"Искатель. 1964. Выпуск №4" - читать интересную книгу автора

ГЛАВА 18

Марта Ришар лежит в постели, обессилев от пережитого.

Сегодня она определенно почувствовала, что может двигать ногами. Сперва пошевелила ступнями, стала сгибать колени. Спустя полчаса попыталась подняться. И она встала! Правда, ее качало из стороны в сторону, однако, вцепившись в спинку кровати, она сделала шаг, и другой, и третий…

Кто-то идет по коридору. Ришар подымается на локтях, прислушивается. У нее теплеют глаза.

Еще недавно новый врач был ненавистен ей. Теперь в долгие часы одиночества она старается припомнить каждое его слово, вновь «увидеть» его жесты, походку.

Входит Карцов. Он озабочен, рассеян. Едва кивнув девушке, быстро идет к тумбочке, где у него медикаменты.

Марта поворачивает к нему голову.

— Неприятности?

Он не отвечает, молча возится возле тумбочки. Но вот он что-то увидел на полу. Это туфли Марты. Обычно они аккуратно стоят под кроватью, в ногах. Теперь же — в беспорядке валяются чуть ли не посреди комнатки.

Карцов круто оборачивается.

— Неужели пробовали вставать?

— Пробовала ходить!

— Правда?.. — Он широко улыбается, садится на табурет.

Ришар тоже улыбается, кивает.

— Умница, — шепчет Карцов, — какая вы умница, Марта! — Он порывисто поднимается. — Встанем?

Марта молча глядит на него.

— Встанем, — повторяет Карцов, — надо заставить себя. Сейчас это главное. Ну-ка, решительней!

Она послушно садится в кровати, спускает ноги на пол.

— Смелее. — шепчет он, — смелее.

Поддерживаемая Карцовым, Марта медленно идет к двери. Постояв там, возвращается, все увереннее ставя ноги.

Утомленная, но счастливая, она опускается на кровать.

— А теперь рассказывайте!

— Хорошего мало. — Карцов морщится.

Он сообщает об итальянцах, о Бруно Гаррите, о приказе Абста изучить ремесло водолаза. О первом занятии под руководством Глюка и о похищенном респираторе. И в заключение — о человеке, который приплыл вместе с Абстом.

— Я знаю его, — говорит Марта. — Вернее, слышала о нем: агент абвера, уже несколько лет как заброшен на базу. Абст считает, что обязан ему жизнью.

— Что же, Абст не так уж далек от истины, — замечает Карцов, вновь вспоминая сцену в салоне линкора. — Да, агент выручил его.

— При встрече он узнает вас, — тревожно шепчет Марта. — А встреча неизбежна.

— Неизбежна. — Карцов задумывается. — Не сегодня, так завтра…

— Что же делать?

— Пока не знаю… Прежде всего надо установить, где его поместили, сколько времени он пробудет здесь, каковы его намерения. Но тут я бессилен.

— Тогда, может быть, я?

— Придется действовать вам, Марта. Отдохните, соберитесь с силами и отправляйтесь к Абсту. Доложите, что вы здоровы, приступаете к работе. И постарайтесь выяснить все, что нужно. Мы должны знать как можно больше.

— Но, увидев, что я вылечилась, Абст убьет вас!

— Не сразу… Он ждет, чтобы я освоил работу под водой. Словом, у нас есть еще время. Однако если меня обнаружит агент, все произойдет мгновенно.

Карцов продолжает развивать свою мысль. Марта должна разведать, что это за гости, которых ждет Абст, когда они прибудут, каковы дальнейшие планы хозяев подземелья.

— И еще вопрос: умеете ли вы плавать, Марта?

— Да.

— А пользоваться респиратором?

— Умею.

— Очень хорошо!.. В подземелье, кроме пловцов, только Абст, два его помощника и этот агент. Других нет?

— Пока только они. — Девушка задумывается. — Теперь я должна сообщить нечто важное. Неизвестно, кому из нас удастся выбраться отсюда. Во всяком случае, если я погибну…

— Марта!

— He перебивайте. Невыносима сама мысль, что никто никогда не узнает об Абсте, его делах и замыслах… Поэтому я должна рассказать все. Я верю вам. Верю, что, если вы уцелеете, молчать не станете. Я не ошиблась?

— Не ошиблись, Марта.

— Тогда слушайте.

Росток!.. В этом городе я родилась и провела детство.

Но теперь моего дома нет. Вместо него, вместо всей улицы — только развалины.

Отец погиб еще раньше. Он служил в Мюнхене, перекочевав туда, когда отчаялся найти работу в своем городе. Ему посчастливилось, он устроился в баре кельнером. Мы уже собирались продать дом и ехать к нему. Но он умер.

В те годы мало кто понимал, что такое фашизм. Это тем более относилось к отцу — он всегда был далек от политики.

И вот фашисты его убили.

Позже нам рассказали подробности. Как-то вечером в бар, где он работал, ввалилась толпа горланящих молодцов. Они изрядно выпили, и один из них стал говорить речь. В углу за столиком сидел человек с двумя железными крестами на лацкане пиджака. Вероятно, ветеран. Внезапно он вскочил, кинулся к оратору, вцепился ему в грудь, крича, что служил с ним в одном полку, что это провокатор. Поднялась драка. Раздались выстрелы. Одна из пуль попала в отца…

Это случилось весной 1926 года.

Спустя десятилетие, когда фашисты были уже у власти, я завершила образование и стала хирургом. Меня еще со школьной скамьи тянуло к медицине. Мать и старшая сестра заложили дом, работали день и ночь, чтобы я могла учиться в университете, — считалось, что у меня способности.

Я получила работу в больнице восточного пригорода Берлина. И там у меня произошла встреча… На заводе, где работал этот человек, случилась авария, и ему сильно разбило голову. Мне удалось сделать сложную операцию. Он долго лежал у меня в палате. Мы познакомились, часто беседовали. Мы были примерно одного возраста, у нас всегда находилось много тем для разговоров. Он выздоровел, и мы расстались. А полгода спустя он вдруг позвонил мне и пригласил погулять. В тот день решилась моя судьба. Оказалось, все это время они исподволь изучали меня. Они — это группа коммунистов города, уцелевших после того, как на их партию обрушились нацисты.

Они нуждались в таких, как я, молодых специалистах, чье прошлое безупречно с точки зрения гестапо. Я стала членом подпольной группы. Мне дали задание совершенствоваться как хирургу, работать старательно, вступить в НСДАП. Что касается хирургии, то ее я считала делом своей жизни. Работала много и напряженно, все больше квалифицируясь на операциях мозга. Об одной моей операции, закончившейся исцелением больного, которого считали безнадежным, написали в газетах… Справиться со второй частью задания помог случай. Однажды я вылечила какого-то блоклейтера,[14] удалив ему опухоль мозжечка. Этот человек и рекомендовал меня в «Национал-социалистский союз немецких женщин». Замечу, что к тому времени я уже получила карточку члена СС. И вот однажды меня вызывают в крейслейтунг.[15] Я шла туда с тревожно бьющимся сердцем. Все произошло так неожиданно, что я даже не смогла предупредить товарищей из группы.

За столом сидел крейслейтер. Поодаль расположился человек в мундире генерала СС. Я узнала его — это был сам Ганс Брандт.[16]

Крейслейтер проверил мои документы, задал несколько вопросов и вышел из кабинета. Тогда заговорил Брандт. В течение четверти часа он расспрашивал меня. Но я видела — это формальность. Он уже многое знает обо мне и о моей работе.

Мне было сделано предложение стать сотрудницей Аненэрбе.[17]

Брандт сказал, что это предложение — большая честь. В Аненэрбе у меня будут широкие возможности для научной работы и экспериментирования. Мне дали двое суток на обдумывание.

В тот же вечер я нашла возможность встретиться с руководителем своей группы. Выслушав меня, он не мог скрыть волнения. Да я и сама понимала, как это важно, чтобы коммунисты Германии имели своего человека в Аненэрбе.

Следующие полтора года прошли как в тумане. Вместе с группой врачей я кочевала по концентрационным лагерям. Через наши руки проходили тысячи заключенных — мы отбирали нужных кандидатов. Это были самые различные люди — здоровые и такие, у которых обнаруживались различные опухоли, заболевания сердечно-сосудистой системы, мозга, крови… Всех их транспортировали в специальные лаборатории и клиники, и там ими распоряжался шеф Аненэрбе доктор Вольфрам Зиверс.

Через год и семь месяцев я получила назначение в одну из таких клиник. Я своими глазами увидела, что там творилось. Все то, что обычные экспериментаторы-физиологи совершают только на насекомых, лягушках, кроликах, собаках, все это Зиверс и его коллеги проделывали над сотнями и тысячами живых людей — им ампутировали конечности и пытались вновь приживлять руки и ноги, вырезали кости, удаляли внутренние органы, на подопытных пробовали неведомые мне препараты, яды… Заметьте, это началось до войны. Фашисты всласть напрактиковались на соотечественниках, прежде чем получили в свое распоряжение военнопленных!..

Здесь я встретилась с Абстом. Один из «кроликов», как в клинике называли подопытных людей, был умалишенный, живший в мире чудовищных галлюцинаций. Очень буйный, утративший всякий контакт с окружающей действительностью, он являл собой пример безнадежного параноика. И Абст вылечил его. Я ассистировала при операции и была потрясена искусством хирурга. Я с благоговением следила за его работой. Как сейчас помню наш разговор, когда Абст, стоя рядом со мной, мыл руки после операции.

«А вы понравились мне, — задумчиво проговорил он. — Я читал о вас. Вот и Зиверс доволен вами. Позвольте спросить, каковы ваши планы на будущее?»

У меня от волнения кровь прилила к щекам: ведь я и думать не могла, что вечером этого же дня Абст проделает новый эксперимент над спасенным им человеком и уничтожит его! Об этом и о многом другом я узнала позже. Но в тот день Абст казался мне добрым волшебником. Он был так не похож на извергов, которые меня окружали. И я на минуту забыла, кто я, зачем послана в Аненэрбе, забыла, что выполняю важную работу и она дает результаты. Ведь, используя переданные мною данные, подпольная организация уже провела первую акцию — организовала побег группы обреченных людей из клиники Зиверса. Да, в те минуты я обо всем этом забыла. Я была почти влюблена в Абста. И когда он предложил мне работать с ним, я согласилась.

Так я оказалась в «Лаборатории 1-W-1».

С этого времени мои связи с подпольем оборвались. Вот уже почти три года я изолирована от внешнего мира. Лишь изредка, когда лаборатория еще находилась близ Берлина, меня отпускали за покупками. И всякий раз в сопровождении Глюка. Я знала, что он из группы немцев, которые живут на противоположном конце острова и обучаются действиям под водой. Все это были молодые, здоровые люди, отличные пловцы, увлеченные новой профессией, казавшейся им такой романтической.

Итак, мы с Глюком несколько раз ездили в город. У меня было приготовлено письмо к товарищам, но отправить его не удавалось. Глюк не спускал с меня глаз, разрешая заходить только в магазины. Я делала покупки, а он стоял у дверей и ждал. Потом мы садились в автомобиль и возвращались к озеру.

А в лаборатории дела шли своим чередом. Абст, талантливый хирург и психиатр, экспериментировал с «человеческим материалом». И это были не умалишенные, нет. На операционный стол укладывали здоровых людей. Происходило то же, что в клиниках Аненэрбе. Разница состояла в том, что объектом экспериментатора был мозг человека. Абст что-то настойчиво искал, вторгаясь своими инструментами в черепные коробки подопытных. Что именно, я узнала после случая с пловцами…

Последний раз меня отпустили с острова, когда уже шла война. Германия напала на Польшу. Незадолго до этого фашисты расправились с Чехословакией. Замыслы Гитлера осуществлялись. И толпы обывателей, заполнившие улицы Берлина, ликовали — они готовились хорошо нажиться на горестях других народов.

У Глюка, который шел рядом со мной, физиономия светилась счастьем. Я же кусала губы, чтобы не расплакаться.

Мы вошли в большой универсальный магазин. Глюк остался внизу — он хотел выпить кружку пива, я же поднялась в торговый зал.

Меня лишили связи с товарищами. Я одна в окружении врагов, они добиваются успехов, и остановить их никто не может. Как бороться с ними, да и вообще возможна ли борьба, есть ли в этом хоть капля смысла? Не лучше ли прекратить сопротивление и отдаться течению?

Таковы были мысли, с которыми я бесцельно бродила по магазину, переходя от витрины к витрине. И вот на одном из стендов я увидела портативную кинокамеру. Я купила ее вместе с запасом пленки. Приобрела ворох других вещей: среди покупок легче было пронести камеру на остров. Я не теряла надежды установить связь с товарищами. Каким убийственным обвинением против фашистов были бы кинодокументы о деятельности «лаборатории» Абста!..

Но я возвращаюсь к случаю с пловцами. Зимой 1941 года трое из них совершили побег. На поиски подняли всю охрану острова. Беглецов настигли. Один был убит в перестрелке, двое схвачены и доставлены к Абсту.

Я была убеждена, что Абст уничтожит их. Но обоих беглецов изолировали от остальных пловцов, и все. Абст даже не допросил их. В эти дни он, к несчастью, достиг цели, к которой давно стремился, и безвыходно находился в лаборатории, заканчивая серию последних экспериментов.

Через неделю пловцы были подвергнуты операции — сперва два дезертира, затем вся группа, исключая Глюка и Вальтера. Семеро погибли на столе. Остальные превратились в безвольные покорные существа. Теперь Абст мог не опасаться, что они сбегут или проболтаются…

Повторяю, эта группа состояла из немцев. Но немцы были только первыми жертвами. С началом войны основная масса подопытных стала поступать из лагерей военнопленных. Отбирались водолазы и спортивные пловцы.

Время от времени пловцов группами в два-четыре человека увозили с острова. Куда, я не знаю. Но назад никто не вернулся. Взамен прибывало «пополнение». Здоровые, полные сил молодые люди проходили краткий курс освоения торпед и ложились на стол в операционной Абста.

А минувшей весной всех нас привезли сюда.

Ришар смолкает, тяжело переводит дыхание. Карцов берет ее руку.

— Спасибо, Марта! Я задам два-три вопроса… Абст полностью доверяет Глюку и Вальтеру. Почему?

— Глюк — лучший пловец, отличный водолаз.

— И это все?

— Он преступник. Осужден на пятнадцать лет каторги…

— Что же он совершил?

— Топил людей… Это было нашумевшее дело. Фотографии убийцы обошли все газеты. И я, как только увидела Глюка на острове, сразу его узнала, хотя он отрастил бороду.

— И Абст вытащил его из тюрьмы? Глюк знает, что может туда вернуться?

— Да.

— А Вальтер?

— Такой же мерзавец. Он тоже целиком в руках Абста.

— Понятно. Еще вопрос. У вас прервалась связь с группой. Но вы переписывались с родными? Осторожный намек… Вы не подумали о такой возможности?

— Дома не знали, что я в Сопротивлении. Кроме того, вся переписка идет через Абста.

Карцов молча глядит на девушку. Как просто поведала она о своем подвиге. Да она и не считает, что совершила нечто героическое!.. О многом хотелось бы поговорить с ней, успокоить ее, утешить. Но это не сейчас.

Карцов встает.

— Мне надо идти, Марта. Вечером встретимся, как обычно.

Он направляется к выходу, уже берется за скобу двери. Помедлив, возвращается.

— Марта, вы должны знать: видимо, вам уготована та же участь, что и мне. Будьте осторожны. Не ешьте ничего сомнительного. Никаких лакомств, которые вам может предложить Абст или кто-нибудь из его помощников. Разумеется, все это принимать с благодарностью… Мы условились?

Ришар кивает. Карцов берет ее руку, чуть пожимает, осторожно опускает на одеяло.