"Лето с чужими" - читать интересную книгу автора (Ямада Таити)Глава 5В двенадцатом часу я поймал на Международной улице такси. Они вышли меня проводить. – Приезжай еще. – Нет, правда приезжай. Как будто родители на станции провожают уезжающего в Токио деревенского парня. Расставаться было грустно. – Давно не виделся с родными, – сказал я таксисту, но тот ничего не ответил. – Хорошо-то как! С ними я тоже немного всплакнул. Поддался-таки настроению. Пожалуй, мужчина подумал, что я пьян. И это правда – я был пьян. За пивом пошло в ход виски. Приятные слезы. «Как хорошо, – говорил я себе, – встретить родных после долгой разлуки». Однако те двое – никакая не родня мне. Пока мы были вместе, я едва сдерживался, чтобы не спросить, чуть ли рукой рот не прикрывал: «Вы что, действительно мои родители?» Супруги тридцати с небольшим не могут быть родителями сорокасемилетнего, нет – уже сорокавосьмилетнего человека. Однако с ними я ощущал себя ребенком. Правда, ребенку виски пить нельзя – развязался язык, а один раз даже сорвалось: – Отец. Мужчина ответил мне, как ребенку: – Чего тебе? – Постели вон то полотенце. Уронишь ведь. – Какая разница, сколько я выпил? Чтобы я-то да гребешка уронил? Женщина держала себя совсем как мать: – Смотри, уронил! А я ведь тебе говорила – уронишь. Я вспоминал и повторял про себя их реплики, сидя на заднем сиденье такси. «Смотри, уронил! А я ведь говорила тебе – уронишь!» «Приезжай еще…» «Нет, правда приезжай…» «Где, говоришь, работаешь? На телевидении? Молодец. Вот это голова!» Нет, мама, голова у меня обычная, никакой я не молодец и уныло живу совсем один. «Приезжай еще…» «Нет, правда приезжай…» Тут не выдержал таксист: – Хватит уже нюни распускать. Не то высажу – надоело уже слушать. Мне было все равно, но пешком идти не хотелось, и я замолчал, хотя их голоса еще звучали в ушах. Сверкали ночные фонари, и даже цвета светофоров казались необыкновенными. На следующий день с похмелья все это мне показалось невероятным. Словно я пьяным завалился на какую-то скамейку и увидел все это во сне. Однако в глубине души что-то доброе осталось. Пора было возвращаться к реальности. Начиналась подготовка к новому телесериалу, и мы втроем с продюсером и режиссером на четыре дня окунулись в мир бильярда и тенниса. В основу сериала легла набиравшая популярность тема бильярда, но чтобы хоть как-то разбавить сплошные сцены в интерьерах, продюсеру пришла в голову мысль вставить светлые натурные планы. Так у нас появился теннис. Мое мнение при этом никого не интересовало. Количество мыльных опер сократилось, а терять этот многосерийный заказ не хотелось. Вечером четвертого дня я попрощался в баре городка Рюдо со съемочной группой и в начале одиннадцатого вернулся домой. Я пообещал за два дня придумать героям имена, набросать основную сюжетную линию и мои предложения, как можно повысить рейтинг сериала. Включил кондиционер, принял душ. Вытираясь, прослушал автоответчик. Сообщили, что от меня ушла сценарная разработка одного двухчасового фильма. Затем раздался голос молодого актера: «Извини-ите за все, что было. Я женю-усь на Ари. Захоте-елось семейного счастья. Ари предлагает сыграть свадьбу где-то в ноя-абре на Фиджи. Сэнсэй, приезжа-айте. Отпразднуем вместе». Я у него ничего не преподавал – просто у молодых актеров так принято обращаться к сценаристам. Начни их поправлять, будут считать, что я важничаю. «Отпразднуем вместе» – какая-то чудная учтивость. Или вся молодежь так говорит? Затем я услышал женский голос. «Это Фудзино с третьего этажа. Просто захотелось позвонить. Простите». От кондиционера мне вдруг стало холодно. Я сходил в спальню за пижамой. Звонок от человека, о котором я уже начал было забывать. А всего каких-то десять дней назад всматривался под дождем в ее окно. Затем поехал в Асакуса. Предположим, то, что я там… не знаю, можно ли так сказать… испытал – полупьяная иллюзия. Но тот вечер произвел на меня такое мощное впечатление, что все до него кажется жуткой древностью. Нет, не так… Уже тот вечер в Асакуса для меня – древность. За четыре дня работы отдалилось все, что было прежде. Голова занята одной работой – вымышленной историей, которую мне предстояло написать. Или женщина все это время ждала моего приглашения сходить куда-нибудь выпить? Или ей страшно в безлюдном здании по ночам? Все это так – с тех пор ничего не изменилось. У меня самого в ушах звенела безмолвность этой бетонной глыбы. Однако сейчас я напрочь забыл об этой странной тишине. Все помыслы мои устремились к первой серьезной работе после развода. Интересно, почему? Верно, Асакуса. Тем вечером депрессия моя куда-то испарилась. Те двое – они меня вызволили из мрака одиночества. И спустя каких-то пять дней они кажутся мне древностью. Что я такое несу? Мне показалось, что я забыл о родителях, и я корил себя, как ребенка, который думает только о собственной жизни. Как я живу, если вдуматься? Реагирую на беспрерывную вереницу событий, они волнуют меня какое-то время, но не откладываются в душе, а улетают куда-то далеко-далеко. Я опять и опять каждый день встречаю новый день, но не взрослею. А когда прихожу в себя – старость уже на пороге. Что заставило меня спустя всего несколько дней едва не забыть о тех событиях, будто они для меня ничего не значили. Та пара, удивительно похожая на умерших родителей, приняла меня, приласкала и радовалась мне – как это могут сделать только отец или мать. Разве нормальный человек будет пытаться выяснить, где грань иллюзии? Я считал себя человеком практичным, и меня переполняло желание немедленно поехать в Асакуса и постучаться к ним в дверь. Затем я взял себя в руки. То есть попытался. Безмозглый сценаристишка! Ехать в Асакуса уже поздно. Сколько, ты думаешь, сейчас времени? Конечно, забавная история, но не настолько, чтобы немедленно ехать что-то проверять. Сейчас самое время решить, что делать со звонком этой женщины. Сам обещал. Как-нибудь вместе выпить, поговорить. Взяв трубку, я понял, что не знаю ее номера. Поискал в справочнике фамилию Фудзино с адресом нашего дома. Вот, есть – с именем Кацура. На третьем гудке она подняла трубку. – Квартира Фудзино. – Голос спокойный. – Это Харада с седьмого этажа. – Добрый вечер. – Извините, что так поздно. – Что, выпьем? – А ничего? – Сегодня суббота. Я зайду через десять, даже нет – через пять минут. – Голос у нее богатый. Нет, она не трясется по ночам от страха. Я собирался подать руку уставшей от одиночества женщине и был несколько разочарован. Но все-таки лучше, если бы она пришла мрачная. Так, сегодня у нас суббота. Когда не показывают мои сериалы, я начинаю путаться в днях недели. – Кей, – сказала женщина. Она присела на диван, открыла пластмассовую коробку, которую принесла с собой. Внутри – нож и несколько ломтиков сыра. – По документам я Кацура. Только «фудзи», «но» да еще и «кацура»[10] – сплошная ботаника. Поэтому я – Кей. Как английская «К». – Сколько сортов сыра у вас… – Ем ломтиками, поэтому всего осталось понемногу. – Можно мне вон того, с черной плесенью? – Серьезно? – с удивлением глянула она. – А что? – Многие морщатся. – Тогда мне ломтик. – На самом деле это гадание на сыре. Вижу человека по тому, что он выберет. – И что вам говорит ломтик с черной плесенью? – Пока молодой. – А что, без сыра не видно? – Видно. И судя по лицу – моложавый. Некоторым подросткам ничего не нужно, кроме «Юкидзируси».[11] – Выходит, они – старики. – Выходит. – Вот выпивка. – А вот ломтик с черной плесенью. Мы рассмеялись. Она пила дешевую бататовую водку, я – коньяк. Сама захотела этого пойла. Жизнерадостная. Одета в джинсы и желтую майку. Судя по мягким формам, ей около тридцати пяти, хотя с разговорчивостью и веселым нравом возраст никак не вязался. – Позавчера утром мы с вами разминулись. Не помните? В дверях лифта. Вышли вы с таким страшным лицом и даже не взглянули на меня. О чем вы думаете в такие минуты? О сериале? Об убийстве? О спорте? Такие лица часто бывают у японских спортсменов. Ее жизнерадостность показалась мне неестественной. Может, она гордится тем, что не выпячивает свои беды? Хотя какой смысл скрывать грусть человеку, который уже приходил ко мне пьяным с горя? – Ладно, хватит, – ни с того ни с сего прошептала она. – Что? – Устала. – Может, пересядете на стул? На этом диване, чтобы не устать, нужно сидеть развалившись. – Перед тем как прийти, я решила. Побалагурить, и вернуться. – Раз так, нужно облегчить ношу. – Облегчила. – Она мягко улыбнулась. Впервые слова ее и тело слились воедино. – Шутки тоже требуют сил. Говорят, после тридцати неплохо понизить октаву. – Может, коньяку? – У меня еще есть. Повисло молчание, и комнату наполнил шоссейный гул. – Поставить музыку? – Нет, – улыбнулась она. – Я слушаю всегда в одиночестве. – Извините, но ломтиками как-то не очень. – Это значит, что у вас есть любимый человек за границей? – А если нет, что – больше не достанется? – Мне нравится привыкать к непривычному вкусу. Сначала думаешь: какая дрянь, – но стоит несколько раз попробовать, и сразу познаешь всю прелесть. И вместе с тем кажется, что понимаешь Европу. – Вам нравится все испытывать на себе? – Точно. Кому-то же нужно, правда? – Ну и как – получается? – Получается, если потратить время. «Вот бы и на меня потратить – сразу познаете всю прелесть», – едва не пошутил я, но сдержался. Не хотелось заходить далеко. Однако женщина была красива. Сначала в глаза бросались широкий лоб и пухлые губы, но за беседой я ощутил силу ее взгляда. И время от времени ловил себя на том, что не отрываюсь от ее глаз. Глаза эти заставляли позабыть обо всех недостатках. – У вас есть ученики? – Если бы. – Интересно, есть ли что-нибудь общее между людьми с экрана и простыми телезрителями? Когда говорят, что у всех этих паяцев или как их там есть куча учеников, что они серьезны и строги, начинается казаться, что из меня делают дуру. – У меня нет. Думаю, нужно объяснить… – Нет, не нужно. – Я даже не знаю, вы одна или нет? – Смотрите, какой сильный ожог, – тут же промолвила она и приложила к груди руку. – Вот здесь больнее всего. Залепила пластырем, но шрам остался и сойдет нескоро. – Она залпом допила бокал. – Не то чтобы дружба соседей, но на прошлой квартире один человек заметил, что я – одна, и постепенно стало душно… Я подыскивал слова. – Впервые… захотелось похвалить… этот дом. – Налейте коньяку. – Сейчас поменяю бокалы. – Я налил. – Я всех разогнал вот, встретился с вами. Вы сейчас так хорошо говорите. С того самого момента, как сюда зашли. Мужчины, которым до пятидесяти рукой подать, вряд ли способны провести вечер с такой красивой молодой женщиной. – И, кроме того, поняли, что женщина – ущербная. А раз так – бояться нечего. – Этого я не говорил. Я не в смысле секса. – Почему бы и не в смысле? В темноте все получится. Сзади у меня ожогов нет. Пристраивайтесь, так должно получиться. Некоторое время она не шевелилась. Я тоже. Затем осторожно, чтобы не нашуметь, она поставила бокал на стол. Я опять подыскивал слова. – Я всегда так, – тихо сказала женщина, – все порчу сама. Кстати, можно водички? Она попыталась встать. – Я сам… И я сходил на кухню за водой. А когда вернулся, она поменяла позу и опустила руки на колени. – Вот, пожалуйста. Или положить льда? – Нет, спасибо. Она отпила глоток. – Извините, я пойду. – Останьтесь, выпьем еще. – Если я так напьюсь – хуже некуда. – Да ладно. К тому же… причем здесь «порчу сама», «хуже некуда». Если хочется – все будет красивым. По правде говоря, я не ощущал в ее словах ни капли развратности. Попытался сказать, но сдержался – слова не сорвались с губ. А вместо этого: – Ты очаровательная. – Тогда поцелуй, – ответила она и потупила взгляд. – Конечно, – спешно сказал я, боясь паузы. При этом поцелуй мой был похож на порыв неопытного юнца. Опыта явно не хватало. – Ты – прелестная. – Потому что не смотришь. Она откинулась, будто падая. Присев сбоку, я обнял ее плечо. – Прелестная. – Перестань… В самом деле, чрезмерное восхваление красоты можно воспринимать и как укор за уродство. Но других слов я не находил. Что я мелю? В такие минуты женщинам не нужны слова. Ведь так? Они прекрасно чувствуют, что вложено в поцелуй. Додумав до этих пор, я ее поцеловал. Долгий поцелуй – словно переход к сексу. Я едва не коснулся ее груди, но она отшатнулась и повернулась спиной. – Ожог… не ты же виноват. Ситуация комичная. Я впервые сталкивался с таким при сексе. – Я в душ, – кратко сказал женщина. – А перед прикрою полотенцем. И она скрылась в душевой. Я в норме. Каким бы ни был келоид, я не думал, что при его виде испытаю отвращение. Наоборот, женщину мне жаль. Пусть и увижу. Кончить сзади, не глядя на след ожога, – не по мне. За дверью журчал душ. Может, зайти? А вдруг испугаю? Нет, резкости нужно избегать. Сначала посмотреть на шрам, сказать, что ничего страшного в нем нет. Но тут она вышла из душевой и, прикрывая наготу голубым полотенцем, строго сказала: – Полотенце снять совсем нетрудно. Только обещай, что ты этого не сделаешь. Дай слово! – Думаю, нет ничего страшного, если даже я увижу шрам, каким бы он ни был. Мое отношение к тебе при этом не изменится. – Не хочу, – не шевелясь, ответила она – тоном, исключавшим даже шаг, пока я не дам ей обещания. – Ну… раз так… – кивнул я. – Честно? – Честно. Но и теперь она не шелохнулась. – Конечно, это весьма иносказательно, но… есть же такое в мифах: мужчина видит то, что не должен. И между ними происходит непоправимое. – Я слыхал о таком. Причем совсем не из мифов. – Например? – Молодая женщина считает себя гадкой. Хотя вполне симпатична… глазами взрослого человека. Подумывает даже покончить с собой из-за толстоватых бедер. Не хочет жить из-за несходящих прыщей. Женщина стояла, опустив голову. Злится? Или не верит мне и жалеет, что приняла душ. Затем она подняла на меня слегка усталые глаза. – Не буди лиха. – Извини, лишнего сказал. – Обещай, что ни за что не посмотришь. И она медленно подалась – белым плечом вперед. В движении угадывалось легкое опьянение. Женщина остановилась передо мной. На широком лбу блестели капельки воды. Я попытался обнять ее, но она проворно показала мне спину. На левом плече открылась маленькая родинка. – Красивая. Я коснулся этой родинки, а она: – И на боку, а еще на попке. И, будто расслабляясь, женщина взъерошила волосы и едва заметно улыбнулась. – Правда-правда. На боку тоже красивая. Неброская, потерявшая свою черноту родинка. Я встал на колени. – И на попке. Я коснулся соблазнительной попки. И начал, коснувшись языком третьей родинки. |
||
|