СТИХИ

Борис БУРМИСТРОВ

(Кемерово)

Не лги себе и ближнему не лги,

Ложь, как болото, заведет, затянет.

От пустозвонства душу береги,

Во лжи душа невольницей завянет.

Понять себя и ближнего понять,

Найти слова и в радости, и в горе...

Не торопись друзей своих менять

Лишь потому, что с ними в краткой ссоре.

Вначале душу выслушай свою,

А мысли придержи, чтоб не мешали.

Не лги другим — себе я говорю,

Чтоб и они в ответ тебе не лгали.

Татьяна ЧЕТВЕРИКОВА

(Омск)

За окнами — безумный век,

Уставшие от гонки лица,

А в тишине библиотек

Шуршат премудрые страницы.

И понимаешь все острей,

Что не такие передряги

Прошли над Родиной моей,

Да лишь остались на бумаге.

Пройдут и эти... Надо жить,

Ценить любви прекрасной миги,

Улыбкой друга дорожить.

Читать, но не газеты — книги.

Владимир БЕРЯЗЕВ

(Новосибирск)

ПРИЗРАК СЕЛЕНГИНСКА

"Дикости дичее одичанье" —

Грустный Битов, кажется, заметил.

Но забвенье хуже, много хуже.

Если ни бурьяна, ни руин,

Если всё затянуто пустыней

Или степью, если даже след

От дворцов, дацанов иль усадеб,

От дворов гостиных и казарм,

От рядов торговых, от погостов,

Крепостцы, часовен и мостов,

Даже след уже неразличимо

Затерялся в мареве пейзажа,

Даже след ушёл в сухую почву

И запутан жёсткою стернёй,

То-то страшно...

Быть и знать и ведать,

Что вот здесь, ещё не боле века

Город был, и жизнь вовсю кипела,

А теперь — трава, трава, трава...

На моторке долго-долго плыли

Селенгой, минуя Конский остров,

Вон скала с названьем Англичанка,

Память о разлуке и любви,

Вон, в дали, Бестужева могила,

Он любил Бурятии просторы,

Так и жил с мольбертом над рекою,

Уж иной свободы не ища.

Нет давно ни пристани, ни взвоза,

Берег крут, а полдень беспощаден.

Друг мой, всех ойротов предводитель,

Ты зачем меня сюда привёл?

Время издевательски надменно

Замело, замыло, источило

И труды, и меты, и могилы...

Жёлтый панцирь, старая трава

Укрывает почву городскую,

А над этой хрусткою циновкой

Уж вовсю цветёт, шумит другая,

Ныне и вовеки — лишь трава.

Разорвав холстину ломких стеблей,

Чтоб могильный камень обнажился,

Я не смог ни имени, ни даты

На бугристом фоне разобрать.

Друг мой, что ты ищешь в этом поле?

Даже если славный хан джунгаров —

Хан Амырсана, последний воин,

Где-то здесь был тайно погребён,

Он давно травой повит и выпит,

Он давно кочует белой Степью,

С белым стадом, в белой-белой юрте,

Утешаем словом бодхисатв.

Не ищи, не тщись,

Травою знойной

Не броди по призрачному граду,

Лишь ковыль да чабер вместо улиц,

Вместо хижин — пижма да осот.

Да цветы мельчайшие — ползучей

Неизвестной, цепкой, мелколистной

Травки, что над полем источают

Запах, сладкий запах,

Словно тлен,

Тлен прошедшей жизни проступает

Из состава гумуса и камня!

И встаёт, дрожа, над Селенгою

Города умершего мираж.

4 августа 2002 г. Новосибирск

Владимир БАШУНОВ

(Барнаул)

Как прихотливо движется река:

вот солнце было слева, вот уж справа.

Как хороша береговая справа

в кудрявом окаймленье тальника,

в лугах, в стогах, всхолмленьях за лугами,

где сосны горделиво взнесены,

где зоркий коршун плавает кругами

над чашей оживленной тишины.

Туда бы мне!.. Зачем всегда нас тянет

в чужие, незнакомые места?

Желание, которое обманет:

там та же, что и всюду, маята.

Но каждый раз — но каждый! — из вагона,

автобуса ли, с теплохода ли

зовут те виды, что стоят вдали,

волнует тайна жизни той земли —

как свод ночной, как сны, как время оно.