"Искатель. 1964. Выпуск №3" - читать интересную книгу автора

ГЛАВА 4

Высокий тощий коммодор[5] читает вслух бумагу, которую держит обеими руками. Слева и справа от него — по офицеру. В мундирах, при кортиках и орденах, они стоят навытяжку, как на смотру.

Три офицера — это военный суд. Карцова отделяет от них стол, крытый зеленым сукном.

Есть и четвертый член суда — тот самый представительный лейтенант, что участвовал в первых допросах Карцова и безуспешно пытался схватить Абста. Сейчас он выполняет обязанности секретаря, восседая за столиком в углу. Здесь же присутствуют матрос Джабб, еще один конвоир да два майора контрразведки — они стоят у двери.

Все это происходит на борту линкора, в салоне, где неделю назад излишне самоуверенный капитан-лейтенант устроил очную ставку Карцову и пленному немцу. С тех пор Карцов не видел этого офицера: допрос выловленного в бухте пловца вели чины морской контрразведки. С подследственным они разговаривали по десяти-двенадцати часов кряду, были вежливы и корректны, угощали кофе и сигаретами и… не верили ни единому его слову.

Ими было бесспорно установлено: в бухте, у мола, в одну и ту же минуту часовые обнаружили, а патрульный катер захватил двоих диверсантов — человека, который сейчас сидит перед ними, и другого, его партнера. Тот, второй, был в резиновом костюме и ластах, располагал кислородным прибором для плавания под водой. Отвечая на вопросы следствия, он установил личность своего коллеги, показав, что тому было поручено минировать крейсер. И действительно, вскоре корабль был подорван. Случай помог бежать человеку в резиновом костюме. Оставшийся должен отвечать за диверсию.

Карцов спорил, объяснял смысл показаний Абста. Но старший следователь, пожилой человек в чине майора, был непреклонен.

— А что, если предположить обратное? — говорил он. — Вас схватили, вы знаете: с минуты на минуту под килем корабля взорвутся заряды. Поэтому вы решаете разыграть невинность, все свалить на товарища. И вот мы видим ваши вытаращенные в ужасе глаза, слышим ваш взволнованный голос: «Крейсер спасайте, крейсер»! Вы отлично знали: взрыв неотвратим, уже ничто не спасет корабль.

— Я говорю правду: я советский моряк.

— Мне еще не случалось видеть советских моряков, которые татуировали бы на своей коже немецкие имена, да еще латинскими буквами.

— Я объяснял и это.

— Придумали, хотите вы сказать!

— Объяснял.

— А это как объясните?

Карцову показали радиограмму. Оказывается, они все же радировали на материк, а оттуда был сделан запрос в Москву. И вот ответ: командование советского Военно-Морского Флота подтверждает гибель корабля названного класса со всем экипажем такого-то числа, в таком-то квадрате. Подтверждена и фамилия врача. А в заключение указывается:

— Ну вот, — сказал следователь, иронически глядя на допрашиваемого, — вот как обстоит с «Хансом»!

— Ни в штабе флота, ни даже в штабе соединения, в которое входил мой корабль, не могли знать о татуировке.

— Кто же знал?

— Очень немногие… Вы видите, она у самого плеча, чтобы показать ее, надо снять китель.

— Кто же мог знать о татуировке? — настаивает следователь. — Отвечайте, я предоставляю вам все возможности оправдаться.

— Члены экипажа корабля, на котором я проходил службу.

— Люди «вашего» корабля, которые сейчас мертвы? — Следователь не скрывает сарказма. — Вы правы, это отличные свидетели!

— Но я наизусть перечислил весь экипаж моего корабля, назвал имена людей, их флотские звания, даже указал приблизительно возраст каждого. А вы не сочли нужным передать в Москву это важнейшее доказательство того, что я — это я!..

— Сдается мне, что корабль, о котором идет речь, ваши коллеги не утопили, а захватили. Люди с него убиты, или в плену. Эта же судьба постигла и судового врача. Кто мог помешать вам, разведчику и диверсанту, вызубрить два-три десятка имен?

— Еще аргумент: вы видите, как я владею русским языком. Был приглашен переводчик, и он…

— Не менее блистательно вы владеете немецким.

— Прошу вас, пошлите в Москву мое фото!

— Не вижу смысла. Да это и невозможно.

— Почему?

— Бильд с метрополией не работает. Самолеты туда не летают. Остается отправка со случайным судном. Долго. За это время вы столько успеете…

— Сбегу? Но мы на острове.

— Э, не выдавайте себя за желторотого!.. Старшина Динкер, который был назначен неотлучно находиться при вашей персоне, вчера явился с просьбой. Он, видите ли, сомневается в том, что вы немец. Вот и пришел просить тщательно во всем разобраться… А Динкер потерял на войне брата, от одного слова «наци» его бросает в жар. И этого-то парня вы окрутили и прибрали к рукам! Могу сообщить: вы его больше не увидите. Его место займет матрос Джабб. Он вылавливал вас из воды. Он слышал, как вас изобличил ваш же коллега. Попробуйте разложить его, добейтесь этого — и я скажу: вы сам дьявол!.. Впрочем, уже завтра дело ваше будет закончено.

— Меня будут судить?

— Разумеется.

— Но вы считаете меня немцем, а военнопленных полагается…

— Стоп! — Майор презрительно оглядел допрашиваемого. — Вон как вы поворачиваете. Не надо путать. Вы не были в форме армии своей страны, когда попали к нам, не смогли предъявить установленного воинского удостоверения. Поэтому вас будут судить как диверсанта и убийцу.

— Что же грозит диверсанту и убийце?

— Боюсь, что не могу вас обнадежить. На снисхождение можно надеяться в одном только случае. Вы знаете, в каком?

— Я должен дать ценные показания?

— Настолько ценные, чтобы они перевесили тяжесть совершенного вами преступления.

— Но я не немец. — Карцов устало потирает виски. — Поймите: вы совершаете ошибку.

Таков был последний разговор со следователем. Он происходил вчера. А сегодня Карцова судят. Точнее — уже судили, ибо сейчас читают приговор.

Процедура была недолгой. Огласили формулу обвинения. Задали несколько вопросов и опросили свидетелей — Джабба и еще двоих матросов. Далее коммодор совещался, сперва с соседом справа, затем — слева. Секретарь подал ему лист бумаги, коммодор просмотрел его, дал подписать членам суда.

Это и есть приговор, который сейчас оглашают.

У офицера, который читает приговор, глухой, простуженный голос. Вот он закончил, опустил бумагу, снял очки.

— Поняли все? — спрашивает он, строго моргая ресницами.

Карцов молчит.

— Вас приговорили к смерти. — Офицер таращит глаза, надувает щеки. Маленький, с непомерно развитым подбородком, он весьма горд выпавшей на его долю миссией. — Как лазутчик и диверсант вы будете казнены. Согласно уставу приговор военного суда обжалованию не подлежит…

Карцов поворачивается и медленно идет к двери. Пропустив его, конвоиры движутся следом.

Он выходит на палубу.

Просторная бухта сияет в лучах яркого южного солнца. Вода неподвижна, вдавленные в нее тяжелые тела кораблей — тоже. А на горизонте, который сейчас едва обозначен, четким треугольником проектируется далекая одинокая скала. Странно, что Карцов не заметил ее, когда плыл. Если бы он задержался там на часок, все могло быть иначе.

Сзади протягивается рука Джабба. Между указательным и большим пальцами с толстыми обкусанными ногтями зажата сигарета, остальные держат зажигалку. Карцов берет сигарету. Пальцы Джабба приходят в движение, крышка зажигалки отскакивает, и Карцов прикуривает от крохотного огонька.

После первых затяжек кружится голова. Но это быстро проходит. И вновь глядит он на далекую коническую скалу. Почему так притягивает к себе одинокий камень? На Каспии, у входа в родную бухту, тоже высится горбатый остров. Напоминает этот…

Сигарета докурена. Так хочется еще!.. Он оборачивается. Встретившись с ним взглядом, Джабб достает пачку.