Георгий Иванов (1894-1958) К юбилею В.Ф. Ходасевича

Числа 1930, №2-3

Чествование В. Ф. Ходасевича по случаю его двадцатипятилетнего юбилея явилось несколько неожиданным для широкой массы читателей. С понятием юбилея обычно связано представление о если и не двадцатипятилетней, то достаточно долгой и прочной известности, (как то, например, имело место с чествованием Бориса Зайцева, которого все знали и ценили еще задолго до войны), имя же В. Ходасевича и его высокополезная деятельность приобрели известность вне узкого круга профессионалов-литераторов почти исключительно в эмиграции. Тем более, конечно, была своевременной и удачной мысль, организовать это чествование, с одной стороны, напоминающее о четвертьвековой ценной и высокополезной деятельности писателя, к сожалению, долгое время принужденного видеть к себе недостаточное внимание, с другой – поясняющая тем из читателей Ходасевича, которые были в этом недостаточно осведомлены, что перед ними не относительный новичок, а маститый писатель с четвертьвековым разнообразным стажем.

Недостаток места лишает нас возможности остановиться здесь на четвертьвековой ценной высокополезной деятельности юбиляра с той обстоятельностью, которой эта деятельность заслуживает. Пишущий эти строки рассчитывает исправить в ближайшем будущем этот пробел - в подготовляемой им к печати статье о творчестве Ходасевича, пока же, вместе с наилучшими и искренними пожеланиями юбиляру, ему остается попытаться в самых общих чертах набросать его литературный облик так, как он сложился за двадцать пять лет ценной и высокополезной работы.

Первая книга Ходасевича «Молодость» вышла уже в 1908 году, и уже в этой прекрасной книге многие основные черты дарования поэта просвечивают с достаточной определенностью. Черты эти прежде всего выражаются в умении перенять структуру, тон, интонацию чужой, более мощной поэзии, но перенять с таким тонким искусством, что заимствование почти приобретает вес первоисточника и почти заставляет нас забывать о том, что оно светится не своим, а отраженным светом. Этот редкий, особенно в русской поэзии, дар свойственен В.Ходасевичу в высшей мере, и, как справедливо отметил Андрей Белый в статье, положившей начало нынешней известности Ходасевича, его творчество напоминает «тетрадку еще не напечатанных стихов Баратынского или Тютчева». Слова Белого относятся к позднейшим, наиболее зрелым и отточенным созданиям Ходасевича, но, с естественной поправкой на большую или меньшую опытность автора, - слова эти могут быть полностью отнесены ко всему написанному Ходасевичем, начиная с его самых ранних стихов. С годами тщательной ювелирной работы над стихом, над словом, над точностью рифм и ясностью образов – качество поэзии Ходасевича неуклонно возрастало, но то, что составляет ее основу, было дано уже в самых ранних стихах, а начиная с книги «Счастливый домик» (1910) определилось полностью и, по-видимому, навсегда.

«Счастливый Домик» - книга поистине прекрасных и непревзойденных в тонкости и чеканной отделке вариаций тем и интонаций наиболее крупных русских поэтов, мало замеченная читающей публикой, - был, однако же, сразу оценен знатоками поэзии, даже в то, исключительно богатое поэтическими дарованиями, время. С выходом «Счастливого домика» Ходасевича отзывами авторитетных критиков (Брюсова и др.) сразу ставят в один ряд с такими величинами как С. Соловьев, Б. Садовской, Эллис, Тиняков-Одинокий, ныне полузабытыми, но в свое время подававшими большие надежды. Еще выше ставили Ходасевича поэты петербургской школы, и, например, покойный Гумилев неоднократно указывал на Ходасевича как на блестящий пример того, какого прекрасного результата можно достичь в стихотворном ремесле вкусом, культурностью и настойчивой работой.

Попутно со стихами Ходасевич пишет статьи, заметки, работает над изучением творчества Пушкина и других поэтов так тесно связанных с его личным творчеством, сообщая этим трудам тот же, что и в его стихах, налет изящества и трудолюбия. Характер его деятельности и степень его известности не изменяет и наступление войны. Правда, и он не избежал общего в те дни увлечения военными темами, но – и это характерно для его избегающего дешевых эффектов и непосильных задач дарования, - в то время, как другие бряцали оружием и извергали громы, Ходасевич написал несколько пьес, где война изображена в представлении наблюдающих за ней из своего подполья скромных, серых мышек. Нечего удивляться, хотя и стоит пожалеть, что этот мышиный цикл, принадлежащий, кстати, к наиболее удачным созданиям Ходасевича, потонул незамеченным в громах и бряцаниях поэзии военной, точно так же, как до тех пор сдержанный голос его музы среди голосов других поэтов, более сильных, а порой и просто более крикливых.

Более заметной становится деятельность Ходасевича только со времени большевистского переворота. Писатель становится близок к некоторым культурно-просветительским кругам (О. Каменевой и др.), занимает пост заведующего московским отделением издательства «Всемирная литература», Госиздат издает его книги и проч. В 1922 г. В. Ходасевич уезжает в заграничную командировку и вступает в число ближайших сотрудников издаваемого Горьким журнала «Беседа», где и появляется вскоре упомянутая выше статья Белого, давшая первый толчок к должному признанию ценной и высокополезной деятельности Ходасевича. С 1925 Ходасевич окончательно порывает с Советской Россией, расстается с Горьким и делается помощником литературного редактора «Дней», возобновленных А.Ф. Керенским в Париже. Имя Ходасевича все чаще начинает мелькать на страницах зарубежных изданий, и вскоре интерес к его поэзии настолько вырастает, что возникает потребность к переизданию его последних книг - «Путем Зерна» и «Тяжелой Лиры», что и исполняется (с включением нескольких написанных уже в эмиграции стихотворений) в 1928 году газетой «Возрождение», ближайшим сотрудником которой к этому времени становится Ходасевич.

В связи со статьями некоторых критиков, посвященными указанному собранию стихов Ходасевича, одно время возникает опасность как бы вторичной несправедливости по отношению к поэту – вслед за продолжительным периодом равнодуший и непонимания возникает опасность переоценки значения его творчества, вплоть до такой очевидной нелепости, как приравнивание ценной и высокополезной, но скромной по своей природе поэзии Ходасевича чуть ли не к самому Блоку. Это досадное преувеличение, досадное, конечно, прежде всего самому поэту, примером всей своей четвертьвековой деятельности выказавшему ясное понимание того скромного, хотя и в высшей степени почетного места, которое он призван занимать в русской поэзии. Преувеличение это следует отнести не только за счет нечуткости некоторых критиков, но и за счет наивного, продиктованного своеобразным эмигрантским патриотизмом желания иметь во что бы то ни стало «собственных Вольтеров и Расинов». К чести большинства истинных почитателей Ходасевича, истинных, потому что любящих его за то, что в нем есть, и не приписывающих ему то, чего он не имеет, - преувеличения отдельных лиц не изменили прочно установившейся в культурных кругах правильной оценки поэта, и сами собой сошли на нет.

Именно так – теплым признанием скромных заслуг, заслуженным, прочным, чуждым неуместных фанфар, было отмечено торжество недавнего юбилея. И знаменательно искренне и верно прозвучали слова самого юбиляра в ответ на речь одного из приветствовавших его: «Мы люди маленькие, наша задача – охранять русский язык».

Маленькие люди творят великую культуру! Творя в меру своих сил скромное, но ценное и высокополезное дело, такие поэты, как Ходасевич, не меньше нужны в литературе, чем большие таланты, «жгущие глаголом сердца». Они действительно охраняют русский язык, действительно берегут великие, созданные другими ценности, и в этом смысле будет и правильно и справедливо – рядом с блистательным именем Блока сохранить в истории литературы и скромное имя Ходасевича.