"Созвездие Чаши" - читать интересную книгу автора (Дильдина Светлана)

Увертюра

   Больше всего на свете Сверчок любит ветер. Особенно — сидеть на крыше, подогнув ноги, ловить его губами, бросать вниз всякий мусор и слушать. Банки и бутылки — звенят разно и мелодично, бумага шуршит, и летит часто не вниз, а вверх. А косточки падают бесшумно, зато красиво рассыпаются, веером-дождиком. Только если попадешь в кого-нибудь с крыши — лучше скрывайся с глаз. А слушать можно и даже нужно — расфуфыренные дамочки ругаться не умеют совсем; правда, тут нарядные козочки редки, если и попадется подобная фифа, так смех один. Визгу больше, чем слов. Лучше всего ругаются подвыпившие рабочие. А на совсем пьяных занятно кидать бутылки, особенно если попадешь по черепу. Только не тяжелые, чтоб не убить.

   У Сверчка узкое лицо с острым подбородком и почти белые волосы. Заношенная куртка — летом в ней жарко, зимой вообще можно сдохнуть, настолько холодно — с красным футбольным мячом на груди. Куртка — самое ценное, что есть у Сверчка. Ну и обувь — без нее по городу не побродишь. О те же битые бутылки ноги порежешь.

   Улицы вообще-то убирают, но по тем улицам, где гуляет Сверчок, машина-уборщик проходит нечасто.

   — Привет, алкоголик! — говорит Сверчок сторожу, который позволяет ему ночевать на складах.

   — Твою… тудыть-растудыть..! — говорит сторож. Вот он ругаться умеет. Одно удовольствие свернуться на верхней пустой полке, сунуть под голову куртку и при свете засиженной мухами лампочки слушать, как ругается сторож.

   Накрапывает дождь, и Сверчок идет к себе на склад. Из подворотни выныривает тип в темном дождевике, оглядывается — и в момент оказывается подле Сверчка, пихает ему в руки что-то завернутое в тряпку, тяжелое. Подросток теряется — стоит и смотрит вслед быстро-быстро удирающему типу. Потом переводит взгляд на завернутое в тряпку нечто — а оно все в грязи и машинном масле, и Сверчок брезгливо кладет это нечто на тротуар, вытирает ладони о штаны. О куртку — ни за что, нельзя так с любимой вещью, с частью тебя самого.

   Машина тормозит подле Сверчка, обжигая радужку светом фар. Неприятно громкая, машина рвет сумерки. А из нее выбираются люди — проворные, только Сверчок умеет бегать на диво скоро. Но и те, из машины, умеют, оказывается. Они хватают Сверчка, выворачивают ему руки и тычут мордой в асфальт. Прямо носом. В мокрые, пахнущие пылью дождевые пятна. Обыскивают карманы. А нос мягкий, из него сразу начинает идти кровь.

   — У меня же нет ничего, мать вашу туда!! — кричит Сверчок. Его запихивают в машину и везут, везут, везут в бесконечность.

   Потом выволакивают, будто груз — это обидно. Сверчок снова пытается выругаться, но получает оплеуху, отчего унявшаяся было кровь снова начинает проситься наружу.

   Вообще-то ему почти все равно. Он пару раз попадался тем, кто хватает бродяг на улицах и привозит в приемник. Ну и подумаешь. Взять с него нечего, пихать куда-нибудь на работы тоже бессмысленно — какой из Сверчка работник? Как выражается сторож, соплей перешибешь. Хотя он неправ. Драться Сверчок умеет, только выглядит больно уж тощим. И как тут не выглядеть, при таком рационе, полбулки в день?

   Воришек, конечно, изолируют, это понятно. Но поди докажи, что Сверчок хоть что-то украл. А к родителям отправлять — морока еще та. В худшем случае по шее надают и отпустят.

   Сверчок насвистывает тихую песенку, стараясь не вдыхать глубоко — нос все же болит, а воздух жжется, и запах у воздуха соленый.

   В приемнике сухо и тепло. Стулья жесткие, обшарпанные. Нос болит, лицо залито кровью — она никак не желает остановиться, стоит вскинуть голову, и льется по-новой. Ммать… сколько же в человеке крови? Хочется спать. Сверчок вытирает лицо ладонью — рукавом проще, но жалко куртку.

   — Бродяга? — почти сочувственно спрашивает человек напротив, в коричнево-бурой форме — от Сверчка его отделяет деревянная перегородка по пояс.

   — Пошел ты, — говорит Сверчок вяло. Неохота быть вежливым — а что они, сразу — носом в асфальт? Ему наконец протягивают мокрое полотенце, и Сверчок сидит, прижав махровую ткань к лицу. На полотенце остаются алые и серые разводы.

   А человек жужжит и гудит, сытый, довольный и снисходительный.

   — Имя. Возраст. Родители. Место проживания.

   Врать тоже неохота. Он отвечает на все вопросы скучно, с нарастающим раздражением. Потом слушает, как коричневый говорит по селектору:

   — Да, да… Четырнадцать. Родители есть, пьют. Безработные… Сбежал из дома давно. Никто не хватился. Да, два года на улице. Нет, ни в чем таком не замешан — просто бродяга. — Оборачивается, оглядывает Сверчка, и снова в трубку: — Ничего, навскидку так — подойдет. Хиловат, но чуть подкормить, и нормально. Что? Слушаюсь.

   Потом оборачивается и расцветает в улыбке:

   — Ну, парень, больше тебе не придется бродяжить.

   — Мне милостей ваших не нужно, — на сей раз подчеркнуто вежливо говорит Сверчок. Когда надо, он умеет быть эдаким пай-мальчиком. Не зря в детстве соседки ахали — ай, чудо ребенок!

   Он сдувает со стены муху. Муха тощая и полудохлая.

   — Даже насекомое прокормить не можете, а туда же, чужую судьбу устраивать, — говорит Сверчок еще более вежливо. Человек в коричневой куртке смеется, похоже, ему и вправду весело. Они со Сверчком хохочут на пару. Потом Сверчок встает:

   — Ладно, теперь я пошел.

   Бурый мотает головой и все еще улыбается:

   — Нет, мальчик. Теперь уже не пойдешь. — И добавляет со вздохом: — Сам посуди, неужто мы отпустим бродягу на улицы?

   — Ну подыщите мне дом! — говорит Сверчок. Бурый обрадовано кивает:

   — Место тебе уже нашлось…

   За ним захлопывается светлая железная дверь, а потом еще одна. Провожатый, добродушный верзила с помятым лицом, тоже в коричневой форме, как тень следует за Сверчком. Даже в душе рядом стоит. Потом наблюдает, как Сверчок переодевается в пахнущие дезинфекцией казенные шмотки. А потом приводит в камеру-одиночку. Э, какая там камера! Комната. Даже обои на стенах, обшарпанные слегка, но вполне симпатичные, в зеленые ромбики. А нос уже не болит, и хочется спать.

   — Спи.

   Сверчку чудится, что его куда-то везут по морю, и палуба качается вверх-вниз, и прямо по борту выныривает и отдает честь дельфин.

   — Долго еще? — спрашивает сквозь сон, приоткрывает глаз и видит те же зеленые ромбы.

   — Успеешь все сны пересмотреть, — голос звучит добродушно. Сверчок наконец расслабляется и вытягивается во весь рост — впервые за много месяцев он сыт, лежит в тепле на мягкой постели.

   Ему снится красный бык, который гоняет по небу футбольный мяч-солнце. Солнце тоже алое, как мяч на куртке. «А куртку жаль», — думает он, и проваливается в сон окончательно.