"Тайна Испанского мыса" - читать интересную книгу автора (Квин Эллери)

Глава 8 О ГОСТЕПРИИМСТВЕ

Корабль тонул в море. Красные волны высоко вздымались, а корабль был игрушечным. На носу судна стоял колосс, совершенно голый, с вожделением взиравший на темную луну, нависшую прямо над его головой. Корабль затонул, и гигант исчез. Но в следующее мгновение его голова маленькой точкой заколыхалась на морской глади, слепо обращенная в сторону темных небес. Луна ярко светила ему в лицо: это был Джон Марко. Затем море исчезло, и Джон Марко превратился в крохотного фарфорового человечка, болтающегося в стакане воды. Он был мертвым и затвердевшим. Прозрачная жидкость поддерживала на плаву покрытое глазурью тело, колыхала курчавые волосы, то и дело ударяя его о стенки стакана, который постепенно становился непрозрачным с примесью алого цвета, походившего на...

Мистер Эллери Квин открыл в темноте глаза, чувствуя жажду.

На какое-то мгновение в его голове воцарилась головокружительная пустота. Затем память приплыла обратно, и он, сев и облизав сухие губы, принялся на ощупь искать в темноте рядом с кроватью настольную лампу.

— Нельзя сказать, чтобы мое хваленое подсознание оказало мне хоть какую-то услугу, — пробормотал он, нащупывая выключатель. Комната мгновенно ожила. В горле першило. Он нажал на кнопку у кровати, взял сигарету из лежащего рядом с кроватью портсигара и, закурив, снова лег.

Во сне он видел мужчин и женщин, моря и леса, странно оживший бюст Колумба, окровавленный виток проволоки, убегающую по волнам яхту, одноглазого монстра и... Джона Марко. Марко в театральном плаще, Марко голого, Марко в белом льняном костюме, Марко во фраке, Марко с растущим изо лба рогом, Марко, занимающегося на экране любовью с толстухой, Марко, танцующего адажио в трико, Марко, поющего в камзоле и обтягивающих рейтузах, Марко, выкрикивающего оскорбления. Но ни разу в его турбулентном сне не мелькнуло даже намека на вразумительный ответ, кто и зачем убил этого Марко. Голова раскалывалась от боли, и он не чувствовал себя отдохнувшим.

Эллери хрипло откликнулся на стук в дверь, и в комнату вплыл Тиллер с подносом, на котором стояли бутылки и стаканы. Тиллер отечески улыбался.

— Хорошо поспали, сэр? — спросил он, ставя поднос на ночной столик.

— Отвратительно. — Эллери скривил гримасу, глянув на содержимое бутылок. — Простой воды, Тиллер. Я просто умираю от жажды.

— Да, сэр, — ответил Тиллер, поднимая вверх аккуратные бровки. Он убрал поднос с выпивкой и поставил вместо него графин с водой. — Не сомневаюсь, что вы еще и проголодались, сэр, — негромко заметил он, когда Эллери опустошил третий стакан. — Я сейчас принесу вам поднос с едой.

— Бог ты мой! Который теперь час?

— Все уже давно поужинали, сэр. Миссис Годфри велела не беспокоить вас и судью Маклина. Почти десять вечера, сэр.

— Как мило со стороны миссис Годфри. Поднос, э?.. Господи, я голоден как волк. А судья еще спит?

— Думаю, что да, сэр. Он не звонил.

— «Ты спишь, Брут, а Рим по-прежнему в цепях», — процитировал Эллери грустно. — Ну что ж, сон — это самое великое благо для здоровья. Оставим пожилого джентльмена предаваться отдыху; он его заслужил. А теперь несите сюда поднос, Тиллер, мой друг, а я пока совершу омовение моего тела. Знаете, мы должны платить дань уважения Господу, обществу и самим себе.

— Вы совершенно правы, сэр, — кивнул Тиллер, моргая. — И простите мне мое замечание, сэр, но в этом доме впервые цитируют Вольтера и Бэкона, причем одновременно. — И он невозмутимо удалился, оставив удивленного Эллери.

Неподражаемый Тиллер! Эллери усмехнулся, выпрыгнул из кровати и направился в ванную.

Когда он вернулся, свежевымытый и выбритый, то нашел Тиллера сервирующим столик, накрытый кремовой салфеткой. При виде огромного блестящего подноса с накрытыми серебряными тарелками, от которых исходил восхитительный аромат дымящейся еды, Эллери поспешил облачиться в халат (пока он был в ванной, поразительный Тиллер успел распаковать его сумку и прибрать вещи) и уселся за столик, дабы утолить голод. Тиллер ловко управлял его трапезой, скромно оставаясь в тени и как бы демонстрируя, что прислуживание за столом есть еще одно из его бесчисленных достоинств.

— У... не то чтобы я был недоволен вашим безупречным обслуживанием, Тиллер, — проговорил, наконец, Эллери, ставя на стол чашку, — но разве это не входит в исконные функции дворецкого?

— Вы правы, сэр, — негромко ответил Тиллер, занятый посудой, — но дворецкий отказался.

— Отказался? Что случилось?

— Думаю, он испугался. Он старой закалки, сэр, а убийства и все такое прочее выбивают его из колеи. К тому же он оскорблен, сэр, как он выразился, «шокирующим поведением» подчиненных инспектора Молея.

— Насколько я знаю инспектора Молея, — усмехнулся Эллери, — он чихал на его отказ и не позволил бы ему умыть руки, пока все не выйдет на чистую воду. Кстати, не случилось ли чего особенного, пока я предавался глубокому сну?

— Нет, сэр. Инспектор Молей уехал, оставив нескольких своих людей. Он просил меня передать вам, сэр, что вернется утром.

— Хмм... Огромное спасибо. Ну а теперь, Тиллер, если вы унесете все это... нет-нет, я вполне способен одеться сам! Я делаю это уже много лет и по-своему. Мне уже поздно менять привычки, как и вашему дворецкому.

Когда Тиллер ушел, Эллери торопливо переоделся в свежий костюм и, негромко постучавшись, вошел в смежную комнату. Судья Маклин лежал, мирно посапывая, м ослепительно голубых покоях. Он был облачен в довольно яркую пижаму, седые волосы разметались вокруг его головы словно нимб. Эллери видел, что пожилой джентльмен вполне способен проспать весь остаток ночи, поэтому вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.

Когда Регана в несвойственном ее нежному характеру порыве вырвала бороду Глостеру, он горестно воскликнул: «Я дал вам кров, а вы мне, как разбойники, за это увечите лицо». Нигде нет упоминания о том, чтобы сие увещевание пробудило раскаяние в груди дочери Лира.

Мистер Эллери Квин обнаружил, что находится в затруднительном положении, и не в первый раз за свою долгую карьеру. Уолтер Годфри очень мало походил на радушного хозяина, к тому же это был пузатый коротышка, от одного взгляда на уродливую физиономию которого могло стошнить; и тем не менее Эллери ел его хлеб и спал, так сказать, в его постели; и драть волосы, выражаясь фигурально, из бороды старины Годфри было бы поступком по меньшей мере неблагодарным, противным всем законам гостеприимства.

Короче говоря, Эллери стоял перед обычной дилеммой: подслушивать или не подслушивать. Поскольку подслушивание идет вразрез с гостеприимством, то прежде, чем действовать, детективу крайне важно определиться: в первую очередь он гость или же в первую очередь он детектив. После коротких раздумий Эллери решил, что он гость лишь из милости и в силу особых обстоятельств; следовательно, его долг перед самим собой и делом истины, которому он служил — держать глаза и уши открытыми. К тому же он подслушивал с целью пролить свет на правду; а гость, явившийся за самим Святым Граалем, сталкивается с меньшими трудностями, чем тот, кто ищет истину в этом откровенно бесстыдном мире.

Все произошло совершенно неожиданно, и он был вынужден немедленно вступить в борьбу со своей совестью. Он спустился из спальни в пустой дом; просторная гостиная выглядела нежилой; в библиотеке, куда он просунул голову, было темно, патио — пустынно. Удивляясь, куда подевались все обитатели, он направился в благоухающие сады — один под холодной луной.

«Наконец-то, — подумал он, — я один». Но так он думал, пока не достиг поворота дорожки из ракушечника и не услышал женские рыдания. Сад был густым, кусты высокими, и в их тени он оставался невидимым. Когда мужчина заговорил, Эллери догадался, что за поворотом дорожки находилась непредсказуемая чета Годфри, муж и жена.

Годфри говорил тихим голосом, в котором даже сейчас звучали хлесткие нотки:

— Стелла, я должен поговорить с тобой. Самое время все выяснить. Ты должна мне все разъяснить, не то я не знаю, что сделаю, ты поняла?

Эллери сопротивлялся совести лишь мгновение, потом напряг слух.

— О, Уолтер, — прорыдала Стелла. — Я... я так рада поговорить хоть с кем-то. Я никогда не думала, что ты...

Сейчас было самое время для признания: луна лила мягкий свет, и сады вокруг словно приглашали открыть душу.

Миллионер что-то буркнул, но на этот раз его голос прозвучал мягче обычного:

— Господи, Стелла. Я тебя не понимаю. Почему ты плачешь? Мне кажется, что ты только и делаешь, что льешь слезы — с того момента, как вышла за меня замуж. Господь свидетель, я дал тебе все, что ты хотела; и ты знаешь, что у меня никогда не было другой женщины. Это все из-за этого никчемного Марко?

Ее голос звучал приглушенно и сдавленно:

— Ты дал мне все, кроме своего внимания, Уолтер. Ты игнорировал меня. Ты был романтичнее и внимательней, когда я выходила за тебя, и ты... ты не был таким толстым, Уолтер... Женщина всегда хочет романтики.

— Романтики! — хмыкнул он. — Чушь. Ты больше не ребенок, Стелла. Оставь эту дребедень для Розы и ее слюнтяя Корта. Для нас с тобой это все позади. Для меня — точно. И для тебя, должно быть, тоже. Беда в том, что ты так и не повзрослела. Ты отдаешь себе отчет, что вполне могла бы быть уже бабушкой? — Однако в его голосе прозвучала неуверенность.

— Для меня это никогда не будет кончено! — воскликнула Стелла. — Как раз этого ты и не понимаешь. И не только это. — Ее голос стал спокойнее. — Дело не только в том, что ты перестал меня любить. Ты просто исключил меня из своей жизни. Уолтер, если бы ты уделял мне хоть десятую долю того внимания, которое уделяешь этому старому отребью Джерому... я... я была бы счастлива!

— Не говори чепухи, Стелла!

— Я не имею понятия, почему ты... Уолтер, клянусь! Ты... ты... подтолкнул меня к этому...

— К чему?

— Ко всему... этому. К этому ужасу, к Марко...

Он так долго молчал, что Эллери забеспокоился, не ушел ли он. Но потом Уолтер хрипло произнес:

— Теперь я это вижу. Какой же я был дурак. Мне следовало быть подогадливее. Ты хочешь сказать мне... Стелла, я тебя убил бы!

— Я убила бы себя сама! — прошептала она. Поднявшийся ветерок прошелестел по саду. Эллери стоял неподвижно, благодаря судьбу за то, что вовремя проснулся. Тут пахло признанием. Ведь никогда не знаешь...

— И давно это все началось? — тихо спросил миллионер.

— Уолтер, не смотри на меня так... С весны.

— Сразу после того, как ты с ним познакомилась, да? Каким же сосунком я оказался. Он не больно-то напрягался, чтобы оттяпать у старины Уолтера лакомый кусочек? Ну и сопляк же я. Слепой, как кутенок. Прямо под моим носом...

— Этого не случилось бы, если бы он... — Она задохнулась. — В тот вечер ты был так груб со мной... так холоден и безразличен. Я... он отвез меня домой. Он... он переспал со мной. Я пыталась сопротивляться... Но он ухитрился дать мне выпить из своей фляжки. И после этого... О, Уолтер. Он отвез меня к себе... Я оказалась у него... Я...

— Сколько еще было других, Стелла? — В голосе коротышки звенела сталь.

— Уолтер! Я клянусь тебе... Он был первым! И единственным. Я просто не могла больше терпеть. О, я должна была рассказать тебе... теперь, когда он...

Эллери мог ясно представить себе, как сотрясаются от рыданий ее хрупкие плечи.

Толстый коротышка, видимо, мерил шагами дорожку; под его подошвами хрустел гравий. Эллери вздрогнул; маленький Наполеон на самом деле запел!

— Ладно, Стелла, полагаю, я виноват в этом не меньше тебя. Я часто задавался вопросом, что должен чувствовать муж, когда его жена признается ему в неверности. Ты не раз об этом читала в газетах: он берет револьвер, сносит ей напрочь башку, потом стреляет в себя... — Годфри помолчал. — Но мне больно. Черт побери, мне больно, Стелла!

— Говорю тебе, — прошептала Стелла, — я никогда его не любила на самом деле. Это было всего лишь... ты понимаешь, о чем я говорю. После того как... как это произошло, я была готова убить себя, даже несмотря на то, что он... он напоил меня. Но я попала в ловушку, а он... он оказался чудовищем!

— Так вот почему ты пригласила его сюда, — буркнул Годфри. — А я, дурак, еще удивлялся. Кого ты к нам только не приглашала, но этот Марко оказался просто чудовищем. И к тому же твоим любовником!

— Нет, Уолтер! Я его не хотела. Все было кончено еще задолго до этого. Но он... он вынудил меня, заставил принять его как гостя...

Хруст по гравию прекратился.

— Ты хочешь сказать, что он явился сюда без приглашения?

— Да. О, Уолтер...

— Чудненько. — Его голос стал жестким. — Заявился без приглашения, ел мою еду, пил мое вино, занимался любовью с моей женой. Очень мило с его стороны!.. А все остальные? Эта странная парочка Мунн, эта ощипанная старая карга Констебль — откуда взялись они? Говори уж все, Стелла. Может, ты еще не поняла, но ты вляпалась в ужасное дерьмо, Стелла! Если полиции станет известно, что ты и он...

Послышался шелест женского платья, и Эллери догадался, что она бросилась в объятия мужа.

Квин поморщился. Это определенно было неприятно. Но он лишь сжал губы и стал вслушиваться еще напряженней.

— Уолтер, обними меня покрепче. Мне страшно, — прошептала она.

— Хорошо, Стелла, хорошо, хорошо, — машинально повторил Годфри уже мягче. — Я позабочусь о тебе. Но ты должна рассказать мне правду, всю правду. Как насчет остальных? Откуда они взялись?

Стелла Годфри долго молчала. В кустах раздражающе застрекотал сверчок. Потом она ответила настолько сипло, что ее слова прозвучали как выдох:

— Уолтер, я никого из них ни разу не видела до тех пор, пока они не заявились сюда.

Эллери почти физически ощутил изумление Годфри. Казалось, оно взорвало собой воздух вокруг. Годфри не мог вымолвить ни слова, пораженный.

— Стелла! — выдохнул он, наконец. — Как такое возможно? А Роза об этом знает? А Дэвид?

— Нет, — простонала она. — Нет.

— Но как они...

— Я их пригласила.

— Стелла, объясни, ради бога! Посмотри на меня. Это крайне серьезно. Как ты могла их пригласить, если ты их... — Даже теперь он еще не догадался.

— Мне их велел пригласить Марко, — ответила она подавленно.

— Он велел тебе?! Он назвал тебе их имена, адреса — просто с потолка?

— Да, Уолтер.

— Без всякого объяснения?

— Да.

— Что произошло, когда они приехали? В конце концов, не могли же они считать само собой разумеющимся, что их пригласили...

— Я не знаю. Я и в самом деле не знаю. Это было так странно... так ужасно, просто какой-то кошмар. Самой странной оказалась миссис Констебль. С самого начала она притворялась, будто мы с ней знакомы всю жизнь...

Голос Годфри снова стал трескучим.

— С самого начала? Она сразу же встретила здесь Марко?

— Да. Я подумала, что она... она упадет в обморок при виде его. И все же мне не кажется, что она об этом не знала. У меня возникла твердая уверенность, что она знала... что она настраивала себя на эту встречу... и все же не смогла скрыть потрясения. Марко держался холодно... и насмешливо. Когда я ему представила ее, он сделал вид, будто никогда раньше не встречал ее... Но она сразу же стала притворяться. Она боялась... смертельно боялась.

Боялась, мрачно подумал Эллери, того же самого, что и ты, Стелла Годфри. Ты и сейчас говоришь не всю правду. В данный момент есть что-то другое, что пугает тебя, что ты не осмеливаешься произнести...

— Эта толстая, старая карга, — задумчиво произнес миллионер. — Конечно, вполне возможно, что... А Мунны?

В ее ответе прозвучала смертельная усталость:

— Они тоже очень странные. Особенно миссис Мунн. Она... нелепая. Эта дамочка — просто дешевая, бесцеремонная выскочка, Уолтер, о каких ты не раз читал в бульварных газетенках, цепкая хористочка. Даже не подумаешь, что такая может чего-то бояться. И тем не менее с самого первого момента, как она увидела Марко, она тоже испугалась до смерти. Мы... мы все три были женщинами, которые ходили по краю пропасти с завязанными глазами. Каждая из нас боялась, боялась говорить, боялась дышать, боялась доверять другим...

— А Мунн? — резко спросил Годфри.

— Я... я совсем его не понимаю. Его невозможно понять, Уолтер. Он такой грубый и неотесанный, хотя и сильный. Никогда не поймешь, о чем думает. Но он совсем неплохо вел себя здесь, для человека такого сорта. Лез из кожи вон, чтобы войти в общество. В «общество»!

— Как он обращался с Марко?

Стелла истерически рассмеялась.

— О, Уолтер, это почти смешно — с презрением. Марко ему откровенно не нравился. Мунн просто не обращал на него внимания. Только в тот вечер, когда Марко пошел прогуляться с миссис Мунн в сад, я заметила в его глазах какой-то блеск, который заставил меня поежиться.

Повисла тишина. Какое-то время супруги молчали. Затем Годфри негромко заявил:

— Ну что, мне все ясно и неясно одновременно. Вы — три женщины, согрешившие с ним в разное время. Он вцепился в тебя, увидев двойную возможность провести лето не без удовольствия и за чужой счет. Грязный подонок! И заставил тебя пригласить остальных... Если бы я знал, если бы я только знал! Боже, как подумаю об исчезновении Розы! Он совратил бедную девочку тоже, черт бы его побрал! Как могла моя дочь...

— Уолтер, нет! — с болью воскликнула Стелла Годфри. — Он только флиртовал с ней... Я уверена, ничего такого... Только не с Розой. Не с Розой, Уолтер! Я была связана по рукам и ногам, поэтому не замечала, что происходит. Поведение Эрли должно было открыть мне глаза. Бедный мальчик просто сходил с ума...

Эллери слышал, как она резко охнула, словно от боли. Он осторожно вышел из кустов. Хрустнула ветка, но они не услышали. В свете луны супруги стояли на дорожке близко друг к другу, при этом женщина сильно возвышалась над мужчиной. Но мужчина схватил ее за запястья, а на его уродливом, властном лице застыло странное выражение.

— Я же сказал, что помогу тебе, — отчетливо проговорил он. — Но ты так и не рассказала мне все до конца. Неужели только из-за страха ты стала послушной игрушкой в руках этого чертова жиголо? Только ли из-за страха... или из-за чего-то еще? Из-за чего-то, перед чем цепенели и те две другие?

Однако существует некая высшая сила, оберегающая права поруганных хозяев. К тому же подслушивание чаще всего зависит от случая.

По дорожке кто-то шел. Шел медленно, тяжелой поступью, свидетельствующей о смертельной усталости.

Эллери мгновенно метнулся в кусты. Ему не суждено было услышать ответа Стеллы. Согнувшись под кустами и сдерживая дыхание, он вглядывался в темноту дорожки, откуда столь спешно ретировался.

Чета Годфри тоже услышала шаги. Они застыли на месте словно вкопанные.

Это оказалась миссис Констебль. Из темноты вырисовался ее силуэт — бледное привидение, облаченное в гротескно раздувающееся органди. Ее толстые обнаженные руки отливали в темноте белым мрамором, ступни с громким скрипом вдавливались в гравий, а широкое лицо выражало отрешенность сомнамбулы. Она была одна. Толстая ляжка прошлась в дюйме от головы Эллери, когда она свернула по дорожке.

Разразились взаимные удивленные восклицания, не менее фальшивые, чем щебетания заводной канарейки.

— Миссис Констебль! Где вы были?

— Добрый вечер. Я... я просто прогуливалась. Какой ужасный день...

— Да. Мы все чувствуем...

Эллери посетовал про себя на незадачливость фортуны, выбрался из кустов на дорожку и, крадучись, ушел.