Глава шестая

Миша поставил поднос на столик и осторожно присел на краешек стула. Чувствовалось, что он нервничает. Ему было около пятидесяти лет, но выглядел он гораздо моложе. Сняв куртку, он остался в джемпере и темных брюках. Обувь он снял при входе и теперь был в тапочках, которые ему, очевидно, дал хозяин квартиры. Дронго взглянул на поднос. Бутылка минеральной воды, две бутылки пива, бутылка пепси-колы и несколько стаканов. Все бутылки были закрыты, похоже, хозяин квартиры уже никому не доверял.

— Извините, — начал Дронго, — как мне к вам обращаться? По имени-отчеству или…

— Можете называть просто Мишей, — разрешил водитель.

— Скажите, Миша, вы давно работаете с Эдуардом Леонидовичем?

— Да, — кивнул водитель, — уже шесть или семь лет.

— Вы его хорошо знаете?

— Работаем вместе, — просто ответил водитель.

— Вы раньше бывали в этой квартире?

— Да, — кивнул Миша, — Эдуард Леонидович иногда давал мне ключи, чтобы я привез сюда воду или продукты.

— Странно, — вслух произнес Дронго, — мне он сказал, что никому не давал ключи от этой квартиры.

— Он и мне не давал, — пояснил водитель, — иногда приезжали вместе, и ему неохота было подниматься наверх. Тогда он мне ключи отдавал и я нес продукты на кухню.

— Значит, и воду тоже вы покупали и относили на кухню?

— Привозил, — вздохнул Миша, — меня уже допрашивали в прокуратуре. Но я покупал, как обычно, ящик в супермаркете. Я ведь его не открываю. Только приношу и оставляю на кухне. А что там внутри, откуда мне знать.

— Вы хорошо знали умершую?

— Елизавету Матвеевну? Конечно, знал. Добрая женщина была, царство ей небесное. Одна внучку растила. На трех или четырех работах крутилась, чтобы у

Тани, ее внучки, все было, как у людей. Ведь дочь ее уехала еще полтора года назад.

— Эдуард Леонидович сообщил мне, что ее дочь уехала в Югославию.

— Ну да, наверное, туда. А может, и не туда. Может, в Турцию какую-нибудь или в Африку много сейчас наших девочек там околачивается.

— Она поехала на заработки?

— Да какие там заработки? В баре работать завербовалась. Знаем мы эту работу в баре. Сначала водку наливает, а потом ее клиенты щупают. А что делать? Молодая женщина одна была, без поддержки и без мужика. Что ей оставалось? На Тверскую выходить, мужиков с «тачками» искать?

— Подождите, — чуть поморщился Дронго. Ему всегда не нравились подобные жаргонные выражения, — почему на Тверскую? У нее не было работы?

— А у кого она была? — спросил Миша. — Нам еще повезло после дефолта девяносто восьмого, когда половину наших ребят пришлось уволить. И никто не винил Эдуарда Леонидовича, все видели, в каком мы дерьме оказались. А она работу еще раньше потеряла. И после августа уже ничего найти не могла. Несколько месяцев туда-сюда тыкалась. Если на работу берут официанткой или уборщицей, значит, нужно сначала с начальником переспать, да еще сносить его оскорбления и приставания. Работать весь день и получать гроши. У нее уже дочь росла. Да и совестно ей было на шее у матери сидеть. Сначала пробовала заработать, как остальные. Даже появился у нее постоянный клиент, с машиной похожей на авто Егора. Но ничего из этого не получилось. Не знаю, почему. То ли характер она свой показала, то ли ему нужна была гладкая баба для забавы, только их отношения быстро закончились. Вот она и завербовалась куда подальше. А ребенка, значит, у матери оставила.

— Кто был ее мужем?

— Не знаю, — пожал плечами Миша, — у меня знакомый в Мытищах живет. Мы с ним еще на такси вместе работали. Он мне о них немного рассказывал. А кто муж и почему бросил — не знаю. Известное дело — мужик только брюками потрясет, а баба уже с пузом ходит.

— Значит, это вы рекомендовали погибшую на работу в доме?

— Выходит, что я, — согласился Миша, — она работала много. Я же говорю, они соседи моего кореша. Живут на первом этаже. Вот я и решил сказать про нее Эдуарду Леонидовичу. Прежняя домработница уволилась, куда-то уехала, он и взял Елизавету. Хорошая она женщина была.

— Вы знали, что на этой квартире Эдуард Леонидович иногда проводит конфиденциальные встречи?

— Какие встречи?

— Личные, — поправился Дронго.

— Конечно, знаю, — улыбнулся Миша, — мы девочек часто сюда возили. Он заказывает, значит, сколько ему нужно. А мы привозим. И почему нет? Мужик он еще молодой. Жена все время в Европах сидит с дочкой, которая там учится. Наведывается в Москву, как в командировку, два раза в месяц. Ну и потянуло его на это дело. Все правильно.

— Женщин вы привозили сюда? Я имею в виду из отелей?

— Да. Мы привозили.

Миша вздохнул, обернулся в сторону кабинета, откуда доносились голоса его хозяина и Трошкина, — они что-то обсуждали. Потом добавил:

— Меня Эдуард Леонидович предупредил, чтобы я вам все рассказывал. Ничего не скрывая. Поэтому спрашивайте, что хотите. Я вам отвечу.

— Вот я и спрашиваю. Насчет женщин.

— Я возил, — сказал Миша с таким видом, словно признавался в совершении убийства, — в прокуратуре я ничего не сказал. Зачем им копаться в наших делах. А дамочки солидные были. На полчаса приезжали и уезжали. Видно было, что по делу, а не для баловства.

— Вы это видели по их лицам? — уточнил, скрывая улыбку, Дронго.

— Нет, не по лицам. Сразу видно, когда идет фактурная женщина. Одежда другая, поворот головы, разговаривает иначе. Мы ведь таксисты, у нас глаз наметанный. Правда, иногда ошибаюсь. Однажды в свою машину взял я дамочку. Субтильная такая, по-иностранному кудахтала, дорогими духами от нее несет. Ну, думаю, иностранка. Она мне адрес дала — где-то в Измайлове, мы туда и поехали. А там нас ждет молодой человек лет тридцати пяти. Увидели они друг друга, бросились на шею, плачут, кричат, обнимаются. А потом она мне дает сто рублей и просит, чтобы я их оставил одних. Конечно, не положено, но я согласился. Поставил машину в парке, а сам за поворот прошел, чтобы видеть свою «Волгу». Мало ли что. Хотя раньше такого беспредела не было. Ну и разглядел я со своего поста, что, значит, они там этим делом занимаются. Я прямо обалдел. Иностранка, а так себя позорит. Потом этот парень ушел, а я ее повез в отель. Она все торопилась, показывала мне на часы. Я думал не заплатит, когда приедем, но она, уходя, сунула мне еще полтинник. По тем временам большие деньги были. Вот с тех пор я и начал к дамочкам приглядываться.

— Судя по деньгам, это было еще в советское время? — улыбнулся Дронго.

— Да. В восемьдесят третьем, — ответил Миша.

— А вы не подумали, что эта иностранка не могла тогда привести в гостиницу своего гостя. И встречаться с ним не могла. Может, у них это было единственное место и единственное свидание. Тем более, что она торопилась в отель. Такое вы исключаете?

— Да нет, я все понимал. Время было такое. Но сейчас оно другое. И дамочкам нечего опасаться.

— У вас целая философия. Так кого вы привезли первой?

— Из «Националя» привез. Такая фактурная блондинка. По-русски с сильным прибалтийским акцентом говорила.

— Долго она была здесь?

— Нет. Минут двадцать-тридцать. И сразу они вышли.

— Что было потом?

— Потом мы ее оставили и за другой поехали. Она в «Метрополе» жила. Тоже не здешняя. Таджичка, наверно. По лицу видно, что не наша. Но по-русски лучше меня говорила. Хотя она только несколько слов сказала, когда мы ехали на квартиру. И все время оборачивалась, словно боялась, что за нами следить будут. Вот дамочки какие бывают. Сама в Москву на халяву приехала и еще мужа боится.

— А обратно?

— Обратно все время молчала. Только «спасибо» сказала, когда я ее привез, и пошла в гостиницу. Эдуард Леонидович не смог сам ее проводить, меня попросил.

— А третья женщина? — спросил Дронго.

— Какая — третья? — не понял водитель. — Я никого больше не возил. Стоял у дома и ждал, когда выйдет

Эдуард Леонидович. Хотя он тоже вышел с новой дамочкой, которую я раньше не видел. Она была в темном пальто. Они немного поговорили у машины, и дамочка ушла. И мы вместе с Эдуардом Леонидовичем поехали в аэропорт.

— Как он выглядел?

— Как обычно. Настроение хорошее было, музыку включил.

— В аэропорту вас ждал Трошкин?

— Да. Он раньше нас туда приехал. Мы иностранцев встретили, Трошкин их повез в город, а мы сюда вернулись, чтобы Елизавету проводить и двери закрыть. Ну вот, тогда все и выяснилось.

— Вы поднялись вместе с Эдуардом Леонидовичем наверх?

— Нет. Сначала он поднялся один. Долго стучал. Потом соседи появились, балаболки разные. Стали говорить, что какой-то мужчина приходил. Придумали всякие глупости. У нас тут старушку рядом живет, чокнутая. Она целыми днями из окна во двор смотрит. Делать нечего, вот и наблюдает. В общем, не хотел Эдуард Леонидович вызывать милицию, целый час стучал. А потом мы все же позвонили в отделение и они приехали. Квартира ведь у нас на сигнализацию поставлена, чужой сюда зайти не может.

— Елизавета Матвеевна знала про сигнализацию?

— Нет. Про нее никто не знал. Кроме меня, конечно. Вызвали мы милицию, они долго с дверью возились. Дверь-то железная, сейфовая, так просто не откроешь. Возились несколько часов, автогеном резали. Мне Эдуард Леонидович даже сто долларов дал, чтобы все быстрее было. Наконец открыли замок, вошли и увидели убитую.

— Почему убитую? — уточнил Дронго. — Ведь она, кажется, отравилась сама?

— Эту воду я сам привозил, — возразил Миша, — там ничего плохого не было. Наверное, ее отравили. Платок ядом пропитали — и к носу. Вот она Богу душу и отдала. Хотели, наверное, здесь пошарить, знали ведь, что Халупович человек не бедныйgt;

— Подождите, — перебил его Дронго, — но ведь вы сами говорили, что дверь была заперта изнутри.

— А балкон? — победно спросил Миша. — Они с балкона, видать, и залезли.

— Не получается, — возразил Дронго, — ведь на балконе жалюзи стоят стальные. И к тому же они были опущены. И регулируются из квартиры, а не с улицы.

— Сейчас такие «фокусники» есть, что хотите вам «отрегулируют», — отмахнулся Миша, — разве в этом дело. Убили ее, да ничего взять не успели. Вернулись мы с Эдуардом Леонидовичем, вот они и сбежали.

— Каким образом? По крышам ушли? По воздуху?

— Я не знаю. Это не мое дело. Только ее никто не травил, это точно. Убили ее, а как убили, я не знаю. Вот вам и нужно найти, кто это сделал.

— Обязательно, — пробормотал Дронго. — Поэтому мы сейчас и занимаемся этим странным делом. Вы говорили про вашу соседку, про «чокнутую старушку», которая все время в окно смотрит. Ее допрашивали следователи?

— Конечно, допрашивали, — кивнул водитель, — но она ненормальная. Это теща одного известного бизнесмена. Здесь, в этом доме, обычных людей уже не осталось. Только те, кто может себе позволить жить в центре города. Остальные сдают свои квартиры, а сами переезжают куда-нибудь подальше от центра.

— Где она живет?

— На шестом этаже, — улыбнулся Миша, — прямо под нами. Она целыми днями смотрит в окно. Стоит и смотрит в окно.

— Значит, она могла видеть возможного убийцу? — уточнил Дронго.

— Если даже видела, то ничего не поняла, — отмахнулся Миша. — Я же вам говорю: чокнутая. На картах помешалась. Только в них и верит. Я ихнего водителя знаю, иногда во дворе встречаемся, у них пятисотый «мерс». Он тоже говорит, что она чокнутая. Поэтому она вам не свидетель. Ничего она толком не расскажет, только про свои карты тарахтеть будет, а если и расскажет, то грош цена ее рассказу. Ненормальные не могут быть свидетелями.

— Она живет одна?

— Нет, конечно. За ней племянница смотрит. Вернее, не совсем племянница, в общем, родственница какая-то, я точно не знаю.

— Вы видели женщин, которых сюда привозили, — напомнил Дронго, — а у вас как у бывшего таксиста должен быть особый взгляд. Как вы думаете, могла одна из них совершить подобное преступление?

— Не знаю, — честно признался водитель, — первая была очень богатая. Она, конечно, может паскудничать и сделать такую пакость, но зачем ей нужно покушаться на жизнь Эдуарда Леонидовича, рискуя попасть в тюрьму? Ей достаточно нанять кого-нибудь, чтобы убрал человека. Зачем ей так рисковать? А вторая была очень зажатая. Она скрывала что-то, какую-то тайну, как все восточные женщины. Но она тоже не станет травить человека. Скорее, ударит его ножом или столкнет с балкона. Мне так кажется.

— А Трошкин мог желать смерти своему шефу? — тихо спросил Дронго. Водитель вздрогнул. Потом недоуменно взглянул на собеседника, словно не веря услышанному

— Конечно, нет. Он молится на Эдуарда Леонидовича. Кто еще будет держать его за такие деньги? — водитель явно ревновал более удачливого помощника. Но говорил на всякий случай очень тихо.

— Ясно. А секретарша Халуповича бывала на этой квартире?

— Нина? — водитель испуганно оглянулся на кухню. — Нет, — убежденно ответил Миша, — нет, нет! Она никогда не бывала здесь.

— Но она знала про эту квартиру?

— Да, — кивнул Миша, — думаю, знала. У нее есть телефон этой квартиры, и она знает, что Эдуард Леонидович иногда бывает здесь. Но она сюда никогда не приезжала. Это точно.

— Спасибо, — Дронго поднялся со стула, так и не прикоснувшись к оставшимся на подносе закрытым бутылкам.

Водитель поднялся следом за ним, посмотрел на бутылки и, чуть улыбнувшись, спросил:

— Вы тоже боитесь? Не хотите пить в этом доме?

— Нет, — ответил Дронго, — я не думаю, что убийца мог отравить всю воду в этом доме и уж тем более каким-то образом испортить воду и в закупоренных стеклянных бутылках. Просто не хочу пить. Не нужно быть таким мнительным, Миша, это может превратиться в манию преследования. Я думаю, что кроме одной бутылки, в которой по неизвестной пока мне причине оказался яд, в остальных все будет чисто. Я в этом уверен.

Он вышел из комнаты. Услышав его шаги, в коридор вышли Халупович и Трошкин. В руках у хозяина квартиры была привычная сигара.

— Что-нибудь еще? — спросил Эдуард Леонидович. — Хотите поговорить с кем-нибудь еще?

— Конечно. Сначала с Оксаной, а потом с вашей секретаршей. А заодно с соседкой, которая живет этажом ниже. И увидеть девочку, которая осталась ночевать в вашем офисе.

— Понятно. Вы думаете, кто-то из них причастен к смерти Елизаветы Матвеевны?

— Пока не знаю. Вполне вероятно, что она сама принесла яд из дома, чтобы отравить грызунов, которые могли появиться рядом с мусоропроводом. В любом случае мне нужно будет побеседовать с каждым из четырех человек, о которых я сказал. И тогда, возможно, у меня появится более определенное мнение.

— Хорошо, — согласился Халупович, — завтра утром мы все организуем. Только насчет нашей соседки я немного сомневаюсь. Нужно поговорить с ее зятем, но он куда-то улетел. Без его согласия лезть в чужую квартиру не совсем удобно. Вы меня понимаете?

— Конечно. И тем не менее, было бы неплохо, если бы вы смогли организовать эту встречу.

— Посмотрим, — кивнул Эдуард Леонидович, — но это единственная встреча, которую я не могу гарантировать. Хотя попытаюсь что-нибудь придумать. Сейчас уже поздно с кем-либо встречаться. Миша отвезет вас домой.

— Спасибо. И, если можно, договоритесь о том, чтобы к двенадцати мы встретились с Оксаной. А уж

потом с остальными.

— Почему к двенадцати? — не понял Эдуард Леонидович. — Можно и пораньше.

— Я поздно просыпаюсь, — пояснил Дронго, — и не хочу менять своих привычек. Тем более, что мне нужно обдумать все услышанное. Поэтому назначайте

встречу на двенадцать. Так будет лучше. А машина за мной пусть заедет минут за тридцать-сорок до встречи.

— Понятно. Я договорюсь с Оксаной.

— И еще один совет. Завтра утром вы не должны пить воду ни из одной из имеющихся бутылок. Только из той, которую купите сами. Лично сами и желательно в большом супермаркете.

— Я не хожу в супермаркет, — усмехнулся Халупович, — но могу послать за водой кого-нибудь из моих сотрудников.

— В таком случае я прекращаю расследование немедленно, — жестко заявил Дронго. — Кажется, я вам ясно объяснил: только ту воду, которую вы купите сами.

Трошкин и Миша одновременно нахмурились и обиженно засопели. Эдуард Леонидович оглянулся на них, потом посмотрел на Дронго и чуть дрогнувшим голосом произнес:

— Я понял. Только воду, которую я сам куплю. Я все так и сделаю.

— До свидания.

Дронго пожал ему руку и вышел из квартиры.

В эту ночь он заснул в пятом часу утра. И чем больше он размышлял о случившемся, тем скорее хотел встретиться с оставшимися свидетелями. Уже светало, когда он отправился спать. А ровно в одиннадцать он привычно проснулся, уже зная, что через полчаса за ним заедет Миша на своем прекрасном «Шевроле-кавалере».