«Другому как понять тебя…»

Литература

«Другому как понять тебя…»

ЗОЛОТО РЕЙНА

Евгений РЕЙН

Эту историю мне рассказал знаменитый поэт. Ну очень знаменитый поэт. Все это случилось чрезвычайно давно, в 1968 году. В том достопамятном году Роберт Кеннеди пытался стать президентом Соединённых Штатов. А наш поэт уже тогда был так знаменит во всемирном масштабе, что состоял во вполне дружеских отношениях с кланом Кеннеди.

И вот в поместье Кеннеди в Новой Англии был устроен праздничный обед. Но не просто праздничный, а торжественный, церемониальный. На этом обеде друг семьи Кеннеди известный дипломат Аверелл Гарриман объявил, что министр юстиции Роберт Кеннеди принял решение выставить свою кандидатуру на президентских выборах. После чего начались речи, поздравления и пожелания удачи новоявленному кандидату в президенты.

Поднялся со своего места и наш знаменитый поэт и сказал несколько ободряющих слов с пожеланием удачи. И для того, чтобы эффектно закончить свой спич, он поднял над головой старинный бокал богемского хрусталя и добавил:

– А сейчас, в завершение, я разобью этот бокал, и это будет залогом успеха господина Кеннеди в его предвыборной кампании.

Поэт неплохо говорил по-английски и совершенно ясно и доходчиво выразил свою мысль. И тем не менее американцы его не поняли. То есть они поняли, что он хочет разбить весьма ценный старинный бокал, а вот зачем и как это связано с успехом предвыборной кампании, они не уловили.

Обеспокоенная хозяйка дома попросила поэта не торопиться с бокалом и объяснить, какая тут связь, как разбитый бокал поможет её мужу в борьбе за голоса избирателей.

И поэт на своём приличном английском языке терпеливо объяснил, что в России существует такой старинный обычай: выпить за успех какого-нибудь предприятия, разбить бокал, и это неким таинственным образом способствует успеху дела.

И опять американцы поняли поэта не до конца. Послышались удивлённые возгласы: в чём дело? какая всё-таки здесь связь? можно ли в этом случае бить не бокалы, а какую-нибудь другую посуду? можно ли разбить просто оконное стекло?

Сосед поэта по застолью, тоже друг семьи Кеннеди, известный американский политик, спросил: обязательно ли надо разбить именно этот бокал?

– Ну да, – отвечал поэт, – тот самый бокал, из которого пьётся за успех дела.

Тогда американский политик попросил поэта, если это возможно, осушить и разбить другой бокал. А этот бокал дорог семье Кеннеди как память. Во-первых, он очень дорогой, ему двести лет, а может быть, и больше. А во-вторых, когда-то в незапамятные времена, когда предки Кеннеди переселялись из Ирландии в Америку, бокал этот захватили с собой как семейный сувенир.

В общем, наш знаменитый поэт увидел, какую смуту он внёс в это почтенное собрание. И он согласился с политиком, что в принципе можно разбить другой бокал. Это дела не меняет. Все почему-то с облегчением вздохнули.

Вызвали мажордома и объяснили ему ситуацию. Что по русскому обычаю дорогой гость сейчас будет швырять бокал. Так нужно. Русские знают, что делают. Так поступали русские цари. Ленин и Сталин били посуду перед выборами. Поэт пытался внести дополнительные объяснения.

Но мажордом уже что-то сообразил и принёс ему другой бокал, а тот старинный, семейный передал слуге подальше от поэта. Таким образом, всё было урегулировано.

Поэт наполнил новый бокал шампанским и подошёл с ним к камину. Все привстали со своих мест. Сам Роберт Кеннеди тоже вышел из-за стола и чокнулся с поэтом. Поэт выпил до дна и что было сил шарахнул бокал о чугунную решётку камина. Но бокал не разбился. Как мячик от пинг-понга, он подскочил к потолку.

Гости зааплодировали, поэт изумился, он поднял бокал, внимательно осмотрел его и только теперь всё понял. Мажордом подменил хрустальный бокал пластиковым. Он подумал, что это причуда, каприз русского гостя, а бить посуду, пусть даже и не дорогую, всё-таки не полагается. Дело не в цене, Кеннеди могут себе позволить такое, но просто в лучших домах Америки это не принято. Тем более что мажордом был материально ответственным за эти тысячедолларовые бокалы.

И тут, как рассказывал поэт, он внутренне похолодел, ему что-то почудилось. Это была дурная примета. Он пил за успех Роберта Кеннеди, он хотел разбить бокал в знак этого будущего успеха. А бокал не разбился. И разбиться не мог. Вмешалось Провидение – непонимание, косность, тайные, враждебные клану Кеннеди силы проявили себя. Не следовало ждать добра от всей этой затеи с выдвижением младшего Кеннеди в президенты. И огорчённый поэт снова сел на своё почётное место.

А 6 июня 1968 года в Калифорнии Сирхан-Сирхан застрелил Роберта Кеннеди на предвыборном митинге.

Однако на этом история сложных взаимоотношений знаменитого поэта с американским менталитетом не закончилась.

Было воскресенье. Ко мне зашёл Иосиф Бродский, и мы отправились пообедать в Клуб писателей, больше известный по аббревиатуре ЦДЛ. В этот полдневный час в ресторане было пустовато, только за столиком у камина сидела компания во главе с Евгением Евтушенко. Тут же сидели Василий Аксёнов и ещё один человек, с которым я был знаком только шапочно. Это был заведующий отделом критики журнала «Знамя». Все его звали Мулей, а по фамилии он был Дмитриев.

Евтушенко немедленно пригласил нас за свой столик, налил грузинского вина. Беседа потекла весьма вяло. Вдруг в зал ворвался сотрудник Иностранной комиссии Союза писателей Марк Ткачёв. Он ринулся к нам и уже издалека закричал:

– Какое несчастье! Только что в Лос-Анджелесе застрелили Роберта Кеннеди.

Евтушенко поднялся во весь свой гигантский рост, он стал лицом белее скатерти на столе.

– Как застрелили? Кто? – воскликнул он и расплескал вино на скатерть.

– Какой-то араб – Сирхан-Сирхан, – ответил Ткачёв.

Евгений Александрович рухнул на стул и зарыдал. Воцарилось гробовое молчание.

Наконец Евтушенко очнулся.

– Мы должны немедленно поехать в посольство и расписаться в знак соболезнования в траурной книге посетителей.

Никому, естественно, в посольство ехать не хотелось, но и возражать было как-то неудобно.

– Мы все поместимся в моём автомобиле, – твёрдо сказал Евтушенко и подозвал официантку, чтобы расплатиться.

И вот на уже упоминавшейся в этих заметках его поместительной «Волге»-фургоне мы приехали на Арбат к резиденции посла. Слава богу, посла в Спасо-хаусе не оказалось, он проводил свои выходные дни на даче.

Все облегчённо вздохнули, и я уже было решил, что Евтушенко бросит эту затею. Но напрасно. Прямо от Спасо-хауса мы двинулись на Садовое кольцо непосредственно в посольство. Там, как и положено, находился дежурный дипломат, мистер Смит. Он попытался было объяснить Евтушенко, что сегодня воскресенье и что в посольстве, кроме него, никого нет. Всё закрыто и опечатано. Однако Евтушенко не унимался. Он потребовал, чтобы мистер Смит позвонил на дачу послу. С большой неохотой дипломат набрал номер. И – о чудо! Посол распорядился пропустить нас внутрь и выдать траурную книгу.

Это был мой первый в жизни визит в посольство. У Мули Дмитриева, видимо, тоже. Он попытался отвертеться, остаться ждать у ворот, но Евтушенко не признавал никаких резонов.

На лифте нас подняли к кабинету посла. Возле дверей кабинета стояли навытяжку два морских пехотинца. Мистер Смит снял пломбу и отворил дверь. Мы вошли.

Кабинет оказался очень красивой, не очень большой комнатой. В торце во всю стену было распластано звёздно-полосатое знамя. Над столом висел портрет президента.

Мистер Смит при нас вынул из сейфа среднего формата блокнот, переплетённый в чёрную кожу. В нём не было ещё ни одной записи. Тем временем мистер Смит взял со стола дорогое перо «Монблан» и почему-то протянул его Муле Дмитриеву. Муля в ужасе отдёрнул руку, он не хотел расписываться первым.

Мистер Смит понимающе улыбнулся и подал «Монблан» Евтушенко. Тот с достоинством взял его и расписался в блокноте. Вторым расписался Аксёнов, потом Бродский, потом я. Мистер Смит снова протянул перо Муле. Отступать, увы, было некуда. Осторожно и как-то задумчиво, на самом краю страницы Муля нацарапал едва заметную закорючку.

После этой процедуры мы вернулись в ЦДЛ.

Прошло несколько дней. И что удивительно, никакая кара не постигла нас за это самовольство. Или власти ничего не узнали, или не захотели раздувать такую мелочь.

Приблизительно через месяц Аксёнов показал мне заметку в «Нью-Йорк таймс» и более или менее точно перевёл: «По случаю гибели Роберта Кеннеди американское посольство в Москве посетили с визитом соболезнования видные советские литераторы: знаменитый поэт Евгений Евтушенко, писатель-модернист Василий Аксёнов и поэт-диссидент Иосиф Бродский. Их сопровождали два офицера КГБ».

А ещё через месяц Муля Дмитриев скоропостижно скончался на работе, прямо в редакции журнала «Знамя». Так что из «офицеров» остался один я.

Прокомментироватьgt;gt;gt;

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 4 чел. 12345

Комментарии: 29.03.2010 01:59:10 - Александр Васильев пишет:

Позабавила бурная реакция Евтушенко на смерть американского президента. Интересно, почему он так оплакивал его? Был пьян? Как-то дико выглядит такая реакция. Зарисовка интересная.

25.03.2010 22:24:16 - николай завалишин пишет:

да здравствует евгений рейн!

Это не первая, как всегда, изумительная по виртуозности, история, рассказанная поэтом Е. Рейном: еще держатся в памяти его замечательные миниатюры, опуюликованные некогда в "Московских новостях". Сейчас я думаю, что, возможно, это были одни из лучших публикаций "Московских новостей", возглавляемых незабвенным Е. В. Яковлевым. И вновь Е. Рейн радует нас искрометной историей, сдобренной иронией и юмором, выполненной в блестящем разговорном стиле и правдивой - никто не разубедит меня в обратном - во всех тончайших ее деталях. Господи, как же хорошо, что Е. Рейн - выдающийся поэт, неповторимая и удивительная личность, живет и работает! Дай Бог ему и его близким здоровья и удачи!