"Золотая братина: В замкнутом круге" - читать интересную книгу автора (Минутко Игорь)Похищение музейной реликвииГлава 1 Москва, число «X» марта 2008 годаИван Кириллович Любин, директор Музея народного искусства России, проснулся от холодной как лед властной руки, которая сильно встряхнула его за плечо. В сознании прозвучало: «Просыпайтесь! Не теряйте времени». Пот покрывал лицо, часто и глухо стучало сердце. «Он был здесь… Только что он был здесь. Сидел вон там, на стуле в углу», – вспоминал Любин. Когда он увидел его, тот, легко приподнявшись, представился: «Мое имя Грэд». Красавец в белой одежде. Вьющиеся волосы подвязаны белой лентой, под правым ухом коричневая родинка, похожая на рисунок, но какой именно – Любин не разглядел. «Постой, постой!.. – Иван Кириллович вскочил с тахты и заметался по своей холостяцкой спальне в квартире в Филях, недалеко от парка, доставшейся ему от родителей. Он уже давно жил один: семейная жизнь не состоялась… – Господи, Боже мой! Да ведь это он являлся отцу, еще в Эрмитаже… наверное, лет восемьдесят тому назад. Или я схожу с ума?» Этот Грэд только что сказал ему: «Похоже, вы, господин Любин, не обратили внимания на то, что вчера вам прислали некий круг? Или вы не каждый день проверяете электронную почту?» – «Каждый день. И круг видел. Какая-то детская игра. Чего только мне не присылают». – «Это не детская игра. И пожалуй, сами вы… Совет: вам нужен специалист, который поможет разобраться. Могу сказать одно: в том круге – угроза «Золотой братине». И повторяю: не теряйте времени!» И он, этот Грэд, исчез, буквально растаял на глазах. «Странно… Все, что он говорил, так спокойно и твердо, будто впечатано в мое сознание, слово в слово, – думал Любин. – Немедленно ехать в музей, посмотреть на тот круг? Нет, он прав: не пойму, тем более я уже видел. А может быть, обратиться к психиатру? Нет, Грэд являлся и к отцу, и в критической ситуации, когда над сервизом нависла грозная опасность. Так… Что предпринять? К кому и куда обратиться? Думай, Иван, думай…Табадзе! Арчил. Как же отчество? Тимурович! Арчил Тимурович Табадзе! Тогда, в 1996 году, после всех событий мы обменялись телефонами. Сколько же лет минуло?… Двенадцать! Двенадцать лет…» Иван Кириллович ринулся в другую комнату. Это был его рабочий кабинет, который являл живописный хаос и состоял из обилия книг, журналов, папок с рукописями, старинных картин, образцов народного творчества во всех мыслимых и немыслимых жанрах. В этой запутанной и завораживающей стихии директор упомянутого музея чувствовал себя как рыба в воде, поэтому то, что было нужно, – книжицу в затертом кожаном переплете с телефонами последнего десятилетия прошлого века, – обнаружил сразу: в нижнем ящике письменного стола. Он рухнул в старое отцовское кресло, в котором жалобно скрипнули пружины, и стал листать пожелтевшие страницы. Его руки дрожали. «Тэ… Где оно, тэ? Вот! Табадзе… Нашелся! Арчил Тимурович, дорогой… Два номера в ФСБ: „справочн. круглосуточно. Кабинет“. И домашний». Иван Кириллович взглянул на напольные часы, тоже старинные, как и вся мебель в этой квартире; в деревянном футляре медленно, не спеша, раскачивался маятник в виде круглой карты России. Семь часов двадцать минут, утро. «В кабинет звонить рано». Любин, волнуясь, набрал номер «справочн. круглосуточно», и ему незамедлительно и бесстрастно ответил мужской голос: – Вас слушают. – Доброе утро… – Доброе… – Простите… У вас по-прежнему работает следователь по особо важным делам Арчил Тимурович Табадзе? – Подождите минутку… «Смотрит в компьютере, – Ивану Кирилловичу показалось, что прошло очень много минут, а телефонная трубка оставалась абсолютно глухой. – Может быть, он отключился?…» И наконец: – Товарищ Табадзе у нас не работает. Уволился семь лет назад. – А вы не скажете, где он теперь?… Любина прервали так же бесстрастно и спокойно: – Нет, не скажем. У нас не справочное бюро. «Звоню домой. Разбужу… Ничего! Вон за окном уже солнце… – И Иван Кириллович набрал номер домашнего телефона Табадзе…Долгие гудки. Никто не поднимает трубку. – Может быть, не туда попал? Набрать еще раз?» И тут прозвучал сонный женский голос, в котором, однако, не было ни раздражения, ни удивления, только усталость. – Господи! Да кто же в такую рань? – Простите… Очень срочно… – Я вас слушаю. – Если можно, пригласите к телефону Арчила Тимуровича. – Мой брат давно не живет здесь. Я его старшая сестра Тамара Тимуровна. Так что… – Только, ради бога, не кладите трубку! Позвольте представиться: директор Музея народного искусства России Иван Кириллович Любин. У женщины вырвалось «Ой!», в котором прозвучало изумление, смешанное с испугом. – Я вас знаю, Иван Кириллович! – Теперь Тамара Тимуровна говорила взволнованно. – Заочно, конечно. Мне о вас рассказывал брат, когда он возглавлял то нашумевшее дело о похищении из вашего музея сервиза «Золотая братина». Давно это было… – Двенадцать лет тому назад. – Да, да! Я была в курсе всех событий. Потом публикации, телевидение… – А через год роман вышел… – Он у меня есть. «Золотая братина. Любовь и ярость Екатерины Великой». Вот имя автора забыла… Постойте! – перебила себя Тамара Тимуровна. – Опять… Опять что-то случилось с Золотой братиной?… – Не случилось пока… Но, похоже, может случиться. – Всё! Всё… Записывайте номер мобильника Арчила. У него теперь своя фирма, как раз… Пишите… – Тамара Тимуровна продиктовала семизначный номер. – Даст Бог, у вас с Арчилом всё получится. – Спасибо… – Иван Кириллович хотел сказать что-то еще, поблагодарить, но сразу нужные слова не нашлись, и телефонную трубку положили. …Набирая номер, Иван Кириллович думал: «Раз мобильный – я его найду! – Но волнение нарастало. – А вдруг уехал? Куда-нибудь за границу…» Знакомый голос прозвучал не громко, но ясно и четко, как будто Арчил совсем рядом: – Да! Я вас внимательно слушаю. – Доброе утро, Арчил Тимурович! Я… – Доброе утро, Иван Кириллович. Я вас сразу узнал по голосу. А теперь кратко. Я задаю вопросы, вы коротко отвечаете. – Понимаю, понимаю… – Не надо лишних слов, дорогой Иван Кириллович. Итак… Что-то случилось? Вы понимаете, о чем я спрашиваю? – Еще не случилось… Но… Вполне вероятно, может случиться. Правда, я не совсем… – Всё! Достаточно. Продиктуйте ваш домашний адрес. Любин быстро (можно добавить: покорно) продиктовал свой адрес. – Какой подъезд? – Четвертый. – Отлично. У вас номер домашнего телефона не менялся? – Не менялся. – Так… – Последовала небольшая пауза. – Минут через сорок за вами приедет машина: «опель корда» серого цвета. Если, конечно, не задержат пробки на дорогах. Но в любом случае машина будет. Подъехав к подъезду, водитель вам позвонит. И – собирайтесь. Вы, Иван Кириллович, человек повышенно эмоциональный. Впрочем, были. Постойте! Да, двенадцать лет назад. До встречи. Жду. «Повышенно эмоциональный. Был… Нет, дорогой мой Арчил Тимурович! Каким был – таким и остался…» Иван Кириллович закружил по своему кабинету, стараясь ничего не задеть, а то посыпятся книги, рукописи, что-нибудь упадет или сломается. Бывало. И не раз. «Сорок минут… Чем их заполнить? Вот что… Завтрак. Выпить кофе, съесть что-нибудь». Директор знаменитого музея отправился на кухню. Пока закипала вода в кофейнике, позвонил своему шоферу, ворчуну Михалычу, чтобы он не приезжал за ним к девяти утра, как обычно. Служебная «девятка», старая, как ее водитель, служила исправно. Михалыч обихаживал свою «старушку», как любимую женщину, – несколько лет назад он овдовел, и теперь его отрадой и заботой была музейная легковушка. – Сам приеду, – сказал Иван Кириллович. – Наверное, во второй половине дня. Скажи об этом Марии. – Вот, опять день наперекосяк, – заворчал в телефонной трубке хрипловатый голос Михалыча. – И Марии Никитичне лишние хлопоты, на все звонки за вас отвечать, всё записывать. А вы лучше позвоните. Я подскачу, куда скажете. – Сам приеду. Всё, Михалыч. – Всё так всё, – сердито буркнул Михалыч. И замолчал, но в трубке слышалось его прокуренное дыхание – ждал указаний, что ли? Но у Любина не было указаний, и шофер со вздохом положил трубку. «Лучше бы еще чего наворчал. И время бы занял. Всё легче…» Вода закипела, Иван Кириллович сварганил себе чашку крепкого кофе, выпил, обжигаясь, нашел в холодильнике вчерашний винегрет из кулинарии, машинально съел его, не ощущая вкуса. И спроси его через пять минут, в чем заключался завтрак, – не вспомнил бы. Но по укоренившейся привычке старательно вымыл посуду, расставив все по местам в буфетной стойке. И вернулся в кабинет, подошел к окну, отодвинул штору – комнату залил яркий солнечный свет мартовского утра. Весна… На противоположной стороне улицы, на торце девятиэтажного дома, красовался огромный портрет мужчины: мужественное волевое лицо молодого русского человека, ослепительная белозубая улыбка, но не «американская» – такая не склеится с обликом портрета, каким задумал его художник. Этот портрет висел напротив окна Любина около месяца, и Иван Кириллович привык к нему: с портретом было там, за окном, веселее. Раньше на этом месте была голая унылая стена серого цвета – и вот появилось это жизнеутверждающее лицо уверенного в себе человека. Это улучшало настроение, и возникала смутная надежда, что впереди у России нечто хорошее, правда, тоже смутно определяемое. Однако сегодня что-то прибавилось на торцевой стене девятиэтажного дома. Батюшки! Так внизу появился, тоже огромный, плакат. На бледно-голубом ликующем фоне жирные, красные метровые буквы прямо-таки вопили: «Да! Да! Да!!!» Именно так: после третьего «Да» три восклицательных знака… «Значит, сегодня объявлены окончательные итоги выборов. У нас новый Президент – Дмитрий Анатольевич Медведев». Любин, примостившись на край отцовского дивана с круглыми валиками по бокам (и кресло, и диван в его кабинете были из древнего гарнитура начала прошлого века), схватил пульт и включил телевизор. И хлынуло на него с экрана по всем программам всенародное ликование: стихийные митинги и шествия с духовыми оркестрами, радостные, взволнованные лица, крики «Ура!», возгласы восторга, плакаты: «Да здравствует наш Президент!», «Поддерживаем политику Медведева – Путина!», «Вперед, Россия!» – и портреты, портреты, портреты нового Президента в окружении российских триколоров. Реже мелькали портреты Путина. Гремели оркестры, ораторы со знакомыми «державными» лицами произносили речи, давали интервью… Казалось, что напор ликующих толп россиян не выдержит экран телевизора, сейчас разлетится вдребезги, и все ЭТО – мелькающее, яркое, праздничное, весь хаос звуков – ввалится в кабинет Ивана Кирилловича, в экстазе сметет всё к чертовой матери, а хозяина квартиры затопчут. Он впал в некое оцепенение, поддавшись нараставшему психозу, и «энергия масс» (вот только какого она цвета?) стала влиять на него. …Он не сразу услышал телефонный звонок, который прямо-таки надрывался. Иван Кириллович, очнувшись, выключил телевизор и почему-то прокричал в трубку: – Да, да! Слушаю… Простите… – С вами всё в порядке? – спросил встревоженный мужской голос. – В порядке, в порядке. Бегу! – Не надо бежать. Спускайтесь осторожно. Через несколько минут Иван Кириллович вышел из полутемного замызганного подъезда своей хрущобы. И тут надо сказать: он давно мог бы переехать в новую современную квартиру – высокое начальство предлагало, но Любин отказался. Он не мог, не хотел покинуть отцовское «гнездо» с привычной обстановкой двух небольших комнат; было просто невозможно представить, что он расстанется с этим семейным духом, которым было пропитано его жилище, уникальная библиотека и архивы родителя. Да и район… Рядом Филевский парк, спуск к Москве-реке, песчаный пляж… Оказывается, солнце в совершенно безоблачном небе было уже высоко, дул бодрый прохладный ветерок. У подъезда стояла изумительная машина мышиного цвета, обе передние дверцы ее были распахнуты настежь, а навстречу Любину, скупо улыбаясь, шел крепкий, коренастый мужчина, лет тридцати пяти, в спортивной ладной куртке. – Доброе утро, Иван Кириллович, – он протянул руку. – Не узнаете меня? Любин внимательно вгляделся в лицо водителя. – Простите, не узнаю. Мы знакомы? – Шапочно. Мельком виделись пару раз. Тогда… – Вы работали вместе с Арчилом Тимуровичем? – Так точно. Тогда работал и теперь работаю. Николай Николаевич Корчной. Для вас просто Николай, или Николаич, так меня наши зовут. Прошу! Машина тронулась бесшумно, медленно прокралась по узкому проезду двора и, выехав на Кастанаевскую, помчалась буквально стрелой. Или, может быть, так показалось Ивану Кирилловичу. Но больше всего он был удивлен, даже поражен тем, что происходило там, на его улице. Пустынно, безлюдно – день только начинался. Обычный рабочий день. Только нарастал поток машин. Никаких шествий, демонстраций, оркестров, ликования трудящихся. О свершившихся событиях говорили только предвыборные плакаты. Вообще, невесть откуда появилось обилие бумажного хлама: обрывки газет, уже ненужные листовки, клочья портретов, и всем этим играл, забавлялся ветер, то собирая отходы предвыборной агитации в живописные кучи, то весело разметывая их в разные стороны. Над уборкой улицы трудились дворники в оранжевых куртках с черными пластиковыми пакетами. Это были в основном молодые люди из азиатского ближнего зарубежья, работали они умело, старательно и без спешки, с безразличными или сосредоточенными лицами. Можно было не сомневаться, глядя на них, что через два-три часа улицы и площади Москвы будут чистыми. Промелькнула картина, которая вызвала у Любина смешанное чувство веселья и непонятной тревоги. У стены супермаркета «Копейка» под ноги прохожим свалился откуда-то огромный щит с изображением Жириновского (у него было зверски-угрожающее выражение лица, а правая рука простерта вперед, – наверное, она указывала соотечественникам путь, по которому стройными рядами надо топать в его «светлое будущее»; за спиной вождя кучно стояли соратники с неразличимыми лицами). Так вот, на этом щите лихо отплясывали дикарский танец несколько молодых людей в ярких одеждах; они кричали, похоже, в экстазе танца, что-то непотребное, потому что несколько прохожих, наблюдая эту сцену, хохотали. Промелькнуло и исчезло. Но запомнится, если не навсегда, то надолго. – Вот это да! – промолвил Иван Кириллович. Корчной только неопределенно хмыкнул. – Вы, Николай, за кого голосовали? – спросил Любин и тут же смутился от некорректности своего вопроса. Немного помолчав, Николай Николаевич спросил спокойно: – А вы, Иван Кириллович, за кого голосовали? – Ни за кого. – И я ни за кого. Любин хохотнул, Корчной лишь скупо улыбнулся. И в уютном салоне машины им обоим стало комфортно и дружественно. И еще, пожалуй, на некоторое время они почувствовали себя заговорщиками. А машина, попав на Рублевское шоссе, домчалась до МКАДа, пролетев с километр, свернула направо, мелькнула под мостом и оказалась на Новорижском шоссе, скоро превратившемся в автомагистраль М-9 «Балтия». Иван Кириллович никогда не бывал в этих местах и с любопытством посматривал вперед и по сторонам. Здесь, за городом, уже отчетливо проглядывала весна: кое-где нежно зазеленели косогоры, березовые рощи превратились в сероватые облака, в которых скоро определенно появится зеленый оттенок. Местность была холмистая, часто подступал к дороге еловый лес, темный, вроде бы насупленный, потом отодвигался за горизонт, но скоро появлялся снова. Просторно кругом, широко… – Россия… – с некоторым волнением прошептал Любин. И – странно – тут же откликнулся Корчной: – Да, Россия… – Николай Николаевич помедлил и добавил: – Но не наша. В начале пути довольно часто мелькали коттеджные дачные поселки, самые разные, но не особо роскошные, не такие, что видел иногда по телевизору Иван Кириллович. Порой он даже не мог поверить, что это «у нас», а не декорации к американскому фильму о «сладкой жизни» обезумевших от богатства миллионеров и миллиардеров. Но больше всего его занимало одно наивное соображение: «Да как же можно жить нормальной человеческой жизнью в этих гигантских каменных склепах? И зачем на них тратить бешеные деньги?» Задав эти вопросы, правда, непонятно кому, господин Любин неизменно заключал подобные умопостроения горестным выводом: «Лучше бы отдали эти деньги в фонд, который мы бы назвали „Русское народное искусство“. Что-нибудь в этом роде. И собранные средства можно потратить на влачащие жалкое существование без государственного финансирования краеведческие и мемориальные музеи в районных городках, в деревнях и селах. Господи! Какие там можно увидеть… – Здесь Иван Кириллович остановил себя: – Лучше не вспоминать… Так и до инфаркта недалеко…» Между тем коттеджных поселков у самой автотрассы становилось всё меньше и меньше, наконец они совсем исчезли. По бокам Новорижского шоссе – или стена елового леса, или холмистые поля, уходящие к горизонту. Только проплывают над трассой огромные рекламные щиты на растяжках: «Княжье озеро. Дома под ключ», телефон; «У нас зори тихие. Коттеджи на любой вкус», телефон; «Коттеджный комплекс „Рождество“. Философия тишины», телефон. И еще, еще, еще – в таком же духе. …А направо и налево иногда в лес или через весенние поля вытекали из автобана М-9 «Балтия» идеально гладкие, блестящие лакированным, черным, как смоль, асфальтом дороги, «ведущие – подумал господин Любин – во все эти поселки и комплексы с мифологическими названиями». И, надо заметить, правильно подумал. «Опель-корса», свернув направо, попал на развязку, плавно нырнувшую в тоннель под Новорижским шоссе, – мягким гулом отозвались бетонные стены, заделанные ребристым пластиком светло-серого цвета, – и вылетел в солнечное мартовское утро (шел уже десятый час), оказавшись на пустынной дороге слева от федеральной магистрали. По бокам дороги молчаливый («Строго молчаливый», – почему-то подумал Иван Кириллович) еловый лес; впрочем, в нем попадались и стройные сосны. Проехали совсем немного, может быть километра два. Впереди – могучий, похоже, чугунный шлагбаум, но в его тяжелых формах присутствовало нечто изящное. Рядом никакой будки или охранника в камуфляже и с «калашом». Машина слегка замедлила бесшумный бег, и метров за двадцать шлагбаум легко поднялся. Вопрос, в котором должно было выразиться изумление, застрял в горле Ивана Кирилловича («Сочтет меня Николаич совсем дремучим»), и он спросил: – Скоро приедем? – Через десять минут. И действительно, скоро впереди возник высокий забор или, правильнее сказать, стена из красного кирпича и в два больших створа ворот зеленого цвета («Наверно, из танковой брони», – почему-то подумал Любин), в них уперлась идеальная асфальтированная дорога. Очевидно, здесь она и заканчивалась. Машина притормозила, в левой руке Корчного появился маленький пультик с мигающим зеленым огоньком, наверно, Николаич нажал какую-то кнопочку – створы ворот бесшумно раздвинулись… Как сказать? Потом, вечером, у себя дома, Иван Кириллович определил: «Въехали на „запретную территорию“ города, который наверняка не обозначен ни на одной карте Московской области». Да, это был именно город, но – призрачный, в реальной жизни такого быть не может. Он состоял из причудливых коттеджей, правильнее сказать, замков или дворцов – больших и малых. Преобладала «прямолинейная» архитектура: двух, трех, четырех и еще выше этажей кирпичные кубы; в одном здании сочетались несколько различных кубов. Все дома – все-таки удобнее говорить так: дома – и большие земельные наделы вокруг них тоже были обнесены кирпичными заборами, но не такими высокими, как стена со въездными воротами. Ясно было одно: весь этот город и, очевидно, все замки и дворцы проектировал один архитектор, явно с поврежденной психикой и мрачно гениальный. Постепенно Любин стал понимать – или ощущать – замысел творца этого огромного кирпичного монстра: при всем видимом однообразии зданий присутствовало и разнообразие. Здесь каждый дом олицетворял некую суть своих хозяев, может быть, строения проектировались по их заказу. Да, они были все-таки разные. Разнообразные в однообразии. Однако всех их объединяло нечто общее. И вечером, дома, Иван Кириллович определил это нечто: могущество, несокрушимость, богатство, которое недоступно для тех, кто за главной стеной, окружившей этот город-призрак. Но у каждого дома в этом нечто своя ниша – первый этаж, второй, третий… восьмой. А все они вместе – единство, кирпичное и несокрушимое. …Они всё ехали, ехали и ехали – город был огромен. Ни названий улиц, которые кружились, пересекались, ни нумераций зданий, ни одного деревца в скверике. Голо – шаром покати. Пустынно: ни людей, ни одной хоть какой-нибудь собаки, ни одной припаркованной к чему-нибудь машины. Ивану Кирилловичу показалось, что этому городу не будет конца. «Здесь можно сойти с ума», – покорно подумал он, погружаясь в непонятную меланхолию. И у него вырвалось с тоской: – Здесь есть какая-нибудь жизнь? – Есть, Иван Кириллович… – тут же отозвался Корчной. – Есть жизнь. Самая разнообразная. Она за забором. И сейчас вы ее увидите. А по-настоящему бурная жизнь начинается часов с десяти вечера… и, случается, до раннего утра. – Да кто же здесь живет?! – воскликнул Любин. – На все ваши вопросы ответит Арчил Тимурович. Мы приехали. «Опель-корса» уперся в двустворчатые ворота в кирпичном заборе, за которым несокрушимо стоял трехэтажный дом из трех кубов, соединенных, как потом понял директор музея, в букву «П». Николаич на своем пультике нажал кнопку. Створы ворот бесшумно разошлись в стороны. Машина вкрадчиво въехала во владения Арчила Тимуровича Табадзе. – Не спешите выходить, Иван Кириллович, – сказал Корчной, видя, что Любин заерзал на своем сиденье. Бесшумно и медленно объехали коттедж. Иван Кириллович успел увидеть, что «земельная собственность» Арчила Тимуровича огромна и действительно полна жизни. У одноэтажного здания с большими широкими окнами кучно стояло несколько легковых машин, между ними сновали молодые люди в синих комбинезонах; на большой, с причудливыми фигурами, клумбе два садовника, тоже в синей униформе, что-то неспешно высаживали; в отдалении большой эллипс (он был светло-желтый или от песка, или от опилок), обнесенный белой сверкающей сеткой; молодая женщина, в спортивной брючной форме, в жокейской шапочке на голове, гоняла по кругу на длинном корде белую стройную лошадь. И это было завораживающее зрелище. «Я нахожусь в какой-то сказке», – подумал Иван Кириллович. Хотел еще о чем-то подумать, но не успел. Машина, сделав крутой поворот, уткнулась в глухую стену с такими же, как при въезде в усадьбу, воротами – и сектор обзора исчез. Створы ворот разошлись в стороны, бетонная дорожка устремилась под уклон. «Опель-корса» осторожно покатил по ней. Оглянувшись, Иван Кириллович в заднее стекло увидел, как за ними закрылись ворота. А машина уже стояла над ремонтной ямой. И рядом с ней, над такой-же ямой, возвышался огромный черный внедорожник «лендровер»; впрочем, его названия Любин не знал. Николай Корчной распахнул дверцу. – Прошу, Иван Кириллович. И Любин оказался в огромном, совсем пустом, как ему показалось, помещении с высоченным потолком. – Подземный гараж? – изумился он. – Совершенно верно, Иван Кириллович, – прозвучал сзади знакомый голос. – Подземный гараж. Любин обернулся. Перед ним стоял стройный, спортивного вида мужчина в строгом черном костюме, под пиджаком – легкий белый свитер. В чертах лица нечто кавказское, узнаваемое. «Тогда он был совсем молодым человеком… – вспомнил Любин. – Наверное, лет двадцати пяти. А сейчас… Первая седина в волосах». Они несколько мгновений молча всматривались друг в друга. Табадзе печально улыбнулся: – Что тут скрывать? Мы оба изменились. Так, Иван Кириллович? – Так… Их рукопожатие было долгим и крепким. – Поступим следующим образом, – сказал Табадзе, легко приобняв визитера за плечи и ведя его куда-то. – Сначала о деле, которое привело вас ко мне. И побеседуем в неофициальной обстановке, у меня дома. Переходы, лестницы, мелькание больших открытых помещений. «Боже мой! Кажется, пальмы…» – Здесь у меня небольшой зимний сад. Молодые люди в строгих костюмах, у одного из них через плечо автомат Калашникова; промчалась юная девушка в белом переднике с подносом, на котором что-то, вкусно пахнущее, накрыто салфеткой; огромный аквариум, вделанный в стену, разноцветно подсвеченный, и в нем, среди колышущихся водорослей, лениво плавают экзотические рыбы. Еще что-то в глазах рябит, голова кружится. – Не удивляйтесь особо, Иван Кириллович. Все объясню. Но сначала… …И они очутились в небольшой комнате с мягкой мебелью, низким столиком, на котором стояли несколько бутылок разной минеральной воды, два хрустальных стакана. Одно небольшое круглое окно под самым потолком. Абсолютно голые стены кремового цвета. Странная комната… – Прошу, располагайтесь. Они сели друг против друга в низкие удобные кресла. Табадзе откупорил две бутылки с водой. – Вам с газом или… – Все равно! – перебил Любин. – Не волнуйтесь, Иван Кириллович. – Хозяин коттеджа разлил воду по стаканам. – Пока кратко объясню самое основное. Моя фирма «Барс» – следственно-розыскное предприятие. Специализация: предметы искусства, прежде всего живопись, антиквариат, но и предметы народного искусства тоже… – С тех пор? – вырвалось у Любина. – Да, пожалуй, так… Все началось с «Золотой братины». – Потрясающе! – громко вскричал Иван Кириллович и тут же зажал рот рукой. Табадзе рассмеялся: – Говорите во весь голос, если есть охота. Здесь нас никто не услышит. – Он постучал кулаком по стене – она отозвалась внятным металлическим «Эх!». – Непроницаемо для всего, что (пока) изобрело человечество. Это дикое сооружение, в котором я обитаю с семейством, состоит из трех автономных кубов. В одном живем мы с женой и двумя детьми, в двух других – офис. Там не покладая рук трудятся мои коллеги. Работы, Иван Кириллович, поверх головы. Пока вся информация, уверен, вы уже правильно сориентировались. А теперь – к делу. На мой вопрос о сервизе «Золотая братина» вы ответили: «Еще не случилось, но может случиться». Я точно вас цитирую? – Точно. – Теперь: что произошло? По возможности, Иван Кириллович, коротко. Но и ничего не упуская. – Хорошо… Утром, в начале восьмого, меня разбудил некто, сильно встряхнув за плечо. Рука была холодной, как у человека, вошедшего в комнату с сильного мороза. Я проснулся… И увидел его… – Любин замолчал. – Кого? – Арчил Тимурович, не сочтите меня за сумасшедшего… Я в полном здравом уме. – Да говорите же! – Он сидел в углу на стуле. Молодой человек в белом. Дивной красоты. И он представился: «Имя мое Грэд». – Грэд… – без всякого удивления повторил Табадзе. – Значит, тот самый дух, который являлся вашему батюшке, Кириллу Захаровичу, в Эрмитаже в 1934 году… – Вы помните эту историю?! – ахнул Любин. – У меня хорошая память. Профессия обязывает. Так что, историк мой дорогой, с вашей психикой у вас все в порядке. И теперь: что говорил вам этот Грэд? – Говорил. И советовал. – Что? Если бы дословно! – Могу абсолютно дословно. – Я вас внимательно слушаю. И Любин слово в слово повторил свой диалог с таинственным Грэдом. Выслушав Ивана Кирилловича, Табадзе задумался. Возникла довольно долгая пауза. – Интересно… – нарушил молчание Арчил Тимурович. – Значит, наш друг Грэд так и сказал: «В том круге угроза „Золотой братине“»? – Так и сказал. – И добавил: «Повторяю: не теряйте времени». – Добавил. – Всё! – Арчил Тимурович поднялся из кресла. – Немедленно едем к вам в музей. – Нас повезет Николай Николаевич? – Нет, у него своя – и срочная – работа. Повезу вас я. На своем мустанге. Погодите! Вы завтракали? – Завтракал, завтракал! – заторопился Иван Кириллович, покидая уютное кресло. – Что же, идемте. …И через пять минут из ворот усадьбы Табадзе мягко, легко выехал огромный «лендровер». Арчил Тимурович справлялся с рулем правой рукой, в левой у него был крохотный мобильный телефон. Шел быстрый разговор на английском языке, и Любин понимал только отдельные слова. За этим разговором машина – показалось Ивану Кирилловичу – просто молниеносно промчалась к главным воротам города без имени и через несколько мгновений уже катила по пустынной асфальтовой дороге. Еще две или три минуты – и «лендровер» оказался на Новорижском шоссе. Часы на шкале приборов показывали 11.20. – Хорошее время, – сказал Арчил Тимурович, пряча мобильник в нагрудный карманчик пиджака. – Больших пробок не должно быть. В центр нам не надо. Там наверняка организованы народные гулянья. Что же вы, Иван Кириллович, помалкиваете? Или нет ко мне вопросов? – Есть. – Так задавайте, – усмехнулся Табадзе. – Любые. – Сейчас… Любин помолчал еще несколько минут. Наконец спросил: – Почему вы свою фирму так назвали – «Барс»? – Барс… – тихо повторил Арчил Тимурович. – Был у меня любимый пес, огромная дворняга. Когда я еще в Москве жил, с сестрой. Ведь это она дала вам номер моего мобильного? – Да, она. – Отравили нашего Барса. Дальше не спрашивайте. Это очень длинная и печальная история. А название фирмы «Барс» только для нашего сайта в Интернете. Нам не нужна реклама. В той среде, где мы работаем, нас хорошо знают. – Скажите, – в голосе Любина появилось напряжение, – почему вы ушли из ФСБ? Увлек бизнес? Или что-то другое? По лицу Табадзе пробежала тень. – Бизнес увлек?… Если увлек – то потом, – заговорил он тихо. – Я… Не один я… Мы покинули Лубянку… Не удивляйтесь! По идейным соображениям. Я пришел в органы совсем молодым человеком, мне только исполнилось двадцать три года. Это было прекрасное время! После путча ГКЧП… Рождалась новая, демократическая Россия. Мы… Да, мы хотели служить ей! И все годы, до добровольного ухода со своего поста первого российского Президента Бориса Николаевича Ельцина, многое успели сделать. А потом… Нет, не о таком будущем отечества… Оно сейчас за окнами нашей машины… Не о таком мы, наивные идеалисты, грезили. Сейчас там работать? Увольте! – Возникла тяжкая пауза. – Я ответил на ваш вопрос? – Ответили. И… Одобряю! Мы… – Иван Кириллович вдруг разволновался, как-то радостно разволновался. – Мы с вами единомышленники. – Я в этом не сомневаюсь. Еще с первого нашего знакомства в девяносто шестом году… – Табадзе ненадолго задумался. – Какое это было грандиозное «Дело о Золотой братине»! Мой звездный час. И на излете службы в ФСБ. А теперь, Иван Кириллович, о том месте, где я обитаю и работаю. Чувствую: по этому поводу у вас ко мне много вопросов. – Тьма вопросов! – Я для экономии времени отвечу вам на них сразу. Постараюсь кратко. Краткость в разговорах, особенно деловых, – мой стиль. Итак. В том закрытом городе, в котором я вынужден жить, обитают… Если иметь в виду каждого главу семьи, не домочадцев… Обитают в основном сумасшедшие… – То есть? – вырвалось у Любина. – По-народному – психи, чокнутые, шизики. И все они – богатейшие люди нашей бедной страны: миллионеры, парочка-тройка миллиардеров. У большинства бизнес в разных сферах. Не будем углубляться в эту тему. Всех их объединяет одно безумство – коллекционирование картин выдающихся мастеров (главным образом русских) минувших веков и современности, а также икон, предметов антикварной роскоши, драгоценностей, когда-то принадлежавших высокой российской знати, начиная с царей и императоров. Некоторые обитатели хорóм, которые вы видели, делают на всем этом дополнительный бизнес, и у этой категории «коллекционеров» жестокая конкуренция между собой. Эта публика для моей фирмы и самая интересная, и самая опасная. – Почему? – Потерпите немного, Иван Кириллович, объясню. На заре этого поветрия, этой заразы, в девяностые годы, «коллекционеры» – для меня все они в кавычках – сначала объединилась в некий тайный элитный клуб, сняли для своих тусовок старинный особняк в центре Москвы. Но скоро там стало тесно, и появилась в головах самых продвинутых «коллекционеров» эта идея: закрытый город недалеко от белокаменной, чтобы жить всем кучно. С охраной и всем необходимым… – Что это необходимое? – перебил Любин. – Всё, что должно обслуживать «городок». Это их ласковое определение: «городок»… Сфера быта, она под землей, всяческие реставрационные мастерские, клуб с выставочным залом, где проводятся официально не объявленные, то есть подпольные, аукционы. Уверяю вас: они грандиозны. Что еще? Медицинский центр с высококлассными специалистами. Нервная публика – эти «коллекционеры»: частые инфаркты, особенно на аукционах, иногда последствия мордобоя или перепития, на оргиях – для них тоже сооружен специальный домишко с соответствующей обслугой. Так!.. – «лендровер» резко затормозил, так что Любина качнуло вперед, но надежно удержал ремень безопасности, и остановился. – Вот мы и в первой пробке, надеюсь ненадолго. Оказывается, уже давно там, на воле, была Москва. – Ну и, естественно, – невозмутимо продолжал свой невероятный рассказ Арчил Тимурович, – им была нужна юридическая и сыскная служба. И теперь это – моя каторга. Сами разыскали меня. Еще когда я работал в ФСБ. Были публикации в прессе о работе группы, что-то показывалось по телевизору, да и нашумевшее дело о «Золотой братине». Сразу предложили: мы вам дарим коттедж в нашем «городке». На выбор из пяти свободных. – Подарили?! – не поверил своим ушам Любин. – Да, подарили, когда я дал согласие; все оформили юридически, прочие материальные условия, от которых, как они считают, не отказываются. Я не отказался, но по другим причинам. Я уже давно знал об этом корпоративном сообществе, вел несколько их дел… – Постойте, постойте, Арчил Тимурович! Неужели об этом «городке» не знают в милиции, в ФСБ, в правительстве, наконец, в Кремле, черт возьми?! В Думе? – Успокойтесь, успокойтесь, Иван Кириллович, – и в этот момент они поехали дальше. – Вы что, с неба свалились? Живете на необитаемом острове? Там, в «городке», вы обнаружите и членов нашего правительства, и персон из ближайшего окружения Президента… Может быть, теперь, в окружении нового Президента, их не будет. Но… Сомневаюсь. А наши думцы! Самые колоритные, человек пять-шесть, у нас. Какие, с позволения сказать, лица! Я только вам скажу самое главное, почему я согласился взяться за эту грязную работу. Я и мои коллеги служим одной цели: по возможности пресекать утечку за границу того духовного богатства русского народа, которое скапливается в «городке», тасуется, как карточная колода, превращаясь в валюту. Пресечь любое такое дело и ценности оставить в России – вот наша сверхзадача. Или вернуть то, что уже ушло за бугор. И во всех этих делах именно тех обитателей «городка», которые коллекционирование сделали «маленьким» добавочным бизнесом к своему большому бизнесу, я считаю самыми опасными для России. Признаюсь: я их ненавижу. – Я их тоже ненавижу, – прошептал Иван Кириллович. – А ненависть, уважаемый господин Любин, опасное чувство. Ослепляет. – Да, ослепляет… – И все наши «коллекционеры»… За исключением двух-трех… Уверяю вас, они ничего не смыслят в искусстве. Дебилы, нувориши. Все это – мода, азартная кровавая игра: у кого больше? Черная эпидемия. Что-то во всем этом есть дьявольское. Так… Мы, кажется, подъезжаем? Повернули во Второй Зацепный переулок. – Что-то у вас здесь изменилось, – сказал Табадзе, подруливая к воротам музея. Довольно узкий переулок был забит легковыми машинами. Заехали прямо на тротуар два огромных экскурсионных автобуса. – К вам? – спросил Арчил Тимурович. – К нам. Почти каждый день так. Но должен с сожалением признаться, больше иностранных туристов. – Понятно… Где же здесь приткнуться? – Что вы, Арчил Тимурович! Здесь вашему «мустангу» не втиснуться. Сейчас… Откройте, пожалуйста, дверцу. Выйдя из машины, Иван Кириллович быстренько направился к высокой металлической будке, а к нему навстречу выпрыгнул через ступеньки молодой человек в камуфляжной форме, козырнул, вытянувшись по стойке смирно. Любин что-то ему сказал, охранник, легко преодолев высокие ступени, скрылся в будке, и тут же ворота со скрежетом, похоже, неохотно раскрылись-отъехали, металлически содрогнувшись, влево. Иван Кириллович вернулся в машину и захлопнул дверцу. – Прошу, Арчил Тимурович, покажу, где припарковаться. – Сейчас… Сейчас, Иван Кириллович. Все-таки что тут изменилось? Кажется, тогда, двенадцать лет назад, напротив вас за дырявым бетонным забором было кладбище? – Да, кладбище, старинное, заброшенное, уже тогда лет тридцать недействующее. Или… Как сказать? – Я понимаю. И?… – Еще при советской власти его собирались закрыть. Но время шло… – Что же теперь за этим высоченным забором? – нетерпеливо спросил Табадзе. Действительно, на противоположной стороне территорию бывшего кладбища скрывал мощный металлический забор, выкрашенный в ярко-зеленый цвет и собранный из щитов, на каждом из которых была изображена красная пятиконечная звезда. Ее пересекал под углом короткий широкий меч, и знатоки определили бы: меч из вооружения русского воина времен Ивана Грозного. – Там военно-патриотическое общество «Меч России». Воспитание молодого поколения, и парней, и девушек – вот что интересно, Арчил Тимурович! Воспитание, сами понимаете, в каком духе. На открытие, лет, наверное, восемь тому назад, прибыли высокие военные чины, кто-то мне сказал – из Генерального штаба. Гостей именитых понаехало – тьма. Открытие получилось торжественным, слышно было, как оркестр исполнял Гимн Отечества, мелодии времен Отечественной войны. Крики «Ура!». Кажется, салют… – Простите, Иван Кириллович, – перебил Табадзе. – А вас на открытие не пригласили? – С какой стати? Я, вообще, знаете ли, очень невоенный человек. Очень. – И никогда там, за забором, не бывали? – Никогда! Вы, Арчил Тимурович, меня удивляете. Зачем мне там бывать? Что с ними у меня… – Понимаю, – опять перебил Табадзе. – И с руководством этого общества вы не знакомы? – Не знаком! – еле скрыв раздражение, подтвердил Любин. – Это же так естественно: соседи все-таки… – Вот соседи они нормальные. Хорошие, можно сказать, соседи: всегда у них порядок, тихо, спокойно. Дисциплина. Военизированная ведь организация. А вот чтобы подать заявку на экскурсию в наш музей… Ведь переулок перейти. Что, их воспитанников не интересует история отечества? Так вот, Арчил Тимурович. За все время соседства – ни одной заявки! Ни разу! Ни разу… – задумчиво повторил Табадзе. – Да, ни разу! – Интересно… – еще более задумчиво молвил Арчил Тимурович. – Что же, приступим к главному делу, Иван Кириллович. «Лендровер» осторожно въехал в ворота. – Поверните за музей, налево. Там у нас служебная стояночка. На «стояночке» оказалось несколько легковых машин, и среди них стояла синяя потрепанная «девятка» с поднятым капотом – в моторе копался Михалыч, демонстративно не замечая «мустанга» Табадзе, который осторожно, медленно-медленно, пятился в дальний угол. Наконец замер. «Обиделся Михалыч, – подумал Иван Кириллович. – Вот же характер». …Скоро Любин и Табадзе, пройдя через приемную директора, где миловидная молодая женщина первая поздоровалась с ними (всегда вежливый и галантный с дамами, Арчил Тимурович и рта не успел раскрыть), а директор музея сказал несколько официально: – Мария Никитична, пока у меня гость, я занят. Только записывайте звонки. – Как всегда, Иван Кириллович, – последовал ответ. И, улыбнувшись Табадзе, женщина спросила: – Вам чай или кофе? Наш Иван Кириллович предпочитает кофе со сливками. – И с сухариками, – вставил Любин. – Тогда мне, пожалуйста, крепкий черный чай. И тоже с сухариками. Положительно Мария Никитична и Арчил Тимурович понравились друг другу. Еще через несколько минут Любин и Табадзе сидели в кабинете Ивана Кирилловича перед темным экраном компьютера. Рядом, на низком столике, на подносе стояли две чашки на блюдцах: одна с чаем насыщенного янтарного цвета, другая с кофе, которому сливки, подумал Арчил, придали окраску бурной воды Куры после сильных дождей в горах. В приземистой вазочке аппетитной горкой вздымались румяные сухарики, обсыпанные маком и сахаром. – Что же, Арчил Тимурович, приступим. Любин включил компьютер, вспыхнул экран, в котором два осьминога медленно плыли рядышком, похоже, любовно поглядывая друг на друга. Пальцы Ивана Кирилловича не совсем уверенно, медленно двигались по клавишам. – Вот все, что пришло вчера. На экране мелькали текстовые сообщения. – Так, обычная информация, переписка, ответы… – бормотал Иван Кириллович – Рутина… Стоп! – остановил он себя. – Пожалуйста! Вот вам круг. Во весь экран – четкая черная линия замкнутого округа, еле касавшаяся краев экрана, а внутри круга замысловатый чертеж: пересечение пунктирных и сплошных линий, квадраты, многоугольники, какие-то разметки направлений, указываемые стрелками; в нескольких местах римские цифры, еще что-то. И такое впечатление, что всем этим фигурам, линиям, цифрам и указателям тесно в кругу – еле вместились. Арчил Тимурович внимательно, напряженно рассматривал изображение. – Иван Кириллович… Вы обратили внимание: какая-то подпись внизу… – Ну да, – перебил Любин, – я вчера увидел эти детские каракули. И читать не стал. Я же вам говорил: ребятня развлекается. Чаще всего свои рисунки присылают. Бывают, правда, и забавные. – Тут тоже есть рисунок, – тихо произнес Табадзе, всматриваясь в правый угол экрана. – Вернее, рисуночек… Похоже на летающее насекомое. – Да… Что-то уж больно маленькое. Вчера не обратил внимания, – пролепетал директор музея. – Сейчас разглядим, – с нетерпением и азартом заверил его Табадзе. – Позвольте, я. Мне показалось, компьютер не самый ваш любимый зверь. – Не самый, – согласился Иван Кириллович. – Но вынужден осваивать. И в принципе освоил. Куда же деваться? А так у меня за компьютером Мария Никитична, особенно если что-то срочное или сложное. Она в этом деле виртуоз. Может быть, позвать? – Не надо! Я думаю, справлюсь. Директор музея и глава фирмы «Барс» поменялись креслами на колесиках. Арчил Тимурович чуть-чуть отъехал от экрана компьютера. – Так, – почему-то шепотом сказал он, осторожно кладя руку на мышку. – Сначала прочтем, как вы, Иван Кириллович, выразились каракули. И через несколько мгновений на экране возникла строка, написанная действительно детскими каракулями: «Дяденька! Расшифруй мою шараду. Или слабо?» – Написано, можно предположить, ребенком лет шести-семи, – задумчиво промолвил Арчил. – Но содержание не совсем детское. Вы со мной согласны, Иван Кириллович? – Пожалуй… – И ощутил в себе Любин беспокойство, страх, растерянность, составляющей которой была его, директора музея, вина, – правда, непонятно в чем… – Да, согласен… – Теперь рассмотрим рисуночек… На экране крупно, контрастно возникла коричневая бабочка дивной, совершенной формы. И казалось, крылышки ее еле заметно мелко-мелко трепещут. – Постойте! – вскричал Иван Кириллович и чуть не вытолкнул Табадзе из кресла. – Извините!.. – плюхнулся в него, дрожащими руками забегал по клавишам. Экран погас, потом опять вспыхнул. – Недавно, дней пять-шесть назад… Сейчас! Сейчас… Вот! На экране появилась та же коричневая бабочка, только в другом ракурсе. Если бы это была картина, ее следовало назвать так: «Бабочка в полете». Под рисунком теми же каракулями было написано: «Дяденька! Сделай мою бабочку эмблемой своего музея. Не задорого отдам – $ 1000». – Вот! Я же говорил вам: присылают… – Остановитесь, Иван Кириллович. Успокойтесь. Любин и сам понимал: надо молчать. Возникало, надвигалось воспоминание, еще немного – и оно обретет реальные черты. – Я помогу вам вспомнить, – Табадзе, может быть, не осознавая этого, говорил таким тоном, как будто успокаивал испуганного ребенка. – Давайте для начала выпьем наши остывшие напитки и погрызем сухарики. Крепкий чай и кофе со сливками, почти остывшие, были выпиты несколькими глотками. И сухарики исчезли мгновенно – только хруст стоял. Наверное, на нервной почве. Впрочем, это относится только к господину Любину. Табадзе сказал задумчиво: – Всё это, конечно, послано из какого-нибудь банального интернет-кафе. – Он помолчал. – Вы успокоились, Иван Кириллович? – Вполне. – Убежден, – продолжил Табадзе, – мы с вами думаем об одном и том же. Наш итоговый аналитический разговор в 1996 году, когда все было кончено… В этом самом кабинете… Вы, наверное, вспомнили те записки вашего родителя Кирилла Захаровича, которые были обнаружены в третьей папке с документами о «Золотой братине»… – Да, да! И в них говорилось о встрече в Эрмитаже, в запаснике, с этим… – Любин замешкался. – Именно. В тех записках речь шла о встрече Кирилла Захаровича с Грэдом. – Я помню, но смутно. – Для нас сейчас важен внешний вид таинственного духа, явившегося тогда в подвалы Эрмитажа. Каким описал его ваш отец. Один момент, Иван Кириллович… Признаюсь вам об одном свойстве своей памяти. Вообще, она у меня безукоризненна и безотказна. Тьфу, тьфу… И есть у нее особенность: если в документах – любых – меня нечто поражает, потрясает, я запоминаю этот текст навсегда и дословно. Сейчас… – Табадзе закрыл глаза, веки трепетали, черты лица напряглись. – Вот словесный портрет Грэда, данный в тех записках. – И Арчил Тимурович продолжал медленно, напряженно, как будто всматривался внутренним взором в полустертые строки: – «Передо мной стоял молодой человек дивной неземной красоты в белом одеянии, какие носят, если судить по полотнам живописцев, индийские священники высокого ранга. Его волосы были подвязаны белой лентой, под правым ухом привлекала внимание маленькая коричневая родинка в виде бабочки». Возникла пауза. Любин и Табадзе смотрели на экран компьютера: большая коричневая бабочка по-прежнему еле уловимо трепетала крылышками. – Теперь, Иван Кириллович, – нарушил молчание Арчил Тимурович, – кратко и быстро. Я окончательно убежден: время нас торопит, и мы не имеем права позволить себя опередить. Сейчас не буду посвящать вас в свои соображения, догадки, если хотите. Рановато… Но скоро, надеюсь, появится определенность… А сейчас мы распечатаем все это на принтере. Он у вас работает? – Безотказно! Мария Никитична… – Копии я возьму с собой… В руках Арчила Тимуровича были две распечатанные страницы с четким изображением круга, с непонятными чертежами, подписью каракулями и крохотным рисуночком в правом углу страницы. На второй странице – прекрасное изображение коричневой бабочки, хоть в рамку, под стекло, – и на стену вешать. Правда, все портила надпись дитяти – уж больно вульгарная и ёрническая. Оба листа были спрятаны в кейсе, с которым Табадзе не расставался. – Вопрос, Иван Кириллович: у вас есть чертежи проекта этого дворянского особняка? – Кажется, где-то есть в архиве… – Кажется? – нетерпеливо перебил Арчил Тимурович. – Нет, определенно есть. Но надо поискать. Понадобится некоторое время… – Сколько? – День-два – не знаю. – Один день, мой друг. Один день. Переверните всё и – найдите. – Найдем, Арчил Тимурович. – Кстати… Подвалы. У вас только один подвал, в котором экспозиция с «Золотой братиной»? – Под этим домом двухэтажные подвалы. Но в нижнем – коммуникации, канализация, ну и прочее… – Если есть архитектурный проект всего здания, то чертежи подвалов тоже должны быть. Найти, Иван Кириллович, обязательно! Всенепременно! Найдете – тут же сделайте ксерокопии и звоните мне. Только вот что… – Из внутреннего кармана пиджака Табадзе извлек маленький мобильный телефон, точно такой же, какой находился в верхнем кармашке его пиджака, и передал Любину – Звоните только по этой штучке. И я буду звонить вам на нее. Возможность перекрытия связи или подслушивания исключена. Вы понимаете? – Понимаю. – Если что-то появится в вашей электронной почте сегодня, завтра… По нескольку раз заглядывайте в Интернет. Но без подробности, просто так, уж извините, звонить не надо. – Конечно, конечно! – Но в наших возможных разговорах – всё кратко и лучше иносказательно. Береженого Бог бережет. И последнее: всё, что сегодня произошло, знают двое – вы и я. Естественно, вы можете обратиться в милицию или ФСБ… – Я им не верю! – перебил Любин. – И я им не верю, – горько усмехнулся Арчил Тимурович. – А теперь проводите меня только до парадной двери. …Через день, ближе к вечеру, Иван Кириллович Любин позвонил Табадзе. – Добрый день, Арчил Тимурович! – Его голос звучал взволнованно и торжественно. – Я вас внимательно слушаю, Иван Кириллович. – Представляете? Нашли! Отксерили. Получилась объемистая папка и… – Великолепно, – спокойно перебил глава фирмы «Барс». – Поздравляю. И сейчас же высылаю знакомую вам машину. Не забываете просматривать электронную почту? – Что вы! Обязательно! Но пока… – Мы подробно поговорим при встрече. Надеюсь, она скоро состоится. Берегите себя, дорогой Иван Кириллович. Связь прервалась. |
||
|