10. ВЕРДЕН I

Заключение об экономической ситуации в связи с дальнейшими перспективами ведения войны.

(Составлено отделением по экономике стратегически важных запасов сырья при прусском военном министерстве. Председатель: Вальтер Ратенау, председатель Совета по надзору над электротехническим трестом АЭГ и заводов Сименс-Шукерт. Члены: Бургерс, генеральный директор акционерного общества по эксплуатации шахт в Гельсенкирхене; д-р Фишер, директор дисконтного общества там же; фон Портен, генеральный директор объединенных алюминиевых заводов; Клёкнер, представитель одноименного концерна; д-р Гейман, директор акционерного промышленного общества в Берлине; Мертон, представитель сталелитейного акционерного общества во Франкфурте на Майне и его банка; Шмитц, руководитель треста И. Г. Фарбен, и доверенные представители других трестов, концернов, банков и акционерных обществ, участвующих в поставках трехсот видов стратегически важного сырья.)

«Война, которую были вынуждены начать Германия и ее союзники, первоначально планировалась немецким верховным командованием как война молниеносная. Сразу же в боевые действия был введен наилучший человеческий материал, а также соответствующее количество накопленной боевой техники, амуниции и прочих запасов; надлежащим образом была организована и работа средств транспорта и связи.

Но когда продвижение немецких войск на западном фронте было приостановлено на Марне, первоначальный план уже невозможно было довести до конца, задуманное «быстрое» решение было заменено долговременной и статичной окопной войной, которая длится по сей день. И хотя относится это прежде всего к одному фронту — немецко-французскому, — именно этот фронт наиболее важен, ибо нет сомнений, что здесь определится исход войны.

Необходимо высоко оценить весьма гибкое и успешное умение приспособиться к изменившейся ситуации и ее потребностям, проявленное — наряду с военным командованием — и военным производством, и всей военной экономикой в тылу. Такой переход облегчил широкие масштабы подготовки к молниеносной войне, а образцовое сотрудничество верховного командования с промышленными кругами позволило своевременно удовлетворять растущие потребности воюющей армии и поддерживающего ее тыла. (Доказательством чего служат статистические данные в приложении.)

Такое, с экономической точки зрения, позитивное состояние после полутора лет войны все еще остается неизменным. Но именно потому, что Германия до сих пор не испытывает влияния кризисных экономических и вытекающих из них политических тенденций, необходимо воспользоваться данной расстановкой сил (в настоящий момент благоприятной и с военной точки зрения) и как можно серьезнее взвесить последующее развитие, его возможности и потребности.

Прежде всего необходимо исходить из того факта, что война в том виде, в каком она стабилизировалась и сейчас ведется, несомненно и в будущем сохранит затяжной характер, и потому более, чем какая-либо грандиозная стратегическая акция, в конце концов решающим окажется истощение и обескровливание одной из воюющих сторон; причем вне зависимости от самого благоприятного развития событий на восточном фронте или на Балканах.

Из ныне уже известных предпосылок можно сделать следующие выводы.

Центральные державы со всех сторон окружены неприятельскими фронтами, и даже если линии фронтов местами каким угодно образом могут менять расположение, их круг остается непроницаемо замкнутым. Английская морская блокада, равно как и блокада, осуществляемая французским флотом в Средиземном море, вопреки всем контрмерам (действия подводных лодок) перерезали все пути ввоза из заморских стран. Нынешнее давление Англии на нейтральные государства значительно затруднило, а кое-где и сделало невозможным закупку необходимого сырья и товаров с помощью международной торговли. О потере контактов со всеми немецкими колониями не приходится и говорить.

Это означает, что центральные державы вынуждены полагаться прежде всего на собственные сырьевые ресурсы, которые, с одной стороны, отнюдь не неисчерпаемы, а с другой — в ряде видов вообще недостаточны (нефть, каучук). Это касается не только промышленных товаров, но и продовольствия. Сельское хозяйство тяжело страдает от недостатка мужских рабочих рук — значительно больше, чем промышленность, — а сверх того нормальное потребление продовольствия нарушено значительно более трудоемким и убыточным снабжением армии. Ограничение потребления продуктов земледелия с помощью введения карточной системы скорее доказывает вынужденность такой меры, чем положительное решение вопроса. (От анализа воздействия этих мероприятий и их следствий на политические взгляды населения мы здесь воздерживаемся, поскольку до сих пор они не разрослись в явления, подлежащие административному контролю.)

Ясно, что при таких условиях (возрастающее потребление сырья) и военное производство не может бесконечно расти, учитывая в особенности, что потребности фронта по вполне понятным причинам постоянно увеличиваются, ибо при окопном характере войны исход ее решают и будут решать прежде всего материальные ресурсы. (Разумеется, все это относится и к другим видам военного снабжения, к железнодорожному парку, медицинским материалам и т. п.)

В совершенно иной ситуации наш неприятель. Перед ним открыт весь мир со своими человеческими и материальными ресурсами, практически неисчерпаемыми, на него работает в своем большинстве и промышленность нейтральных стран (Америки), вопреки всем усилиям немецкого подводного флота они даже не встречают больших затруднений на соответствующих подвозных путях.

Подписавшиеся еще раз подчеркивают, что предлагают настоящий меморандум в пору, когда еще есть время сделать из него выводы; для последнего сами они, разумеется, недостаточно компетентны.

Посему настоящий меморандум предназначен в первую очередь верховному командованию армии, пусть оно само решит, в какой мере и кого необходимо с этим документом ознакомить.

Подписавшиеся не помышляют — на свой страх и риск — предложить настоящую докладную записку Его Величеству.

Строго секретно»

1 ноября 1915 года

«…Дождливое время года, которое сейчас воцарилось, превратило землю на полях сражений в бездонное болото. Миллионы воронок от снарядов наполнились водой или превратились в кладбища. На солдат в окопах обеих воюющих сторон такой театр военных действий, его опустошенность и кошмар действуют устрашающе…

В оборонительных боях даже успешно отраженная атака не избавляет воина от постоянной подавленности, вызываемой видом развороченного поля битвы. Такому солдату приходится обойтись без душевного подъема, вызываемого успешным продвижением вперед, подъема, обладающего невыразимой силой, которую надо пережить, чтобы понять. А сколько наших бойцов здесь, на западе, вообще ни разу не ощутили такого солдатского счастья! Едва ли они видели здесь нечто большее, чем окопы и воронки от тяжелых снарядов, и сражались за них с противником целые недели и месяцы. Я вполне мог понять, как наполняла сердца всех офицеров и солдат надежда, что после столь изнурительных боев и сюда, на западный фронт, широкомасштабное наступление принесет свежий боевой дух и новую жизнь…»

Из впечатлений фельдмаршала фок Гинденбурга после его поездки на западный фронт

Меморандум верховного главнокомандующего германских армий генерала Эриха фон Фалькенгайна от декабря 1915 года.

«…Ни Германия, ни Австро-Венгрия не могут пойти на риск долговременной изматывающей войны. До сих пор во всех стратегических и материальных отношениях мы имеем перевес, но когда-нибудь настанет день, когда все переменится, когда резервы боеспособных немецких мужчин иссякнут, и английская блокада задушит Германию. Поэтому необходимо вовремя добиться окончательного успеха на поле боя. И как можно скорее.

Где?

Прежде всего нужно исключить фронты, где даже победа никогда не сможет приобрести решающего значения.

Таков, например, восточный театр военных действий против Англии. Все наши успехи в Салониках, на Суэце и в Ираке являются и останутся делом второстепенным, и их единственное, весьма относительное значение заключается в том, что они отвлекают на себя какие-то английские боевые силы. Однако мечты о каком-либо «походе в Индию» на манер Александра Великого были и остаются нереальной фантасмагорией. Что же касается восточного, русского фронта, то 1915 год прошел под знаком наших решающих побед, от которых России уже не оправиться. По всем данным быстро множатся и внутренние трудности этой огромной империи. Если там нельзя ожидать скорой крупномасштабной революции, то все же безусловно можно рассчитывать, что внутренние затруднения весьма скоро вынудят Россию кардинально изменить ориентацию. Впрочем, сколько-нибудь крупное наступление на востоке вплоть до апреля совершенно невозможно из-за неблагоприятной погоды и характера почвы. Италия остается делом Австро-Венгрии, но какие бы акции с какими бы результатами там не предпринимались, этот фронт так и останется второстепенным. Единственное поле сражений, где можно будет решить исход этой войны, — французский фронт!

Почему?

Незачем повторять, что главный наш неприятель — Англия. Англия со своим огромным колониальным, то есть сырьевым тылом и со своим флотом, который остается главным звеном блокады, сжимающей центральные державы. Но поскольку сама Англия не имеет при этом достаточного количества собственных наземных войск, то в качестве своей главной ударной силы она использует французские армии. А потому, если бы удалось выбить галльский меч из британской руки, это была бы победа.

Прежде всего необходимо считаться с возражениями, что за все время ведущейся на западе окопной войны ни одной из воюющих стран не удалось добиться решающего прорыва неприятельского фронта. Тем менее можно надеяться на осуществление какого-то плана, который ставил бы своей целью одним разом полностью и окончательно уничтожить французские военные силы. Любой более или менее серьезный прорыв требует огромного сосредоточения артиллерии и организации бесперебойной доставки боеприпасов; к тому же нам недостает хорошей железнодорожной сети (у французов она в основном не разрушена), не справляемся мы и с чрезвычайно возросшими потребностями военного производства, мощности которого полностью заняты и обременены также нуждами других наших фронтов. Кроме того, никакой, даже самый успешный прорыв, а его подготовку никогда нельзя полностью утаить от неприятеля, не позволяет продвинуться дальше, чем на то хватает наличествующих сил; приходится вновь их пополнять, а это опять же требует определенного времени. В современных условиях окопной войны, когда противостоящие друг другу линии фронтов глубоко эшелонированы, любое продвижение вперед создает для неприятеля возможность контратак, с помощью которых он попытается отрезать вошедшие в прорыв передовые части.

Поэтому вместо попыток совершить прорыв, которые все равно не позволяют рассчитывать на полный развал неприятельского фронта, необходимо выбрать иной способ ведения войны.

А именно.

Нужно сосредоточить силы на таком участке неприятельского фронта, утрату которого французское командование ни в коем случае не может допустить и потому будет защищать его до последнего солдата. В то время как обычно для наступления выискивается самая уязвимая точка обороны противника, на этот раз его следует предпринять в наиболее сильно укрепленном пункте, имеющем для неприятеля самое большое стратегическое или моральное значение.

Такая тактика будет иметь для нас ту выгоду, что нам не придется вводить в бой значительные силы на большом отрезке фронта, в данном случае достаточно будет сосредоточить их в заранее избранной чувствительной точке, где мы сможем в нужных количествах обеспечить бесперебойную доставку резервов и материала. Таким образом, речь идет не о трудоемком прорыве со всеми вышеприведенными рискованными сопровождающими явлениями, а об организации постоянной угрозы одному месту, что заставит неприятеля — который ни в коем случае не захочет его потерять! — посылать туда, невзирая ни на какие потери, все новые и новые резервы. Одним словом, это будет тактика изматывания, с помощью которой мы вынудим противника исходить и изойти кровью на наковальне, в которую не перестанет бить немецкий молот.

Такое место французского фронта — Верден!

Верден — самый мощный опорный пункт французского фронта от бельгийских границ до Швейцарии. Он окружен системой современнейших укреплений и, по представлениям всех французов, неприступен, так что превратился в национальный символ и ни один французский военачальник не посмеет добровольно сдать его неприятелю.

Если Верден окажется в наших руках — а мы, разумеется, постараемся, чтобы так оно и было, — это откроет нам путь к сердцу Франции, в таком случае уже заранее обреченный на поражение. Но даже если мы не достигнем такой стратегической цели, наши усилия принесут победу уже тем, что мы превратим Верден в губительный смерч, который постепенно всосет в себя весь французский военный потенциал, вычерпывая его с остальных участков фронта, из тыла, из всей Франции. Дивизию за дивизией будет поставлять неприятель на верденскую мельницу, а мы будем их там молотить одну за другой».

Летом 1915 года верденский фронт посетила делегация военного комитета французского парламента. Она была принята командующим восточной группы армий генералом Дюбелем, которому подчинялась и область верденских укреплений. Депутаты, прослышавшие о недостаточном оснащении этого участка, были, напротив, поражены утверждениями генерала, которые убеждали именно своим характером доверительного сообщения («Да, да, господа, разумеется, все должно остаться сугубо между нами») и открыли посетителям совершенно новый взгляд на верденскую проблему. Дело выглядело так, что новейший боевой опыт показал устарелость и, по сути, ненужность дорогостоящих и мощно вооруженных крепостей. Ведь и самое прочное укрепление не устоит перед бомбардировкой тяжелыми калибрами; но главная невыгода Вердена — в его неподвижности, между тем как основная тяжесть наступательной и оборонительной тактики в современной окопной войне целиком ложится на плечи полевых армий.

А результат?

Вопреки возражениям военного губернатора Вердена генерала Контансо тотчас же началось постепенное разоружение больших и малых верденских крепостей; их оснащение, в том числе и съемные пушки, было передано полевым войскам, а гарнизоны сокращены до минимума, большинство же солдат откомандировано в окопы.

Так из верденских укреплений было выведено сорок батарей тяжелых орудий (со 128 000 снарядов) и одиннадцать батарей полевой артиллерии; с крепостных казематов стали снимать — и пулеметы. Количество солдат нередко снижалось настолько, что не оставалось людей для обслуживания вращающихся крепостных пушечных башен, ощущалась нехватка и в различном вспомогательном персонале.

Генерал Эрр, командующий верденским районом:

«Каждый раз, когда я обращался с просьбой об усилении артиллерии, из главной ставки мне отвечали изъятием двух или двух с половиной батарей: „Ведь на вас не будут наступать. Верден не цель наступления. Немцы не знают, что Верден разоружен"».

Пока в конце года «верденская проблема» снова не напомнила о себе, на сей раз устами полковника Дриана, командира полевых егерей на верденском фронте. Одновременно Дриан был и депутатом французского парламента. Приехав в начале декабря на время отпуска в Париж, он выступил в военном комитете с подробным анализом оборонительной системы верденского укрепленного района и указал на множество ее недостатков: изъяны в вооружении, еще ослабленном недавним рассредоточением, незавершенность некоторых оборонительных работ, местами пояс окопов не имеет даже второй линии, и т. д. Все это настолько небезопасно, что необходимо как можно скорее укрепить это слабое место французского фронта.

Военный комитет, на сей раз не на шутку обеспокоенный словами депутата-воина, в объективности которого не приходилось сомневаться, без промедления направил его доклад военному министру, а тот в свою очередь срочно потребовал от главнокомандующего французской армии маршала Жоффра дать по этому поводу заключение.

Ответ Жоффра не заставил себя ждать:

«Депешей от 16 декабря с. г. Вы уведомляете меня, что из разных источников получаете сообщения, в коих указывается на различные недостатки в обороноспособности некоторых участков фронта. Полагаю, ничто не оправдывает опасений, высказанных в Вашей телеграмме от имени правительства. Тем не менее, поскольку сии опасения основаны на сообщениях, которые указывают на дефекты в состоянии наших укреплений, прошу Вас, господин министр, сообщить мне полный текст этих сообщений и назвать их автора.

Я действительно не могу допустить, чтобы мои подчиненные вручали правительству жалобы и возражения против изданных мною приказов иным путем. Не к лицу мне защищаться от чьих-либо неопределенных нападок, источника которых я не знаю. Уже сам по себе тот факт, что правительство благосклонно выслушивает такого рода сообщения, независимо от того, исходят ли они от мобилизованных депутатов парламента или от фронтовых офицеров, способен подорвать в армии дух дисциплины. Военнослужащие, которые пишут подобные вещи, прекрасно сознают, что правительство использует такие донесения против их же начальства. Мне необходимо полное доверие правительства. Если оно мне доверяет, то не должно поддерживать или терпеть подобного рода практику, которая принижает моральный авторитет, необходимый для выполнения моих обязанностей как главнокомандующего; без морального авторитета я не смогу более нести ответственность верховного военачальника.

В ставке верховного главнокомандующего 18 декабря 1915 года».

Канун Нового года.

Старый год уходит, да здравствует новый год!

Да исполнятся наши надежды!

Бокалы с шампанским во французском офицерском казино, сталкиваясь, звенят, и к их краям подступает шипучая пена из золотистых пузырьков…

Кружки пива в трактире прусских и баварских гренадеров глухо сталкиваются над досками столов, о которые потом, уже пустые («пей до дна!»), стукаются массивным дном.

На границе старого и нового года под кровлями домашних очагов, откуда ушли мужчины, глаза жен, матерей, невест вглядываются в даль, перед которой отступают белая стена горницы и черная ночь, где-то там, в необозримой дали, где сейчас…

Сынок, сыночек, ты жив? Так давно от тебя нет писем…

Вернешься ли, дорогой? Скажи, что вернешься!

Гастон!

Курт!

Муж мой…

Отец!

Донесение 2-ого отдела ставки верховного

командования французской армии, донесения

английского посла в Дании и донесения французских

агентов из Швейцарии.

Январь 1916 года:

«Существуют конкретные данные, что немцы готовят наступление северо-восточнее Вердена».

«Северо-восточнее Монфокона и по обе стороны реки Мез отмечено постоянное передвижение все новых и новых немецких батарей, близ Аттоншателя на позиции были доставлены тяжелые австро-венгерские мортиры».

«Из Бельгии и Лотарингии передвигается великое множество немецких солдат и боеприпасов, которые сосредотачиваются в окрестностях Седана, Кариньяна, Монмеди…»

«Между Бетинкуром и линией Спинкур — Конфлакс противник создал сеть полевых железнодорожных путей».

«Замечено, что в немецком предполье на верденском участке систематически сносятся шпили колоколен…»

Сведения, полученные от немецких пленных и перебежчиков.

6 февраля 1916 года:

«Немцы сосредотачивают войска на левом берегу реки Мез близ Дамвийер».

14 февраля:

Приказ немецкого кронпринца Вильгельма Гогенцолерна, командующего 5-й армии; этот приказ будет зачитан солдатам перед началом наступления:

«Каждый из нас должен проникнуться убеждением, что родина ожидает от него великих дел. Мы должны доказать неприятелю, что в сердцах сынов Германии продолжает жить железная воля к победе, что немецкая армия, где бы она ни начала наступление, преодолеет все препятствия».

(Один экземпляр размноженного приказа обнаружен французами у немецкого пленного.)

«Начало генерального наступления назначено на 12 февраля…»

Слабый морозец, снег.

Легкие снежинки порхают в воздухе и тихо опускаются на землю, где неслышно ложатся одна возле другой, одна на другую, и еще, и еще, слой снега незаметно растет, незаметно, зато непрестанно, пока не возникает мягкий настил, заглушающий звуки шагов и колес, а заодно и звуки над землей — команды, звон оружия, — все поглощает зимний снегопад…

Наконец-то, с начала второй недели февраля, французское командование убедилось, что именно Вердену угрожает непосредственная опасность. А когда оно узнало и дату готовящегося немецкого наступления…

Именно тогда погода стала резко меняться. Неожиданно, но быстро, со дня на день. Наледь растаяла, земля почернела и размякла. Снег сменился дождем. Ноги начали проваливаться в липкую грязь, колеса увязали в ней; следы от сапог и колеи от колес наполнялись водой. А в день, когда немецкое наступление должно было начаться, дождь превратился в ливень.

Разумеется, это заставит отложить все акции.

Отложить — но надолго ли?

Ответь, грязь, ответь, слякоть!

Однако решительно необходимо использовать каждый дарованный судьбой день: орудие за орудием, взвод за взводом, патронная повозка за патронной повозкой едут, маршируют по колеям, днем и ночью, со всех сторон их пути сходятся в одну точку, в одно направление — к Вердену.

А дождь со снегом и снег с дождем падает и падает, падает на каски немецких мушкетеров, обтянутые полотном, на их плечи, которые очень скоро промокают, на спины и на грудь солдат, падает и на душу, наполняя ее безнадежной серостью своих мокрых бахромчатых завес, студит суставы, проникающим под одежду холодом сковывает все тело, и напрасно в зябкой трясучке оно сжимается в комок.

День за днем ждут немецкие гренадеры, артиллеристы, ударные части, баварцы, саксонцы, прусские егеря, переступают с ноги на ногу в чавкающей грязи окопов, день за днем: давно подготовленное наступление все откладывается и откладывается…

…А на небе попеременно сменяется серость туч, и туманов, и воды, небо и земля слились в пронизывающей мокряди.

Пока в одну из ночей погода вдруг не переменилась…

С 19 на 20 февраля ветер, на удивленье легкий, играючи разорвал в клочья седые завесы на небе, и те без сопротивления позволили себя унести, точно отдали затяжным дождям всю силу. Небо поголубело, воздух потрескивал свежим морозцем.

За неполные сутки ноги снова почувствовали под собой почву, которая не проваливалась. А к полночи, на границе между 20 и 21 февраля, уже покрыл землю и все, что на ней было, искрящийся иней.

В последнюю минуту французам удалось увеличить количество войск на верденском фронте до тридцати шести полков и двухсот десяти орудий среднего калибра. С немецкой же стороны были сосредоточены семьдесят два полка и три тысячи триста тяжелых орудий, частью — самого крупного калибра.

Официальное сообщение австрийского генерального штаба:

«Русский фронт. Ничего нового.

Итальянский фронт. В Джудикарии наши укрепления Каррила подверглись сосредоточенному обстрелу из тяжелых мортир. На сочском участке продолжаются артиллерийские бои.

Юго-восточный фронт. У Пазар-Сьяка были захвачены выгодные итальянские позиции. Еще южнее наши войска продвинулись вплотную к неприятельским линиям юго-восточнее Дурреса.

Группы албанцев, воюющих на нашей стороне, осадили Берат, Лежу и Пекини. В этих округах было взято в плен более 200 жандармов Эссада-паши».

Официальное сообщение немецкой главной ставки.

«Западный фронт. У Изерского канала севернее Ипра были атакованы английские позиции на ширине фронта примерно 350 м. Все попытки неприятеля вернуть свои окопы в ночных атаках с помощью ручных гранат потерпели неудачу. Тридцать пленных осталось в наших руках. Южнее Лоос развернулись оживленные бои. Неприятель проник к самому краю одной нашей траншеи, образованной взрывом подкопа. Южнее Эбютерне после успешной небольшой ночной стычки мы взяли в плен несколько англичан. На остальных участках никаких особенных событий не произошло.

В воздушном бою восточнее Перона был сбит английский биплан, вооруженный двумя пулеметами. Находившийся в нем экипаж погиб. Наши летчики бомбили многие объекты за линией северного фронта неприятеля, а также Люневиль.

Восточный фронт. Близ Завича на Березине атака русских захлебнулась под нашим огнем между линиями обеих сторон. Лгишин и железнодорожные объекты в Тарнополе подверглись нападению немецких самолетов.

Балканский фронт. Ничего нового».

Сообщения союзнических генеральных штабов:

«Лондон. Агентство Рейтер. Немецкий гарнизон в Морэ (северный Камерун) сдался, чем завершен захват этой африканской колонии.

Франция.

3 часа дня. Ночью никаких существенных событий не произошло.

11 часов вечера. В Бельгии немцы после сильного артиллерийского обстрела наших позиций у Стеенстрате сделали попытку перейти Изерский канал. Несколько вражеских групп прорвалось к нашим стрелковым окопам первой линии, откуда они сразу же были оттеснены. В Шампанье наша артиллерия обстреляла неприятельские укрепления севернее Таюра и восточнее Наварина. В Аргонах мы взорвали два подкопа близ Вокуа, сведя на нет оборонительные работы неприятеля. Между Мезом и Мозелем наши батареи обстреляли неприятельские укрепления в направлении на Этен и Сент-Илер, вызвав несколько пожаров и чрезвычайно сильный взрыв. Южнее Сен-Мийеля мы подвергли сосредоточенному обстрелу немецкие укрепления западнее Апремонского леса. Вражеский самолет сбросил несколько бомб на Дюнкерк, однако ущерба они не нанесли. Другой немецкий самолет в последнюю ночь сбросил две бомбы, которые упали на луг южнее Лю-невиля.

Из Италии. В Вал-Сугана продолжаются небольшие смелые атаки нашей пехоты. Неприятель потерял несколько человек пленными. На остальных фронтах обычная артиллерийская перестрелка. Наша артиллерия обстреляла Фельскую долину. Неприятельский летчик сбросил несколько бомб на Алу, не причинив нам ущерба».

И верно, ничего не происходит…

Городок Верден тоже продолжал свою жизнь в мирном спокойствии военного тыла, нарушаемом лишь заботами, которые волновали тогда все города и деревни за европейскими фронтами, прежде всего тревогой за членов семей, покинувших родные очаги и оказавшихся в окопах, и меньшими или большими затруднениями с продовольствием. В остальном же солнце по-прежнему беспрепятственно сменялось звездами, и отблески их отражались на башнях и крышах верденского кафедрального собора двенадцатого века, а также красивого епископского дворца и ратуши. И вот в эту краткую послеполуночную пору большая часть двадцатидвухтысячного верденского населения спит сном праведников, ибо накануне — так же как из года в год — они прилежно трудились в цехах и на фабричках по производству конфет, варенья и ликеров, если не занимались столярным или мукомольным делом или, наконец, торговлей. Ведь нет ни малейших оснований менять режим дней и ночей.

Так же доверчиво улегся спать и весь край вокруг города, ибо о чем беспокоиться… Разве не вызывал доверия уже сам троекратный полукруг крепостей, опоясывающих с востока верденское предполье от Фор-де-Во и Дуомона до горы Мартом и высоты 304 на противоположном конце дуги? Само собой разумеется, что между большими крепостями существует еще сколько угодно малых укреплений, бункеров, подземных казематов, лабиринтов подземных ходов, подвалов, куполообразных бетонных башен и бесчисленных окопов…

Отчего же бояться грядущих дней?

Пускай о них думают господа генералы.

A propos[25] — генералы!

Недавно здесь происходил чуть ли не аукцион верденского военного снаряжения и гарнизонов! Оружие направлялось в полевые армии, причем из крепостей было даже демонтировано и вывезено множество пушек. Ежедневно можно было видеть такие обозы! А разве это не самое успокоительное доказательство того, что тут не ожидают с немецкой стороны никаких неприятных сюрпризов?

А если в последние дни кое-что из вывезенного вернулось назад, то это, несомненно, потому, что просто возмещается — раз сейчас есть на это время — то, что прежде было уступлено более нуждающимся. Вот и все.

Так спал Верден под высоким морозным небом, на котором сверкали острые осколки звезд, как мерцали они на земле, покрытой снежной порошей и мелкими зеркальцами замерзших луж в затвердевшей грязи и колеях. Ветви деревьев тоже замерзли под кружевом инея, спокойно плыла Мез по мягким долинам между невысокими приветливыми холмами, где леса сменялись пастбищами, а поля деревушками.

Четвертый час утра 21 февраля 1916 года…

С последним ударом башенных часов верденского кафедрального собора на крышу епископского дворца с грохотом, подобным раскатам грома, обрушился тяжелый снаряд, пробил ее и взорвался, образовав широкую воронку, захватив стены и полы двух этажей. Из обломков балок, кирпича, штукатурки, мебели, из клочьев ковров над городом поднялся могучий султан дыма и пыли, а гулкий отзвук взрыва потонул в грохоте оседающих стен и треске ломающегося дерева.

Ночным дежурным штаба верденского участка фронта — штаб располагался в ратуше — нет надобности объявлять тревогу: со всех сторон сюда сбегаются офицеры, на ходу что-то на себя натягивая: они торопятся в зал заседаний.

Здесь уже присутствует и сам командующий верденским укрепленным районом генерал Эрр…

— Господа, это начало. Да, в этом убеждены все. Однако…

Офицеры стоят, напряженно вслушиваясь, склонив головы набок — точно в этом положении смогут уловить и самый слабый звук…

Но ничего не слышно.

Вообще ничего! А ведь немцы должны вот-вот начать артиллерийскую подготовку, как на параде марширующий полк всегда следует за своим командиром.

Идет секунда за секундой, проходит минута, вторая…

Затем тишину нарушает генерал Эрр:

— Немыслимо, чтобы неприятель начал наступление с обстрела города. Этот выстрел наверняка имел какой-то особый смысл — возможно, нечто вроде символической визитной карточки от господ напротив. В ходе их мыслей часто нелегко разобраться. Не будем же понапрасну ломать голову. Господа, позаботьтесь, чтобы весь верденский фронт был немедленно приведен в полную боевую готовность.

Только через три часа и пятнадцать минут — в четверть восьмого — три тысячи триста немецких орудий всех калибров начали изрыгать свои снаряды на верденский участок между рекой Мез и равниной Воэвре. Сотни орудий бьют и бьют, километр за километром по окопам, подъездным путям, долинам и склонам, по голым равнинам и заросшим холмам, по деревням и хуторам, просто по земле, где может не быть ничего, кроме муравейника или мышиного гнезда, по живому и неживому, взрыв за взрывом, взрыв за взрывом в Омоне, Орне, Бомоне, Дамвильере, Дуомоне, Вердене…

Во все пространство от земли до самого неба ворвался грохот разрывов и заполнил его от горизонта до горизонта. Этот грохот извергали стальные глотки тяжелых орудий, гаубиц и мортир, скорострельные полевые пушки, минометы и пулеметы, которые своим пронзительным «так-так-так» прорезали громыхание орудий крупного калибра. Когда воздушные волны, поднятые взрывами, сталкиваются, кажется, что воздух густеет, то спрессованный, то, наоборот, разряженный, разорванный и клочьями отшвыриваемый детонацией. Свист пуль, дробный треск шрапнели, гулкий вой летящих тяжелых снарядов, которые падают с громоподобным эхо, удары мин, рвущих все на части и собственной силой, и давлением воздуха, визг летящих по неведомым траекториям металлических осколков и обломков…

Одних только снарядов тяжелого калибра немецкие батареи выпускают по сто пятьдесят тысяч в день…

И так час за часом, день за днем…

Не было места, не было укрытия, куда бы не проник этот ураган звуков. Казалось, он звенит в каждом камешке, им пропитаны волокна деревянных перекрытий в блиндажах, казалось, гудит сама вздыбленная снарядами земля.

Так вот каково истинное, единственно доступное нам подобие смерти — это когда губительная сила вообще не постигается чувствами. Тела людей вжимаются в стенки окопов, тесно прильнув к их землистым скатам, мужчины втягивают головы в плечи, стараясь сделаться как можно меньше, всячески ограничить свою поверхность, на которую наталкивается эта гулкая смерть. Новички долго еще будут во время атак пригибаться от свиста пуль, давно пролетевших мимо, а пригвоздит их к земле смерть совершенно неслышная, ибо она слишком мгновенна, чтобы уловить ее слухом.

Взрывы сбивали брустверы окопов, а там, где снаряды падали на их дно, разрушительный вихрь дробил глиняные стены, разрывал на части тела солдат и балки блиндажей, а в открытом поле разрывы снарядов взметали гейзеры земли и камней, образуя глубокие воронки, уничтожали проволочные заграждения, со звоном били в бетонные купола и стены крепостей.

Канонада, словно бичом, хлестала по всему краю, по всем широко раскинувшимся пространственным слоям его рельефа, разила, не делая никаких различий, что бы ни попадалось на пути заостренным концам артиллерийских снарядов или металлическому душу шрапнели и пуль. В самом Вердене снаряды без разбору дырявили крыши, фасады, тротуары, башни, на месте кровель, стен и мостовой разверзались пропасти, тут же заполняющиеся пылью, щебнем и обломками перекрытий и мебели, вперемешку с телами убитых и раненых, сброшенных на дно развороченного кратера. Из чрева амбаров и других деревенских построек вздымались языки пламени, и стены хлевов рушились прямо на ревущий скот.

Поначалу такая картина гибели и хаоса открывалась в отдельных очагах поражения, разбросанных по всему краю. Тогда еще было время и возможность из пространства, находящегося между средоточиями огня и пока еще не тронутого, приходить на помощь — опомнившись от первого ужаса — и пытаться хоть что-то спасти, изолировать пожары, позаботиться о тех, кто лишился крова.

Точки попаданий, вначале распыленные по всей сцене верденской битвы, вскоре стали густеть, как сыпь при тифе, обсыпающая тело и постепенно расползающаяся по коже губительными островками; потом такие очаги стали соединяться в целые завалы руин, разметанных деревень, искалеченных и переломанных лесов и разрытых полей. Дома рушились, и развалины одного падали на развалины другого, лишь кое-где одиноко торчала труба или обнаженный фронтон; плоские просторы полей и лугов покрылись беспорядочными холмиками земли, вывернутой из глубоких воронок, а стройные, уходящие ввысь леса превратились в жалкие обрубки расщепленных стволов; лишенные коры, они походили на кости, торчащие из разорванного мяса.

Это продолжалось и днем и ночью, день за днем, порой беснование огня превращалось во всеуничтожающий шквал, порой буря ослабевала до усталого хрипа, к которому уже только добавлялся лай пулеметов.

Фронт отвечает фронту, французский немецкому, и наоборот, а в тылу армий стучат по рельсам, грохочут в тяжелых военных грузовиках, бренчат на телегах грузы оружия и боеприпасов всех калибров, ибо притязания смерти велики, а ее голод по стали и людям невозможно насытить, он все растет и растет. Предприятия Круппа и объединившиеся с ними немецкие оружейные заводы извергают снаряды, шрапнель, мины, пушечные стволы, чтобы регулярно пополнять артиллерийские запасы, а по другую сторону фронта заводы Шнайдер-Крезо и иные подобные им предприятия извергают то же самое для французской армии. Ведь Франции у Вердена есть что наверстывать, и потому верховное командование прикажет создать шестидесятикилометровую трехполосную шоссейную дорогу от базы снабжения в Бар-ле-Дюк до Вердена; эту «священную дорогу» за неполных четыре месяца построят десять тысяч солдат; в то время как боковые полосы отведены гужевому транспорту, коннице и пехотинцам, а в обратном направлении — подводам с ранеными, направляемыми в тыл, по средней полосе днем и ночью будет грохотать непрерывный поток грузовых машин, с интервалами в четырнадцать секунд. Каждые четырнадцать секунд — машина,

— ибо необходимо безостановочно и постоянно, все обильнее и обильнее кормить ненасытную глотку смерти, сыпать в эти дробящие жернова тонны и тонны стали и человеческого мяса…

— ибо Верден быстро обретает столь большое значение, что о нем говорят, будто он стоит любых жертв…

— ибо он безусловно оправдывает себя в роли наковальни, на которой немецкий кулак постепенно размолотит обессиленную французскую армию, а вместе с Францией поставит на колени и Англию…

— между тем как для французов он приобретает символическое значение, ведь речь идет о национальном престиже…

— но не только для французов: «Верден должен быть взят любой ценой, речь идет о нашем престиже!» (Начальник генерального штаба немецких полевых войск, генерал от инфантерии Эрих фон Фалькенгайн.)