"Земля Забытых Имен" - читать интересную книгу автора (Мерцалов Игорь)Художник О. Юдин. Глава 6За прошлый год Крепь обросла целой сетью дорог и тропинок, связавших лихские поселения и славирские новостройки. Все они сливались с Новоторной дорогой, которая вилась по Согре до самого Нарога — до более близких Порога и Стабучи, до родной Сурочи. На ней и стояла деревня, прозывавшаяся Перекрестьем, уже сейчас состоящая наполовину из постоялых дворов. Это было крайнее поселение Крепи в восточном направлении. Уже на следующий день туда устремился поток повозок. Люди ехали с улыбками: никому не пришло в голову связать этот переход с загадочной бедой, приключившейся в Ашете с отрядом Яромира. Только оставшиеся в городе встревожились, заметив, что дружинники развозят по опустевшим строениям бочки со смолой и маслом, охапки сена. Это Вепрь предложил подготовиться даже на тот случай, если и стены не удержат навайев. Тогда дружина, прикрывая отступление мирных людей, могла поджечь за собой Новоселец, чтобы сдержать, а то и уничтожить в пламени орды нечисти. Однако и здесь удалось избежать брожения в умах. Все приготовления велись спокойно, без утайки, но и без нарочитости. Владимир и его ближники сумели рассказать народу о возможной опасности так, что люди только одобрительно качали головами: молодец, мол, наш боярин — ко всему готов, хотя и так ясно, что славная дружина с любым неприятелем справится. В тот же день и Нехлад отправился в путь. Он простился с отцом, стоя на крепостной стене и оглядывая облака в светлеющем небе. — Не похоже на то? — спросил его Булат. — Нет, там иное было, хмарь непроглядная. А тут обычные облака… Но все равно неспокойно. — Сны? — Да. Только невнятные. Проснусь — ничего толком вспомнить не могу. Просто на сердце тревожно. — Ну это ты брось, сын. За нас не тревожься. Я вообще не верю, что упырица придет сюда. Лучше думай о том, как поскорее до столицы добраться. Не передумал Перекрестье обходить? — Нет. Помнишь, говорили, что если она и попробует меня достать, то скорее в Крепи, чем в Согре. А между Новосельцем и Перекрестьем сейчас столько народу безоружного… Владимиру не хотелось, чтобы сын даже лишний час задерживался вблизи от Ашета, однако не мог не признать его правоты. — Делай, как считаешь нужным. Ворна сказал, что твоим поведением в Ашете он доволен. Если не пустишь в сердце лень — научишься людей водить, — добавил Владимир с улыбкой, надеясь подбодрить сына. Вскоре Нехлад вернулся во двор терема. Здесь его поджидали спутники: трое воинов, прошедших с ним Ашет, и еще семеро дружинников — Владимир настоял, чтобы сын с полным десятком шел. Радиша еще раньше уехал с обозом. Нехлада звездочет оставлял неохотно, но вынужден был согласиться, что в его годы путешествовать на телеге сподручнее, чем в седле. О том, чтобы ему остаться в Новосельце, и речи не было: негоже Тьму дразнить. — Все готовы? — спросил Яромир, садясь на Уголька. «Стоп, с каких это пор в десятке по одиннадцати человек ходит?» — Тинар! Ты что здесь делаешь? — С тобой поеду… коли не прогонишь, — сообщил молодой лих. Нехлад подъехал поближе и тихо сказал: — За то, что с нами остался, — спасибо, только зря ты так. Ну куда с раненой ногой… — Она уже не болит! — быстро ответил Тинар. — И потом, я ведь лих! Я и без ног усидел бы. Ладно, что с ним теперь сделаешь? Нехлад поджал губы и залихватски свистнул, махнув рукой. Отряд поскакал к настежь распахнутым городским воротам, смотрящим на восток. К вечеру облик Крепи стал меняться. Земля бугрилась, все чаще попадались перелески — предвестники глухоманья Согры. Нехлад уже склонялся к мысли, что осторожность его была излишней: ничто не тревожило путников. Однако теперь следовало исполнять задуманное до конца и только завтра, оставив Перекрестье за спиной, выворачивать на Новоторную дорогу. Ночь встретили у подножия поросшего вереском холма. Нехлад привычно назначил дозоры, но Ворна вдруг решил вмешаться: — Что-то ты совсем смурной нынче. Отоспись хоть одну ночь, а я за тебя отстою. Нехлад не стал возражать. Сны все больше утомляли своей неразборчивостью, и в последнее время ему правда не удавалось толком отдохнуть. Он кивнул, завернулся в плащ и мгновенно забылся. А когда через час или два проснулся в поту, сон словно стал явью. Там был Ашет. Горы, которые Нехлад уже никогда не сможет забыть, увенчанный двумя пиками перевал угадывался даже издалека. А вокруг кипела битва. Жители Хрустального города в стальных нагрудниках и коротких туниках, под предводительством златокудрого гиганта, бились с полчищами пришельцев — коренастых, рыжих, облаченных в кожаные доспехи с медными бляхами и островерхие шлемы. А здесь была Крепь и все тот же холм… Нет, не холм. Могильный курган, сточенный временем, такой же, как тот, у Монгеруде. И те же пришельцы — медное оружие, уже знакомые шлемы… То же облачение, тот же тип лица, только трудно понять — рыжие у них волосы или окрашены отсветами костра. Вокруг была ночь над тихой, сонной Крепью, а в ночи — продолжения сна, обрывки нестерпимо ярких видений. — Вставай, боярин! — кричал Ворна. Тело проснулось быстрее разума, и Нехлад понял, что уже не спит, только когда зазвенели мечи и он обнаружил, что и сам рубится с незнакомцами. Испуганно ржали кони. Врагов было немного, однако сталь не наносила им вреда. Да, ведь и во сне только магией удалось остановить их. Но какой? Это ускользнуло из памяти. Чей-то стон, свист Тинарова кнута, стальной гром в ночи, удаляющийся стук копыт, а вот за плечом уже чувствуется пустота, исчезло чье-то присутствие… — Это не навайи! — прокричал Ворна. — Откуда они взялись? — тут же взвился крик, а чей — понять не удалось — так искажен был голос от страха. — Они не умирают! — Держаться! — Ворна пнул костер, забросав противника горящими углями. Те отшатнулись. — Огонь остановит их! Окрыленные надеждой, славиры запалили хворост, однако не обратили врага вспять. Прогорело гудящее пламя, и мертвецы в изрубленных доспехах навалились вновь. Неужели вот так все и кончится? Страх сковывал члены. Спасения нет… — Семин-таин… — прошептали губы. Народ Семи Тайн. Что за бред? Какой смысл в этом созвучии? Отчего давно умершие дикари — и, собственно, почему же дикари-то? — тысячи лет мирно спавшие в своих курганах, к которым без боязни приближались осторожные лихи, вдруг напали на путников? Однако голос Нехлада, как ни тихо прозвучал, достиг слуха мертвецов. Натиск на мгновение ослаб. — Данаила! — не отдавая себе отчета, что и зачем делает, воскликнул Нехлад. Он только чувствовал, что для неживых воинов прошлое не утрачено безвозвратно, они по-прежнему связаны с той роковой эпохой. — Семь Тайн! Во имя Данаилы и Огнерукого! И пришел ответ — не в слова облеченный, а словно написанный холодом на полотне зловещего полночного ветра, что воет в сухих ветвях. Скрежещущий шепот, неуловимый для ушей, раздался внутри головы, словно царапая мозг: — Он знает… враг… ВРАГ! И что-то изменилось. Белесые глаза мертвецов наполнились смертельной яростью, из глоток вырвался пронзительный вой, умножилась сила ударов. Славиры дрогнули. Нельзя было устоять перед таким напором! Только Ворна, могучий и упрямый, не желал сдаваться. Не отступив и на шаг, он остался наедине с тремя противниками, тотчас окружившими его. Не думая ни о чем, Нехлад бросился ему на выручку, вонзил клинок в спину ближайшему мертвецу… И тот упал. А Ворна, не иначе воинским чутьем ощутивший подмогу, сосредоточился на двух других неприятелях. Обманным движением заставил одного из них открыться, поразил в живот и, скользнув, как по льду, очутился перед вторым, оглушил его могучим ударом и рассек от ключицы. — Рази их! …Бой кончился быстро. Мертвые семин-таин отступили, скрылись в клубящейся тьме, что заполняла прореху в склоне холма. Но тяжкой была цена победы. Двое бойцов были тяжело ранены, трое — убиты. Среди них потеряли славиры и Кроха. Это он с самого начала бился плечом к плечу с Нехладом — и первым принял смерть. Однако ни одной раны на его теле не было. Настоящие раны нападавшие стали наносить лишь тогда, когда и сами стати уязвимы. — Мороки, — понял Нехлад. — Мы сражались с призраками! — С кем и как — потом обсудим, — отрезал Ворна, перетягивая ремнем рану на бедре. — А сейчас давайте-ка уберемся отсюда подальше. Они перевязали раненых и устроили их на рысаках, мертвых положили поперек седел. — На Перекрестье? — спросил Ворна голосом, подразумевающим, что ответ и так известен. — Конечно, — кивнул Нехлад. — Нельзя же бросать раненых. О том, что обходить селение теперь нет смысла, и говорить не понадобилось. За Житу навайи не прошли — другая напасть отыскалась, страшная, лютая… А все же это не навайи. «Дикари-предатели», по крайней мере, немногочисленны. И уж во всяком случае, вокруг Перекрестья их могильных курганов точно нет. — Я видел, как один из них ударил тебя в плечо, Нехлад, — сказал Тинар. — Но ты как будто не заметил… — Кто замечал — верил, что сражен, — сказал Торопча. — А тебя, Ворна, раз двадцать достали — как ты не обратил внимания? Нехладов дядька только рукой махнул: — Кого там не обратил… Боль была настоящая. Только нужно что-то посерьезнее, чтобы Ворна отступил! Я вот одного не пойму: отчего они вдруг во плоть облеклись? Что ты им такого сказал, Нехлад? — Наугад крикнул. Видел во сне, как они в свое время на Хрустальный напали. Не знаю почему, но все, что с этим городом связано, для них ненавистно… — Почему же они в Ашете себя не проявили? — удивился Торопча. Вопрос повис в воздухе. Яромиру казалось, что отгадка где-то рядом, однако думать мешала невыносимая тоска. Решение идти в обход Перекрестья казалось единственно верным — конечно, кто мог знать, что Тьма столь щедра на выдумку? Однако незнание не спасало от ответственности. Именно решение Нехлада привело к новым жертвам. Не потому, что он плох как предводитель, а просто потому, что Тьма сильнее… И тем не менее Яромир по-прежнему на свободе, не захватила его зловещая демоница! Везение выручает? Или Тьма просто играет с ним? Стремится не столько убить, сколько… сломить? Нехлад не видел в этом никакого смысла. До Перекрестья добрались к рассвету. Небо на востоке налилось румянцем, однако над головами сгущались тучи. Недобрые тучи, точь-в-точь та хмарь в Ашете. Разглядев их. Нехлад стиснул зубы. Неужели будет что-то еще? Селение гудело. Уже сейчас оно более чем наполовину было застроено постоялыми дворами, где находили отдых обозы после перехода через Согру. Работники из Новосельца, добравшиеся сюда вчера, уже собирались идти дальше, к месту будущей Опорной заставы. Однако Нехлад быстро разглядел, что отнюдь не только сборы занимали людей. Старосту искать не пришлось, тот сам навстречу вышел и, едва поздоровавшись, сказал: — У меня гонец из Новосельца, тебя искал, Нехлад Булатович. Люди с тревогой провожали взглядами сына Владимира и его товарищей, побывавших в бою, иногда слышались вопросы: кто посмел напасть, не немарцы ли вновь просочились? Яромир отвечал коротко: «Скоро все узнаете, скоро». Пока сельчане осторожно снимали с седел убитых и раненых, староста увлек Нехлада в горницу. Навстречу ему поднялся десятник Волоча из числа ближников Владимира. Серое лицо его в свете непогашенной лучины казалось маской. — Ты здесь, Булатыч? Этого я и боялся… — Волоча, что в Новосельце? — воскликнул Нехлад. — Бежать тебе надо немедля. Бежать! Совсем не весенним холодом тянуло из приоткрытого окна, но Владимир заметил это, лишь когда вздрогнул всем телом. Бесцветный голос Некраса убаюкивал, но усыпить не мог. — Счел я, как ты просил: чтобы за пять — семь лет каменную стену выстроить, требуется нам повозок вдвое против того, что сейчас имеем. Каменотесных работ на тысячу двести золотых произвести требуется, плотницких — на пятьсот, разнорабочих на столько же, корма для тяглового скота на четыреста. Сподручья всякого на двести… Знаешь, Булат, — прервал себя счетовод, — о чем мне думается? А что, если выписать каменщиков из Хаража? Ведь тамошние мастера чудо как хороши, камень в руках у них послушен, как дерево под ножом резчика! Новоселец никогда не будет большим городом, так пусть он будет красивым и могучим… Да ты меня не слушаешь совсем, Булат! — наконец-то заметил он и, отложив бумагу, покачал головой: — Сам ведь хотел заняться делами обыденными. — Прости, — ответил боярин. — Не могу сосредоточиться. — Ну так ложись и спи. — И сон нейдет. Холодная нынче ночь, а? Он встал, чтобы притворить ставни, но, подойдя к окну, услышал стук копыт и выглянул наружу. Во внутренний двор терема, освещенный факелами, въехал всадник, сопровождаемый дружинником из караула. Лих. Куколь надвинут на лоб, плащ прикрывает маленькую фигуру, сидящую перед ним. Через минуту в горницу вошел Волоча. — Боярин! Лих приехал с запада, к тебе просится, по делу важному. Просил передать, что его Дайнуром зовут. — Приведи его, — быстро сказал Владимир. Дайнур, один из проводников! Тот, что сбежал… Неужели он сумел прорваться сквозь ряды навайев? Дайнур появился со своей спутницей. Голова ее была низко опущена, бледная рука держала полы плаща на груди. Из-под куколя виднелся только черный локон. Почему-то вместе с ними вошли в горницу и дружинник, что проводил гостей от ворот, и Волоча. Лих коротко поклонился в знак приветствия, но рта не открыл, просто встал, вперив во Владимира немигающий взгляд. — Возвращайтесь на свои места, — сказал Булат воинам. — Не надо, — тихо сказала девушка. — Ни к чему. И, к безмерному удивлению Владимира, воины не тронулись с места. Они стояли неподвижно, во все глаза глядя на девушку. Он с трудом оторвал взор от ее бледной руки. — Что это значит, Дайнур? Лих заговорил, и боярин услышал, как застонал счетовод. Лицо Дайнура, мелово-бледное, не было лицом живого человека! Берестяная личина оскалилась… — Моей госпоже нужен твой сын, — сказал Дайнур. — Где он? — Воины! — воскликнул Владимир, чувствуя, как вязкая тяжесть сковывает члены. — Взять их! Волоча шевельнулся, но тут девушка откинула куколь — и… мир перестал существовать. Остались только безумные звезды ее очей на белом лице. Холод усилился, и казалось, что даже светильники в горнице пригасли. — Никто никого не будет хватать, — сказала она, по-прежнему тихо, на грани шепота, но слышалась в ее низковатом голосе ужасающая сила. — Мне нужен юноша Нехлад. Приведите его — и довольно. — Ты никогда не получишь его, ведьма! — выдавил Булат, едва ворочая языком. — Не надо лишних слов. Приведи Нехлада. — Зачем он тебе, ведьма? — Даю тебе последнюю возможность сказать. Дайнур! Лих, стоявший до этого неподвижно, метнулся к счетоводу, выхватывая нож. Раздался короткий вскрик. — Мне долго ждать? — спросила упырица. Хриплое карканье, вырвавшееся из горла Волочи, сложилось в слова: — Он не здесь… Он там, на востоке! — Молчи! — крикнул Владимир. И крик его расколол оцепенение. Ожили руки, рванули меч из ножен, но Дайнур молниеносным движением ушел от замаха, исчез из поля зрения; и тотчас спину боярина пронзила боль. Владимир упал на бок и, наверное, видел, как Волоча и второй дружинник тоже схватились за мечи. Дайнур, перепрыгнув через боярина, метнулся навстречу. Они сошлись, сверкнула сталь. Дружинник осел на пол, держась за живот. Клинок десятника вонзился в лиха, но тот едва покачнулся! Обхватив пальцами заточенную сталь, Дайнур рванул меч из рук Волочи, вытянул из страшной раны — ни капли крови не было на клинке. От удара в грудь нож сломался, но пробил доспех, опрокинув десятника наземь. Лих склонился над ним, отшвырнув меч… и вонзил зубы в шею. Волоча взвыл, но пальцы Дайнура легли ему на рот, вырваться из хватки было невозможно. Что было дальше, Волоча не помнил, а может, просто не мог рассказать. Он говорил о том, как мчался к конюшне, крича, чтобы все немедленно бежали на восток, потом мчался очертя голову через Новоселец в окутавшую равнину ночь. Но связности в его рассказе не было, и он все время возвращался к тому последнему мигу… — Ничего не помню… Он пил мою кровь! Присосался и пил! — всхлипывая, повторял Волоча. — Я не мог противиться ей… Когда очнулся, уже скакал во весь опор из города… Он же кровь мою пил… прямо из шеи! — Дай-ка посмотреть, — сказал Ворна и протянул руку, чтобы взять его за подбородок. Волоча как-то по-щенячьи взвизгнул, опуская голову и закрывая шею руками. — Нет! Надо бежать, скорее! Нехлад, я ведь сказал ей, что ты здесь! Прости меня, Нехлад… Яромир не ответил. Его отец погиб или — невыносимо думать! — попал в лапы упырицы, стал таким же, как Дайнур… Что там Волоча говорил про холод? Холод — это не чары, это боль и тоска. Отец! Вместо Нехлада заговорил Ворна: — Брось! Не много ума нужно упырице, чтобы скумекать, в какой стороне Нехлада искать. А себя не вини — что ты мог сделать против чар? — Я — против чар?!.. Ничего, конечно, ничего! Я же не Булат, это он не поддался, а я… — Так зачем она тебя отпустила? — слыша себя будто со стороны, спросил Яромир. — Ведь не для того же, чтобы предупредил? — А? Нет-нет, она… что-то говорила — я не помню что… Наверное, просто хотела напугать вас! — И внести разлад, — закончил Ворна. — Что ж, надо спешить. По коням! Нехлад… — Уезжайте. Я остаюсь. — А ну не дури! Ты что, решил поверить лживой ведьме, мол, ты один только ей и нужен? Будь это правда, твой отец остался бы жив! Выбрось это из головы, ученик! Если она тебя получит, значит, жертва Владимира была напрасна. — Ворна! — в тоске воскликнул Нехлад. — Ее все равно не остановить! Так будет хоть надежда, что люди уцелеют, а иначе она и в Нарог за мной придет! Пойми ты, я ведь сам жить не смогу, если не посмотрю этой мрази в лицо… — А на меня бесчестье повесить — это ладно? Если я тебя не уберегу, как на том свете в глаза Булату посмотрю?.. Вот что, Нехлад! — уже не сдерживая ярости, воскликнул дядька. — Или идешь сам, или я тебя сей же час оглушу и кину поперек седла! После казни как знаешь, но я тебя отсюда вытащу… Яромир отвернулся. Говорить он не мог — тоска беспросветная перехватила горло. Холод… холод накатывает со всех сторон… Безумный крик заставил его вздрогнуть. Торопча медленно отступал от десятника с тряпицей в руке, а тот рвал на груди рубаху, крича: — Где кровь? Почему нет крови? — О боги… — простонал Ворна. И замер. Со двора послышался стук копыт, в открытом окне мелькнули два всадника. Трудно было что-то разглядеть в сером сумраке недоброго утра, еще труднее — выделить конскую поступь среди шумов проснувшегося селения. Но этот холод, разлившийся в безветренном воздухе… Кровь стучала в ушах. Нехлад вышел на крыльцо. Перед ним стояли два всадника: Дайнур и упырица. Как и говорил Волоча, в сером плаще, на светлом красавце-лихаче. Плащ соскользнул с левого плеча, стало видно, что на ней и впрямь обычная рубашка, та самая, в какой она снилась, с тем же узким ножом на тонком пояске. На рубахе Дайнура зияла прореха, сквозь которую виднелась страшная рана, кажется не причинявшая ему особого беспокойства. Справа возник Ворна, замер — не оцепенел, как Нехлад, а как зверь перед прыжком напрягся. В тот же миг Торопча выпустил стрелу прямо через окно. Однако, невиданное дело, промахнулся. Стрела чиркнула по воздуху и с глухим стуком впилась в конек дома напротив. Как ни странно, никто не обратил на это внимания. Через невысокую ограду было видно, что по улице как раз едет обоз со строителями, однако ни один человек так и не повернул головы к жилищу старосты. Упырица даже не шелохнулась, словно заранее знала, что стрела пойдет вкось, что даже тетива прозвенит не бойко, как всегда, а вяло и бессильно. Нехлад спустился по ступеням. — Ну вот он я, — проговорил он. — Твой отец мертв, — произнесла она, неспешно оглядев Яромира с головы до ног. — Поедешь со мной? — Сперва через меня перешагни, ведьма! — прорычал Ворна. Упырица пожала плечами: — Это нетрудно. Отступись, глупый старик, так будет лучше для всех. Сил оглянуться не было, и Нехлад сказал, глядя в лицо противнице: — Не надо, Ворна. Она меня не отпустит, так лучше закончить все прямо сейчас. Упырица наклонилась в седле и, коротко улыбнувшись, сказала: — Прекрасно. Вот теперь ты готов… — Не давайся ведьме лживой, Яромир! Ты ей не достанешься! — воскликнул Ворна и бросился вперед, обнажая меч. «Зачем, ну зачем? — мог бы сказать ему Нехлад. — Не имеет значения, пытаешься ты ее остановить или нет, ведь все равно не остановишь». Он даже хотел так сказать, но… не слишком сильным было это желание. Потому что и впрямь все равно ему стало. Да и сил слишком мало, чтобы тратить их на никчемные слова. Дайнур ударил пятками коня и преградил Ворне дорогу. В руке его оказался славирский меч, взятый, должно быть, у десятника, погибшего рядом с Владимиром в Новосельце. Клинки сошлись, могучий удар Ворны был отбит, и лих, живой мертвец, уже готов был погрузить сталь в шею старого воина, как вдруг снова пропела тетива, и срезень почти начисто смахнул голову Дайнура — она повисла, как сброшенный на спину куколь. Мертвый лих нелепо взмахнул руками. Ворна схватил его за кисть и сбросил наземь, вырывая из пальцев меч. Два клинка описали в воздухе свистящие круги и надвое рассекли тело Дайнура. Оно все еще билось, но уже не направлялось темной волей. Из дома послышались звуки борьбы, а Ворна, выпрямившись, двинулся к упырице. Первый шаг его был тверд, второй уже неуверен, а на третьем он остановился. Конечно, мог бы сказать ему Нехлад и, видят боги, чуть было не сказал. Ее чары сильнее. Кто может противиться черному колдовству? Как там Волоча сказал? «Я не Булат…» Отец — мог. И Ворна — делает, что может. Ибо есть, есть оберег от самой лютой ворожбы! «Да что со мной?» — подумал Нехлад, и вдруг вязкая тоска, что сковывала его, сменилась острой болью утраты. Отчего-то только сейчас, глядя, как дрожит, силясь сделать еще один шаг, мощное тело Ворны, он с предельной отчетливостью осознал, что лишился отца — человека, который мог сражаться до конца. Впрочем, не было в его душе ни этих, ни подобных слов, не было ни мыслей, ни решения, а только самоубийственная вспышка — как прыжок в пропасть. Ярость всколыхнулась в крови вместе с болью. Он выхватил меч. Дальнейшее Нехлад помнил смутно, как в бреду. До упырицы не добрался. Почувствовал толчок в спину, и ноги сразу подкосились, он упал. Приподнялся на ватной руке и увидел, как Волоча, почему-то охваченный огнем с левого бока, отворачивается от него и вонзает окровавленный меч в Ворну. Потом опять склоняется над Нехладом. Рот приоткрыт, зубы блестят… Резкий окрик упырицы: — Не смей! Вздрогнул Волоча, отшатнулся, но было поздно. Взбешенная ведьма взмахнула рукой, и десятник повалился обмякшей куклой. В следующий миг Тинар, дотоле ничем себя не проявивший, шагнул откуда-то из-за угла и звонко хлестнул кнутом коня упырицы. Конь взвился, чуть не сбросив всадницу. Тотчас выбежал на крыльцо Торопча с залитым кровью плечом и бросил ему под копыта светильник. Глина раскололась, полыхнуло разлившееся масло. Держали коня чары или нет, страх перед огнем оказался сильнее, скакун метнулся к воротам и помчался прочь. Было слышно, как кричат в испуге люди, уступая ему дорогу. И тут же раздались крики: — Пожар! Горим! Какой еще пожар, откуда? Краем глаза Нехлад увидел всполохи огня в окне дома старосты. Как-то это связывалось в голове с разбитым светильником и образом горящего Волочи, но толком не связалось. Навалилось прежнее тупое оцепенение, заколотилась огненная боль под лопаткой, и Нехлад с облегчением позволил себе уйти во мрак беспамятства, думая о том, что уж теперь-то непременно умрет. |
||||||
|