"Этрусская химера" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Лин)

Глава четвёртая

— Годар не хочет продавать скульптуру, — сказала я Лейку.

— Тогда предложите ему больше, — ответил он. — Этот конь мне нужен.

— Если вы настаиваете, я могу уговорить его расстаться с ней за сто пятьдесят тысяч — проговорила я.

— Сто пятьдесят тысяч чего? — переспросил он.

— Долларов.

— Вы шутите. Всего-то? А я был готов израсходовать миллионы. Так в чем же дело?

— Это подделка.

Трубка ненадолго умолкла, наконец он спросил.

— Вы уверены в этом?

— Да.

— И что приводит вас к подобному заключению?

— В основном качество работы. Ничего похожего на Химеру из Ареццо. Я хочу сказать, что если бы эти предметы сделал один и тот же художник или в худшем случае мастерская, между ними существовало бы некое сходство, и исполнение было бы равным по качеству. Это не так. Потом на ноге коня находится этрусская надпись. Она и выглядит, как на лапе Химеры, и означает тоже самое. Но Химера была изготовлена методом утраченного воска.

— Каким? — перебил он.

— Утраченного воска, — сказала я. — Из воска изготовляется точное изображение, а потом в форму с восковой Химерой заливается расплавленный металл. Воск плавится, металл застывает, получаем бронзовую скульптуру.

— Да-да, — проговорил он. — Вспомнил. Переходите к делу.

— А дело заключается в том, что надпись на Химере, посвящающая ее Тинии, была сделана в воске перед изготовлением фигуры. Надпись же на ноге коня, напротив, была выгравирована уже после отливки. Я думаю, что статуе может быть примерно около века, но какой-то предприимчивый тип вырезал эти буквы на ноге коня относительно недавно, надеясь выдать за изделие куда более древнее.

— Понимаю, — сказал он. — Мне очень жаль.

— Кстати, — сказала я. — По-моему, Годар знает о том, что это подделка, и потому решил сделать любезность и не продавать ее мне, невзирая на то, что действительно нуждается в деньгах.

— Понимаю, — сказал он снова. — А нет ли у него чего-нибудь интересного? Такого, что могло бы заинтересовать меня. Мой новый фонд открывается через две недели. Мне нужно блеснуть.

— Есть один очень интересный сосуд. Это гидрия, чернофигурный кувшин для воды. Как ни странно, на нем изображен убивающий химеру Беллерофонт. Вы можете получить ее за те же сто пятьдесят тысяч, и она того стоит.

— Знаете ли, я не занимаюсь коллекционированием изображений химеры, — ответил он.

— Я это понимаю. Однако работа мастера Микали, вероятно, способна заинтересовать вас.

После небольшой паузы он ответил:

— Едва ли. — Что изрядно удивило меня. Похоже, что имя оказалось незнакомым ему. Иногда тщательные исследования позволяют выделить работы одного и того же художника даже по прошествии не одной сотни лет. Живописец, скульптор, любой мастер нередко пользуется особыми приемами или же значками. От этрусских времен нам известно три таких личности, так называемый мастер Бородатого Сфинкса, пользовавшийся подобным изображением, мастер Ласточки и самый знаменитый из них мастер Микали, названный по имени человека, идентифицировавшего его работы. Гидрия с химерой обнаруживала все признаки работы мастера Микали — полный энергии, хотя и не отточенный стиль, и очаровательные завитки наверху сосуда. Конечно, правильное заключение мог дать только эксперт, однако риск ошибиться был невелик.

— Что еще у него есть? — спросил он.

— Если вас интересуют монументальные вещи, у него есть терракотовый храмовый фриз. Также с изображением мифа о химере. По-моему подлинный.

— Покупайте, — распорядился он.

— Годар может не захотеть расстаться с ним.

— Покупайте. Сто пятьдесят — это не деньги.

— Попытаюсь, — ответила я.

— Не надо пытаться, — проговорил Лейк, перед тем как повесить трубку. — Делайте.

Было еще достаточно рано, когда я спустилась вниз, чтобы раздобыть себе кофе. Дотти в очаровательном костюме из красной кожи, окруженная дорогим багажом, находилась возле регистрационного стола.

— Привет, — окликнула меня она. — Надеялась повидаться с тобой перед отъездом. Мы решили продолжить поиски. Направляемся дальше на юг, в Прованс. Там случаются сказочные находки, впрочем, всегда втридорога. Тем не менее некоторые люди готовы купить любую старинную вещь из Прованса, даже если это просто видавшая лучшие времена сельская мебель. Когда им по карману при этом мебель в стиле Людовика XVT, я этого просто не понимаю. Но сперва заеду в шато — на тот случай, если Годар передумал. Если нет — еду дальше. Ночью я решила, что незачем тратить время на пустые сожаления по поводу несостоявшихся сделок, какими бы фантастическими они ни могли оказаться. Куда же запропастился этот Кайл? — спросила она, поглядев на улицу. — Я еще утром отправила его по делам, и он завозился куда дольше, чем следовало бы. — Ах, вот и он, — проговорила она, заметив подъезжавший к отелю «рено». — Ну, нам пора, моя дорогая. Заезжай ко мне в Новый Орлеан. Можешь пожить у меня.

— Пока, Дотти, — проговорила я, оказавшись в ее объятиях. — Может быть, встретимся этой зимой в Нью-Йорке. В этом году моя очередь ехать на ярмарку антиквариата.

— Привози с собой своего нового парня, — сказала она. — Умираю от любопытства. А я привезу того, с кем тогда буду, чтобы нас стало четверо.

Очевидно, не расслышавший последнюю реплику Кайл мило помахал мне.

К моему облегчению, ни Антонио Прекрасного, ни Буше с Леклерком не было видно, поэтому я зашла в кафе и заказала круассан, абрикосовый джем и кофе. Утро выдалось прохладным, но солнце уже грело, и я попыталась прийти в более благоприятное расположение духа и на время забыть о том, чем я занята здесь и какие неприятности могут ожидать меня в шато, когда я вернусь туда, чтобы приобрести храмовый фриз.

Тем не менее несколько непрошеных мыслей продолжали лезть в голову, сколько я бы ни отгоняла их. Во-первых, дело было в самом Лейке. Я считала Лейка видным коллекционером, более того не сомневалась в этом — судя по всем его приобретениям и тому, что он неизменно присутствовал во всех списках крупнейших коллекционеров мира. Однако для человека, потратившего на это занятие уйму денег, он на редкость мало знал о том, что, собственно, собирал. Известные мне коллекционеры гордились глубиной своих познаний в избранной ими области. Меня смущало, что такой человек как Лейк не знает о мастере Микали, но еще более то, что он явно не слыхал об использовавшемся в литье методе потерянного воска, хотя быстро загладил ошибку, когда я объяснила ее. Конечно, знание таких технологических тонкостей необязательно для каждого человека, но Лейк собирал бронзу — если вспомнить про не доставшегося ему Аполлона, а теперь еще и Беллерофонта. Я не могла не вспомнить коллекцию, которую видела в его апартаментах в Риме: дорогие, но отнюдь не исключительные вещи, собранные буквально со всех концов мира. А это означало, что-либо он собирал старину напоказ, не интересуясь тем, что он коллекционировал, либо имел патологическую наклонность к приобретательству, не отягощенную вкусом. И то, и другое умаляло его в моих глазах.

Мои раздумья нарушил своим нежеланным появлением Ив Буше.

— Леклерк отправился в шато, — сказал он, отодвигая кресло и без приглашения садясь в него. — Я видел, как он отъехал примерно сорок пять минут назад. Вы по настоящему рассердили его. Я уверен в том, что он купит этого коня.

— Возможно, — согласилась я.

— Он скоро вернется, — посулил Буше. — И будет издеваться над вами, а потом продаст вам скульптуру втридорога.

— Просто не могу дождаться и услышать собственными ушами, — сказала я.

— Я всегда был на вашей стороне, — продолжил Буше. — Я знаю, вы считаете, что это не так, однако поверьте мне. И я по-прежнему сочувствую вам. Более того, я могу попытаться выхлопотать для вас лишь небольшую переплату. Мы с ним находимся в хороших взаимоотношениях.

— Благодарю вас, не нужно, — ответила я.

— Почему же? — спросил он. — Если я сумею сократить его запросы до, скажем, пяти процентов, это вместе с моими пятью тысячами будет совсем неплохо. Я уверен в том, что Леклерк выторгует статую подешевле, чем сумели бы сделать вы, поэтому, в конечном счете, вы потеряете не слишком много.

— Нет, спасибо, — проговорила я.

— Но почему? — повторил он.

— Конь меня более не интересует, — ответила я.

— Я чувствую, что вы не откровенны со мной, — промолвил он, прикладывая длань к сердцу. — Вы о чем-то умалчиваете.

— Конечно, звал горшок котелок черным,[9] — отозвалась я. — Вы водите меня за нос с самой первой встречи. То Годар разъезжает по свету, так? То он передумал, то он трудный. Или, что только Леклерк может добиться встречи с Годаром. Разве не так? А он не встает из инвалидной коляски и распродает свои вещи! За какую дуру вы меня принимаете?

— Это я привез вас сюда. Без меня вы бы не нашли Годара.

— Знаете, я уже думала об этом. Если бы мне не назвали ваше имя в качестве отправной точки, я вполне могла бы отыскать Годара самостоятельно. Мне пришлось бы потратить на это день или два. Однако у меня есть связи, а коллекции, подобные хранящейся у него, известны в тех кругах, в которых я вращаюсь. Вполне вероятно, что я сумела бы попасть сюда быстрее, чем с вашей помощью. Почему вы заставили меня столько ждать? Или нужно было дотянуть до начала распродажи?

— Я действительно не мог устроить вам свидание с Годаром. Он не вполне здоров — с душевной стороны, как вы могли убедиться, — но я полагал, что ему полегчает, и не хотел вселять в вас уныния. Потом я не знал о назначенной распродаже. И действительно полагал, что Леклерк вам поможет. Конечно, он не самый приятный человек на свете, однако за последние несколько месяцев он несколько раз приобретал у Годара картины и прочее. Поэтому я был, как и вы, обманут. Может быть, даже больше. Но мне сказали устроить вам встречу с Годаром, и я исполнял поручение.

— Кто сказал вам это?

— Что мне сказал?

— Чтобы вы устроили мою встречу с Годаром? — нетерпеливо сказала я.

— Я не могу открыть вам этого.

— Ну, что ж, тогда разговору конец.

— Вот что, — проговорил он. — Я нуждаюсь в деньгах. Вы обещали выплатить мне пять тысяч долларов, если сделка не состоится.

— Нет, — сказала я.

— Я попытаюсь достать вам этого коня, — пообещал он.

— Это подделка, — ответила я.

— Что? — переспросил он.

— Слушайте по слогам: под-дел-ка, — продолжила я. — И вы, вероятно, также знали об этом.

— Нет, — он судорожно глотнул. — Я действительно не знал. Говорю вам совершенно честно.

Буше снова приложил ладонь к сердцу. Возможно, в данный момент он не врал.

— Значит, вы не большой специалист по антиквариату, так?

— Наверно, нет, — согласился он. — Но меня попросили устроить эту встречу…

— И кто же именно?

— Я не могу сказать этого вам, — ответил он. — Повторяю еще раз. Но он знал, о чем говорит. Поверить не могу…

Буше молчал, пристально разглядывая стол.

— Вы не подбросите меня до Парижа? — промолвил он наконец.

— Нет, я еду не в Париж, — солгала я. — Вам придется воспользоваться поездом.

— У меня не хватит денег, — пожаловался он. — Неужели мне нечем заслужить свои комиссионные.

— Может, поведать мне, кто вовлек вас в эту историю.

— Должно быть ваш клиент, — ответил он.

— Едва ли. Сомневаюсь, чтобы мой клиент стал обращаться к вам лично.

— Тогда я открою вам интересующее вас имя, если вы назовете мне своего клиента.

— Послушайте, хотите вы получить свои деньги или нет?

— Пять тысяч?

— Нет, двадцать пять сотен.

— Четыре тысячи, — сказал он.

— Двадцать пять сотен, — повторила я. — Это последнее предложение. Учитывая все обстоятельства, я не считаю себя чем-либо обязанной вам. Можете дать мне свой чек на предъявителя, конечно, погашенный, и я сегодня же переведу на него деньги.

— Но как могу я убедиться в том, что вы действительно выполните свое обещание, после того как я скажу вам это имя?

— Потому что там, откуда я сюда приехала, данное человеком слово по-прежнему в цене, хотя для таких людей, как вы с Леклерком, это понятие совершенно чуждо, — отрезала я.

— Витторио Палладини, — сказал он.

— Кто это? — спросила я.

— Итальянский адвокат и крупный коллекционер. Не слишком разборчивый. Скорее nouveau riche, если вы понимаете, что я имею в виду. Только не говорите ему об этом. Он начал собирать свою коллекцию примерно три года назад. Иногда я помогаю ему раздобывать вещи. А вы и в самом деле не знаете его? Не ваш ли он клиент?

— Он заплатил вам комиссионные? — спросила я, не обращая внимания на вопрос.

— Нет, он сказал, что это сделаете вы.

— То есть вас обошли, не так ли?

— Да, — согласился он. — Вы правы. И я был оскорблен, поймите, тем, что Палладини не воспользовался моими услугами. Однако наше дело имеет свои жесткие и неумолимые правила, вы, конечно, согласитесь со мной. Он — секретарь — спросил, знаю ли я Годара. Я его знаю, хотя он меня и не любит, поэтому я сказал «Да». Я позвонил Годару, но он повесил трубку и сказал, чтобы я больше не звонил ему. Я подчинился, потому что опасался потерять такого клиента как Палладини. Он покупает много вещей обычно у других людей, но время от времени удача улыбается и мне. Тут мне и пришло в голову прибегнуть к услугам Леклерка. А вы действительно заплатите мне?

— Да, — ответила я. Тип этот решительно внушал жалость своей никчемностью. Однако я не намеревалась выплачивать ему деньги за так.

— Но сперва вы расскажете мне побольше. Этот Палладини обращался к вам непосредственно?

— Конечно, нет, — проговорил Буше. — Он для этого слишком важная персона. Это сделал его секретарь. Однако мне уже случалось находить для него кое-какие вещи, поэтому я выполнил просьбу. Кроме того, я уже говорил, что нуждался в деньгах. Последнее время особых доходов у меня не было. Я понимаю, что не произвожу особого впечатления.

— Итак, секретарь этого Палладини сказал вам, чтобы вы устроили мою встречу с Годаром. И ничего более? — спросила я.

— Да, — ответил он.

— Хорошо, — продолжила я. — Деньги придут на ваш счет сегодня днем. Проверите после полудня. А теперь до свидания.

Я взяла счет со стола, не желая оставлять на нем деньги в присутствии Буше.

— Аи revoir,[10] — распрощался он. — И благодарю вас.

Я вернулась в свою комнату, достала свой ноутбук и без особой охоты перевела двадцать пять сотен долларов на счет Буше, отослала несколько электронных писем в собственный магазин, а также Дженнифер Лучка с вопросом, известно ли ей что-нибудь об отце. В этот миг мне просто хотелось домой. Я жалела о том, что связалась с Лейком, что позволила его деньгам ослепить себя, клялась никогда не связываться с такой жалкой публикой как Годар и Буше и с такими негодяями как Леклерк.

В таком достаточно меланхоличном расположении духа я направилась к шато. Время приближалось к полудню, и я была достаточно уверена в том, что Леклерк давно отправился восвояси. Более того, я подождала лишний час, чтобы удостовериться в этом. Я не надеялась выдержать еще одну встречу с этим типом. Кстати и Дотти тоже должна была уже завершить свои дела. Я надеялась, что оно приобрела свою мебель, однако если этого не случилось и овечья печенка не выскажется против сделки, можно будет и поинтересоваться ею у Годара. Если я куплю мебель, поездку можно считать оправданной. Конечно же, придется известить об этом Дотти. Нельзя позволять себе низких поступков.

Если столовая еще не разонравилась Дотти, она сможет выплатить мне небольшие комиссионные. В противном случае стол и стулья будут превосходно смотреться в торговом зале у «Макклинток и Свейн». Когда я подъехала к замку, солнце спряталось за облака, и пошел проливной дождь. Осенние краски, столь привлекательные под солнцем, превратились в скучную и тусклую желтизну. Овцы и ягнята куда-то исчезли, и сердце мое упало. Картина сделалась настолько зловещей, что я едва заставила себя выйти из автомобиля.

Я постучала на всякий случай, не рассчитывая на ответ. Когда я отворила дверь, она снова неприятным образом заскрипела.

— Месье Годар, — обратилась я к мраку внутри дома. — Это Лара Макклинток. Я вернулась, как и обещала.

Ответа не последовало.

Я вошла в гостиную и ахнула, заметив прошмыгнувшую по комнате мышь. На обеденном столе таблички «продано» не появилось. Значит, Дотти не удалось убедить Годара расстаться со столовой.

Я вступила в гостиную. В камине погасал огонь, угли испускали неприятный запах, словно кто-то обрызгал их водой.

— Месье Годар, — снова позвала я. В доме царило полное безмолвие. Я переступила порог башни. Конь оставался на месте. Подойдя поближе, я увидела табличку со словом «продано». Леклерк, подумала я с легким удовлетворением. Надеюсь, ему пришлось, как следует заплатить за эту вещь.

Впрочем, радость моя оказалась недолгой, так как я тут же заметила аналогичный знак на полу под храмовым фризом.

— О, нет, — простонала я. — Что же делать теперь? Едва ли Лейк будет в восторге, если я сообщу ему, что упустила и храмовый фриз.

Оставался мастер Микали: Лейк не заинтересовался им, но, быть может, только потому, что не знал, о чем идет речь, и мне удастся его переубедить. Я повернулась к стеклянной витрине. Она была открыта, и гидрии с химерой, предметом, с которым Годар собирался расставаться в последнюю очередь, не было на месте. Мне вдруг сделалось страшно, я вдруг ощутила, что в этом доме произошло нечто ужасное. Возможно, дело было в этой тишине. Не ощущая под собой отяжелевших, словно свинец ног я вошла в кабинет. Крышка люка оказалась открытой, опрокинутая на бок коляска Годара лежала рядом. Я поняла — здесь действительно что-то случилось, хотя потребовалась секунда или две, чтобы я вспомнила, как он спускал свое кресло вниз на веревке прежде, чем спуститься самому.

Я заглянула в подвал, но ничего не увидела.

— Здравствуйте, — позвала я, однако ответили мне оловянные отголоски собственного голоса. Охваченная ужасом я вынула из сумки фонарик и направила его слабый луч в темное нутро гробницы. Годар лежал на полу в неловкой позе, бессильные ноги подогнулись, глаза оставались открытыми, рот кривился в жуткой гримасе страха или ярости, а из раны в затылке сочилась кровь.