"Игра в зеркала" - читать интересную книгу автора (Шумилова Ольга Александровна)

Отражение двенадцатое

Тяжелые темные створки захлопнулись за спиной мудрейшего. В сознании всплыли последние фразы, которыми мы обменялись:

«Эрик?»

«Он сказал, что вы называете его так».

Он сказал. Чудненько. Чудесненько. Ха-ха. Ха-ха-ха!

Меня замутило.

— Шеф, долго они еще там? — спросил кто-то.

— Откуда я знаю! — рявкнула я и сразу же одернула себя. — Час или два. Может, больше.

«Вы называете». А как называете его вы?… И тем не менее в Корпусе он служил.

Я нервно хихикнула.

Чезе обеспокоено покосился в мою сторону. Нет, дальше так нельзя. Обдумаю это все потом. Как-нибудь потом…

…И в качестве, простите, кого он здесь «жил»? И какого дьявола он вообще взял на себя наглость за меня еще о чем-то просить?! В гробу я видала таких благодетелей!..

К сожалению, ни на один из вышеперечисленных вопросов мудрейший, чтоб ему в Бездну провалиться, Санх не ответил. Без сомнения, Эрик его и об этом попросил.

Я напряженно мерила шагами широкий коридор. Как все усложняется, о боги мои… Я не могла отделаться от ощущения, что мудрейший знает обо мне гораздо больше, чем говорит. Понятно, от кого. И вовсе не исключено, что «предохранительная система» моего личного приведения базируется именно на этом ордене. О самом же худшем я просто старалась не думать.

А именно, о том, что Эрик вполне может оказаться местным мудрейшим. С огромной вероятностью. И со всеми вытекающими. Ибо в то, что этот любитель махинаций с массой талантов прожил здесь «очень долго» в качестве рядового брата, я могу поверить с огромным трудом. Особенно если учитывать его близкое знакомство с фактическим главой ордена.

Время проходило в судорожных размышлениях и метании от стены к стене, пока меня не отловил Чезе и прямо не спросил, что такое сообщил мне мудрейший Санх. Я выразилась кратко и красочно, но наконец взяла себя в руки. Хватит распускаться, в самом деле. Все переживали, и Эрика переживем. Все пройдет, рано или поздно. Главное — дожить.

Я вздохнула и окинула взглядом коридор. Мои агенты, не подозревая, вопросы какой важности решаются за массивными воротами, откровенно скучали. Реальность, адаптированная для непосвященных, выглядела безобидно: Марлен прибыла сюда для прохождения обряда очищения. Дабы получить хорошее течение беременности, усилить развитие умственных и ментальных способностей у ребенка, а также облегчить роды (что, по моему мнению, леди Рис не помешало бы на самом деле). Так сказать, титулованный папочка подергал за ниточки и организовал.

В принципе, не так уж это было и далеко от истины. Сердце Рух, как выяснилось, со всех счищает грязь. Подозреваю, от него и идут все странности и необычайные способности здешних мужчин.

Но почему именно мужчин?…

— Слушай, Чезе, — подозвала я помощника. — Ты случаем не в курсе, почему среди служителей этого культа нет женщин? Все забываю поинтересоваться у Санха.

— И вы полагаете, что я осведомлен лучше? — выгнул он бровь.

— Ты ремен.

— Без всяких сомнений, — мой секретарь улыбнулся. — Только это еще ни о чем не говорит. Я не настолько религиозен, чтобы забивать свою и без того забарахленную голову всем, что простирается дальше сведений об основном пантеоне и государственных праздниках. Хотя если вам так интересно… Оско! — крикнул он. — Тут шеф любопытствует, почему здесь женщин нет?

— А кто вас, ящериц, знает. Любите вы фигней страдать. Я-то тут причем?

— А знаешь ли ты, мой хвостатый друг, что от задранного носа лысеют уши? — невинно поинтересовался Чезе. Алиссо сдавленно захихикала, а стоящие торчком уши Оско, покрытые тщательно ухоженной шерсткой, мгновенно скрылись в гриве смоляных волос, прижавшись к черепу. Уши, как, впрочем, и хвост у чистокровных соланцев представляют собой предмет величайшей гордости (особенно если учесть, что полукровки лишены хвоста начисто — по чему, собственно, их и легко отличить с первого взгляда, — а уши в значительной мере теряют как в подвижности, так и в волосяном покрове). Поэтому история, когда в порядке гнусной мести наши ребята побрили налысо уши и хвост одному изрядно достававшему всех новичку, получила широкий резонанс. Новичок ушел от нас сразу же, и потом еще с четверть сезона жался по углам, пока шерсть не отросла в прежнем объеме.

— Ройн вообще-то имел в виду, что ты постоянно торчишь где-то с этими братьями, — пояснила Аллисо. — Кстати, что ты там с ними делаешь?

— Веду философские диспуты о сущности бытия, — огрызнулся Оско.

— Слушайте вы его, — меланхолично проронил Пешш, жующий невесть откуда взявшуюся травинку. — Про «звезд» перетирают. Про оружие. Про зимние бури. Про начальство. Насчет мироздания не было ни разу. Про богов, кстати, тоже.

Не сомневаюсь. Им было дано весьма конкретное указание на этот счет. Далеко не все братья узнают о результате ритуала, не говоря уже о чужаках, которые не должны знать даже его сути.

— Ты-то откуда знаешь? — резковато поинтересовалась Аллисо.

М-да, не любят нашего рядового. Причем, что показательно, не только я.

Ответа Пешша я не услышала. Впрочем, через секунду я уже не помнила о самом его существовании.

Дверь открывалась.

На одном порыве, на одном вздохе я шагнула вперед, чтобы через удар сердца услышать предназначенное только для моих ушей.

«Да».

Плечи расслаблено опустились, чтобы сейчас же развернуться с новым напряжением. Итак, действительно Избранная дочь богини. А это значит — надежды на то, что все закончится здесь и сейчас, нет. И ответственность за жизнь Марлен Рис до конца сезона будет не давать мне спокойно жить и дышать. Искренне не завидую тому, кому придется возиться с Избранной потом — то есть почти целую жизнь.

Процессия тем временем выстраивалась в обратном порядке — клин за собой вела я. За агентами шел короткий, двойной клин мудрейших, между «крыльями» которого и шествовала Марлен. Да. Она не шла. Она шествовала, светясь от гордости и счастья, в ореоле полупрозрачных лепестков одежд и сияния рукоятей древних клинков.

Потом была и такая обычная, будничная комната, было и переодевание, и зашивание узких длинных ранок на ладонях, были сборы, суета, паковка вещей и предотлетная лихорадка. Все это было… будет. Потом. А сейчас она шла, не ощущая под собой земли, впервые по-настоящему красивая.

И, похоже, была счастлива.

Еще один представитель слабого двуногого племени нашел смысл жизни. Высокий смысл. А я?… Положа руку на сердце, отказалась ли я бы стать этим «представителем»? Найти смысл в собственном существовании?…

Через десяток минут восторженных охов и ахов по поводу и без я почувствовала, что сияющий вид Марлен вызывает у меня только глухое раздражение, и, отделившись от торжественной группы, пошла собирать вещи.

Кажется, это называется завистью.

Нашла чему завидовать, дура. Я со злостью трамбовала тот мизер вещей, который привезла с собой, в рюкзачок. В моей жизни полно смысла. У меня куча дел. До отлета работы — делай — не хочу. Чем, собственно говоря, не мешало бы и заняться.

Я прислонила упакованный рюкзачок к стене возле двери и уже собиралась ее открыть, как раздался стук. Боги, меня никогда не оставят в покое!.. С шипением выпустив воздух сквозь сжатые зубы, я крикнула, чтобы входили. Однако, к моему удивлению, в комнату не ввалился никто из моих агентов. В дверях стоял мудрейший Санх.

— Вот вы где, леди Шалли. Вы испарились так быстро, что я уже начал опасаться, что произошло что-то непредвиденное.

— У меня — нет. А вот у вас — да, судя по тому, что вы не с леди Рис, а здесь.

— Да на самом деле нет, — он улыбнулся. — Леди Рис мое присутствие не нужно ни в какой мере, тем более, что я даже не наставник Избранной…

— …а скромный настоятель сей тихой обители, — закончила я.

— Вот именно, — ничуть не смутился Санх. — И поэтому вынужден заниматься вопросами более общими, чем отеческие наставления юным девам.

— Например?…

— Например вот этим, — мудрейший протянул мне пластину считывателя. — Мы составили свои рекомендации относительно периода жизни леди Рис до инициации. Здесь все — от питания до ментальных упражнений. Думаю, что все описано достаточно подробно, чтобы вы могли понять и без моих комментариев, но все же я хотел бы, чтобы вы ознакомились со списком до отлета. Получить необходимые уточнения все же быстрее лично, чем связываться через полгалактики.

— Я постараюсь. Но вы же понимаете… — я с опаской глянула на считыватель. Так и есть — стройные рядки мелкого шрифта, уходящие в бесконечность. О боги мои, еще и этот геморрой…

— Полагаю, ничего не случиться, если вы переложите часть своих дел на плечи вашего помощника. Он у вас весьма толковый мальчик, так что ничего катастрофического случиться не может. Поэтому постарайтесь найти время.

На лице мудрейшего блуждала все та же безмятежная улыбка, а вот глаза стали холоднее полярных снегов. Совсем как у Эрика.

Я вздрогнула от пришедшего на ум сравнения и быстро ответила:

— Постараюсь.

— Вот и отлично. Вы же понимаете — теперь, когда мы уверены… К тому же, времени осталось сосем немного, необходимо как следует подготовиться.

— Мдам… — невнятно промычала я, садясь на кровать и потирая пальцами разом занывшие виски. Позволила впрячь себя в кабалу — нечего теперь жаловаться. — Это все?

— Не совсем. Собственно, из-за этого я и пришел сам, — Санх вынул из-за пазухи прямоугольный сверток и протянул его мне. — Не хотелось бы, чтобы братья знали о том, что эта вещь оказалась у вас.

Я с любопытством развернула упаковочный пластик и обнаружила под ним бумажную книгу. Раскрыла посередине. Полистала страницы. Потеребила уголок обложки. Настоящая, Бездна меня подери.

— Мудрейший, я, конечно, понимаю, что бумажные книги в наши времена стоят бешеного количества кредитов… Но почему ей нельзя быть у меня?

— Не у вас. У Корпуса, — поправил он. — Не скажу, что вы мне представляетесь неразрывным целым — скорее наоборот, из-за чего я и доверяю ее лично вам и никому другому… Но братья и другие мудрейшие моей уверенности могут не разделять. И, раз уже зашел об этом разговор, я хотел бы попросить вас никому ее не давать, не пересказывать, а еще лучше — вообще не показывать. Ни начальству, ни подчиненным.

— Хочу сразу вас предупредить, что не могу ничего гарантировать. Мои желания не многого стоят, тем более, если от меня чего-то потребует начальство. А в особенности Командор.

— Ну что ж… Будет неприятно, но не смертельно. Уверяю вас, у меня хватает здравого смысла не давать вам ничего, что может нам реально повредить. То, что вы держите в руках — полный сборник наших многочисленных легенд и предсказаний, начиная от скопированных с древних каменных таблиц письмен и заканчивая событиями не более чем двухсот-трехсотлетней давности.

— И уже легенды?

— События, о которых начинают слагать легенды, происходят не только в древности. Хотя вы правы — по большей части это предсказания, причем наших современников. Упреждая ваш вопрос, скажу, что вам этот сборник дан по очень простой причине — тот, кто охотиться за Избранной, явно знает, с кем имеет дело. Возможно, информация, содержащаяся в этой книге, откроет вам на что-то глаза. А возможно, и нет. В любом случае, вы хотя бы поймете в полном объеме специфику доставшегося вам дела, потому как, увы, я вижу, что вы пока блуждаете во тьме, фигурально выражаясь.

— Неужели все так скверно? — я криво улыбнулась.

— Не бывает лишних знаний, — улыбнулся Санх. — Счастливого полета, леди Шалли.

Он поклонился и вышел, оставив меня наедине с бумажным кирпичиком, считывателем и головной болью. Еще с полчаса я посидела в каюте с абсолютно пустой головой и не менее пустым взглядом, наслаждаясь последними минутами тишины и спокойствия. Потом встала и вышла за дверь. Нужно было готовиться к отлету.

Тринадцать дней спустя.

Хорошее число — тринадцать. Обнадеживающее… Тринадцать — это значит, что до «Полюса» остались какие-то сутки лета. И проблема по имени Марлен Рис перестанет держать в постоянном напряжении мои нервы. Или, во всяком случае, перестанет трепать их с такой интенсивностью.

Я бросила косой взгляд на бумажный томик, валяющийся в изголовье кровати и малодушно поспешила убраться из собственной каюты. Если я пыталась изучать пухлый труд мудрецов Станайи, на меня нападала невыразимая тоска, а местами и раздражение, выливающееся на всех встречных и поперечных. Если же игнорировать стопку жесткой бумаги, просыпалась годами дрыхнущая совесть и принималась клевать меня со всех сторон, предрекая неминуемую гибель объекта, если я не осилю все от первой до последней буквы. Поэтому я предпочитала третий вариант, в который созерцание книги не входило.

В кают-компании было на редкость тихо и малолюдно. Только четверка силовиков азартно резалась в дабл-карк, да Оско с Наррау возились возле корабельного голографа. Впрочем, как и неделю назад.

Я перевела взгляд на воздушные фигурки, кружащие над голографом. «Звезды». Оско просто загорелся идеей стрясти с научного отдела что-нибудь эдакое, поэтому разрозненные снимки и куски съемки сейчас тщательно монтируются в «конкурентоспособный» ролик.

— Куратор, помогите, а? — замечает меня Наррау.

— Чем?

— Гляньте снимки, мы уже два дня не можем лучшие выбрать. Выскажете свое авторитетное мнение.

Я хмыкнула.

— У Пешша спросите. Это он у нас авторитет в изящных искусствах.

— Так и мы не для искусствоведов делаем, а для «бахилов». А вы в таком деле авторитет почище Пешша. Шеф, ну посмотрите, вам что, жалко?

— Ладно, давайте, — неохотно согласилась я. Ткну наугад, пусть потом сами разбираются.

В руки полетел портативный голограф. Я хотела включить его только для отвода глаз, но… Пальцы сами нажимали кнопки, пролистывая снимок за снимком. Вот лазурные птицы с широкими крыльями, вот здесь крылья укорачиваются… а здесь вообще непонятно что — поймали момент трансмутации. И почему-то очень много снимков гуманоидов. Я склонила голову на бок, со странным любопытством разглядывая застывшие фигурки и лица, только с первого взгляда кажущиеся копиями друг друга. Белая кожа, настолько тонкая, что кажется прозрачной, алые глаза, копны серо-черных, как дымка, волос, расцвеченных водянисто-красными, в цвет глаз, прядями. Такими «звезды» становятся на несколько мгновений, чтобы через секунду быть утянутыми новой волной превращений. Если они того хотят. А если не хотят… Что ж, кожа приобретает бледный румянец и перестает казаться тонкой пленкой, волосы чернеют до антрацитового блеска, а контрастные пряди начинают пламенеть ярко-алым. Фигура теряет хрупкость былинки, ведомой ветром. И только глаза остаются все теми же красными звездочками, не отражающими ничего.

Я наугад ткнула пальцем в первые попавшиеся снимки и перебросила голограф обратно. В следующий момент в моих руках оказалась давешняя книга. Не то чтобы телекинез был моим коньком, но если не сделать вид, что безумно занята, от меня не отстанут. А заставить себя уйти я уже не могла.

Глаза попытались хотя бы для вида пробежаться по строчкам.«…Мы нашли его на третий день…» Палуба едва заметно вздрогнула под ногами. Я машинально вскинула голову и прислушалась. Все занимались своими делами, ни на что не обращая внимания. Показалось, что ли?…

Ладно, кого там нашли? Я всмотрелась в текст и скривилась. Ангела. Падшего. Фи, какая банальность.«…Обгоревшие крылья его были чернее сажи и перья выпадали из них при каждом движении, копоть въелась ему в волосы и перья настолько, что не тогда, ни в последствии не смывалась ничем. Без сомнения, это была часть кары верховных богов, хотя и не главная, и мы все видели это. Однако мы так и не смогли узнать, за что его покарали…»

Палуба вздрогнула вторично. Нет, вот теперь точно не показалось. Я задумчиво покосилась на книгу, но, наткнувшись на фразу: «На сем заканчивается период главенства мудрейшего Ситтика, известного так же такими деяниями, как…», застонала. Список «деяний» тянулся на полдесятка страниц, и все примерно такого же сорта, как и нахождение полудохлого подкопченного ангела на заднем дворе хозпостроек.

Впрочем, я не теряла надежды. Опыт недвусмысленно подсказывал мне, что сколько-нибудь ценная информация рано или поздно вынырнет. Но явно не сегодня.

Книга отправилась обратно в каюту, я же решительно направилась на «капитанский мостик». Тряска нравилась мне все меньше и меньше, тем более, что мы шли достаточно оживленной трассой, и поломка была бы более чем неуместна.

Я застала пилотов сгрудившимися у консоли радаров.

— Проблемы?

— Нет, леди.

— Значит, мне показалось, что корабль трясется, как в припадке? — я прислонилась бедром к одному из кресел и скрестила руки на груди.

— А он трясется? — вскинул брови второй пилот в таком неподдельном удивлении, что я забеспокоилась всерьез.

— А ну, покажите, что вы там увидели! — я решительно протолкнулась к радарам и внимательно посмотрела на экран. — Господа, там пусто.

— А за бортом — нет! — техник, чуть ли не обнюхивающий консоль, нервно дернул головой в сторону обзорной панели. — Не знаю, может, ионное облако помехи дает?… Нависло, сволочь, почти вплотную.

Я подняла глаза на юркий маленький кораблик, пляшущий перед носом нашего судна, который действительно не отражался на радаре, и закусила губу. Медленно прошла от стены к стене. Что-то копошилось на краю сознания, и это что-то мне не нравилось.

— Сообщите все же техникам… Я очень хочу знать причину всей этой болтанки, и чем быстрее, тем лучше.

Один из младших пилотов послушно кивнул и активировал переговорник. Поколебавшись, я села за главную консоль и начала просматривать документацию на полет. Как руководитель операции, я одновременно являлась капитаном судна и за сам полет несла не меньшую ответственность, чем за наше пребывание на Станайе. Через несколько минут, не найдя ничего тревожащего в прочих документах, я вызвала развернутую голографию нашего предполагаемого маршрута и такую же — маршрута реального, и замерла надолго, скрупулезно сравнивая их. Пурпурная и голубая линии не отличались ни на гран — мы шли точно запланированным маршрутом.

Я подперла щеку кулаком, и, прищурившись, смотрела на хаотичную россыпь звезд и планет, когда ко мне обернулся первый пилот.

— Леди… — начал он и непроизвольно поднял глаза на голографию. Всмотрелся, сощурился, и через мгновение его глаза широко распахнулись. — Но оно же не должно подходить так близко!

Мой взгляд выхватил из хоровода точек и линий крошечный участок лазурной линии, возле которой было пусто. Мозг еще не осознал, что это означает, а тело уже бросилось к радарам.

— Да его расширили искусственно! — рявкнула я. — Включить кормовой обзор!

Защелкали переключатели, в воздухе раскрылось несколько экранов. Полдесятка людей напряженно всматривались в изображения, но ничего, кроме космической черноты, там не обнаружили. Я помедлила, но обзор приказала не выключать. Конечно, толку от него без радаров немного, тем более, что «слепое пятно» сразу за хвостом даже им не захватывается.

— Какие будут приказы, леди?…

— Посмотрите, на какой запасной курс из этой точки можно лечь. И… Готовьте свой вариант маршрута. Не важно, какой — главное, чтобы он не повторял ни один из запланированных.

— Вы считаете?… — первый пилот вопросительно приподнял брови.

— Да. Я считаю.

Я скрестила руки на груди и сжала губы. В Корпусе явно завелся жучок. И серьезный.

— Готово. Переходить на запасной маршрут?

— Переходите.

Палуба едва заметно вздрогнула, мутное пятно на обзорной панели пришло в движение, стремительно уходя влево. Ему на смену приходил беловатый шар ближайшей звезды, окруженный хороводом планет.

Корабль разворачивался.

Несмотря на то, что глаза мои непрерывно перебегали с экрана на экран, даже я пропустила тот миг, когда корабль дернулся и встал на дыбы. Натужно взвыли тревожные сирены, палуба ушла из-под ног, и меня швырнуло назад, на кресла. За мной последовало все, что не было привинчено к палубе.

Через секунду последовал еще один толчок, который я встретила уже на ногах, до судорог вцепившись пальцами в кресло.

— Максимальное ускорение! Быстрее!

— Не можем, — голос первого пилота упал. — Наружный контур системы охлаждения пробит.

— Тогда выжимайте все, что можете! — зарычала я, сильнее вцепляясь в кресло, поскольку корабль продолжало швырять из стороны в сторону. Взгляд заметался по обзорным экранам, но никого и ничего по-прежнему не было видно. Пальцы пилотов забегали по консолям, я же перебежками метнулась к ближайшему свободному креслу и затянула ремни. Секундой позже перегрузка вдавила меня в упругую спинку. А еще мгновением позже корабль сделал рывок вперед, настолько большой, что я увидела… Тонкий светящийся ободок вокруг двигателей. Двигателей чужого корабля.

— Штурмовик-невидимка, господа. Наводите кормовые орудия.

Цепочка команд полетела от пилотов к стрелкам, и вот уже в пустующем космосе радужными волнами заколебался якобы пустой пузырь силовых щитов, на мгновение обрисовывая контуры угольно-черного, а потому совершенно невидимого в космосе корабля, шедшего за нами, как оказалось, в «слепом пятне». О том, чего он ждал, я подумаю потом. А ведь ждал, иначе не открыл бы огонь только тогда, когда его команда поняла, что мы забеспокоились.

Я подумаю об этом потом…

Поток вспышек, которыми разразился визуально пустой участок космоса, заставил корабль резко нырнуть вниз, вышибая последние мысли из моей головы. И мысль о том, успели ли мои агенты среагировать на сирену, была одной из них.

Костяшки пальцев побелели от напряжения, с которым приходилось цепляться за подлокотники — от судорожных маневров, чихающего от перегрева двигателя и отката гасящих выстрелы штурмовика силовых щитов корабль трясло так, что даже мой организм с трудом подавлял тошноту. Черноту на обзорной панели расчерчивали радужные вспышки перестрелки. Нас им больше подбить не удавалось, впрочем, как и нам — их. Бездна меня подери, если это корабли не одинакового класса. То есть — все возможные навороты под стандартизированной обшивкой. А это уже привилегия очень серьезной организации.

И то, что мы до сих пор не смогли от них оторваться, наводило меня на крайне неприятную мысль о том, что они рассчитывали на одну, но стопроцентно успешную попытку, к которой подготовились куда серьезнее нас.

— Леди, без максимальной скорости мы не уйдем. Попытаться?…

— И взлететь на воздух с таким грузом на борту? Вы в своем уме?

— И что вы прикажете?!

— Петляйте!

— Где? — первый пилот бросил на меня разъяренный взгляд.

— Здесь есть чудесная планетарная система! Выберите планетку с атмосферой помутней… На худой конец газовый гигант!

Палубу в очередной раз резко бросило вверх, и мои громко клацнувшие зубы прокусили язык насквозь. Еще один такой взбрык — и зубов можно не досчитаться.

В следующий момент корабль энергично кивнул, заставляя меня покрепче вжаться в кресло и сосредоточиться на содержимом собственного желудка. Наружный пейзаж слился в одну непрекращающуюся круговерть, бесконечным клубком скачущую где-то снаружи.

Чем ближе становились первые планеты системы, тем резвее скакал клубок, разматывая тонкие ниточки выпущенных зарядов — противник явно не хотел терять преимущество открытого космоса. Пальцы пилотов, выбирающих подходящий объект для игры в прятки, лихорадочно бегали по консолям, силовые щиты, переключенные на полную мощность, создавали вокруг корабля непроницаемую броню, и я потихоньку начала надеяться на благополучный исход этого дела. Хотя последнее меня беспокоило — щиты в таком режиме жрали чертовски много энергии, а до базы еще больше суток пути. В самом лучшем случае.

Планеты вырастали и уменьшались, проходя мимо корабля. Все оттенки серого, зеленоватого и сизого смешались в моем мозгу, отупевшего от бесконечной тряски. Округлые формы расплывались перед глазами. Поэтому заход на орбиту одной из этих толстушек я восприняла с искренней радостью: не уронить свой авторитет, показав себя слабачкой, мне удалось только с помощью твердокаменного упрямства и произрастающей из него воли.

Как, впрочем, и всегда. Я и живу всем назло. На чистом упрямстве.

Штурмовик не отставал, вслед за нами нырнув в бурый атмосферный кисель. И почти сразу же потерял резко сманеврировавший корабль в лабиринте тонких вихрей. Мы поменялись местами — помехи, создаваемые этой атмосферой, создавали для радаров трудности еще большие, чем ионное облако, но теперь уже наша невнятно-серая окраска сливалась с непроницаемыми облаками, в то время как черная клякса штурмовика представляла из себя отличную цель. Подавив соблазнительное желание этим воспользоваться, я приказала уходить на теневую сторону планеты.

Сделав еще несколько маневров и окончательно убедившись, что штурмовика в пределах видимости нет, корабль рванулся вперед. Я же напряженно размышляла.

— Ремонт системы охлаждения начали?

— Как только обнаружили утечку. Но вы же понимаете…

— Полная остановка двигателей нужна?

— Атмосферных — нет.

— Тогда спуститесь в зону максимальной облачности и двигайтесь на среднем ходу.

— Траектория?

— Не поддающаяся анализу, — я криво ухмыльнулась.

Минуты напряженного ожидания проходили в плавной смене атмосферных пейзажей. Я смогла наконец связаться со своей группой и выяснить положение дел. Марлен в окружении агентов находилась там, где и должна была находиться в случае тревоги — в непосредственной близости от спасательных капсул, и меня наконец перестало грызть беспокойство по этому поводу.

Через час система была восстановлена на 85 %. Я удовлетворенно кивнула этому известию и принялась было просматривать новый маршрут, составленный пилотами, как… Глухой звук удара заставил меня вскинуть глаза на экраны. Секунды вдруг стали вязкими и тягучими, они цеплялись за мгновения липкими пальцами, и все не хотели отпускать их.

Вот из бурой пелены на корабль медленно, как-то растянуто падает черное пятно. Натужно ревут под двойной тяжестью двигатели. Пятно поднимается и падает еще раз. И еще… И еще… И все это — в замедленной растянутости липко-вязких секунд. И еще не до конца понимая, что происходит, я вижу, как в просветах облаков появляется земля.

Корабль падал ей навстречу, хромая на левое, подбитое прямыми таранами крыло. А потом был удар жесткого приземления, был полет юзом на брюхе по обломкам скал. А потом…

Глаза распахнулись в кромешной темноте. Щеку леденил металл палубы, завернутая за спину рука упиралась во что-то острое. И почему-то больше ничего… Тихо, пусто, темно.

Я высвободила руку и протерла глаза. Пальцы задели длинный порез на щеке, и царапающая боль внезапно напомнила, где я.

Тело автоматически попыталось вскочить… Но почему-то не вскочило. Я ухватилась за подлокотник кресла и подтянулась. Руки слушались. И все. А где?…

Глухо, будто сквозь вату застрекотала очередь. Одна, другая… Где-то далеко. Очень далеко…

Взрыв. Кажется…

Пальцы разжались, и я рухнула обратно на палубу. Чуть дальше в коридоре горел тусклый аварийный маячок, скупо разбрасывая красноватые блики. И тишина… Я перевернулась живот и прислушалась. Нет, не тишина. Где-то далеко, будто на другом конце материка, глухо тявкали винтовки. И не только они.

Штурм. Да…

А я? Я?…

А МАРЛЕН?

Я почувствовала, как волосы у меня на затылке встают дыбом. Эта простая мысль придала мне столько резвости, что я попыталась встать на колени. Тот простой факт, что собственное тело почти не ощущается, дошел до меня не сразу. Но дошел.

…Какие наши г-годы.

Боги…

…Через полчаса я была в коридоре. Еще через час — в грузовом отсеке. Рассматривала груды гильз, дыры в обшивке и слушала звуки боя, которых не было. Было страшно.

Я сгорбилась за длинным стеллажом с запчастями в самом дальнем углу отсека и пыталась связаться хоть с кем-нибудь. Эфир молчал. Молчали переговорники агентов. Их сознания тоже молчали. И это было страшно.

Я могла передвигаться, только ползая на руках, со скоростью, которую превышал даже медленный шаг. Я не могла связаться ни с одним портом Союза — передатчик дальней связи разбили. Думаю, что прикладом. Я не могла улететь — этот корабль навряд ли еще когда-нибудь сможет летать. Я не могла ничего.

Скоро мелкие трещинки во внешней обшивке превратятся в трещины, а воздух здесь навряд ли пригоден для дыхания. Можно подняться в кают-компанию, вытащить из бара бутылочку «Радужного моря» и отпраздновать собственные похороны, ибо после этого я немедленно стану тем, за кого меня наверняка приняли — а именно, трупом.

Можно, да… Противно только. Жалкий конец для воина. Забыла я, что когда-то им была. Сейчас — нет. Не воин. Так — выжел охотничий, загонщик дичи. Ну что, раскинем камни судьбы?… Я переключила личный маяк на общую волну и стала ждать, пока за мной придут.

Хочу знать, против кого играла. Хотя бы и напоследок.

Шаги послышались на удивление быстро, не прошло и получаса. Я внутренне подобралась, захваченная давно позабытым азартом. Но, едва коснувшись сознания приближающегося существа, замерла в изумлении.

— О боги, нашла! Я так боялась, что… Боги, какой идиотский прибор! — лепетала стоящая передо мной… Марлен.

— Что вы здесь делаете? — раздельно поинтересовалась я. Пауза. Боги, что я болтаю! — Вы одна? И почему…

Я недоуменно смерила взглядом черную форму Корпуса, которая была на ней надета. Потом спохватилась и отключила маяк.

— Здесь оставаться нельзя. Маяк засекли наверняка не только вы. Нужно как можно быстрее… Почему вы на меня так смотрите?

— Мне сказали… — ее губы задрожали. — Сказали, при посадке один из боковых экранов сошел с креплений… и вы… и вас… Сказали, сердце не билось, и мозг тоже не…

— Значит, ошиблись, — отрезала я. — Правда, не до конца. А поскольку вы не в состоянии меня нести, надо уходить прямо сейчас. Нападающие сейчас на корабле?

— Н-не знаю. Думаю, нет. А… вы не можете ходить? Позвоночник, да?… Наверное, это очень больно.

— Не особенно, — я начала пробираться к выходу, но, почувствовав укоризненный взгляд, все же добавила: — Я немного выносливее прочих. И немного лучше устроена. А теперь рассказывайте. Как вы смогли спастись. Где остальные… Хотя, нет. Этого лучше не рассказывайте. Лучше — где нападающие.

— Но я не знаю! — в огромных глазах заблестели слезы. Она брела рядом, то пытаясь подталкивать меня, то вытирая льющиеся по щекам крупные капли. — Когда началась стрельба, нас с Алиссондрой оставили в каюте, и еще лейтенант остался. И несколько этих… — она всхлипнула, — с броней. А потом, когда стрелять стали совсем близко, Аллисондра сказала раздеться и надеть ее мундир, а сама надела мое платье. И забрала мой маскировочный амулет. И… дверь начали ломать, она толкнула меня под стол с голографом, а он такой низкий, и я почти ничего не видела, и постоянно боялась, что ноги будут видны. А потом их увели…я думаю. Или унесли — ни одного трупа не было. Потом… еще стреляли. Где-то далеко. А потом перестали…

Она замолчала. Я тоже молчала, гораздо лучше перепуганной девочки понимая, что произошло. Они все поступили правильно, мои дети. Даже слишком правильно — о том, что будет с Алиссо, когда обнаружат подлог, я запретила себе думать. Единственным шансом вырваться было — напасть и перебить всех, ибо улететь мы уже не могли. И основные силы были брошены на это. Значит, не помогло, не хватило. Сил.

Ладно, потом подумаю. Иначе сил не хватит и мне.

— Меня-то вы как нашли?

— Алиссондра дала это, — Марлен кивнула на свой маяк, засунутый за ремень. — Сказала, работает только на прием. Если понадобится искать…

— Ладно, — я вздохнула и поползла дальше, низко опустив голову. Оказывается, так легче. А еще легче, если стиснуть зубы.

Минут через десять мне уже почти удалось доползти до двери, как слабый шорох заставил сжаться в комок и вскинуть голову. Зря — на затылок с размаху опустился приклад.

Глаза я открыла все в том же грузовом отсеке. На руках матово поблескивал риатиновая сетка, шею холодил стальной ошейник. Связывать калеку, видимо, побрезговали. Идиоты. Во-первых, риатин не такая уж панацея от ментальных фокусов со стороны противника, а во-вторых…

Откуда-то справа послышался тоненький вскрик. Я едва заметно повернула голову, и сейчас же обнаружила, что от ошейника отходит витой шнур к ближайшей стенной скобе. Вскрик повторился. Голова повернулась сама, уже не обращая никакого внимания на привязь.

В десяти шагах от меня, сидя на полу, билась в истерике Марлен. Над ней стояло около десятка безликих фигур, одетых в темное, со штурмовыми масками на лицах. Профессиональные наемники не самого лучшего разбора определялись с первого взгляда, и это же рушило все надежды также быстро определить виновника торжества. Будь это элита, вопрос был бы решаем, но масса середнячков безлика и безбрежна.

Причитания, перемежающиеся вскриками, переросли в совсем по-детски горький плач. Неприятно кольнуло сердце. Эхо разбегалось волнами, отражалось от стен, множилось двойным, тройным отражением, и вот уже в темном стальном коробе рыдают десятки, сотни детей.

Взлетела чья-то нервная рука и звук пощечины удвоил эти сотни. Я мотнула головой, отгоняя эхо. Звякнул ошейник. Дети замолчали, повернулись в мою сторону темные фигуры. И внезапно вскочила с пола и бросилась ко мне хрупкая фигурка в черной форме. Подбежала и спряталась за моей спиной от темноты.

За спиной калеки. Сердце вдруг пропустило удар и забилось реже. Через долю секунды на меня в упор смотрело полдесятка дул, и позади сказали: «Да оттащите вы ее, уже давно нужно было отходить»… Кто-то сломал строй и шагнул вперед, мельком встретившись со мной взглядом. А я… Целое мгновение решала, хочу ли жить. Ибо «отход» — это еще и уничтожение лишнего груза. И лишних людей.

Лишняя. И девочка за моей спиной, по сути, лишняя тоже. Пройдет половина сезона и ее «утилизируют» точно так же. И плач больше не поможет. В ушах гуляло эхо детских слез, всех слез, которые я слышала за свою жизнь. Гуляло и не находило выхода, множась где-то внутри и заставляя сердце болеть. Ему вторил неслышный, но такой реальный голосочек, тоненький, неродившийся, который оплакивал свою мать. Он стонал в моей голове, стонал и просил за себя и за нее. Почти словами. И я почти слышала его…

И потому, когда чужие руки потянулись мне за спину, я дернула за рукоятку, торчащую из чужой кобуры, вырвала пистолет и нажала на курок. Полдесятка стволов рявкнули разом, но навстречу слепым глазкам пуль полетели детские слезы. Эхо плача детей всего мира, слабые отзвуки чужого горя и обиды, сила чувств маленькой женщины, обреченной до конца жизни нести на плечах тяжкий груз, но главное — слезы неродившегося ребенка, просящего за свою мать. Эхо, сплавленное воедино изумрудным, отмытым этими слезами пламенем случайного прохожего — меня, пламенем, никогда еще не бывшим столь чистым и никогда не горевшим так ярко, совершая невозможное…

Риатин вспыхнул и осыпался бурой пылью. Пули ушли в потолок, сметенные одним силовым ударом, за ними полетели винтовки. На кончиках пальцев заплясали холодные зеленые язычки безграничной власти… А в горле заклокотала кровь. Это пламя… такое высокое, такое ослепительно чистое, должно быть, уже начало выжигать что-то внутри… Но… не важно. Чтобы выжить, нужны еще силы, нужно еще… даже если уже нельзя.

Меня же попросили…

Я сплюнула красный сгусток и решительно подняла руки, горящие призрачным огнем. Испуганно пискнула Марлен, не заставив меня даже обернуться. До тех пор, пока мгновением позже штурмовики не начали оседать на пол.

С маленькими дырочками во лбу. Сначала упали те, кто стоял возле нас, потом — прочие, почти успевшие схватиться за отброшенное мной оружие. А потом упала я, отшвырнутая в сторону, как сухой листок. И пламя опало, задохнувшись, будто накрытое толстым одеялом.

Теперь, когда на руках не было риатина, мне не понадобилось даже оборачиваться. И смотреть на того, кто схватил меня за запястья как клещами, тоже не было нужды. Где-то у меня за спиной вскрикнула и провалилась в глубокий обморок Марлен, но сейчас это уже было не важно.

Меня трясут так, будто хотят вытрясти душу, приговаривая:

— Дура безмозглая! Додумалась! На тот свет захотелось поэффектнее?! Тебе же нельзя, будто не знаешь!..

Задираю голову высоко-высоко и безлико роняю:

— А вдруг…

— А вдруг?! — зловещее шипение выдавливает на лице презрительную гримасу. Огромная темная фигура, нависшая надо мной, вдруг надламливается и падает на колени совсем рядом. Поднимает мои сжатые кисти и трясет ими у меня перед глазами: — С каких это пор леди стала великой альтруисткой?! Решила попробовать в кои-то веки?… А теперь смотри, чего стоит любовь к ближнему!

Я смотрела. Смотрела на расслоившиеся ногти, почерневшую, растрескавшуюся, всю в бурых прогоревших чешуйках кожу, на негнущиеся, застывшие в судороге пальцы. Больно не было, было горько. Теперь еще и руки. Скоро от меня не останется ни-че-го. Только мозг в недействующем теле.

В глазах защипало. Я до боли сжала зубы, но соленые капли все-таки появились, и теперь, сверкая, бегут по холодным щекам. Все быстрее и быстрее, пока не превращаются в целый водопад. И льдисто-голубые глаза снова, как и почти сезон назад, смотрят на меня с почти физически ощущаемой растерянностью.

Но логика в конце концов побеждает — он чуть подается вперед и сгребает меня в охапку. Сознание заливает искусственно созданным спокойствием, и я продолжаю реветь только по необъяснимой инерции женского сознания. Эрик со стоном оседает вместе со мной на пол. Гладит по встрепанным волосам и, кажется, что-то шепчет. А я верчу головой и, кажется, плачу еще громче.

Так мы и сидели, на холодном полу, он — растерянно прижимая меня к себе, я — уткнувшись носом в ближайшую опору, которой оказалась его плечо.

Когда рыдания сменились судорожными всхлипываниями, я наконец обратила внимание на окружающий мир. И на то, что Марлен слишком долго лежит в обмороке, о чем я и сказала вслух.

Эрик ссадил меня на пол и опустился возле девушки на корточки.

— Она просто спит. Нервы, — констатировал он, поднимаясь. — Наверное, это заразно.

— Тебе-то какое дело? — сварливо бросила я, борясь со всхлипами. — Уже приравниваешь меня к своей частной собственности?

— Почти.

— Неужели? Настолько «почти», что следишь за мной? Кстати, как ты здесь вообще оказался? — задала я наконец вопрос, который, по логике, должен был быть первым. — За нами не было слежки.

— «За вами» был я. На большом корабле можно спрятать два десятка шпионов, не говоря уже об одном маленьком духе Филина, — он криво улыбнулся. Я задохнулась. Ну, теперь понятно, кто кого когда просил. Ну, мудрейший Санх…

— Ты был здесь… Все время? Но сканирующая система корабля…

— Если бы я не умел договариваться с кораблями, меня бы уже давно не было на этом свете.

— Тогда мог бы объявиться и пораньше!

— Значит, против моего присутствия ты уже ничего не имеешь? — в светлых глазах заплясали веселые искорки. — Из той груды металлолома, в который превратилась техническая палуба, теоретически нельзя было «объявиться» совсем, — он замолчал. А потом вдруг заговорил, сменив тему и тон. Усталый. — Зачем ты соврала? Меня проверяла?

— Когда?

— Какое у тебя звание? — он посмотрел на меня. — Молчишь?… Вот и молчи. Полковник, а не капитан.

— Какая разница в номинальных званиях? Ты ведь знаешь мой реальный класс.

— Домой приедешь — увидишь, — он поджал губы и перевел взгляд на Марлен. — Кстати, о реальных классах. Дай, угадаю… это ведь ребенок подбил тебя на самоубийство?

Я неохотно кивнула. Эрик покачал головой.

— Бедная мамаша. Вынашивать Избранную и так не подарок, а если она начинает выкидывать такие фокусы еще в утробе матери…

— Эрик, ну что ты хочешь от неродившегося ребенка? Она ведь тоже хочет жить…