"Цветок Америки" - читать интересную книгу автора (Мессадье Жеральд)

11 Слепая распутница

Древние греки, хоть и не уступали в глупости другим народам, поскольку тоже были людьми, все же проявили достаточно мудрости по отношению к небесным силам, парадоксальным образом отказавшись обожествлять их и тем самым идеализировать. Поэтому они выставили Меркурия, бога торговли, вором, Венеру, богиню любви, — неверной женой, а Фортуну — слепой безумицей. И распутницей!

Слепая распутница — такой побрезговали бы даже карманники с Главного рынка!

В 1496 году она сыграла с двумя своими недавними любимчиками презлую шутку.

С помощью Венецианской лиги, объединившей северные города-государства, она ликвидировала французские завоевания в Италии, нанеся тем самым великий урон Карлу VIII, а заодно лионским и миланским банкирам, которые подстрекали его к этой безрассудной авантюре. Ничего у французов не осталось! За их воинские подвиги никто не дал бы и апельсина, скатившегося с холма Вомеро к тогда уже мутным водам Неаполитанского залива.

Потом она унизила и выставила на посмешище Христофора Колумба, еще вчера первооткрывателя западного пути в Индию, адмирала и вице-короля обеих Индий. Управлял он «Индией» бездарно и грубо: вешал любого, кто ему не приглянулся, и раздавал первым встречным земли, которые ему вовсе не принадлежали. Кончилось это тем, что он настроил против себя всех. Мадрид прислал судебного следователя Хуана Агуадо. Тот сообщил вице-королю, что его вызывают в столицу для доклада. Прибыв в Мадрид в июне, Колумб обнаружил, что он больше никого не интересует. Двор пребывал в Бургосе по случаю бракосочетания Филиппа Красивого, сына императора Максимилиана Габсбургского, и инфанты Хуаны. Австрия и Испания вступали в союз, что было гораздо важнее россказней этого морского вояки, карнавального вице-короля, хозяина голых дикарей, которые, по слухам, совокуплялись на виду у всех и ни от кого не таясь. Он считает себя собственником кубинского золота? Вздор! А как же договор, заключенный между ним и королевской властью? Пустяки!

Феррандо во время своих наездов в Страсбург сообщал сведения, полученные от генуэзцев, первых лиц Кадикса, Бургоса, Мадрида, Лиссабона — короче, от всех, с кем стоило иметь дело. Франц Эккарт делал свои комментарии. Язык у него был хорошо подвешен, и, слушая его, Жанна умирала от смеха.

Этого показалось мало Слепой распутнице, и она пришла в неистовство.

Восьмого апреля 1498 года в Амбуазском замке Карл VIII прошел через низкую дверь, не заметив, какая она низкая. Он так сильно ударился головой о притолоку, что через несколько часов умер.

Четыре месяца спустя Христофор Колумб, достигнув пролива Парна, подошел к устью Ориноко, самой большой реки континента, который получит потом название Южная Америка. Обнаружив огромную массу пресной воды, Колумб вообразил, что увидел земной рай — видимо, это так его напугало, что он не посмел пристать к берегу. Впоследствии стало известно, что в одном из писем он говорил о громадной земле, никому доселе не ведомой.

Но почему, черт возьми, он там не высадился?

Между тем земля эта уже горела у него под ногами. Джованни Кабото, генуэзский мореплаватель, ставший венецианцем, а затем подданным короля Англии под именем Джон Кабот, свято верил в легенды о большом острове «Бразилия» и ломящихся от золота семи городах. Он убедил Генриха VII Английского отправить экспедицию на запад. Второго мая 1497 года из Бристоля вышла в море каракка «Мэтью» с экипажем из восемнадцати человек. Кабот обогнул Ирландию и через пятьдесят два дня увидел высокий берег неизвестной земли. Он назвал этот мыс Дискавери — Открытие.

Как и предсказывал Феррандо, договор в Тордесильясе превратился в пустую бумажку: Кабот объявил открытые им земли собственностью английского короля. Вернувшись в Бристоль, он был принят монархом, который даровал ему десять фунтов стерлингов в награду за труды и обещал снарядить флотилию из десяти кораблей, чтобы англичане начали, наконец, торговать азиатскими пряностями.

Ибо все считали, что новые земли представляют собой восточную оконечность Азии.

Франсуа, Жак Адальберт, Деодат и, разумеется, Феррандо уже не могли сдержать нетерпения. Да что мы тут сосиски лопаем! Надо ехать! Жак Адальберт вслух мечтал о том, как повезет через океан материалы для устройства печатни и Старый Свет получит его собственные описания Света Нового. Он неслыханно разбогатеет!

— А бумага? — спросил Франц Эккарт.

Франсуа расхохотался.

— Я возьму бумагу с собой, — сказал Жак Адальберт, несколько уязвленный замечанием Франца, по-прежнему считавшегося его братом.

Впрочем, ими всеми владела не столько мечта о баснословном богатстве, сколько страсть к приключениям.

И приключений предстояло немало.

Примерно через месяц после водворения Франца Эккарта на Санкт-Йоханн-гассе почтовый дилижанс привез из Гольхейма оставленные им рукописи и книги. Молодой человек в это время занимался с Жозефом. Жанна и Фредерика, не желая его тревожить, решили сами поднять сундук на пятый этаж. Они недооценили материальный вес знаний и на третьем этаже — том самом, где Франц Эккарт втолковывал азбуку малышу, — поставили сундук на пол, чтобы перевести дух. Точнее сказать, выронили его с таким грохотом, что Франц Эккарт отворил дверь, желая узнать причину шума.

Увидев двух обессилевших женщин, он воскликнул:

— Надо было позвать меня!

Одна из служанок кликнула снизу Фредерику.

— Оставь, я один справлюсь, — сказал Франц Эккарт Жанне.

— Я тебе помогу.

Они добрались, наконец, до пятого этажа и, когда, запыхавшись, придвинули сундук к стене, оказались совсем близко друг от друга.

Такого еще не было никогда. Их взгляды встретились, оба: пришли в изумление, потом смутились.

Франц Эккарт обхватил лицо Жанны ладонями. Мгновение всматривался в него, потом привлек к себе и впился в ее губы.

Ее покорила нежность этого движения. Она закрыла глаза. Потом вернула ему поцелуй.

Так долго никто не целовал ее! По любви, а не в знак благодарности. Словно ей снова было двадцать лет. Глаза их вели разговор, они спрашивали:

«Это правда?»

«Правда».

«Почему?»

«Потому что это так».

Затем губы Жанны произнесли:

— Зачем тебе старуха?

— Ты не старуха.

— В шестьдесят два года!

— Разве в шестьдесят два года чувств больше нет?

— Твой урок не закончен, — сказала она. — Тебя ждет Жозеф.

И пошла к двери.

— Хозяйка, я дала кучеру пятнадцать денье на чай, — крикнула снизу Фредерика.

Пятнадцать денье! Некогда это означало сорить деньгами, и трех денье кучеру хватило бы за глаза, хотя почтовых дилижансов тогда не было. Но сегодня он швырнул бы три денье вам в лицо.

— Хорошо. Сейчас я спущусь и верну их вам.

Она обнаружила кучера, крепкого детину с обветренным лицом, на кухне: он сидел за столом, а Пульхерия, вторая служанка, наливала ему вина. Жанна отдала пятнадцать денье Фредерике и вышла вместе с ней. Дойдя до большой залы, откуда их голосов на кухне не было слышно, они обменялись понимающим взглядом. Фредерика рассмеялась.

— В жизни должно быть немножко перчика, хозяйка! Это бодрит кровь!

Жанна не удержалась от улыбки.

— В молодости, — сказала она.

— Ах, хозяйка, кровь можно взбодрить в любом возрасте! С лестницы послышался смех Жозефа.

— Мальчуган стал совсем другим с тех пор, как мэтр Франц взялся за его воспитание, — заметила Фредерика. — Он полон жизни!

Это была правда.

— Каждый раз, когда он уводит Жозефа в лес, тот возвращается с горящими глазами. И рассказывает, будто говорил с волками! — Фредерика коротко рассмеялась. — Похоже, есть люди, которые умеют это делать. Но если бы я увидела волка, умерла бы на месте от страха!

Во входную дверь позвонили, и Фредерика пошла открывать. Жан и Франсуаза, каждый со своей кормилицей, шумно ворвались в дом. Это происходило каждый день в один и тот же час: дети приходили к Жозефу поиграть. Естественно, все они были бесконечно далеки от соображений старшинства, хотя трехлетняя Франсуаза приходилась обоим мальчикам теткой. Заводилой выступал Жозеф, затевавший то жмурки, то салки по всему дому.

В семь часов Франсуа, вернувшись из печатни в сопровождении Жака Адальберта, объявил, что Феррандо и Бехайм завтра приедут в Страсбург. Изгнанный из Неаполя бурным развитием событий и гражданской войной, географ возвращался в Нюрнберг, почти не пострадавший от чумы. Франсуа попросил мать устроить для гостей обед.

Жанна и Франц Эккарт поужинали запеченной форелью с жареными стеблями пастернака.

Он вынул из кармана странный предмет, походивший на маленькие вилы с тремя зубцами и деревянной ручкой. Держа его в левой руке, а нож в правой, он порезал рыбу на кусочки, а затем стал накалывать их зубцами и отправлять в рот.

— Что это? — спросила удивленная Жанна, пытаясь пальцами подпихнуть кусочек филе в ложку.

— Вилка.

Она откинулась на спинку кресла: подобный инструмент гораздо больших размеров ей приходилось видеть, когда на ее глазах из огня доставали куски жаркого. Франц Эккарт орудовал своей вилкой с поразительной ловкостью.

— Это один из подарков графини Гольхейм, — объяснил он. — Моя мать купила эту вилку в Нюрнберге, но графиня запретила пользоваться ею.

— Почему же?

— Потому что наш святейший папа считает, что это кощунственный инструмент, ибо пищу следует отправлять в рот пальцами. Кроме того, во времена Иисуса вилок не было, следовательно, христианину пользоваться ими не подобает.[14]

Глаза его искрились лукавством. Жанна рассмеялась.

— Папа отлучил от церкви некую знатную венецианку, которая ела мясо вилкой, чтобы не пачкать пальцы. Хочешь попробовать?

— Охотно.

Он вынул из кармана еще одну вилку, похожую на первую.

— Их было две?

— Нет, я заказал здешнему ножовщику вторую, специально для тебя.

Вооружившись вилкой, она после нескольких неудачных попыток вполне освоилась с ней и пришла в полный восторг.

— Да это просто чудо! — сказала она. — Подумать только, можно есть мясо, не пачкая пальцы соусом!

В этот момент вошла Фредерика с миской салата и, увидев в руках хозяйки странный инструмент, вытянула шею и нахмурилась.

— Что это? — изумленно спросила она.

— Столовая вилка, Фредерика, — ответила Жанна. — Посмотрите, как удобно.

Она наколола кусочек жареного пастернака и отправила в рот. Фредерика восхищенно следила за ней.

— Я уверена, что эту штуку принес мэтр Франц! — воскликнула она.

— Так гораздо удобнее есть кислую капусту, — провозгласил Франц Эккарт.

Фредерика заколыхалась от смеха.

Жанна решила, что завтра же закажет шесть вилок для ужина.

— Вот мы все и отлучены от церкви! — со смехом объявил Франц Эккарт.

— Посмотрим, что скажет отец Штенгель.

Предначертанное свершилось.

Жанна удалилась с бесстрастным лицом. Она поставила подсвечник у изголовья и задернула полог.

Через несколько минут он был раздвинут вновь.

— Не хватит ли тебе спать одной? — сказал Франц Эккарт, поставив колено на кровать.

Он был обнажен, и от него пахло винным спиртом с гвоздикой. Она смотрела на это двадцатилетнее тело, крепкое и гладкое. Черная шевелюра и черный треугольник в паху делали его кожу еще более белой.

— Что ты понимаешь, — прошептала она, смущенная и одновременно польщенная.

Он уже скользнул в постель и задернул полог. Вытянулся на простынях и повернулся к ней. В тусклом свете она увидела серьезное и вместе с тем естественное выражение его лица.

Он положил ей на грудь руку — легким и вместе с тем властным движением. Потом прикоснулся губами к соску. Поцеловал его и начал сосать.

Она не умела притворяться. И стала ласково перебирать ему волосы. Он поднял голову. Обнял ее, и они слились в долгом поцелуе. Из груди Жанны вырвался глубокий вздох, превратившийся в сдавленный крик при первой же ласке внизу живота. Она сжала его плечо.

Впервые за долгое время к ней приник мужчина, любовник. Она вспомнила былые ласки, которые принимала и отдавала. Словно заново училась читать и писать.

Ее прочитывали до самого конца, она писала долгие ответы.

Мир становился другим.

В седьмом часу они решили передохнуть. Она вновь вспомнила Жоашена, его обнаженное тело в синеватом сумраке вечернего Анжера. Как при вспышке молнии ей вдруг стало понятно безумное вожделение Софи-Маргерит. Если отец походил на сына, то она должна была чувствовать, как хмельной огонь струится по ее жилам; она должна была ощутить, как перестает быть собой и становится частью вселенной. И еще Жанна поняла, что испытывала Об.

Во Франце Эккарте таилась адская и небесная сила.

Она прижалась к нему, спрашивая себя: «Почему я?».

Он, несомненно, угадывал ее мысли.

— Мне необходимо отдавать, — прошептал он. — И я не знаю никого, кроме тебя, кому был бы настолько необходим я.

Это была правда.

Она больше не чувствовала себя старой.

— Женщина с волками, — сказал он, вставая.

Она едва не подскочила. Никогда она не говорила ему о смерти Дени. Как он узнал?

— Почему ты так говоришь?

— Во сне я видел тебя с волками.

Возможно, он видел тех, что осаждали ферму, подумала она, пытаясь успокоить себя.

Он наклонился к ней и поцеловал.

— Значит, ангелы существуют, — сказала она.

— Не для всех, — ответил он с лукавой улыбкой.

Фортуна и в самом деле слепая распутница, смеясь, подумала она.

Прозвонили к заутрене. Она поднялась, надела ночную рубашку, домашний халат и спустилась на кухню вскипятить молоко. Декабрь уже явился в гости, и Страсбург стал черно-белым. Город показался ей веселым. Она и припомнить не могла, когда в последний раз с таким восторгом встречала новый день.