"Франсиско Франко (Солдат и глава государства)" - читать интересную книгу автора (Дамс Хельмут Гюнтер)

Приложения

Приложение 1. Гражданская война 1936-1939 гг. в Испании в воспоминаниях воинов-интернационалистов

Я приехал в Мадрид во второй половине октября 1936 года. Это был один из самых тяжелых периодов гражданской войны. Газеты всего мира писали в то время, что только чудо может спасти Мадрид. Мятежники, поддержанные фашистскими Италией и Германией, успешно продвигались вдоль долины реки Тахо, в сторону столицы Испании. Захватив Толедо и подтянув резервы, они начали свое первое решительное наступление на Мадрид 15 октября. Главные силы армии Франко были сосредоточены на правом фланге, нацелены на юго-западные окраины Мадрида. Имея преимущество в боевой технике, особенно в авиации, франкисты прорвали фронт республиканцев и 25 октября продвинулись на 40 километров.

Разношерстные отряды и колонны Народной милиции, не имевшие единого командования и централизованного снабжения, не выдерживали ударов кадровой армии фашистских генералов и вынуждены были отступать.

Над трудовой Испанией нависла смертельная опасность.

Фашистский мятеж в испанском Марокко

"Часть армии в Марокко подняла оружие против Республики. Сухопутные, морские и воздушные силы, верные Республике, выступили против мятежников".

Правда, 1936, 19 июля

"Согласно сообщениям из Мадрида, положение в Испании значительно обострилось. Во главе восстания стоит генерал Франко.

Военно-фашистским повстанцам в Марокко удалось высадить десант на территории Испании, в районе Кадикса, и овладеть городом. Одновременно командующий второй дивизией в Севилье поднял там восстание против правительства и захватил власть в городе. Высадившийся в районе Кадикса десант соединился с войсками, восставшими в Севилье".

Известия, 1936, 20 июля

"Контрреволюция рассчитывала не на поддержку со стороны масс, а главным образом на отборные воинские части, состоящие из профессиональных солдат и сосредоточенные в Марокко".

Правда, 1936, 20 июля

Во всем мире всколыхнулось мощное движение солидарности с республиканской Испанией. Советский народ выступил в первых рядах защитников испанской демократии от угрозы фашистского порабощения. Трудящиеся СССР, ЦК ВКП(б), Советское правительство рассматривали борьбу Испанской республики против фашистской агрессии не как частное дело испанцев, а как общее дело всего передового и прогрессивного человечества.

Как и все советские командиры, воспитанные Коммунистической партией в духе пролетарского интернационализма, я был до глубины души потрясен событиями в Испании.

Сотни, тысячи рапортов писались в те дни в частях и подразделениях Красной Армии с просьбой послать добровольцем в Испанию, чтобы там, за далекими Пиренеями, стать в боевые ряды борцов за правое дело испанского народа, дать отпор воинствующему фашизму.

Мои просьбы сначала не находили поддержки. Но однажды мне сообщили, что мое ходатайство удовлетворено и я зачислен в группу военных советников. Мне было доверено участвовать в борьбе революционной Испании против темных сил реакции, сражаться с фашизмом в одном строю с лучшими людьми мира, подлинными рыцарями международного пролетарского движения.

В первые дни по приезде в Испанию я встретился с главным военным советником Я. К. Берзиным, старшим военным советником по артиллерии Н. Н. Вороновым и военным атташе В. Е. Горевым. Они ознакомили меня с моими обязанностями, с расстановкой сил в тылу и на фронте, охарактеризовали процесс становления регулярной Народной армии Испании. Товарищи порекомендовали как можно скорее отправляться в штаб 5-го полка, где надо было помочь быстро сформировать первое регулярное соединение республиканской армии и выступить с ним на фронт.

В штабе 5-го полка состоялась памятная мне первая встреча с Энрике Листером, испанским коммунистом, одним из организаторов этого соединения. Листер немного знал русский язык, и это позволяло нам обходиться без помощи переводчика.

5-й полк не был тактической или оперативной единицей, как я поначалу думал. Он представлял собой своеобразный орган, созданный по инициативе ЦК Компартии Испании для подготовки резервных контингентов и формирования подразделений для фронта. Для Коммунистической партии Испании он выполнял роль партийного военного штаба, а для Народной армии служил организационным ядром регулярных войск. Комиссар 5-го полка видный итальянский коммунист Витторио Видали в разговоре со мной сообщил, что незадолго до моего приезда из полка направлено на формирование регулярных бригад не менее 12 тысяч обученных пехотинцев, артиллеристов, танкистов, кавалеристов, истребителей танков и в ближайшие дни будет закончена подготовка такого же количества резервистов.

Командование 5-го полка было хорошо информировано о положении дел на фронте и поддерживало тесный контакт с гражданским населением, тыловыми организациями и военными заводами.

Меня искренне обрадовали усилия испанских коммунистов, предпринимавших все возможное для укрепления обороны Мадрида. С глубоким удовлетворением принял я предложение Э. Листера выехать с ним в 1-ю бригаду, командиром которой он был назначен, и принять непосредственное участие в готовившемся первом крупном контрнаступлении республиканских войск.

1-я бригада находилась на марше в направлении из Алькала-де-Энарес в Вальдеморо. Мы догнали ее 27 октября вечером близ Серро-де-лос-Анхелес, где она получала вооружение и пополнялась людьми. Бригаде по штату положено было иметь 4000 человек, 51 пулемет и 12 орудий, налицо же было 3000 человек, 30 пулеметов и 4 орудия.

Всю ночь на 28 октября и до полудня мы с командиром бригады и некоторыми офицерами штаба обучали бойцов пользоваться советскими станковыми и английскими ручными пулеметами.

Главная группировка мятежников после захвата Торрехона и Гриньона, важных пунктов на железнодорожных магистралях под Мадридом, опьяненная успехом, продолжала рваться на север.

Чтобы поднять боевой дух республиканских войск и морально поддержать население столицы, необходимо было нанести противнику частичное поражение, которое хотя бы временно задержало его наступление.

Республиканское командование решило контратаковать слабо обеспеченный правый фланг армии "Тахо". Главный удар возлагался на бригаду Листера, колонны Уррибари и Бурильо, в которых насчитывалось 8000 человек. Пехоту должна была поддерживать рота танков и пять артиллерийских батарей. Группе предстояло овладеть Сесеньей, Эскивиасом и создать угрозу флангу и тылу врага.

На вспомогательном направлении с севера готовились к наступлению три колонны под командованием Модесто, Мена и Буэно также в составе 8000 человек, усиленных двумя бронепоездами и незначительным числом артиллерийских орудий.

Чрезмерно большие надежды возлагались командованием на танки и немногочисленную авиацию, которые предполагалось здесь применить. Артиллерии отводилась скромная роль. Многое в этой операции зависело от того, насколько внезапным будет удар. Но, к большому сожалению, надежды на внезапность не оправдались.

Командование не успело также достичь четкого руководства войсками на главном направлении.

28 октября 1-я бригада выступила на фронт. Ей предстояло пройти 26 километров пешком и с ходу вступить в бой.

От Вальдеморо один батальон бригады направился в обход Сесеньи с севера, а основные силы с танковой ротой капитана Поля Армана предназначались для действий с востока. Колонна Уррибари ожидалась с юга. Группа Бурильо должна была выйти в глубокий тыл противника в районе Борокса.

Начало атаки республиканских войск намечалось на утро 29 октября. Организация взаимодействия между колоннами и элементами боевого порядка представляла огромные трудности, так как не было технических средств связи. Штаб бригады как орган управления еще не сложился. Координацию действий между колоннами осуществлял представитель Генерального штаба, но он тоже не имел средств управления. Глубокую разведку противника провести не удалось из-за нехватки времени, поэтому расположение сил мятежников предстояло выяснить в ходе боя.

Все эти недочеты неминуемо сказались в бою. Пехота, слабо обученная и не прикрытая с воздуха, чувствовала себя неуверенно и робко продвигалась вперед. Бойцы не смогли своевременно воспользоваться действиями танкистов, которые, перейдя в атаку, оторвались от пехоты и оказались без артиллерийского и пулеметного прикрытия. Но это не помешало танковой роте продвинуться в глубокий тыл противника. Успешный танковый рейд ошеломил фашистов. Однако его результаты не были закреплены.

Пехота попала под огонь уцелевших пулеметов противника. Налетевшая вражеская авиация усилила дезорганизацию в боевых порядках, и республиканцы, так и не начав преследования, отошли на исходные позиции. Лишь поздно вечером удалось частично восстановить управление войсками.

В это время на вспомогательном направлении умелое применение артиллерии дало республиканской пехоте возможность продвинуться на четыре-пять километров и овладеть Гриньоном и Торрехоном. Наши советники Н. Н. Воронов и В. Я. Колпакчи затратили много сил, чтобы убедить испанское командование в необходимости организовать централизованное управление огнем артиллерийских орудий, что до этого в испанской армии не практиковалось.

Постигшая республиканцев тактическая неудача не имела тяжелых последствий, поскольку этот первый достаточно крупный контрудар по врагу в целом достиг цели. Готовившееся на 29 октября наступление мятежников было сорвано, их общее продвижение на Мадрид было задержано.

31 октября Франко вновь возобновил наступление. На ближних подступах к Мадриду развернулись жестокие бои. 1-я бригада, в которой осталось полторы тысячи человек, с отчаянным упорством удерживала район Вальдеморо, важный узел шоссейной и железной дорог, имевший фланговое положение по отношению к армии "Тахо".

В критический момент боя в расположение бригады прибыли руководители ЦК Компартии Испании. Тогда я впервые встретился с ее Генеральным секретарем Хосе Диасом, с Долорес Ибаррури, Педро Чека, Антонио Михе и другими товарищами. Обстановка, прямо скажу, была чрезвычайно опасной. Вражеская авиация беспрестанно бомбила и обстреливала позиции бригады. Пехота и танки противника, используя свое превосходство, упорно наседали с правого фланга, угрожая нам окружением. В штабе бригады царила растерянность. Но руководители партии, проявляя хладнокровие и мужество, находились на передовых позициях и личным примером, пламенным словом поднимали боевой дух бойцов, укрепляли уверенность в победе Республики.

Изо всех сил старались мы с Листером наладить управление войсками. Превосходящие силы мятежников теснили наши подразделения. Необходимо было срочно эвакуировать раненых и часть важного имущества. Итальянские легкие танки "ансальдо", имевшиеся у франкистов в большом количестве, появились и на нашем участке. Они беспрепятственно продвигались к месту эвакуации. Увидев, что расчет одного ближайшего орудия лишился командира и наводчика, а остальные номера не знают, что делать, я бросился к артиллеристам и помог открыть огонь по танкам. Огонь нашей пушки вскоре был поддержан другим орудием. Несколько танков загорелись, остальные повернули обратно. Атака врага захлебнулась.

Надо заметить, что разносторонняя подготовка общевойсковых командиров Красной Армии позволяла им выполнять самые разнообразные военные обязанности, возлагавшиеся на наших военных советников в Испании.

Вечером 1 ноября 1-я бригада внезапной атакой всех своих сил нанесла фашистам крупный урон и организованно заняла новый рубеж обороны. На другой день газета "Мундо обреро" подробно описала этот героический боевой эпизод и выразила уверенность, что если у Республики будут такие защитники, то враг будет остановлен и разбит у стен Мадрида.

Но враг готовился к новому прыжку, на этот раз в направлении на Хетафе. Необходимо было всемерно ослабить силу удара мятежников, сорвать их наступление.

Командование Центральным фронтом снова попыталось начать первым наступление. Для этой цели была создана маневренная группа, в состав которой вошли почти все те же войска, которые действовали несколько дней назад на этом направлении: бригада Листера и колонна Буэно для удара на Пинто и две колонны - Бурильо и Уррибари - с двумя танковыми ротами для овладения Торрехоном в глубоком тылу противника. На этот раз удалось привлечь значительно меньше сил (за исключением танков): 6500 человек, 24 орудия, 32 танка, 10 бронемашин и один бронепоезд. Общее руководство операцией было поручено подполковнику Висенте Рохо.

Мое знакомство с этим офицером состоялось только за сутки до начала боевых действий. Он производил впечатление волевого и вдумчивого человека, хорошо разбиравшегося в обстановке на фронте.

Наступление началось утром 3 ноября. Имея абсолютное преимущество в авиации, фашисты совершили налет на бригаду Листера, когда она еще не успела выступить. Вместе с колонной Буэно 1-я бригада вышла к Пинто только вечером. Огнем и атаками эта группа задержала наступление мятежников, заставила их перейти к обороне.

Крупный успех был достигнут колонной Бурильо, которая вместе с танковой ротой ворвалась к исходу дня в Торрехон и удерживала его в течение ночи.

На отвоеванных рубежах весь следующий день продолжались бои, наступление противника на правом фланге было сорвано, он перешел и здесь к обороне.

Фронт наступления армии "Тахо" значительно сузился. Ее основные усилия сосредоточились на левом фланге. Республиканские войска на этом участке, истощенные в предыдущих боях, не имея средств противотанковой и противовоздушной обороны, вынуждены были оставить вторую оборонительную полосу, а затем и третью. Враг овладел Хетафе, Карабанчель-Альто, Вильяверде.

6 ноября завязались бои за окраины Мадрида. В этот день я был отозван из 1-й бригады и получил новое назначение: мне предстояло убыть в 12-ю интернациональную бригаду, формирование которой проходило в Альбасете.

Мое перемещение имело прямое отношение к тем драматическим событиям, которые по праву называют критическими днями обороны Мадрида. Правительство Испанской республики переезжало в Валенсию. Эвакуация правительства из прифронтовой полосы в тыл в сложившихся обстоятельствах была безусловно необходима, поскольку из глубины страны можно с большей уверенностью управлять государством и руководить дальнейшей борьбой. Но к этому предстояло тщательно подготовиться и провести эвакуацию поэтапно. Однако премьер-министр Ларго Кабальеро, выехав в Валенсию, оставил столицу фактически на произвол судьбы. Вслед за ним поспешно оставили город военное министерство и штаб фронта.

Формально оборона Мадрида возлагалась на хунту (комитет) во главе с генералом Миахой. Оставшимся войскам фактически было отказано в помощи и предлагалось покинуть Мадрид, заняв линию обороны на некотором расстоянии от него. Дело осложнялось еще и тем, что в ночь на 6 ноября на сторону мятежников перебежали пять офицеров штаба фронта во главе с начальником оперативного отдела.

Севильское радио, захлебываясь от радости, сообщило на весь мир: "Франко вступает в Мадрид! Он предписал жителям столицы в течение 48 часов, до восстановления порядка, никуда не выходить и оставаться дома". Из Южной Америки в адрес министерства иностранных дел в Мадриде пришла поздравительная телеграмма на имя "цезаря, императора Франко"...

В тысячах домов люди не ложились спать той ночью. И события развернулись не так, как предсказывали враги, паникеры и предатели.

Испанские коммунисты поставили на ноги все боеспособное трудящееся население столицы и прилегающей зоны. Комитет обороны Мадрида взял на себя всю полноту власти и ответственность за оборону города. Из 23 тысяч коммунистов столицы 21 тысяча заняла передовые окопы мадридского сектора фронта. Компартия бросила клич: "Мадрид в опасности!" Заголовки вечерних газет призывали: "Наступил решительный час для Мадрида!", "Мадрид должен стать красным Верденом!" На улицах повсюду висели плакаты: "Но пасаран!", "Лучше смерть стоя, чем жизнь на коленях!", "Мадрид, как и Петроград, никогда не достанется врагу!", "Мадрид будет могилой фашизму!" Пламенные слова отдавались в душе каждого мадридца.

Материальной основой обороны Мадрида все больше становились оружие и боевая техника, прибывавшие из Советского Союза. Первые партии советских танков, вступившие в сражение на подступах к столице в конце октября, сразу зарекомендовали себя как незаменимая ударная сила.

Надо было видеть, как разительно изменилось настроение испанцев на фронте и в тылу, когда в начале ноября в мадридском небе появились республиканские самолеты-истребители И-15 и И-16, пилотируемые советскими добровольцами, которые нанесли мятежникам первые воздушные удары. Наступил конец безнаказанности фашистских воздушных пиратов.

Франко стремился вынудить защитников Испанской республики стать на колени в день, имевший всемирно-историческое значение, - 7 ноября 1936 года, в годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Мировая реакция, воплощавшая в себе самые мрачные силы фашизма, рассчитывала этим актом не только добиться победы, разгрома республиканской Испании, но и выжечь из сознания масс даже воспоминание о всемирно-исторической дате.

Праздник Октября я встретил в небольшом городке Альбасете, который выглядел не столько населенным пунктом, сколько крупным военным лагерем. Альбасете стал своего рода Меккой для интернационалистов, или, как они сами себя называли, волонтеров свободы, - людей разных профессий, политических взглядов, религиозных верований и национальных особенностей. Их объединяло одно общечеловеческое и гуманное чувство - жгучая ненависть к фашизму, махровой империалистической реакции. Это воистину лучшие люди земли - так совершенно справедливо считали испанцы. Я счастлив, что мне оказали высокое доверие быть их наставником.

Когда я прибыл к месту формирования резервов, очередная интернациональная бригада под номером 12 только начала укомплектовываться и проходила обучение под руководством нашего военного советника В. Я. Колпакчи. Буквально на второй день прибыл и вступил в командование бригадой известный венгерский писатель, коммунист, герой гражданской войны в СССР Мате Залка. В Испании он был известен как генерал Пауль Лукач. 12-я интернациональная бригада состояла из трех батальонов и одной батареи 77-миллиметровых пушек.

В составе командования бригады находились Карло Луканов, начальник штаба, Фердинанд Козовский, заместитель командира бригады, - оба болгары. Политическим комиссаром был назначен видный итальянский коммунист Луиджи Лонго.

10 ноября 12-я интербригада, еще полностью не обученная, не экипированная, была поднята по тревоге и в эшелонах направлена в район севернее Ла-Мараньоса, в излучину рек Мансанарес и Харама, южнее Мадрида. Ей предстояло принять боевое крещение в составе ударной группы на левом фланге Центрального фронта. В центре боевого построения была поставлена 12-я бригада. На флангах действовали испанские соединения.

Все свободные часы, включая и время следования в район сосредоточения, были заполнены напряженной боевой подготовкой. Но этого оказалось далеко не достаточно. Когда бригада за несколько часов до боя получила последнюю партию оружия и был отдан приказ: "Зарядить винтовки и поставить на предохранитель", оказалось, что многие бойцы не знали, как это сделать...

Несмотря на существенные недоработки в подготовке бойцов, к моменту наступления в подразделениях республиканских войск царили необычайный подъем и воодушевление.

13 ноября бригада, поддержанная танками, перешла в наступление и вышла к исходу дня к высоте Лос-Анхелес, на которой возвышался монастырь, ворвалась в первую линию окопов противника. Подразделения батальона "Тельман" даже достигли вершины горы, но не смогли преодолеть стены монастыря и вынуждены были отойти.

Ожесточенные атаки мятежников в центре ослабли и были отбиты. Но все же контрнаступление республиканцев из-за отсутствия резервов не получило развития. Однако в целом оно сыграло положительную роль, вынудив Франко перебросить часть сил с ударного направления на фланги.

Закончился начальный и важнейший этап обороны Мадрида. Все планы франкистов и интервентов захватить столицу Испании прямой лобовой атакой провалились.

П. И. Батов "Первый бой с фашизмом"

* * *

Ранней весной 1937 года республиканская армия готовилась к проведению так называемой Харамской операции. Краткая предыстория ее такова.

В январе мятежники получили от германо-итальянских интервентов большое количество техники и снаряжения. К этому времени в основном была завершена переброска в Испанию итальянского экспедиционного корпуса - в первых числах февраля он уже участвовал в боях за город Малагу. Силы мятежников росли, а республиканская армия ощущала острую нехватку оружия и людей. Испанские порты были блокированы разбойничьими действиями германских и итальянских военно-морских сил, а также вследствие контроля пресловутого лондонского комитета по невмешательству. Не одно судно, направлявшееся в порты республиканской Испании, нашло себе могилу на дне Средиземного моря. Жертвами фашистских подводных лодок стали советские торговые суда "Комсомол", "Тимирязев" и "Благоев". В конце 1936 года Муссолини с цинизмом профессионального убийцы похвалялся, что с начала фашистского мятежа итальянские подводные лодки потопили суда водоизмещением свыше двухсот тысяч тонн.

Несколько позже, как об этом свидетельствуют материалы захваченных при разгроме германского фашизма секретных архивов министерства иностранных дел Германии, Муссолини и Франко заключили соглашение, то которому фашистская Италия обязалась обеспечить кровавому каудильо "свою поддержку и свою помощь для восстановления социального и политического порядка внутри страны", то есть для удушения Республики. Эти же документы свидетельствуют о том, что вкупе с итальянскими интервентами в тело республиканской Испании вцепился и главный вдохновитель войны на Пиренейском полуострове германский фашизм. А возможностей для этого было больше чем достаточно.

День и ночь у лиссабонской гостиницы "Авис", где обосновался штаб испанских мятежников, толпился всякий сброд - тут шла открытая вербовка "добровольцев" в армию Франко. Германские и итальянские пароходы, приходившие все в тот же Лиссабон, снабжали мятежников всем необходимым. Для удобства они были освобождены даже от таможенного досмотра и пошлин.

Силы были явно не равны. Но Республика сражалась. После удара, нанесенного мятежникам в ходе Махадаондской операции, испанские патриоты готовились к новому подвигу. Одновременным ударом с севера - из района Торрелодонес через Брунете - и с юго-востока - из района Ла-Мараньоса - на Мостолес они решили разгромить армию мятежников, засевшую под Мадридом, и отбросить врага от столицы.

Для проведения этой операции в республиканской армии было сформировано десять новых резервных бригад, которые намечалось усилить артиллерией (120 орудий), танковой бригадой и авиацией в количестве 100 самолетов. Эти бригады и должны были составить группировку, силами которой предстояло нанести главный удар.

Все было бы хорошо, если бы республиканскому командованию удалось сохранить свой замысел в секрете. Но задолго до Харамскон операции о ней уже шли оживленные разговоры. По меткому выражению Михаила Кольцова, для шпионов в Испании была не работа, а отдых.

Планы республиканцев, разумеется, тотчас же стали достоянием генерала Франко, который в то время как раз готовился к новому наступлению на Мадрид, причем с двух направлений: с юга - по восточному берегу реки Харамы и с северо-востока - от Сигуэнса через Гвадалахару. Мятежники решили упредить удар республиканских войск (это привело к тому, что франкистам не удалось увязать задуманные операции в одно целое, и они протекали изолированно: Харамская - в феврале, а Гвадалахарская - в марте 1937 года, причем обе окончились их полной неудачей). Республиканское командование еще не успело сосредоточить свои войска, как мятежники перешли в наступление через реку Харама севернее Аранхуэса. С первых же часов сражения их идея стала нам ясна: перерезать единственную хорошую шоссейную дорогу, соединяющую Мадрид с провинциями Новая Кастилия, Валенсия, а также с портами средиземноморского побережья.

Начались ожесточенные, кровопролитные бои.

Я мог бы по памяти нарисовать карту местности, на которой развивались харамские события, - так отчетливо запечатлелись они с тех давних пор... Река Харама, текущая почти строго с севера на юг. Именно к ней было приковано пристальное внимание той и другой стороны. Вот синие стрелы, обозначавшие направления вражеских ударов, пересекли извилистую линию водной преграды. К 12 февраля мятежники завершили форсирование реки и начали пробиваться на Мората-де-Тахунья и Арганду. Сколько пришлось тогда поколесить по раскисшим глинистым дорогам - собирать и поторапливать резервы, укреплять стыки и фланги республиканских войск, помогать командирам бригад организовывать контратаки! Главную роль в этом памятном сражении, пожалуй, играли наши танкисты.

На одном участке десятикилометрового фронта противник бросил на позицию республиканцев несколько десятков итальянских танков. Дрогнули бойцы, помрачнело лицо командира пехотной бригады. А танки надвигались, поливая республиканские цепи свинцом своих пулеметов. Пришлось вызвать к месту боя быстрые и более мощные Т-26.

- Но пасаран! Но пасаран! - в возбуждении кричал тогда командир бригады.

Да, там, где появлялись республиканские танки, фашисты не проходили.

Грозно урча и содрогаясь от выстрелов своих пушек, двинулись вперед наши бронированные машины. Что могли сделать с ними итальянские танкетки, вооруженные пулеметами? Вот вспыхнула одна вражеская машина, задымила вторая, третья...

Бойцы выскочили из окопов, подбрасывая вверх свои пилотки и береты испанцы не могут скрывать эмоций! Да и нам, людям, давно привыкшим к боям, трудно было удержать свою радость при виде поспешного бегства итальянских интервентов с поля боя. Грудь распирала гордость за советскую боевую технику, за наших людей, для которых высшее благо - выручить товарища из беды.

Кстати сказать, в ходе Харамской операции республиканские танки, оснащенные пушками, добились полного господства. Итальянские машины, вооруженные лишь пулеметами, оказались против них совершенно бессильны.

Фашисты могли противопоставить Т-26 только немецкие противотанковые пушки, которых у мятежников было немало. Приходилось сначала подавлять их силами артиллерии, а затем уже пускать в прорыв свои машины. И все же наши танки понесли тяжелые потери.

Навсегда, наверное, запомнятся мне картины, когда наши машины врезались в атакующие цепи мятежников. Надо заметить, что на самых тяжелых участках фашисты пускали вперед марокканцев. Те шли в своих красных фесках, белых шарфах, в земляного цвета бурнусах, под дикие воинственные выкрики. Хотелось крикнуть им: "За что проливаете вы кровь, темные, обманутые люди?"

Эта кровь, как и все другие преступления, - на черной совести фашизма. В наиболее напряженные дни потери мятежников на фронте исчислялись тремя четырьмя тысячами солдат...

В ходе операции я понял, что мое место здесь, в войсках, где непосредственно куется победа. Поделился своими мыслями со старшим советником Центрального фронта Г. И. Куликом (Купером). Он согласился со мной. И вот я уже на командном пункте народного героя Испании Энрике Листера, назначенного командиром одной из первых дивизий Народной армии.

Как сейчас, вижу эту встречу с ним. Мятежники пристрелялись к его командному пункту, расположенному в пастушеском домике. В домик угодило несколько снарядов - засуетились санитары, забелели бинты. Потом начался пулеметный обстрел... А он стоит во дворике, подтянутый, в лихо заломленной фуражке, при галстуке, и изучающе посматривает на меня: как, мол, тебе нравится такая музыка? Не начнешь ли кланяться пулям?

Советником к Листеру шел я, надо заметить, с известным опасением. Укрепилась за ним репутация командира храброго, тактически грамотного, но не терпящего постороннего вмешательства и тем более какой бы то ни было опеки. Владея немного русским языком (Листер побывал в Советском Союзе, был бригадиром забойщиков на строительстве Московского метрополитена), он посылал к чертовой матери всех, кто под горячую руку совался к нему с неразумными советами.

- Не сработаешься, Малино, - предупреждали меня.

А я решил: "Сработаюсь". И теперь видел: Листер устраивает мне своеобразный экзамен.

Над головами, над чахлыми безлистыми кустиками посвистывают пули. Мы прохаживаемся с Листером от домика до дворовой изгороди, от изгороди до домика. У него вид человека, совершающего послеобеденный моцион, я тоже показываю, что пули беспокоят меня не более, чем мухи. Перебрасываемся короткими деловыми фразами... От домика до изгороди, от изгороди до домика... Начинает смеркаться. Будто невзначай рассматриваю на своем рукаве рваный след пули.

Я никогда не был сторонником показной храбрости и тогда, на командном пункте, понимал, что наша рисовка друг перед другом ни к чему. Но, что поделаешь, разумная осторожность могла уронить меня в глазах этого храброго человека.

К удивлению многих, с Листером мы сработались очень хорошо. Я всегда старался щадить его самолюбие, давал те или иные советы так, чтобы этого никто не слышал, и никогда не превышал своих полномочий. Все решения он принимал единолично, а когда ставил перед подчиненными боевые задачи, меня никогда не было рядом с ним.

Дивизия Листера вела ожесточенные бои несколько дней. Высота Пингарон, за которую дралась та и другая сторона, несколько раз переходила из рук в руки. Помню, с каким волнением наблюдал Листер со своего командного пункта у Каса-Сола за контратакой вводимой в бой 66-й бригады - последнего его резерва. Эта бригада была только что сформирована на гвадалахарском участке.

Теперь она здесь, на Хараме, принимает боевое крещение. Атакует бригада замечательно! Фашисты открыли по наступающим бешеный огонь из всей артиллерии, даже зенитной, бойцы несут потери, но упорно идут вперед. На командном пункте Листера появляется молоденький советский капитан инструктор при командире бригады. Он ранен, но лицо его сияет, когда докладывает о том, как хорошо атакует бригада... Жаль, не запомнилась фамилия этого славного парня.

Справедливости ради надо сказать, что в боях за Пингарон хорошо дралась и 70-я бригада анархистов. Правда, советником пришлось назначить в нее заместителя командира танковой бригады товарища Петрова. Он-то и водил бригаду в атаку, причем все время находился в цепях наступающих, с винтовкой в руках. Бойцы были в восхищении от храбрости "камарада совьетико" и шли за ним вперед.

Помнится, не меньше симпатии вызывал у испанцев и советский доброволец Павлито, под именем которого в 1-й бригаде Листера дрался с врагом в будущем прославленный генерал, дважды Герой Советского Союза Александр Ильич Родимцев. Прекрасный знаток пулеметного дела, он воспитал тогда в бригаде целую плеяду мастеров меткого огня и сам всегда находился на наиболее опасных участках сражений. Кстати, первая Звезда Героя засветилась на груди Александра Ильича там, под знойным небом Испании.

Нельзя умолчать и о наших героических женщинах, которые работали в те дни переводчицами у наших советников, - Марии Фортус, Елизавете Тихоновой, Лене Лебедевой, Ляле Константиновской и многих других.

Харамскую операцию можно считать выигранной республиканской армией. Противник так и не смог овладеть важной, в оперативном отношении, дорогой. Правда, контрнаступление республиканцев не дало желаемых результатов, с точки зрения территориальной, зато оно сильно обескровило врага и разгромило все его резервы. В этом, пожалуй, главное. Мятежники уже не смогли оказать помощи итальянскому экспедиционному корпусу под Гвадалахарой. В марте он был разгромлен республиканскими войсками.

Гвадалахара... По праву стала она символом доблести и мужества республиканских войск.

Итальянцы, подогретые легкой победой в Абиссинии и под Малагой, представляли себе эту операцию в виде прогулки по Сарагосскому шоссе. Планы командования итальянского корпуса сводились к ни на чем не основанному календарю блистательных побед. Темп наступления - 25 километров в сутки. 9 марта - Ториха. 11 марта - Гвадалахара, 12 марта - Алькала-де-Энарес, 15 марта - Мадрид. Расчет на отсутствие сколько-нибудь серьезных республиканских сил на северо-восточном направлении и резервов, расчет на внезапность. Порядок построения корпуса исходит из безостановочного движения вперед по узкой долине, ограниченной горным хребтом Сомосьерра и берегом реки Тахунья. Три дивизии в затылок одна за другой, четвертая "Литторио" - в резерве...

Недооценка противоборствующих сил и переоценка собственных - самое опасное, что может быть на войне. Боевой порядок, основанный на голых предположениях, - гибель. Итальянское командование, уповая на мощь своего корпуса, сбросило со счетов такие "мелочи", как громадный патриотический энтузиазм республиканских бойцов, решивших предпочесть смерть сдаче Мадрида интервентам. Оно сбросило со счетов очевидный факт, что боевой порядок корпуса и условия окружающей местности позволяли республиканцам создать сильную оборону слабыми средствами и быстро подтянуть резервы.

Что и говорить, перевес в силах снова был на стороне интервентов: 8 марта в районе Мирабуэна они двинули 15 вооруженных до зубов батальонов против трех слабо оснащенных батальонов 12-й республиканской дивизии. Но уже на следующий день сюда была переброшена 11-я интернациональная бригада с ротой танков Т-26. Маневрируя и действуя из засад, эти танки встретили интервентов жесточайшим огнем. Еще через день в сражение вступили 2-я бригада Листера и 12-я интернациональная. За три дня наступления фашисты смогли продвинуться на 30 километров вместо запланированных 25 ежесуточно.

Тем временем к месту сражения спешили резервы. 12 марта в составе республиканских войск уже действовали три республиканские дивизии и два батальона танков Т-26 под командованием генерала Д. Г. Павлова. Одновременно на врага обрушились республиканские летчики на советских самолетах. Непрерывными бомбовыми ударами и пулеметным огнем они разгромили ближайшие резервы интервентов.

Это был триумф республиканской авиации. Летчики вылетали на задание большими группами, и вели их лучшие, испытанные бойцы, крупные авиационные командиры, включая самого Игнасио Идальго де Сиснероса - начальника авиации республики. Об этом человеке, выходце из богатой и высокопоставленной семьи, можно было бы написать много, но лучше всего о нем рассказала его жена Констансия де ля Мора в своей книге "Вместо роскоши". Да, всем фамильным привилегиям семья Сиснероса предпочла тяжелую борьбу за свободу родной Испании. Начальник республиканской авиации обладал качествами настоящего бойца и лично водил своих питомцев в наиболее ответственные полеты. И еще поручал это дело своему советнику, замечательному советскому летчику Якову Владимировичу Смушкевичу. Так было и в описываемые нами дни.

Вскоре инициатива перешла полностью на сторону республиканцев, и 18 марта они начали решительное наступление. Вот теперь темп движения частей итальянского корпуса действительно достиг 25 километров в сутки. Только двигались они не вперед, а назад - вдоль все того же Сарагосского шоссе. Через несколько дней итальянский экспедиционный корпус перестал существовать. Кстати, большой вклад в его разгром внесли итальянцы-интернационалисты батальона имени Гарибальди.

Лично мне непосредственного участия в боях с итальянским экспедиционным корпусом принимать не приходилось. После Харамской операции меня назначили советником во 2-й мадридский корпус, командиром которого был полковник Альсугарая, старый офицер королевской армии, но честный человек, на совесть служивший Республике. А начальником штаба корпуса вскоре стал тот самый офицер, который впервые сопровождал меня на фронт под Мадрид, теперь уже подполковник, - Эстрада. Работали мы с ним дружно. Да и с Листером, с Лукачем не терял связи, наезжал к ним под Гвадалахару. Но все же дела заставляли почти неотлучно находиться в Мадриде. По этой причине так и не удалось мне свидеться со своим однокашником по академии имени М. В. Фрунзе полковником А. П. Фоминым, который запомнился мне скромным человеком и умным артиллеристом.

Он прибыл под Гвадалахару в самый разгар боев. Я в это время был целиком поглощен Мадридом, только поговорил с ним по телефону и условился о встрече после боев. А полковник Фомин выехал на фронт. В деревне Трихуэке, наблюдая за ходом боя с колокольни, попал под бомбежку. И был убит. Такая печаль нахлынула, когда дошло до меня это известие!

Война есть война, и скорбные, тяжелые вести обрушивались на нас довольно часто. Незадолго до гибели А. П. Фомина мы потеряли на Южном фронте прекрасного артиллериста полковника В. И. Димитрова, а позднее, уже на Арагонском фронте, на командном пункте генерала Вальтера был убит еще один наш прекрасный товарищ - полковник И. Г. Пидгола. Сложил голову за свободу Испанской республики легендарный генерал Лукач - Мате Залка. Тяжелые, невосполнимые жертвы...

Итак - новое место работы. Появились иные заботы, нужно было привыкать к другим людям. Корпус вел в основном бои по обороне Мадрида. На некоторых участках, например перед Аравакой, мы без особых усилий улучшили свои позиции. Пробовали выбить фашистов из Университетского городка, однако сделать это республиканцам так и не удалось.

Штаб нашего корпуса располагался в старом королевском дворце, сооружении столько же внушительном, сколько и знаменитом. Дворец этот знал на своем веку немало жестоких интриг, сопутствовавших всем поколениям испанских королей и описанных в свое время немцем Георгом Ф. Борном в известных "Тайнах. Мадридского двора", за достоверность которых, впрочем, трудно поручиться. Во всяком случае, для штаба корпуса удобнее помещение трудно было найти. Возведенный на высоком восточном берегу реки Мапсанарес, за которой раскинулся столичный парк; Каса-де-Кампо, дворец, образуя глубокий внутренний двор, наполовину уходил в землю, а наполовину возвышался над городом своими двухметровыми стенами, от которых фашистские снаряды отскакивали как горошины. Штаб корпуса находился на первом этаже, обращенном в сторону города. Наверху же было самое подходящее место для наблюдательных пунктов. Там они и располагались, защищенные мешками с песком, - артиллерийский, оперативного отдела, представителей авиации и службы ПВО.

Со стороны города перед дворцом красовалась небольшая площадь, окруженная статуями королевских особ и утопающая в цветниках, а к ней примыкал оперный театр, превращенный в артиллерийский склад. Невдалеке площадь Пуэрта-дель-Соль. Обычно она кишела людьми, что привлекло к ней внимание фашистских артиллеристов. Когда сюда залетали снаряды, площадь моментально пустела, но через несколько минут снова заполнялась громкой и оживленной толпой.

Своеобразно жил Мадрид. У стен его, обращенных в сторону противника, проходила передовая линия, и тут смерть косила людей, а несколько кварталов в глубь города - совершенно иная атмосфера: бойко торгуют магазины, вовсю работают кафе, кино, театр оперетты, спектакль "Мухерес де фуэго" ("Женщины огня") не сходит со сцены, и зал битком набит солдатами. Наплевать, что над головой зияет оставленная снарядом пробоина и в нее заглядывают крупные южные звезды, - вентиляция лучше!

Дети играют на улицах в войну и посещают зоопарк, который никто и не думал закрывать. Разорвется снаряд - ребятишки шарахаются в подворотни, а потом снова выбегают, крича и жестикулируя. Бывало и так, что после артиллерийского обстрела какой-нибудь курчавый малыш со сбитыми коленками лежит в луже крови и его подбирают, как солдата в бою.

На Гран-Виа - четырнадцатиэтажная "Телефоника". Это центр международной связи. Здесь вас могут соединить с Москвой, Лондоном, Парижем, Лиссабоном и даже Нью-Йорком.

И здесь же, на "Телефонике", - командный пункт республиканской авиации. Когда фашистские бомбардировщики прилетают бомбить Мадрид, офицеры вызывают свои истребители, и над городом закипают жаркие бои. Отсюда же корректируется огонь республиканской дальнобойной артиллерии, отсюда изучает поведение противника оперативный наблюдатель штаба фронта.

Так живет и воюет Мадрид. Работает метрополитен, но в его шахтах расположены и мастерские по изготовлению артснарядов. А в железнодорожных депо республиканцы наладили даже производство прожекторов для борьбы с авиацией фашистов. Помню, в какой восторг пришли рабочие, когда под лучами их прожекторов, проходивших испытание, загорелась толстая сосновая доска, а наш советский товарищ, интернационалист-зенитчик Н. Н. Нагорный дал прожектору высокую оценку.

В штабе 2-го мадридского корпуса шла обычная боевая работа. Меня удивляло лишь, что никто не выезжал в войска и предпочитал наблюдать обстановку на участке корпуса из-за толстых стен дворца. Пробовал я говорить кое с кем по этому поводу, но мне невозмутимо отвечали:

- Зачем же ездить, если и так все видно?

Сдается мне, что я стал жертвой остроумия. Однажды я заметил, что офицер, вышедший из милисианос, не умел читать топографическую карту, и хотел объяснить ему, что к чему.

- Помилуйте! - отшутился он. - Зачем мне фотография местности, если перед моими глазами оригинал?

Исключение из офицеров корпусного управления составлял лишь комиссар корпуса Гонсалес Молина. Он часто, почти ежедневно, в компании со мной бывал в передовых траншеях. Возле Университетского городка, попав под минометный обстрел, комиссар был тяжело ранен.

Живой достопримечательностью королевского дворца был дворецкий, вечно бродивший с огромной связкой ключей: комнат было неисчислимое множество, а доверить ключи кому-нибудь другому этот человек, носивший монашеское одеяние, не мог - службу нес исправно. Вспомнился он мне потому, что одно время по вечерам с верхнего этажа кто-то сигнализировал противнику азбукой Морзе с помощью фонаря, и мы должны были сначала искать дворецкого с его злополучными ключами, а потом того, кто подавал сигналы. В конце концов удалось обнаружить под крышей сигнальное устройство. От него шли два провода куда-то внутрь стены. Куда? Это, как мы шутили, осталось тайной мадридского двора. Провода перерезали, сигнализация прекратилась, а заниматься дальнейшими поисками злоумышленника было, откровенно говоря, некогда...

В один из июньских дней 1937 года меня пригласил начальник Генерального штаба республиканской армии полковник Рохо. Мне не однажды приходилось встречаться с этим человеком, и он всегда производил на меня впечатление умного и храброго военачальника. Выходец из бедной семьи, Висенте Рохо посвятил себя военному делу. Преодолевая косность и рутину старой королевской армии, изучал стратегию, тактику, историю военного искусства и в свое время преподавал тактику в кадетском корпусе. А когда грянул фашистский мятеж, без колебаний встал на сторону Республики и во главе народных колонн храбро сражался на подступах к Мадриду, сражался с теми самыми дворянскими сынками, которым вдалбливал военную премудрость и которые обратили ее против своего народа. Можно ли удивляться тому, что Рохо, профессор кадетского корпуса, стал видным республиканским командиром и, будучи начальником штаба у бесславного Миахи, в сущности, возглавил героическую борьбу испанского народа за Мадрид.

От души радовались мы, военные специалисты, при известии о назначении в мае 1937 года Висенте Рохо начальником Генерального штаба. Очень скоро мы почувствовали, что у кормила этого "мозгового центра" республиканской армии стоит дельный и очень нужный Испании человек...

При встрече Висенте Рохо сразу же завел речь о положении на фронте.

- Посмотрите, полковник Малино, - говорил Рохо, пригласив меня к большой настенной карте, - здесь от Сомосьерры до Харамы занимает фронт мадридский корпус мятежников. Это весьма сильный корпус - пятьдесят пять тысяч солдат, триста орудий, сто танков. Сто самолетов могут поддержать мятежников. К тому же в Толедо и Талавере - резервы в десять тысяч солдат, а где-то здесь, - Висенте Рохо очертил район юго-западной Эстремадуры, более крупные резервы, их численность нам пока неизвестна.

Все, о чем говорил полковник, я отлично знал и невольно возникал вопрос: "Зачем он повторяет мне это?"

- Правда, фронт мятежников не сплошной, состоит из отдельных опорных пунктов. Каждый обороняется одним-двумя батальонами. Ко всему прочему, и у нас сил немало, кое в чем мы даже превосходим противника...

Все понятно: в голове полковника Рохо возникала идея новой операции.

- Вы правы, - сказал я, продолжая мысль собеседника, - удар можно нанести из-под Мадрида на юг.

Рохо оживился:

- Мы, кажется, поняли друг друга. Не возьмете ли вы, советские военные специалисты, на себя труд разработать операцию? - И задумчиво произнес: - По-видимому, она будет называться Брунетской.

В ту минуту я был очень признателен полковнику за доверие и от чистого сердца поблагодарил его за это.

- Лишь небольшая просьба к вам, - заметил я как бы мимоходом. Позвольте нам не только разработать операцию, но и подготовить работу по сосредоточению войск.

По лицу Висенте Рохо пробежала горькая усмешка:

- Да, я понимаю, опыт Харамы... К сожалению, он ничему не научил наше командование. Вы имеете в виду, конечно, сохранение тайны? Что ж, согласен.

Так началась подготовка к Брунетской операции. Вскоре окончательно сформировался ее замысел: два армейских корпуса, нанося главный удар из района северо-западнее Мадрида, прорывают фронт мятежников, наступают на юг, через Брунете, затем Навалькарнеро и обрушиваются на мадридский корпус с тыла. Еще два корпуса наносят вспомогательные удары из районов севернее Аранхуэса и юго-восточнее Мадрида навстречу главным силам Центрального фронта. В результате важнейшие коммуникации мадридского корпуса должны были быть перерезанными, а часть вражеских частей - окруженной. После этого уничтожить их уже не составляло бы особого труда.

Мало-помалу начали сосредоточивать резервные соединения фронта в районе к северо-западу от Эль-Пардо, почти до Эль-Эскориала. Разумеется, такая крупная перегруппировка войск была замечена всеми в штабе Центрального фронта.

- Что это вы там затеяли? - допытывался начальник штаба фронта Матальяна.

- Проводим большие тактические учения, войска надо тренировать, отвечали ему.

Матальяна, очевидно, оценил организованные мной ранее учения со штабами частей и бригад и поэтому успокоился.

Каково же было его удивление, когда за сутки до начала операции он узнал правду. Темперамент испанца этого перенести не мог, и Матальяна взорвался бурным негодованием. Как, от него, начальника штаба фронта, скрыли операцию, которую он должен проводить!

На помощь опять пришел Висенте Рохо. Основной удар он, как говорится, принял на себя, а всем вместе нам уже нетрудно было успокоить разъяренного Матальяна. Тем более что замысел операции пришелся ему по душе. В конце концов он пожал плечами и с улыбкой проговорил:

- Что за выдержка у вас, русских!

В ночь на 6 июля 5-й армейский корпус, а с утра 6 июля 18-й армейский корпус начали наступление, 11-я пехотная дивизия Листера, ночным маневром обойдя опорные пункты мятежников в Льянесе и Кихорне (не зря упирал Рохо iid прерывность обороны мятежников), на рассвете была в Брунете. Тяжелее сложилась борьба за остальные укрепленные пункты, и мне спешно пришлось убыть к месту боев.

Утром 6 июля республиканцы приготовились к штурму Вильянуэва-де-Каньяда. Но атака не принесла успеха, и командир корпуса Хурадо недоумевал:

- Ничего не могу понять. Все было сделано - и артиллерийская подготовка проведена, и самолеты ударили, а толку нет.

Вскоре стали ясны причины неудачи. Здесь, под Вильянуэва-де-Каньяда, повторилась обычная ошибка, которую допускали республиканцы: слишком велика была пауза между артподготовкой и атакой. Мятежники успели оправиться от потрясения, покинуть укрытия и отбить республиканцев организованным огнем.

- Очевидно, вы правы, - согласился со мной командир корпуса, когда я высказал ему эти соображения.

Дело было, однако, не только в этом. Уже в ходе повторной атаки было видно, как плохо взаимодействовали пехота, танки, артиллерия и авиация. Пришлось заняться этим уже под вражескими пулями. К вечеру опорный пункт мятежников в Вильянуэва-де-Каньяда пал. На следующий день был взят Льянес, а 9 июля - Кихорна.

Тем временем командование мятежников успешно подтянуло к месту прорыва резервы, в том числе снятые с Северного фронта лучшие дивизии. Фронт как бы застыл в форме мешка, который фашисты могли срезать фланговыми ударами. В этих условиях нужно было спешно принимать меры к устойчивой обороне. К счастью, враг не использовал выгоднейшей возможности окружения республиканских войск и 24 июля нанес фронтальный удар. Захват Брунете стоил ему больших жертв, и дальнейшее продвижение мятежников захлебнулось.

Р. Я. Малиновский "Три сражения"

* * *

Много лет прошло с тех пор, как пробиралась я с испанскими партизанами по тылам фашистских мятежников, но и сегодня отчетливо помнятся подробности давних боевых походов, испытанная в те дни великая сила интернационального братства, которая роднила людей разных национальностей, возрастов, мировоззрений.

Во время моего пребывания в Испании я была назначена переводчицей к И. Г. Старинову, военному советнику и инструктору в отряде специального назначения. Командовал отрядом Доминго Унгрия. Об этом первом в Испании партизанском отряде я и хочу рассказать.

И. Г. Старинов, принявший в Испании имя Родольфо, приехал в Валенсию, когда отряда практически еще не существовало. Не было даже помещения, в штабах республиканской армии не верили в эффективность партизанской борьбы. Много пришлось потратить сил, чтобы подобрать и подготовить кадры для нового, малоизученного дела.

Сначала стали обучать пять человек. Это были хорошие, преданные Республике люди, но уже пожилые, непригодные к военной службе: при быстрой ходьбе они задыхались. После встречи Старикова с Хосе Диасом и Долорес Ибаррури прислали еще 12 молодых, уже обстрелянных бойцов. Отряду выделили одну грузовую и две легковые автомашины, отвели дом в пригороде Валенсии, где была организована школа обучения тактике и технике партизанских действий.

Во второй половине декабря 1936 года мы отправились на первое боевое задание в район Теруэля - сдавать экзамен на зрелость.

В тыл противника вышли засветло; впереди проводники, за ними капитан Унгрия, Родольфо и я, за нами первый заместитель командира Рубио с ручным пулеметом и Антонио Буйтра-го, второй заместитель командира.

На спине у каждого белые лоскутки с привязанными к ним гнилушками. Они светятся в темноте и помогают не терять из вида идущих впереди. Ночь в Испании наступает быстро, и если нет луны, то сразу становится темно.

Подошли к лесу. Идем почти бесшумно, иногда останавливаемся. В ночной темноте, споткнувшись, падает Рубио. Останавливаемся. Все тихо. Опять вперед. Чем дальше углубляемся в тыл врага, тем увереннее идем.

Часа через два остановились отдохнуть и закусить. Разрешено курить, но с соблюдением маскировки: укрывшись с головой куртками. Бойцы курили, а я в тревожном раздумье вспомнила свою семилетнюю дочь, оставшуюся в Москве. Как-то она там?..

Через полчаса Родольфо шепчет:

- Пора. - Я перевожу на ухо Доминго, он шепотом подает команду остальным.

По дороге переходим ручей, альпаргатас - тряпичные туфли - промокли, ноги зябнут.

Линия фронта далеко позади, но близость противника не чувствуется, мы полностью доверяем проводникам и потому идем спокойно.

Только к трем часам ночи вышли к автомобильной дороге Теруэль Каламоча. Я с непривычки устала, заметно устали и другие. Дорога от нас всего метрах в ста. Показались огоньки, мимо пронеслась легковая машина.

Небольшой отдых - и приступили к работе.

Группа Доминго должна была разрушить связь и подорвать однопролетный железобетонный мост. Ширина дороги - около 10 метров, взрывчатки у партизан немного.

- Что будем делать? - спросил Доминго, когда мы остановились под мостом.

Родольфо ответил не сразу. Он измерял балки. Потом подвел капитана к опоре и сказал:

- Минируйте так, как на занятиях по дороге Валенсия - Альбасете, только побольше камней поставьте для забивки.

- Согласен, - ответил Доминго и добавил: - Здесь можно сделать хорошую забивку - камней вокруг много.

Мы затаились. Промчался еще автомобиль. Группа Доминго приступила к работе, а мы, переждав еще одну машину, направились к железной дороге. Шли около 10 минут, часто прислушивались, но все было спокойно. У металлического моста длиной около восьми метров быстро установили приготовленные заряды, заминировали железную дорогу и принялись за столбы линии связи. Времени оставалось мало, спешили, не все ладилось. Наконец фитили подожжены, и мы стали поспешно отходить.

- Легковая машина! - предупредил Рубио.

Едва мы достигли шоссе, как яркая вспышка осветила все вокруг, раздался взрыв. За ним последовали другие. Мы пересекли автомобильную дорогу, прибавили шагу, спеша на сборный пункт. И вовремя.

Большой огненный столб поднялся в ночное небо, потом донесся сильный взрыв. Было слышно, как ударились о землю падающие обломки разрушенного железобетонного моста. Люди ликовали.

- Формидабле! Муй бьен{111}! - бурно выражали свой восторг наши проводники.

И снова взрыв - теперь на железнодорожном мосту. Все радовались, позабыв, что находятся в тылу противника, который в любую минуту мог организовать поиски диверсантов.

В обратный путь шли налегке, довольные удачей, не чувствуя усталости.

На Теруэльском фронте мы провели еще несколько успешных операций. Наступил январь. Нам приказали срочно выехать на Южный фронт. Все обрадовались, особенно Доминго: он родился в тех местах и хорошо знал окрестности.

В Альбасете наш отряд пополнили интербригадовцы - поляки, югославы, болгары, чехи, словаки, немцы, австрийцы, итальянцы, один американец, финны и французы. В отряде стало больше ста человек.

Был среди интербригадовцев и югослав Иван Хариш, прославившийся в годы второй мировой войны на своей родине. За дерзкие диверсии в тылу оккупантов Хариша прозвали Ильей Громовником. После окончания войны Иван Хариш, народный герой Югославии, стал генерал-майором югославской Народной армии.

Но все это было потом, а тогда, в январе 1937 года, мы готовились к выполнению нового задания и переходу линии фронта под Вильянуэва-де-Кордова.

Переход группы Хариша в тыл противника был назначен на вечер. На командный пункт командира батальона прибыли засветло.

- Все готово, - доложил комбат.

Хариш был благодушно настроен. Шутил. Он мог шутить: у него все до деталей было продумано, предусмотрено.

- Что же у вас так мало патронов? - спросил командир батальона у Хариша.

- Но зато у нас много взрывчатки, - ответил Хариш. - Перестрелка нам невыгодна, помощи нам ждать не от кого. Противник своих раненых в госпиталь повезет, а мы должны нести. Когда же на нашей мине подорвется машина или упадет поезд с насыпи, то стрелять в нас уже будет некому.

Начинало темнеть. Хариш отдавал последние приказания.

- Дорогой мой капитан, - обратился Иван Хариш к комбату. Обязательно предупредите, чтобы при возвращении в нас не стреляли!

Мы простились, и через несколько минут группа бесшумно исчезла в темноте. Изредка до командного пункта доносились одиночные выстрелы, потом все затихло. Часа через два возвратились проводники. Старший доложил капитану, что группа прошла мимо передовых постов франкистов.

Первым известием об успехе партизан было сообщение от республиканских летчиков. В районе действий группы Хариша они обнаружили пущенный под откос эшелон с техникой и боеприпасами. Через трое суток Хариш со своей группой возвратился.

Вылазки в тыл врага стали обычной работой партизан. Однако переход в тыл, особенно возвращение оттуда, были сопряжены с большой тратой времени, с риском быть убитым своими. Поэтому при первой возможности была создана скрытая база в тылу фашистов.

Первой такой базой стал заброшенный маслодельный завод в 12 километрах северо-западнее Адамуса. Ее организовали по инициативе и с помощью командира роты республиканской армии.

Он лично принимал участие в операциях нашего отряда. На базу доставили несколько сотен килограммов взрывчатки, запас боеприпасов и продовольствия. Оттуда совершали вылазки на коммуникации мятежников.

Базу организовали в середине февраля, но я туда поехала позже, сопровождая очередную партию.

Боеприпасы и продовольствие к исходу дня погрузили на мулов и сосредоточили на нашем переднем крае. В бинокль мы наблюдали передвижение вражеских патрулей, изучали расположение постов противника. С наступлением темноты двинулись вперед. Копыта животных были обернуты кусками фланелевых одеял. Обутые в альпаргатас, мы шагали бесшумно. Мулы, точно понимая опасность, тоже шли осторожно.

Идти было тяжело. Пересекали канавы и ручьи, поднимались в горы, опускались в низины. Казалось, нашему походу не будет конца.

Но вот впереди зашевелился светлячок. Через две-три минуты к нам подошли два партизана и повели на базу.

Темные, низкие здания. Около одной из стен, на которой, как в сказке, навешаны светящиеся гнилушки и натянуты многочисленные провода, стояли часовые. Охрана ввела нас в закопченное помещение. Слабо горели дрова в камине. На полу спали человек двенадцать. Вокруг сидели караульные.

Во дворе тихо, никаких признаков жизни. Доминго стал знакомить меня с базой. Первым делом он показал стену около часовых.

- Но пасаран! - сказал капитан с гордостью. - Все эти проволочки, светлячки связаны с проводами и сигналами на подходах к базе. Свои знают, где и как можно пройти, как предупредить охрану. А тот, кто этого не знает, обнаружит себя. Тут много поработали Родольфо и интербригадовцы.

С северо-запада доносился гул падающей воды.

- Электростанция по прямой всего в двух с половиной километрах, но мы ее не тронем, - шептал мне капитан. - Для нас она отличное прикрытие. Фашисты и не подумают, что мы так близко от станции и не трогаем ее.

Утром вернулись с задания группы Рубио, Яна Тихого и Алекса, единственного в нашем отряде американца.

На базе больше 50 человек. Перемещение по ее территории строго ограничено. Ходить можно только так, чтобы не было заметно ни малейших признаков людей в полуразрушенном, забытом заводике, где до войны вырабатывалось оливковое масло.

Заводик скрывала оливковая роща. С востока - крутой подъем, заросший деревьями. С запада и юго-запада - спуск в долину, по которой протекала небольшая река. На ней и были построены высокая плотина и гидростанция. В бинокль хорошо просматривались часовые на плотине.

- Если фашисты нападут на нас до обеда, нам трудно будет продержаться до темноты. Если во второй половине дня - мы заставим их развернуться на дальних подходах, поставим мины замедленного действия и отойдем на запасную базу. А ночью уйдем через линию фронта к своим, - пояснял Доминго.

Предстояла операция по крушению поезда и подрыву двух небольших, но высоких мостов на железной дороге, идущей к Кордове.

Перед заходом солнца три группы направились на задание. Одна под командованием молодого моряка Руиса должна была подойти к железной дороге Монторо - Кордова с севера. С ним пошли Родольфо, Доминго, Ян Тихий и еще шесть человек.

Наступила ночь. Я осталась на базе. Меня поражало полное спокойствие, уверенность людей в своей безопасности. Во дворе ходили парами часовые. Вечером в помещении с плотно занавешенными окнами ярко горел камин, партизаны слушали радио. А рядом гидростанция, охрана мятежников. Линия фронта - в десяти километрах.

На базе остался со своей группой Хуан Гранде. Они должны были идти на задание на следующий день, а пока их черед нести охрану. Еще с вечера Хуан проверил всю систему сигнализации, проинструктировал людей.

В ту ночь я не ложилась спать, и мы сидели и беседовали с Хуаном Гранде, настоящее имя которого было Иван Попович.

Вдруг до нас донесся гул далекого взрыва.

- А может, нам это только показалось, потому что мы ждем взрывов? спросила я черногорца.

- Нет. Был взрыв, большой взрыв. Это не поезд, это на мосту.

Утром вернулся Руис со своей группой. Все устали, но были довольны.

- А где Доминго и Родольфо? - спросила я у Руиса.

- Пошли прямо в Адамус. Товарный поезд упал, надо добивать.

Перед обедом мы услышали взрывы со стороны Монторо.

Поздно ночью вернулись на базу Доминго, Родольфо и Тихий. Они принесли радостную весть об успешном выполнении задания и о том, что удалось уничтожить вражеские машины, вывозившие боеприпасы из потерпевшего крушение воинского эшелона под Монторо.

Следующей ночью Родольфо, Доминго, я и шесть человек сопровождающих покинули базу. Ехали на мулах. До предполагаемой линии фронта добрались без приключений. Но где именно находятся подразделения противника - этого мы не знали. Дальше решили идти пешком. Мулов повели за собой, благо животные они смирные.

Вдруг где-то слева раздалась перестрелка. Значит, враг рядом, но близко и свои войска. Хосе, пожилой крестьянин, работавший до мятежа на том самом маслозаводе, где оборудовали партизаны базу, прекрасно знал местность. Он вывел нас к ручью, за которым накануне были республиканские войска. У нас был пароль, но кто мог гарантировать, что вместо отзыва не раздастся очередь из пулемета?..

Пройдя около полукилометра, остановились. Проводник ушел в сторону. Минут через двадцать он возвратился с двумя республиканскими солдатами. Мы среди своих, в тылу республиканских войск...

Группы отряда Доминго усиливали удары по тылам мятежников. Все успешнее выполнялись сложные задания: подрывались на минах автомашины, под откос летели поезда. На участке Кордова - Монторо и внутри сильно охраняемого туннеля по дороге Кордова - Пеньярроя были подорваны железнодорожные составы. Но самым большим успехом, достигнутым бойцами отряда, был взрыв поезда с итальянскими фашистами, среди которых было много офицеров. В газетах, издаваемых на территории, занятой мятежниками, им были посвящены пышные некрологи. Франкисты безуспешно терроризировали местное население, стараясь найти виновников этого дерзкого покушения, - правды они не дознались.

После этого взрыва Доминго Унгрия вызвали с докладом к начальнику Генерального штаба Висенте Рохо, который подписал приказ о создании специального батальона для действий в тылу противника. Так Унгрия стал "хефе дель батальон эспесиаль" - командиром специального батальона.

Успешное выполнение заданий в тылу врага доставило отряду Доминго не только много радостей, но и немало хлопот.

На базу в Вильянуэва-де-Кордова началось паломничество корреспондентов. Из конспиративных соображений Доминго и Родольфо старались не попадаться им на глаза. Капитан внушил всем на базе, чтобы держали язык за зубами.

Журналистов принимали гостеприимно, с ними беседовали, но на вопросы, кто и как осуществил диверсии, вежливо отвечали:

- Война еще не кончилась. Рано рассказывать о средствах и способах, о людях.

Одним из первых на базу приехал Илья Эренбург. Доминго показал Илье Григорьевичу свое хозяйство. Первым делом повез к конным диверсантам.

- А это что за наездник? - удивленно спросил писатель, увидев восьмилетнего Антонио, сидевшего на породистом рысаке.

- Это мой сын, - с гордостью ответил Доминго.

Вечером в честь гостя был дан ужин. Илья Эренбург поинтересовался, все ли интербригадовцы знают испанский язык.

- Два югослава, итальянцы и французы понимают, а другие, когда поступили в отряд, знали всего несколько десятков слов, а теперь уже все могут объясняться, - ответил Доминго.

Обратившись к сидевшему рядом Хуану Гранде, Эренбург спросил:

- Почему вы пошли в партизаны?

- Потому что приехал в Испанию воевать против фашистов.

- Но воевать можно на фронте, там фашистов тоже много и иностранцам проще: не обязательно знать язык, - допытывался Илья Григорьевич.

- В тылу врага бьешь там, где он не ждет. Мятежники в поездах и машинах как змеи в клетках. Вот и бьем их, пока не выползли, - объяснял Хуан.

Уезжая, Илья Григорьевич обещал:

- Я напишу о вас с полным соблюдением конспирации.

Очерк Ильи Эренбурга был опубликован в газете "Известия". Когда я перевела его Домин-го, он остался доволен: конспирация была на высоте.

Возле Кордовы партизаны уничтожили 11 поездов. Возле Гранады они взорвали мост Пинос-Пуэнте. Железнодорожное сообщение между Гранадой и Малагой было прервано в течение 12 дней. Недалеко от Касереса партизаны разобрали путь. Эшелон итальянцев, направлявшийся в Саламанку, был уничтожен.

Ночью партизаны нападают на заставы фашистов...

Мосты в районе Кордовы теперь охраняются отрядами по 100 человек. Поезда ходят пустыми. В автомобилях фашисты передвигаются только днем.

О партизанах ходят легенды: это страх одних, надежда других...

Партизаны издают подпольные листовки. Вот листовка, составленная крестьянами Андалусии: "Фашисты свои и чужие пьют нашу кровь. Они отбирают скот. Они грабят дома. Убивайте фашистов кто как может! Отвинчивайте гайки на путях! Стреляйте в автомобили! Если у тебя нет ружья, убей фашиста и возьми его ружье!"

Осенью 1937 года командование республиканской армии приняло решение объединить все силы, действовавшие в тылу противника. Так был создан знаменитый 14-й специальный корпус, который до самого конца национально-революционной войны осуществлял боевые операции. Его подразделения продолжали борьбу в Андалусии, Кастилии, Каталонии и после падения Республики.

А. К. Старикова "В тылу у мятежников" Известия, 1937, 23 марта

* * *

23 августа 1936 года мы с Романом Карменом перешли небольшой мост, и Франция осталась позади. Начиналась Испания - тревожная, бурная, словно взорванная.

Мы находились в Ируне, в том самом Ируне, который вскоре превратился в арену чудовищных преступлений. Нас встретили не обычные пограничники. Это были горняки, рабочие, крестьяне, портовые грузчики, одетые в рабочие блузы, с красными платками, повязанными на шее, вооруженные охотничьими ружьями, самодельными гранатами, некоторые опоясаны пулеметными лентами.

Они приняли нас как родных. Мы не знали испанского языка, и первым словом, запомнившимся навсегда, было слово "камарада" - товарищ. Когда мы показали свои красные паспорта с вытесненным золотом гербом Советского Союза, восторг стал всеобщим, паспорта передавали из рук в руки.

Ирун готовился к защите, на улицах города строились баррикады. Мальчишки помогали взрослым подносить мешки с землей и укладывать их штабелями. Для строителей обороны в больших котлах варился общественный обед, женщины резали хлеб, расставляли на столах посуду, кувшины с вином и водой.

В первый день мы снимали строительство укреплений, рытье окопов, прокладывание телефонного кабеля для связи передовых линий со штабом укрепленного района города.

Мануэль Кристобаль, начальник и комиссар штаба, секретарь коммунистической организации Ируна, предложил нам посетить важнейшие фронтовые участки. Мы этого только и ждали - хотелось скорее попасть в гущу военных событий.

Ехали по горной дороге, вдоль которой тянулись повозки с ранеными, боеприпасами, продовольствием. На широком повороте дороги расположился временный госпиталь - большой автобус, замаскированный ветками. Мы беспрестанно снимали, перезаряжали аппараты и следовали дальше. Кристобаль, красивый, широкоплечий, обвешанный пулеметными лентами, принимал в съемке деятельное участие, помогал советами.

Командный пункт находился в монастыре Сан-Марсиаль, здесь же была сконцентрирована телефонная связь всего фронтового участка. Примерно в трехстах метрах виднелась цепь фашистских укреплений.

Бойцы-республиканцы в окопах приветствовали Кристобаля как старого друга и командира, хотели и с нами познакомиться покороче. Не зная языка, мы поднимали вверх крепко сжатые кулаки, обнимали друзей. Каждый предлагал вино из своей фляги, суп из своей миски. Мы тоже делились чем могли...

Пролетела группа итальянских бомбардировщиков "капрони". Через некоторое время послышались взрывы бомб, сброшенных в порт, куда пришли пароходы с грузами для фронта и питанием населению.

Много бомб упало в воду, поднимая столбы сверкающей воды. Обстановка для съемок была непривычной. Снимать приходилось лежа на животе или на спине, с колена, согнувшись в три погибели. Кругом свистели пули. Сняли бой, бойцов в окопах, крупным планом командиров, отдающих распоряжения. Спустились к республиканской артиллерии, состоявшей всего из одной пушки. Короткоствольная, с широким жерлом, эта пушка могла бы быть музейным экспонатом, но она делала свое дело. Калибр снарядов не соответствовал калибру пушки, однако после выстрела, пролетев несколько сотен метров, снаряды попадали в фашистские укрепления. Засняли работу и этой пушки.

Следуя вдоль фронтовой полосы, мы приехали в Сан-Себастьян, курортный город на берегу Бискайского залива. Войны здесь словно не бывало. Воскресенье. Нарядный, утопающий в густой зелени город. Кругом шумно, весело, где-то играет музыка. В кафе много посетителей. На бульварах толпы гуляющих, женщины катают детей в колясках. Это тоже Испания, и мы ее засняли.

Вдруг послышался пронзительный вой сирены. Люди стали разбегаться. Вынув детей из колясок, женщины прятались в домах с надписью: "рефухио" убежище. Начался обстрел с фашистского линкора "Эспанья".

Тревога окончена. На бульваре снова народ, в кафе допивают остывший кофе... Едем в центр города. Ряд зданий разрушено, на мостовых глубокие воронки от снарядов огорожены пустыми бочками.

Штаб обороны. У входа встречаемся с группой девушек-санитарок.

- Возьмем под объектив, - предложил я Кармену.

Заметив направленные на них аппараты, санитарки, смеясь, сказали нам, что они актрисы и с кинооператорами сталкиваются не впервые. В суровые для Испании дни они стали санитарками Народной армии.

Недалеко от Уэски нам удалось снять блиндированный поезд, который смастерили крестьяне. Состоял он из паровоза и платформы, обложенной мешками с землей, посредине которой стояла маленькая пушка...

Барселона. Красавица Барселона, столица Каталонии, крупнейший промышленный город и порт Испании. Улицы полны народа. Столики кафе, расставленные на тротуарах, заняты. Здесь много мужчин в военной форме и комбинезонах, все вооружены.

На главной площади дома украшены портретами Карла Маркса, Долорес Ибаррури, Хосе Диаса, множеством лозунгов.

Двухэтажные трамвайчики тоже в лозунгах: "Долой Франко-пекеньо" (коротышку), "Наш друг - СССР".

На стенах отдельных домов висят портреты с надписями. Они украшены цветами - в память революционеров, погибших здесь во время уличных боев.

Квадратный двор казармы имени Карла Маркса полон народу. Женщины провожают мужей, братьев, сыновей на передовые позиции. Сюда стекаются тысячи добровольцев. Здесь формируется интернациональный батальон. Снимаем тельмановцев под красным знаменем, французов, голландцев, австрийцев и других иностранцев, живущих в Барселоне.

В порту на рейде испанский линкор "Хаиме I". Это испанский броненосец "Потемкин". В первые дни фашистского мятежа матросы "Хаиме I" арестовали офицеров и овладели кораблем. Теперь он обстреливает порты мятежников. Жители Барселоны приветствуют моряков республиканского линкора...

В Мадрид приехали поздно ночью. Было темно, в городе соблюдалась светомаскировка. Днем в Мадриде людно, шумно, звенят трамваи, сигналят машины, торгуют магазины, работает метро. В сентябре фронт был еще далеко от столицы, но Компартия Испании призывала народ к обороне города. Снимаю, как жители Мадрида роют окопы. Вместе со всеми работают Долорес Ибаррури и Хосе Диас.

Каменистая земля плохо поддается, кирка - тяжелое орудие, да и жара сильно утомляет, но руководители компартии показывают пример стойкости и вдохновляют всех своим трудом.

В воздухе фашистские самолеты. Люди бросаются в укрытия, в подвальные этажи высоких домов. Мы снимаем бегущих людей, показываем дорогу в убежища, помогаем переносить детей. Задыхаясь от горя и ярости, снимаем разрушения, убитых детей, стариков и женщин, попавших под бомбежку.

Нижний этаж отеля "Капитоль" занимал кинотеатр. Там демонстрировались советские фильмы. Задолго до начала утренних сеансов у входа собиралась большая толпа. Большинство одето в военную форму, вооружено пистолетами и винтовками. Заходим в зрительный зал. Интересно, как воспринимают наши картины. Шел фильм "Мы из Кронштадта". В момент, когда матрос падает в море, один из зрителей выстрелил в группу белых на экране. Фильм имел огромный успех, в течение двух с половиной месяцев не сходил с экранов города.

На улицах Мадрида плакаты: "Мадрид - это Петроград", "Защищайте Мадрид, как русские рабочие защищали революционный Петроград". Часто после демонстрации советских фильмов зрители стоя, с поднятыми вверх кулаками, пели "Интернационал".

Целый день провели в казармах 5-го полка, организованного Центральным Комитетом Коммунистической партии Испании. Снимали прославленных командиров - бывшего каменщика из Галисии Энрике Листера и андалусского столяра Хуано Модесто. На большом плацу казармы и на близлежащих улицах района Тетуан опытные военные обучали вновь мобилизованных, показывали приемы боя и стрельбы с разных положений.

Утро. Едем на фронт. Полированный асфальт дороги блестит черной лакированной лентой. Автомобили движутся навстречу искоса падающим лучам солнца. Ветерок шуршит по еще зеленым, но уже сухим листьям. По канавам с обеих сторон дороги движется бесконечная вереница людей. За спиной у каждого ранец, скатанное одеяло или зеленая плащ-накидка без рукавов, винтовки на ремнях, широкие пояса с бесконечными карманами, в которых лежат патроны и гранаты на коротких палках-ручках.

Люди и машины движутся в одном направлении - в сторону фронта. Обгоняем грузовики с людьми, вооружением и боеприпасами. Некоторые машины замаскированы ветками. Доносятся выстрелы, пулеметная трескотня слышится резче, в небе видны клубы дыма от разрыва шрапнельных снарядов. В двух километрах отсюда идет бой. Артиллерия стреляет через головы своих наступающих частей.

Бойцы с обочины дороги выходят на поле и двигаются шеренгами готовятся к наступлению. Над головами свистят пули, заставляя пригибаться к земле.

Бой в разгаре. В воздухе пыль, жара, дышать нечем. К канонаде артиллерийских залпов и трескотне пулеметов присоединяются пронзительные сигналы санитарных машин.

С командного пункта видна картина всего боя. Снимаем панорамой. Справа двигаются танки. Шрапнельные снаряды, разрываясь, образуют над ними маленькие облачка. Часто меняем кассеты с пленкой; нам тоже жарко. Под тенью деревьев стоит цистерна со свежей водой; бойцы наполняют фляги и бегом возвращаются на позиции. Короткий металлический звук. Пуля пробила корпус цистерны. Люди прижимают флягу к образовавшемуся отверстию. Мимо нас проскочил раненный в шею мотоциклист и направился к санитарному пункту. Не прошло и десяти минут, как он вновь затарахтел и помчался по полю в сторону фронта...

Когда мятежники стали подходить к Мадриду, правительство Республики приняло срочные меры, чтобы обезопасить ценнейшие национальные сокровища. Компартия организовала их эвакуацию. Несколько дней подряд я работал с группой художников-бойцов, упаковывал драгоценные картины Гойи, Веласкеса, Эль Греко, которые были перевезены в Валенсию.

В результате налетов фашистских бомбардировщиков разрушен замечательный дворец герцога Альбы и много других исторических зданий и памятников.

На площадях Мадрида происходила отправка детей в СССР. Большие междугородные автобусы заполнены маленькими испанцами. Им предстоит длинный путь. Муниципалитет снабдил каждого ребенка продуктовыми пакетами, сладостями, фруктами. В автобусах ящики с лимонадом и бидоны с водой. Сборы и отправка были недолгими: боялись налета вражеских самолетов.

Мы снимали почти непрерывно. В город возвращались лишь для того, чтобы обработать снятый материал и отослать его в Москву.

Но скоро и Мадрид стал фронтом. Решили снять уличные бои. Нас провели в одно из разрушенных университетских здании, откуда мы и произвели съемки.

На крыше брошенного замка в Эскориале я нашел верхнюю точку для съемок масштабного плана. Около окна на чердаке обнаружил под чехлом телескоп, который позже был установлен на 16-этажном здании "Телефоники Сентраль" главного наблюдательного пункта в Мадриде. С помощью телескопа хорошо просматривалась взлетная дорожка аэродрома Хетафе, откуда поднимались фашистские самолеты. Сведения наблюдателей немедленно передавались командованию ВВС в Алькала-де-Энарес.

В Испанию приходило много советских пароходов с ценными грузами для бедствующего населения и для фронта. Мы засняли прибывший в порт Аликанте пароход "Нева". Работницы табачной фабрики устроили советским морякам бурную встречу. Когда "Нева" уходила к родным берегам, население Аликанте украсило борта и перила парохода ветками с плодами апельсинов. Пароход, похожий на фруктовый сад, покидал город под возгласы: "Вива Русиа!", "Вива а лое совьетикос!"

Десятки километров под пулями, под огнем фашистов. Тысячи метров кинопленки, запечатлевших мужественную борьбу испанского народа, самоотверженность интернационалистов, вступивших в единоборство с фашизмом. 22 специальных киновыпуска, советские, французские, американские полнометражные фильмы, в которых использованы наши съемки, - таков итог нашей работы.

Б. К. Макасеев "Из хроники героической республики"

* * *

Советские командиры-добровольцы, поехавшие в Испанию помогать ее героическому народу вести борьбу с фашизмом, испанского языка в большинстве своем не знали. В то же время, становясь советниками испанских командиров различного ранга и всех родов войск, они должны были повседневно, ежечасно, ежеминутно общаться с испанскими товарищами, решая важные вопросы самого разного характера. Для того чтобы такое общение оказалось возможным, сразу же потребовалось довольно много переводчиков.

Если обычно на войне устный перевод нужен только при допросе пленных, то здесь положение было совсем иным. Нередко разговор происходил под бомбежкой, в условиях артиллерийского и даже пулеметного обстрела, на "ничейной" территории (в командирской разведке), во время полетов над территорией противника, в походах военных кораблей и, наконец, в тылу врага.

Речь шла о военных операциях, иногда малейшая ошибка в переводе могла привести к непоправимым последствиям. Поэтому напряжение было огромным.

Был такой случай: только что прибывшая переводчица повергла в полное изумление испанского полковника, переведя ему предложение нашего советника перебросить две дивизии на другие позиции. Такая передислокация полностью оголила бы ответственнейший участок фронта. К счастью, очень быстро выяснилось, что речь шла всего-навсего о двух артиллерийских дивизионах. Русское слово "дивизион" девушка по созвучию перевела испанским словом division - дивизия.

Переводчикам приходилось изучать военную терминологию в процессе работы. На первых порах, прежде чем переводить тот или иной военный термин, мы просили говорившего коротко объяснить, что он означает, затем переводили это собеседнику и от него узнавали соответствующий термин на другом языке. Помню, как я растерялась, когда в первые же дни моей работы главный советник артиллерии полковник Н. Н. Воронов попросил меня перевести: "Построить параллельный веер". Все эти слова в отдельности я по-испански знала, но совершенно не была уверена, что это и по-испански звучит так же.

Но поскольку практика была непрерывной в буквальном смысле этого слова, мы очень быстро приобрели необходимые знания и навыки. Многие из нас вскоре добились такого беглого и точного перевода, что разговаривавшие между собой русские и испанцы переставали замечать, что ведут разговор через переводчика.

Наши военные советники в Испании завоевали всеобщее уважение не только своими знаниями и военным мастерством, но и личным мужеством и хладнокровием в боевых условиях. И всегда, в любой обстановке рядом с ними находились переводчики, в большинстве своем совсем молодые женщины, от которых требовалось не меньшее мужество и хладнокровие. И не просто присутствовали, а выполняли очень трудную и ответственную работу. Желание помочь испанскому народу заставило их расстаться с семьями, отказаться от привычной мирной обстановки и отправиться делить все тяготы фронтовой жизни с кадровыми военными.

Переводчиков обычно прикрепляли к какому-нибудь одному советнику, но, во-первых, прикрепление это часто было временным, а во-вторых, даже имея своего постоянного начальника, нередко приходилось переводить и другим. За 13 месяцев пребывания в Испании мне довелось работать с капитаном А. И. Родимцевым, майором Б. Ф. Дудаковым и последние полгода - с комдивом Г. М. Штерном. Однако при различных обстоятельствах мне приходилось переводить также артиллеристам, танкистам и летчикам.

К сожалению, мне не пришлось работать с моим мужем - Рубеном Сергеевичем Аваковым. Прибыл он в Испанию одновременно со мной в октябре 1936 года и принимал участие в подготовке танковых подразделений республиканской армии. Первые экипажи формировались из испанцев и бойцов интернациональных бригад, главным образом немцев, среди которых было много техников и механиков. Обучение шло ускоренным темпом, но весьма успешно. Этому способствовало и то, что муж применял собственные методы обучения. В частности, он использовал изобретенное им за год до этого устройство, принятое на вооружение Красной Армией и описанное в специальной литературе как "светопушка Авакова". Оно позволяло проводить обучение стрельбе из танка по движущимся мишеням без траты боезапаса, пользуясь световым лучом. Можно представить себе, как пригодилось это изобретение тогда, в сражающейся Испании, где на счету был каждый патрон.

Одним из первых заданий, выполненных Рубеном, была встреча и разгрузка прибывшего в Картахену советского транспорта с танками и боеприпасами. Прибытие транспорта держалось в тайне, но каким-то образом фашисты узнали о нем, и разгрузка оружия проводилась под непрерывной бомбежкой. Тем не менее удалось обойтись без потерь.

Командование высоко оценило работу лейтенанта Авакова в Испании: он был награжден орденами Красной Звезды и Красного Знамени.

Р. С. Аваков погиб в 1942 году на фронте Великой Отечественной войны, в которой участвовал с первого дня...

Большинство наших переводчиков в Испании были женщины, но мне хочется вспомнить также трех переводчиков-мужчин и коротко рассказать о них.

Федор Иосифович Кравченко родился на Кубани в семье крестьянина-бедняка. В годовалом возрасте он оказался в Уругвае, куда в поисках спасения от нищеты уехал с семьей его отец. Испанский язык стал вторым родным языком Феди. Будучи еще совсем юным, он примкнул к молодежному революционному движению. В 1929 году Федя вернулся на родину и работал в Коммунистическом интернационале молодежи. Естественно, что, когда началась война в Испании, комсомолец Кравченко поехал в Испанскую республику и работал там до середины 1938 года.

Мне много раз приходилось слышать, как Федя переводил. Это была работа на очень высоком профессиональном уровне. Говорил он всегда тихо, ровным, спокойным голосом, предоставляя собеседникам возможность воспринимать интонацию друг друга. Никакая бомбежка, никакая опасность не могла вывести его из равновесия, нарушить его невозмутимость. Усталости он не знал.

В годы Великой Отечественной войны Ф. И. Кравченко сражался в партизанском отряде, получил звание Героя Советского Союза.

Отличным переводчиком был и Иван Акимович Триста. Сын русской учительницы и кубинского врача, он родился и вырос на Кубе, поэтому для него, как и для Феди Кравченко, оба языка - испанский и русский - были родными. Он работал переводчиком у советника артиллерии, великолепного специалиста Николая Александровича Клича.

Мишу Макарова я знала еще по институту иностранных языков. В октябре 1936 года мы вместе прибыли в Испанию на одном пароходе. Военного образования Миша не имел. Его послали работать переводчиком в летную часть, где он быстро овладел специальностью стрелка-радиста и справлялся со своими новыми обязанностями ничуть не хуже профессионалов военных, принимал участие в боях. Миша погиб во время Великой Отечественной войны.

Отдельно мне хочется вспомнить о работе с Григорием Михайловичем Штерном, который был сначала заместителем главного советника, а с мая 1937 года по апрель 1938 года - главным военным советником при республиканском правительстве Испании. Это был прирожденный военный, что называется, командир "милостью божьей". Я, разумеется, не берусь оценивать его стратегические способности, его вклад в разработку военных операций. Но, судя по тому огромному уважению, с которым относились к нему испанские кадровые офицеры, военные-интербригадовцы и наши советники, по тому вниманию, с которым выслушивались его советы и рекомендации, знания и талант Г. М. Штерна признавались всеми.

Из моих непосредственных впечатлений в памяти остались его огромная работоспособность, мужество и хладнокровие в самых экстремальных ситуациях, необычайная четкость и точность в изложении мыслей и доводов. Поэтому переводить его было одновременно и легко и трудно - хотелось найти в испанском языке аналогичные емкие и точные формулировки, особенно при таких ответственных разговорах, как с начальником Генерального штаба полковником Рохо, военным министром Прието и другими.

Дальнейшая деятельность Григория Михайловича подтверждает, что слава крупного военачальника была им вполне заслужена. После возвращения из Испании Г. М. Штерн уже в звании комкора назначается начальником штаба Особой Краснознаменной Дальневосточной армии, руководит боями у озера Хасан (за что получает третий орден Красного Знамени), с 1938 года командующий армией, в 1939 году участвует в боях на Халхин-Голе, за что удостоен звания Героя Советского Союза, затем командует армией в войне с белофиннами. Все время в действующей армии, все время в самых горячих точках... Летом 1940 года ему было присвоено звание генерал-полковника, в начале 1941 года он был назначен командующим войсками Краснознаменного Дальневосточного фронта, а затем - начальником Управления противовоздушной обороны Красной Армии.

В числе фронтов республиканской армии был Арагонский, на котором были дислоцированы в основном анархистские части. Долгое время мятежники не предпринимали здесь никаких военных действий, не вели наступления и республиканцы. Но в начале июня 1937 года республиканское командование стало разрабатывать операцию под Уэской, и Г. М. Штерн отправился туда.

Жара стояла страшная. В безводном Арагоне она переносится особенно тяжело. Поехали мы на фронт вместе с советником Арагонского фронта комбригом В. А. Юшкевичем и представителем испанского командования. Машина мчалась по пустынному шоссе, поднимая высокий, густой столб пыли - она лезла в глаза, нос, уши, хрустела на зубах. Ужасно хотелось, пить, но нигде не было никаких признаков ни жилья, ни колодца.

Наконец мы прибыли в штаб одной из бригад. Умываться было некогда, и мы, утолив жажду, направились в расположение частей. Появление представителя штаба фронта не произвело на бойцов никакого впечатления. Винтовки стояли как попало. Никто толком не мог ответить, где командир. Его пришлось долго разыскивать.

Конечно, не все позиции Арагонского фронта были так неприглядны, но все же боеспособность его частей вызывала серьезные опасения. Позже на укрепление фронта были переброшены надежные, испытанные соединения, в том числе 12-я интернациональная бригада под командованием Мате Залки, знаменитый 5-й корпус и другие.

Немало было тяжелых дней в то жаркое лето. Но один из них запомнился мне особенно остро.

11 июня Григорий Михайлович поехал на командный пункт одного из соединений, участвовавших в операции под Уэской. Путь лежал по дороге, которая вздымалась круто в гору. Слева хорошо была видна занятая фашистами Уэска. Столбы пыли, поднимаемые каждой проезжавшей машиной, служили превосходным ориентиром для противника, свободно простреливавшего артиллерией эту дорогу. Поэтому с целью маскировки левая сторона шоссе на всем его протяжении была огорожена своеобразным частоколом из тростника. Но пыль поднималась выше этой изгороди и предательски выдавала каждую двигавшуюся по дороге машину.

Наша машина проехала часть пути, когда встретившийся патруль сказал нам, что полчаса назад здесь осколком снаряда убит генерал Лукач - Мате Залка и ранен находившийся с ним советский полковник П. И. Батов. Как потом оказалось, генерал Лукач был не убит, а смертельно ранен. Все мы тяжело переживали гибель талантливого военачальника, полного кипучей энергии мужественного борца-антифашиста, чудесного человека... Мне не раз приходилось встречаться с ним в Испании, и в моей памяти он остался живым, веселым и жизнерадостным - таким, каким я его знала.

Очень тяжелое положение создалось в то время на Севере, с самого начала войны отрезанном от остальной территории Республики. После полуторамесячных напряженных оборонительных боев против превосходящих сил фашистов республиканским войскам пришлось оставить город Бильбао.

Однако, несмотря на успехи противника на Севере, основные события развивались по-прежнему на Центральном фронте, у Мадрида. Именно здесь необходимо было организовать крупное наступление, чтобы создать перелом в ходе военных действий. С этой целью в июле 1937 года была предпринята наступательная операция республиканской армии, вошедшая в историю под названием сражения под Брунете.

Армейские корпуса, наступавшие на главном направлении с северо-запада, должны были прорвать фронт, захватить несколько населенных пунктов, в том числе Брунете, и продвигаться на юг, чтобы установить огневую связь с корпусом, наносившим удар с юго-востока от Мадрида в направлении Карабанчель-Альто.

Операция началась в ночь на 6 июля. К пяти часам утра 6 июля части, которыми командовал Энрике Листер, окружили, а еще часа через два, не понеся потерь, заняли Брунете. К этому же времени части дивизии под командованием Хосе Мария Галана после мощного бомбового удара и получасовой артиллерийской подготовки начали наступление на другой опорный пункт фашистов - деревню Вильянуэва-де-ла-Каньяда.

На рассвете 7 июля Вильянуэва-де-ла-Каньяда была взята.

Во время сражения под Брунете нам пришлось быть свидетелями первого ночного воздушного боя.

Как известно, в тылу республиканских войск активно действовала "пятая колонна". Сейчас все знают, что означает это выражение, но мало кто помнит, откуда оно пошло. Это слова франкистского генерала Мола, который накануне наступления фашистов на Мадрид осенью 1936 года сказал, что наступление это будет вестись четырьмя колоннами, а пятая будет действовать в самом городе.

Действовала "пятая колонна" и в Брунетской операции. Командный пункт наших советников находился недалеко от Брунете, в одиноком домике. В первую же ночь после начала операции мы увидели вокруг себя осветительные ракеты. Назначение их мы поняли, когда услышали над головой мощный гул авиационного мотора. Нужно сказать, что из-за жары мы спали на улице, поэтому могли, насколько это позволяла темнота, наблюдать за тем, что происходило. Самолет, судя по звуку, бомбардировщик довольно долго кружил в небе. А потом загрохотали взрывы. От зажигательных бомб загорелась трава. Противовоздушная оборона республиканцев на этом участке отсутствовала. Второй заход, третий. Опять взрывы бомб. И так всю ночь.

На следующую ночь мы с тоской глядели в прекрасное, расцвеченное звездами ночное небо Испании и ожидали появления вражеских самолетов. Мы лежали без сна, а над нами тяжело гудел и завывал вражеский бомбардировщик. Но что это? К его гудению вдруг прибавился какой-то новый звук. Показалось? Нет, в воздухе явно появился еще самолет. Звук его мотора был тоньше. Он мог исходить только от истребителя. Мы вскочили и стали всматриваться в темное небо, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Вдруг гул моторов прорезали пулеметные очереди. Через несколько секунд горящий самолет прочертил в воздухе огненную дугу. Это был фашистский бомбардировщик. Мы не верили своим глазам. Вести бой ночью, вслепую, и сбить врага - вот это класс!

Очень скоро мы узнали, что "юнкере" был сбит советским летчиком Михаилом Якушиным. С тех пор на Мадридском фронте фашисты ночью летать опасались.

Во время Брунетской операции нам приходилось проезжать по дороге, простреливаемой артиллерией противника. Мне это было уже знакомо. Как-то группа наших советников, поднимаясь к наблюдательному пункту, попала под сильный артиллерийский обстрел. Снаряды проносились над головой с отвратительным воем и свистом. Николай Николаевич Воронов, как специалист, на ходу объяснил мне, что такой снаряд уже не страшен. Если слышишь свист, значит, снаряд уже пролетел. А вот когда раздается выстрел, тут лучше пригнуться, потому что, кроме опасности взрыва, есть еще опасность контузии струей воздуха, если снаряд пролетает достаточно низко.

Через несколько шагов Воронов с любопытством спросил меня:

- А вы почему не пригибаетесь? Храбрость демонстрируете?

- Вовсе нет. Просто в вас два метра, а во мне полтора. Как вы ни сгибайтесь, я все равно окажусь ниже. И не только вас, а и всех остальных.

Моя аргументация рассмешила всех. А ведь говорила я совершенно серьезно - впервые в жизни мой маленький рост предоставил мне некоторые преимущества.

Нужно сказать, что в результате Брунетской операции республиканцы получили очевидный стратегический успех. Это наступление сорвало сроки выполнения первого этапа общего стратегического плана летней кампании противника - ликвидации Северного фронта. Фашисты оказались вынужденными снять с Северного фронта часть сил, дав северной армии республиканцев возможность укрепить подступы к Сантандеру и оправиться от полученных ударов.

С 14 июля части республиканцев по приказу командования перешли к обороне. Мы снова стали ездить ночевать в Мадрид, в отель "Гай-лорд". 17 июля республиканскому командованию стало известно, что на следующий день фашистами назначено генеральное контрнаступление. Нужно было срочно принимать меры.

Утром 18 июля на командном пункте собрались испанские командиры и наши советники. Я, как обычно, переводила. Но вдруг все поплыло у меня перед глазами и мне стало дурно.

К вечеру стало плохо и Штерну. На командный пункт поступили донесения из других частей об аналогичных случаях с нашими советниками и переводчиками. Врачи установили острое отравление. Анализ показал: мышьяк. Выяснилось, что все отравленные - их оказалось 22 человека - завтракали в "Гайлорде". Кто-то постарался накануне решающего сражения вывести из строя наших советников.

Нас привезли в "Гайлорд". К этому времени органы безопасности арестовали несколько человек из обслуживающего персонала гостиницы, но через два-три дня все они были выпущены на свободу "за отсутствием прямых улик". А нам было очень тяжело. Трое из нас - болгарин Цвятко Радойнов, работавший в штабе Центрального фронта, молодой итальянец Маркуччи и я находились между жизнью и смертью. Нужно было достать молоко, а его в осажденном Мадриде не было даже для детей. И все-таки испанцы где-то раздобыли немного молока, которое, вероятно, и спасло нам жизнь.

В заключение мне хочется отметить, что народ Испании относился к нам с трогательной любовью и теплотой. На фронте испанцы всячески старались облегчить нам жизнь, хотя сами находились в таких же тяжелых условиях. Наша дружба - это фронтовая дружба, она закалена в боях и скреплена кровью наших погибших товарищей.

М. И. Зайцева "Военные переводчики"

* * *

Ранним солнечным утром 15 марта 1938 года летный состав нашей эскадрильи вступил на героическую, тогда еще загадочную для нас испанскую землю. На аэродроме Жероны нас ждали десять самолетов с красными полосами на крыльях и фюзеляже - знак принадлежности их к военной авиации Республики.

Знакомимся с техническим составом эскадрильи. Наш техник, испанец, используя имеющийся у него запас русских слов, пытается дать характеристику самолету:

- Это, - говорит он, нежно поглаживая самолет, - "катюша". Показывая на многочисленные, умело поставленные заплатки - свидетельства того, что самолеты неоднократно обстреливались вражеской авиацией и зенитной артиллерией, как бы извиняясь, он пытается пояснить, что сейчас в Республике трудно с поступлением новых самолетов из-за англо-французской блокады. - Но вы, пожалуйста, не беспокойтесь, - успокаивал он нас, - мы их надежно отремонтировали.

Двухмоторный бомбардировщик СБ (АНТ-40) обладал большой для своего времени скоростью полета (420 км в час), превосходя зарубежных истребителей серийных типов.

Потолок полета достигал 10000 метров, дальность 1000 километров при бомбовой нагрузке в 500 килограммов. Четыре скорострельных пулемета ШКАС калибром 7,62 миллиметра, имея большой угол обстрела, создавали круговую оборону.

Командиром нашей эскадрильи был назначен лейтенант Николай Красноглазов. Но ввод ее в бой поручался командиру эскадрильи СБ товарищу Андресу - под таким именем в Испании воевал старший лейтенант Андрей Романович Стечишин.

Базировалась эскадрилья на том же аэродроме, что и мы. Она прибыла в Испанию из Ленинградского военного округа за три месяца до нас и уже имела достаточный боевой опыт. На ее боевом счету были бомбардировочные удары по Саламанке, где находилась ставка генерала Франко, по сильно прикрытым средствами ПВО железнодорожным узлам и аэродромам, по войскам в боевых порядках под Теруэлем и по фашистским кораблям, обстреливавшим порты республиканской Испании - Валенсию, Сагунто.

Командир эскадрильи А. Р. Стечишин и его штурман Мухарам Галимов ввели нас в курс наземной и воздушной обстановки, которая с каждым днем усложнялась.

После ожесточенных зимних боев за Теруэль Франко, перегруппировав и пополнив свои силы, предпринял новое наступление на юго-восток, стремясь выйти к Средиземному морю и разъединить территорию республиканцев на две части. К середине марта противнику удалось проникнуть в Каталонию и продолжать наступление к морю, которое поддерживали с воздуха немецкие и итальянские истребители и бомбардировщики, всего более 700 самолетов.

Республиканские ВВС могли противопоставить им не более 100 самолетов, из них четыре эскадрильи бомбардировщиков по 10-12 самолетов в каждой, включая и нашу, только что прибывшую в Испанию.

Большое значение в перевозках войск, боевой техники и материальных средств противника к фронту приобретал железнодорожный узел Сарагоса. Для его разрушения привлекли всю бомбардировочную авиацию Республики. Это и был наш первый боевой вылет.

Командиром нашего экипажа был лейтенант Иван Иванович Валуев, стрелком-радистом - младший командир Яков Парфенович Поповкин, штурманом был я. Взлетали, когда на земле еще было темно. По маршруту полета к нам пристроились другие эскадрильи. Возглавляла всю группу эскадрилья под командованием испанского летчика легендарной храбрости Леокадио Мендиолы.

Стрелка высотомера остановилась на отметке 7000. В мирное время потолком полета без кислородных приборов считалась высота 4500 метров. И хотя дышать становилось труднее, нас выручали тренировки в барокамере, которые мы часто проводили еще дома. Внизу в дымке показалась извивающаяся змейкой светлая полоска реки, отделявшая позиции республиканцев от фашистских войск. На железнодорожный узел заходили с тыла.

Мендиола подал команду расходиться по объектам. Его эскадрилья взяла курс правее нас, на склады с горючим и боеприпасами.

Остальные эскадрильи вышли на центр узла, их цель - скопление эшелонов на путях. Зенитная артиллерия достаточно плотно бьет по нашим самолетам. Выходим на боевой курс. Открываю люки. Сбрасываю бомбы. Летчик скольжением в сторону и вниз на увеличенной скорости мгновенно уводит самолет с боевого курса. На развороте видим, что бомбы попали в цель. На железнодорожных путях взрываются эшелоны, в различных местах возникают пожары.

Полеты продолжались почти ежедневно. Существенных потерь не было. Ранило летчика Сергея Асаулова и штурмана Тягунова. Самолет стал отставать. Полет осуществлялся без истребителей сопровождения, поэтому истребители противника набросились на самолет, предчувствуя легкую победу.

Над экипажем Асаулова нависла серьезная угроза. Командир эскадрильи подал команду: всем максимально снизить скорость полета, а Сергею занять место под строем самолетов. Огонь пулеметов с бомбардировщиков, сомкнувших строй над самолетом Асаулова, был настолько плотным, что вражеские истребители больше не решались нападать. Группа в полном составе вернулась на свой аэродром.

Асаулов садился первым. Сергей Павлович рассказал потом, что осколок зенитного снаряда впился ему в ногу. Началось обильное кровотечение. Чтобы остановить его, Сергей решил испытать простой способ. Изо всех сил он прижал здоровой ногой раненую и так долетел до своего аэродрома. Асаулову помогли выйти из самолета и отправили в госпиталь. Вскоре он вернулся в эскадрилью, но летать ему уже не пришлось.

Командование республиканских войск требовало от бомбардировочной авиации активизировать действия. Аэродромы базирования бомбардировщиков находились относительно далеко от объектов удара. Длительные и частые полеты были утомительны. Командование республиканских ВВС решило перебазировать нас с аэродрома Жероны на Леридский аэродромный узел.

Увеличивая таким образом число полетов, мы компенсировали нехватку самолетов. Упорное сопротивление республиканских войск и ощутимая поддержка со стороны эскадрильи СБ помогли остановить фашистов. Они отказались от тортоского варианта прорыва, хотя это был кратчайший путь к побережью, и перенесли удар южнее, в направлении Винарос. Ценой больших потерь франкистам удалось выйти здесь к побережью Средиземного моря. Республиканцы сумели обеспечить организованный отход своих войск в Каталонию.

После апрельских боев франкисты стали сосредоточивать свежие силы для нанесения решающих ударов по каталонской группировке республиканцев. Разведка доложила об интенсивной выгрузке их войск и боевой техники в порту Мальта, расположенном на острове Мальорка. Стало также известно, что на аэродроме производится сборка итальянских истребителей "фиат", что формируются авиационные подразделения для отправки на фронт.

В массированном ударе по объектам на острове Мальорка участвовали все наши эскадрильи. Фашистам был нанесен большой урон. Истребителей противника надежно блокировала на аэродроме специальная группа бомбардировщиков, которая нанесла удар по взлетно-посадочной полосе. Зенитная артиллерия открыла огонь по нашим самолетам с большим опозданием, после того как бомбы были сброшены на цель. Все эскадрильи в полном составе, без потерь возвратились на свои аэродромы.

Позже нам рассказали, что франкистские газеты писали об этом полете, будто сбито 12 бомбардировщиков "красных". Наши летчики от души смеялись, вспоминая, как "доблестные" зенитчики просто проспали наш налет, а "прославленные" "мессершмитты" были надежно блокированы на аэродроме.

С выходом франкистов к Средиземноморскому побережью изменились условия базирования и объекты действия бомбардировщиков. Командование республиканских ВВС приняло решение половину состава бомбардировщиков переправить на аэродром Тарасона-де-ла-Манча (провинция Альбасете). Двум эскадрильям, в том числе и нашей, предстояло совершить прыжок через территорию, занятую противником.

Перелет осуществили на рассвете на большой высоте. Выйдя на свою территорию, снизились до 500-700 метров. Внизу лежала ровная местность, прошитая прямыми линиями дорог. Кое-где встречались ветряные мельницы. Как было не вспомнить великого Дон-Кихота Ламанчско-го? После посадки, быстро рассредоточив самолеты, помогли техникам подготовить их к полетам, которые намечались на утро следующего дня. Но летать нам не пришлось почти целую неделю. Ночью прошел обильный ливень, характерный для этих южных мест. Почва раскисла так, что не только взлетать, подходить к самолетам было трудно. Но вот выглянуло солнце, и летное поле быстро просохло.

Первые вылеты с нового аэродрома были произведены в район Теруэля. Бомбили войска в боевых порядках, аэродромы противника. Один из бомбардировочных ударов нанесли 20 мая 1938 года по аэродрому Ла-Сенья, где базировались немецкие истребители "мессершмитт". Этот вылет запомнился нам по одному происшествию, едва не закончившемуся трагически. Из десяти самолетов, имевшихся в эскадрилье, на задание вылетало девять. Девятка, построенная в клин из трех звеньев по три самолета в каждом, обеспечивала круговую оборону бортовым оружием. Десятый самолет оставался в резерве. В этот день, видимо интуитивно, а возможно, оценивая техническое состояние машин, командир эскадрильи приказал инженеру готовить все десять. Инженер недоумевал, зачем готовить десятый самолет, летчик которого в это время болел. Командир настоял на своем.

На развороте после взлета у самолета Крас-ноглазова остановился один двигатель. Все попытки запустить его в воздухе оказались безуспешными. Тогда он развернулся и повел самолет на посадку. При подходе к аэродрому остановился второй двигатель. Летчик успешно справился с посадкой. У Красноглазова были веские причины, чтобы не участвовать в этом полете. Но он понимал, что без его самолета нельзя создать круговую оборону и остальным экипажам будет трудно вести бой с истребителями противника. Экипаж быстро пересел в запасной самолет, взлетел и, догнав эскадрилью, стал на свое место в боевом порядке.

При подходе к цели одно звено отделилось от общей группы и на увеличенной скорости пролетело вдоль взлетно-посадочной полосы, точно сбросив бомбы по центру аэродрома. Основная часть группы бомбила самолеты на стоянках. Часть истребителей, прикрывавших бомбардировщики, подавляла зенитную артиллерию, расстреливала самолеты, пытавшиеся взлететь. Но все же отдельным "мессершмиттам" удалось подняться. Завязался воздушный бой. Мы наблюдали за стремительно падающими машинами. Чьи самолеты сбиты определить трудно.

На аэродроме выяснилось неприятное обстоятельство: в моторе самолета Красноглазова оказалась вода. Вот почему остановились двигатели. Несомненно, это был акт вредительства.

С подрывной деятельностью фашистов в Республике мы столкнулись, как только приехали в Испанию. В городе Фигерас, расположенном недалеко от французской границы, нас разместили на ночлег в большом здании. Постели уже были приготовлены. Все устали, хотелось отдохнуть с дороги. Но до отдыха дело не дошло. Была подана команда быстро собраться и занять места в автобусе. По дороге нам объяснили, что республиканская разведка получила информацию о том, что этой ночью в Фигерасе резиденты "пятой колонны" должны вырезать всех прибывших из России. Отмахав ночью по горным дорогам километров пятьдесят, мы прибыли в Жеро-ну, где было спокойнее.

Во время налетов вражеских бомбардировщиков мы часто замечали, как кто-то с земли подавал сигналы ракетами, обозначая объекты для удара.

В середине апреля 1938 года группа истребителей И-16 вылетела на сопровождение наших бомбардировщиков. Недалеко от аэродрома Сель-ра на высоте около 3000 метров от самолета, пилотируемого Алексеем Шилиным, отвалилась консоль. Самолет И-16 перешел в штопор и упал в лес. Летчик погиб. Было ясно, что и здесь поработала вражеская рука.

Но вернемся к событиям.

Чтобы отвлечь силы противника, наступавшего на Барселону, республиканское командование предприняло операцию в районе Балагера.

Для участия в этой операции эскадрильи Стечишина и Красноглазова перебазировали с аэродрома Тарасова-де-ла-Манча на аэродром Жеро-ны. Нам предстояло вновь совершить бросок над территорией, занятой противником, только в обратном направлении. Балагерская операция продолжалась недолго с 23 по 28 мая 1938 года.

Бомбардировщики производили по два-три вылета в день. Особенно активными были последние два дня, в течение которых было сбито 18 вражеских истребителей.

24 мая мы бомбили войска противника. На развороте от цели увидели, как самолет командира звена Г. М. Корзинникова отстал от боевого порядка, затем стремительно стал падать.

Мы не заметили, чтобы кто-либо из членов экипажа покинул падающий самолет, поэтому посчитали экипаж погибшим. К счастью, мы ошиблись{112}. Оказалось, что Корзинников ушел с боевого курса, когда почувствовал под самолетом удар и понял, что это разорвался зенитный снаряд. Летчик принимал все меры, чтобы перевести самолет в горизонтальный полет, но безуспешно: машину еще больше трясло. Когда до земли оставалось совсем немного, Григорий несколько раз резко рванул штурвал на себя. И свершилось чудо: самолет медленно стал выходить в горизонтальный полет. Линии окопов остались позади. Но был тяжело ранен штурман экипажа Тягунов, а стрелок-радист Удовченко на запросы не отвечал. Самолет продолжал терять высоту. Впереди по курсу показалась узкая полоска земли. Сели, не выпуская шасси. Удовченко не отвечал потому, что осколками зенитного снаряда были перебиты провода бортовой системы связи. Через несколько дней летчик и воздушный стрелок снова были в воздухе. Тягунова госпитализировали.

Для поддержки обороняющихся войск в районе Валенсии бомбардировщики вместе с истребителями прикрытия перебросили из Каталонии на аэродромы центрально-южной зоны. Это было четвертое перебазирование за короткий срок. Наша эскадрилья произвела посадку на аэродроме Альбасете.

В конце июня вместе с другими эскадрильями бомбардировщиков мы наносили удар по скоплению резервов у Теруэля. Боевой курс прошли нормально, бомбы сбросили прицельно. Вокруг нас часто вспыхивали облачка темного цвета. Вдруг обстрел самолетов прекратился. Мы поняли: зенитная артиллерия передает цель истребителям. И действительно, на развороте при уходе от цели мы увидели до трех десятков "фиатов".

Наших истребителей было в несколько раз меньше. Ведущий группы бомбардировщиков уменьшил скорость полета, дав самолетам возможность сомкнуть строй. Истребители сопровождения ввязались в бой с "фиатами". В этот момент справа вверху мы увидели двух "мессершмиттов". Они появились внезапно со стороны солнца и открыли огонь по замыкающему С Б - экипажу Григория Корзинникова. Самолет стал отставать от строя. Тут на помощь подоспели наши истребители и отогнали от него противника.

В конце июня 1938 года в Испанию из Советского Союза прибыла новая, последняя группа экипажей СБ. Эскадрилья под командованием лейтенанта Михаила Карпенко перенимала у нас опыт. Теперь уже наши экипажи становились ведущими, а экипажи эскадрильи Карпенко - ведомыми.

...Наступил жаркий июль, месяц напряженных боев на земле и в воздухе. Мы продолжали поддерживать с воздуха войска, обороняющиеся под Валенсией.

18 июля франкисты готовились отметить двухлетие со дня начала фашистского мятежа и оповестили мир, что это событие они будут праздновать в Валенсии. Наши бомбардировщики помогали валенсийцам.

13 июля недалеко от Валенсии разгорелся бой. С рассвета по резервам, боевым порядкам и пунктам управления противника нанесли удар две группы бомбардировщиков. Полеты осуществлялись без истребителей прикрытия, через интервалы между группами в 20-25 минут. Через такой же интервал появились над целью и мы. Противник, рассчитывая, что мы, как и предыдущие группы, прибудем без сопровождения, бросил против нас две эскадрильи "фиатов". Едва вражеские истребители рассредоточились для захода в атаку, в воздухе промелькнули машины с красными полосами. Наши истребители быстро сковали превосходящие силы противника и увели их в сторону от бомбардировщиков. На развороте от цели увидели в небе множество дымных следов от падающих истребителей. В этом воздушном бою было сбито восемь "фиатов". Но бой опечалил и нас - был сбит один самолет из группы истребителей прикрытия.

Надо было решительно отвлечь силы франкистов от валенсийского направления. Республиканское командование разработало и провело наступательную операцию под кодовым названием "Операция Эбро".

Скрытно сосредоточившаяся армия республиканцев под командованием Хуана Модесто в ночь на 25 июля 1938 года форсировала реку Эбро и стала стремительно продвигаться в глубь неприятельской территории. С утра 26 июля противник поднял в воздух всю имевшуюся у него бомбардировочную и истребительную авиацию. Посильную помощь армии Модесто оказывала бомбардировочная авиация. СБ наносили удары по фортификациям, пунктам управления, аэродромам и подходящим резервам противника.

18 августа был обычный летный день. С рассвета вылетели на бомбометание объектов под Мадридом. Это был полет на полный радиус действия самолетов, естественно без истребителей сопровождения. Чтобы ввести противника в заблуждение, несколько раз меняли направление полета, заход на цель осуществляли с тыла. Задание выполнили. Встреч с истребителями противника избежали. Лишь у механиков самолетов появилось много работы: несколько самолетов получили значительное количество пробоин от разрывов зенитных снарядов.

Во время второго вылета бомбили скопление танков и артиллерии противника.

Армия Модесто приостановила наступление противника на валенсийском направлении. Но в целом обстановка с каждым днем все усложнялась.

В конце августа нашей эскадрилье была дана команда подготовиться к отъезду в Советский Союз. Продолжали воевать группа СБ под командованием лейтенанта Карпенко и эскадрилья испанских летчиков под командованием Мендиолы.

На этом можно было бы и закончить воспоминания о боевой работе предпоследней группы скоростных бомбардировщиков в Испании. Но воспоминания будут неполными, если ничего не сказать о летчиках-истребителях, прикрывавших нас.

В период нашего пребывания в Испании истребители противника имели пяти-семикратное численное превосходство. Казалось бы, потери бомбардировщиков должны были быть большими. Этого не произошло. Причин тому много, но главной, определяющей, было тщательно организованное прикрытие со стороны наших истребителей. Это был наш надежный щит. Всегда, в любой обстановке они с честью выполняли свою миссию - обеспечивали нам возможность точного выполнения задания, иногда ценой собственной жизни. Вот несколько примеров.

...Во время бомбардировки аэродрома Ла-Сенья в мае 1938 года, о которой упоминалось выше, в воздухе появились истребители противника. Два "мессера" атаковали наших бомбардировщиков, но встретили отпор со стороны прикрывающих нас истребителей. Понимая бесплодность своих попыток, озлобленные фашисты набросились на ближайший к ним истребитель Леонида Климова. Им удалось поразить И-16. Самолет перешел в пике и врезался в землю. Все это произошло мгновенно, на наших глазах. Защищая бомбардировщиков, герой принял огонь на себя.

Примерно при таких же обстоятельствах 25 августа погиб летчик-истребитель И. Павлов. Он сделал все, чтобы истребители противника не смогли помешать нашим действиям. В неравном бою, преграждая истребителям путь к прикрываемым бомбардировщикам, сбил два "фиата", но слишком неравны были силы, и герой погиб.

Многострадальная испанская земля приняла прах храбрых летчиков-истребителей: Александра Сироченко, Николая Колоскова, Якова Яро-шенко, Леонида Климова, Ивана Павлова и многих, многих других. И сегодня, через полвека, мы, как и прежде, склоняем голову перед их памятью.

С. А. Гудович "Советские "катюши" в знойном небе Каталонии"

* * *

В Испании я пробыл более года. Мне пришлось оказаться свидетелем трагической развязки, наступившей после 32 месяцев героической борьбы испанского народа с фашизмом, и я хочу рассказать о событиях последнего периода существования Республики.

После четырех месяцев упорнейших боев в долине реки Эбро республиканские войска вынуждены были оставить свои позиции.

Генеральному штабу республиканской армии стало известно, что Франко готовит новое наступление на Каталонию. В конце ноября 1938 года последовал приказ командующему группой армий центрально-южной зоны генералу Миахе подготовить и провести три операции.

Первая должна была быть осуществлена андалусской армией совместно с флотом в направлении на Мотриль. Начало операции - 9 декабря. Вторую операцию предполагалось провести на Эль-Карино-Кордова вдоль реки Гвадалквивир. Начало - 16 декабря.

Третья операция намечалась из района Инохоса-дель-Дуке в направлении на Лериду. Начало - 18-20 декабря.

Задача первых двух операций - оттянуть на себя все резервы противника, имевшиеся на юге, цель третьей - перерезать коммуникации юг - север.

Как видно, замысел операций был неплохим. В штабе группы армий центрально-южной зоны началась подготовка к их проведению. В качестве советника при командующем этой группой армий генерале Миахе я принимал в них активное участие.

При первых же шагах пришлось потратить немало усилий, чтобы опровергнуть лживые утверждения начальника разведывательного отдела штаба. В своих докладах начальнику штаба генералу Матальяна, а затем и генералу Миахе он преувеличивал данные о войсках Франко на направлениях планируемых операций. Приказ о подготовке операций был отдан только после того, как поступил ответ от командующих армиями о численном составе противостоящих войск фашистов на этих направлениях.

Подготовка операций в армиях протекала организованно. Сосредоточение войск в районах предполагавшегося наступления провели своевременно. Меры маскировки были соблюдены, и для франкистов эти наступательные действия могли оказаться полной неожиданностью.

Нет никакого сомнения, что запланированные операции имели бы успех и оттянули бы на себя резервы и часть войск фашистов из Каталонии. Но ни одна из трех операций не была осуществлена. Последовали отмены операций. Причины не были известны никому.

Дальнейшие события показали, что на руководящих постах в центрально-южной зоне как в военном, так и в государственном аппаратах находилось много предателей.

Отмена операций облегчила положение Франко, который беспрепятственно продолжал сосредоточивать войска в Каталонии.

23 декабря 1938 года началось наступление франкистов на Каталонию. Ударную силу составляли полностью укомплектованные пять моторизованных итальянских дивизий, две итальянские бригады, части немецкого легиона "Кондор", две наваррские дивизии, марокканская конница, танковые части (итальянские и немецкие), большое количество артиллерии. Эта ударная группировка была поддержана крупными силами итальянской и немецкой авиации. Всего у фашистов участвовало в этом наступлении 23 дивизии - 300 тысяч человек. Превосходство фашистов над республиканцами было значительным.

Штабу группы армий центрально-южной зоны поручили провести операцию в помощь Каталонскому фронту. Выбор направления - по усмотрению штаба. Наступление стали готовить в эстремадурской армии.

Операция началась 5 января 1939 года. Противник не ожидал атаки республиканцев. Танки и пехота в первый же день прорвали оборону франкистов.

На следующий день наступление продолжалось. Было захвачено много пленных и трофеев.

7 января противник подтянул дивизию, снятую с Каталонского фронта, и наступление республиканских войск приостановилось.

Эта частная операция в Эстремадуре показала, что если бы республиканцы своевременно провели запланированные операции в декабре, то катастрофа в Каталонии наступила бы не так скоро. Возможно также, что успех, который мог быть одержан в центрально-южной зоне, сказался бы и на международном положении Испании.

Между тем военные действия в Каталонии продолжались. Республиканские войска, отходя с одного рубежа обороны на другой, вели упорные бои.

26 января интервенты заняли Барселону.

Дороги были заполнены сотнями тысяч людей, не желавших оставаться под пятой фашистов. Массовый уход населения был наилучшим народным плебисцитом в пользу Республики. Люди, бросавшие все, что имели, охваченные ненавистью к фашизму, шли на невиданные еще в то время лишения и мытарства. Французские власти, провозглашавшие свою приверженность демократии, бросали перешедших границу беженцев в концентрационные лагеря, где испанцы и бойцы-интернационалисты жили в нечеловеческих условиях, или передавали их в руки франкистских палачей.

После падения Барселоны сопротивление продолжалось, но у Республики не было достаточных сил, чтобы установить непрерывную линию фронта. Борьба шла лишь на отдельных участках. Авиация и артиллерия франкистов вели непрерывный ожесточенный обстрел дорог и населенных пунктов.

28 января председатель Совета Министров Негрин сделал следующее заявление: "Надежды врага на то, что захват Барселоны вызовет крах Республики, не оправдались".

"Из Валенсии приводятся статистические данные о бомбардировках, которым подвергся город со стороны авиации интервентов. По этим данным, с начала 1937 года Валенсия подверглась 442 бомбардировкам фашистской авиации. В результате бомбардировок насчитывается 3656 жертв, в числе которых 825 убитых. В городе полностью разрушены 930 зданий, повреждено 1500 зданий".

Правда, 1939, 2 февраля

Республиканское правительство еще контролировало большую территорию, на которой проживало свыше 9 миллионов человек, находилось 11 крупнейших городов -- Мадрид, Валенсия, Альбасете, Картахена, Мурсия и другие. В его распоряжении была боеспособная, хотя и слабо вооруженная армия, насчитывавшая несколько сотен тысяч бойцов. Можно было еще продолжать борьбу. Но в этот период интервенция активизировалась. Не только итало-германские агрессоры, но и буржуазно-демократические правительства Англии и Франции начали открыто прилагать усилия к тому, чтобы нанести Испанской республике окончательный удар. В начале февраля они стали готовить официальное признание Франко.

11 февраля в центрально-южную зону возвратились Негрин и министры, которые эвакуировались во Францию вместе с отступившей из Каталонии армией. Однако правительство никакой работы практически не развернуло.

В создавшихся чрезвычайно тяжелых условиях Коммунистическая партия Испании выдвинула ясную программу борьбы. Нужно было мобилизовать всех, кто мог носить оружие, укреплять оборонительные рубежи, сплотить единство антифашистских сил, обезвредить вражескую агентуру. 9 февраля в Мадриде состоялась конференция городской организации компартии, на которой с пламенной речью выступила Долорес Ибаррури.

- Мы надеемся и уверены в солидарности народов, - говорила Долорес Ибаррури, - мы надеемся и уверены в братском отношении трудящихся всех стран, которые с каждым днем усиливают свою заботу об Испании, так как они хорошо поняли, что на наших фронтах идут бои не только за свободу и независимость Испании, но и за свободу и независимость всего мира, за демократические свободы всех народов, находящихся под угрозой фашизма... Нужно сделать выбор, товарищи мадридцы: или бороться, что значит жить, или умереть... Подумайте о том, что весь мир следит теперь за Испанией, за этим отрезком земли, небольшим, но великим своим героизмом и самопожертвованием, в надежде, что именно здесь зажжется факел, который осветит путь к освобождению порабощенным фашизмом народам.

Правительство продолжало бездействовать. До 18 февраля мне не удалось встретиться с Негрином, так как в этот период найти его было трудно.

Наконец мы встретились на даче близ Эльды. Удручающее впечатление произвел внешний вид главы правительства: Негрин был небрит, одет небрежно.

В нашей беседе речь шла о необходимости назначения на руководящие посты в армии вернувшихся из Франции Модесто, Листера, Галана и других выдающихся военачальников-коммунистов, героически сражавшихся вместе со своими частями в Каталонии. И хотя в центрально-южной зоне на командных должностях находились социалисты и анархисты, которые занимали открыто пораженческие позиции, Негрин медлил.

27 февраля Англия и Франция объявили о признании правительства Франко и о разрыве дипломатических отношений с республиканским правительством.

2 марта Хуан Негрин произвел необходимые назначения на руководящие посты в республиканских войсках.

Но было уже поздно. К этому времени очень многое успел сделать полковник Касадо, развивший бурную деятельность по подготовке государственного переворота.

После перевода генерала Миахи на должность командующего группой армий центрально-южной зоны Касадо был назначен командующим армией, оборонявшей Мадрид. Достаточно грамотный в военном деле офицер, полковник Касадо выдавал себя за беспартийного антифашиста, на деле же был тесно связан с анархистами и в конечном счете стал предателем.

В течение января и февраля Касадо не занимался своими непосредственными обязанностями, а проводил всевозможные совещания с руководителями мадридских организаций социалистов, анархистов и левореспубликанцев, обсуждая вопрос о создании нового правительства (без коммунистов, конечно), которое должно было сдать Франко республиканскую зону и столицу Испании. Не составляло секрета и то обстоятельство, что Касадо поддерживал контакт с английским консулом в Мадриде.

Когда об этом стало известно генералу Миахе, он вызвал по телефону Касадо и сказал ему (я присутствовал при этом разговоре):

- Я солдат, и, где бы ни находилось правительство, я буду выполнять его волю. Того же требую от тебя, Касадо. А сейчас я узнал, что ты замышляешь создать какое-то новое правительство. Правда ли это?

Касадо заверил Миаху, что это ложные слухи. Миаха ответил, что если бы он не верил ему, то не разговаривал бы с ним сейчас. Больше никаких мер Миаха не принял.

За время совместной работы с генералом Миахой я имел возможность убедиться в том, что авторитет ему был создан незаслуженно. Однако имя его, известное народу как имя руководителя обороны Мадрида осенью 1936 года обороны, созданной и руководимой коммунистами Испании, нужно было главарям заговора. В ночь на 6 марта 1939 года Касадо, социалист Бестейро и анархист Мера выступили по мадридскому радио и объявили о низложении правительства Негрина и о создании хунты национальной обороны. Во главе хунты они поставили генерала Миаху.

Войска, оставшиеся верными правительству, выступили против заговорщиков. В этом сопротивлении большую роль играли коммунисты. К столице подошли резервная дивизия под командованием коммуниста Асканио и части двух корпусов, которыми также командовали коммунисты. В Мадриде завязались бои, которые с трудом были подавлены анархистами и другими частями, перешедшими на сторону Касадо. Предателям, конечно, оказывали помощь и войска Франко, начавшие наступление именно тогда, когда заговорщики оказались в опасном положении.

В начале марта я собрал в районе Валенсии наших советских товарищей.

В ночь на 6 марта, после выступления Касадо по радио, я выехал в Эльду к Негрину. Он заявил, что мы можем эвакуироваться, но средств для эвакуации у него нет. В тот же день все члены республиканского правительства улетели из Испании.

Вернувшись от Негрина, я решил говорить с Касадо.

Вызвали Мадрид.

Переводчиком в это время со мной работал З. Плавскин. Привожу разговор с Касадо по его записи.

"Проходит несколько минут. Потом резкий голос произносит в трубку:

- Полковник Касадо слушает...

- С вами говорит генерал Шилов. (Под этой фамилией был известен в Испании комбриг Шумилов.) Нам стало известно, что правительство Негрина, при котором мы аккредитованы, не находится более у власти и вы возглавляете новое правительство. Поэтому мы обращаемся к вам с вопросом: остаемся ли мы, русские, работать при вас в качестве советников, как это было при прежнем правительстве Республики? Если же надобность в нашей помощи миновала, просим указать аэродром и дать трехдневный срок для эвакуации всех наших товарищей.

- О том, чтобы остаться работать при нас в качестве советников, и речи быть не может. А о том, чтобы покинуть Испанию... тоже речи быть не может. Каждого русского, которого мы обнаружим, мы расстреляем. Передайте вашему генералу, что мне известно, где он находится, и что его мы тоже расстреляем.

Я, конечно, тут же все перевожу Михаилу Степановичу. Он приказывает:

- Спроси, за что он собирается нас расстреливать.

Я перевожу, Касадо отвечает:

- Сегодня ночью в Мадриде по вашей вине прольется кровь невинных людей.

Я выражаю недоумение.

- Не делайте вид, что вы удивлены, и передайте генералу, что, если он хочет сам остаться в живых и сохранить жизнь членов Политбюро компартии, которые находятся вместе с вами (?!), он должен лично, и притом немедленно, прибыть в Мадрид и приказать коммунистам прекратить бесполезное сопротивление...

Шумилов ответил не колеблясь:

- Об этом не может быть и речи. Вам известно, что мы профессионалы-военные, находящиеся здесь по просьбе правительства Республики для помощи в войне против франкизма. По строжайшей инструкции Советского правительства мы ни при каких обстоятельствах не должны вмешиваться во внутренние дела Испании и, в частности, в межпартийные разногласия. Вы и сами прекрасно знаете, что за все время пребывания наших товарищей в Испании ни один советский человек не нарушил этой инструкции...

- Мне все известно, и даже больше, чем вы думаете. Короче: готов ли генерал Шилов отдать приказ коммунистам о прекращении сопротивления?

- Отдавать приказы кому бы то ни было мы не имеем права.

- В таком случае, у меня все. Если у генерала ко мне больше ничего нет, до свидания..."

Этот разговор со всей ясностью показал, какую оголтелую антикоммунистическую и антисоветскую политику намерена вести клика Касадо.

Нам предстояло обеспечить эвакуацию советских людей. Это была нелегкая задача в создавшихся условиях. Немало трудностей пришлось преодолеть, немало драматических ситуаций выпало на нашу долю...

12 марта 1939 года последняя группа советских добровольцев покинула Испанию.

Сыны Советского Союза, прибывшие в Испанскую республику, чтобы помочь ей в борьбе с фашизмом, нашли дружеский, товарищеский прием со стороны трудящихся этой страны. Воины-интернационалисты понимали свою задачу, понимали, что они находятся на переднем крае борьбы с фашизмом, что и на их плечи легла ответственность первых шагов вооруженного сопротивления фашистским интервентам. Советские добровольцы с честью вышли из этого тяжелого испытания, проявив исключительное мужество и до конца исполнив свой интернациональный долг.

М. С. Шумилов "Последние дни Испанской республики"

* * *

Штаб советских военных советников в Валенсии находился в старой части города, на тихой улице Альборайя. Зимой 1937 года здесь шла напряженная жизнь. Все с волнением ждали ежедневного телефонного звонка из Мадрида от сотрудников военного атташе В. Е. Горева.

В один из январских дней 1937 года Владимир Ефимович Горев сам приехал в Валенсию. Я увидела Горева в нашей столовой и сразу узнала его, хотя не видела почти 15 лет. В 1922 году он был начальником Особого отдела МВО ВЧК, и мы состояли тогда в одной комсомольской ячейке. Правда, он в то время уже давно был членом партии, но принимал активное участие и в комсомольской работе. Молодежь относилась к Гореву с почтением: за его плечами был фронт, вся гражданская война, высокая награда - орден Красного Знамени. Потом военная академия, Китай, знаменитый штурм Учана. По возвращении из Китая Горев командовал танковой бригадой.

И вот встреча с ним. Держался он уверенно, с большим достоинством и, может быть, поэтому казался немного надменным. Но стоило ему улыбнуться, как становилось ясно, что это простой и сердечный человек.

Вначале Горев и слышать не хотел о том, чтобы взять для работы в Мадриде женщину.

- Там ведь стреляют, - сказал он, глядя на меня с иронией и попыхивая трубкой. - И потом мы все там, в подвале, ужасные женоненавистники.

Какую-то роль сыграла моя журналистская профессия: до Испании я работала в иностранном отделе газеты "Известия", и Горев согласился меня взять, решив использовать в качестве пресс-атташе.

В тот же вечер отправились в Мадрид. В город мы въехали, когда уже начало светать. На улицах было пустынно, из темноты возникали очертания баррикад, памятники, бережно укутанные мешками с песком, искалеченные дома, развалины. Время от времени откуда-то доносились редкие пулеметные очереди.

После того как Франко убедился, что Мадрид с ходу взять не удастся, хотя войска его в ночь на 7 ноября 1936 года и подошли к самым стенам города, фашистская авиация бомбила столицу методично и варварски.

Республиканское командование, чтоб не нарушать бесперебойную работу штаба, приняло решение перебраться в подвалы-сейфы эвакуировавшегося министерства финансов. Бывшие сейфы углубили, расширили, сделали вентиляционные отдушины, обставили самой необходимой мебелью. В комнатах-сейфах разместились командующий обороной Мадрида генерал Миаха со своим штабом и В. Е. Горев с сотрудниками. В углу за шкафом поместили меня.

По вечерам у помощника Горева полковника И. О. Ратнера накапливался материал со всех участков фронта для доклада в Валенсию. После возвращения с линии фронта, где я сопровождала Горева, в мои обязанности входило помогать Ратнеру составлять сводное донесение и передавать его по телетайпу в Валенсию. Ратнер вел большую оперативную работу в штабе. Целыми днями он сидел в подвале, изредка доверяя мне заменить его у телефона, и тогда на полчасика выходил подышать воздухом.

Яркой фигурой был полковник С. М. Львович. Высокий, широкоплечий, с живыми пронзительными глазами, он рано поутру мчался на тот или иной участок фронта. Возвращался Львович обычно к обеду - как известно, в первое время в священный час "комиды" жизнь замирала повсеместно, - и еще издали был слышен его голос, нередко язвительные замечания и подтрунивания над кем-нибудь. Его языка побаивались не меньше, чем острот Михаила Кольцова. Но однажды вдруг обнаружилось, что суровый и даже грубоватый порой Львович может быть необыкновенно лиричным. Открылось, что он любит стихи и многие знает наизусть.

Горев очень ценил своих помощников, относился к ним с большой любовью, и они платили ему тем же. Я ни разу не видела, чтоб Горев на кого-нибудь из них рассердился, хотя гневаться он умел...

Владимир Ефимович занимал в подвале небольшую комнату, разделенную ширмой на спальню и рабочий кабинет. Обычно утром он встречался с Миахой и начальником штаба Висенте Рохо, потом большую часть дня проводил на различных участках фронта, изучая на месте обстановку, инструктируя и помогая командирам. Появление Горева на командном или наблюдательном пункте, а нередко и в окопах вызывало оживление среди бойцов и командиров. Не раз приходилось мне наблюдать, как разглаживались морщины, веселее становились лица у тех, с кем Владимир Ефимович побеседует, пошутит.

По возвращении в Мадрид Горев отправлялся в штаб, где совещался с Рохо, обсуждал с ним дела на следующий день. Только после этого он ненадолго заходил в нашу шумную, всегда многолюдную столовую, ибо в час обеда к нам обычно съезжались советники из частей Мадридского фронта. Приезжали также для согласования действий и советники с других фронтов.

Бывал у нас Павел Иванович Батов, советник 12-й интербригады, наш всеобщий любимец. Ему нелегко бывало отлучиться из бригады, и в каждый его приезд Горев тут же уводил Павла Ивановича к себе. Мы все знали, с какой прямо-таки нежностью относился Горев к Батову, уважая его чрезвычайно за огромный такт и умение ладить с многонациональным составом бригады.

В маленьком кабинете Горева можно было увидеть и прославленных испанских командиров - Хуана Модесто, Энрике Листера и Пако Галана.

От Горева и от других товарищей я часто слышала имя Пирпич. И нередко к этому странному имени прибавлялось: "О, Пирпич, это надо ему рассказать. Он уладит. Он разберется". И долго этот таинственный Пирпич, который во всем разберется и все уладит, оставался для меня загадкой. Но вот однажды он появился в подвале. Мне бросилось в глаза, с каким уважением все с ним здоровались. Сперва он показался мне неприветливым, а потом я увидела, что он просто очень устал.

Позже я узнала, что Пирпич - это Иван Никифорович Нестеренко, главный советник Генерального военного комиссариата, опытный политработник Красной Армии. Пирпич внес большой вклад в организацию института комиссаров в частях, обеспечивших высокое политико-моральное состояние в войсках Испанской республики.

После победы республиканцев под Гвадалахарой В. Е. Горева направили на Северный фронт.

После официального приема у Агирре, который одновременно был и президентом, и военным министром Баскской республики, Горев немедля направился на передовые позиции ознакомиться с состоянием знаменитого "синтурона" - пояса вокруг Бильбао, который, по утверждению Агирре и его подчиненных, должен был остановить фашистов. К сожалению, дело обстояло далеко не так. Опытным глазом Владимир Ефимович обнаружил массу изъянов в оборонительных укреплениях, и я еле успевала записывать все его замечания.

В это время войска Астурийского фронта готовили большое наступление на Овьедо. Командир 8-й бригады Ладреда производил очень приятное впечатление. Это был жилистый, мускулистый астуриец с улыбкой чуть детской, чуть дерзкой, металлист, храбрец, которого обожали солдаты. Он жаловался, что его войско больше походит на партизанский отряд, оно плохо снабжается, не хватает оружия, обмундирования. И действительно, в одном из батальонов, который должен был первым вступить в бой, мы увидели совсем юных ребят, одетых кто во что горазд. Узнав, что к ним приехали русские, они обступили нас, засыпали вопросами и сами стали рассказывать, смеясь и перебивая друг друга, что хоть и трудно воевать - очень холодно по ночам, поэтому таскают с собой не только одеяла, но и матрацы, - но они стремятся стать настоящими солдатами, как те, в Мадриде; а пока они используют каждую свободную минуту, чтобы научиться хорошо ходить на лыжах по горам - без этого воевать в этих краях невозможно...

После ожесточенных боев и героического сопротивления республиканские войска вынуждены были оставить Бильбао и отойти на запад.

В июле 1937 года республиканские войска начали наступление на Центральном фронте в районе Брунете, и мы получили небольшую передышку, но франкисты снова бросили значительные силы против Севера. Когда мятежникам удалось прорвать фронт и выйти на ближние подступы к Сантандеру, командование приняло решение эвакуировать войска морем, чтобы продолжать борьбу в Астурии. Были мобилизованы все плавучие средства, все мелкие корабли, несшие сторожевую службу и занимавшиеся тралением и охраной рейдов, вплоть до рыбачьих шлюпок. День и ночь шла погрузка. В последние часы грузились уже под сильной бомбежкой и артобстрелом с фашистских кораблей, а "мессершмитты" носились над нашими головами, непрерывно обстреливая берег.

Несмотря на сильный огонь, войска были погружены и под самым носом у врага вышли в открытое море, а потом благополучно достигли пункта назначения - порта Хихон.

В. Е. Горев приказал группе советских советников и переводчиков как можно скорее прибыть в Хихон и продолжать там работу. Надо было выбраться из Сантандера, на улицы которого уже выползла из своих нор "пятая колонна". Закамуфлированные до тех пор, фашисты бесчинствовали, громили винные склады, охотились за коммунистами, искали советских людей. Из окон и чердаков раздавалась револьверная и ружейная стрельба.

На огромной скорости шоферы-испанцы проскочили через город и доставили нас туда, куда мы уже не надеялись попасть, - в порт. На шлюпках мы добрались до условленного места в бухте, где нас ждала подводная лодка С-6.

Быстро через люк спускаемся внутрь. Надо как можно скорее закончить погрузку и выйти в море до того, как корабли и самолеты мятежников обнаружат подводную лодку и обрушат на нее свой огонь. Матросы нервничают, они помогают нашим людям спускаться. Но вот очередь дошла до меня, и тут произошла мгновенная заминка: матросы не ожидали, что им придется взять на корабль женщину. Как известно, моряки - народ суеверный, и одна из самых живучих примет: женщина на военном судне приносит несчастье. Комиссар лодки быстро оценил ситуацию и крикнул матросам, что советская женщина исключение, она несчастья не принесет, даже наоборот. С неохотой, ибо вряд ли они поверили комиссару, матросы подхватили меня и бережно опустили в лодку.

Экипаж лодки состоял из 45 испанцев. Командовал ею советский подводник Николай Павлович Египко. Комиссаром был испанский коммунист товарищ Паоло, твердый и стойкий человек. Большинство команды составляли чудесные рабочие парни из Каталонии и Валенсии.

Мы знали, что у лодки С-6 славная история - она участвовала в боевых операциях, совершая смелые вылазки против фашистских кораблей.

В том походе мы стали свидетелями героического поведения экипажа и его командира Николая Египко.

Надо было как можно скорее покинуть порт и выйти в море: в город уже ворвались войска мятежников. Глубины были малые, и лодка шла в надводном положении, а из-за того, что берега были минированы, ей пришлось идти по фарватеру - проходу в минных полях. Ночь стояла ясная, светила луна. Командир и комиссар с мостика увидели приближавшийся с потушенными огнями корабль. Им оказался вражеский эсминец. Обнаружить подлодку для него не составляло особой трудности: силуэт ее рельефно выделялся на фоне лунной дорожки. К счастью, глубина моря в этом месте достигала 30 метров, и лодка успела быстро погрузиться. Шум винтов фашистского корабля еще долго был слышен экипажу подлодки. И только мы, неожиданные гости команды, в тот момент не подозревали, какой опасности только что избежали.

Но это было еще не все. Необходимо было уйти из поля зрения засекших нас фашистских кораблей. И вот лодка, погрузившись, стала маневрировать, то уходя далеко от берега, то снова приближаясь к нему. Командир разрешил мне взглянуть в перископ, и я увидела силуэты круживших на некотором расстоянии от нас двух вражеских кораблей. Ощущение было не из приятных.

Прошло несколько часов, я уже давно лежала на узенькой койке и, к своему ужасу, начала чувствовать, что к обычным неприятностям морской болезни прибавляется еще нехватка воздуха. Как оказалось, лодки класса С-6 имели естественный запас воздуха всего на 12 часов, а устройства для регенерации воздуха у них не было. Подняться на поверхность нельзя было, пока фашистские корабли не потеряли нас из виду. Дышать стало совсем трудно, и командир отдал приказ всплыть.

Сразу прекратилось удушье. Я хотела подняться с койки, как меня будто ударом отбросило назад, и я услышала противный скрежет, а затем взрывы. Это корабли открыли артиллерийский огонь. Лодка снова быстро погрузилась и стала маневрировать. Так продолжалось много часов. Было нечем дышать. И дальше я уже ничего не помнила. Прошло около полутора суток, пока командир, убедившись, что фашисты потеряли лодку из вида, решил войти в порт Хихон.

Очнувшись, я с удивлением обнаружила на одеяле много разных вещичек. Тут были и металлические иконки с изображением мадонны, какие матери, жены или невесты надевают матросам на шею, чтоб уберечь их от несчастья в море, и всякие другие талисманы, и даже кусочек испанского флага, с красной звездочкой посредине. Может быть, матросы поверили, что лодка, дважды обстрелянная, осталась невредимой благодаря тому, что они приютили советскую женщину, - ведь снаряд прошел совсем близко от борта. А может быть, они были так рады, что спаслись сами и спасли от верной гибели группу советских товарищей, что в естественном порыве отдали мне на память самое дорогое, что у них было с собой.

Все вышедшие из Сантандера военные корабли Северного флота, транспорты, рыбачьи шлюпки с солдатами уже собрались в порту Хихона, когда в него вошла С-6. Прибытие кораблей в Хихон сразу же стало известно врагу, и несколько фашистских бомбардировщиков, пользуясь тем, что в порту не было зенитной артиллерии, стали бомбить республиканский флот. Три больших транспорта, с которых, к счастью, успели сойти войска, были потоплены прямым попаданием, сильно пострадали подошедшая раньше нас подлодка С-4 и один эсминец.

Экипаж подводной лодки С-6 с огромным мужеством продолжал сражаться с фашистами. И однако после тяжелых повреждений, полученных в неравных боях, когда выяснилось, что во фронтовых условиях восстановить лодку невозможно, было принято решение взорвать ее, чтоб она не досталась фашистам.

Последние минуты С-6, лодки, до конца сохранившей верность Республике... Все молча стояли на катере и со слезами на глазах смотрели, как с жадным шумом ворвались в боевую рубку потоки воды, как исчезли корма и нос. Моряки сделали три круга над местом потопления лодки и, дружно крикнув: "Да здравствует Республика!" - вернулись на берег...

После падения Сантандера республиканские войска попали в чрезвычайно тяжелое положение. Фашистский флот полностью блокировал Хихон, единственный важный порт, оставшийся у республиканцев на Севере. Астурия оказалась совершенно изолированной. Надежды на помощь с воздуха или с моря не было уже никакой.

Астурийцы в который раз проявили образцы стойкости и мужества. Была объявлена всеобщая мобилизация мужчин от 17 до 50 лет. Женщины, дети и старики помогали в строительстве укреплений на близлежащих горах и в самих селениях. Но фашисты во много раз превосходили упорно сопротивлявшихся республиканцев. Несмотря на безграничный героизм и самоотверженность войск, Север, отрезанный от основных сил, был обречен. Правительство Республики отдало приказ о вывозе армии морем.

Из Москвы пришло указание об эвакуации небольшой группы советских людей. К нам на помощь пытались прорваться из Мадрида несколько самолетов, но, как мы узнали по радио, они были сбиты фашистами. Кольцо вокруг нас сжималось все уже, и тогда на маленьком туристском самолете к нам прилетел из Парижа французский летчик Абель Гидес, до того воевавший в Испании в эскадрилье Андре Мальро. Ему удалось совершить три рейса и спасти большинство наших товарищей. Но сам Абель Гидес был сбит и погиб.

Э. Л. Вольф "Незабываемое" Мы - интернационалисты. Воспоминания советских добровольцев - участников национально-революционной войны в Испании. Издание второе, дополненное. М.: Издательство политической литературы, 1986.