"Миг - и нет меня" - читать интересную книгу автора (Маккинти Эдриан)

7. Вальядолид

Ночная тьма, сумерки, рассвет. Наступает день, и иногда свет солнца будит нас, но чаще мы вообще не спим. Мы машинально чешемся, ворочаемся от сырости, стонем, грезим наяву.

Мучительны воспоминания о прошлом, мучительны размышления о настоящем. Скорбь, чувство вины, взаимные обвинения…

Конечно, я ни за что не расскажу Скотчи и Фергалу о своих подозрениях — о том, что они оказались здесь из-за меня. И поэтому я думаю только о ней. Я представляю себе ее глаза, ее волосы, но все это так далеко, и воспоминание меркнет.

Вокруг меня все то же. Фергал. Скотчи. Мухи. Я сижу или лежу на спине, глядя в потолок.

И развлечения все те же. История двух континентов, утреннее «кино», еда. Прогулка и вынос параши каждый третий день. Свалка из-за сухой соломы. Щелканье ножных замков. Несколько глотков воды и положение «полуприсев» над поганым ведром (впрочем, все мы испражняемся почти что прозрачной жидкостью). Подтираться приходится все той же соломой, поэтому действовать надо предельно осторожно. Расцарапанная задница здесь совсем ни к чему.

Иногда Фергал начинает бормотать вполголоса молитвы к Деве Марии. Скотчи это раздражает, но он ничего не говорит.

Еще можно смотреть, как Фергал трудится над своей отмычкой. Или как Скотчи чешется.

И можно смотреть на потолок.

Моя история продолжает развиваться.

Надо мной началась большая война, которая быстро превращается в бессмысленную кровавую баню. Дверной континент мобилизовал половину наличных ресурсов, чтобы провести стремительную и мощную атаку сразу на всех фронтах. Однако первоначальный успех вызвал серьезные трудности с боевым обеспечением и снабжением передовых частей, поэтому обе воюющих армии зарылись в землю и перешли к позиционной войне. Атаки продолжаются с обеих сторон, но они раз за разом захлебываются, наткнувшись на укрепленные оборонительные линии. Шилох, Ипр, все то же сражение на Сомме… Избиение младенцев. Оно может продолжаться десятилетиями, поскольку ресурсы обоих континентов еще далеки от полного истощения. Пресса начинает проявлять недовольство, и правительство вводит цензуру, перекрывая доступ к объективной информации. Отныне газеты трубят только об одержанных победах. На фронте одни победы, но война не кончается.

День да ночь — сутки прочь.

Мы выносим отсыревшую солому и заменяем новой. У нас отросли длинные волосы и неопрятные бороды. Теперь мы еще больше отличаемся от заключенных-индейцев, которым каким-то образом удается следить за собой. Время от времени со двора доносится гудение моторов: грузовики привозят новых заключенных или увозят старых. Новичков легко узнать по одежде — но не по лицам. Скорее всего, это действительно пересыльная тюрьма, но я знаю, что мы останемся здесь надолго. Быть может, дольше, чем кто бы то ни было.

По ночам и иногда вечером нашу тюрьму сотрясают свирепые грозы с молнией и оглушительными громовыми раскатами. Теперь это происходит регулярно. С потолка течет, и на полу образуются лужи. Чтобы лечь, приходится отыскивать относительно сухой участок пола; на небольших неровностях бетона, которые не заливает вода, мы спим.

Иногда полы высыхают, но ненадолго. Погода становится прохладнее, и я думаю, что приближается сезон дождей. Я пытаюсь припомнить школьные уроки географии и решить, в тропиках мы или нет. Похоже, что да.

Грозы, поиски сухого места… День за днем молнии разрывают ночную мглу.

И вдруг…

Невероятно, чудесно, удивительно…

Что-то новенькое.

Чья-то рука ложится мне на плечо.

Я просыпаюсь.

Фергал будит меня перед самым рассветом. В руках у него какой-то предмет. Я напрягаю зрение, но спросонок перед глазами все расплывается, и я не могу разглядеть, что это за штука. Мне кажется, это что-то изогнутое, почти круглое…

Несколько секунд я таращусь на предмет в руке Фергала, потом сажусь.

— Что это?

Фергал не может сдержать своего ликования и пихает меня кулаком в плечо.

— Это мои ножные кандалы, гребаный придурок! — говорит он.

Остатки сна слетают с меня в мгновение ока, и я резко выпрямляюсь.

— Господи, значит, ты сумел?! Твоя отмычка сработала?!

— Конечно, она сработала!

— А ты можешь открыть только свой замок? — взволнованно спрашиваю я.

— Нет, приятель, я могу открыть все три замка, ведь они открываются одним ключом. Ты сам видел, что когда охранники их снимают, они просто бросают их в мешок, а потом достают какой попадется. Это старые замки, им по меньшей мере лет двадцать. Я думаю, иногда их проверяют на прочность, но и только. Старые замки, простые… Это была легкая работа.

— Но ты провозился с ней месяц? — говорю я.

— А какие у меня были инструменты? — ухмыляется Фергал.

Я улыбаюсь. Фергал почти хохочет от счастья.

— Открой скорее мой замок, — говорю я возбужденно.

— О'кей…

Он опускается передо мной на колени и берет замок, который соединяет цепь от ножного кольца с головкой рым-болта. Минут десять он возится с механизмом, потом — невероятно! — замок щелкает. Фергал надевает его на палец и болтает им в воздухе перед моим лицом:

— Видал?

— Ты гений, Фергал! Самый настоящий долбаный гений! — говорю я, чувствуя, как близок к истерике или нервному срыву.

— Пожалуй, — соглашается Фергал.

— Давай разбудим Скотчи! — предлагаю я, и он кивает.

Мы подходим к Скотчи. Именно подходим, а не подползаем на четвереньках, до предела натягивая цепь на ноге. Какое, оказывается, наслаждение просто ходить или просто стоять! А ведь мы были лишены этого с тех самых пор, как нас заперли в этой камере.

— Скотчи! — шепотом зову я, и он, мгновенно проснувшись, поворачивается и ошеломленно глядит на нас.

— Как, вашу мать, вы сумели… — говорит он, пожалуй, чересчур громко.

— Это все вот этот молокосос, — с торжеством говорю я.

Фергал сияет. Скотчи в восторге хлопает его по ноге.

— Ах ты, долбаный сукин сын, твою мать, — говорит он. — Вот это голова, блин, твою мать!

Фергал наклоняется и начинает возиться с замком Скотчи. На этот раз ему требуется всего пять минут.

— С каждым разом все проще, — говорит он.

Скотчи внезапно замирает как громом пораженный.

— Что случилось? — с волнением спрашиваю я.

— А дверь ты открыть можешь? — спрашивает Скотчи.

Но Фергал качает головой:

— Нужен большой ключ с бородкой. У нас нет для этого металла, и даже если б был, сделать такой ключ трудно. Да и шумная это работа…

Но Скотчи нимало не обескуражен этим ответом, и я думаю, что если мы даже не сможем выбраться отсюда, мы, по крайней мере, отыграли у тюремщиков очко.

Внезапно Скотчи поворачивается к нам.

— Руки! — говорит он.

Наши руки скованы примерно полуторафутовой железой цепью, один конец которой приварен к левому наручнику, а другой крепится к правому при помощи замка. Эти замки никогда не отпираются, и я думаю, что они уже заржавели и открыть их будет сложнее, но Фергал говорит, что все они — стандартные и ничем не отличаются от замков на ножной цепи. Несколько минут он ковыряется с моим замком, и тот в конце концов уступает. Скотчи, подпрыгивая от нетерпения, требует, чтобы Фергал освободил и его. Свой замок Фергал отпирает последним. Теперь — впервые за много недель — мы можем двигаться совершенно свободно; я несколько раз подпрыгиваю и делаю несколько наклонов, доставая пальцы ног. Фергал и Скотчи потягиваются, смотрят на меня и смеются.

Потом Скотчи делает нам знак подойти ближе.

— О'кей, парни, теперь давайте немного успокоимся и подумаем, что мы имеем… Так… Есть одно дело, которое мне хотелось сделать с тех самых пор, как мы попали в эту дыру. Нужно посмотреть, что видно из этого нашего долбаного окна. Или нет — лучше подсади Фергала, Брюс, он сядет тебе на плечи.

Я киваю. Из нас троих я по-прежнему самый сильный, а Фергал — самый легкий, поэтому в словах Скотчи есть смысл. Мы подходим к окну. Я складываю руки ковшиком, и Фергал встает на них, как на ступеньку. Я поднимаю его вверх, и он усаживается мне на плечи.

— Ну, что ты видишь? — нетерпеливо спрашивает Скотчи.

— Значит, так, — докладывает Фергал, — по углам я вижу четыре вышки. На каждой вышке — охранник, может быть даже два, никак не разгляжу. За стеной нашего блока трава, а дальше — ограда из проволочной сетки высотой примерно… гм-м… футов двадцать. По верху ограды идут две спирали Бруно из «высечки».

— Какое расстояние от стены до ограды? — спрашивает снизу Скотчи.

— Не знаю. Ярдов тридцать, может быть, двадцать — не могу сказать точно.

— А что за ней?

— За оградой? — переспрашивает Фергал.

— За оградой, конечно, за чем же еще? — шипит Скотчи.

— Дальше снова трава, потом, ярдов через тридцать—сорок, — заросли.

— Ладно, хватит, слезай! — не выдерживаю я. — Иначе я сейчас сдохну.

Скотчи взволнован, я тоже. Фергал, сидя у меня на плечах, принимается деловито рассуждать вслух:

— Даже если мы сумеем открыть дверь, вырваться во двор и перелезть через стену, остается еще эта ограда. Она довольно высокая, к тому же по ночам вдоль нее наверняка пускают сторожевых собак, — говорит он и вздрагивает.

— Слезай с меня, ты, идиот! — злобно шепчу я.

— Нет, подожди, расскажи нам еще раз, что ты видишь, — требует Скотчи. — Какова высота ограды, сколько до нее, сколько от нее до зарослей, есть ли прожектора на вышках…

— Это же можно потом поглядеть, Скотчи! — почти кричу я, чувствуя, что еще немного — и я просто рухну. Фергал едва успевает сползти по моей спине вниз.

Скотчи подходит к нему и садится на пол. Выражение лица у него самое серьезное.

— Объясни мне еще раз, почему ты не можешь открыть замок на входной двери. Только поподробнее, — просит он. Ему очень не хочется расставаться с надеждой так скоро. Никому из нас не хочется.

Фергал качает головой:

— Замки, которые я открыл, очень простые. Это стандартная конструкция, очень древняя, стоило обточить пряжку, и дело было в шляпе. Замок на двери совсем другой. Он прочный, и ключ к нему толстый, с бородкой. Моя отмычка тут не подойдет. Вскрыть такой замок невозможно. Нужно иметь либо сам ключ, либо смастерить что-нибудь наподобие, а не из чего — у нас нет металла. И даже если бы был, мне понадобились бы месяцы, а то и годы, чтобы отточить его как надо.

Все это Фергал разъясняет очень терпеливо и мягко, но его слова все равно повергают Скотчи в состояние шока. Он начинает понимать, что и теперь, когда наши руки и ноги свободны, никакого выхода у нас по-прежнему нет. Пробить стену не стоит и пытаться — охранники сразу заметят следы нашей работы. Пол в камере сделан из крепкого бетона. Нет, единственный путь к свободе — через дверь.

— Тогда какой смысл?! — злобно говорит Скотчи. — Какая нам польза от того, что мы можем снять цепи, если мы все равно не можем выбраться из этой гребучей камеры?

— Я и не говорил, что в этом есть какой-то смысл, — смиренно отвечает Фергал. — Не понимаю, почему ты на меня злишься…

— Это мое дело, на кого злиться, а на кого нет, и ты мне тут не указывай! — чеканит Скотчи.

— Прибереги этот тон для своих крутых друзей из Кроссмаглена, — отвечает Фергал, тоже начиная закипать. — Нас ты этим не удивишь.

— А ты когда-нибудь кого-нибудь удивил? — презрительно бросает Скотчи.

— Я отомкнул наши долбаные замки.

— Ну и какая нам от этого польза?

— А что сделал ты, кроме того, что заманил нас в эту дурацкую Мексику? — огрызается Фергал, Уже готовый сорваться.

— Послушай ты, урод… — с угрозой начинает Скотчи.

— Нет, это ты послушай!

— Помолчи-ка, Фергал, и дай мне объяснить тебе кое-что!

Они начинают потихоньку подталкивать друг друга, и я закрываю глаза, чтобы не видеть этого. И затыкаю уши.

— Нет, сначала я объясню тебе одну вещь!

— Ты меня учить вздумал, сопляк?! Да имел я тебя в одно место!

— Это только слова, Скотчи, только слова, а ты попробуй…

Я трясу головой. Слушать их дальше выше моих сил. За окном — раннее утро, и скоро должно начаться мое кино. Я ложусь на спину и гляжу на реки, города, каналы и железную дорогу, которую я почему-то не заметил раньше. Она соединяет два самых крупных провинциальных города на левом континенте, который — даже с учетом хронической нехватки воды и проблем с орошением — все же несколько опережает второе королевство по уровню развития техники. Сейчас на этом континенте воплощается в жизнь новый военный план, который должен сдвинуть с мертвой точки ситуацию на фронтах. Военный министр просматривает записки и докладные и видит, что все идет, как задумано. Железнодорожной линии отводится в новом плане решающая роль. Ложное наступление на юге, быстрая и тайная переброска войск на север и внезапный переход Большого Ущелья… Основные силы Оконного континента еще будут связаны на юге, перегруппироваться они не успеют, и противник обойдет их с фланга. Вся северная часть Оконного континента может быть захвачена очень быстро. Единственное спасение — отступить, оттянуть войска далеко назад в заросший паутиной угол — в болота у Припяти, в сибирские просторы. Заманить врага в глубь территории, измотать, обескровить…

Я улыбаюсь. Начинается утреннее представление. Тени металлических прутьев в окне медленно ползут справа налево, вытягиваются, ломаются о неровности потолка. Гм-м… Я смотрю на потолок. На потолок. На гребаный потолок.

И тут меня осеняет.

— Эврика, твою мать! — негромко шепчу я.

Нам потребовалась целая неделя, но в конце концов мы все-таки сумели проковырять в потолке достаточно большую дыру, чтобы в нее мог пролезть человек. Работали мы голыми руками, иногда пуская в ход наручные кандалы. Свою драгоценную отмычку Фергал нам не доверил. Каждый день перед появлением охранников ему приходилось запирать наши замки, и он боялся, что мы ее повредим. И все же нам удалось процарапать бетон до тонкого слоя битума, которым была залита крыша.

Надо сказать, что крыша тюрьмы была сделана из тонких железобетонных плит, которые с помощью крана уложили на массивные карнизы, тянувшиеся вдоль всего тюремного блока. Крыша таким образом состояла их простейших перекрытий. Стены служили в качестве опорных конструкций, так что вся постройка обладала достаточной жесткостью. С другой стороны, сами материалы наверняка были самыми дешевыми (я бы, например, не хотел оказаться в камере во время землетрясения), но для наших целей это было как нельзя более кстати.

Потолочная плита в нашей камере имела дюймов шесть толщины, но влага и перепады температуры не пощадили компонентов бетона. Крошился он, во всяком случае, довольно легко, и нам приходилось следить только за тем, чтобы дыра не вышла слишком большой — в противном случае часть крыши могла просесть, а то и вовсе обрушиться нам на головы.

В качестве дополнительной гидроизоляции железобетонную крышу залили слоем гудрона или какой-то другой битумной смолы, которая не пропускала дождевую воду. Но это было давно, быть может — несколько лет назад; с тех пор битум покоробился, растрескался и во многих местах облез. Правда, самые большие дыры были заложены листами дюраля, но их легко можно было сдвинуть.

К счастью, все мы когда-то имели отношение к строительству, поэтому мы знали, что и как делать. Крыша блока была плоской, поэтому во время очередной прогулки мы убедились, что, когда мы выберемся из камеры, со двора нас видно не будет. Кроме того, ночами было очень темно, а, по нашим наблюдениям, прожекторами освещали территорию нерегулярно и через довольно большие промежутки времени.

Большую часть работы выполнил Фергал, который сидел у меня на плечах, а когда я уставал — пересаживался к Скотчи. Впрочем, нельзя сказать, будто мы двое ничего не делали — держать Фергала было трудновато. К счастью, бетон, как я уже говорил, был дешевым, с большим количеством песка; он крошился очень легко, и мы, наверное, пробились бы на крышу еще раньше, если бы не необходимость соблюдать осторожность. Больше всего мы боялись повредить слой битума, который закрывал нашу дыру от взоров охранников на вышках. Его мы могли продрать голыми руками в ночь побега; делать это раньше не имело смысла и, как я уже говорил, означало ненужный риск.

Дыра располагалась в дальнем углу камеры. Мы постарались сделать ее как можно меньшего диаметра. От мусора мы избавлялись так, как это делалось в фильме «Большие гонки», — выносили цементную крошку и песок в собственных штанах и высыпали во дворе во время прогулок. Единственное, чего мы боялись, это того, что кому-то из охранников придет в голову осмотреть крышу сверху тюремного блока. Он мог заметить повреждение или — еще того хуже — провалиться сквозь дыру прямо к нам в камеру.

Изнутри дыры почти не было видно. Даже если стоять прямо под ней и смотреть вверх, заметить ее было не так-то просто — все зависело от освещения и теней, но никто из надзирателей никогда не заходил в дальний угол камеры.

С тех пор как перед нами забрезжила надежда, наше настроение заметно переменилось. Фергал был бодр и исполнен оптимизма. У меня тоже открылось «второе дыхание». Что касается Скотчи, то он настолько вернулся к жизни, что снова начал нами командовать. Когда мы не царапали потолок, он сажал Фергала ко мне на плечи и заставлял смотреть в окно и докладывать ему обо всем — о температуре снаружи, о направлении ветра, о фазах луны, о включении и выключении прожекторов, о характере местности за проволочной оградой. Собрав наконец достаточно информации, Скотчи объявил нам, что мы готовы и что побег состоится в ближайшие несколько дней.

План был прост. Я подсаживаю Фергала, он удаляет битум и выбирается наружу. Потом я сажаю на плечи Скотчи, он подтягивается наполовину. Я хватаюсь за его лодыжки, и они вместе с Фергалом вытаскивают меня. Затем с противоположной стороны крыши мы спрыгиваем в траву и во весь дух бежим к ограде. Если вдоль нее действительно пускают по ночам сторожевых собак (а за все время наблюдений Фергал не видел ни одной), придется их убить, после чего перелезть через ограду и скрыться в лесу. Дальше Скотчи поведет нас на север (ориентируясь по Полярной звезде — как он сказал); когда мы доберемся до побережья, мы украдем лодку и поплывем на ней в Штаты.

Если судить объективно, то план, конечно, несколько сомнительный, но никто из нас в тот момент не был настроен проявлять объективность.

— Мне кажется, у нас все получится, — сказал я Скотчи. — Я боюсь только одного — что если мы не уйдем в самое ближайшее время, охранники могут обнаружить дыру. Ведь если пойдет сильный дождь, вода может размыть битумную пленку и прорвать ее там, где мы сделали лаз, потому что под ней больше нет бетона.

— Все в порядке, Брюс. Через пару дней наступит новолуние, тогда мы и сделаем ноги, — успокоил меня Скотчи.

— Мы совсем не подумали о двух важных вещах, — внезапно заявил Фергал.

Я улыбнулся:

— О каких же?

— Во-первых, мы не подумали о еде. Что мы будем есть, когда выберемся отсюда? И еще — собаки…

Я пристально посмотрел на него:

— Мы будем есть то, что нам попадется. Не забывай — мы в тропиках, и в джунглях должно быть полно всякой живности и плодов. Ну а насчет собак, Ферги-малыш, — что толку беспокоиться заранее? Вот когда эта проблема возникнет, тогда мы и будем ее решать. Если возникнет… — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно увереннее.

— Это не проблема, корешок, — поддержал меня Скотчи.

— Кроме того, — добавил я по наитию, — если там и есть сторожевые собаки, то это, скорее всего, чихуахуа. Ты наверняка таких видел: крошечные собачки со смешными ушами… Такую прихлопнуть — нам, здоровым парням, раз плюнуть.

— А-а, знаю, это такие, маахонькие… — сказал Фергал, восприняв мою шутку всерьез; поскольку мои слова явно его подбодрили, я не стал его разубеждать. Вместо этого я многозначительно посмотрел на Скотчи, но он не заметил моего взгляда.

— Помнится, у твоего приятеля Джимми Дикона была такая собачка, — сказал Скотчи, вслед за нами настраиваясь на раздумчивый лад. — Он всюду носил ее с собой и все в бушлат кутал.

— Господи, Джимми Дикон! Давненько я о нем не слышал! — воскликнул Фергал.

Я так вообще слыхом не слыхивал ни о каком Джимми Диконе, но предпочел промолчать — лишь бы отойти от собачьей темы.

— Ты ведь помнишь его, Брюс, правда? Это тот однорукий парень, который спас своего приятеля, когда тому тонуть вздумалось.

— Тот был Скотчи Мак-Моу, и ты не можешь его знать, ты выдумываешь все, — возразил я.

— Нет, я его знаю! — заупрямился Скотчи.

Фергал говорил еще что-то, но я уже не вникал в смысл. Я отключился. Мне было приятно просто слышать, что парни говорят о доме. И вообще о чем угодно. Сон овладевал мною, и в полудреме я чувствовал запах дыма из дымоходов и горящего торфа, грезил о жареной картошке, шкварчащей во фритюрнице, и о порции подогретого виски в баре… Наконец-то все было хорошо. Как крэк? Нормально.

Но некоторое время спустя Фергал снова начал сомневаться. Он только что слез с моих плеч, с которых, глядя в окно, наблюдал за лучами прожекторов, и считал секунды, пытаясь обнаружить в их движениях какую-то систему. Но похоже, никакой системы не существовало вовсе. Охранники просто бросали луч куда им заблагорассудится, зато они никогда не возвращались к одному и тому же месту скоро.

— Готовьтесь, — сказал Скотчи. — Через два дня наступит новолуние. Это значит — никакой луны не будет. Вот тогда мы и уйдем.

Но Фергал покачал головой. Несмотря на то что по характеру он был скорее оптимистом, иногда на него находило, и он начинал видеть вещи в мрачном свете.

— В чем дело, Фергал? — спросил я его. — Что тебе не нравится?

Некоторое время он ничего не говорил, но в конце концов все же произнес:

— Этот ваш план… Он же дырявый, что твоя рыбацкая сеть!

По-видимому, в этих словах выразились все беспокойство и тревога, которые исподволь копились в его душе.

— Ну, одна дыра у нас точно есть, — согласился Скотчи и подмигнул мне.

Я рассмеялся, но если уж Фергал что-то вбил себе в голову, отвлечь его было нелегко.

— Если это так просто, — сказал он, — то почему они не бегут? — И он жестом показал в ту сторону, где находились другие камеры.

— Потому что эти парни содержатся здесь в предварительном заключении и ждут суда, — пояснил Скотчи. — А бежать до суда, рискуя заработать дополнительный срок, просто глупо.

В этом был весь Скотчи, и я даже не рассердился.

— Кто тебе сказал? — спросил я. — Откуда ты вообще можешь знать такие вещи?

— Но ведь так и есть! — возразил он.

— Нет, скажи — откуда?! — уперся Фергал. — Как ты можешь знать хоть что-нибудь? Что, если сторожевые собаки — маленькие или большие — между стеной и оградой все же есть? Или сама ограда под током?

— Ограда? Под током?! Не смеши меня, мы же не где-нибудь, а в чертовой Мексике! — фыркнул Скотчи.

— Ну и что, что в Мексике? Ладно, пусть у них трудности с электричеством, но ведь заминировать-то ее они могли? В чем в чем, а в минах у них наверняка недостатка нет.

— Перестань, Фергал. — Скотчи поморщился. — Ну когда ты научишься реально смотреть на вещи?!

Нам очень хотелось ему верить, но мы боялись. В самом деле, почему не бежали другие узники? Что они знали, чего не знали мы? Быть может, им элементарно не хватало сообразительности и инициативы, а может быть, и нет. Черт побери, не исключено было, что они бежали, много раз бежали, просто мы ничего об этом не слышали. Да и откуда нам слышать?

— Мне кажется, — медленно сказал я, — что у них просто нет такого классного специалиста по замкам, как наш Фергал, вот они и не бегут.

— Ерунда, — мрачно возразил Фергал. — Здесь собраны преступники со всей Мексики. Готов спорить, что мы им в подметки не годимся. Наверняка среди них есть и взломщики, и медвежатники, и кто угодно. Нет, наверняка все дело в том, что им известно что-то, чего мы не знаем!

— Но ведь мы не можем их расспросить, мы не владеем языком, — сказал я. — И потом, не думаю, что кто-то из них захочет беседовать с нами.

— И не забудь — они убили Энди, — вставил Скотчи.

— Но хоть попытаться-то мы можем, — не сдавался Фергал. — Не все же они убийцы. Нам и нужно-то всего лишь разок с кем-нибудь переговорить. Хотя бы просто для того, чтобы сориентироваться.

Я покачал головой, но Фергал никак не унимался:

— Помните хромого старика, который хотел поговорить со мной? Можно расспросить его. Одна минута — и все станет ясно. Всего два вопроса: есть ли здесь собаки и под током ли ограда…

— Всего два вопроса — и все сразу узнают, что мы задумали! — сказал я.

— Да, — кивнул Скотчи. — Это может сорвать наши планы. Я запрещаю это, слышишь, Фергал?

— Ты запрещаешь? — переспросил Фергал.

— Да, запрещаю. — Скотчи снова кивнул.

— Да кто ты такой, чтобы здесь командовать?! — возмутился Фергал.

Оба вскочили и уставились друг на друга; каждый ждал, что противник нападет первым. На мгновение мне показалось, что Скотчи вот-вот врежет Фергалу по-настоящему, поэтому я поспешил втиснуться между ними.

— Ну-ка, сядьте, вы, оба! — прикрикнул я. — Ей-богу, ведете себя как дети малые! Даже хуже.

Настороженно глядя друг на друга, Скотчи и Фергал опустились на пол. Я тоже сел.

— Я знаю, Фергал, что в нашем плане немало сомнительных мест, — сказал я. — И кое-какая разведка нам бы не помешала, но увы — Скотчи совершенно прав. Мы не можем доверять этим ублюдкам, не можем ни о чем их расспрашивать, тем более о таких вещах.

— Вспомни об Энди, — снова вставил Скотчи.

Фергал ничего не ответил, и я потрепал его по плечу. Скотчи между тем продолжил:

— Все очень просто, Фергал, дружище… Этим тупым идеям просто не хватает инициативы. Посмотри на них и посмотри на нас. Ты у нас настоящая звезда художественного взлома, у них таких, как ты, днем с огнем не найдешь.

Фергал через силу улыбнулся, но мы видели, что он все еще неспокоен. Я не мог понять, какую часть его беспокойства составляла искренняя озабоченность состоятельностью нашего плана, а какую — старый добрый мандраж. Фергал был далеко не трус — во всяком случае, боялся он наверняка не больше нашего; все дело было в том, что никто из нас еще никогда не попадал в ситуацию, подобную этой. Правда, я и Скотчи уже побывали за решеткой, он — в Белфасте, я — в штрафных казармах на острове Святой Елены, но ни он, ни я не замышляли побег. Скотчи отсидел какой-то до смешного маленький срок; что касается меня, то всего через пару недель после ареста меня с позором демобилизовали. Не знаю, легко ли далось Скотчи пребывание за решеткой; лично для меня отсидка была все равно что внеочередной отпуск, фергал, однако, был слеплен совсем из другого теста. Он был вором, специалистом-взломщиком, и еще ни разу не попадал в тюрьму. Приехав в Америку, Фергал лишь по чистой случайности оказался в команде «быков», работавших на Темного и мистера Даффи. Ему бы прокручивать какие-то хитрые комбинации или заниматься другой тонкой работой, а не мотаться по Гарлему, выколачивая последние жалкие доллары из должников босса. Правда, с оружием Фергал обращаться умел — он доказал это в кафе, когда люди Дермота едва не отправили нас на тот свет, но лишь благодаря тому, что Темный предусмотрительно гонял нас в платный тир, где каждый из нас провел не один час. Но в целом это была не его стезя; Фергал был просто не создан для насилия.

Я посмотрел на Скотчи, он посмотрел на меня, и я подумал, что мы, похоже, думаем сейчас об одном и том же. Нужно было как-то успокоить Фергала. Как видно, смерть Энди слишком на него подействовала, и нам следовало обращаться с ним как можно мягче. Кроме того, Фергалу мы были обязаны многим. Почти всем.

— Ладно, приятель, кончай трястись, — сказал я и похлопал его по спине. — Все будет хорошо, вот увидишь. Нам повезет.

— Точно! — согласился Скотчи и тоже улыбнулся. — Нам уже повезло, что мы оказались здесь вместе с тобой. Что бы мы без тебя делали? Как я уже говорил, ты — первоклассный спец по замкам. Когда мы вернемся домой, я буду не я, если ты не получишь долбаную медаль за все, что ты для нас сделал.

Фергал улыбнулся.

— Да я в общем-то и не сомневаюсь, что все будет хорошо, — сказал он после небольшой паузы.

Следующие несколько минут мы болтали о всяких пустяках, и мрак окончательно развеялся. Потом Скотчи сказал, что, по его расчетам, подходящая ночь как раз завтра, в крайнем случае — послезавтра. Луны не будет, и если не начнется гроза, мы сможем уйти. Мы согласились и потрепались еще немного. Перед приходом охранника Фергал снова закрыл наши замки. Мы поели риса, выпили воды и дождались, пока охранники вернутся забрать наши миски. Потом я помочился в ведро и — во второй раз со дня нашего приезда в Мексику — облегчился по-настоящему, по обыкновению подтершись соломой. Остаток вечера мы провели за разговорами, что случалось достаточно редко. Скотчи травил какие-то байки о своем детстве, я в свою очередь тоже рассказал выдуманную историю о девушке, которая нянчила меня, когда я был маленьким.

Потом мы заснули. Ночью прошел дождь, и рассвет наступил сырой и серый. История континентов на потолке во многом определялась наводнениями: сейчас континент у окна снова затопило, и стремительное вторжение неприятельских войск сделалось невозможным — по крайней мере в ближайшее время.

Тот день был «прогулочным», и надзиратели, явившись в свое обычное время, снова отомкнули наши замки. Каждый раз, когда они делали это, я ужасно нервничал. Я был уверен, что рано или поздно они заметят, что с замками что-то неладно, но этого так и не произошло. Кроме того, запирая нас, они доставали замки из одного большого мешка, и я боялся, что в конце концов нам попадется какой-то особый замок, открыть который нам будет не по силам. Но Фергал оказался прав: все замки были более или менее одинаковыми, а он уже так навострился, что открывал их меньше чем за две минуты.

Дождавшись свистка, мы вышли во двор.

Все было как всегда, все казалось обычным. Я еще не знал тогда, что это будет чертовски трудный день.

Вылив ведро в уборную в конце пустующего тюремного блока, я прихватил из кучи охапку соломы и пошел назад. Фергал и Скотчи шли за мной следом — просто на всякий случай. День выдался жаркий, и разморенные духотой охранники следили за нами не так внимательно, как обычно. Что до нас, то мы почти не замечали жары и чувствовали себя прекрасно.

Во время прогулки заключенные ходили по двору по часовой стрелке. Не знаю, как это получалось и почему, но факт оставался фактом: каждый раз оказывалось, что все мы шагаем именно так, хотя нас никто не организовывал и не направлял.

И надо же было случиться, что прямо перед нами оказался тот самый хромой старик, которого Фергал заприметил в самом начале. Невысокий, худой, с плоским индейским лицом, он выглядел лет на шестьдесят пять. Он был похож на старого лагерника, который провел в тюрьме, наверное, большую часть жизни, однако никакого особого внимания я на него не обращал. Когда мы не говорили о том, что занимало нас сейчас больше всего, я думал исключительно об ублюдке, который вышагивал в моих сандалиях ярдах в двадцати от нас. Но Фергал, должно быть, все время помнил об этом старом колченогом педике. Позднее Скотчи сказал, что Фергал говорил ему: он, дескать, слышал, как старый козел напевает какую-то песенку, похожую на «Мою дорогую Клементину». Ну и что? — сказал тогда Скотчи. Но для Фергала это было доказательством того, что старый пень знает, по крайней мере, несколько английских слов. Вот блин!

Так мы бродили по двору, потом раздался свисток, и заключенные бросились врассыпную, спеша поскорее вернуться в камеры. Мы со Скотчи бежали вместе со всеми (иногда охранники обрабатывали дубинками тех, кто покидал двор недостаточно быстро), и ни я, ни он не сомневались, что Фергал следует за нами. Но, обернувшись, мы его не увидели.

— Ах, черт! — воскликнул я и, остановившись, стал высматривать Фергала среди мелькавших во дворе фигур. Наверное, он упал, подумал я. Мне не верилось, что случилось что-то серьезное; как я уже говорил, завладев нашей обувью, а может, и узнав о смерти Энди, парни оставили нас в покое и не предпринимали новых попыток припугнуть нас опять.

— Споткнулся этот придурок, что ли, — сказал я Скотчи, но, пристальнее вглядевшись в облака пыли, мы увидели, что Фергал подошел к старому индейскому педику и что-то у него спрашивает.

(Чего-то подобного следовало ожидать. Зная Фергала, мы должны были это предвидеть, но мы были слишком поглощены мыслями о предстоящей ночи.)

— Ну, все! — мрачным шепотом изрек Скотчи. — Теперь держись.

Отмахнувшись от него, я напряг слух. Впрочем, голос Фергала звучал непривычно громко и казался каким-то чужим.

— Извини, приятель, — говорил Фергал, — я хотел спросить, не мог бы ты сделать мне ма-алень-кое одолжение…

Но прежде чем он успел закончить фразу, старик повернулся и принялся орать что-то грубым, гортанным голосом. Он толкал Фергала и кричал, кричал прямо ему в лицо какие-то непонятные слова. Старик испугался нашего тихого, безвредного остолопа! Так понял бы каждый идиот, в том числе и Фергал.

И Фергал схватил старика за плечи.

— Да ты не бойся, приятель. Успокойся. Не надо шуметь, мы ведь не хотим, чтобы сюда сбежалась вся кодла, правда?! — уговаривал он.

Старик в панике рванулся и, стряхнув с себя руку Фергала, смазал того по скуле.

— Ну, началось. Живо туда! — сказал я, но прежде чем мы со Скотчи успели вмешаться, Фергал ткнул старика в челюсть. Старик рухнул как подкошенный и скорчился в пыли. Фергал попятился от него, на ходу озираясь, но было слишком поздно: на него уже набегал другой заключенный, спешивший к месту схватки с противоположного конца тюремного двора. Молодой, наверное, нашего возраста… В руке у него что-то блестело.

— Берегись, у него нож! — заорал я, и мы рванули быстрее.

Фергал услышал мой крик и даже успел повернуть голову, но парень уже прыгнул на него сзади. Раздался громкий вопль, и в воздух взвились плотные облака пыли, которые совершенно скрыли от нас происходящее. Когда мы подбежали, Фергал лежал на спине и в груди у него торчал острый и длинный осколок стекла.

Стекло вошло точно в сердце.

Мы со Скотчи закричали, подзывая охранников. В ответ снова раздался свисток, и кто-то выстрелил из ружья в воздух. Охранники громко бранились, показывая, что мы должны немедленно вернуться в камеру, но мы лишь опустились на землю рядом с телом Фергала.

Тучи пыли вокруг нас, постепенно редея, возносились к небу словно молитвы.

Я попытался применить искусственное дыхание «рот в рот», но в нем уже не было жизни.

Подбежавшие охранники разогнали всех дубинками и потащили меня и Скотчи в камеру. Приковав наши ноги к рым-болтам, они еще некоторое время что-то возбужденно объясняли нам и качали головами — не то удивленно, не то с отвращением. Наконец, видимо отчаявшись что-либо нам объяснить, они ушли, захлопнув за собой дверь.

Скотчи сразу подполз ко мне.

— Как ты думаешь, Фергал выкарабкается? — спросил он.

Я покачал головой:

— У него нет ни полшанса.

Тогда Скотчи вернулся обратно на свое место, и мы долго сидели молча, глядя друг на друга полными ужаса глазами.

Наше здоровье стало еще хуже. Скотчи снова начал кашлять; оба мы были слабыми, точно новорожденные котята. У нас не осталось сил даже на то, чтобы ловить сверчков. Кроме того, Скотчи скрыл от меня, что у него начали клочьями выпадать волосы.

Повезло нам только в одном отношении: Фергал спрятал отмычку в камере, в трещине стены. Я нашел ее там после нескольких часов лихорадочных поисков. К счастью, ему хватило ума не брать ее с собой на прогулку, где он мог легко ее обронить. Слава богу, хоть на это Фергалу достало здравого смысла! Я все думал о нем. Вспомнил, что он был в семье единственным ребенком. Его родители были еще живы, и смерть сына, конечно же, станет для них жестоким ударом. Ну что за идиот!

Скотчи понадобилось чуть меньше недели, чтобы научиться отпирать замки на наручниках и ножных кандалах. Эта работа была ему более или менее знакома: когда-то он вскрывал автомобили и велосипедные замки, но Фергал, конечно, был намного опытнее, ведь для него справиться с таким простым механизмом было раз плюнуть.

Теперь Скотчи уже не думал о фазах луны — он горел желанием как можно скорее выбраться из тюрьмы на волю. Ночи стали заметно прохладнее; после дождей камера высыхала плохо, и в ней всегда было промозгло и сыро. С каждым днем мы все больше слабели, и нам обоим было ясно, что ждать больше нельзя.

Через пять дней Скотчи сумел снять замки на своих ножных цепях, а на следующее утро освободил и меня. Слава богу, это не был третий день и нам не нужно было идти на прогулку. Мы были готовы бежать, как только упали цепи, приковывавшие нас к рым-болтам, но Скотчи все же потратил еще несколько часов, возясь с ручными кандалами. Нам это казалось не особенно важным: мы оба были уверены, что сумеем каким-то образом выбраться даже со скованными руками. Как выяснилось впоследствии, мы не могли заблуждаться сильнее. Скотчи продолжал возиться с замками из чисто спортивного интереса. Примерно к полудню он справился со своим замком, а еще через пару часов освободил и меня, как раз когда в камеру и вошел охранник, принесший нам еду.

В тот момент я все еще сидел, наклонившись к Скотчи. Увидев охранника, я поспешно выпрямился и постарался уложить цепь и замок так, чтобы они выглядели надежно запертыми. Скотчи же громко раскашлялся, стараясь отвлечь внимание охранника на себя.

На этот раз еду нам принес Косой — обладатель двойного подбородка и небольшого бельма на глазу. Из всей шайки он был, пожалуй, самым приемлемым. Иногда — редко — он даже отпускал какое-то замечание на ломаном английском.

Но сегодня, впервые за все время нашего пребывания в тюрьме, ему пришло в голову остаться с нами в камере до тех пор, пока мы не закончим есть.

Скотчи сразу как-то подобрался и напружинил мускулы, готовясь действовать. Замки на наших ножных и ручных цепях были открыты, и не заметить этого было невозможно. Я был уверен, что в мозгу у Скотчи зреет самоубийственный план. Как только Косой увидит, что замки не в порядке, Скотчи сразу же прыгнет на него и прикончит — задушит или ударит в висок тяжелыми ручными «браслетами». После этого нам останется только одно: бежать во всю прыть через двор, каким-то образом одолеть второго охранника, завладеть его оружием, перебраться через ворота, захватить машину… Одним словом — верная смерть.

Косой тем временем практиковался в своем ужасном английском:

— Бейсбол — не есть хорошо. Fitbol — si.[33] Бейсбол — плохо. Лучше играть футбол. Футбол все играть!

Обычно я старался подольститься к Косому, надеясь выцыганить у него добавочную порцию риса, но сегодня я желал только, чтобы он убрался как можно скорее, пока Скотчи не сделал какую-нибудь глупость. С другой стороны, я чувствовал, что должен вести себя как обычно, чтобы охранник не насторожился.

— В Ирландии, — громко, с расстановкой сказал я, — все играют в футбол. Мы из Ирландии, понимаешь? Не американцы, а ирландцы. Ирландцы играют только в футбол. Бейсбол — ерунда. Ферштейн?

Косой ухмыльнулся и, задрав голову, посмотрел на потолок.

И показал на него пальцем.

Открытых замков он не заметил, но большую дыру в крыше не заметить невозможно. Вот сейчас он ее увидит и…

— Твою мать! — прошептал я. Скотчи начал приподниматься.

Косой опустил руку и сделал вид, будто дрожит от холода.

— Huracan, — сказал он. — Ураган. Большой ветер.

— Будет ураган? — переспросил я и, встретившись взглядом со Скотчи, попытался внушить ему, чтобы он сидел на месте и не рыпался.

— Ураган, — подтвердил Косой и еще раз улыбнулся. — Сильно ветер.

— Может быть, он сдует тюрьму и мы все окажемся на свободе, — сказал я с принужденным смехом.

Косой ничего не понял, но рассмеялся в ответ и, забрав наши миски, вышел за дверь.

Как только щелкнул ключ в замке, Скотчи наклонился ко мне и хлопнул по плечу:

— Здорово ты его, Брюс.

Все оставшиеся дневные часы я потратил на то, чтобы удержать съеденный рис в желудке, и мне это в основном удалось.

Наконец наступил долгожданный вечер. Как только темнота достаточно сгустилась, мы начали действовать. Вылезти в дыру в потолке, когда мы были втроем, было достаточно просто. Сейчас нас осталось только двое, но мы знали, что делать.

— Готов? — спросил я.

Скотчи кивнул.

Я подсадил его к себе на плечи, и он занялся битумной пленкой. Скоро в крыше зазияло отверстие, сквозь которое мы увидели яркие звезды. Выбраться из камеры вдвоем было нелегко, но мы все обдумали и надеялись, что сумеем это сделать. Скотчи не полез в расчищенную дыру. Вместо этого он спрыгнул на пол, а я сел к нему на плечи. Скотчи едва выдерживал мой вес, поэтому я старался подтягиваться побыстрее. Снаружи оказалось немыслимо светло — все небо было сплошь усеяно крупными южными звездами. Лучи прожекторов на занятых охранниками вышках беспорядочно скользили по двору, по воротам и по крыше тюрьмы.

Когда я вылез из дыры настолько, что смог упереться в крышу локтями, Скотчи внизу подпрыгнул и схватил меня за ноги. Он оказался тяжелее, чем я думал, и мне пришлось напрячь все силы, чтобы не сорваться назад, в камеру. Стиснув зубы, я продолжал подтягиваться, таща за собой Скотчи. Гнев, который я испытывал, придал мне сил, и хотя стоявшая передо мной задача была почти невыполнимой, я сумел с ней справиться. Когда мои бедра оказались снаружи, я лег на крышу и пополз прочь от дыры, изо всех сил стараясь держать ноги прямо, чтобы они играли роль рычага. Скотчи, не имея возможности ничем мне помочь, висел на мне мертвым грузом, но я все полз и полз к краю крыши. В какой-то момент Скотчи выпустил мои ноги и уцепился за край дыры. Почувствовав это, я развернулся и, схватив ублюдка за остатки майки, рывком вытянул наружу.

Мы были на крыше. Никто нас не заметил, и несколько мгновений мы лежали, переводя дух. Прожекторы лениво прорезали темноту у дальнего конца нашего блока, к тому же они были не слишком мощными.

— Как просто! — шепнул Скотчи.

Я ухмыльнулся.

— Для кого как, — ответил я.

Потом мы подползли к противоположному краю крыши (пробиваться через ворота было бы безумием, и мы решили, что попробуем перелезть через ограду за тюрьмой) и посмотрели вниз, чтобы понять, как мы будем спускаться. До земли было футов пятнадцать — намного больше, чем высота потолка в камере. Очевидно, тюрьма стояла на довольно мощном фундаменте, и я порадовался, что мы не стали делать подкоп.

Пора было спрыгнуть, но я понимал, что если мы сделаем это, то назад уже не заберемся. Как только мы окажемся внизу, обратного пути не будет. Мы не сможем обследовать ограду и вернуться в камеру, чтобы на следующую ночь повторить попытку, точно зная, на что можно рассчитывать. Значит, сегодня или никогда…

— Здесь высоко, — шепнул я Скотчи. — Если мы спрыгнем, то уже не сможем вернуться.

— А на хрена нам возвращаться? — удивился он.

— Не знаю.

— То-то и оно, что не знаешь. Давай прыгай, девчонка!

Я пополз прочь от дыры к самому краю крыши, потом еще раз взглянул вниз, развернулся и начал осторожно сползать с крыши ногами вперед. Наконец я повис на руках, сгруппировался и прыгнул. Едва коснувшись земли, я сразу повалился на бок, и приземление прошло удачно. Удар смягчила и солома, которую я запихал под футболку и в джинсы, чтобы лезть через колючую проволоку. Как бы там ни было, я ничего себе не отшиб, не сломал и встал на ноги. Поднявшись, я поспешил отойти в сторону, чтобы освободить место для Скотчи. Буквально через три ярда мне стало ясно, почему другие узники не додумались до столь блестящего плана. Земля под ногами заколыхалась, и я по колено провалился в болото. Оглядевшись, я увидел, что здание тюрьмы почти со всех сторон окружено топью. Теперь мне все стало ясно: тюрьму выстроили на небольшом, вдававшемся в болото наподобие полуострова каменистом участке, еще и укрепленном бетоном. Ворота с караульным флигелем разместились на узком перешейке, соединявшем полуостров с твердой землей, однако в десяти футах от северной, восточной и западной стен тюрьмы лежала самая настоящая трясина. Возможно, так задумывалось с самого начала (болото и в самом деле могло служить дополнительной гарантией от побегов), но я в этом сомневался. Похоже, вся местность была сплошным болотом и тюрьму выстроили на единственном более или менее сухом участке земли, болото же вокруг явилось добавочным плюсом. Достаточно было обнести тюрьму забором из «колючки», чтобы сделать побег и вовсе невозможным. Единственным входом (и выходом) из тюрьмы оставалась дорога у ворот, но именно там были сосредоточены главные силы охраны. Одним словом, для отсталой страны третьего мира тюрьма была устроена достаточно искусно и с выдумкой, и если бы не ужас и отчаяние, владевшие мной в эти минуты, я мог бы даже похвалить строителей.

Насколько я мог судить, у нас со Скотчи оставался только один выход: добраться до караульного помещения, каким-то образом вернуться во двор и попытаться перелезть через ворота. Но как Фергал, этот безмозглый кретин, после всех наблюдений ухитрился не понять, что перед ним топкое, непроходимое болото, а не поросшая сочной травой лужайка? Это было просто уму непостижимо! Надо же было уродиться таким идиотом!

Скотчи тяжело приземлился в траву передо мной. Сначала он, как и я, с кряхтением повалился на бок, но сразу поднялся.

— Как, жив? — спросил я.

— Ага.

— У нас неприятности, друг, — сказал я.

— А в чем дело?

— Вся эта поляна — сплошное болото. Думаю, оно тянется до самой проволоки, а может быть, и дальше. Ограда держится на сваях. Отсюда до самых зарослей нет ни клочка твердой земли…

Я старался не поддаваться панике и говорить так, чтоб голос мой не дрожал. Скотчи тоже приложил все силы, чтобы сохранить спокойствие.

— Подумаешь — болото! — сказал он небрежно. — Не бойся, Брюс, крошка; я думаю, мы сумеем одолеть его.

— Но на это понадобится чертова уйма времени, — возразил я. — И если мы не завязнем в грязи и не утонем, то рано или поздно охрана все равно нащупает нас прожектором. Нет, ничего не выйдет!

— А разве у нас есть выбор, Брюс? Ты же сам сказал, что вернуться назад мы не сможем, значит, нам остается только одно — идти вперед! — яростно зашипел Скотчи.

Я покачал головой, хотя и понимал, что он прав. Вернуться в камеру мы не могли. Если бы мы пошли мимо караулки, нас бы наверняка заметили и пристрелили. Оставалось только болото…

Скотчи первым двинулся через трясину. Болото густо поросло травой, образовавшей на поверхности плотный ковер, но под весом человеческого тела ковер этот легко прорывался, а под ним плескалась холодная, вязкая жижа. Почти сразу же Скотчи провалился по пояс, и я испугался, что его засосет с головой. К счастью, Скотчи вырос в деревне и, вероятно, умел ходить по болотам, хотя поначалу казалось, что дело это ему в новинку. Взмахнув руками, он потерял равновесие и сразу ушел в трясину по грудь, но уже в следующую секунду сделал рывок и выплыл, однако при попытке сдвинуться с места снова проваливался по шею. Увы, чем больше удалялся он от стен тюрьмы, тем более жидкой становилась грязь. Она больше не держала его, и Скотчи то карабкался с кочки на кочку, то вплавь двигался вперед, но трясина все еще оставалась слишком густой, и он несколько раз окунулся с головой. Казалось, еще немного — и он захлебнется зловонной грязью и пойдет ко дну.

Я почти не сомневался, что наша затея кончится крахом и мы оба погибнем, но, не желая отставать от Скотчи, тоже сделал несколько шагов вперед. Сначала я погрузился по пояс, потом — по шею. Так и не достав дна, я попытался плыть, но из этого ничего не вышло. Правда, болотная грязь была не такой плотной, как зыбучий песок, но плыть сквозь нее оказалось совершенно невозможно. Ноги то и дело выскакивали на поверхность, а голова погружалась в тину и ил. Руки с трудом рассекали эту густую жижу, путались в водорослях и траве, так что каждое движение отнимало уйму сил. Жидкий ил, тина, комки водорослей, песчаная взвесь… Все это напоминало мне эпизод из детства, когда я, удрав из дома, купался в густо заросшем всякой дрянью карьере, на дне которого ржавели остатки автомобилей и другой железный лом, превращавший водоем в смертельную ловушку. Но здесь было еще хуже. В болоте нельзя было плыть даже по-собачьи, потому что при каждом гребке верхняя часть туловища уходила под воду, точнее — под травяной ковер, пробиваясь сквозь который я успевал нахлебаться воды пополам с илом и песком. Я попробовал и кроль, и брасс, но они тоже не помогли: я не столько плыл, сколько бултыхался на одном месте, то и дело уходя под воду головой и плечами, тогда как мои ноги неизменно стремились оказаться на поверхности. Как следует глотнув воды, я выныривал, и все начиналось сначала. Бессмысленная борьба с трясиной постепенно истощила мои силы, и, в очередной раз выдравшись из вонючего ила, я повернул назад к тюремной стене. Я был уверен, что преодолеть двадцать с лишним ярдов болота мне не по силам, и готов был сдаться. Обернувшись к Скотчи, я жестом показал ему, что хочу вернуться, но он затряс головой и громко зашептал:

— На спине, Брюс! На спине!

Я остановился и посмотрел внимательнее. Движения Скотчи действительно напоминали плавание на спине, и надо сказать, что продвигался он гораздо успешнее, чем я. Словно ледокол он разрывал покров из травы и водорослей головой и руками и одновременно отталкивался ногами, благодаря чему его тело, располагаясь почти горизонтально, довольно быстро скользило в нужном направлении. Почему этот способ срабатывает лучше кроля или брасса, я так и не понял; главное — он срабатывал, и, не тратя времени даром, я тоже перевернулся на спину и поплыл назад по дорожке, пробитой среди травы Старым Добрым Волшебником Скотчи. Густая грязь по-прежнему колыхалась вокруг с отвратительным хлюпаньем, разорванный покров из травы и тины снова смыкался позади нас, и все же мы медленно, но верно приближались к проволочной ограде. Несколько раз нас почти настигал шаривший по болоту луч прожектора, но он двигался так неторопливо, что каждый раз мы успевали еще издали заметить его приближение и погрузиться с головой. Вынырнув, мы без опаски продолжали движение, хорошо зная, что луч никогда не возвращается к точке, где только что побывал, — во всяком случае, не сразу.

Так мы сначала плыли, потом некоторое время шагали вброд и наконец добрались до проволочной ограды. Увидев ее вблизи, я возблагодарил Бога за то, что у Скотчи хватило терпения снять замки и с наших ручных кандалов. Если бы мы остались скованными, у нас бы не было ни малейшего шанса перебраться через ограду.

Впрочем, шансов и так было немного. Мы вымотались, и ни один из нас еще не верил до конца, что мы сумели одолеть первую часть пути.

Скотчи что-то говорил, но он запыхался и был так возбужден, что я не понял ни слова.

— Погоди… Нужно… Отдышаться… — сказал я. Скотчи кивнул, и некоторое время мы отдыхали, держась за проволочную сетку. Мы оба тяжело дышали, мускулы на руках и ногах словно налились свинцом и болели.

— Как тебе кажется, — спросил я, когда мы оба немного пришли в себя, — сможем мы пролезть под сеткой?

Чтобы проверить, как глубоко уходит в болото ограда, Скотчи нырнул. Снова появившись на поверхности, он отрицательно покачал головой — он так и не нащупал нижний край.

— Но не может же она идти до самого дна, — раздраженно сказал я. — Или ты думаешь, что ее устанавливали здесь долбаные водолазы?

— Дело не в этом, Брюс. Просто сейчас сезон дождей, и уровень воды в болоте поднялся. Говорю тебе — я так и не дотянулся до нижнего края. Мне показалось, эта хренова ограда уходит прямо в ил.

— Ладно, — буркнул я, — я сам проверю.

Перебирая руками сетку, я начал опускаться вниз и футов через пять или шесть достиг дна. Мне показалось, что сетка немного не достает до него. Может быть, подумал я, нам и удастся протиснуться в щель под проволокой. Но только может быть…

Задыхаясь, я вынырнул на поверхность. Несколько секунд я отплевывался, потом рассказал Скотчи о том, что мне удалось обнаружить.

— Нет, — сказал он, — с этим делом у нас ничего не выйдет: один из нас обязательно потонет. А то и оба. Придется лезть через верх.

И скорее всего, Скотчи был прав. Застрять, завязнуть в грязи было легче легкого. Захлебнуться илом, бр-р! Ужасная смерть. Подумав об этом, я кивнул. Лезть поверху мне тоже не улыбалось, но нырять под сетку было слишком опасно.

Отдохнув как следует, мы начали подъем. Сразу выяснилось, что карабкаться по проволочной ограде не в пример легче, чем брести по болоту. Отверстия в сетке были достаточно большими, чтобы в них свободно пролезала нога, к тому же сама ограда почти не раскачивалась и не прогибалась под нашим весом. Поднимались мы не торопясь, чтобы ненароком не сорваться вниз и не наделать шума. Скотчи был слева: мы решили подниматься вместе, хотя разумнее, наверное, было лезть через ограду по очереди.

Добравшись почти до самого верха, мы остановились, чтобы перевести дух. Нам предстояло преодолеть еще две спирали из «высечки», а мы уже выбились из сил.

— Ну, что дальше? — спросил Скотчи, пока мы висели на сетке, стараясь отдышаться.

— Нужно как-то перебраться через проволоку, вот и все, — ответил я. — Ничего другого просто не остается.

С этими словами я схватился за проволоку и попытался подтянуться. Сильная, резкая боль пронзила мою ладонь. Одного прикосновения к проволоке, казалось, было достаточно, чтобы порезаться: в мякоти под большим пальцем у меня появилась глубокая рана.

— Черт! — пробормотал я. — Господи Иисусе, пресвятая Мария и Иосиф!

Все же мне удалось приподнять корпус и навалиться на первую проволочную спираль. Большая часть соломы, которую я напихал под футболку, давно высыпалась, и теперь острые проволочные колючки резали мне кожу на руках и на груди. Не обращая внимания на боль, я подтянулся повыше и заработал несколько глубоких порезов на правой руке и на ногах. К счастью, на мне были джинсы, которые хоть немного, но защищали кожу от острых как бритва колючек; бедняге Скотчи, который был в шортах, приходилось гораздо хуже.

— О, дьявол!

Я подтянулся еще немного и располосовал себе грудь.

Мною начала овладевать паника. Боль была страшная, а мысль о том, что надо продолжать двигаться, казалась еще страшнее. Проволочная спираль растянулась под моим весом, и я запрокинулся назад, зависнув над самым болотом.

Мои ноги едва не соскальзывали с ограды, и я содроганием думал о том, что нужно поставить босую ступню на колючки. Вот если бы нащупать гладкий участок!

Собравшись с силами, я поднял одну ногу и осторожно опустил на проволоку между двумя шипами. Потом набрал полную грудь воздуха и рывком перенес на нее тяжесть своего тела. К счастью, нога не соскользнула, но вся спираль подалась назад еще больше, и на мгновение мне показалось, что я сейчас сорвусь и полечу обратно в болото.

— А-а, блин!

Спираль ходила ходуном и извивалась как огромная металлическая змея. Опереться на нее, чтобы сдвинуться с места, было совершенно невозможно.

— Что ты там застрял? — прошептал Скотчи.

Я не ответил. Вместо этого я сделал еще один глубокий вздох. Мне было ясно, что в таком положении оставаться нельзя — через пару секунд я неминуемо сорвусь. Все мое тело отклонилось далеко назад, пальцы судорожно вцепились в проволоку.

Скотчи говорил что-то еще, но я его не слышал. На мгновение я застыл, собираясь с силами, хотя сам еще не знал толком, что буду делать дальше.

В следующую секунду я чуть качнулся назад, а потом рванулся вперед и вверх. Мой маневр удался — спираль вернулась в первоначальное вертикальное положение.

Я убрал ногу с «колючки» и снова встал на сетку.

Потом с силой толкнул грудью и животом проволочную спираль, так что она подалась вперед и натянулась.

Скотчи все еще висел на сетке, до проволоки он пока не добрался. Я был рад этому, потому что если бы мы оба оказались на проволочной спирали, когда она растянулась и отошла назад, мы неминуемо бы сорвались. С другой стороны, нельзя же было висеть на заборе до утра!

— Давай, Скотчи, не спи! — шепнул я.

— Я не сплю, кретин, просто мне нужно немного отдышаться, — откликнулся он.

Это были последние слова, которые я от него слышал.

Я снова поставил ногу на проволочную спираль. Я старался действовать осторожно, и мне повезло — моя ступня попала на ровный, без колючек, участок проволоки. Опираясь на нее, я приподнялся, насколько мог, и навалился на спираль грудью. Потом я поставил на проволоку другую ногу и оттолкнулся. На руках у меня не осталось живого места, но я почти перевалился через первую спираль. Если бы «высечка» была натянута сильнее, сделать это было бы проще, но она висела почти свободно, так что мое тело и руки буквально проваливались в проволочные витки, разрезавшие плоть чуть не до костей. Боль и ужас перед новой болью в промежутках между судорожными глотками воздуха.

Еще рывок. Мне удалось отвоевать новый дюйм, но потом я снова провалился в витки спирали, которые обвили меня со всех сторон, кромсая кожу в лохмотья и вырывая из тела куски мяса. И в следующее мгновение меня вывернуло наизнанку.

«Колючка» задрожала, завибрировала, и я понял, что это Скотчи наконец отдышался и лезет через первую спираль.

Все дальнейшее случилось очень быстро.

Луч прожектора, который лениво шарил по трясине слева от нас, внезапно приподнялся выше и двинулся вдоль проволочной ограды. Мы ничего не могли поделать — не могли даже спрыгнуть вниз; нам оставалось только надеяться, что в последнюю секунду прожектор снова опустится и упрется в топь.

Но он не опустился.

Луч света скользнул по нам.

Остановился.

Вернулся и застыл.

От ворот донеслись громкие голоса, кричавшие что-то по-испански.

Я совершил отчаянный рывок через вторую спираль. Острые кромки оцинкованной «высечки» впивались, резали мне руки и ноги, а одна колючка проехалась по моему лицу. Грянул залп из дробовика — мимо. Второй залп пришелся по ограде слева от нас. Я слышал, как зазвенела сетка. Тюрьма, словно огромная, старая караульная собака, просыпалась и, встряхиваясь, готовилась броситься в погоню за нами. Снова донеслись крики на испанском, потом послышалась короткая автоматная очередь (из М-16, скорее всего), и я увидел, как дернулся Скотчи, когда пуля попала ему в спину.

— Скотчи! — закричал я, но его тело уже обмякло, глубоко провалившись в первую спираль. Острые шипы едва не обезглавили его, впившись в шею, удерживая на месте, и Скотчи повис на проволоке. По рукам пробежала последняя дрожь, губы приоткрылись, словно он пытался что-то сказать, но вместо слов изо рта хлынула кровь.

О господи!

Несколько мгновений я смотрел на него как громом пораженный. Потом я что-то выкрикнул, отчаянно забарахтался и, едва не теряя сознание от острой боли, пронзившей тело подобно электрическому разряду, бросился на штурм второй спирали. Разумеется, я сразу же провалился между витками. Проволока бешено раскачивалась, рвала меня в клочья не только снаружи, но, казалось, и изнутри, однако как только очередной шип входил в мою плоть достаточно глубоко, я использовал его как точку опоры, чтобы продвинуться вперед хотя бы на десятую часть дюйма.

Пока я сражался с проволокой, лежа животом на второй спирали, какая-то часть моего сознания фиксировала резкие хлопки одиночных выстрелов и треск по меньшей мере двух автоматических винтовок. Я рванулся снова, перевалился через вторую спираль и, оставляя на шипах клочья кожи и волос, головой вперед полетел в болото с тридцатифутовой высоты.

Погрузившись в воду, я поплыл прочь от ограды, лишь время от времени поднимаясь на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Минуты через две я обнаружил, что не удаляюсь от ограды, а двигаюсь параллельно ей и теперь нахожусь слева от места своего падения.

Вся тюрьма к этому времени уже проснулась. В караулке звонили в колокол, два прожектора вышек шарили по болоту в том месте, где я сорвался с ограды. Охранники стреляли наугад, но пули ложились далеко в стороне. Нырнув в последний раз, я еще дальше отплыл от освещенного места, а потом, плывя на спине, двинулся к темневшим вдалеке деревьям. Оглушительная стрельба продолжалась, но охранники не догадывались подвигать прожекторами. Очевидно, они решили, что я сломал шею и утонул или был смертельно ранен. Так, во всяком случае, я говорил себе.

В конце концов я почувствовал под ногами дно и вскоре был уже среди деревьев. Лес был заболочен и сплошь зарос ползучими лианами, о которые я спотыкался через каждые несколько ярдов. Постепенно земля стала тверже, и я побежал, хотя кровь заливала мне глаза, а боль пронзала ступни при каждом шаге. Мои руки, грудь, бедра, икры горели так, словно с них содрали кожу. Я ободрал два или три пальца на ноге и заработал глубокий порез под глазом.

Я бежал всю ночь. Когда наступил день, я спрятался в яму между корнями какого-то гигантского южного растения и заснул как мертвый. С приходом ночи я проснулся и побежал дальше.