что это дочери графа Сен-Ромэн?" "Да, мадам, - ответила Дезидерия. - Мне также известно, что я сама дочь марсельского торговца".

Кристина затаила дыхание. С ней говорили о королеве. Будет о чем посудачить в Женской академии.

- Будет о чем посудачить в Женской академии? - угадал ее мысли король. И Кристина внутренне сжалась. Она вообще боялась, когда король так на нее смотрел. Но король ободряюще улыбнулся: - Нормально, женщине язык заменяет ум. Я доволен, что ты посещаешь курсы при академии. Вон сколько у тебя появилось новых знакомств. Курсы - моя инициатива. Швеции нужны демократические преобразования. Ты заметно прогрессируешь. И нет ничего странного в том, что баронесса тобой заинтересовалась. Диса понимает, что времена меняются, она девочка сообразительная. Кстати, ее муж получил важный пост в Тронхейме, и баронесса уезжает в Норвегию.

Кристина с трудом вникала в королевскую речь. И не потому, что король говорил с акцентом (к акценту она привыкла), а потому, что половины слов не понимала. "Ты прогрессируешь" - это хорошо или плохо? Зато про баронессу она все поняла сразу, вернее, не поняла, - смысл сказанного к ней придет потом почувствовала. Место фаворитки свободно! И Кристина опустилась перед королем на колени и преданно глядя ему в глаза, прошептала:

- Мой повелитель, хочу французскую любовь...

Поздно ночью Кристина возвращалась в дом Олафссона; она знала и кто правит лошадьми (адъютант короля, который танцевал с ней в ратуше), и что на следующей неделе за ней приедут опять (место баронессы свободно?), и всю дорогу она вспоминала чудесный вечер и то наслаждение, которое она испытала, когда король грубо, по-военному, разложил ее на софе (точно так же, как тот ефрейтор, затащивший ее, шестнадцатилетнюю, на сеновал - первый мужчина), и как она долго занималась тем, что король называл "faire l'amour", и она, ничего уже не стесняясь, кричала и просила: "Еще, еще!" Король научил ее быть женщиной. А рука в левом кармане шубы поглаживала кошелечек с золотыми монетками. Тоже приятно. От Олафссона за всю жизнь столько не получишь. И Кристина вспомнила все, что говорил ей король в этот вечер, и лицо ее горело. "Смотри мне в глаза, ma belle". Придумали же французы пикантную любовь! И Кристина не оплошала, исполнила не хуже французских grande dame... И, наверно, не хуже, чем баронесса. "Диса - девочка сообразительная". Однако баронессу отправляют в Норвегию. Времена меняются. И красивые модистки...

Войдя в дом, Кристина зажгла свечу и сняла шубу... Да, нарядное шелковое платье безнадежно измято. Если Олафссон спросит... "Еще, еще, мой повелитель". Кристина поднялась в столовую. На столе пустые бутылки, на тарелках остатки еды. Ненавистный запах соленой рыбы. Если Олафссон спросит, она кинет на него презрительный взгляд и скажет: "Я была у короля".

Но из спальни доносился заливистый храп.

* * *

Башенные часы на дворцовой площади пробили... Сколько? Не считал. Знал, что поздний вечер. Надо обязательно закончить письмо к Дезидерии. "Почему ты не приезжаешь, моя радость?" Король отложил перо и зашагал по кабинету взад-вперед. Письмо к Дезире Клери требовало такта и дипломатии. Кажется, нет ничего проще объяснить: Швеция нуждается в стабильности, стабильность связана с укреплением монархии, королева должна жить в Стокгольме, династия - иметь продолжение, то есть их сын, наследный принц Оскар, должен жениться. Думает ли мать о его будущем? Если думает, почему не видно результатов? Почему Оскар застрял в Париже? На что уж Император мнил себя выше всех смертных, однако превосходно понимал приоритет интересов династии - предпочел Марию-Луизу Валевской, которую любил, отказался от Жозефины. Все просто и ясно, безукоризненная мужская логика!

...Беда в том, что женщины эту логику не воспринимали. Им подавай нечто сумасшедшее, нереальное. Мечтала же всерьез мадам де Сталь в 1813 году посадить Бернадота на французский трон, развести его, Бернадота, с Дезире, самой развестись с Рокка и стать французской королевой! Или, наоборот, сугубо земное, чувственное "еще, еще, мой повелитель..." Вот тогда они преданны и послушны.

Король с удовольствием припомнил вчерашние забавы. Как старалась Кристина! И это не было с ее стороны притворством, уж в таких вещах король разбирался. С Кристиной просто и весело. И Кристине ничего дополнительного от него не нужно (деньги, подарки - само собой разумеется, король платил всегда и всем), ей нужен был он, мужчина с гасконским темпераментом. Диса - другое дело. Она честолюбива, с характером. Она вела сложную игру, прикидывалась паинькой и попутно выясняла у простушки Кристины ("Баронесса мне покровительствует" дуреха, поверила!) подробности. Хотела знать, в чем различие ее, Дисы, свиданий в охотничьем домике и королевских развлечений с другими дамами. Обижалась, таилась и ждала. Ждала, когда король к ней привыкнет, когда она, молодая, красивая аристократка наберет огромную силу, чтоб ставить свои условия. Смышленая девочка. Король вовремя почуял опасность. Интересы династии превыше всего.

Почему же Дезидерия не приезжает?

Не простила ему мадам Рекамье? Глупости. Старые истории не в счет. Ведь пропустил он, маршал Бернадот, мимо ушей сплетни, что император изволил проявить благосклонность к своей бывшей невесте Дезире Клери. Императорская благосклонность, как и его, королевская? Император был благосклонен к Дезире, а он, король, к Дисе? Императорам и королям все дозволено? Нет. Решил момент прозрения, истины. Конечно, когда маршала, тяжело раненного в Польше, привезли в Париж, Дезире трогательно за ним ухаживала, пока он выздоравливал. Но он хорошо помнил то мгновение, тот первый миг... Он вынырнул из небытия. Открыл глаза. У постели сидит женщина. Лицо печальное, тревожное. Чужая женщина с незнакомым лицом. Она обрадовалась, увидев, что он открыл глаза. Улыбка сделала ее сразу очень привлекательной. И память, его память, словно проснувшись, услужливо подсказала: "Это твоя жена, Дезире Клери". И все как будто встало на место. Он, маршал Бернадот, князь Понте Корво. Где же мой маленький сын Оскар?

...Чужая женщина с незнакомым лицом.

Король подошел к столу и быстро начертал на листке недостающие фразы: "Ты сидела у моего изголовья, когда я, с простреленным горлом, в бессознательном состоянии, боролся со смертью. Благодаря твоей любви и заботе я смог выжить. Ты была со мной рядом в тяжелое время. Почему ты не хочешь разделить со мной счастливые дни?"

Вот так. Дезидерия по каким-то причинам демонстрирует ему, что ее не купишь, даже короной. Теперь ее просят совершить благодеяние. В этом случае можно принять во внимание и интересы династии. Женская логика.

* * *

Он не изменил королеве Дезидерии. Дезире Клери, ставшая королевой Дезидерией, сама по каким-то причинам предоставила ему полную свободу.

Видимо, сказывался гасконский темперамент Бернадота. Осенью 1806 года Бернадот, Мюрат и Сульт ворвались в Восточную Пруссию и гнали остатки прусских войск к Любеку. С особенным азартом действовал Бернадот. Император, которому докладывали об успехах его маршалов, заметил: "Это уже не война, это охота".

Охота... Король вошел в азарт. Женщины ему покорялись, как в ту осеннюю кампанию прусские города. Прусские гарнизоны в знак капитуляции поднимали белый флаг. Женщины, уткнувшись лицом в подушки на софе, задирали свои нижние белые юбки. Прусские полки маршал сметал лихим натиском. Женщины сдавались без боя. Король никогда и никого не принуждал. Во время дворцовых приемов, на королевских и городских праздниках король фиксировал очередную кандидатку. По ее глазам. Угадывал, какие страсти скрыты в этом хорошеньком, якобы флегматичном нордическом создании.

Король ощущал дикую жажду жизни. В конце концов, его дважды убивали, и он знал, что не хозяин своей судьбы. Наверно, отсюда желание наверстать упущенное, а может, и взять авансом.

Казалось, король достаточно изучил женщин, мог предсказать их поведение, но потом наступал момент, когда он ничего не понимал. Когда города капитулировали, оставалось лишь следить за порядком, чтоб солдаты не грабили дома, и благодарные жители вручали Бернадоту подарки и удостаивали званием почетного гражданина. "Еще, еще, мой повелитель" - сколько раз он это слышал! Полная сдача всех позиций в определенной позиции. Через месяц вдруг узнаешь, что покорная красотка, ужасно обиженная, навсегда уехала в Данию.

На войне было проще.

Женщины сами бросались в крайности, они не имели сдерживающих поводков. Ведь Грета (та, что потом уехала в Данию) долго уговаривала короля пригласить за "шведский стол" ее и подружку одновременно. Они посещали охотничий домик по очереди, для них обеих это не было тайной, напротив, с живейшим интересом обсуждали между собой проведенные вечера. Король отнекивался. Грете хотелось остренького. Ну что ж, получилось весело и забавно. На софу взбирались с энтузиазмом. Обеим понравилось. Но при ритуале "французской любви" (Грета исполняла первой) король увидел в ее глазах унижение и страдание. Ведь за Гретой внимательно наблюдала ее подружка, наблюдала, обняв короля, и у Греты, наверно, было чувство, что не король, а подружка ее делает. Подружка, когда настал ее черед, исполнила все со страстью, явно предыдущая сцена ее очень возбудила, королю приходилось повторять: "Полегче, полегче". Грета, естественно, тоже пытливо заглядывала в глаза подружке, но реванша не получила. Подружка и дальше (пока не появилась Диса) была частой гостьей за "шведским столом" и признавалась королю, что никогда не испытывала такого упоительного удовольствия, торжества, как в тот вечер. А Грета исчезла. Королю нашли ее адрес в Дании, он послал ей письмо. Ответа (ответа на королевское письмо!) не последовало. Спрашивается, чья вина, кто был инициатором? Женская логика.

Король берег репутацию своих любовниц, не желал ранить ничье мужское самолюбие, поэтому старался держать поездки в охотничий домик в строгом секрете. Но даже замужние дамы сами афишировали свою причастность к "шведскому столу" (если бы только в узком кругу избранниц!), хвастались этим, как хвастаются сержанты-ветераны ратными подвигами. Случился у короля роман и с примадонной стокгольмского театра. Развитая была дамочка, с большим опытом и амбициями. Так получилось, что Жан-Люк умчался по неотложному делу. Свидание срывалось. Тем не менее актриса прибыла в назначенный час. Признаться, король обрадовался и спохватился лишь тогда, когда услышал за дверью шаги Жан-Люка. Произошел диалог в духе Мольера:

- Как вы сюда приехали, проказница?

- На крыльях любви, мой повелитель.

- Обычно я посылаю эти крылья за вами. Наняли городскую пролетку?

- Не извольте беспокоиться. Меня с комфортом привез мой муж в семейной карете. Я объяснила, что приглашена к вам на интимный вечер друзей читать монологи из Расина и Корнеля. Вы остались довольны первом актом. N'est ce pas?

- Муж к вам равнодушен?

- Ко мне? Обижаете, Сир!

- Где он сейчас?

- Я вижу, вы разгневаны? Напрасно. Мой муж меня ждет в таверне "Горный олень", что на полдороге к Стокгольму. Он найдет там чем развлечься.

Король, с трудом сдерживая охватившее его бешенство, вызвал Жан-Люка и приказал тут же отвезти мадам в таверну "Горный олень". Адъютант скорчил недоуменную рожу (такого еще не бывало за "шведским столом"!) и удалился готовить лошадей.

Актриса превосходно изобразила немую сцену. И голосом, точно копирующим интонации трагедий Расина, добавила:

- Я вижу, Сир, вы решили вернуться к якобинскому пуританству. Какая жалость! Интересно, что бы вы со мной сделали в эпоху революционного террора? Приказали бы выпороть кнутом на площади?

- Приказал бы отрубить голову.

* * *

"Я бы вас любила, король", - сказала Диса. Однажды она спросила: "Зачем вы требуете, чтоб вам смотрели в глаза? Наслаждаетесь своей властью?" Дерзкая девчонка! Никто так не смел разговаривать с королем за "шведским столом". В наказание король мог бы вызвать Жан-Люка и немедленно отправить баронессу домой. Просила бы она прощения или уехала с гордой усмешкой? Вот этого король не знал. В любом случае был бы для нее хороший урок. Однако король сделал вид, что не услышал дерзости. Он застегнул мундир, разлил вино и как бы между прочим начал рассказывать о превратностях военной фортуны. Как с ходу взял Галл, неприступную крепость, которую сам Император, по его же словам, не решился бы штурмовать, не имея пятидесяти тысяч войск. Про Ваграм, где ему поручили командовать саксонскими дивизиями, а саксонцы дрогнули под напором австрийцев, побежали, и Император с насмешкой бросил Бернадоту: "Это что, маршал, ваш хваленый отвлекающий маневр?" Про страшную рубку в снежном месиве Эйлау, когда все атаки разбивались о русскую стену.

...Грохот сотен орудий, батальные сцены с участием такого количества пехоты и конницы поразили воображение Дисы. Она притихла, она жадно ему внимала... Теперь бы она исполнила любой его каприз. В этот вечер король изменил привычный ритуал. Увлекшись воспоминаниями и вином, он как будто забыл про Дису. Зато в следующий раз баронесса была так нежна...

Король понял, чем была вызвана дерзость Дисы. Диса проверяла, заимела ли она власть над ним и до какой степени. Заимела. Поэтому король предпринял шаблонный ход, каждый офицер поступил бы точно так же, чтоб вернуть расположение женщины. И в дыму артиллерийской канонады растворился меткий одиночный выстрел. Ведь Диса спросила, словно выстрелила в упор...

Что он мог ответить? Что хочет представить себе, как смотрела Жозефина в глаза Баррасу, когда она ему делала то же самое под столом (начинала под столом, потом Баррас ее вытягивал на свет божий, любому мужчине любопытно заглянуть в глаза даме, которая прилежно трудится...). И Жозефина знала, что в этот день капитана Жерома Готара отпустили из казармы, что он мучился неделю в ожидании свидания, что он сходит с ума из-за любви к ней. И она, Жозефина, любила Готара... Так нет, поехала к Баррасу сразу, как тот ее позвал, встала на колени, исполняла... И Баррас говорил ей: "Смотри мне в глаза, май дарлинг", и она смотрела... Как? Что было в ее взгляде? Притворство, смущение, удовольствие, унижение, страсть, фатализм, капитуляция, покорность? И король сравнивал с тем, что наблюдал в процессе (в процессах!), и, получая наслаждение (сказывался гасконский темперамент Бернадота), умирал от ревности к той первой своей, любимой, женщине и пытался понять - почему она поехала к Баррасу, и понимал, что ответа ему никогда не найти.

Оскар привез письмо от Дезидерии. Королева сообщала, что приезжает в Стокгольм на помолвку сына. Интересы династии... Король порекомендовал Оскару побольше участвовать в государственных делах и поручал своим министрам Д'Эндестрему и Ветерстедту взять шефство над принцем. Теперь Оскар засиживался допоздна в королевском кабинете, помогал отцу разбирать горы бумаг, которые поступали из сейма и Государственного совета. Король почти свободно говорил по-шведски, но с чтением было хуже, поэтому король боялся пропустить какой-нибудь двусмысленный канцелярский оборот, ловушку законодателей, хотя в принципе граф Платтен бдил... А у Оскара молодая голова, прекрасная память, и шведский язык стал для него как родной.

Король еще не был знаком с невестой, но безоговорочно одобрил выбор Оскара. Разумеется, даже если бы Оскар вознамерился жениться на пастушке, король... ну, сделал бы слабую попытку переубедить, но... нет, не запретил бы. Раз любовь, раз сын так решил, досадно, конечно, да нельзя ломать ему жизнь. Тут же все совпадало - и чувства, и интересы династии. Серьезный мальчик. Будущая принцесса Швеции и Норвегии была внучкой короля Баварии и дочерью бывшего вице-короля Италии Евгения Богарне. Это поднимало престиж шведского трона в августейших домах Европы. Девушку звали Жозефиной.

Шведский корвет с Жозефиной Богарне - Bis встретили в стокгольмском порту пушечным салютом.

Молодые поселились во дворце и вместе с графом Платтеном начали активную подготовку официальных церемоний. Король и королева не вмешивались в их деятельность. Они уединились в летней резиденции. Королеве нужно было отдохнуть от длительного морского плавания и вообще после стольких лет разлуки...

* * *

После стольких лет разлуки они говорили на "вы". Король был предельно любезен и внимателен, королева - предельно вежлива. В первую же ночь королева удалилась в свою опочивальню, сославшись на недомогание. На прощание обронила загадочную фразу: "Завтра, Ваше Величество, я прошу у вас аудиенции".

За завтраком они обсуждали молодых: смотрят только друг на друга, счастливы, девушка - очаровательна; дай им Бог.

- Жозефина сказала, что отец ей много рассказывал про вас. Вы были с ним в дружеских отношениях?

Вопрос был задан нейтральным тоном. Нелепейший, глупый вопрос, особенно в устах Дезире Клери. На службе у Императора пути Евгения Богарне и Бернадота неоднократно пересекались. Дезире ревновала мужа, что он, как и Евгений Богарне, был завсегдатаем салона мадам Рекамье. Но это все из биографии Жана Батиста Бернадота.

...Повеяло холодом из подвала казармы, где капитана Готара допрашивала военная разведка. Неужели Дезире известно?..

- Не думаю, что он меня помнит. Когда-то мы гуляли с его матерью, с ним и Гортензией в Пасси и Булонском лесу. Он был еще мальчишкой.

По ее глазам понял: угадал.

- Как мало я о вас знаю, Ваше Величество. Впрочем, и не стремлюсь. Мы могли бы побыть наедине, чтоб нам никто не мешал?

После долгой разлуки? Вполне нормальное предложение. Если бы не голос. Уверенный голос чужой властной женщины, которой от короля ничего не надо. Ou presque.

Речь Дезидерии была на редкость логична. Явно давно продумана и взвешена. Вы, король, замечательный правитель. Комплименты. Вы, Король, человек чести, только что я в этом убедилась. Я вам благодарна за заботу о моем сыне (мой сын - подчеркнуто). Я все сделаю, чтоб помочь Оскару быть достойным наследником шведского престола...

- И норвежского тоже... - вставил король.

- Норвежского? - Дезире рассмеялась. - Пардон, забыла.

...Вот это чисто по-женски. Страной больше, страной меньше - какая разница?

...Королевские забавы со шведскими дамами меня нисколько не касаются, продолжала Дезире. - Я вам благодарна, что вы не пускаете их в мою спальню (привет от дворцовых шпионов!). Интересы династии - превыше всего. (Комплименты.) Со своей стороны я веду себя и буду вести очень лояльно по отношению к вам. Поэтому я вынуждена скрывать свою личную жизнь. Личную жизнь с моим мужем. Единственное, о чем я вас прошу, - учитывать, что я для вас замужняя женщина, и после свадьбы Оскара отпустить меня в Париж...

- Высокий бородач, которого вы прячете в своей свите - минуточку, я не сказал... в своей спальне, - ваш муж?

В глазах Дезидерии вспыхнули воинственные огни.

- Меня предупреждали, Ваше Величество, что у вас хорошая информация. Да, этого человека я люблю и любила всю жизнь. Если хоть волос упадет с его головы...

- Я даю вам, мадам, королевскую клятву. Если пожелаете, его будут охранять лучше, чем Оскара.

- Я вам верю, Ваше Величество.

- Смею ли я узнать его имя?

- Зачем вам оно?

- Мадам, до сих пор вы говорили со мной как королева. Сейчас начинается женское кокетство.

- Как прикажете, Сир. Имя моего мужа Жан Батист Бернадот.

* * *

Пора было зажигать свечи. Что Дезидерия и сделала. Король слушал историю маршала и смотрел на своего двойника (если снять парик и сбрить бороду и усы сходство разительное! Недаром Жан-Люк докладывал ему накануне о "телохранителе" королевы с некоторым замешательством. У адъютанта зоркий глаз), и у него было ощущение физическое: все, что рассказывал маршал, как будто произошло и с ним, вплоть до галлюцинаций, потери памяти, острых приступов головных болей. После ранения в Польше этот Бернадот очнулся в маленькой крепости в горах Корсики. Ему объяснили, что его, графа Ферзена, участника роялистского заговора, прячут от наполеоновской полиции. Врачи, опекавшие его, представились верными соратниками. Они следили за здоровьем "графа Ферзена", устраивали регулярные прогулки по лесным горным тропинкам (для поддержания формы). Естественно, в сопровождении. Под конвоем. Категорически запрещалось посещать ближайшие деревушки. Дескать, опасно. Словом, комфортабельная тюрьма. Без всякой связи с внешним миром. "Граф Ферзен" недоумевал: почему он забыл шведский язык? Объяснили: последствия мозговой травмы, он упал с лошади. Успокаивали: язык вернется. В крепость доставили даже шведские учебники. (Король сразу про себя отметил эту подробность.) Потом стали доставлять старые парижские газеты. Промашка вышла. В одной из газет Бернадот прочел сообщение о смерти графа Ферзена в Стокгольме. Впрочем, к тому времени он уже о многом догадывался. Благодаря газетам он обо всем узнавал, но с большим опозданием. Он прочел об отречении Императора в Фонтенбло, а ему объяснили: ваш главный враг - Жозеф Фуше, который при реставрации Бурбонов обрел огромную власть. Если Фуше проведает, что вы живы, подошлет наемных убийц. Он прочел о высадке Бонапарта на юге Франции, а ему рассказали о Ватерлоо и о том, что Императора сослали на остров Святой Елены! В Париже опять Жозеф Фуше, и Луи Восемнадцатый не простил наполеоновским маршалам измены. Маршалу Бернадоту (маскард с графом Ферзенем был отброшен) настойчиво советовали выжидать дальнейшего хода событий. Роли изменились. Бывшие тюремщики (впрочем, они всегда были почтительны и внимательны) теперь видели в Бернадоте своего защитника, их судьбы сплелись, они стали как бы единой командой с маршалом во главе и чувствовали себя жертвами чудовищной интриги. Маршал ввел ночные посты, кто-то постоянно дежурил на сторожевой башне - боялись внезапного нападения. Когда Фуше прогнали, стало еще тревожнее. По агентурным сведениям, в Париже шла беспощадная война тайных полиций. Люди Фуше не собирались так просто сдаваться и были готовы на все, чтобы замести следы своих преступлений. Бернадот и его команда являлись нежеланными свидетелями, а значит - мишенью. Дезире (как с ней связались отдельный рассказ) в своих письмах, доставляемых верными курьерами, умоляла мужа не покидать Корсики, крепость в горах ей казалась единственным надежным убежищем. Вы не знаете, король, коварство и силу этих людей, сверхъестественную силу, объяснить которую невозможно.

- Знаю, - ответил король, - как мне не знать! После Эйлау Император назначил мне аудиенцию в замке Финкенштейн. При разговоре присутствовал Фуше. По каким-то отрывочным репликам между ними я понял, что против вас, маршал, затевается интрига.

Две пары глаз буравили короля. Король осторожно выбирал слова, чтоб не давать дополнительной информации. Его пригласил Император. Этого достаточно. О чем они беседовали - неважно.

- Даже если бы я захотел вас предупредить, то не смог. Через две минуты после аудиенции, когда я следовал за Фуше по коридору замка, меня оглушили по голове страшным ударом. Я очнулся только через полгода, приняв ваш облик. Дезире за мной ухаживала. Даже она не заметила подмены. Я же стал о чем-то догадываться, когда на мне уже лежала ответственность за Швецию. Если помните, в 12-м году Даву вошел в Померанию и начал брать в плен шведские гарнизоны. Великой Армии тогда ничего не стоило захватить Стокгольм. К счастью моего народа (король подчеркнул моего народа) - Император был нацелен на Москву...

Пауза. Король ждал вопроса. И, в свою очередь, подготовил свой: уж не его ли, наследного принца Швеции, боялась Дезире, когда умоляла мужа оставаться на Корсике? В принципе логично. Если кто-то и был заинтересован, чтоб настоящий маршал Бернадот исчез без следа...

- Когда вас привезли раненого из Польши, вы были так слабы... - сказала Дезире. - Потом мы увиделись в Стокгольме, и я почувствовала, что вы чужой мне человек... Женская интуиция! Поэтому так странно я себя вела...

Ах, вот оно что! У каждого свои проблемы. Дезире учитывает гасконский темперамент мужа. Женская логика.

- Конечно, конечно, - подтвердил король. - Я был удивлен, но... Нет, я не покушался на честь вашей жены, маршал.

И подумал: "Какая умная баба! Повернула так, что я не смог ответить по-другому. Зато я приобрел союзницу".

- Даву всегда был солдафоном, - заметил маршал. - В двенадцатом году вы оказались в критической ситуации. Я внимательно прослеживал ваш путь. И поражался вашему искусству маневрировать. И сколько раз я говорил себе: на его месте я бы действовал точно так же. Знаю, что короли привыкли выслушивать комплименты, но позвольте заявить: для меня, старого вояки, важнее всего, что вы не уронили честь моего имени.

- Всегда бы вы поступали, как я?

- Всегда?.. - Бернадот замялся. - ...Разве что Ваграм. Хотя понимаю, интриги Бертье. Он и раньше не давал мне кавалерии...

- Благодарю вас, маршал, за попытки найти мне оправдания, - растроганно произнес король. - Вы должны меня простить. При Ваграме я впервые командовал такой массой войск.

- Какие глупости вы вспоминаете, Ваше Величество! - воскликнула Дезире. Для нас с Жаном главное, что будущее нашего сына в надежных руках. Вряд ли отец мог позаботиться лучше об Оскаре. Бог, Дьявол, Судьба - не знаю уж кто расставили всех по местам. И второго Карла Четырнадцатого быть не может. Ведь вашими усилиями и стараниями династия Бернадотов взошла на престол. Интересы династии превыше всего! Надеюсь, Жозефина в скором времени народит нам внуков.

- Мадам, за молодых я не беспокоюсь. Однако история есть история. Никогда бы шведы не предложили мне баллотироваться на престол, если бы маршал Бернадот не отпустил с почетом из Любека шведский полк графа Густава Мернера. Именно тогда была заложена добрая репутация фамилии Бернадотов.

Теперь видно было, что растрогался маршал.

Приятная беседа подходила к концу... Узнав, что маршал в резиденции, он потребовал от Дезире привести его в кабинет - лучше сразу дать бой! Король готовился защищать свою корону. Тринадцать лет он правил Швецией. Он имел в запасе веские козыри. При нем Швеция избежала наполеоновского вторжения, он присоединил Норвегию, он... Но ничего этого не понадобилось, все ограничилось обменом комплиментами, все наладилось само собой. Мир и взаимопонимание. Дезире - верная союзница. Маршал - признателен, ведет себя в высшей степени порядочно. Достойнейшая семья!

"За кого же они меня принимают? - возмутился король. - За ловкого узурпатора, который использует благородные человеческие качества в своих корыстных целях?"

- Мадам, - резко заявил король, - благодарю вас за лояльность ко мне, но я вынужден изменить наш договор. В Париж вы не вернетесь. Вы останетесь в Швеции. Трон принадлежит вам и вашему мужу.

...Еще минуту назад он и сам не предполагал, что дело примет такой оборот. По реакции четы Бернадотов он понял: они ожидали чего угодно, только не этого. И король обрадовался. Значит, его решение правильное. Он поломал игру Системы. Мастера закулисных интриг упивались своим могуществом, он казался им куклой, которую они будут дергать за ниточки. А все ниточки - король не сомневался - до сих пор тянутся к Жозефу Фуше. Можно себе представить рожу Фуше, когда он получит эту новость. Салют, гражданин! Дух революционного Конвента не умер...

Достойное семейство еще не верило своим ушам, и король пустился в пространные объяснения. Восемь лет он был наследным принцем, пять - королем. Он перестроил шведское общество, но потратил столько сил. Он устал. Он устал физически. Он устал от дворцовых интриг. Он предпочитает жить отшельником где-нибудь на берегу фиорда и любоваться дикой природой. Ведь маршалу тоже нравилось созерцать красоту корсиканских гор со стен крепости. Он, король, убедился, что маршал полон энергии и в курсе всех событий. В конце концов, об интересах династии Бернадотов должны думать в первую очередь сам маршал Бернадот... и королева. Что же касается языка, то во дворце все будут стараться говорить с ним по-французски. Придворные полагают: знание французского способствует карьере. Если вы сможете развеять это предубеждение...

Жан-Люка отослали во дворец присматривать за Оскаром и Жозефиной. В летней резиденции распоряжалась новая хозяйка (кстати, королева проявила себя умелой парикмахершей и гримершей). Король заперся в кабинете, как обычно много работал, но умудрялся возникать в самых неожиданных местах. Немногочисленной прислуге иногда казалось, что у них двоится в глазах.

Обсуждение внешней и внутренней политики заняло короткое время. Трогательное совпадение взглядов. В архиве у Жан-Люка Бернадот найдет досье на каждую значительную фигуру в Швеции и Норвегии. Однако в досье - общие данные. Король диктовал свои личные характеристики каждому. Маршал прилежно записывал: "...Граф Платтен: верить! Д'Эндестрем: самый талантливый министр в правительстве, его заносит, рвется на место Платтена, не пускать. Барон Рапп: честен, под каблуком жены, хорош на вторых ролях. Граф Хаммерфильд: умен, если есть по какому-то вопросу сомнение - выслушать совет и поступить наоборот, впрочем, через раз. Линдеберг: дерзкий и опасный газетчик, дерзит, ибо мечтает прославиться, прославиться же хочет, став мучеником (чтоб посадили в тюрьму за памфлеты) - стараться не замечать. Бургомистр Андерсон: хитрый пройдоха, но в городе порядок, жители Упсалы им довольны, ворует, поймать невозможно, на аудиенциях улыбаться ему и повторять: "В следующий раз - повешу!" - для острастки. Олафссон, глава торговой гильдии: принимать с почетом в день национального праздника, улыбаться (улыбаться надо всем, маршал!), если захочет большего - гнать в шею. Русский посол: чрезвычайно амбициозен, жаждет преподнести Швецию на блюдечке Императору Александру, расплодил шпионов - найти повод (или придумать предлог), чтоб посла отозвали в Санкт-Петербург..."

На отдельном листе маршал записал имена дам, которых при встрече надо целовать в щеку и спрашивать: "Как поживаете, ma belle?" "Это трофеи вашего королевского правления, - сказал король, - постарайтесь припрятать список, хотя Дезире все равно его выудит. Если будут интересоваться - нравится ли вам "шведский стол" (Дезире объяснит, что это такое, а может, и нет, не знала, в вашу семейную жизнь не вторгаюсь), отвечайте: "С приездом королевы я предпочитаю провансальскую кухню". "Вы правы, маршал, вы прекрасно входите в роль, для короля не бывает мелочей, и королевское окружение замечает только мелочи". Иногда, забыв про все, они с жаром обсуждали поход Императора на Москву или битву под Лейпцигом, и тут уж больше говорил Бернадот, а король предпочитал слушать. Маршал чертил диспозицию войск и доказывал королю, что даже русскую кампанию 12-го года можно было бы спасти (отведя после Бородино армию назад к Смоленску и сохранив людские резервы), а сражение под Лейпцигом выиграть у союзников. Они чувствовали взаимную приязнь, им было интересно друг с другом, они бы точно стали неразлучными друзьями, но оба понимали: Карл Четырнадцатый может существовать лишь в одном лице...

Однажды, походя, вскользь, как бы между прочим, как будто речь шла о сущей ерунде, король осведомился: "Что они вам говорили обо мне?" Маршал сразу догадался, кого король имел в виду. "Мы расстались в Лионе, когда весной 19-го года я возвращался к Дезире. Мне посоветовали избегать Парижа, держаться в тени, памятуя о благе Оскара и будущем династии Бернадотов. Сказали, что вы человек справедливый, а если когда-нибудь Дезире решит посетить Стокгольм, я могу ее сопровождать".

"Вот оно что", - подумал король и на секунду прикусил губу.

Он послал нарочного к Жан-Люку с приказом отправить Друо в Тронхейм с секретной депешей для барона Раппа и подписал последний свой декрет: выплачивать графу Карлу Валленбергу пенсию полковника.

Поздно вечером накануне торжественной церемонии в Стокгольме - обручения Жозефины и Оскара, к летней королевской резиденции подъехала легкая двухместная карета. Недавно сменившаяся стража бесстрастно наблюдала, как знатного гостя, седобородого и седовласого графа Валленберга, провожает сам король.

- Да хранит вас Бог, граф Валленберг, - громко произнес король, а затем тихо спросил: - Могу я все-таки знать, зачем вы это сделали?

Граф Валленберг улыбнулся, поглаживая приклеенную бороду:

- Есть два резона. Каждого достаточно. Объясню один: много-много лет тому назад, когда наши французские дивизии дрогнули под ударом неприятеля, вы, тогда еще полковник, первый пошли за мной со знаменем в руках, и наша внезапная контратака привела к победе. Вы это помните, маршал?

В бледном сумраке белой ночи было видно, что король мучительно соображает:

- Где? На правом берегу Рейна? В Бельгии? Во Фландрии? Я в стольких сражениях участвовал...

- Я вас хорошо понимаю. Это действительно трудно вспомнить, а еще труднее вообразить... Пусть Бог хранит династию Бернадотов!

Сидевший на облучке старый капрал Дюпон тронул лошадей.

* * *

Тронхейм - столица Норвегии, казался Дисе провинциальной дырой. Красивый городок, сохранивший средневековые постройки и средневековые нравы. С кем было общаться? Норвежские аристократы заискивали перед ней, женой высокопоставленного шведского чиновника, да в свой круг не пускали. И потом языковой барьер. Норвежцы из принципа говорили на родном языке, шведский не учили, впрочем, на официальных приемах все изъяснялись на французском. Французский вошел в моду. Мода диктовалась из Стокгольма. Королева Дезидерия и принцесса Жозефина говорили только по-французски, двор к ним подлаживался, и даже король начал требовать, чтоб рапорты к нему составлялись по-французски. Жизнь в шведской колонии Тронхейма напоминала Дисе террариум: слишком мало пространства, слишком много змей, все шипели из своих углов, неосторожное движение - укусят. Вернуться в Стокгольм, чтоб не умереть от скуки? Барон мог истолковать это желание по-другому, хотя из Стокгольма сообщали: после приезда Дезидерии с королем произошла метаморфоза, он стал примерным семьянином. Злые языки сплетничали: король сменил "шведский стол" на провансальскую кухню королевы.

За шесть лет лишь два события нарушили монотонное пребывание супругов Рапп в Тронхейме.

Рождение дочери Каролины, конечно, не в счет, появление Каролины было радостно и окончательно помирило Дису с бароном, барон забыл или делал вид, что забыл все. "Все забывается..." - как и предсказал король. Нет, случилось два происшествия, и весьма странных. Еще когда в Стокгольме праздновали обручение Оскара и Жозефины, прискакал гонец от короля, ночью стучал в дверь, разбудил всех. При виде гонца барон побледнел и долго дрожащими руками вскрывал письмо. Баронесса почувствовала, что ее сердце рвется из груди. Плохая или хорошая весть, она не знала, но ночью срочная депеша от короля! Барон прочел, его брови удивленно поползли вверх, потом он спрятал письмо в карман халата. "Располагайтесь на ночлег, - сказал барон гонцу, - у меня в доме комната для гостей. Вам придется задержаться в Тронхейме, нам поручили деликатную миссию". Майор Друо, так звали гонца, прожил у Раппов неделю. Утром куда-то уезжал с бароном. Возвращались поздно. Баронесса ждала с ужином. Майор Друо был галантен, как и все французы. Хоть какое-то развлечение. После отъезда Друо барон еще несколько дней важничал, избегал вопросов, но Диса знала, как ему развязать язык.

- Знаешь, кто такой Друо? Королевская инквизиция! Верно, я испугался. А кто б не задрожал, когда в середине ночи врываются? Зачем его послали? Разрази меня гром, не понял. Смотри.

Диса прочла на листике семь строчек:

"Любезный барон Рапп!

Найдите повод держать майора Друо в Тронхейме в течение недели. Не отпускайте от себя ни на шаг. Придумайте какой-нибудь заговор, проведите сыск. Надеюсь на вашу исполнительность и скромность. Помните, что у Хаммерфильда повсюду уши.

Всегда к вам благосклонный

Карл Четырнадцатый".

Никакого продолжения этому не последовало. Никаких больше персональных посланий от короля барон Рапп не получал.

Второй эпизод можно считать плодом фантазии Дисы. После крещения Каролины они спустились по ступенькам церкви Святого Олафа. Девочка - на руках мужа. Баронесса мельком глянула на толпу любопытных. Возвышаясь над толпой, буквально в метре от Дисы стоял король. По инерции она сделала еще шаг, оглянулась. Высокий человек с курчавой белой бородой, в черном плаще и надвинутой на лоб шляпе ласково смотрел на Дису. Ей ли не узнать этот взгляд! Голова закружилась, Диса чуть не упала с лестницы. Хорошо, что ее тут же подхватил адъютант барона. Когда она пришла в себя и начала шарить жадными глазами по лицам толпы высокий бородач в черном плаще и шляпе уже успел исчезнуть. Словно сквозь землю провалился.

Диса не спала несколько ночей. Ее романтическая натура разыгралась. Без сомнения, это король, инкогнито приезжал в Тронхейм, чтоб присутствовать на крещении Каролины. Ведь девочка могла быть и его дочерью. Так поступил бы человек, которого она собиралась любить всю жизнь.

Барон забеспокоился. Диса объяснила свой обморок на лестнице слабостью после недавних родов. Ничего страшного. Просто ее мучает загадка. Ей почудилось, что она увидела в толпе около церкви Святого Олафа своего дядюшку Кристофа, который отплыл в Америку одиннадцать лет тому назад и пропал без вести. Вдруг это он? Пожалуйста, наведи справки, кто из иностранцев или знатных шведов побывал в Тронхейме последнюю неделю. Как он выглядит? Высокий, с седой курчавой бородой... Я его плохо помню.

Барон поднял на ноги норвежскую полицию. Ищем, мол, английского шпиона (не дядюшку Кристофа - это же курам на смех!), высокого бородача в черном плаще и шляпе, мог выдавать себя за шведа, за немца, за американца... Шансы на успех равнялись нулю, ибо в Норвегии все мужчины были высокими, отпускали бороды, а в дождливую погоду облачались в черные плащи. Правда, шляпам предпочитали морские или рыбацкие фуражки. По шляпе и отыскали. "Если кто-то по внешним приметам соответствует твоему дядюшке Кристофу, - сказал барон, - то это граф Карл Валленберг. Я запросил его досье. Авантюрист, служил во французской армии, порвал со своими родственниками, живет где-то на Севере, иногда наведывается в город, чтобы в кассах шведского казначейства получать пенсион."

Подробности о графе Валленберге Дису не интересовали. Она продолжала верить, что Тронхейм инкогнито посетил король.

В 1829 году барона Раппа назначили вице-министром внутренних дел. Диса возвращалась в Стокгольм с трепетом и неясными ожиданиями. Разумеется, за шесть лет норвежской каторги она не помолодела, однако и Ее Величеству, Дезидерии, пора бы нянчить внуков. "Шведский стол" отменен - тем лучше, нет соперниц. И если король... С мужем отношения нормальные, муж поймет и примет.

Барон, несмотря на свое честолюбие, застрял на вторых ролях. В цивилизованных столицах любовница монарха тасует министерскую колоду. И если король... Шесть лет в норвежском болоте! Вот барону урок, за гордыню.

Диса была готова на все.

Они явились во дворец в парадной одежде, а церемониймейстер сообщил, что в последний момент Его Величество перенес аудиенцию из тронного зала в рабочий кабинет.

Стопки бумаг громоздились даже на паркете. Король в военном мундире без погон, с седыми висками, встал из-за стола, пошел к ним навстречу:

- Мой дорогой барон, прошу извинить, завален бумагами и делами. И потом, я не люблю театр в тронном зале. Какие настроения в Норвегии? Депутаты стортинга опять заболели сепаратизмом?

Король говорил по-французски и обращался преимущественно к барону.

- Мне вообще не нравится положение в Европе. Пахнет бунтом и революциями. Кашу, как всегда, заварят во Франции, а нам придется расхлебывать. Что это у вас? - Король ткнул в Георгиевский крест на груди барона. - Вы сражались в русских войсках?

- Всего лишь в чине прапорщика... - скромно потупился барон.

- Чин не имеет значения, - рассмеялся король. - Имеют значение отвага и находчивость. Когда я был сержантом, маркитантка не давала моему взводу продовольствия, дескать, в лавочке шаром покати. Я снарядил трех гренадеров...

Тут король (наконец-то!) обратил внимание на присутствие баронессы и, словно что-то вспомнив, милостиво осведомился:

- Как поживаете, моя красавица?

И поцеловал ее в щеку. Поцеловал как дочку, как внучку, как собаку Жучку, как картинку, как сардинку, как стенку. Как пустое место.

- Смею надеяться, что Ваше Величество пребывает в добром здравии? спросила Диса по-шведски, вежливым ледяным тоном, на который король - раньше! реагировал мгновенно.

Король поморщился и ответил по-французски, как бы оправдываясь:

- Старость - коварная спутница, моя красавица. Я чувствую себя в приличной форме, а шведский язык уходит Не та голова Я забываю элементарные слова. Память стала выборочной. Я помню имя той маркитантки, имена трех гренадеров, все, что было в молодости. Вот вчера подписал указ о назначениях, а имена вылетели из головы. Слава Богу, что Оскар рядом.

Любой придворный был бы счастлив, услышав от короля такие откровения. Признак доверия! Поэтому барон Рапп, очень довольный и польщенный, без умолку делился с Дисой своими впечатлениями об аудиенции - всю дорогу, пока они возвращались в карете домой.

- Король заметно изменился, годы берут свое, - говорил барон, - тем не менее он в курсе последних событий и хорошо информирован. Если король предвидит волнения в Европе, значит, так и будет. Если волнения перекинутся к нам возрастет роль моего министерства. Понимаешь? Король - великий труженик. Правда, он жалуется на провалы в памяти, это естественно...

И быстро добавил, чтоб баронесса не заподозрила его в каких-то намеках на прошлое:

- Он даже забыл, как послал к нам с поручением майора Друо. Казалось бы... Что ты хочешь, возраст...

Но Диса уже ничего не хотела. Во всяком случае, от человека, который принимал их в королевском кабинете.