"Золотая братина: В замкнутом круге" - читать интересную книгу автора (Минутко Игорь)

Шедевр, достойный царицы

Глава 7 Пугачевцы

«Среди уральских взбунтовавшихся заводов, примкнувших к Емельке, этот – последний, и бой, надо полагать, последний – иссякла черная бунтарская сила взбесившихся мужиков». Так думал граф Петр Иванович Панин, командующий войсками подавления, стоя на пригорке в окружении офицеров и наблюдая из-под насупленных бровей, как под самыми стенами завода его молодцы добивают смутьянов.

Средь уцелевших пугачевцев – а их все меньше оставалось в окружении крутящихся бесами всадников в красных мундирах – особо выделялся могучий человек, совершенно седой, волосы под ленту на лбу собраны. Он крушил железной кувалдой налево и направо, а его старались прикрыть три парня, два – тоже богатырского сложения и третий – хрупкий, тонкий, но верткий, как юла. Падали вокруг них поверженные товарищи, да и драгуны с лошадей валились, стоны, крики, запаленное дыхание, храп лошадей, скрежет металла.

«Мастеровые, – определил граф Петр Иванович Панин. – Этих мои молодцы положат – и делу конец! Погляжу, как они их…» И в этот миг перед глазами графа явился всадник в белом плаще на белом коне, вставшем на дыбы и замершем перед Паниным. Одно сразу поразило, даже потрясло Петра Ивановича: не был конь взмылен, не дышал запаленно, не спадала с удил розовая пена – как всегда у лошади, остановленной уздой после долгого бега. Хотя явился белый вестник издалека – не было такого среди офицеров и воинов войска подавления. Молод, строен, с бледным картинным лицом, светлые волосы ниспадают на плечи.

– Граф! – прозвучал спокойный властный голос. – Мастеровых губить – грех перед Россией.

– Пошто так?… – очумело прошептал граф Панин.

– Искусники они великие. А искусство творящие – благо. – Ветер развевал волосы белого вестника, и увидел командующий войсками подавления знак под правым ухом незнакомца: крохотную коричневую бабочку. – Благо для страны, в коей им жизнь дана.

И буквально на глазах растаял белый вестник, вместе со своим конем обратившись в прозрачный силуэт. «Видение! – крестясь, подумал граф Панин. – Нельзя ослушаться…» И крикнул Петр Иванович зычным командирским голосом:

– Мастеровых живыми! Живыми брать! Вон того, седого, и волчат, что вокруг вертятся. – Однако ж про себя подумал: «Но все одно – бунтовщики! И спрошу с них как с бунтовщиков».

И уже кончился бой. Нет под стенами Катлинского завода живых пугачевцев. Только мастеровые. Подлетел к графу Панину на взмыленном коне полковник с окровавленным лицом, Николай Демин, отрапортовал:

– Сделано, ваше сиятельство, Петр Иванович, изловили.

Среди безжизненных тел пугачевцев и царских воинов спешившиеся драгуны держали седого мастерового и трех его подмастерьев.

– В пыточную! – приказал граф Панин. – Пусть там как положено… Скоро наведаюсь.

Петр Иванович отобедал в отведенных ему покоях, запив обильную еду ковшом мятной медовухи, соснул часок и – за дело. В сводчатый подвал, озаренный пылающим горном, сопроводил его полковник Демин, который и организовал все как положено. Были вздернуты на дыбы седой великан и трое его молодых товарищей. Были истерзаны раскаленным железом и кнутом их обнаженные тела. Пять заплечных дел мастеров в красных рубахах колдовали у красного горна и теперь ждали приказаний графа Панина. Сел командующий войсками подавления на табурет возле жаркого горна, посмотрел с усмешкой на седого, у которого голова на плечо уронилась.

– Так вот где вы Емельке Пугачу оружие ковали! – закричал граф Панин, и страшный голос его эхом отдался под каменными сводами. – Воры! Бунтовщики! Мужицкого царя захотели? Матушка-императрица вам нехороша? Давай, палач, давай! Чтоб неповадно было. – Засвистел кнут, задымилась, трескаясь, кожа на мускулистом теле, нечеловеческий вопль наполнил каменные подвалы. – Я Емельку самолично изловлю, – кричал Петр Панин. – И к ногам государыни нашей доставлю. Это говорю вам я, граф Панин! – Он сделал знак палачам, и двое из них – один с раскаленными щипцами, другой с кожаным кнутом – подошли к седому мастеру.

И в этот момент ворвался в пыточную, тяжко дыша, пожилой тучный человек с черной растрепанной бородой, бухнулся перед графом Паниным на колени.

– Ваше сиятельство! Яви божескую милость!..

– Кто таков? – перебил Петр Иванович.

– Управляющий заводом, ваше сиятельство! – с колен ответил тучный человек. – Людвиг Штильрах.

– О чем просишь? – насупил брови граф Панин.

– Оставь, ваше сиятельство, бунтовщиков сих живыми. Мастера!

«Оставлю, – подумал граф Панин. – Только не по твоему указанию, рожа басурманская». Тут надо отметить: никогда и никому не говорил потом Петр Иванович о дивном видении у стен Катлинского завода. И не потому вовсе, что не поверят, или поднимут на смех, или, того хуже, сочтут разумом помутившимся. Вовсе нет! А вот будто зарок взят свыше: молчи! Молчи, потому как тайна сия – не твоя… И так было и будет со всеми, с кем соприкоснутся, войдут в контакт Черные и Белые воины, посланцы в наш мир Черного и Белого Братств, на поле вечной битвы за Золото и души людские.

Между тем Людвиг Штильрах продолжал:

– Мастера, потому как вот у Прошки Седого руки золотые. А без подмастерьев своих, Данилки, Егорки да Васьки Лаптя, не может он чудо творить.

– Что за чудо? – спросил граф Панин.

Хлопнул в ладоши Людвиг Штильрах, и двое слуг внесли в пыточную подносы с посудой дивной, с кубками да блюдами красоты сказочной. Через кровавый туман, через хлад близкой смерти смотрел с дыбы на свои творения Прошка Седой, и два солнца вспыхнули в его гаснущих очах.

– Бунтовали… Так нечистый их ослепил, – говорил Людвиг Штильрах, по-прежнему стоя на коленях. – Яви к ним милость, ваше сиятельство. Не об их душах молю, о богатстве и славе Государства Российского пекусь.

Тихо стало в пыточной. Только слабый стон срывался с искусанных губ Данилки-мастерового. Долго не мог граф Панин оторвать взора от изделий мастера Прошки Седого и его подмастерьев.

– Ладно, – сказал Петр Панин после тяжкого раздумья. – Пусть свой сатанинский грех до конца дней делом искупают. В кандалы их и цепью сковать. Так и посуды свои работать будут.

И, резко встав с табурета, развернувшись, граф Панин вышел из пыточной. Людвиг Штильрах, отирая рукавом пот с лица, сделал поспешный знак заплечных дел мастерам. Те, не спеша особо, сдернули с дыб Прошку Седого и подмастерьев его, Данилку, Егорку и Ваську Лаптя. Рухнули на земляной пол истерзанные тела.