Роман Ромов ПРОТИВ ВСЕХ

УЛЬРИКА

Из кирпичных осколков строить воздушные замки

Из надломленных перекрытий

Из балок, вертящихся над головой.

Веселый, бесцельный бой

Пулеметный огонь

Ап — и в дамки!

Из рваного мяса строить нового человека

Из берцовой кости

Из обрезанного "прости"

Потому что старого больше не перенести,

Потому что и без того калека.

Все маски сорваны,

И с последней сошло лицо,

Которое прежде они находили милым.

Вперед, пассажирка, беременная тротилом,

Почетный член общества безымянных творцов.

Чья-то тупая воля больше тебя не поймает —

Хотя бы даже своя. Мы более не рабы

Мы пьяные истребители каждой встречной судьбы

Нам претит осмысленность всякой борьбы

Мы красные самураи.

А города, моя девочка, это только ступени

Туда, где никто из нас больше не виноват.

Собаки ловят розовый рафинад,

Ливнем вылетающий из кофейни.

ПРОТИВ ВСЕХ

Ревизия нагрянула — и снова

Знакомой серой в горле запершит.

Нам подбивают гвоздики в подковах,

Диктуя лошадиный алфавит.

Учения в распутице весенней:

Война идей, и дым пошел на дым.

Но, скорчившись от перенапряженья,

Сквозь хлюпающий рокот различим,

Что даже здесь, едва приметно, — дышит.

А значит, хочет. Значит, надо ждать,

Чтоб и венцы, и дерево, и крыша.

И жизнь прожить, и голос не отдать.

НА КЛАДБИЩЕ

В час полуночи истошный

В час молитвы и борьбы

Сквозь крапиву осторожно

Раскрываются гробы.

Восстает мужик шатаясь

С безобразьем в животе

Вялой тушей прогибаясь

Повисает на кресте.

А другой копаясь в теле

Изучает свой плеврит

Кости мне осточертели, —

Беспокойник говорит.

Между плит чума витает

Над веночками паря

Новоселов завлекает

В полубогие края.

Мне не нужно гроба мама

Ежли буду помирать

Заверни и в землю прямо

Так покойнее лежать

Тело гадам и червяшкам

Будет кашка хороша

Изойдет водою кашка

Успокоится душа.

СЛУЖБА

Стою у кассы угрюмый как и все с утра

Гоняю в полости рта остатки ячневой каши

Мимо поезд фирменный называется Сура

Мне издевается занавесочками полосатыми машет

Со службы еду в созерцание дев погружён

Искренне удивляясь какого понимаешь живу ещё

Мимо поезд фирменный по имени Узбекистон

Обходя слева в рожу гудит торжествующе

Пустите меня закрыться уткнуться в свою нору

Спокойно утром и вечером ходить своею дорогою

Плевать что не приласкаю вздорную Бухару

Что даже Пензу покорную едва ли уже потрогаю.

* * *

...…улыбаясь Вам прoмеж колес

Это Ромов лежит у обочины,

Головою в кровавом песке.

И дела его, в общем, окончены,

И мозги его невдалеке.

Вслед за шляпою ветер кидается,

Побрякушкой доволен вполне.

А красавец ещё улыбается,

Распластавшись навстречу волне.

Рядом крымские душные улицы,

Рядом пляж. Куртизанки на нём,

Всполошённые выстрелом, щурятся,

Ищут тучи и думают — гром.

Мародёром-прибоем обшаренный,

Весь облизанный, как леденец,

Упиваясь солёной испариной,

Размышляет шикарный мертвец:

"День настанет, быть может, и встану я,

Отрыгну эту бисову тьму"…

А кудрявая девочка пьяная

Наступила на галстук ему.

АНИЧКА

Пробуют ладонями орех,

Морщатся, под музыку колдуют.

Аничка, закрывшись ото всех,

Уезжает в дырку потайную.

Вот она идет наоборот

По обитым сталью катакомбам

И слепыми пальчиками рвет

С прошлого бесчисленные пломбы

У дверей пресветлые сваты

Лепестки с подошв ее сметают,

В шаге от назначенной черты

Ей чужие слезы утирают.

Смысл ее, беспечно-голубой,

Нарядят к чудесному застолью.

Остальное — выхлопнет трубой,

А потом осыплется в подполье

С глупой цифрой черный мармелад

Остывает в угольном болотце.

Мертвые рыдают наугад,

А над ними — Аничка смеется

НА ГОД ВОДЯНОЙ ЛОШАДИ

Оседлав бегемота в пурпурно-лиловой попоне,

Обстреляем шутихами тучи, чтоб воздух дрожал.

Пусть Никола Угодник сыграет нам на саксофоне

И свое молоко нацедит Богоматерь в бокал.

Наиграемся всласть, напаскудим, как малые дети,

Чтобы маски вспотели и с душ облетела пыльца.

Человечий язык позабыт — мы уже не в ответе.

Все закончилось — и потому нам не будет конца

31 декабря 2001 г.