"Попутного ветра!" - читать интересную книгу автора (Дильдина Светлана)

Глава 15

   Дверь поскрипывала в петлях, жалуясь на судьбу. Я бы тоже не отказался, только кому?

   Сидел на лежанке, скрестив, ноги, и молча смотрел на Адаманта.

   — Твои друзья перенесут то, что должны. Ты слишком многого хочешь, Мики. Не по масштабам… хотя у каждого свое ведомство, как тут неоднократно упоминалось.

   — Я просил о помощи, а не почитать мне мораль, — откликнулся я, чувствуя себя мокрым побитым щенком. — Говорить все горазды… ты хоть представляешь, каково им придется, или небесное сияние весь разум затмило?

   Встал и вышел на улицу, лишь бы не чувствовать на себе испытующий взгляд. В спину мне прилетело:

   — Не бойся, справятся. А помощь…Помогать можно — и много тех, кто готов протянуть руку. Ангелы, хранители, помощники, проводники — можно назвать иначе. И большинство из них были когда-то людьми, они понимают. Но не станут мешать делать выбор. Одно дело — поддержать над пропастью, другое — оберегать, указывая дорогу неопределившемуся. Надо оно — вечно быть младенцем, которого водят на помочах? И вот еще что. Хорошо, что ты примчался сам.

   — А? — глупо спросил. Но тон Адаманта, официальный, размеренный — даже в первую встречу Адамант говорил иначе.

   — Скоро Пленка проснется. Решай, Мики.

   Тело у меня стало словно пластмассовым, но сказал я, кажется, достаточно нагло:

   — То есть вы отнюдь не всевидящие, раз не можете рассчитать последствий?

   — Не можем, — невозмутимо подтвердил Адамант. — В прошлый раз личинка не успела вылупиться — погибла. Мы знаем одно. Если частицы ткани, оставшиеся на ее коконе, превращены в смертельно опасное оружие, что же натворит Пленка, родившись?

   — Она разумна!

   — Она разумна, — эхом откликнулся Адамант. — Но это чуждый разум. Ты уверен, что Пленка по-настоящему вступила с тобой в контакт, а не просто заботилась о теле-носителе? Уверен, что, родившись, личинка не позабудет прошлое?

   Я хотел бы сказать, что уверен. Не мог.

   — Эх, ты… небожитель, — я вложил в слова столько сарказма, сколько сумел — и, кажется, мало.

   — Где ты видишь небо, Мики? — спросил Адамант.

   И тут я сорвался.

   Нагнулся к обочине, вцепился в колючий пучок травы, рванул — ладонь заболела, тогда я дернул сильнее, желая одного — разбить что-нибудь, уничтожить, вместе с постылой иллюзией настоящего.

   — Решать? Кого ты просишь решать, покойника?! Это — жизнь?! — заорал я на Адаманта, отбрасывая выдранную с корнем траву. Хотел было в него швырнуть — грязь как раз пристала его светлому плащику…

   — Пошли вы все… да провалитесь со своими речами, умники!

   Горло перехватило, я глотнул ледяного воздуха, кусая губы — поднял к лицу руку, лучше в нее вцепиться, как же все жалко, и я… сдохнуть бы там, у Факела, или лучше раньше, чтобы не знать ничего…

   Поглядел на руку. Мокрая ладонь, былинки прилипли, жалкие, смятые. Едва ощутимый запах, скорее дождя, чем травы. А стебли эти уже никогда не просохнут, чтобы снова пахнуть летом. Пусть даже лета здесь не бывает… они даже не поднимутся никогда.

   Вечно от меня одно разрушение…

   — Ну, что ты? — спросил Адамант, будто никто на него не орал только что.

   — Прости… — кажется, он понял, насколько мне стыдно. Мягко сказал, ничуть не давя:

   — Так что же?

   Я кивнул, головы не поднимая — наверное, со стороны был точь-в-точь нашкодивший школьник. Хоть в угол ставь.

   — Согласен отдать мне Пленку?

   — Да. И…

   — Что? — спросил он самую малость тревожно. С чего бы? Или… всякой гадости от меня ожидает, уж точно.

   — И вот еще что… — я вдохнул, глубоко. Улыбнется — привычно, язвительно, выдаст очередную ехидно-правильную сентенцию? Нет, сейчас… не сейчас! Потом… как-нибудь.

   — Пусть это дурость. Но ты ведь совсем уничтожишь Пленку.

   — Совсем. У нее нет души, она не наша, Мики.

   — Тогда и я… — голос сел. — В общем, хватит, я не хочу убивать. Я уже… А Пленка спасла Ная. И меня… и просто — она живая, разумная. Дать согласие — значит, убить.

   — Мики, что ты придумал?

   — Я тоже… не хочу быть. Совсем. Не могу.

   — Мики, ты понимаешь, что такое — не быть? Совсем?

   — Не уверен. Но ведь… за черту уходят люди, которые уже мертвы — а я их вижу. А ты и вовсе — высшее существо. Значит, там что-то есть.

   — Высшее… — произнес он без выражения. — Вот уж где ты неправ, Мики.

   — Все равно. Ты говорил о свободной воле. Я хочу так.

   — Кому ты врешь, себе или мне? — жестко, едва ли не зло спросил.

   — Я не вру. Знаешь ведь. Если сам не можешь… ведь кто-то может, Адамант. У вас наверняка есть… и такое ведомство. Окончательной смерти.

   — Это твое подлинное желание, Мики? — отчеканил он воистину ледяным голосом.

   — Да. Ну… ведь вы видите в душах. Я и правда не вру…

   — Ты просто устал, — голос его стал обычным. — Мать, Ника… и каждый день — люди, которые не вернутся. Ты очень устал, Мики.

   — С Никой я сам виноват. С матерью — тоже, наверное. То есть — точно знаю, что виноват. Я слишком долго бегал… ото всех. Надеялся втайне, что все решится. Вот и решилось… добегались.

   — И сейчас ты кидаешься в другую крайность.

   — Имею право. У меня свободная воля, — вяло огрызнулся я. Понимая, что Адамант говорит нечто, очень близкое к истине… Я внезапно совсем успокоился. — Пойми все же меня. Пленка сделала так, что теперь мы — единое целое. Когда рождаются сросшиеся близнецы, и врачи бессильны, близнецы вместе живут, и им остается умирать вместе. Я не стану спасать свою жизнь за счет другого существа, разумного и принесшего много пользы не только мне одному. Нечестно. Ты понимаешь?

   — Я понимаю. — Прищурясь, он смотрел на Ромашку. — Думай.

   — А… — я понял, что всё-таки согласия не ожидал. Хотел, чтобы поуговаривали? Нет… просто как-то так сразу…

   Вспыхнули фары Ромашки. Оранжево-золотые, замерцали, отсчитывая секунды. Я хотел попросить Адаманта — прекрати это… потом передумал. Он не из тех, что устраивают психические атаки. Значит, так нужно. А Ромашка все равно мой. Уж как-нибудь перенесу.

   Поэтому я сначала зажмурился, а потом открыл глаза и смотрел. Потом фары перестали мигать, и я повел взглядом по сторонам — радужные зайчики прыгают, и ничего толком не разглядеть. Жаль… даже в мокрой дороге и сухих чахлых кустиках есть что-то родное. С чем можно проститься… хватит.

   Я вернулся в домик и сел, ноги отказывали. И Адамант сел напротив. Молчали мы долго, будто перед дальней дорогой. Адамант ждал, я не мог понять, о чем он думает.

   — Вот еще что… — почувствовал себя глупо, но решил договаривать, раз уж раскрыл рот. — Я сам выбрал, но всё же — не мог бы ты кое-что сделать, если я попрошу?

   — Последнее желание? — мускул на его щеке дрогнул, но голос прозвучал вполне обычно, довольно-таки едко:

   — Чего ты хочешь?

   — Мороженого… — сам понял, насколько жалко прозвучала шутка. Кстати, мороженого и впрямь хотелось. Причуды Пленки?

   — Помоги Айшану. Ты говорил о пропасти… так помоги. Он хороший товарищ… но ему самому не вырваться. Пусть его просто не трогают, ладно? С Наем они вместе сейчас, я верю, они справятся, но потом… ведь Службы обычно не отпускают своих, особенно тех, кто пошел против.

   — Мики, он тоже выбирает сам.

   — А он и выбрал… Или обязательно лезть под пули, чтобы освободиться?

   Адамант долго молчал. Послышалось тиканье часов — я даже оглянулся.

   Потом он сказал:

   — Хорошо.

   Я помялся немного, потом спросил:

   — Адамант… Что со мной было бы… там?

   — А что будет, не хочешь знать? Каково то, что ты выбрал, на самом деле?

   — Не хочу. Смерти я не боюсь. Глупо — после всего…

   — Боишься, — очень мягко и очень по-человечески сказал Адамант.

   Он никогда не прикасался ко мне. А сейчас обнял. Запах тоже был — человеческий. Немного сырой плащ… снаружи-то морось.

   Зарыться лицом и не двигаться, будто рядом с отцом — настоящим, которого я узнать не успел.

   Трасса

   Мики не произнес больше ни звука. Больше всего походил на испуганного щенка, не знающего, погладят или ударят.

   — Я уважаю твой выбор, — сказал Адамант.

   Они вышли наружу — Мики невольно прищурился. По-прежнему сыро, только белесое небо яркое очень. Отвык тут, на трассе, от подобного.

   Пленка что-то подозревала, или, скорее, чувствовала. Не шевелилась — как бы она могла? — но вся напряглась, больно было двинуться. Мышцы — каменные будто. Казалось, еще немного, и кровь застынет.

   Мики зашипел невольно, сквозь зубы — неприятно до жути… впервые ощутил, что его тело делит с ним самим иное существо, непонятное. Но оно в своем праве, что пытается противостоять неизбежному. А сам бы — не защищался? Как в подворотне на "волчат" напоролся, так сразу хорошим мальчиком перестал быть…

   — Да не тяни ты… — это к Адаманту. Несправедливое — только выйти успели.

   — Поспешишь — людей насмешишь. Не смотри.

   Мики закрыл глаза, не видел — может быть, Адамант поднял руки и из ладоней вылетела голубая молния, а может, ничего не было. И рук никто не поднимал, и вообще — никаких эффектных жестов, сияний, или прочей атрибутики "потустороннего".

   Рывок ощутил — будто под наркозом выдрали зуб.

   И слабость — ему показалось, что вместо тела осталась одна оболочка. Даже стона не получилось. Упав на колено, уперся ладонями в бетон трассы. Отнял одну ладонь, пытаясь оттолкнуться и встать. Стыдно было — так показать беспомощность свою. И больше всего не хотелось, чтобы Адамант принял это за согласие пойти-таки с ним.

   — Не вставай, — услышал ровный прохладный голос. — Не двигайся.

   Мики ощутил облегчение — Адамант сдержит слово.

   Кивнул, и замер. Это в детских фантазиях умирать надо обязательно стоя, глядя смерти в лицо. А здесь нет врагов, да и со смертью он успел сродниться.

   Хоть и ждал, небытие пришло все-таки неожиданно и настолько быстро, что понять ничего не успел.

   Новости от газеты "Городской обозреватель"

   В ночь с 29 на 30 апреля в Лаверте и пригороде обстановка была относительно спокойной. Зафиксированы три хулиганских нападения, пострадала машина следователя окружного суда — в нее бросили бутылку с горючей смесью.

   Один человек доставлен в клинику с черепно-мозговой травмой. Он был обнаружен патрулем возле фонтана Аста-Уэно. В сознание не приходил и никаких подробностей сообщить не может.

   30 апреля в здании городской Ратуши прошла встреча глав администрации Лаверты с полномочными представителями Пламенной и округа Юта. Рассмотрено предложение о добровольном вхождении Лаверты в состав одного из округов.

   Адамант стоял один на шоссе, поглубже в карманы спрятав плотно сжатые кулаки. Снегопад сначала усилился, затем резко прекратился — снежинки, ровным слоем лежащие на светлом плаще, не таяли.

   Неподалеку от трассы отходила неширокая грунтовая дорога, и на ней снега не было — по обочинам ее росла невысокая ломкая трава, тронутая морозом.

   Адамант смотрел прямо перед собой, туда, где шоссе сливалось с туманом. Ему не понадобилось идти, чтобы оказаться здесь… и чтобы перенести сюда Мики. Тот лежал на асфальте — сразу став хрупким, чуть не бесплотным.

   Адамант стоял долго; наконец, с усилием стряхнув с себя оцепенение, повернулся к лежащему — отводя взгляд. Поднял юношу, осторожно, будто и впрямь изделие из стекла — и без малейшего напряжения.

   Кусты рядом зашевелились, на Адаманта уставилась вереница блестящих черно-желтых глаз. Зверьки выходили на дорогу, садились друг подле друга, загородив ему путь.

   — Уходите.

   Не обратив на приказ внимания, они сидели, по-прежнему неотрывно следя за мужчиной в длинном стального цвета плаще, будто гипнотизируя.

   — Уходите, — вновь повторил Адамант, и на сей раз не только плащ отливал сталью, но и голос. По одному, нехотя, зверьки поднимались и шмыгали в кусты по обочинам дороги, сразу исчезая из виду. После их ухода на трассе стало совсем пусто, даже ветер потерял запахи — и теперь в нем не ощущалось ни холода, ни сырости. Затем прекратился и ветер.

   Мужчина прошел несколько шагов, опустил свою ношу на границу между грунтовкой и гладким бетоном трассы. Одна рука лежащего оказалась протянутой в сторону, и блеклые стебли поднимались меж пальцев, будто прорастая сквозь ладонь.

   Адамант вновь застыл, глядя вперед. На сей раз он не выглядел безучастным, в его фигуре было напряжение ожидания, когда сам себе боишься признаться, что ждешь, ибо это почти нелепо.

   Никого не было — ни одной букашки. Даже трава казалась ненастоящей. И казалось, в тумане звучат голоса — отдельно от тел. Его собственный, и юношески звонкий, в который вплелась возмущенно-упрямая нотка.

   "- Мы не всесильны. Но если очень верить… чудо может случиться. Может, и это один из законов мира — не знаю. Скорее всего.

   — Верить?

   — Верить, хотеть… и заслужить чудо.

   — Заслужить? Глупо звучит. Перед кем отчитываться?

   — Перед самим собой".

   Тело неподвижное, наполовину на бетоне, наполовину на грунтовке. Ветровка, наверное, промокла уже, хоть дождь и кончился: лужи все равно повсюду. А на грунтовке еще и грязь… Хотя если на нее целиком ступить — сухо, это Адамант знал превосходно.

   Мики пошевелился.

   Шорох пробежал по траве, будто невидимые гибкие существа встрепенулись и разбежались по своим делам. Юноша приоткрыл губы, на лице отобразилось удивление, будто он понимал, что нужно вдохнуть, только забыл, как это делается.

   Адамант присел рядом, не боясь испачкать идеально чистый плащ, четким движением снял жучка-семиточечницу с ворота ветровки Микеле. Глянул в глаза, еще мутные и немного удивленные, как у детей после сна.

   — Здравствуй, ангел дороги.