Глава пятая ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ ИЗ ПРОШЛОГО

Прошло почти два дня, прежде чем Юлиан наконец явился к адвокату, чтобы спросить про письмо отца. Время на двух ярмарках протекало с разной скоростью. Когда Юлиан и Франк попали в прошлое, они провели там от силы один час; здесь же, в настоящем, за время их отсутствия прошли почти сутки. Они появились на ярмарочной площади — точнее, над ней — лишь на сле­дующий день после последнего представления отца.

И это еще не все. Падение с высоты трех метров, видимо, доконало Юлиана. Он потерял сознание и открыл глаза лишь через несколько часов на больничной койке, забинтованный, как мумия, в правой вене торчала игла капельницы, вокруг жужжали и мигали приборы. К его телу были приклеены пластырями разноцветные провода.

Юлиан рывком сел в кровати, первым делом выдернул из вены иглу, поотрывал все провода, подошел к шкафу и стал искать свою одежду.

Но ее там не было, и неудивительно — после всех испытаний, выпавших на ее долю.

Тут открылась дверь, и в палату вошла дежурная медсестра.

— Ты с ума сошел! Ты не можешь... — От возмущения она не находила слов.

— Где мои вещи? Мне надо идти!

— В мусорном баке, где же им еще быть! Ну-ка, сейчас же, немедленно в кровать, пока врач не видел, что ты натворил!

Она цепко схватила Юлиана за плечи и так решительно отбуксировала его в кровать, что он от растерянности даже не сопротивлялся. Но когда она собралась снова воткнуть ему в вену иглу, он выдернул руку.

— Ну нет! Ничего вы в меня больше не воткнете. И ничего не впрыснете без моего согласия.

— Я сделаю все, что положено, — упорствовала медсе­стра.

— Вы не дорожите своим местом? — спокойно спросил Юлиан. — Если на вас поступит жалоба за рукоприклад­ство...

— Но это же... — Сестра побледнела и выбежала из палаты.

Юлиан сам удивлялся, как он посмел так грубо раз­говаривать, и решил при первой же возможности изви­ниться перед ней. Но это не значило, что он собирался ей подчиниться. Он должен сейчас же уйти отсюда! Но как?

Через несколько минут медсестра вернулась в палату в сопровождении врача, перед которым Юлиану бес­смысленно было демонстрировать свою надменность.

В этот вечер Юлиан много узнал об отношениях между врачами и пациентами, и прежде всего он узнал главное: что четырнадцатилетние мальчики — как, впро­чем, и четырнадцатилетние девочки — не обладают ни­какими, а точнее сказать, абсолютно никакими правами. Он был несказанно рад, когда на следующий день к нему явились с визитом двое полицейских. Они ни в коей мере не стали ему симпатичнее, но их приход означал хоть какое-то движение дела. С их помощью он мог хотя бы узнать, почему его здесь держат.

Он не пытался врать, но это была одна из тех ситуаций, когда было бы лучше соврать. Разговор длился полчаса, и уже с середины беседы Юлиан начал подозревать, что ему не верят...

— Вернемся к ране на твоей правой ступне, — сказал полицейский. — Доктор Бертрам уверяет, что она нанесена колющим оружием. Ведь в наши дни такие вещи легко узнать.

— Это был гвоздь, — уточнил Юлиан.

— Ты на него наступил?

— Нет. Я же сказал, гномы хотели меня прибить гвоздями.

— Гномы?

— Которые были на карусели, — терпеливо объяснил Юлиан. — Несколько гномов держали меня, а двое соби­рались прибить.

— Ага, — сказал полицейский. — Тогда, значит, и резаная рана на лодыжке тоже оттуда?

— Да, только от пилы. Такая большая двуручная пила, знаете? Одному я так заехал, что у него отлетела башка, но остальные очень упорствовали. Ну, вы знаете, какие эти гномы.

— Конечно, — подтвердил полицейский. — Но ты уве­рен, что это были семь гномов, а не Белоснежка?

— Совершенно уверен. Белоснежка в это время пы­талась перегрызть горло Франку.

— О да, конечно, — согласился с ним полицейский. — И как я мог забыть? Но почему же твой друг не мог защититься?

— Вы не видели, какие у Белоснежки зубы, — сказал Юлиан не моргнув глазом. — К тому же с ней был еще силач.

— Силач? — Глаза у полицейского расширились.

— Он держал Франка, когда на него напала Белоснежка. Хорошо, что у нее не было ног, поэтому она оказалась не очень расторопной. Но видели бы вы ее зубы. Во-от такие!

Младший полицейский кашлянул, а старший заорал:

— Ну, ты, разбойник! Хватит валять дурака! Думай, наконец, с кем разговариваешь!

Он даже привстал со стула, лицо налилось кровью. Казалось, еще мгновение — и он лопнет. Но в палату заглянул врач:

— Господа! Я вас прошу! Мы же не на футбольном поле!

— Зато, похоже, в сумасшедшем доме! — негодовал полицейский, правда, уже не так громко. — Этот разбойник пытается водить нас за нос! Вы хоть знаете, что он тут рассказывает?

— Да, знаю. Про троллей, гномов и Белоснежку с длинными зубами.

Все трое растерянно посмотрели на врача. Доктор улыбнулся и снова посерьезнел:

— В первую ночь ты был в бреду.

— И вы поверили в этот бред? — ахнул полицейский.

— Нет, — сказал доктор. — Но поверил он. Такое бывает довольно часто. После тяжелого шока реальность и гал­люцинации путаются. Это и у взрослых бывает. Потре­буется время, чтобы все вошло в норму.

— Но у нас нет времени, — недовольно заявил поли­цейский.

— Надо, чтоб было, — ответил врач почти радостно. — Я не собираюсь препятствовать вам в исполнении долга. Но если, вам при этом непременно нужно поднимать крик, делайте это во дворе, но не в моей клинике.

Врач принялся мерить палату шагами. Когда он про­ходил мимо зеркала, по стеклу прошмыгнула тень. Юлиан вздрогнул, но, к счастью, ни врач, ни полицейские этого не заметили.

— Но вы, же понимаете, — сказал старший полицей­ский, — речь идет не о простом рутинном расследовании. Родители пропавшего мальчика подали жалобу.

— На Юлиана?

— Нет. На его отца. И прокурор уже наседает на меня.

— Ну что ж, это понятно. Но при чем здесь мальчик?

— Вот это я и хотел выяснить. Он что-то знает!

— Почему вы так думаете? — спросили в один голос врач и Юлиан.

— Да вы только посмотрите на него! Этот мальчик за последние дни не раз бывал бит, спасался бегством и смертельно запуган. Кто-то пытался его убить!

— Глупости, — сказал Юлиан.

— Ах, так? — Глаза полицейского сверкнули. — А в тот вечер, когда ты вернулся в отель? У тебя же был такой вид, будто тебя через мясорубку пропустили! А цепь у тебя в кармане зачем? Я навел справки, ты считаешься тихим мальчиком.

— А может, я нашел велосипед, у которого не хватает цепи, — упрямо возразил Юлиан.

— Ха, ха, ха, — с издевкой сказал полицейский. — Хо­чешь знать, как я все это понимаю? Твой отец упрятал этого мальчика, чтобы шантажировать его родителей. Но потом получился сбой. Ну, например, не поладил с со­общниками.

— С какими сообщниками? — не понял Юлиан.

— Об этом я бы хотел спросить тебя, — рявкнул по­лицейский. — С сообщниками, от которых он теперь сбе­жал. И которые охотились за тобой! Я ведь и о твоем отце навел справки. Он очень состоятельный человек.

— А что, это преступление? — дерзко спросил Юлиан.

Врач улыбнулся, но жестом призвал его к сдержан­ности.

— Мальчик, у твоего отца столько денег, что он мог бы купить весь город, если бы захотел! —ответил по­лицейский. — Он не просто богат. Такие деньги не зара­ботаешь парой-тройкой площадных фокусов!

Юлиан знал, что его отец богат, но настолько...

— Я не сомневаюсь, что он замешан в каких-то темных делах, — продолжал полицейский. — И я выясню, в каких именно.

— Ну еще бы, — язвительно сказал Юлиан. — У кого есть деньги, у того непременно рыльце в пуху, не так ли?

— Если вокруг него исчезают люди, то да! — парировал полицейский. — Где ты пропадал эти сутки, ты и твой друг?

— Мы были на ярмарочной площади.

— Мы обыскали ее сантиметр за сантиметром!

— Мы были там, но в то же время и не там, — уклончиво ответил Юлиан. — Понимаете, мы были... в прошлом. Это было своего рода... путешествие во времени. Мы оказались в тысяча девятьсот восьмом году.

Цвет лица полицейского сменился с красного на белый как мел. Он начал хватать ртом воздух, как рыба, вы­брошенная на берег. Тогда как врач изо всех сил старался сдержать смех.

Юлиан поискал взглядом зеркало позади доктора. Тень все еще маячила в нем, но Юлиан сомневался, то ли это, чего он боялся. Ведь зеркала иногда дают второе, призрачное отражение, если встать к ним под опреде­ленным углом. Один из фокусов его отца был построен именно на этом эффекте.

— Ну, а теперь довольно! — рявкнул полицейский. — Сейчас ты мне немедленно расскажешь, что...

— Я вообще больше ничего не скажу, — перебил его Юлиан. — Мне нужно поговорить с адвокатом моего отца.

Полицейский усмехнулся:

— Либо ты насмотрелся американских фильмов, либо ты самый прожженный маленький негодяй, какого мне только приходилось видеть. — Он резко встал со стула. — Но насчет адвоката не такая уж и плохая идея. В конце концов, ты еще несовершеннолетний. Придется оформлять попечительство над тобой.

С этими словами он вышел из палаты, хлопнув дверью. То есть он хотел ею хлопнуть. Но за ним бросился его ассистент, и ему прищемило дверью руку.

На сей раз врач не протестовал против крика, эхом разнесшегося по больнице, он смеялся.

Но быстро посерьезнел, повернувшись к Юлиану:

— Не бойся, оформление опеки — дело непростое. Осо­бенно если твой отец действительно богатый человек. Ты можешь позволить себе хорошего адвоката. Но в одном пункте он, я боюсь, прав.

— Да? — недоверчиво спросил Юлиан.

— Я не хотел бы становиться на его сторону, — про­должал врач, — но, когда тебя доставили, ты был дейст­вительно в очень тяжелом состоянии. И твой друг тоже. Если тебе угрожает какая-то опасность, ты должен об этом сказать. Мы не можем тебе помочь, не зная, что произошло. Можешь не сомневаться, врачи связаны вра­чебной тайной и не имеют права ее разглашать.

Улыбка врача внушала доверие, и Юлиан был близок к тому, чтобы все рассказать. Но взгляд его снова упал на зеркало. В нем все еще маячила тень. И она шевелилась, хотя врач стоял совершенно неподвижно.

Доктор Бертрам заметил его взгляд и тоже обернулся.

— Что-то с зеркалом? — спросил он.

— Нет-нет, — поспешно ответил Юлиан. — Просто я задумался.

— Твой отец работал с зеркалами, не так ли? — Врач глубоко вздохнул. — Мне искренне жаль, что все так слу­чилось. Если ты захочешь поговорить со мной, позвони в любое время.

Он уже хотел идти, но Юлиан окликнул его:

— А господин Рефельс... Он тоже здесь?

— Да. Ему повезло меньше, чем тебе. Кто-то пытался перерезать ему горло — но ты, наверное, знаешь это лучше меня. Ему придется задержаться здесь надолго. Ты хочешь его увидеть?

— Если бы это было возможно...

— Отчего же нет? — Врач некоторое время соображал, как поступить. — Знаешь что? Я отведу тебя к нему, а пока ты будешь с ним разговаривать, позвоню адвокату твоего отца.

Юлиан надел больничный халат и вышел из палаты вслед за врачом, беспокойно скользнув взглядом по зер­калу. Ему не терпелось поговорить с Рефельсом, но главная причина его просьбы состояла не в этом. Он не хотел оставаться в палате один. Особенно наедине с этим зеркалом.

Франк находился в противоположном крыле клиники, в реанимации. Врач успокоил Юлиана, что это всего лишь мера предосторожности. Но потом мальчик увидел еще одну «меру предосторожности» в лице постового полицейского у двери в палату.

Увидев Франка, Юлиан опять испугался. На карусели он не заметил, как это маленькое чудовище расправилось с репортером. Шея его была закрыта толстым бандажом, левая рука и правая нога — в гипсе, а если бы ему заплатили по марке за каждую царапину на теле, он смог бы, пожалуй, купить в собственность газету, в которой работал.

Но, несмотря на все это, он радостно улыбнулся, узнав Юлиана, и попытался приподняться на постели. Врач жестом запретил ему это и сказал:

— Я оставлю вас одних на десять минут.

Как только дверь за ним закрылась, Юлиан подошел к зеркалу над раковиной и попытался его снять. Убе­дившись, что это у него не получится, он завесил его полотенцем.

— Что ты там делаешь, если можно спросить? — удив­ленно осведомился Франк. Было заметно, что ему очень трудно говорить. Видимо, Белоснежка изранила ему горло гораздо сильнее, чем Юлиан мог заметить в ту ночь.

— О, ничего, так. Всего лишь «мера предосторожнос­ти». — Он указал на ногу Франка: — Я и не думал, что она так тебя покалечила.

— А это не она, — Франк криво улыбнулся: — Я сам, когда мы... возвращались.

— Полиция к тебе тоже приходила?

— Еще бы! Они выжимали меня как лимон! Я сам себе показался настоящим Аль-Капоне!

— И что ты им сказал?

— Я? — Франк, посмеиваясь, поднес здоровую руку к горлу. — Ничего. Я же не мог говорить. Они и у тебя были?

— Конечно.

— И что ты им сказал?

— Правду, — ответил Юлиан и осклабился, увидев, как вздрогнул Франк. — Но они мне не поверили. Когда я заговорил про Белоснежку, комиссар чуть не упал со стула.

Франк засмеялся. За спиной Юлиана что-то зашур­шало.

— Но рано или поздно нам придется что-то говорить им, — сказал Франк. — Надо придумать какую-нибудь ис­торию.

— А почему бы нам не сойтись на правде? — предложил Юлиан. Шорох у него за спиной повторился. Юлиан оглянулся. Или ему почудилось, или действительно по­лотенце, которым он завесил зеркало, шевельнулось?

— Нам никто не поверит, — сказал Франк, — Я и сам не верю. Давай говорить, что ничего не знаем. Прыгнули в зеркало и отключились на сутки. А пришли в себя, только когда рухнули на площадь. Договорились?

— В это они тоже не поверят, — сказал Юлиан, по­глядывая на полотенце. Он мог бы поклясться, что оно сдвинулось.

— Естественно, — сказал Франк. — Но с этой историей мы хотя бы не сразу угодим в закрытое отделение пси­хушки.

Юлиан наконец оторвал взгляд от зеркала.

— Можешь ты мне наконец сказать, как твой отец сделал это? Если бы я не знал, что это невозможно, я мог бы поклясться, что это настоящее волшебство.

— Возможно, так оно и есть, — очень тихо произнес Юлиан.

Франк ничего на это не ответил, только озадаченно смотрел на него, и Юлиан добавил:

— Я не знаю, Франк. Честное слово. Но узнаю, клянусь тебе!

— Мы узнаем это вместе.

— Тебе что, не терпится погибнуть? —спросил Юлиан. — Посмотри на себя. Еще бы немного — и...

— Но ведь с тобой то же самое. И неужто ты думаешь, что сможешь так просто от меня отделаться? Да за такую историю журналист душу продаст!

— Может быть, ты уже и сделал это, — прошептал Юлиан. Он вспомнил о тех существах, которые живут в тени и все перемалывают и заглатывают. А вдруг все те истории и легенды про ад, про демонов, чертей и про вечное проклятие не такая уж и выдумка? — Сегодня я поговорю с адвокатом моего отца. Может, после этого мы узнаем немножко больше.

— Мы? Я тоже буду при этом?

— А разве у меня есть шанс от тебя отделаться?

— Вряд ли, — ухмыльнулся Франк. Полотенце, заве­шивающее зеркало, зашуршало. По спине Юлиана про­бежали мурашки.

В этот момент открылась дверь, и вошел врач.

— Время визита истекло, — весело сообщил он. — Вам нельзя перенапрягаться.

Заметив полотенце на зеркале, он озадаченно взглянул на Юлиана и шагнул к раковине. Когда он сдернул полотенце, Юлиану показалось, что тень снова прошмыг­нула по стеклу. Даже не по стеклу, а... что-то втянулось назад в зеркало.

— Идем! — сказал ему врач и хлопнул в ладоши. — Завтра снова увидитесь.

В коридоре он сообщил:

— Я позвонил адвокату. Он тебя всюду разыскивал и через час будет здесь. Когда я рассказал ему про этих полицейских, он пришел в ярость. Они не имеют права тебя трогать. Во всяком случае, — уточнил он после не­которого колебания, — больше они не посмеют так с тобой разговаривать.

Они спустились на лифте вниз — и Юлиан опять попал в свой прежний кошмар.

Клиника была не только очень большая, но принад­лежала к числу супермодерновых строений из стекла, бетона и стали. Торцевая стена коридора, в который они вышли из лифта, состояла из сплошного зеркала. Юлиан увидел в этом зеркале себя, врача, медсестру, которая шагала впереди них, а также фигуру в черном мотоци­клетном костюме и черном шлеме, идущую позади них.

Юлиан в ужасе оглянулся.

Позади никого не было.

Но когда он снова повернулся вперед и глянул в зеркало, тот, в кожаной куртке, по-прежнему шагал за ними следом.

— Что случилось? —встревожился врач.

Его слова будто разрушили чары. Кожаный начал тускнеть, как гаснущее телевизионное изображение, и спустя две секунды зеркало отражало только Юлиана, сестру и врача.

— Ничего, — сказал мальчик, взяв себя в руки. — По­казалось.

Врач внимательно посмотрел в зеркало, потом повер­нулся и так же внимательно посмотрел назад.

Он без слов проводил Юлиана до палаты и вошел за ним.

Юлиан тут же лег, а врач удивленно вскрикнул: в зеркале над раковиной зияла дыра.

Само зеркало не раскололось, но в середине виднелось круглое отверстие величиной с кулак, от которого рас­ходилась тонкая паутина трещин.

Врач с сомнением поднял руку, но в последний момент отдернул пальцы, не отважившись коснуться стекла.

— Что это такое? —пролепетал он. Какова же была его растерянность, когда он не увидел никаких осколков ни в раковине, ни на полу. — Какая-то странность. Будто что-то влетело в зеркало.

— Или вылетело, — тихо сказал Юлиан.

Ему было страшно. И как это он мог надеяться, что все позади? Может быть, все только начинается.

— Вот свинство! — ругался врач. — Кто-то разбил зер­кало, втихаря убрал осколки и ничего не сказал.

Затем он все-таки коснулся зеркала. Стекло тут же рассыпалось и со звоном обрушилось в раковину. Осколки разлетелись по всей комнате.

— Осторожно, не наступи, — сказал врач. Он некоторое время размышлял, а потом сделал повелительный жест: — А еще лучше: идем со мной. Подождешь адвоката у меня в кабинете. А я пока распоряжусь повесить новое зеркало.

Не надо! — воскликнул Юлиан. — Я вполне обойдусь без него.

И снова врач глубоко задумался, но ничего не сказал, а только согласно кивнул.

В коридоре Юлиан судорожно избегал смотреть в большое торцевое зеркало. Он постоянно чувствовал на себе внимательный взгляд врача, и ему становилось все неуютнее. Наверняка доктор считает его сумасшедшим! Юлиан и сам уже сомневался, не пора ли ему в психушку.

Но ведь есть еще Франк, он тоже все это видел своими глазами. Или они оба рехнулись, или...

Врач указал ему на мягкое кресло в углу кабинета. Беспрерывно звонил телефон, заглядывала то секретарша за подписью, то кто-нибудь из других врачей с вопросом или историей болезни. Но вся эта суета имела свои положительные стороны: Юлиан ни на секунду не оставался один, и время до прихода адвоката пролетело незаметно.

Но на этом все хорошее и закончилось.

Адвокат явился не один, а в сопровождении поли­цейских, которых Юлиан надеялся увидеть не так скоро.

— А, это опять вы! — неприветливо встретил их Юлиан и сразу обратился к адвокату: — Их присутствие здесь обязательно?

— Нет, — ответил адвокат и смерил полицейских хо­лодным взглядом. — Эти господа уже поджидали меня возле клиники. Если ты настаиваешь, я отошлю их за дверь. Но я думаю, будет даже лучше, если они останутся здесь и мы объяснимся на месте. Это не займет много времени.

Он выждал время, необходимое для ответа, принял молчание Юлиана как знак согласия и только после этого раскрыл свой «дипломат». Он по очереди извлек оттуда блокнот, золотую авторучку, несколько тоненьких папок с документами и светло-коричневый конверт, скреп­ленный красной печатью. Затем обстоятельно закрыл свой чемоданчик, открутил с ручки колпачок и надел очки в тонкой золотой оправе — все это неспешными, почти провоцирующе медленными движениями. Поли­цейские становились все нервознее, и Юлиану показалось, что адвокат своей чрезмерной обстоятельностью именно этого и добивался.

— Господа, — начал он наконец, — позвольте мне сразу приступить к делу. Доктор Бертрам поставил меня в известность, что вы подняли вопрос о возможном опе­кунстве. Несколько преждевременно, я считаю. Поскольку отец моего клиента исчез всего сутки назад.

— Обстоятельства, — ответил полицейский, — позволя­ют заключить...

— ...что вы испробовали все методы, чтобы подвергнуть моего клиента давлению, — холодно перебил адвокат. — Я сдержусь от комментариев и скажу лишь следующее: отец Юлиана давно предусмотрел возможность такого случая и оставил все надлежащие указания. Если он не появится в течение года, вопрос возможного опекунства уже решен. До указанного срока все заботы о своем сыне он возложил на меня. Соответствующие полномочия под­тверждены вот этими документами.

Он протянул полицейскому плотно исписанный лист бумаги, дал ему время изучить текст и затем снова упрятал его в свой «дипломат».

— Видимо, у вашего клиента рыльце изрядно в пуху, если он так тщательно все предусмотрел, — злобно заметил полицейский.

— Ничуть. Он всего лишь отец, пекущийся о благо­получии своего сына. У него опасная профессия. Ему приходится много ездить: поездами, теплоходами, само­летами и автомобилями. Вы сами знаете, сколько случается катастроф.

— Да, да, — прорычал полицейский. — И довольно об этом!

— Отнюдь! — возразил адвокат. — Я весьма сожалею, что с опозданием был поставлен в известность о. вашем неслыханном поведении. Вы разговаривали с Юлианом как с преступником! Неужто я должен напоминать вам, что он находится под защитой закона о молодежи?

— Его отец...

— Вопрос о том, что сделал или не сделал его отец, здесь не подлежит обсуждению, — сказал адвокат.

— Но ему что-то известно! — твердил свое полицей­ский. — Он утаивает от нас очень ценную информацию!

— Даже если и так! Сын не обязан давать показания против своего отца. Кроме того, Юлиан ничего и не утаивает, ведь так?

Юлиан кивнул.

— Тогда где же ты был прошедшие сутки?

— Я не помню, — уклончиво ответил Юлиан.

— Какой удобный ответ. Ты...

— Довольно! — резко оборвал адвокат. — Прежде чем вы созреете для допроса господина Рефельса, прошу принять к сведению, что я представляю также и его интересы.

— Ого, да ваш клиент действительно все предусмот­рел! — с иронией сказал полицейский.

— Хотелось бы надеяться, — ответил адвокат. — Если у вас возникнут еще какие-то вопросы — вот мой номер телефона.

Полицейский больше не произнес ни слова, только хлопнул за собой дверью. Его ассистент —на сей раз предусмотрительно засунув руки в карманы — последовал за ним на безопасном расстоянии.

— Спасибо, — пролепетал Юлиан. — Это правда насчет Рефельса?

— Твой отец дал мне однозначные указания, — под­твердил адвокат. — Я должен позаботиться о том, чтобы ни одного из вас не беспокоили, когда дело касается... этих обстоятельств.

Юлиан ничего не мог понять. Уже само по себе то, что отец оставил распоряжения на случай своего вне­запного исчезновения, было достаточно странно. Но Франк? Откуда отец мог знать обо всех этих неприят­ностях еще до того, как они произошли?

Врач вздохнул и вышел из кабинета, чтобы оставить их одних.

— Прежде чем мы перейдем к деталям, — продолжал адвокат, — я должен передать тебе письмо от отца...

Сердце Юлиана учащенно забилось. Он дрожащими пальцами принял старый, пожелтевший конверт с красной печатью, на котором рукой отца было написано имя Юлиана. Чернила выцвели, надпись пришлось по меньшей мере дважды обводить.

— ...И на словах сообщить тебе следующее: твой отец жив. Тебе не надо за него волноваться.

— Он жив? — Юлиан встрепенулся. — Где же он? Что с ним?

— Этого я не знаю, — ответил адвокат и умоляюще поднял руки. — У меня есть точные указания, что касается тебя и твоего друга, во всем же остальном мне известно так же мало, как и тебе.

Он сделал короткую сочувственную паузу и сменил тему:

— Доктор Бертрам считает, что тебе нужно побыть здесь еще два дня. Чисто для профилактики.

— А... потом? — помедлив, спросил Юлиан.

— Это зависит от тебя. Номер в отеле зарезервирован и оплачен до конца каникул. Ты можешь остаться здесь. Но если говорить честно, было бы лучше всего, если...

— ...я вернусь в интернат?

— Туда или в другое место. У тебя есть две-три недели отпуска. Можешь поехать куда хочешь.

Они поговорили о разных вещах, которые предстояла сделать, и лишь к концу разговора Юлиан постепенно осознал, что, собственно говоря, означают все эти сложные и подробные распоряжения и советы, оставленные его отцом.

Они означают, что он никогда больше не вернется.

Когда Юлиан это понял, его охватила глубокая, бес­конечная тоска. Все уверения адвоката, что отец жив, что он находится в надежном месте, не утешали его. Он понял, что никогда больше его не увидит, а если так, то какая разница, умер он или просто исчез на все времена? Конечно, ему легче было знать, что отец не пострадал от встречи с созданиями тьмы, но вместе с тем он чувствовал себя обманутым и брошенным в беде.

Он встал и сунул конверт в карман халата. Конечно, он прочтет это письмо, но не здесь, а в своей палате, где ему никто не помешает.

Когда он вернулся в палату, уже смеркалось. Осколки были убраны, но новое зеркало, к великому облегчению Юлиана, не повесили, а медсестра во время его отсутствия принесла ему ужин. Он стоял еще теплый, но у Юлиана не было аппетита, хотя он давно ничего не ел.

Мальчик вынул из кармана письмо. Но еще до того, как распечатать его, он заметил, как в палате внезапно потемнело. Юлиан встал, включил свет и потом присел на стул около своей кровати. Снова взял письмо, но и на сей раз не вскрыл, потому что взгляд его скользнул по окну.

Яркий неоновый свет над его кроватью превратил оконное стекло в зеркало.

Он увидел в нем отражение своей кровати, двери, скромной больничной обстановки и себя самого, а по­зади — позади? — нет, внутри собственного своего отра­жения он увидел еще один, призрачный силуэт!

Он медленно поднялся и направился туда. Его отра­жение и отражение его призрачного спутника послушно повторили все эти движения.

Стекло было таким холодным, что он ощутил этот холод еще прежде, чем прикоснулся к нему. Кончики пальцев зеркального двойника соединились с его собст­венными, и озноб в пальцах заставил Юлиана вздрогнуть. Призрачный его двойник тоже выпрямил пальцы, но они не совпали с кончиками их зеркального отражения, они...

И тут он наконец понял и от облегчения чуть не рассмеялся.

В окне были двойные стекла, значит, было и два зеркальных отражения, которые накладывались одно на другое, но не совпадали полностью.

Но тревога не оставляла его. Какой бы смешной ни показалась ему эта ошибка, стало окончательно ясно, в каком он жалком состоянии. Если эта умопомрачительная история не прояснится, он неминуемо лишится рассудка. В третий раз он взял в руки письмо и наконец распечатал его.

Сургуч раскрошился в его пальцах в пыль. Видимо, очень старый сургуч. Лист бумаги был исписан мелким почерком, Юлиан без труда узнал руку отца, но буквы так выцвели, что с трудом поддавались чтению.

Мой дорогой сын! — прочитал Юлиан. Какое странное, непривычное обращение, если учесть, что отношения у них с отцом были сердечные, почти приятельские. Со смутным беспокойством Юлиан продолжил чтение.

Поскольку ты держишь в руках это письмо, значит, мне удалось ускользнуть от существ из промежуточного мира. Таким образом, ты можешь быть спокоен за меня. Я, со своей стороны, тоже убежден, что ты и твой молодой друг целы и невредимы.

Как ты уже знаешь, я отдал моему адвокату распо­ряжение печься о твоем благополучии. Он оградит тебя от всех официальных органов, а также поддержит тебя во всех остальных вопросах. Как ты уже мог убедиться, твое будущее — по крайней мере материальное — обес­печено. Мое единственное пожелание — не приказ — со­стоит в том, чтобы ты закончил свою школу и затем получил хорошее образование в соответствии с твоими наклонностями и талантами.

Юлиан в растерянности прервал чтение. Что за стран­ный язык? Почерк, без всякого сомнения, отцовский. Но откуда эти напыщенные обороты? Очень, очень все это странно.

Могу себе представить, сколько вопросов теснится у тебя в голове. Когда мы виделись последний раз, я обещал тебе на все эти вопросы ответить. К сожалению, я не могу исполнить свое обещание, поскольку на это не ос­тается времени; к тому же я, по зрелом размышлении, пришел к выводу, что для тебя же будет спокойнее не знать, что на самом деле произошло в этот вечер.

Опасность, увы, еще не миновала. Мое вмешательство на той карусели привело к тому, что я привлек к себе внимание неких сил, которые ревниво охраняют область своих владений и не терпят никакого вторжения. Мы с Мартином спокойны за себя и надеемся избежать их преследования, ведь мы с ним не так уж и беззащитны, в чем ты сам уже убедился.

Что касается тебя и твоего друга, то я молюсь за вас с упованием, что там, куда я вас вернул, вы пребываете в безопасности. И все-таки будь начеку. Старайся дер­жаться подальше от зеркал и никогда больше не ходи на то ужасное место, где была ярмарка.

Может быть, я найду возможность еще раз дать тебе знать о себе. Не пытайся меня найти. Все равно не получится.

Думаю о тебе с любовью.

Твой отец.

Чувства Юлиана метались между растерянностью и растущим страхом. Он отложил письмо, но тут же снова взял его и прочитал сначала. Он искал какую-то другую весть, тайное послание между строк, предназначенное только для его глаз. Но ничего такого не находил. Однако он заметил, что к концу письма почерк отца становился все торопливее и небрежнее, видимо, отец чрезвычайно спешил.

Что же все это могло означать? Старайся держаться подальше от зеркал...

Взгляд Юлиана почти невольно упал на то место над раковиной, где раньше висело зеркало. Возможно, тень, которую он тогда заметил, была вовсе не знаком нервного срыва...

Он сунул письмо в карман, с сомнением бросил по­следний взгляд на окно — ведь отец писал про зеркала, а не про оконные стекла — и вышел из палаты.

Юлиан был немного удивлен, что никто не остановил его при входе в реанимационное отделение. Еще больше он удивился, не увидев охраны перед дверью. Но самой большой неожиданностью оказалась пустая палата.

— Ищешь друга?

Юлиан испуганно обернулся и увидел доктора Бер­трама.

— А его перевели из реанимации. Этажом выше, палата тридцать шесть.

— Можно мне к нему сходить?

— Почему же нет? — ответил врач. — Только окажи мне услугу, оставь зеркало целым. А то они дорогие.

Юлиан выжал из себя улыбку и заспешил к лифту. Когда двери лифта открылись, Юлиан увидел, что вся задняя стенка кабины зеркальная от пола до потолка.

И он решил подняться по лестнице.

Погода за окнами изменилась, начался дождь. Где-то очень далеко посверкивала в черных тучах молния, и слышались раскаты грома. Погода, видно, тоже была не в своем уме. Если верить календарю, в разгаре лета город должен был изнемогать в лучах раскаленного ав­густовского солнца.

Он быстро разыскал палату Франка. Репортер улыб­нулся во весь рот, хотя был все еще бледен. Но он был не один, на кровати у окна лежал еще один пациент и смотрел телевизор.

Юлиан ответил на улыбку Франка, но направился не к его кровати, а к раковине, без слов снял зеркало и прислонил его лицом к стене. Франк и его сосед по палате с удивлением наблюдали за его действиями.

— У меня зеркальная аллергия, — смущенно сказал Юлиан. — Сразу появляется сыпь.

Юлиан пододвинул стул к кровати Франка и достал из кармана письмо:

— Читай.

Пока Франк с нарастающим замешательством читал, Юлиан смотрел в окно. Дождь усиливался и барабанил по оконному стеклу. На горизонте посверкивали молнии.

— Боюсь, я не совсем понимаю... — с запинкой сказал Франк.

— Тише! —шепнул Юлиан, кивнув в сторону соседа. Он охотно уединялся бы с Франком, чтобы поговорить без помех, но Франк еще не мог передвигаться самосто­ятельно, хотя чувствовал себя уже намного лучше. — Я сам ничего не понимаю.

— А адвокат?

— Похоже, и он ничего не знает. И я ему вполне верю.

— Это старинная вещь, — сказал Франк, указывая на письмо. — Она послана из прошлого.

И что из этого следует?

— В настоящий момент пока немного, — признал Франк. — Может быть, дело прояснилось бы, если бы ты рассказал мне все остальное.

Юлиан снова глянул в сторону кровати у окна.

— Не здесь, — сказал он.

Рефельс понял.

— О'кей. Я думаю, тебя выпустят через день-другой. Что ты собираешься делать?

— Понятия не имею, — сознался Юлиан. — Сначала, на­верное, отправлюсь в отель. Потом будет видно.

— Я и не подумаю отпускать этих двух молодчиков просто так, за здорово живешь, — решительно сказал Франк.

— О ком это ты? Уж не об отце ли? — вспылил Юлиан.

— Именно так. Я понимаю, что тебе это неприятно. Он твой отец, а этот Гордон — друг. Но у обоих нечистые руки, я это чувствую. И я обязательно разузнаю, в чем дело.

— И я еще должен помогать тебе в этом?

— Но однажды мы уже помогли друг другу, — неохотно ответил Рефельс— Я не желаю тебе плохого, Юлиан. И твоему отцу тоже. Но я должен знать всю правду.

— Превосходно, — прорычал мужчина у окна. — И узна­вайте правду, но только потише, а лучше в другом месте. Я хотел бы посмотреть телевизор.

Юлиан почувствовал облегчение. В глубине души он ощущал правоту Франка. Если его отец и Гордон дей­ствительно непричастны к исчезновению мальчика, то почему же они сбежали, да еще таким драматическим способом?

На горизонте вспыхнула яркая молния, и через не­сколько секунд до них долетели раскаты грома.

— Ну наконец-то дождик! — пошутил Франк. — А то от хорошей погоды скука одолевает.

Сосед сердито глянул на него, в этот момент вспыхнула еще одна зарница, гром последовал за ней гораздо раньше и громче. И... Нет, это только почудилось!

— Что с тобой? — спросил Франк. — Ты побледнел.

— Ничего, — поспешно ответил Юлиан. — Я боюсь грозы.

— На меня эта погода тоже действует. Приходится...

И вот следующая вспышка. На мгновение ослепи­тельный белый свет превратил большое оконное стекло в зеркало, и за этот краткий миг Юлиан разглядел в нем себя и Франка, но там не было больничной палаты. Он увидел обоих на детской карусели, которая крутилась посреди черной пустоты, а к ней отовсюду сползались какие-то черные твари без очертаний, они все пожирали, с хлюпаньем втягивая в себя.

Потом вспышка погасла, а Франк довел до конца начатую фразу:

— ...бороться с депрессией.

Но он произнес последние слова странно изменив­шимся голосом, а лицо осталось без единой кровинки.

Он тоже видел это! — подумал Юлиан. Значит, это не галлюцинация, а правда, и это, наверное, еще хуже, чем лишиться рассудка.

— Может быть... твой отец был слишком оптимистичен, — неуверенно сказал Франк, и взгляд его блуждал между Юлианом и окном. Нетрудно было догадаться, что он хотел сказать. Возможно, отец и Гордон были не единственными, кто привлек к себе внимание «неких сил»...

Когда над городом сверкнула очередная вспышка, это была уже не зарница, а мощная, разветвленная молния, расколовшая небо на куски. В окне снова мелькнула карусель, теперь уже гораздо отчетливее.

Сосед, судя по всему, не видел, что разыгрывалось у него перед глазами. Эти видения предназначались только для них двоих.

Когда вспыхнула следующая молния, карусель была уже совсем близко. Внезапно палата наполнилась леде­нящим холодом. Франк покрылся гусиной кожей, а от его дыхания исходил пар. Он откинул одеяло и, превоз­могая боль, спустил ноги на пол. Послышался глухой стук загипсованной ступни.

Юлиан помог ему встать. Несмотря на холод, на лбу Франка выступил пот. Стиснув зубы и цепляясь за все, что подворачивалось под руку, он с трудом побрел к двери.

— Вы оба психи! — сказал сосед, не отрывая взгляда от телевизора. Юлиан надеялся, что этому человеку не грозит никакая опасность, ведь он не был замешан в этой истории.

Когда они открыли дверь, палата озарилась новой вспышкой. Юлиан вскрикнул и закрыл лицо руками, от его резкого движения Франк потерял равновесие и упал в коридор.

В этот момент лопнуло оконное стекло.

Ледяной порыв ветра ворвался в палату, однако ос­колки разбитого стекла вылетели наружу, как будто вихрь вырвался изнутри.

Юлиан отчаянно пытался закрыть дверь, но ему что-то мешало. Мужчина у окна ругался, негодующе жестику­лируя. Что-то... ворвалось в палату. Ринулось к Юлиану. Коснулось его.

Юлиан отшатнулся, отбиваясь от бестелесного врага, и его охватил ужас, как в ту ночь на карусели. Казалось, что-то проникает в него, заполняя его до отказа, и в то же время высасывает его, выворачивая наизнанку.

Он споткнулся о загипсованную ногу Франка, но успел в падении заметить над собой что-то белое. Видимо, медсестра прибежала на звон разбитого стекла. Юлиан хотел крикнуть ей что-то предостерегающее, но у него перехватило горло.

И случилось чудо. Тени не проглотили медсестру, а, казалось, наоборот, отступили перед ней. Юлиану почудилось, будто по ту сторону действительности вздыбилось что-то огромное, грозное, нацелившись на медсестру не­видимыми когтями — и затем отступило и исчезло. И только тут Юлиан увидел, что это не медсестра, а девочка из стеклянного лабиринта. Девочка, которая однажды уже спасла ему жизнь.

Юлиан тотчас забыл обо всем, и даже об опасности, в которой он и Франк —а может быть, и она! —все еще находились. Как загипнотизированный, он смотрел в ее ангельское лицо, думая только о том, как бы к ней прикоснуться и провести кончиками пальцев по ее черным шелковистым волосам...

Юлиан! Вставай же!

Девочка повторила это трижды, прежде чем он смог понять смысл слов. Только теперь он заметил испуг на ее лице.

— Бегите! Они явятся сюда снова, а у меня не хватит сил каждый раз отгонять их!

— Кого? О ком ты говоришь? И кто ты сама?

— Меня зовут Алиса, — горячо и быстро ответила де­вочка. — Ты меня не знаешь, зато я знаю тебя. Сейчас не время для объяснений. Я буду вам помогать. Слушайте внимательно! Вам надо отсюда уйти, они не отступятся, пока не получат свою жертву.

— Они? — переспросил Франк. — Кого ты имеешь в виду?

Юлиан с удивлением посмотрел на Франка. Он не ожидал, что Франк тоже видит девочку. Как ни абсурдно это было, но единственным чувством, которое он испытал в этот момент, была безрассудная ревность.

— Повелители Сумерек, — сказала Алиса. — А теперь идемте! Я покажу вам дорогу!

Франк попытался встать, но упал и вскрикнул от боли. Из-за поворота коридора выбежала медсестра и всплеснула руками:

— Боже мой! Что вы натворили?

Юлиан не стал тратить времени на ответ, продолжая поднимать Франка на ноги. Франк кривился от боли и только мешал Юлиану.

— Что здесь произошло? — допытывалась медсестра.

— Эти двое просто рехнулись! — донесся голос из палаты. — Вы только посмотрите, что они натворили!

Сестра ахнула, заглянув в открытую дверь палаты. Юлиан тоже рискнул быстро заглянуть туда.

Палата являла собой картину полного опустошения. Хотя осколки разбитого стекла вылетели наружу, во­рвавшийся вихрь перевернул все, что не было закреплено, и все окатил дождевой водой. Ветер и теперь беспре­пятственно носился по палате.

Между тем на шум стали сбегаться медсестры и дежурные врачи. На Юлиана и Франка посыпались во­просы, и кто-то уже схватил Юлиана за плечо. Внезапно коридор озарился такой яркой вспышкой, будто за окном взорвалась бомба. Чудовищным ударом грома сотрясло все здание клиники, и за четырьмя или за пятью дверьми послышался звон разбитых стекол и хор испуганных криков.

Всеобщий интерес к Юлиану и Франку мгновенно погас. Все бросились по палатам спасать положение.

В выбитые окна ворвался ураган с ледяным дождем, и Юлиан вспомнил слова Алисы. Они не успокоятся, пока не получат свою жертву! Он отчаянно силился поднять Франка на ноги. Пробегавший мимо санитар указал ему на дверь в коридоре:

— Вон в той каморке есть кресла-каталки, возьмите одно!

Между тем сестры и врачи начали выводить пациентов из палат с разбитыми окнами. Юлиан мчался по коридору с каталкой, торопясь, пока никому не пришла в голову мысль перехватить его каталку для больного, нуждаю­щегося в ней больше, чем Рефельс. Не успел тот как следует сесть, как Юлиан уже покатил его вперед.

Конечно, случилось именно то, чего он и боялся. Какая-то медсестра, энергично жестикулируя, стала ука­зывать на его каталку и попыталась заступить ему дорогу. Юлиан круто обогнул ее, но двумя колесами все же проехал по ее ногам. Сестра взвизгнула, отпрянула назад, налетела на врача, всеобщий хаос в коридоре усилился, и Юлиан сумел улизнуть за поворот коридора. Он попал в коридор, который с обеих сторон заканчивался торце­выми зеркалами.

В одном конце вдруг появилась темноволосая девочка в белом.

Франк вздрогнул — ему пока был внове ее способ неожиданно появляться и исчезать. Юлиан бросился в сторону Алисы, не медля ни секунды. Она была отчетливо видна в зеркале, но стояла, опустив голову, так что Юлиан видел только ее темные волосы.

Значение ее появления в зеркале было совершенно ясно. Франк, видимо, тоже понял его именно так, потому что начал заметно нервничать по мере того, как Юлиан набирал разгон.

— Эй! — испугался Франк. — Уж не собираешься ли ты...

— Раз там Алиса, значит, это выход!

Когда до зеркала оставалось не больше десяти метров, в коридоре распахнулась какая-то дверь, и оттуда вы­глянула Алиса.

— Нет! — крикнула она. — Это ловушка!

Юлиан по инерции еще пробежал несколько шагов и только потом начал тормозить. Но это оказалось не так легко — если вообще возможно. Юлиан упирался пятками в пол, но разогнавшаяся каталка тащила его вперед.

Они были уже в пяти метрах от торца, и тут фигура в зеркале, которую они принимали за Алису, подняла голову.

Теперь обман стал очевиден. Черные волосы оказались париком, надетым на остроухий череп с красными глазами. Франк вскрикнул и обеими руками вцепился в спицы колес. Каталка остановилась, Юлиан налетел грудью на ручки, а Франк не только лишился нескольких ногтей, но и кубарем слетел с сиденья. Его понесло прямо в зеркало ногами вперед.

В этот самый момент тролль со злорадной ухмылкой сделал шаг из мерцающей поверхности — и загипсованная нога Франка угодила ему в морду.

Гипсовая корка разбилась на куски, тролля отшвыр­нуло назад, и в то же мгновение вторая нога Франка налетела на зеркало и разнесла его на части. Франк рухнул на пол вместе с грудой сверкающих осколков и остался лежать без сознания.

Юлиан одним прыжком очутился возле него. Явст­венно пахло горелым, куски гипса дымились. Франку повезло, что он въехал в морду тролля гипсом, а не другой ногой.

Тролль понес гораздо большие потери. Когда зеркало разбилось, его ноги еще оставались в коридоре.

Там они и остались.

Юлиан отвернулся, чтобы ему не сделалось дурно, и стал затаскивать Франка назад в кресло. Тот очнулся и простонал:

— Что, что же это было?

Тут взгляд его упал на то, что лежало перед разбитым зеркалом, и он испуганно осекся:

— Боже правый!

Юлиан стал молча разворачивать кресло.

Алиса все еще стояла перед дверью, из которой вышла.

— Скорее! — позвала. — Их здесь еще много! За мной!

Юлиан, не медля ни секунды, выкатил кресло за дверь вслед за Алисой.

— Здесь же лестница! — испугался Франк.

Перед колесами каталки начинались мраморные сту­пени, ведущие вниз. Стена лестничной клетки состояла из стеклянных блоков, сквозь которые были видны вспышки молний. Гроза громыхала уже над самой больницей. Алиса стояла на нижней ступеньке и махала им рукой.

— Ты можешь идти? — спросил Юлиан.

— Нет. Но это не значит, что...

— Тогда держись крепче!

Он изо всех сил вцепился в ручки кресла и покатил его вниз на задних колесах.

Первые ступени они преодолели удачно. Но потом. коляска вырвалась из рук Юлиана, и последнюю часть спуска Франк преодолел гораздо быстрее, чем ему хотелось бы.

Каким-то чудом он остался цел и на этот раз, хотя его сальто в воздухе оказалось еще более впечатляющим, чем предыдущее. Второе чудо состояло в том, что каталка оказалась почти невредимой. Стиснув зубы, Франк снова карабкался в свое кресло и стонал:

— Проклятье! Кому ты достанешься в друзья, тому и врагов уже не понадобится!

— Скорее! — торопила Алиса. — Сейчас они будут здесь!

— Пристрелите меня на месте, это будет быстрее и хоть не так мучительно! — ругался Франк.

Юлиан опять не обращал на него внимания. Он быстро вывез кресло вслед за Алисой в примыкающий к лестнице коридор. Влево этот коридор простирался вдаль, закан­чиваясь зеркалом в торце. Направо же виднелся вестибюль со стеклянной дверью наружу. Юлиан инстинктивно вы­рулил направо, к выходу, но Алиса замахала руками, отчаянно указывая в другую сторону.

Юлиан поколебался, развернул кресло и побежал в длинную сторону коридора.

Франк начал громко протестовать, пытаясь повер­нуться на сиденье:

— Ты что, свихнулся? Ведь мы уже были почти у выхода!

— Алиса знает, что делает! — задыхаясь, ответил Юлиан. — Верь ей!

— Но ты же сам не знаешь, кто она такая!

Юлиан не ответил, он берег дыхание и силы. Алиса бежала впереди, и он едва за ней поспевал. Расстояние между ними увеличивалось. Разрыв составлял уже метров двадцать, когда Алиса наконец добежала до зеркала и, не останавливаясь, исчезла в нем.

И тут же на ее месте появился тролль.

На сей раз этот монстр уже не пытался замаскироваться, он выступил из зеркала во всей полноте своего безобразия. В правой руке он держал дубинку, усаженную острыми шипами. Ухмыляясь, он время от времени хлопал ею по левой ладони, видимо не причиняя себе никакого вреда.

Юлиан уперся ногами в пол, останавливая коляску, затем развернулся — и вскрикнул. В проходе позади него тоже появился тролль. Он был вооружен так же, как и первый, и тоже находился метрах в двадцати от них. Оба приближались — с ухмылками и как-то не особенно торопясь.

— Что это за... звери? — заикаясь, спросил Франк.

— Тролли, — ответил Юлиан. — Я их так называю. По­нятия не имею, кто они на самом деле.

— А мы с ними управимся? Не такие уж они здоровые.

— Забудь об этом, — сказал Юлиан. — Помнишь под­палины на моей куртке? (Франк кивнул.) Это один из них до меня дотронулся.

— О Боже, — пролепетал Франк. — Тогда у нас один выход: кричать как можно громче.

— В этом можешь не стесняться, — сказал Юлиан. — Только вряд ли будет толк. Ты разве не заметил, что до сих пор нам не встретился ни один человек?

Обе твари не спеша подходили ближе, ухмыляясь до ушей. Юлиан вдруг вспомнил слова Рогера, что тролли питаются чужим страхом. Если это так, то сейчас у них пир горой...

— «Алиса знает, что делает, верь ей!» — передразнил Франк. — О, разумеется, она знает, что делает. Она за­манила нас в западню, эта твоя малышка!

Юлиан сам не понимал, зачем Алиса это сделала! Если она заодно с троллями, тогда зачем она так долго возилась с ними, пытаясь вывести отсюда?

Оба тролля подходили все ближе.

Юлиан выдернул вставные железные ручки кресла, отдал одну Франку, а другую взвесил в руке. Это были довольно тяжелые болванки, которые могли послужить оружием против любого другого врага. Но не против троллей. Вид такого оружия вызвал у них лишь утомленную ухмылку. Но Юлиан решил: если уж отдавать жизнь, то как можно дороже.

Однако дело повернулось иначе.

Внезапный удар грома сотряс все здание больницы, со всех сторон послышался звон и грохот разбитого стекла, вздрогнули даже тролли. Ураганным ветром рас­пахнуло двери, со стен посыпалась штукатурка. Вихрь ворвался в коридор — и Повелители Сумерек снова были здесь! Все это время они только выжидали удобного момента, чтобы наброситься на свою добычу. А теперь, когда тролли загнали Юлиана с Франком в ловушку, этот случай представился. Значит, тролли были при­служниками созданий тьмы.

Но в этом рассуждении Юлиана была какая-то ошибка, потому что тролли вдруг подняли испуганный крик, побросали дубинки и попытались бежать, но их держало что-то невидимое. Он в ужасе отвел взгляд. И посмотрел в зеркало.

Там снова была Алиса. Она стояла за зеркалом и махала ему обеими руками. И Юлиан не стал медлить. Франк тоже больше не противился, когда кресло пока­тилось к зеркалу.

За спиной у них послышался хруст перемалываемых костей, и кресло с молодым репортером с разгона въехало в зеркало.