18. Кнопочки, лампочки и шнурочки

Когда мы начали репетировать на квартире у Джека Кэсэди и Марти Бэйлина в Хейт-Эшбери, Сигне Андерсон как раз заканчивала выступать с "Airplane". Поскольку группа хорошо знала материал, им не нужно было практиковаться.

Но мне-то было нужно!

Когда мы собирались на репетиции, большая часть времени уходила на треп и прослушивание чужих записей, поэтому мне трудно было познакомиться с музыкой. "Airplane" были первой группой из Сан-Франциско, подписавшей контракт с большой фирмой, "RCA". Поскольку один альбом, "Jefferson Airplane Takes Off", они уже записали, я могла петь под эту запись. Но на диске было далеко не все, что группа исполняла на концертах. Чтобы выучить программу, пришлось ходить по клубам и слушать их вживую.

Сигне все еще была вокалисткой и честно отрабатывала концерты. Но однажды в "Филлморе" к нам в гримерку зашел жутко нервничавший Билл Грэм. С порога он заорал:

- Где Сигне? Вам выходить через пять минут! - Продолжения я боялась больше всего. - Грейс, скажи, ты готова петь сейчас?

- А... может, еще пару минут подождем? Может, в пробке застряла...

Сигне так и не приехала.

Когда я вышла на сцену "Филлмора" с "Jefferson Airplane" первый раз, у меня тряслись поджилки. "Airplane" тогда уже были сверхпопулярны, а "The Great Society" еще только пытались взобраться по лестнице успеха. Меня, собственно, ужасало не отсутствие у меня таланта или знания материала. Я знала все эти песни, я слышала их много раз. Публика в "Филлморе" тоже меня знала по "The Great Society", поэтому я не боялась, что они посмеются надо мной или текстами моих песен.

Проблемой было то, что я не привыкла играть без репетиций, без скрупулезных приготовлений. Я до сих пор такая - мне нужно практиковаться, пока все не будет звучать идеально. Я думала, что перед моим первым концертом в составе "Airplane" мы будем долго репетировать, чтобы замена Сигне прошла безболезненно. И вот на тебе - стою на сцене, без малейших приготовлений и абсолютно в себе не уверенная!

Но, выйдя на сцену, я приосанилась, собралась, постаралась двигаться плавно, расслабить руки - и никакого щелканья пальцами! Я улыбнулась и посмотрела в зал, надеясь, что во взгляде читается: "Вы знаете, что я тут впервые. А я знаю, что вы ждали Сигне. Но теперь здесь я, а кому не нравится - может идти к черту!" Мне хотелось показать, что все нормально, что я контролирую ситуацию. Но нервы были на пределе.

Я не представляла, насколько громче, чем "The Great Society", играют "Airplane". Через плохие мониторы не было слышно ничего, кроме воя электрогитар - я даже не знала, попадаю ли я в ноты. Очень трудно петь, когда себя не слышишь. На гитаре есть лады: они всегда на месте, поэтому можно играть, не слыша себя: берешь аккорд - и можешь быть в нем уверен. То же самое и с клавишами. Но у певца-то инструмент невидимый, поэтому, не слыша себя, трудно знать наверняка, что именно поешь.

В тот вечер я надеялась, что примерно попадаю в то, что играла группа. Я знала, что пела ужасно, но когда все закончилось, и менеджер Билл Томпсон, и ребята наперебой меня хвалили. Кто-то сказал: "У нас запись есть, хочешь послушать?"

Я быстро ответила, не желая снова слушать эту гадость: "Нет уж! Чего я хочу, так это немного порепетировать! И с подключенными инструментами - а не это дурацкое акустическое треньканье, по которому ничего не поймешь!"

Когда музыканты понимают друг друга, группа играет хорошо и настроение отличное. Лучше этого ничего нет. Это биологический и духовный феномен: и аудитория, и исполнитель чувствуют силу музыки. Со мной такое случается постоянно, когда я еду в машине или сижу дома, слушая музыку с громкостью децибел 130 - ощущение, что теряешь вес, как будто плаваешь с аквалангом, баллоны которого заполнены веселящим газом.

Когда я впервые попала в Студию А на бульваре Сансет, принадлежащую "RCA", я чувствовала себя, как ребенок, любящий лошадей, которому купили абонемент на скачки на два месяца. Там стояли четыре гигантские колонки "Altec", чтобы слышать запись, можно было сделать звук более объемным или более плоским, а инженеры могли сделать все - если сможешь им объяснить, чего хочешь. Вокруг были бессчетные кнопочки, лампочки и шнурочки, придававшие процессу записи дополнительную таинственность. Помимо стационарного оборудования мы экспериментировали и с новейшими гитарными "примочками", которые появлялись тогда чуть ли не ежедневно. Рик Джаррард, наш продюсер, был ставленником "RCA", но конечный "продукт", как результат компромисса между его и нашими желаниями, устроил всех. Во время записи "Surrealistic Pillow" я проводила в студии все время, даже тогда, когда необходимости в этом не было, пытаясь понять, как все эти машины превращают простейшие шумы в мощное сбалансированное звучание. Это был второй альбом для "Airplane" (после "Jefferson Airplane Takes Off"), но для меня-то он был первым, поэтому я не желала пропускать ни секунды процесса.

Может, вам интересно, что означает "Surrealicic Pillow" ("Сюрреалистическая подушка")? Честно говоря, сама не знаю. Это одно из тех названий, которые каждый трактует по-своему. Когда Марти Бэйлин спросил у Джерри Гарсии, что он думает об этой записи, Джерри ответил: "Звучит как сюрреалистическая подушка". Как спать на подушке? Проснуться? Мечтать? Видеть сны? Заниматься любовью? Определение "сюрреалистическая" оставляет вопрос открытым.

То, что происходило за стенами студии, действительно напоминало сюрреализм. Мы жили в "Тропикане", дешевом мотеле на бульваре Санта-Моника. Газовая плита в комнате, постоянный (зато абсолютно бесплатный) чад. В один из наших первых вечеров в Лос-Анджелесе, возвращаясь из студии, мы услышали собачий вой. На балконе на четвереньках стоял абсолютно голый Джим Моррисон и выл на луну. Он не обращал внимания на контраст между своей "натурой" и урбанистическим пейзажем Лос-Анджелеса и продолжал свое занятие, даже когда Полу Кэнтнеру пришлось перешагнуть через него, чтобы добраться до своей комнаты.

Я спросила Пола, что он сказал Моррисону. Он ответил: "А что можно сказать парню, который стал собакой? Ничего..." Джим всегда хотел забраться за границы человеческого разума. Его "представление" было захватывающим и пугающим одновременно. Мне трудно представить, насколько сильна должна быть страсть к экстремальным развлечениям, чтобы не бояться, что возврата не будет. Да и куда возвращаться? Кто знает, какая из реальностей лучше?

Когда я вижу парня, танцующего на улице, поющего или разговаривающего с самим собой, первой мыслью обычно бывает: "Блин, как ему плохо-то..." Но что я в этом понимаю? Может быть, они счастливее, чем я когда-либо буду, ведь мое суждение основано на так называемой "норме поведения". Я постоянно себе напоминаю, что без "придурков" - без братьев Райт, Моцарта, Джима Кэри или Ганди - действительность была бы значительно скучней.

Пока мы жили в "Тропикане", я начала не только учиться музыкальному бизнесу, но и "знакомиться" с ребятами из "Airplane". Хотя, как утверждали законы штата Калифорния, мы с Джерри Сликом все еще были женаты, я видела его всего пару раз за несколько лет. Он занимался своим делом (кино), я - своим (музыкой), разве что столкнулись пару раз в аэропорту...

К счастью или к несчастью, я всегда была во власти своих страстей - мне нравились живопись, архитектура, музыка... Думаю, это эгоизм, но я так живу. Поэтому рок-н-ролльная сцена Сан-Франциско, с ее страстностью и свободой самовыражения, была просто создана для меня. Мой брак с Джерри, напротив, отбрасывал меня назад, в пятидесятые, и это сильно повлияло на наши отношения. Страсти там не было никогда. Начав активно выступать и писать песни, я нашла наиболее подходящий мне стиль жизни. Именно об этом я мечтала в детстве. Хотя мы с Джерри не разводились до 1971 года, уже в 1967 я чувствовала себя незамужней женщиной.

Я легко восприняла популярную в шестидесятых идею сексуальной революции, хоть и была воспитана совсем в другом ключе. Для меня новый стиль жизни означал всего лишь еще один костюм - а разве переодеваться сложно? Кому приятно носить одно и то же каждый день? Даже если вы очень любите бананы, вы ведь не будете есть их на завтрак, обед и ужин? Мы хотим разнообразия во всех областях - так почему же не в постели? В то время все так думали, и я не была исключением. Поэтому неудивительно, что именно среди музыкантов, с их талантом, юмором и душевным сходством, я нашла большинство своих любовников. Когда играешь в группе, чаще видишь ребят, чем родственников; вот я и начала посматривать на парней, с которыми я пела каждый вечер. В "The Great Society", "Airplane" и "Starship" я была замужем сразу за семерыми одновременно.

Мне всегда было наплевать на правило "Никогда не проси мужчину тебя проводить, жди, пока он сам предложит". Не просить меня проводить? А как насчет спросить, не хочет ли он меня ТРАХНУТЬ? "Тропикана" не располагала к романтическим чувствам, но, если не обращать внимание на обстановку, сразу становилась приятнее. Вот, например, я знала, что Джек Кэсэди будет в своей комнате с утра; было слишком рано, чтобы куда-то идти, и слишком поздно, чтобы спать. Я позвонила ему под предлогом того, что у меня нет штопора, и попросила помочь. Вино в 9 утра? Гм. Но Джек был очень вежливым и всегда был готов прийти на помощь, поэтому он лично принес штопор ко мне в комнату.

Мы с Джеком считали себя людьми опытными. Разговор, однако, состоял только из улыбок, шуток и намеков, хотя оба мы понимали, что через пять минут займемся любовью. Мы были слишком смущены и возбуждены, чтобы понимать, что говорим. Мы делали все очень мягко, боясь нарушить очарование - прикосновение, сближение, тишина, смех и, наконец, поцелуй, который перевел тела в горизонтальное положение.

Джек был очень хорош в постели. Надеюсь, что его жена, Диана, которую я очень люблю, простит мне такое дурацкое описание, тем более, что тогда они еще не были знакомы. Но у меня также были хорошие отношения с девушкой Мирандой, которая была знакома с Джеком в то время. Миранда также была "знакома" еще кое с кем из техников группы, с Полом Кэнтнером, еще с кем-то... У нас в группе были очень хорошие отношения, мы много времени проводили вместе, поэтому многие из нас хорошо "знали" друг друга. Когда мы вернулись в Сан-Франциско и я рассказала Миранде о происшедшем между Джеком и мной, она только рассмеялась: "Ты поимела его в Лос-Анджелесе, а я поимею в Сан-Франциско, вот и все!"

Ну и ладно.

Не чувствовал ли Джек себя куском мяса, который перекидывают друг другу две сучки-сексистки? Не думаю. Мы тогда не заботились о политкорректности в социальных или моральных вопросах, которая проявилась в Эру СПИДа. Мы все были друзьями, а лучшее, чем можно заняться с другом - секс. Заодно и от венерических болезней лечились вместе...

Много позже Пол Кэнтнер сказал об этом: "Забудьте про "Лето Любви" - его нужно назвать "Золотым веком траха".