"Темная любовь (антология)" - читать интересную книгу автора

Рэмси Кемпбелл Сошествие

Блайт уже дошлепал до кабины, когда сообразил, что надо было послать деньги. За рядом кабинок еще одна фаланга участников марша, кое-кто с надетыми на себя плакатами — а на некоторых мало что было надето, кроме них — шла к тоннелю под рекой. Конверт в карман засунуть не удалось — а телефон он никогда дома не оставлял, — судя по скорости колонны, уходившей в тоннель, закрытый для транспорта по случаю годовщины, времени вполне хватило бы, пока он дойдет до полукруглой цементной пасти, ярко белеющей под июльским солнцем. Пока он открывал телефон и настукивал на кнопках номер, его соседи с двух сторон пустились в бег на месте, а сосед слева сопровождал эти действия низким и гулким пыхтением. Телефон дал пять гудков, и Блайт услышал собственный голос:

— Вэлери Мейсон и Стив Блайт. Чем бы мы сейчас ни были заняты, но к телефону подойти не можем. Поэтому, пожалуйста, оставьте свое имя, номер телефона, дату и время, и когда мы вам перезвоним, то расскажем, чем занимались…

Запись была сделана меньше полугода назад, но и она, и хихиканье Вэлери в конце уже поистерлись от постоянного воспроизведения. Когда гудок, четыре раза заикнувшись, прозвучал длинно и оборвался, Блайт заговорил:

— Вэл? Это я, Вэлери. Я уже вот-вот войду в тоннель. Прости, что мы с тобой слегка поцапались, но я в общем рад, что ты не пошла. Ты была права, я должен был выслать ей алименты, а потом возражать. Пусть бы они объясняли это в суде, а не я. Ты в темной комнате? Выйди и узнай, кто это, ладно? Если ты меня слышишь, ответь. Будь справедливой.

Еще целая стая пробежала в этот момент между кабинами, ближайший сосед слева воспользовался случаем издать триумфальный трубный звук, и тут же продавец билетов объявил: "Жертвуем на борьбу со СПИДом!" Блайт повернул голову вместе с телефоном, делая женщине сзади знак проходить, потому что если он прекратил бы разговор на две секунды, автоответчик перестал бы записывать, но служитель в кабинке впереди высунул голову, расплющенную сверху широкой кепкой:

— Давайте быстро-быстро! За вами еще тысячи!

Женщина побежала, подбадривая Блайта, размахивая обоими туго набитыми мешками своего красного комбинезона.

— Двигайся, красавчик! Оставь в покое свои акции и бумаги!

Ее спутница, которая, видно, по ошибке натянула на себя футболку с карлика, включилась в гонку, и ее обильный живот замотался вверх-вниз так энергично, что движение остального тела стало незаметным.

— Засунь это обратно себе в штаны, а то тебя инфаркт хватит!

Зато от их голосов автоответчик продолжил запись.

— Не клади трубку, если ты там, Вэл. Надеюсь, ты скажешь мне, что это так, — говорил Блайт, извлекая двумя пальцами пятерку из другого кармана брюк. — Я сейчас пройду через кабинку.

Служитель недовольно поморщился, и Блайт тяжело задышал в телефон, выбирая, кому из благотворительных организаций отдать плату за вход.

— Вы уверены, что вы в хорошей форме для марша? — спросил чиновник.

Блайт представил себе, как его из-за плохого здоровья снимают с марша, а ведь это самый быстрый путь домой.

— Лучше, чем вы, который весь день сидит в этой будке, — сказал он не так беззаботно, как собирался, и сунул пятерку через прилавок. — "Семьи в нужде".

Служитель записал сумму и получателя с медлительностью, которая говорила, что он все еще сомневается, пропускать ли Блайта, и Блайт задышал тяжелее. Когда служитель оторвал почти целый билет от рулона и шлепнул его на прилавок, Блайт ощутил облегчение, но служитель остановил его прощальной стрелой:

— Эта ерунда заткнется, как только вы войдете в тоннель.

Телефон работал всюду, куда только Блайт его ни брал, — в этом продавец не обманул. Как бы там ни было, а он был все еще в двухстах ярдах от входа в тоннель, куда распорядители с мегафонами направляли толпу.

— Просто надо было купить билет, Вэл. Слушай, у тебя полно времени, чтобы послать чек, почти час. Только перезвони мне, как только ты это услышишь, чтобы я знал, ладно? В смысле чтобы я знал, что ты услышала. Это если ты не снимешь трубку, пока я не повешу свою, а я надеюсь, что ты снимешь, то есть ответишь, потому-то я и продолжаю гудеть. Должен тебе сказать, что конверт у меня в синем парадном костюме, а не в офисном, не в том, на котором написано, что мы выполняем для вас специальные бухгалтерские заказы, так отчего бы вам не объединить все свои бухгалтерские счета. Ты меня в самом деле не слышишь? Но ты же дома, нет?

Он увлекся своими мыслями и потому не заметил, что речь сильно сказалась на его темпе бега, пока качающаяся над головой дуга входа в тоннель вдруг не остановилась. Его зацепили чьи-то голые плечи, а из мегафонов стали подгонять.

— Прошу вас продолжать движение, — треснул один мегафон, и его коллега поддержал его:

— До дальнего выхода уже остановки нет.

Какая-то дальняя пожилая пара заколебалась, посовещалась и вернулась к кабинкам, но у Блайта такой возможности не было.

— Это вам, с телефоном! — рявкнул третий мегафон.

— Да уж понимаю, что мне. Никого больше с телефоном я тут не вижу.

Это Блайт сказал, чтобы позабавить соседей, никто из которых ожидаемой реакции не выразил. Такое точно было не в первый раз, хотя это стало реже с тех пор, как он встретился с Вэл и стал некоторые слова держать про себя.

— Я уже начинаю марш. Прошу тебя, я серьезно, пожалуйста, позвони мне, как только услышишь, ладно? Все, бегу. Если не услышу ответа от тебя через пятнадцать минут, позвоню снова, — сказал он и оказался в тоннеле.

Мрак тоннеля был сплошной прохладой, в которой тело никак не могло решить, стоит ли ему задрожать, учитывая все тепло, которое сейчас тут выделялось. По крайней мере Блайт немножко остыл — настолько, что мог оглядеться и составить список окружающих предметов, как он всегда делал, когда попадал в незнакомую обстановку, хотя этот тоннель он проезжал по нескольку раз в неделю уже почти двадцать лет. Сейчас на двухрядной дороге помещались пять человек в ряд более или менее с удобствами, если не считать жара от тел. На высоте шести футов с каждой стороны были огорожены мостки для рабочих, но лестниц к ним Блайт не заметил. В двадцати футах над головой сходился арочный свод, куда были встроены светильники в ярд длиной. Несомненно, их можно было сосчитать, если бы он хотел определить, сколько уже пройдено и сколько еще остается, но сейчас несколько сот качающихся голов, очень медленно двигающихся к первому повороту, обозначали перспективу вполне отчетливо. Если не считать не совсем синхронного стука подошв по бетону и эха от него, в тоннеле было тихо, только доносились отзвуки мегафонов от входа и иногда чей-нибудь шумный вздох.

Две женщины, которые окликнули Блайта у кабин, ушли вперед, разнообразно колыхаясь. "Может быть, когда-то они были стройны, как была стройна его жена Лидия", — подумалось ему. Но от человека, за которого она выходила замуж, тоже не очень много осталось, а что осталось, было похоронено под всеми слоями той личности, которой он стал. Эти две женщины, их освещенная лампами избыточная плоть, резкий запах духов и виляющие ягодицы, обернутые в атлас, напомнили ему слишком много такого, что лучше бы не вспоминать, и лучше бы отстать от них еще на несколько человек, но слишком сильное давление ощущал он за спиной. Это давление заставляло подстроиться по темпу, и он уже вошел в ритм, когда в штанах запиликало.

На него обратилось больше взглядов, чем он был готов встретить, и он почувствовал, что должен сказать: "Это у меня телефон" и повторить эти слова еще раз. Вот тебе и замечание продавца билетов, что телефон в тоннеле работать не будет. Блайт вытащил его из кармана, не сбиваясь с шага, и прижал его к уху, раскрыв на ходу.

— Привет, милая! Спасибо, что ты…

— Легче на поворотах, Стивен. Это уже давно на меня не действует.

— А! — Он запнулся, и пришлось подумать, какую ногу сейчас тащить вперед. — Лидия. Мои извинения. Моя ошибка. Я думал…

— С меня хватило твоих ошибок, когда мы были вместе, и твоих извинений тоже, и того, чего ты думал.

— Очень емкое высказывание. Ты звонишь, чтобы поделиться со мной чем-то еще, или это все?

— Я не позволю тебе разговаривать со мной таким тоном, особенно сейчас.

— Тогда не позволяй, — сказал Блайт, помня, как забавляли ее когда-то подобные ответы. — Если у тебя есть что сказать, выкладывай. Я жду звонка.

— Опять за свои старые фокусы? Она хоть куда-нибудь отпускает тебя без этой штуки? Ты где, в пабе, как всегда, и пытаешься успокоиться?

— Я абсолютно спокоен. Спокойней не бывает, — сказал Блайт, будто это могло снять действие, которое она всегда на него оказывала. — И могу тебе сказать, что я на благотворительном марше.

Это крики насмешливого ободрения прозвучали у него за спиной? Конечно, они были адресованы не ему, потому что кричавшим было так же мало до этого дела, как и Лидии, которая сказала:

— Для тебя дома такого не начиналось никогда? Это еще не выяснила твоя женщина мечты?

Он мог бы поиздеваться над ее обычными ошибками в построении фразы, не будь более важных вопросов.

— Я так понимаю, что ты ей уже звонила?

— Нет и не имею желания. Пусть радуется тебе и всем радостям, которые от тебя бывают, но сочувствия моего она не услышит. Мне не надо с ней говорить, чтобы знать, где тебя найти.

— Ну так ты ведь ошиблась? И раз уж мы заговорили о Вэлери, может быть, ты и твой друг-поверенный должны понять, что она зарабатывает куда меньше него теперь, когда он стал партнером в своей фирме.

— Аккуратнее, юноша!

Это сказала та из женщин, у которой бедра пошире. Он чуть не наступил ей на пятки — его агрессия сказалась в ширине шага.

— Прошу прощения, — сказал он и, не успев подумать, добавил: — Лидди, это не тебе.

— Не смей снова меня так называть! С кем это ты говорил о его фирме? Так вот почему я не получила в этом месяце свой чек, да? Так вот что я тебе скажу от его имени. Если чек не будет отправлен со штемпелем сегодняшней даты, ты попадешь в тюрьму за неуплату, и это обещаем тебе мы оба.

— Ну, это же в первый…

Растущая ярость уже унесла ее прочь, оставив его с жужжанием в ухе и горячим пластиком, липнущим к щеке. Он отключил линию, обходя плавный поворот, где показались тысячи колышущихся голов и плеч, трусящих вниз по склону к точке примерно в миле отсюда, где они, теснясь все плотнее, начинали ползти вверх. Иногда в этой средней точке стоял туман от выхлопных газов, но сейчас сбитая толпа смотрелась вполне четко, если не считать легкого колебания, вызванного поднимающимся теплом: в потоке духов не было слышно ни следа бензина. Он прижал ногтем кнопки на трубке и обтер пот со лба тыльной стороной руки — капельки зафлюоресцировали на светящихся кнопках. Домашний телефон ответил гудком, и тут какой-то мужской голос громко произнес:

— Все они одинаковые, пидоры с игрушками. Выкинуть бы их всех в одну помойку.

Совершенно не было у Блайта причины принимать это на свой счет.

— Возьми трубку, Вэл, — тихо бормотал он. — Я же говорил, что перезвоню. И пятнадцать минут уже почти прошло. Что бы ты ни делала, ты этого уже не делаешь. Отзовись, это твой любимый.

Но снова ему ответил собственный голос, разматывая то же сообщение, за которым хихикнула Вэлери, и Блайт ощутил, что в данных обстоятельствах ему этот смешок приходится слышать слишком часто.

— Тебя в самом деле нет дома? Только что мне позвонила Лидия и шумела насчет своих алиментов. Сказала, что если они не будут отправлены сегодня, то ее любовник-адвокат засадит меня за решетку. Боюсь, что технически он может это сделать, так что если ты можешь, абсолютно точно, я знаю, что должен был сам, но если ты можешь это для меня сделать, для нас обоих, загляни за угол и брось ты этот дурацкий конверт в ящик, мать его!

Последнее слово прозвучало громче всего, и три ряда перед ним оглянулись. Из всех обернувшихся только женщина в футболке, кончавшейся где-то наполовину выше ватерлинии, проявила какую-то заботу:

— Что-нибудь случилось, друг?

— Нет, нет… все в порядке.

И он так взмахнул свободной рукой, что с нее полетели капельки пота. Он хотел отмахнуться от собственного смущения, а не от ее интереса, но она поджала губы в свирепой гримасе и повернулась к нему фундаментальной кормой. У него не было времени подумать, не обиделась ли она, хотя она мощными ягодицами ясно выразила, что да — точно так, как это делала Лидия. В конце концов продавец билетов оказался прав. Тоннель изолировал Блайта, и в наушнике звучал только слабый отдаленный стон.

Но это могло быть лишь временное нарушение связи. Блайт нажал кнопку повтора вызова так, что она вдавилась в палец, и попытался пропустить людей вперед, но не совсем незнакомый голос напомнил:

— Не стой! Там, сзади, есть люди, не такие проворные, как некоторые.

— Когда ты будешь в возрасте моего папаши, может, тогда ты не так будешь любить останавливаться и ускоряться.

А это мог быть ненавистник механических игрушек, хотя оба говоривших, кажется, посвящали много времени и, наверное, тренажеров для разработки мышц не только ниже уровня плеч. Блайт резко дернул головой, чуть не выронив трубку, которая все повторяла в ухе свою ослабевшую ноту.

— Не обращайте на меня внимания, просто обойдите. Обойдите — и все, ладно?

— Спрячь эту чертову штуку и давай делай то, зачем мы все сюда пришли, — сказал грубиян постарше. — Неохота, чтобы пришлось тебя нести. А то нас раздавят, если не будем держать темп.

— Да не обращайте вы на меня внимания! Не беспокойтесь!

— Мы беспокоимся о тех, кому ты мешаешь и задерживаешь.

— Так что до финиша мы — твои тренеры, — сказал квадратный юноша.

— Тогда придется мне держаться с вами в ногу, — промямлил Блайт, когда эти самые ноги согнулись в позыве идти дальше.

Телефон все еще звонил, а потом отозвался его голосом.

— Вэлери Мейсон и Стив Блайт, — сказал он, и Блайту этого уже было достаточно.

На него вдруг обрушился весь жар тоннеля. Голова стала расплываться, пока не собралась в опасно хрупкую версию себя самой, обжигаемая запахом, который точно не был запахом выхлопных газов, несмотря на туман, в который спускались далекие участники марша. Ему надо было вернуться назад, за ту точку, где прервалась связь на предыдущем звонке. Он отодрал прилипшую трубку от лица и развернулся — и увидел массу плоти, заполнявшую всю ширину поворота. И слышно было, как в невидимую отсюда пасть тоннеля топочут еще и еще люди, подгоняемые щелчками мегафонов, как бичами. Эта масса наплывала на него бесчисленной массой голов, и на каждом лице, на котором ему удавалось остановить глаза, читалась готовность сокрушить его под ноги, если он не будет двигаться. Проложить себе путь назад было возможно не более, чем через бетонную стену, но и не надо. Как только попадется лестница, он сможет вернуться по мосткам.

Еще одна волна жара, от которой исходила угроза быть опрокинутым людским приливом, окатила его и заставила пристроиться за ритмично качающимися женщинами. В поле зрения не было видно ни одной лестницы к мосткам, но то, что он никогда их не видел, когда здесь проезжал, не означало, что этих лестниц вообще нет — просто они не видны из-за фокусов перспективы. Он прищурил глаза, пока не почувствовал, как веки елозят по глазным яблокам и голова не стала ныть сильнее, чем ноги. Нажав кнопку повторения вызова, Блайт поднял телефон над головой — а вдруг удастся поймать связь, но телефон в доме не успел еще издать второго звонка, как техника в руке у Блайта сдохла, будто задохнувшись от жары или захлебнувшись в потной ладони. Когда он опускал его мимо лица к груди, какой-то телефон запиликал впереди в тоннеле.

— Гадская порода, — проворчал старику него за спиной, но Блайту было все равно, что он сказал. Примерно в трехстах ярдах от него над волосами женщины такой же светлой, как Лидия, торчала антенна. Очевидно, того, что мешало связи, на ее участке тоннеля не было. Он видел, как покачивается антенна в процессе разговора, пока женщина прошла еще сто ярдов. Топая к той точке, где она начинала разговор, Блайт стал считать прямоугольники освещения на потолке; некоторые из них, казалось, стали неустойчивыми от жары. Ему оставалось меньше половины пути, как бы ни давила его вниз насыщенная жара. Наверное, это в глазах стало мигать: светильников было меньше, чем казалось. Не надо было ждать этой точки тоннеля: надо было только проверить, что Вэлери услышала его послание. Он щелкнул кнопкой и прильнул ухом к телефону. Гудок только успел предложить ему набрать номер, как связь прервалась.

Нельзя паниковать. Он еще не дошел туда, где телефоны работают — вот и все. И дальше, стараясь не обращать внимания на вяжущий туман жары от тел, пахнущий все больше как выхлопные газы, напоминая себе, что надо держаться темпа толпы, хотя от пары идущих по бокам все время казалось, что в глазах двоится. Теперь он был уже там, где у той женщины телефон работал, под двумя неработающими светильниками, между которыми третий горел так ярко, будто украл сияние у них обоих. И все три уходили назад, сменяясь такими же, когда он снова ударил по кнопке, до синяков вдавил ухо в трубку, отдернул наушник и прочистил, держа другой рукой, чтобы он не выскользнул из потной кнопки, сломал ноготь о кнопку, снова вдавил трубку в ухо…

И снова гудок набора номера коротко вякнул, будто издеваясь.

Не может быть, чтобы дело было в телефоне. У женщины телефон работал, а у него — последняя модель. Оставалось только думать, что препятствие движется, а значит, это толпа мешает ему действовать. Если его сменщик у Лидии вытащит его в суд, он потеряет свое дело — и наверняка доверие многих клиентов, которые не поймут, что об их делах он заботится аккуратнее, чем о своих, а если он попадет в тюрьму… Он сдавил телефон двумя руками, потому что пластик и его руки увеличивали скользкость друг друга, и пытался не дать себе представить, как пробивается сквозь толпу. Нет, есть еще мостки, и когда он найдет подъем на какой-нибудь из них, имеет смысл направиться к дальнему концу тоннеля. Он шел вперед, каждый шаг с тупой болью, обходившей его горячее размякшее тело, окутанное слишком толстым слоем размокшего материала, болью искавшей ответа в гулкой пустой голове, когда телефон зазвонил.

Он был так заглушен хваткой обеих рук, что Блайт не сразу понял, что это его телефон звонит. Игнорируя стоны мускулистой пары, он вдавил кнопку и прижал мокрый пластик к щеке.

— Стив Блайт. Не можете ли вы побыстрее? Я не знаю, когда он отключится опять.

— Все в порядке, Стив. Я только позвонила узнать, жив ли ты. Кажется, ты где-то уже глубоко. Будто дал мозгам выходной на несколько часов. Расскажешь мне все, когда вернешься.

— Вэл, Вэл, погоди! Вэл, ты меня слышишь? — Масса жара чуть не подмяла Блайта, когда он сбился с ноги. — Отвечай, Вэл!

— Успокойся, Стив. Когда ты вернешься, я все еще буду дома. Экономь энергию. Судя по голосу, она тебе понадобится.

— У меня все хорошо. Только скажи, что ты слышала мое сообщение.

— Какое сообщение?

Снова окатило жарой — он не мог понять, с какой стороны, и насколько быстро ковыляет он сам.

— Мое. Которое я тебе оставил, когда ты была занята тем, чем была.

— Мне надо было выйти. А ответчик барахлит, наверное. Я только что пришла, и на ленте ничего не было.

Блайт остановился, будто телефон до конца размотал невидимый провод. Идущие слились в сплошную плоскую массу, потом восстановились.

— Неважно. Время есть, — быстро сказал он. — Я только хотел…

Плечо, значительно более твердое, чем человеческое тело, с полным правом врезалось в его отставленный локоть. Удар подбросил его руку, от режущей боли в локте ладонь раскрылась. Телефон описал грациозную дугу, клацнул об ограждение правых мостков и полетел в толпу в тридцати ярдах впереди. На него замахали руки, как на насекомое, и он исчез.

— Что вы делаете? — закричал Блайт в лицо проходящего мимо старика. Чем я вам мешаю?

Лицо сына вылезло перед Блайтом с другой стороны так резко, что забрызгало потом щеку.

— Не орите на него, он этим ухом не слышит. Вам еще повезло, что вы не свалились — нельзя так резко останавливаться. Но свалитесь точно, если будете лезть к моему папаше — это я вам обещаю.

— Кто-нибудь, ради Бога, поднимите мой телефон! — завопил Блайт в толпу в полный голос.

Женщины перед ним вздрогнули на фоне своих колыханий и зажали уши руками, но больше никто не отреагировал.

— Телефон! — молил он. — Не наступите! Кто-нибудь его видит? Прошу вас, посмотрите! Передайте его назад.

— Я вам сказал про папашино ухо! — прогремел человек слева от Блайта, поднимая молот кулака — на этот раз только чтобы стереть пот со лба. Блайт замолк, увидев, как в нескольких ярдах впереди поднялась рука, показав на то место, где должен быть его телефон. Это хотя бы было посреди дороги, точно на пути у Блайта. Еще несколько шагов — и антенна, каким-то чудом уцелевшая, мелькнула между бедрами женщины в комбинезоне. Он наклонился, не сбиваясь с шага, и чиркнул волосами по ее левой ягодице. Пальцы его сомкнулись на антенне и подтащили к нему — только антенну. Согнувшись, он еще шагнул вперед и увидел, как отфутболили влево от него клавиатуру, как еще несколько обломков пластмассы вылетели вперед.

Когда он выпрямлялся, его череп охватило что-то горячее, как плоть, и твердое, как бетон. Женщина в комбинезоне повернулась к нему.

— Кого это ты лапаешь?

Тут же на ум пришли несколько горячих ответов, но он сдержался.

— Я не за тем, что вы думаете, мне только вот это было нужно.

Слова, когда были произнесены, не казались ему удачно выбранными, тем более что антенна в его руке торчала вверх, будто ее притягивал, как магнит, пах женщины. Он отдернул антенну назад, обруч на черепе, казалось, сейчас раздавит, и он услышал собственный крик:

— Посмотрите! Кто это сделал? Кто раздавил мой телефон? У вас что, мозгов нету?

— Нечего на нас глазеть, — сказала женщина со все более обнажающейся и влажной серединой тела.

А сын наклонил к Блайту вспотевшее лицо:

— Держи ряд, если не хочешь такое ухо, как у моего папаши.

И тут же они все потеряли всякое значение, и антенна тоже выскользнула из руки. В этом тоннеле есть еще по крайней мере один работающий телефон.

При первой попытке прорваться вперед толпа повернула к нему ближайшие из своих голов, глаза ее смаргивали пот, рты горячо запыхтели в его сторону и начали бормотать и ворчать:

— Что за паника? Ждите своей очереди. Мы все туда хотим. Держи дистанцию! Там впереди тоже люди.

Толпа предупреждала его на несколько голосов и возвысила один голос сзади:

— А куда это он теперь ломится? Боится, что я расскажу копам, как он хватал меня за задницу?

Препятствие всем его звонкам грозило стать материальным, если он не найдет способа через него пробиться.

— Срочно! — пробормотал он в ближайшую пару ушей, которые после секундного колебания раздвинули свои тела, давая ему пройти. — Извините, срочно! Извините, — повторял он, повышая напряжение голоса, и смог пробиться туда, где должен был быть телефон.

Какому из пятен светловолосых голов он мог принадлежать? Только одна казалась вероятной.

— Простите, — сказал он и понял, что говорит так, будто хочет пройти, и схватился за неожиданно тонкое угловатое плечо этой головы. — У вас только что был телефон? То есть у вас…

— Пустите!

— Да-да. Я хотел сказать, у вас есть…

— Пустите!

— Да, конечно. Отпустил. Видите, у меня рука в моем кармане. Я хотел сказать…

Женщина полуобернулась к нему острым лицом — чтобы увидеть.

— Это не я.

— Я уверен, что был. Не мой телефон, не тот, на который сейчас наступили, но ведь вы только что говорили по телефону? Если это не ваш…

Вокруг нее были женские лица, и на всех на них было защитно-непроницаемое выражение. Она внезапно обернулась, хлестнув его волосами по правому глазу.

— Кто вас выпустил? Где это дурдом закрыли на ремонт?

— Простите… я не хотел… — Тут было больше, чем он мог успеть вложить в слова, и еще невольно начал мигать правый глаз. — Понимаете ли, это срочно. Если это не вы, вы тогда видели женщину с телефоном. Она была где-то рядом.

Вся группа голов одновременно издевательски ухмыльнулась, потом заговорила головой этой женщины:

— Срочно — это правильно. Вас надо срочно запереть обратно. Вот подождите, пока мы отсюда выйдем и сообщим.

От этих слов Блайт глянул на часы. От пота или слезы из саднящего глаза цифры расплывались, и пришлось дважды встряхнуть рукой, пока он смог различить, что не успеет дойти до выхода и найти там телефон. Толпа его уже не пустила — или пока еще нет, если он только не заметит, что они передают вперед, чтобы его остановили.

— Срочно, срочно! — произнес он голосом, остроту которого притупляла жара, и когда решил, что ушел достаточно далеко от женщины, которая хотела убедить его, что он псих, дал своему отчаянию заговорить громче. — Срочно! Мне нужно позвонить. Есть телефон у кого-нибудь? Срочно!

Колебание — или волна жары — пробежала по группам голов, и каждый раз у него правый глаз моргал и слезился. Он пытался говорить более официально и авторитетно, но голос подвел. В пределах его зрения упакованные тела под неверным светом остановились совсем.

Он только смотрел, как доходит до него волна остановки, захватывая движущуюся плоть слой за слоем. Ему навстречу двигалась самая худшая его судьба, и по сторонам ее дороги стояла толпа плотным строем. Слыша неясный говор со стороны невидимого выхода из тоннеля, он напряг слух, ловя фразы, которые о нем говорились. Он был почти спокоен — неизвестно только, надолго ли, — когда смог различить слова в ассорти голосов. Смысл поначалу прошел мимо него, и лишь потом сложился в голове.

— Там кто-то в тоннеле свалился, расчищают путь для "скорой помощи".

— Ах вы, гады! — зарычал тихо Блайт, не зная, кого имеет в виду — толпу или машину "скорой помощи", поскольку теперь он был избавлен от судьбы, которую чуть ли уже себе не желал. И начал плечом проталкиваться вперед.

— Дорогу, дорогу! — Он заговорил официальным голосом, а когда это не помогло пробиться, стал добавлять: — Пропустите, я врач!

Нельзя позволять себе чувствовать вину. Машина "скорой" приближается уже видно, как в конце тоннеля появляется серебряно-синее пятно, — так что вряд ли он подвергает больного риску. "Скорая" была его единственной надеждой. Когда он подойдет поближе, он будет ранен, искалечен как угодно, лишь бы уговорить бригаду забрать его с собой, вытащить из толпы.

— Я врач! — объявил он громче, желая, чтобы он еще и был неженатым, чтобы жизнь снова оказалась под контролем, чтобы все было в порядке. — Я врач! — повторил он уже лучше, достаточно для того, чтобы плоть перед ним расступилась и заглушила голоса, которые его обсуждают. Они пытаются его запутать, оказавшись теперь впереди? Наверное, это эхо, потому что он узнал голос женщины, притворявшейся, что у нее нет телефона.

— Что он теперь бормочет?

— Говорит всем, что он врач.

— Так я и знала. Все сумасшедшие это говорят.

Нельзя отвлекаться на ее слова; никто вокруг на нее не реагирует может, она просто его ловит на голос, как на удочку?

— Я врач! — завопил он, видя, как ползет к нему "скорая" у конца видимого участка тоннеля. На секунду ему показалось, что она крушит людей, расталкивая их к стенам импульсами выхлопных газов, но, конечно, это они сами расступались, давая ей дорогу. Его крик вызвал к жизни несколько голосов из-под смутных запотевших светильников.

— Чего он говорит, что он врач, что ли?

— Может, он хотел осмотреть твою задницу.

— Ох, я бы его проконсультировал! Вот после такого коновала у папаши со слухом и стало хуже.

В самом ли деле толпа вокруг Блайта их не слышала или только притворялась, чтобы он попал туда, куда они хотели? Не стала ли она расступаться медленнее, чем должна была? А ее головы — скрывали презрение к его обману? Насмешливые голоса плыли в его сторону, усиливая жару, исходившую от окружающей плоти. Надо пройти по мосткам. Теперь, когда надо было добраться до "скорой" как можно скорее, это стало обязательным.

— Я врач! — свирепо повторял он, бросая голосом вызов всякому, кто посмеет усомниться, раскалывая левым плечом насыщенный воздух. Он почти добрался до левых мостков, когда женщина в цирковом трико, мышцы которой показались ему не более правдоподобными, чем ее глубокий бас, заступила ему дорогу.

— И куда же это ты идешь, миленький?

— Вон туда, за вами. Помогите-ка мне лучше. — Пусть она даже сестра или надзиратель психиатрического отделения, он старше по званию. — Я там нужен. Я врач.

Шевельнулись лишь ее губы — совсем чуть-чуть.

— Туда можно только рабочим тоннеля.

Нужно было забраться, пока жара не обернется потными голосами и не поймает его.

— Мне можно. Там обморок, от тоннеля у них обморок, и я там нужен.

Чревовещатели раскрыли рты шире. Глаза ее совсем не двигались, хотя на ресницах правого глаза росла капля пота.

— Не знаю, о чем вы говорите.

— Ничего страшного, сестра. Вам и не требуется знать. Просто помогите мне. Подставьте ногу, чтобы я забрался.

Капля пота наливалась на ее неподвижном глазу, распухая и ширясь, и он уже не видел ничего другого. Будь она настоящей, она бы уже моргнула, она не могла бы так пялиться. Масса плоти породила ее из своей толщи, чтобы поставить у него на пути, но просчиталась. Он бросился на женщину, вцепился пальцами в ее хрусткие волосы и вытолкнулся вверх всей силой своих рук.

Его каблуки чуть промахнулись мимо ее плеч и соскользнули к грудям, что дало ему достаточный толчок, чтобы через нее перепрыгнуть. Руки рванулись к перилам мостков, поймали их, удержались. Подошвы нашли край мостков, и он закинул ногу через перила, потом перебросил другую. Под ним сестра, хватаясь за грудь, испустила звук, который если и был запланирован как крик боли, на Блайта такого впечатления не произвел. Может, это был сигнал, потому что он сделал только несколько шагов к свободе, как снизу потянулись руки его схватить.

Сначала он думал, что они его ранят и "скорая" его заберет, но тут же увидел, как был неправ. Сейчас ему была видна машина "скорой", пробивающаяся сквозь толпу, и ее синий свет прыгал, как его голова, белая дуга мигала над синим, и в голове у него тоже стало вспыхивать. И никаких признаков упавшего в обморок. Машину, конечно, послали за Блайтом. Передали сообщение, что им удалось свести его с ума. Но им не удалось скрыть своего мнения о нем, горячие гнетущие волны которого поднимались снизу к нему и ощущались бы как стыд, не пойми он, что они себя выдали: они не могли бы так его презирать, если бы не знали о нем больше, чем им полагается знать. Он отбивался от хватающих пальцев и оглядывался в поисках последней надежды. Она оказалась за ним. Женщина с волосами как у Лидии бросила притворяться, что у нее нет телефона, и ему надо было только схватиться за антенну.

Он дернулся назад по мосткам, повиснув на перилах, и лягался, отбиваясь от всех, до кого мог дотянуться, хотя ноги редко попадали в кого-нибудь, и потому он не знал, сколько голов и рук были настоящими. Женщина, которая все еще пыталась его убедить, что он повредил ей грудь, дергалась от боли, что было ему приятно. И она, и все прочие в толпе могли двигаться, когда хотели, они только ему этого не давали. Манящая антенна подвела его взгляд к висящему ниже ее лицу. Она глядела на него и говорила так отчетливо, что рот выковывал каждый слог.

— Вот он идет! — артикулировала она.

Наверное, она обращалась к "скорой". Конечно, это она раньше вызвала ее по телефону, потому что она тоже из сестер. Пусть лучше отдаст телефон, если не хочет, чтобы с ней вышло еще хуже, чем с ее товаркой.

— Верно, вот я иду! — заорал он и услышал в ответ отзвук целой толпы, хотя, наверное, отозвался эхом только тоннель, который был его головой. Он бежал, и тоннель становился шире, унося ее все дальше от мостков, слишком далеко, чтобы можно было схватить антенну поверх толпы. Они думали, что они его обставили, но на самом деле они сейчас снова ему помогут. Он перевалился через перила и побежал по массе плоти.

Она была не такой сплошной, как он думал, но держала. Жар ее презрения охватывал его паром, отталкиваясь от сырого бетона его черепа. Толпа презирала его за то, что он делал, или за то, что не действовал, когда мог? Вдруг ему стало ясно так отчетливо, что он чуть не свалился: когда он поднесет телефон к уху, окажется, что женщина говорила с Вэлери. Нет, неправда, только жара заставила его так думать. Булыжники поворачивались к нему и поддавались под ногой — какие-то зубы, а однажды, судя по тому, как провалилась нога — глаз, — но он все еще пробивался к телефону, сколько бы рук в него ни вцеплялось.

И тут антенна хлестнула в воздухе прочь, как удилище, когда подсекаешь пойманную рыбу. Руки тянули его вниз, в пучину презрения, но не им его судить: он не сделал ничего такого, чего не делали бы они.

— Я — это вы! — вскрикнул он, и тут плечи, на которых он стоял, разъехались дальше, чем он мог развести ноги. Он взмахнул руками, но это не был сон, когда можешь улететь откуда угодно. Слишком поздно увидел он, зачем женщина вызвала ему "скорую". Может, он бы и крикнул ей слова благодарности, но не мог ни единого слова сложить из звуков, исторгаемых бесчисленными руками из его рта.