"Загадка кольца с изумрудом" - читать интересную книгу автора (Уиллиг Лорен)Глава 8К следующей среде стало ясно: он не позвонит. Даже если смотреть на жизнь глазами мужчины, полторы недели срок немалый. Одно дело — дня три. Ну, или даже неделя. Тоже многовато, однако еще можно надеяться. Полторы же недели! Тут уж глупо ждать чудес. Поминутно поправляя на плече ремень компьютерной сумки, я пробиралась сквозь толпу туристов на Квинсвей к торговому центру «Уэйверли». Хандра хандрой, а о еде забывать нельзя. В моем крошечном холодильничке последние дни царила пустота. Как и в личной жизни. Всю прошлую неделю я пребывала в странном настроении — то ликовала, то чуть не выла с тоски, каждые пять минут хватала телефон, в метро предавалась радужным мечтам — словом, вела себя как влюбленная четырнадцатилетняя дурочка. При этом то и дело воспроизводила в памяти слова, что мы успели друг другу сказать — с некоторыми улучшениями, — гадала, что значил тот или иной взгляд, да придумывала имена нашим детям. Их должно было быть трое — Эми, Ричард и Гвендолин (к тому моменту я совсем очумела от глупого счастья). У всех будут золотистые волосы Колина и мои голубые глаза, за исключением Гвендолин — она родится, как я, рыженькой. Потом мне было так жаль всех троих — несчастные крошки, им никогда не суждено появиться на свет! Справа от меня вырисовался большой магазин с громадными плакатами, что сулили скидки до сорока процентов. Яркие вывески всякий раз вызывали во мне ожесточенную борьбу, лучшая половина моего «я» неизменно терпела поражение, я сворачивала с пути, обзаводилась совершенно ненужной одеждой, что плачевно сказывалось на состоянии моего банковского счета, а обновы по полгода висели потом в шкафу с этикетками. Сегодня объявления о распродаже не сумели сбить меня с толку. И я, устояв перед соблазном умом и телом, прошла мимо. В прошлый понедельник, все еще окрыленная воспоминаниями о выходных с Колином, я окунулась в чтение писем Летти Олсуорси, не теша себя особыми надеждами, лишь презирая Джеффри Пинчингдейл-Снайпа за то, что, ослепленный любовью, он попался в сети ее расчетливой сестрицы. Все они такие, эти мужчины, со злорадством думала я: им подавай одно — прекрасное личико, улыбку и прочие прелести. Впрочем, трудно было поверить, что столь разумный человек, как Джеффри Пинчингдейл-Снайп, мог попасться на столь примитивную удочку. Мне в голову пришли две мысли — ни та, ни другая не годились для дебатов с профессорами. Первая: умнейшие из мужчин нередко теряются, когда сталкиваются с женщиной (как, например, «ботаники» с компьютерных отделений в нашем колледже или большинство моих товарищей по учебе в магистратуре). Вторая: такова была реакция Джеффри Пинчингдейл-Снайпа на войну — перед Второй мировой большинство мужчин тоже наспех переженились. Да, конечно, это две разные эпохи, однако готова поспорить: если задаться целью, найдешь даже специальную литературу, где разбирается стремление обрести стабильность в море бедствий, установить неразрывные связи, вопреки разгулявшемуся варварству, и подобные вопросы. У меня, в отличие от лорда, не было даже войны, на которую можно списать что угодно. Проходя мимо магазинной витрины, я нахмурилась, взглянув на собственное отражение. Если вдуматься, я вела себя не умнее Джеффри Пинчингдейл-Снайпа. Сравнение выводило меня из себя, но от правды никуда не денешься. Какое, к чертовой матери, я имела право осуждать его, когда сама безумно мечтала о встрече с тем, кого едва знала? Может, как раз потому так и психовала, что почти не знала? Неведение ужасно привлекательно. Берешь красавца мужчину, представляешь его в немыслимых мечтах — и вот он, пожалуйста, твой идеал. Такой, каких в жизни просто не бывает. По сути, что я могла о нем сказать? Лишь то, что он потомок Пурпурной Горечавки, что у него милая тетя и что его бесят любознательные исследователи. Впрочем, последняя особенность была скорее недостатком. Я понятия не имела, в каком Колин учился колледже и чем зарабатывает на жизнь. В ходе нескольких недолгих бесед мы не касались этих тем. В общем, он мог запросто оказаться демоном-парикмахером из Западного Суссекса, что перерезает клиентам глотки и делает из них начинку для пирожков. Джефф влюбился в прелестные глазки и решил, что они его будущее. Так и я: сочинила себе сказку из красивого лица, благозвучного выговора и нескольких сказанных вскользь фраз, что произвели на меня столь неизгладимое впечатление. Если же разобраться, взглянуть на вещи трезво, все мои драгоценные воспоминания не стоили выеденного яйца. Да, он упомянул о Карле II. Что с того? Мы находились в Англии, не в Америке, тут всякий хоть что-нибудь да знает о выдающихся монархах. До меня вдруг дошло, что я на той жуткой начальной стадии влюбленности, когда во всем, что бы ни сказал или ни сделал предмет обожания, усматриваешь сходство с собой. Он говорит, что ему нравится такая-то песня, и у тебя замирает сердце: «Я тоже люблю музыку!» Да понятное дело — кто ее не любит? Как-то раз, когда я, сама не своя от счастья, рассказала, сколько у нас общего с таким-то, сокурсница, с которой мы жили в одной комнате, ответила: «О Боже ты мой! Он дышит! Ты тоже! Не иначе, это любовь!» Жертвой подобных всепоглощающих страстей я не становилась со студенческих времен. Мне казалось, ими стоит переболеть единственный раз, как ветрянкой, а потом бояться больше нечего. Мучения эти жутко неприятные, отравляют жизнь, заставляют то и дело краснеть, но, как только от них отделался, живи себе преспокойно, не ведая горя. И почему я сразу не вспомнила, что к особенно невезучим зараза пристает не единожды? И что во второй раз страдать приходится пуще прежнего? Погода не помогала. Четыре дня напролет лило как из ведра, небо, когда утром я выходила из дома и когда возвращалась вечером, было темное, будто ночью. Я начинала чувствовать себя девятилетней девочкой из рассказа Рея Брэдбери, что живет на планете, где солнце показывается всего раз в несколько лет, и которую накануне долгожданного часа запирают в чулане. В моем случае чуланом была Британская библиотека, что, по сути, не многим лучше. Мой плащ, облезлый и невзрачный, теперь походил на старого пса. Об обуви лучше вообще не вспоминать. Если бы везло хотя бы в работе, остальное, может, не имело бы большого значения. По дождю я, в конце концов, ходила под зонтиком, а на духоту в метро и на пришедший в негодность плащ постаралась бы не обращать внимания. Я закончила читать письма Летти Олсуорси — во всяком случае, все, что хранились в Британской библиотеке, — но так ничего и не узнала о деятельности Черного Тюльпана в Ирландии. Читать о злоключениях Джеффа и Летти было, конечно, любопытно, но из них взять для диссертации можно было лишь малую часть, из какой не вышло бы и полной главы. Я уже видела любезно-скептическое выражение на лицах ученых из Североамериканской ассоциации по изучению британской истории, представляя, как пущусь рассказывать им о жизни и любовных похождениях товарищей Пурпурной Горечавки. Ученые один за другим разойдутся. И денег на мои исследования станут выделять куда меньше. В ту минуту мне было так тоскливо, что при мысли о финансовых трудностях тревога в душе лишь вяло шевельнулась. А вообще-то, если по справедливости, не столь ужасно все складывалось. Следовало поискать остальные бумаги Олсуорси, а чутье мне подсказывало, что добраться до них удастся и без звонков Колину или его тетке. В первом письме домой Летти писала, что они с мужем уехали в свадебное путешествие. В последнем же из тех, что мне посчастливилось прочесть, признавалась отцу, что она последовала за лордом Пинчингдейлом в Ирландию, и просила, чтобы мать говорила всем в городе, будто дочь весьма довольна медовым месяцем. О том, что она уехала, назвавшись вдовой Олсдейл, и что в Дублин ей следует писать на это имя, Летти поставила в известность лишь отца. Ее смелостью трудно не восхищаться. Не каждая на ее месте отважилась бы отправиться в путь вслед за сбежавшим супругом. Последнее письмо — строчка за строчкой — дышало предельным негодованием. Хватило бы мне отваги, окажись я в подобном положении? Может, и нет — я не решалась даже позвонить Колину. Скорее осталась бы дома и, как теперь, считала бы, что делать первые шаги самой — ниже моего достоинства. Завтра, решила я, обходя стороной компанию подростков, вобью в строку поиска «Олсдейл» и посмотрю, что выдаст система. Если повезет и отыщутся сведения о временном пребывании Летти в Ирландии, не исключено, найдутся и упоминания о Джейн и Джеффе, тогда не придется снова тревожить Селвиков. В противном же случае… Эх! Тогда придумаю что-нибудь еще. Может, даже съезжу в Дублин, похожу по тамошним архивам. А Колину звонить не буду — нет и нет! Я минуту поразмыслила и прибавила еще одно «нет», на случай если уже сказанных будет недостаточно. Колин ясно дал понять, что общаться со мной не желает, а раз так, не следовало и мне его беспокоить. Какой смысл? Обойдя огромную рождественскую елку, что уже высилась посреди торгового центра, я миновала палатку, в которой продавали тапки из овчины, и пошла к «Маркс и Спенсер» в дальнем конце. Над головой из громкоговорителей уже лились рождественские мелодии, дисплей чайного магазина «Уиттард» зазывал покупателей, предлагая широкий ассортимент зимнего товара — от пряностей для вина в миниатюрных пакетиках до банок с какао, разрисованных снежниками и счастливыми катающимися на коньках парочками. У входа в «Маркс и Спенсер» красовались коробки с рождественскими пудингами и унылого вида невысокие ели в горшках, обернутых золотистой фольгой. Если уже теперь кончики игл стали коричневыми, я представать не могла, как они дотянут до декабря, не говоря уже о Рождестве. Всего лишь середина ноября, еще не время покупать елку. А дома близился День благодарения. Пэмми собиралась отметить его у матери в Кенсингтоне, пригласить эмигрантов и всех желающих, но это будет совсем не то. Не будет моей младшей сестры, что вечно бросает под стол собаке кусочки очень полезного тыквенного хлеба, не будет сотни других привычных мелочей, из-за которых День благодарения — праздник особенный. Взяв черную пластмассовую корзину перед входом, я понуро побрела меж полок с почти готовыми сандвичами, ничуть не радуясь при виде вареных яиц, кресс-салата, курятины и прочих начинок в треугольных пакетиках. Не так делаются начинки. Начинку не стоит продавать замурованной в полиэтилен. Начинка вовсе не начинка без кусков индюшачьего жира, прилипшего к грибам, и без большого, о чем-нибудь бурно спорящего семейства, что поглощает липкое кушанье и усыпает весь стол крошками кукурузного хлеба. Здесь же начинку кладут в сандвичи, а индейку едят в Рождество. Как тут все надоело! То, что поначалу казалось в Лондоне необычным и привлекательным, теперь отталкивало и выводило из себя. Малюсенькие бутылочки с шампунем, что стоят столько же, сколько дома — бутылки нормального размера. Кофейни, не понять почему закрывающиеся к восьми вечера. Система, по которой одно название улицы посреди квартала вдруг сменяется другим. Отсутствие в продаже американской арахисовой пасты и подтяжек для юбки. Меня тянуло домой. Я скучала по своей квартирке в Кембридже, где давно следовало установить новую раковину, а в нише не закрывалась дверь. По мощенным кирпичом улицам вокруг Гарвард-сквер, где между камнями вечно застревают каблуки, а в слякоть скользят ботинки. По кофе «Пите», которым пропахли мои волосы и свитера. При воспоминании о микрофильмах в библиотеке Уайденера мне сделалось совсем тошно от тоски по родине. Повесив на руку корзинку, я уставилась затуманенным взором на почти готовую еду. Но вместо ланкаширского обеда и курицы в соусе Если бы не телефонный звонок, я бы вот-вот упала лицом в контейнер с замороженными полуфабрикатами и заревела. Прислонив почти пустую корзину к ближайшей полке, я полезла за телефоном в карман стеганой куртки — доставать его оттуда для непрестанной проверки было гораздо проще. Наверняка опять Пэмми, безразлично подумала я, извлекая трубку. Не буду отвечать, а потом скажу, что забыла сотовый дома. Последнее время я не особенно желала общаться с Пэмми. К мужчинам она относится, будто Наполеон к армии противника. Запасается артиллерией, выбирает позицию и нападает. На прошедшей неделе от заявления «Ума не приложу, почему ты сама не даешь ему о себе знать» мы дошли до безумного «Я на твоем месте выведала бы его адрес, явилась бы и позвонила в дверь — проверить, дома ли он». — Ну уж нет, с меня довольно, — сказала я трезвонившей трубке. Но на экране высвечивался совсем не знакомый набор цифр. Растерявшись, я разжала пальцы, и, чтобы трубка не упала в сандвичи с креветками, пришлось немного ею пожонглировать. Номер был вообще не лондонский, значит, звонила не Пэмми, и не американский, стало быть, поговорить со мной желали не родители, не сестра, не брат, не друзья по учебе в колледже и, конечно, не бабушка. Упавшее до нуля настроение мгновенно подскочило, и кровь хлынула по жилам до кончиков пальцев и корней волос. Суссекс! Код Суссекса я не знала, но видела, что номер английский, однако определенно не лондонский. Нажав на кнопку приема с такой силой, что чуть не сломался ноготь, я выдохнула: — Алло? — Алло? Элоиза? — раздался мужской голос — увы, не тот, что звучал в моих мечтах. И этот был приятный — густой, в меру низкий, но я сразу поняла: не Колин. Звонил американец, даже при столь неважном качестве связи — мой телефон недолюбливал торговый центр «Уэйверли» — был слышен характерный акцент. — Алло? — повторил голос По мне холодком из морозильника разлилось разочарование. — Э-э… привет. Да, это Элоиза, — с опозданием ответила я, сжимая в кулак чувства, а с ним и телефон. Если звонил американец откуда-то из Британии, значит, кто-то из знакомых. Он меня определенно знал, раз связался со мной по этому номеру и обращался ко мне по имени. Не тот ли это герцог, аспирант из Института исторических исследований? — Как дела? — спросила я, маскируя свое замешательство. — Хорошо. — Голос звучал несколько смущенно и вместе с тем весело. — А твои? — Гм… все в порядке. Еду домой из библиотеки, — бодро и не вполне уместно сказала я, выигрывая время. Впрочем, в этом не было смысла. Как я ни напрягала память, сообразить, с кем разговариваю, никак не могла. Потому решила сдаться. — А кто это? — Джей. — Джей! — воскликнула я, силясь припомнить хоть одного из знакомых мне Джеев. С одним мы вместе учились, но с тех пор минула вечность, и потом, как мне сказали, теперь, сделавшись ярым критиком постмодернистской литературы, он предпочитал быть Джеймсом. — Привет! Черт! Я ведь уже поздоровалась с ним. С языка чуть снова не слетело «Как жизнь?» или расхожее «Чем занимаешься?», когда Джей, чей голос из-за моего замешательства стал почти сердитым, спросил: — Ты понятия не имеешь, кто я, угадал? — Угадал, — призналась я, отшатываясь в сторону, чтобы дать дорогу величественной даме с корзиной, доверху наполненной кошачьим кормом. Последовало молчание, прерванное шумом — Джей или вздохнул, или перевел дыхание, либо то была просто помеха. — Прости, я не объяснил, — наконец сказал голос. — Этот номер дала мне твоя бабушка. — О! — Я застыла па месте. — А-а, да, ну конечно. Она говорила, но я… забыла. Увлеченная побегами из отчего дома, восстанием в Ирландии и бесследно исчезавшими мужчинами-англичанами (я имела в виду Колина, хотя о Джеффри Пинчингдейл-Снайпе можно было сказать то же самое), я выкинула из головы бабушкины махинации. К тому же не думала, что Джей все-таки объявится. — Не ожидала, что я позвоню? — спросил Джей. — Не слишком-то прилично читать вслух чужие мысли, особенно если в глаза не видел того, с кем беседуешь, — произнесла я, прислоняясь спиной к стойке с печеньем в жестяных банках. — Я не читаю твоих мыслей, — пояснил голос из Бирмингема. — Говорю то, что подсказывает здравый смысл. Скорее всего я не позвонил бы… «Подумаешь. Я бы не обиделась. Ведь так?» — задалась вопросом я, поспешно перенося вес тела на собственные ноги, когда стойка с печеньем угрожающе пошатнулась. Сама я в жизни не стала бы связываться с тем, кого подыскала для меня бабушка, однако речь шла не обо мне. — …но, как выяснилось, у нас есть общие знакомые. — Кто? — сдалась я под напором любопытства. — Алекс Кафлин. — Ты знаешь Алекс? — Я снова прижалась к печенью, пропуская мамашу с ребенком за ручку. Сразу объясню: Алекс — моя близкая подруга. Мы вместе учились в школе — с первого до последнего класса, потом с большой неохотой расстались, решив поступать в разные колледжи, и с тех пор писали друг другу огромные электронные письма. Впрочем, в последние месяцы общались реже — из-за разницы во времени и убийственного графика Алекс. Она второй год работала помощником в департаменте судебной защиты, в одной из крупнейших в Нью-Йорке юридических фирм. Однако дружба наша, слишком давняя и проверенная, не прекращалась. С Пэмми, конечно, мы куда чаще виделись, но Алекс оставалась родной душой. Из трубки послышалось приглушенное постукивание. Джен помолчал и ответил таким тоном, будто переключился на посторонние мысли. — В колледже я жил в одной комнате с теперешним парнем Алекс. — Ого! — удивилась я. — Как тесен мир! — Послушай, — сказал вдруг Джей. — В следующий вторник я буду по делам в Лондоне. Может, поужинаем вместе? — Вторник… — Я задумалась. — Гм… Если бы я согласилась, бабушка возликовала бы. И принялась бы раздавать мой номер направо и налево. Не исключено, и неудачникам с лысиной. Кстати, таким мог оказаться и Джей — я понятия не имела, что он собой представляет. Знала лишь, что его мать зовут Маффин. Или Мафия. В общем, как- то так. А Син у Алекс был парнем что надо, только свидание с человеком, который жил вместе с ним в комнате, отдавало подобием кровосмешения… Кроме того, мог позвонить Колин. Я заглянула в корзину — на одинокую упаковку куриных палочек, несколько баночек йогурта и пакет молока. Сейчас вернусь в свою унылую квартиру, усядусь с книжкой за стол, покрытый цветастой клеенчатой скатертью с дырами, прожженными прежним жильцом. После ужина поставлю в раковину единственную тарелку и сварю какао — для себя одной. А уж если нестерпимо захочется праздника, то побалую себя пастилой. — Да, было бы здорово, — твердо ответила я. — Вот и хорошо. Послушай, сейчас мне надо бежать. Я позвоню во вторник, и договоримся конкретнее. — Буду ждать звонка! — пропела я и вздрогнула от того, сколь вдохновенно прозвучал мой голос. Прямо как у отчаявшейся старой девы, что рада бежать на свидание с первым встречным. Исправить ошибку, добавив «Друзья Сина — мои друзья» или «Будет приятно пообщаться с земляком», либо, еще лучше, «Жаль, что мой парень уехал на целую неделю», не выдалось случая — Джей прервал связь. Он всего лишь предложил поужинать вместе, напомнила себе я, направляясь к кассам. Обычный ужин с товарищем приятеля. Суетиться нет причины. Гораздо интереснее провести вечер за дружеской болтовней, чем снова сидеть одной дома и в который раз смотреть «Фрейзер». Нет, против «Фрейзера» как такового я ничего не имела, но если живешь за границей, а из развлечений можешь позволить себе лишь американский сериал, берет страшная тоска. Колин же звонить не собирался. Никогда. Следовало позвонить Алекс. Она ведь, вспомнила я со стыдом, оставила мне вчера сообщение «Привет! Есть новости. Жду звонка!». А я, поглощенная своими мыслями, совсем про нее забыла. Готова поспорить хоть на все эти йогурты, новости связаны с Сином. Он, как пить дать, рассказал Алекс, что его бывшего однокашника пытаются свести с ее лучшей подругой. Я попыталась представить, в каких выражениях разговаривали ребята. Джей: — Одна чокнутая старая перечница пытается сосватать мне свою неудачливую внучку. Син: — Мать твою! Подай-ка мне чипсы. Син учился в Стэнфорде и, как многие жители Новой Англии, кто жил на Западном побережье, нахватался выраженьиц типа «мать твою» и сыпал ими тут и там, тогда как истинные калифорнийцы вовсе не слыли отъявленными сквернословами. Я призадумалась и мысленно убрала просьбу Сина подать чипсы. Он был в Нью-Йорке, а Джей в Англии, и потому хрустеть вместе чипсами, смотреть футбол по телевизору и пить, проливая на пол, пиво друзья не могли. Наверное, мое имя просто упомянули в разговоре, а чипсы поедались в квартире Сина. Алекс услышала, о ком речь, подскочила к телефону и восторженно прокричала что-нибудь типа: «Она же моя самая лучшая подруга! Непременно позвони ей!» Джей: — А ее бабуся… Алекс: — При чем тут бабуся? Поверь, Элоиза потрясающая! Ну и совпадение! Не исключалась, конечно, и вероятность того, что Алекс не стала меня рекламировать. В таком случае разговор произошел примерно такой же, но без фразы «непременно позвони ей» и в уклончиво-осторожном тоне. Или осторожно-уклончивом? Вторник с Джеем. Звучит, как название пьесы Нила Саймона. По крайней мере разговор с Алекс и проблема, что надеть, отвлекут меня от мыслей о Колине. Прогнав остатки сомнений, я бросила в пакет еще одну баночку йогурта. Поужинаю с Джеем, окунусь с головой в круговерть событий из жизни Розовой Гвоздики — без помощи Селвиков — и мало-помалу вернусь к нормальной жизни, не омраченной думами о Колине. Если ссылок на Олсдейл не найдется, введу в строку поиска прозвища Джейн и мисс Гвен или пойду иным путем — изучу материалы о восстании Эммета, их немало. Особое внимание буду уделять именам и фактам, выбивающимся из общеизвестных описаний, зацепки найдутся и, если повезет, рано или поздно выведут на Розовую Гвоздику, а затем и на Черного Тюльпана. Решительно взяв пакет с покупками, я пошла от стойки к выходу, ободренная только что принятыми решениями. В голове мелькнула последняя незваная мысль. Вот будет смех, если Колин заревнует. |
||
|