"Меж двух миров" - читать интересную книгу автора (Фодор Нандор)

Тайная жизнь доктора Карла Густава Юнга

К расследованию обстоятельств неизвестных сторон жизни доктора Карла Густава Юнга я приступил после неожиданной для себя первой и в высшей степени драматичной встречи с Зигмундом Фрейдом в Лондоне в 1931 году (см. «Фрейд и полтергейст», т.4, 1955-56 гг.).

Причины, заставившие Фрейда заинтересоваться моей рукописью (опубликованной впоследствии под заголовком «По следам полтергейста», Нью-Йорк, 1958 г.) стали ясны лишь после выхода в 1957 году третьего тома книги Эрнста Джонса «Жизнь и работа Зигмунда Фрейда». Здесь в главе, посвящённой оккультизму, Джонс вкратце упоминает об инциденте 25 марта 1909 года, когда Юнг во время своего первого визита к Фрейду «продемонстрировал способность искусственно вызывать полтергейст, заставляя предметы с грохотом передвигаться по поверхности мебели».

Джонс заподозрил, что между этой первой встречей (описывая которую он применил, разумеется, неверный термин) и письменными комментариями Фрейда к моей рукописи существует какая-то связь — потому и перепечатал мою работу в собственном переводе. Однако в письме Юнгу Фрейд об этой демонстрации упоминает лишь вкратце; кстати, письмо это было отправлено не сразу, как утверждает Джонс, а три недели спустя — очевидно, Фрейду потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя от потрясения.

Лишь после выхода в марте 1963 года посмертных записок Юнга «Воспоминания, приключения и размышления» («Пантеон букс», Нью-Йорк) и отчасти благодаря предварявшей публикацию статье в «Atlantic Magazine» (ноябрь 1962 г.) широкая общественность впервые узнала об исторической встрече родоначальников современной психиатрии.

Чтобы понять, как удалась Юнгу эта демонстрация «колдовской силы», придётся вспомнить о некоторых наследственных особенностях великого психиатра, обратившись к свидетельству его секретарши Анджелы Йоффе («C.G.Jung und die Grenzgebiete der Psychologiе», Мюнхен, 1960 г.). Последователей Юнга должен был крайне неприятно поразить тот факт, что его дед и бабка постоянно наблюдали появление призраков, а мать даже вела дневник происшествий, куда исправно вносила всё, касавшееся собственных видений и предчувствий. От родителей Юнгу передался и талант телекинеза — способность передвигать предметы на расстоянии, не вступая с ними в физический контакт. В том, что он обладает паранормальными способностями, у самого Юнга не возникало ни малейших сомнений. Однажды дома у них произошёл любопытный случай: в кухонном столе с оглушительным треском разлетелся на четыре куска кухонный нож, что, судя по всему, имело отношение к участию незадолго до этого его матери в спиритическом сеансе. Юнг сфотографировал обломки металла и отправил снимок доктору Райну в Дьюкский университет («Границы разума», д-р Райн, 1947 г.).

Не исключено, что некоторые наследственные способности, действительно близкие к «колдовским», Юнг бессознательно использовал по меньшей мере в двух случаях общения с Фрейдом: я имею в виду их встречи 1909 и 1912 годов. Венский психиатр дважды падал в обморок, а затем обвинил Юнга в том, что тот пользуется «смертельным сглазом», не объяснив, правда, что это за «сглаз» такой, от которого жертва немедленно лишается чувств. Юнг отверг обвинения, но вскоре засомневался и сам — особенно после того, как однажды во сне увидел Фрейда постаревшим, немощным, более того, очень похожим на привидение.

После разрыва с Фрейдом у Юнга возникло нечто вроде «комплекса Иуды», проявившегося уже на страницах «Психологии бессознательного». Рождественской ночью 1912 года он, ни много ни мало, убил Фрейда во сне. Разумеется, «жертва» взяла там себе временный псевдоним и превратилась в вагнеровского героя «Зигфрида» (отца композитора, между прочем, звали Зигмунд). Не успело сновидение завершиться, а подсознание Юнга уже принялось грозить «хозяину» всевозможными карами. По пробуждении таинственный голос предрёк ему гибель в случае, если смысл сна не будет разгадан. Юнг, в ящике письменного стола которого всегда находился заряженный револьвер, не на шутку перепугался. И тут явилось озарение: ну конечно же, Зигфрид символизирует «второе я» — безжалостного тирана, рвущегося к власти, от которого необходимо избавиться. Странно, что Юнгу так и не пришло в голову более простое решение: «Зигфрид» — это ведь почти аббревиатура: Зиг-фрейд. От идей, навязанных последним он и пытался в те дни бессознательно избавиться.

Не желая становиться «наследным крон-принцем» Фрейда (а именно эту роль уготовил ему создатель психоанализа), Юнг жаждал полного единовластия в собственном научном цехе. Очень скоро ощущение великого предназначения воплотилось в видении: образом голубя к нему спустился сам Святой Дух.

Потом Юнг узрел Илию, но сопровождала его вместо Моисея слепая Саломея с большой чёрной змеёй. В следующем сне (а может быть, видении — грань эта к тому времени стала постепенно стираться) перед Юнгом по небу пролетел Филимон с бычьими рогами (намёк на сказание о боге Митре) и яркими крыльями, расцвеченными под зимородка. Название птицы (англ.: «kingfisher»), повидимому, имело какое-то отношение к идее о «ловце» душ человеческих.

Вскоре Филимон (в греческой мифологии — слуга богов) стал общаться с Юнгом в качестве духа-посредника. Расхаживая по дорожкам сада, Юнг подолгу беседовал с ним, подобно Кромвелю (которого консультировал некто, называвший себя «Дьяволом») и Сократу (его «советника» звали Даймон). Впрочем, к этому времени Юнг уже прекрасно понимал, что находится на грани серьёзного нервного расстройства. По собственному признанию учёного, только работа и любовь к семье спасли его от полного помешательства. Такой была цена, которую Юнгу пришлось заплатить за пять-шесть лет умопомрачительной активизации подсознания. Откровения, полученные свыше, стали для него источником вдохновения, не иссякавшим по меньшей мере сорок пять лет.

Чувство вины по отношению к Фрейду — лишь незначительная деталь психоневротической драмы Карла Густава Юнга. Наиболее важным фактором была тут наследственность. В своей классической докторской диссертации 1899 года (опубликованной в книге «Психология и патология так называемого паранормального феномена») Юнг основывался большей частью на наблюдениях за юной девушкой-медиумом, которая не раз в ходе своих спиритических сеансов вызывала дух его деда. Юнг сохранил в тайне тот факт, что 16-летняя «С.В.» была его кузиной; появления покойных родственников на её сеансах и подтолкнули психиатра впоследствии к изучению собственной генеалогии, что переросло в настоящую манию.

Дед Юнга (как впоследствии и отец) был протестантским священником; над проповедями своими он мог работать лишь в том случае, если его дочь (мать Карла Густава) находилась рядом и отгоняла назойливых духов. При этом он же занимал пост Великого Мастера масонской ложи и являлся, как будто бы, незаконнорождённым сыном Гёте (слух этот имеет лишь самые косвенные подтверждения: увлечение Гёте и Фаустом не оставляло Юнга всю жизнь).

«Гёте описал суть конфликтов, которыми наполнена моя жизнь, — писал Юнг. — Фауст и Мефистофель слились во мне воедино». К этому признанию уместно добавить фантастическую деталь: Юнг вообразил, будто бы живёт одновременно в двух слоях времени: свою маниакальную увлечённость культурой XVIII века он объяснял тем, что именно там пребывает «настоящий Юнг». Образ последнего в виде седовласого старца постоянно находился у него перед глазами.

Визит Святого Духа и общение с Филимоном имели для Юнга самые необыкновенные последствия. Под влиянием собственных сновидений он оказался во власти очень странных представлений о том, что все мёртвые живы, требуют себе знаний о жизни, но черпать их способны только из сознания ныне живущих. С этих пор Юнг возомнил, будто бы его обязанность состоит в том, чтобы обучать мёртвых. Следуя указаниям Филимона, он создал «Septem Sermones Ad Mortuous» — «Семь проповедей для мертвецов», — чему предшествовали поистине апокалиптические события, разразившиеся в его доме. После одного из сновидений психиатр «потерял свою душу», обретя взамен сомнительное удовольствие то и дело лицезреть каких-то призраков. Затем в комнатах дома поселился полтергейст. Наконец сюда толпами повалили «духи мёртвых» и хором стали требовать себе «знаний».

Сыну Юнга тем временем приснился рыбак с дымящейся трубой вместо головы. Наутро Юнг нашёл в саду мёртвого зимородка, вспомнил, как переливались крылья Филимона в ночь его первого визита, и решил что гибель птицы знаменует не что иное, как конец «ловца человеческих душ». Узрев Святого Духа (и истолковав его как «явление образа Божьего, воображению недоступного»), Юнг засел за свои «Семь проповедей» и писал их не отрываясь в течение трёх дней. По окончании работы Филимон выразил полнейшее удовлетворение, а «духи мёртвых» немедленно покинули дом.

О матери Юнг писал так: «Днём это была любящая, нежная женщина. После наступления темноты с ней начинали происходить странные изменения. Подобно тем ясновидящим, которые напоминают каких-то диковинных зверей, она пускалась бродить этакой суровой, безжалостной жрицей, и дом в такие минуты казался нам клеткой с прутьями».

К тому времени Юнг и сам уже идеально отвечал такому описанию. Вряд ли стоит удивляться, что как только кузен ввёл учёного[2] в круг спиритов, он тут же принялся экспериментировать с двумя известными медиумами своего времени, Руди Шнайдером и Оскаром Шагом, чьи способности в свою очередь очень заинтересовали легендарного германского парапсихолога барона Шренка-Нотцинга.

В силу данного обстоятельства все экспликативные и мировоззренческие концепции медиумов оказываются фрагментарными, обусловленными и, в конечном счёте, ошибочными, тогда как независимые, т. е. не обременённые медиумическими способностями умы, обладающие также высокой степенью культуры, как то было в случае Аллана Кардека, Леона Дени или Артура Конан-Дойля, демонстрируют необычайную широту взгляда, которой по силам сделать самые удивительные обобщения и сформировать самые дерзновенные и всё-таки логически безупречные мировоззренческие концепции. (Й.Р.)

Далее. Любопытный факт упоминает в своей книге «Спок» доктор Фанни Мозер. Оказывается, в трёхлетнем возрасте Юнг увидел сон, повлиявший на всю его жизнь. Это была фантазия о рождении с явно выраженными элементами фаллического культа. А ведь главной претензией Юнга к Фрейду было то, что основатель психоанализа, будто бы, «обожествил секс»; удивительно, но всю свою жизнь в глубине души Юнг явно поклонялся тому же богу! Мифологические откровения виделись ему даже в появлении летающих тарелок (не раз посещавших психиатра, представьте себе, во сне![3]).

А однажды Юнг рассказал о том, как после перенесённого инфаркта дух его был вынужден ненадолго покинуть тело и оказался в Pardos Rimmonium — кабаллическом Гранатовом Саду, — где стал свидетелем бракосочетания Тиферет и Мальшута — двух символизирующих женское и мужское начала божественных сфер, через которые Господь выходит к нам в мир. Затем Юнг «превратился» в раввина Симона Бен-Джохаи и отпраздновал на небесах собственную женитьбу. За этим мистическим ритуалом последовало видение агнца Иерусалимского, после чего Юнг посетил праздник Иерогамуса, где отец богов Зевс и Мать Гера сочетались браком, почти следуя описаниям гомеровской «Илиады». Всё это поразительным образом доказывает тот факт, что после конфликта с Фрейдом вся сексуальная жизнь Юнга протекала исключительно в видениях мифологического толка.

Биографические источники ничего не рассказывают нам о романтической стороне жизни великого психиатра, о том, как познакомился он с будущей женой или об отношениях с детьми. Немного известно нам и о юношеских любовных похождениях Юнга, хотя одно тут бесспорно: его отношения с противоположным полом были изначально омрачены крайней степенью разочарованности. Разгадка проста, но неожиданна: оказывается, он был влюблён в свою младшую кузину — ту самую девушку, что выступала в качестве медиума на спиритических сеансах. В конце концов её уличили в мошенничестве, и потрясённый Юнг ни забыть, ни простить этого обмана уже не смог. О глубине его чувств к С.В. можно догадаться по сновидению, в котором перед Юнгом предстала покойная жена.

«Она явилась мне в расцвете сил, — писал психиатр, — в платье, которое сшила для неё много лет назад моя кузина, спиритический медиум. Более красивой вещи жене, наверное, не приходилось носить при жизни. Выражение лица её нельзя было назвать радостным или опечаленным. Оно светилось мудростью и пониманием. Лицо это не выражало земных чувств; они более не имели над ней власти».

Одну неоспоримую истину Юнг, впрочем, так и не смог признать: на протяжении всей своей супружеской жизни он воспринимал жену как воплощение образа юной кузины. Смысл сновидения состоял в том, что, последовав в мир иной, несчастная женщина обрела умиротворение: больше её не беспокоил тот факт, что для мужа она — всего лишь символ утраченной любви.

С.В., которая отчасти и несёт ответственность за безумные фантазии Карла Густава Юнга о прошлом и настоящем, умерла в возрасте двадцати шести лет. От этого, второго удара оправиться он так уже и не смог.