"Проклятый город" - читать интересную книгу автора (Молитвин Павел)

СОШЕСТВИЕ ПИРАМИД

Сошествие пирамид началось в конце марта. Я помню это очень хорошо, поскольку за пару дней до появления первой черной пирамиды жена сказала, что намерена со мной разойтись. Переехать от меня на квартиру умершей месяц назад тещи и взять с собой Альку. Причем не просто сказала, а начала собирать чемоданы и писать список имущества, которое должно отойти к ней с Алькой, а какое — остаться мне.

Этот-то список и открыл мне глаза на то, что дело принимает серьезный оборот. Валька и раньше грозилась, что, мол, уйдет от меня, дурака непутевого, но если бы я все ее слова в голову брал, так давно бы уже с поеханной крышей ходил. Говорить-то она могла что угодно, но уходить ей было некуда. Разменивать нашу однокомнатную квартирку в пятиэтажном панельном доме — дело заведомо дохлое, а к мамаше своей под крыло она бы, понятное дело, не пошла. У тещи двухкомнатная квартира тоже в «хрушобе», и площадь чуть, может, побольше нашей, но главное — Ирина Васильевна была редкой занудой и завоспитывала бы Вальку с Алькой до смерти. А они у меня невоспитанные и воспитываться категорически не желают. За что я их обоих и люблю безмерно.

Но это так, к слову.

Март, помню, выдался паскудный. С мокрым снегом, дождем, дурацкими, как всегда, выборами, на которых выбирать некого и не из кого, с простудой у Альки и отсутствием шабашек у меня. Работаю я в журнале «ЧАД», что в переводе на русский значит «Чудеса, аномалии и диковины». Та еще, между нами говоря, зверушка. Эзотерика, экстрасенсорика и прочие чудеса в решете, которые мы либо тащим из зарубежной печати, либо из Интернета, либо из писем сумасшедших читателей. А если украсть неоткуда или вовремя не поспели перевести, сочиняем сами на потеху полупочтенной публики, балдеющей от подобного рода чтива. И все это, сами понимаете, густо-густо замешано на рекламе, с которой мы имеем основной навар. То есть не сотрудники, вестимо, а хозяин журнала. Сотрудникам же, и мне в том числе, приходится постоянно поддерживать бюджет семьи всевозможными приработками на стороне. Переводами, редактурой, корректурой, рерайтом — то есть переложением на удобочитаемый язык того, что писано рекламодателями или читателями.

Так вот левого приработка в тот памятный март не было, и это окончательно испортило наши с Валькой отношения. Хотя это опять же к слову.

А впрочем, нет, это как раз имеет к пирамидам самое непосредственное отношение. Потому что ежели бы была у меня халтура, не сидел бы я как дурак у ящика для дураков и не слушал лапшу, которую вешают на уши зрителям-слушателям мои более продвинутые коллеги. Вешали же они как раз историю о том, что в пригороде Нью-Йорка опустилась громадная пирамида устрашающе черного цвета. О чем я, схватив трубку, немедленно доложил главному редактору «ЧАДа». Шеф утверждает, что решения современный человек должен принимать быстро, как командир на поле боя. И сам именно так и поступает, не считаясь с последствиями, к которым это приводит как на поле боя, так и в мирной жизни.

— Мишель, — изрек он тоном командарма, бросающего в схватку резервный эскадрон. — Немедленно начинай копать все-все-все про пирамиды.

— Про какие? — спросил я, с тоской взирая на Вальку, которая, сидя за кухонным столом и не глядя, вопреки обыкновению, на экран телика, писала и писала свой омерзительный разводной список.

— Про все! — отрубил шеф. — Египетские, перуанские, чилийские, гватемальские. Если надыбаешь что-нибудь про пирамиды в Индии или у чукчей — тоже пойдет. Под эту черную гадину любая пирамидная лабуда пойдет. За работу! Я беру эту историю под личный контроль и буду удивлен, если она не поможет нам повысить тираж «ЧАДа» вдвое!

Наш шеф — умница! Орел! Помните, как писал Булгаков в «Театральном романе» о некоем Гаврииле Степановиче? «Орел, кондор! Он на скале сидит, видит на сорок километров кругом. И лишь покажется точка, шевельнется, он взвивается и вдруг камнем падает вниз! Жалобный крик, хрипение… и вот уж он взвился в поднебесье, и жертва у него!» Таков же и наш шеф. Слушая меня, он успел включить телевизор, уловить суть происходящего и вычислить, как и какие выгоды можно извлечь из упавшей с неба пирамиды.

— Завтра с утра — в Публичку! — напутствовал меня шеф. — Пирамиды — на линию огня!

Он дал отбой и, надобно думать, стал набирать номер Толика Середы или Вани Кожина, чтобы отдать им соответствующие распоряжения. И, только положив свою трубку, я начал понимать, что история человечества уже никогда не вернется в прежнее русло.

— Пришествие! Контакт! Инопланетяне наконец-то сочли нас достойными посещения! Валька! Алька! Слышите? Событие века! Свершилось! — заорал я.

— Что случилось, па? Президента грохнули или воина началась? — спросил Алька, появляясь из комнаты.

— Летающая пирамида инопланетян приземлилась возле Нью-Йорка, — сказала Валька. Перевернула разводной список, чтобы сын не понял, какую глупость она затевает, и принялась покусывать колпачок гелевой ручки.

— Ура! — закричал Алька. И минутой позже спросил: — А для чего они прилетели? Дружить с американцами будут или задницу им надерут?

Чуете, каков подход? Чьи гены, а?

Алька зрил в корень проблемы, как и завещал незабвенный Козьма Прутков. На следующий день все СМИ, словно сорвавшаяся с цепи свора собак, с утра пораньше залаяли и затявкали, завыли и захрипели, зарычали и заскулили над прилетевшей из космоса мозговой косточкой.

Заголовки газет потрясали воображение обывателей: «ВТОРЖЕНИЕ ИЛИ ДИПМИССИЯ?», «ЧЕРНАЯ ПИРАМИДА — ПЕРВАЯ ЛАСТОЧКА», «ГОСТЬ ИЗ БЕЗДНЫ НА ОКРАИНЕ НЬЮ-ЙОРКА!», «ВОЙНА ИЛИ МИР?!», «ЗВЕЗДНЫЕ ВОЙНЫ — МИФ И РЕАЛЬНОСТЬ», «НА ПОРОГЕ ВЕЛИКИХ ОТКРЫТИЙ», «УГРОЗА ИЗ КОСМОСА».

Спецвыпуски новостей следовали один за другим, репортеры со всего мира ринулись к подножию гигантской пирамиды, ожидая появления инопланетян. Однако двери пирамиды, ежели таковые имелись, все не открывались и не открывались, и спецвыпуски заполняли интервью с политологами и учеными, охотно делившимися со зрителями диаметрально противоположными соображениями и догадками о природе и намерениях инопланетян. Ведущие новостей туманно сообщали о начавшихся между правительствами переговорах, суть коих не сообщалась, но была очевидна каждому.

Пережившие Вторую мировую старушки снимали деньги с книжек, закупали соль, спички, сахар и мыло.

Шеф, после тяжелейших переговоров с типографией, срочно верстал внеочередной выпуск «ЧАДа» из собранных нами материалов, а я, сидя в Публичке, крапал новую статью для свежеизобретенной рубрики «ВСЕ О ПИРАМИДАХ».

Как известно, люки звездолета не открылись ни на первый, ни на четвертый день. Черная пирамида не подавала признаков жизни, зато спецвыпуск «ЧАДа», вышедший тиражом, вдвое превышавшим обычный, разобрали мгновенно. У меня создалось впечатление, что все телевизоры Питера в эти дни не выключались, в транспорте люди слушали приемники, и все поголовно читали, читали, читали расходящиеся «с колес» спецвыпуски тех газет и журналов, издатели коих подсуетились и успели договориться о них с типографиями.

Программы теле- и радиопередач полетели в тартарары: политики и аналитики всех мастей, астрономы, физики, химики, математики, священнослужители всех конфессий, сексологи, астрологи, зоологи и психологи заполонили эфир, потеснив не только художественные фильмы, но и — страшно сказать! — как завозные, так и доморощенные сериалы о бандитах, полицейских и несчастных сиротках, которых ожидала участь Золушки. Все международные организации, ассамблеи, комитеты и общества, начиная с ООН, НАТО, ВТО, ЕС, МАГАТЭ и кончая ассоциацией ассенизаторов и конфедерацией филателистов, проводили совещания и брифинги, заседая круглосуточно, дабы, когда двери пирамиды откроются, немедленно принять ответственное, взвешенное и единственно верное решение. Они деятельно разрабатывали планы действий, включавшие стратегию и тактику, годные как на сегодняшний день, так и на перспективу…

Мир менялся на глазах и, похоже, в лучшую сторону, ибо даже Валька, спрятав свой недописанный список, сказала, что в связи с прилетом инопланетной пирамиды развод может обождать.

Шеф же, напротив, сказал, что годить некогда — надо ковать деньги, пока пахнет жареным, и мы должны готовить второй спецвыпуск.

В течение нескольких дней я узнал о пирамидах больше, чем за всю жизнь. Скажу без ложной скромности — я, подобно многим моим коллегам, сделался знатоком пирамидной проблематики. По ночам мне снилось выжженное солнцем плоскогорье Гиза, отделяющее плодородную долину Нила от мертвой ливийской пустыни, и фронт пирамид, длиной в 65 километров, тянущийся от Каира до Фаюма. Все те 90 с лишним пирамид, которые дошли до наших дней. А сколько их ещё погребено песками и разрушено беспощадным временем, несмотря на известную пословицу арабов, гласящую: «Все в мире боится времени, а время боится пирамид!»

Ничего удивительного, что мне снилось то, о чем я читал днем и писал ночью. О считавшейся до недавнего времени самой древней пирамиде фараона Джосера и трех всемирно известных пирамидах: фараона Хуфу, которого греки на свой манер переименовали в Хеопса, Хафры — названного ими Хефреном, и Менкаура — по-гречески Микерина. Мне снился Большой Сфинкс, и лицо которого, за неимением лучшей мишени, наполеоновские солдаты палят из пушек. Во сне я повторял таинственные слова пророчества о том, что «когда будет разгадана последняя загадка Сфинкса, он расхохочется, и мир прекратит свое существование». И просыпался, клацая зубами от ужаса, в который меня повергло чудовищно изуродованное, изъеденное временем, изрытое, точно оспой, ветрами лицо смеющегося человекольва, прячущего между передними лапами храм Солнца…

Воскресным утром, на пятый день после сошествия пирамиды, Валька, готовя омлет, подозрительно спросила:

— О каких это Нате и Рите ты болтал во сне?

— Не о них, а о ней. О Нитокриде. Была такая фараонша, — ответил я, выхлебывая утренний кофе. — С эмансипацией в Древнем Египте все обстояло путем. Во всяком случае, в высших эшелонах власти. Была там еще фараонша Нефрусебек. И Хатшепсут. Они строили храмы, вели войны, и…

— Фараонши, говоришь? Ну-ну… — ревниво протянула Валька. — Такие же, наверно, уродины, как Нефертити!

— Нефертити не была фараоншей, — заметил я. — Она была женой фараона. К тому же вовсе не уродиной.

— Уродиной-уродиной! У тебя просто вкус плохой!

— Потому-то я на тебе и женился, — пробормотал я, подцепляя вилкой кусок пышущего жаром омлета и заглядывая в распечатку скачанной из Интернета статьи.

В ней утверждалось, что великие египетские пирамиды, созданные, согласно общепринятой датировке, примерно за две с половиной тысячи лет до нашей эры, на самом-то деле были возведены около 10 миллионов лет назад, когда на Земле не существовало даже первобытно-общинного строя, а олигархи-фараоны их потом прихватизировали и приспособили под усыпальницы. Автор полагал, что строительство пирамид предшествовало смене полюсов Земли, и плиты, которыми они были облицованы, содержали информацию, адресованную их создателями потомкам. Содрали же и уничтожили эту ценнейшую облицовку либо жрецы, либо фараоновы прихвостни. То ли чтобы знания працивилизации, покинувшей Землю в канун катастрофы, не смущали незрелые умы соплеменников и не были использованы ими себе и окружающим во вред; то ли просто желая убедить потомков в величии фараонов Хуфу, Хафры и Менкаура, походя отбахавших себе неслабые фазенды для загробной жизни.

В качестве доказательства этой впечатляющей гипотезы автор приводил встречавшиеся мне уже в других статьях и монографиях расчеты, из которых следовало, что для возведения пирамиды Хуфу население Египта должно было быть в десять раз больше того, что могла прокормить нильская долина. И все оно, от мало до велика, должно было круглогодично трудиться на возведении этой пирамиды.

— Удивительно, как по-разному можно интерпретировать один и тот же факт! — сказал я, откладывая распечатку и прикидывая, удастся ли мне извлечь из этого бреда хоть какую-то пользу. Читатель, естественно, не ждет от «ЧАДа» чего-то шибко разумного, но откровенной галиматьей его тоже потчевать негоже. Журнал наш читают все же не фанаты Донцовой, и печатать и нем статью, где говорится, что автор раскрыл тайны пирамид, «проанализировав с позиций математики» Откровение Иоанна Богослова, «Книгу Мертвых», «Книгу Перемен» и «Книгу Дзиан» — «которая не горит, не тонет и не подвергается воздействиям кислот», — лично я бы не решился…

— А интересное ты чего-нибудь за эти дни вычитал? — спросил Алька, уплетая за обе щеки кукурузные хлопья с молоком.

— Да, — гордо сообщил я. — Представь себе, что за полторы тысячи лет до того, как Колгейт в 1873 году наладил в Америке производство зубного порошка, это проблема была успешно решена древними египтянами. От них остался рецепт, по которому был изготовлен, а потом и опробован лечебный состав, высоко оцененный современными стоматологами.

— Из чего же они делали свою пасту? — заинтересовалась Валька.

— По-моему, это все-таки был порошок. В него входила каменная соль, перец, сушеная мята и цветки ириса.

— Правильный рецепт, — одобрила жена. — Я в детстве, когда у меня были желтые зубы, чистила их вместо пасты солью. А бабушка говорила, что во время войны они чистили зубы мелом или золой. Говорят еще, если накапать на щетку йод…

— Смотрите, новая пирамида! — прервал ее Алька, ухитрявшийся краешком глаза смотреть в телевизор.

Я включил звук, предусмотрительно вырубленный мною на время завтрака, и услышал взволнованный голос диктора:

— …рано утром опустилась близ Парижа. Вы видите кадры, снятые во время приземления второй пирамиды. Место посадки оцеплено правительственными войсками. На связи наш специальный корреспондент в Париже Стас Мышов. Скажите, Стас, как относятся жители французской столицы к приземлению в ее пригороде второй пирамиды?

— Понял вас, Оля, — изрек появившийся на фоне Эйфелевой башни Стас Мышов. — Парижане взволнованы и довольны. Хотя некоторые из них считают, что здесь должна была опуститься первая, а не вторая пирамида. Министр культуры сказал буквально следующее…

Я снова вырубил звук, и домашние не стали возражать. Если бы двери пирамиды открылись и выступил инопланетянин… А что нового может сказать министр, пусть даже и французский?

Пирамиды по-прежнему не подавали признаков жизни. Они не отвечали на запросы, не высылали зондов, в них не открывались окна и люки, из них не доносилось ни звука, и они не поддавались сканированию, поскольку были окружены неким непроницаемым полем, которое фантасты уже давно нарекли силовым.

— За фигом, спрашивается, садиться, если не желаешь контачить? — горячился Ваня Кожин. — Играть в молчанку можно было, оставаясь на орбите! Или даже не вылетая со своей планеты!

— Они ведут себя неправильно, но нам это на руку, — сказал шеф, вызывая на мониторе мою очередную статью.

— «Все, что соответствует нашим желаниям, кажется нам правильным. Все, что противоречит им, приводит нас в ярость», — возвестил я и, дабы не прослыть плагиатором, добавил: — Андре Моруа.

— Умничаешь, Михась?

— Цену себе набиваю, — объяснил я и отправился за рабочий стол, дабы не мешать шефу наслаждаться моим творением.

Времени у меня оставалось мало — с появлением черных звездолетов для нас наступила страдная пора, — и я никак не мог собраться и прикинуть соотношение между египетскими пирамидами и современными зданиями, дабы осознать масштабы черных пирамид, каждая из которых, как сообщали СМИ, в полтора раза больше пирамиды Хуфу.

Разумеется, я знал, что «пирамида пирамид» — попалось мне где-то такое определение пирамиды Хуфу — имеет высоту 147 метров, а длину каждой стороны основания — 230 метров. То есть площадь ее основания равна примерно 5,3 га. Сооружена эта пирамида из 2,3 миллиона блоков известняка и гранита, весом от 2,5 до 15 тонн каждый. К этому некогда добавлялось 8,9 гектара зеркально гладкой облицовки из 115 тысяч отполированных плит, каждая весом 10 тонн, которые покрывали все четыре боковые грани. Объем пирамиды — более 2,5 миллиона кубометров, и весит она более шести миллионов тонн. Цифры эти мало что говорят, пока их не соотнесешь с чем-нибудь хорошо знакомым. Ну, например, с Исаакием.

Я взял с полки путеводитель по Питеру. Ага! Высота Исаакиевского собора, строившегося 40 лет, почти всю первую половину XIX века, равна 101,5 метра. Стало быть, поставьте полтора Исаакия друг на друга — и вот вам высота пирамиды Хуфу. А чтобы получить черную пирамиду, надо поставить друг на друга два Исаакия. Иными словами, пирамида Хуфу равна 49-этажному дому, ну пусть 45, если принять во внимание необходимость создания технического этажа, чердака и т. д. А черная пирамида будет равна дому высотой в 73 этажа… Пусть даже в 70 — все равно изрядно!

Хотел бы я знать, чем можно заполнить такой колоссальный объем?..

Теперь площади. Исаакий занимает чуть больше гектара, то есть в четыре с лишним раза меньше Великой пирамиды. Вес Исаакия предположительно 300 тысяч тонн, стало быть, он в 20 раз легче пирамиды Хуфу. Вот это да!..

— Михаэлс, что это ты тут про конец света нацарапал? Какое отношение он имеет к пирамидам? — грозно вопросил шеф, но, пока я добирался до его стола, сменил гнев на милость. — Впрочем, оставим. Забавно закручено.

— Вот и я так думаю, — голосом Табаки из «Маугли» поддакнул я.

Статья, подсунутая мной шефу, начиналась с рассказа об одном из зиккуратов — ступенчатой пирамиде ацтеков — храме Кукулькан в Чичен-Ице. Высотой 30 метров, величием он уступает пирамидам в Гизе, но имеет ряд удивительных особенностей. В каждой из четырех лестниц, идущих по центру его ступенчатых стен, насчитывается по 91 мелкой ступени. Учитывая верхнюю площадку, на которой, как почти на всех пирамидах, возведенных в Центральной Америке, стоит небольшой храм, количество ступенек составляет 365 — число полных суток в солнечном году. Ориентация и геометрия сооружения выдержаны с немыслимой точностью, что позволило добиться поразительного эффекта: в дни осеннего и весеннего равноденствия на ступенях северной лестницы из треугольников света и тени складывается изображение гигантской извивающейся змеи. Иллюзия эта длится 3 часа 22 минуты.

Змей возникает здесь явно не случайно, поскольку пирамида Кукулькан посвящена Кецалькоатлю — Пернатому Змею. Культовый герой, возглавивший группу единомышленников, или главное божество древнеамериканского пантеона — он, являясь воплощением сил добра и света, сражался с Тескатилпоком — олицетворявшим силы тьмы и зла. Противостояние длилось много лет, но в конце концов добро было побеждено, и Кецалькоатль был изгнан из страны и «уплыл на восток на плоту из змей вслед за своими соратниками, которые обратились в ярких птиц».

Интересно, что в Чичен-Ице — северная часть полуострова Юкатан, Мексика — рядом с пирамидой Кукулькан, находится так называемый «Храм Воинов», посвященный Тескатилпоку и его соратникам. Перед храмом расположена гигантская фигура Чакмоола, полулежащего, полусидящего в странной, выжидательной позе. Пустое блюдо, прижатое Чакмоолом к животу, предназначалось для вырванных сердец. В то время как Кецалькоатль принимал приношения цветами и запрещал кровавые жертвы, Тескатилпок и его сторонники обожали свежую человечину. Испанский очевидец писал в XVI веке: «Жертву приводили и клали на каменный жертвенник. Четверо держали ее за руки и за ноги, растягивая в разные стороны. Приходил палач с кремневым ножом и с большим искусством делал разрез между ребрами с левой стороны груди, пониже соска. Затем просовывал руку между ребрами и, как голодный тигр, вырывал живое сердце, которое бросал на блюдо».

После поражения пришедшего из-за моря Кецалькоатля остановленные им кровавые жертвоприношения возобновились по всей Центральной Америке. В целом, по некоторым оценкам, в начале XVI века число человеческих жертв в империи ацтеков достигало 250 тысяч в год. Испанский миссионер Бернардино де Саагун стал свидетелем одного из массовых жертвоприношений и так описал его: «Жрецы свежевали и расчленяли пленников; затем они смазывали свои обнаженные тела жиром и натягивали снятую кожу на себя… Оставляя за собой следы крови и жира, эти люди носились по городу в своей омерзительной одежде, нагоняя на встречных ужас… Ритуал второго дня включал каннибальский пир в семье каждого воина». Другой испанский летописец — Диего де Дуран, — ставший свидетелем другого массового жертвоприношения, сообщал: жертв было столько, что кровь их, стекавшая по ступеням храма, «образовывала на земле целые лужи».

Нет-нет, я понимаю, что испанцы — мимоходом уничтожившие цивилизации инков и ацтеков! — могли врать и приписывать им какие угодно зверства, дабы оправдать тем самым чудовищные деяния, сотворенные ими самими. В моей статье нет ни слова о том, как высадившийся в Чолуле — городе, население которого составляло 100 000 человек — отряд Эрнана Кортеса — жалкая горстка испанцев, встреченная безоружными толпами и радостными жрецами и препровожденная в храм Кецалькоатля с музыкой и цветами, как встречают только дорогих гостей, — за день — за один день! — уничтожила шесть тысяч человек! Шесть тысяч — не бомбами, автоматами и т. п., а «вручную» — мечами и копьями! Один из испанских хронистов, бывший свидетелем этого события, писал: «безоружные, со счастливыми лицами, выражающими обожание, туземцы собрались здесь, чтобы послушать, что скажут белые люди», появление которых предрек перед своим отплытием на восток добрый Кецалькоатль. И тот же хронист — испанский! — пишет далее: «Жители Чолулы были захвачены врасплох. Они встречали испанцев без стрел и щитов. И были зарезаны без предупреждения. Их убило чистой воды предательство».

Это случилось в Чолуле — крупном городе, центре паломничества ацтеков. Для тех, кто плохо ориентируется в древних культурах народов Америки, напомню: аптеки жили на территории нынешней Мексики, Гватемалы и Гондураса, а инки — на территории Перу, Боливии, Эквадора и северной части Чили.

15 ноября 1532 года Франсиско Писарро, командовавший отрядом из 120 конных и 50 пеших воинов, имея перед собой 40-тысячную армию инков, пригласил в свой лагерь их императора — Атауальпу. Произошло это в Андах, близ поселка Кахамарка, у коего армия Великого Инки оказалась не ради противостояния полутора сотням испанцев, а дабы покончить со спором по поводу престолонаследия, возникшего у Атауальпы со своим братом — Уаскаром. Эскорт из шести тысяч невооруженных воинов сопровождал Великого Инку. Вера в возвращение из-за моря Великого доброго бога, называемого ацтеками Пернатым Змеем — Кецалькоатлем, Кукульканом, Гукумацем, Вотаном, Ицаманом, а инками в Южной Америке Тики Виракочем, Уаракочем, Коном, Кон Тики, Тунупом, Таапаком, Тупаком, Иллом, подвела императора. Он был схвачен испанцами. Сорокатысячная армия смешалась и обратилась в бегство. Испанцы преследовали ее по всей долине Кахамарка и убивали инков, пока не стемнело. По примерным оценкам, в тот день — 16 ноября 1532 года — были убиты семь тысяч инков и тяжело ранены еще десять тысяч. Не могу поверить, но цифры эти встречались мне неоднократно, что каждый испанец убил в этот день холодным оружием примерно по 40 и ранил по 60 инков.

Вера в возвращение добрых богов дорого обошлась как ацтекам, так и инкам. Однако, как это ни парадоксально, предсказание Кецалькоатля сбылось — пришедшие из-за моря испанцы отменили кровавые жертвоприношения. Культ злого бога — Тескатилпока — был уничтожен.

Но вот что удивительно — жертвы ему приносились, дабы он отсрочил конец света, наступление которого ожидали как инки, так и ацтеки!

Подобно другим народам, жившим в древности на территории Мексики, ацтеки верили, что Вселенная существует в рамках великих циклов. Жрецы их писали, как о чем-то несомненном, что с момента сотворения человечества минуло уже четыре таких цикла, которые они называли «Солнцами». К моменту вторжения испанцев шло уже Пятое Солнце. В «Ватикано-Латинском кодексе», редком собрании письменных памятников, относящихся к цивилизации ацтеков, едва ли не полностью уничтоженных испанцами, говорится, что во времена Первого Солнца — Матлактли Атль — жили великаны и погибли они «от разрушительной воды. Этот потоп (Апачиоуалицти) явился результатом непрерывного дождя. Люди превратились в рыб». В результате страшного катаклизма удалось спастись немногим, и потомки их заселили Землю.

Второе Солнце — Эхекоатль — погубил Змей-Ветер, и люди превратились в обезьян. И вновь Землю заселили потомки тех немногих, которым удалось спастись во время ужасного бедствия.

Третье Солнце — Тлейкияуильо — погибло от огня. Четвертое Солнце — Цонтлилик — погубил голод, «который пришел вслед за морем крови и огня».

Ацтеки верили, что конец Пятого Солнца близок, и, дабы отсрочить его, приносили щедрые жертвы Тескатилпоку. Знания о неизбежности очередной вселенской катастрофы они получили от майя, которых справедливо считают величайшей древней цивилизацией Нового Света. Вот только информация о точной дате очередного светопреставления была ацтеками утеряна. И потому они, полагая, что «лучше перебдеть, чем недобдеть», заливали свои алтари кровью пленных воинов…

Очевидно, у ацтеков были основания доверять предсказаниям майя, которые унаследовали свои знания от ольмеков, а те в свою очередь — разумеется, это гипотеза, но, на мой взгляд, весьма убедительная — от пришельцев из Атлантиды. Я имею в виду гипотезу о перемещении земной коры, приведшем около 12 тысяч лет назад к тому, что цветущая Атлантида съехала на Южный полюс и превратилась в Антарктиду, в то время как Сибирь и Аляска сдвинулись к Северному полюсу. Впрочем, если кому-то больше нравится гипотеза, что последний Ледниковый период был вызван смещением земной оси, — не буду спорить, поскольку это лишь разные объяснения причины, приведшей к мировой катастрофе, неузнаваемо изменившей облик планеты.

Но вернемся к майя, которым ацтеки действительно имели основания доверять. И вот по какой причине. Время обращения Земли вокруг Солнца, согласно григорианскому календарю, которым мы сейчас пользуемся, 365,2425 дня. Майя считали этот период равным 365,242129 дня. В настоящее время с помощью точнейших астрономических приборов длительность года установлена в 365,242198 дня. Из чего следует, что майя владели более точной информацией, нежели составители григорианского календаря.

А теперь — сюрприз! Пересчитав найденные археологами календари майя в соответствии с современной системой летоисчисления и переведя сопровождавшие их загадочные надписи, ученые пришли к выводу, что Пятое Солнце должно завершиться 23 декабря 2012 года.

Вот об этом-то я и написал в статье, формально посвященной пирамиде Кецалькоатля в Чолуле. Сооружение это и впрямь заслуживает внимания: при высоте 63 метра, оно имеет площадь основания 10 гектаров и считается втрое массивнее Великой египетской пирамиды! Контуры внушительного четырехступенчатого зиккурата расплылись от времени, бока поросли травой, и выглядит он на фотографии не слишком презентабельно. Но если учесть, что каждая сторона основания этой пирамиды достигает полкилометра в длину, а полный объем оценивается в три миллиона кубометров, то следует признать ее крупнейшим искусственным сооружением на земле. Археологи установили, что ее строили около двух тысяч лет — вот уж долгострой так долгосторой! Причем, как ни странно, этот исполин был рожден трудом многих поколений представителей разных культур: ольмеков, теотиуаканцев, тольтеков. сапотеков, микстеков, чолуланцев и ацтеков, сменявших друг друга на этой земле. Сменявших и не разбазаривавших, — как это принято ныне! — не разрушавших, а достраивавших то, что получили в наследство. Удивительные люди!

Но и сооруженьице — ничего себе! Первоначально на его месте была возведена высокая коническая пирамида в форме перевернутого ведра с плоской вершиной, увенчанной, как водится, храмом. Затем поверх первого было воздвигнуто второе «перевернутое ведро» из глины и камней. Основание нового храма было поднято на 60 метров над окружающей равниной, после чего в течение полутораста тысяч лет четыре или пять культур достраивали этот потрясающий монумент, расширяя его, но не увеличивая высоту. Хотел бы я знать, ради чего и кем был задуман этот колоссальный проект? Как удалось осуществить его, почему завершение его представлялось важным представителям разных народов, не пожалевшим на это ни времени, ни сил?

Хотя, с другой стороны, мне встречались упоминания о том, что, по преданиям ацтеков, через каждые 52 года наступал новый период в развитии мира и к этому моменту они якобы приурочивали облачение старой пирамиды в новую оболочку — поверх существующей. Хорошо сохранившаяся пирамида в Тенаюке, находящаяся в 10 километрах к северо-востоку от Мехико, состоит из восьми таких оболочек. Обычай любопытный и…

— Добро, Мишаня, пойдет, — огласил свой приговор шеф. — А теперь создай чего-нибудь жареное. Чтобы душа развернулась… и не сворачивалась.

— Во, блин, дают! — сказал Алька, когда диктор объявил, что за сутки на Землю опустилось еще пять черных звездолетов. Близ Пекина, Лондона, Дели, Рио-де-Жанейро и Санкт-Петербурга.

— Да, — согласился я, — совсем озверели. Скоро плюнуть будет некуда, чтобы в инопланетную пирамиду не попасть.

— Пирамидный дождь!

— Прямо напасть какая-то, — Валька заглянула в развернутую на столе «Программу ТВ». — Надеюсь, на этот раз из-за них «Страсти по Марии» не отменят? Какой смысл печатать программу передач, если их постоянно тасуют? Я переключу на «Марию»?

— Переключай, — разрешил я, поскольку уже видел новости, а разглагольствованиями ученых мужей по поводу черных пирамид был сыт по ноздри.

Я мечтал написать статью под названием «Двери открываются», но они, увы, не желали открываться. Два старых и пять новых звездолетов инопланетян вели себя не лучше таинственных египетских пирамид. И писать о них было решительно нечего. Международные комиссии, ассамблеи и съезды продолжали переливать из пустого в порожнее, но ни о каких принятых ими решениях широкой публике не сообщалось. А будет стоять на планете два безмолвных, непроницаемых звездолета или семь — не велика разница. Хай стоят, если им делать нечего.

— Па, съездим в субботу к нашей пирамиде? — спросил Алька, поднимаясь из-за стола и прихватывая вазочку с печеньем, чтобы идти с ней к компьютеру.

— Что толку ехать? Близко нас к ней все равно не подпустят…

— Ну хоть издали посмотрим.

— Ладно, до субботы еще дожить надо, — промямлил я, раскладывая распечатки надыбанных в Публичке статей, из которых рассчитывал состряпать какой-нибудь легкий и незатейливый опус.

Ну, например, о гипотезах, согласно которым египтяне поднимали каменные блоки весом в 150–300 тонн при помощи звука. Выглядят они неубедительно, но зато какой простор для фантазии! Тем паче у инков и ацтеков тоже будто бы были какие-то раковины или флейты, помогавшие им в строительстве пирамид. И, что самое главное, ученые так и не пришли к единому мнению относительно того, каким образом были возведены три величайшие пирамиды Египта. С остальными, теми, что поменьше, все вроде бы ясно — на них и блоки использовались маленькие, то есть такие, которые можно перетаскивать впятером-вшестером. А вот с этими тремя, возведение которых приписывают Хуфу, Хафре и Менкауру, многое непонятно. Нет в них ни мумий, ни иных следов захоронений, ни дат строительства, ни надписей, восхваляющих их создателей…

Перерыв кучу литературы и как следует подоив Интернет, я насчитал более тридцати гипотез, пытавшихся ответить на вопрос, как же были воздвигнуты пирамиды. И почти все, представьте себе, соответствуют уровню школьной программы и повествуют о насыпях из кирпичей и грунта «которые шли наклонно с уровня земли до необходимой высоты». Причем насыпь должна была сохранять уклон 1:10, чтобы не развалиться. Да требовалась к тому же еще и не одна, а «несколько насыпей, подходящих к пирамиде с разных сторон». Писано явно от балды, поскольку простой расчет показывает: насыпь к вершине Великой пирамиды должна достигать 1460 метров. А это значит, что объем ее втрое превысит объем пирамиды: примерно 8 миллионов кубометров против 2,5. Проблема усугубляется тем, что насыпь высотой 150 метров надобно сооружать из таких же блоков известняка, что и пирамиду, поскольку, сделанная из грунта и кирпича, она осядет под собственным весом. Но куда в таком случае девать 8 миллионов кубометров пошедших на нее блоков после строительства пирамиды?

Другие предлагаемые египтологами способы имеют не менее очевидные изъяны, и, знакомясь с ними, я невольно возвращался к легендам о том, что египтяне либо знали «слова мощи», заставлявшие неподъемные блоки левитировать, либо поднимали их в воздух при помощи неких «звуковых инструментов». Жаль не удосужился я поискать информацию о парящем будто бы в воздухе вот уже сотни лет металлическом гробе в мечети Кааба…

Хотя, с другой стороны, упоминания о поднятии посредством звуковых инструментов блоков Баальбекской террасы, достигающих 1200 тонн, негасимых светильниках, которые использовались якобы при подземных работах в пирамиде Хуфу, и хранящихся в ее недрах сокровищах: изделиях из черной меди, нержавеющего железа, цветного золота, гибкого стекла и прочих чудесах, вызывают у меня стойкое чувство недоверия. Во-первых, потому что среди них, как правило, упоминается священная книга, которая открывается и становится доступной для прочтения лишь достойному. Эта байка восходит к легендам о Граале и — нутром чую! — не вписывается в смысловой ряд самых разухабистых пирамидных историй. Во-вторых, пишущие о негасимых светильниках сообщают, что их использовали при настенных росписях в пирамиде Хуфу. Между тем одно из существенных отличий трех великих пирамид от остальных состоит в том, что никаких росписей на стенах их комнат и коридоров нет. Равно как и указаний на то, что они построены во времена и по воле фараонов Хуфу, Хафры и Менкаура…

— Над чем трудишься? — поинтересовалась Валька, когда «Страсти по Марии» были прерваны рекламой «уникальных изделий с крылышками».

— Хочешь заметку прочитаю? — У меня всегда есть для Вальки что-нибудь душещипательное. Не то чтобы я специально искал, а само как-то среди газет и журналов попадается. Ну я и приберегаю для подходящего случая.

— Давай, — с некоторой опаской согласилась жена.

— Фу, какая глупость! — возмутилась Валька. — Вечно ты какую-нибудь гадость отыщешь! И где только находишь?!

— А по-моему, блестяще! Заметка называется «Ночь с божеством», газета «Интеллект-ревю», от…

— Избавь! — свирепо рявкнула Валька, однако реклама никак не кончалась, и она согласилась выслушать еще одну заметку, которая, по моим уверениям, должна ей понравиться.

— Жалко, — вздохнула Валька, и взгляд ее затуманился.

«Отлично! — мысленно поздравил я себя. — Так держать! Верно говорят: „Не согрешишь — не покаешься“».

Валька одарила меня благосклонным взором и врубила громкость — нескончаемые «Страсти» продолжали кипеть и пузыриться, а я, мгновенно отключившись от происходящего на экране, погрузился в свои распечатки.

— Шеф сказал, что внеочередные выпуски закончились, — предупредил меня Толя. — Гони для следующего номера все самое забойное, что у тебя про пирамиды заначено. Иначе пропадет товар — устала публика про эти долбаные звездолеты читать. Кончился пирамидный аврал, начинаются серые будни.

— Ну и ладушки. Сколько-то на этих инопланетянах наварили, и то хорошо, — добродушно сказал Ваня и подсунул мне статью, которую шеф просил «малость причесать».

— Сделаем, — пообещал я без особого восторга.

Причесывать Ванины стилизованные под «письма читателей» статьи было удовольствие ниже среднего. Нарочитое косноязычие его переходило в них порой все границы, а шеф требовал «держаться в рамочках».

Я скинул плащ — апрель выдался на редкость погожим, пока от метро до работы шел, упарился. Сел за комп, вытащил нещадно исчирканные распечатки, с твердым намерением сотворить пирамидный шедевр, а уж потом, когда творческий жар спадет, браться за Ванину галиматью.

Задуманное мною тоже было галиматьей. Но в собственную галиматью, как конфету в фантик, я всегда пытался вложить что-то интересное и разумное, если уж не «доброе и вечное» — товар этот спросом у широкой публики не пользуется. Вложить то, что поразило и удивило меня самого, то, чем я хотел поделиться с читателем. Возможно, именно из-за этого желания поделиться увиденным, услышанным, вычитанным я и стал журналистом. Тяга закричать: «Смотрите, как здорово! А я и не знал!» — превалирует у меня надо всеми прочими желаниями и стремлениями. «Патологический восклицатель» — поставила мне диагноз Валька после того, как я отказался перейти на работу в «глянцевый» — престижный, но вовсе уж пустой — журнал, тираж которого составляет, между прочим, 700 с лишним тысяч. По нонешним-то временам — не фиг собачий! Но я бы там, подписи под фотками делая, с ума бы сошел или, что более вероятно, спился. И Валька, умница, поняла — не стала попрекать невеликими заработками. Хотя статьи мои не читает. Даже самые отпадные.

Кстати, предыдущая моя «жареная» статья прошла «на ура».

Суть ее состояла в том, что на пирамидах майя и вокруг них люди иногда впадают в ярость и проявляют не свойственную им сексуальную активность. Порой это выливается в настоящие оргии, о которых их участники вспоминают потом с ужасом и омерзением. В разложенных передо мной распечатках очерков и заметок упоминались разные пирамиды, и случаи временного помешательства описаны в них с разной степенью достоверности, но общие закономерности в них прослеживаются.

Экскурсоводы рассказывали журналистам, что, случалось, находили вокруг пирамид тела обнаженных людей, не то упавших, не то бросившихся с их вершин. А в группах туристов, посещавших пирамиды ночью, попадались женщины, которые, без видимых причин, начинали срывать с себя одежду и, приставать к мужчинам.

В одной из использованных мною заметок описывался скандал, произошедший с супружеской парой из Норвегии, тремя немцами и двумя американками. Познакомившись вблизи пирамиды, они решили подняться ночью на ее вершину, где женщины ни с того ни с сего начали раздеваться. Мужчины тоже как будто сошли с ума и учинили драку из-за соблазнявших их дам. Под утро всех семерых обнаружил сторож: голых, исцарапанных, истерзанных и спавших непробудным сном. Заподозрив неладное, он вызвал полицию, и вся компания была отправлена в тюремный лазарет. Через двое суток отменно повеселившиеся туристы проснулись, припомнили, что с ними произошло, и дружно отправились в суд, обвиняя друг друга в изнасиловании и нанесении телесных повреждений.

В другой заметке сообщалось, что на пирамиде, расположенной в Чичен-Ице, туристская группа обнаружила двух то ли спящих, то ли потерявших сознание девиц. Голых, в окружении наспех сорванной одежды. Попытки разбудить их не увенчались успехом, и вертолетом туристки были доставлены в больницу. Придя в себя, они рассказали, что их охватило безумие — им мерещилось, будто они вступают в сексуальный контакт со сверхъестественным существом. При этом медицинская экспертиза показала, что девицы не были пьяны или накачаны наркотиками. Трех юношей, пришедших на пирамиду вместе с ними, обнаружили в подземном зале, куда те спустились по внутренним лестницам и коридорам. Парни тоже были без сознания и нуждались в лечении, а очнувшись, могли сказать только, что их сморил глубокий сон, в котором они убегали от какого-то ужасного существа.

Специалисты приписывают неадекватное поведение некоторых людей на вершинах и в окрестностях пирамид тому, что эти, похожие на зиккураты Вавилона, сооружения возводились майя, ольмеками и другими народами Центральной и Южной Америки в геопатогенных зонах, над разломами земной коры. Дальше мнения разделяются: одни полагают, что виной психических отклонений являются просачивающиеся через трещины ядовитые испарения: родон, метан, бензапирены и прочая гадость; другие — что в глубине земли возникают некие вибрации звуков, которые, доходя до поверхности, воздействуют на восприимчивых к ним людей. Волны различной частоты по-разному влияют на человеческую психику: одни вызывают агрессивность, другие — красочные видения, третьи усиливают сексуальное влечение, а волны, возникающие во время сейсмических толчков, могут просто оглушить человека, привести к длительной потере сознания. Причем следует иметь в виду, что в сумерках и ночью — особенно лунной — человеческое подсознание более восприимчиво, чем днем, и, соответственно, острее реагирует на влияющие на него факторы, какой бы природы они ни были.

Любопытно, что в летописях древних индейцев встречаются упоминания о случаях массового помрачения на сексуальной почве, поскольку многие священные церемонии происходили ночью, и надобно думать, выбирая места для возведения пирамид, жрецы знали, какой эффект они окажут на молящихся.

Такая статья, с позаимствованными из разных источников пикантными фактами, не могла не вызвать восторга. Находятся, разумеется, педанты — встречаются такие зануды и среди моих знакомых! — которые утверждают, что никакие мы не журналисты, а «самые настоящие мародеры, халтурщики и плагиатчики». До известной степени они правы, хотя среди ученых мужей ходит шутка, что, ежели диссертация списана с одной работы — это плагиат, с двух — компиляция, а с трех и более — полновесный ученый труд, обобщающий созданное предшественниками. Но есть у меня и более веский аргумент: я бы, господа хорошие, и сам с удовольствием писал о мексиканских пирамидах не понаслышке, а облазив их сверху донизу, но кто ж меня в Мексику в командировку пошлет?

Петенька Крымов рассказал мне давеча в ответ на это следующую историю о царе Филиппе, папаше того самого Александра Македонского, коего никому представлять не надо. Шел как-то Филипп по площади столицы с важного и волнительного собрания, и увязалась за ним старушонка, начавшая жаловаться царю на жизнь. И дети, мол, ее не слушаются, и внуки ни во что не ставят, и пенсию ей платят маленькую и нерегулярно, и в собесе очереди невозможные, и по телику пакость кажут, и проклятая инфляция в гроб вгоняет, не говоря уже о соседке, которая… Ну, словом, понятно, на что может жаловаться пожилая женщина. И, ясное дело, Филипп ей ответил: «Некогда мне, мать! Уймись, своих забот хватает! Нет у меня времени слушать каждого обиженного и несчастного!» На что старуха ему и говорит: «А коли нет у тебя времени выслушать нас и вникнуть в наши беды — не будь царем!»

Трудно мне было Петеньку переспорить и нечего ему возразить, ибо сидели мы под холщовым навесом с надписью «Балтика» и загружены были уже под ватерлинию светлым № 3, и день стоял погожий, и прав он был, по большому счету, как сто членкоров. Но прав только отчасти, и ответить ему следовало хотя бы для поддержания душевного разговора. Тогда-то я и обратил Петенькино внимание на выглядывавший из его сумки внеочередной номер нашего «ЧАДа». Но бывший мой однокашник — тот еще гад ползучий, из любого положения вывернется! — вместо того чтобы признать, что и мы на что-то годны, заявил: ежели, дескать, ему приходится пользоваться вместо туалетной бумаги — наждачной, то говорит это вовсе не о том, что у него жопа чугунная, а об отсутствии выбора.

Подумав, он, впрочем, признал, что выбора у меня тоже нет, и обещал свести с неким профессором, имеющим «сказать пару слов» по поводу черных пирамид пришельцев.

У меня не было что сказать про пришельцев, но новая статья о египетских пирамидах обещала выйти очень и очень недурной;..

Она таки и вышла недурной. Но шеф сказал, что народ перекормлен пирамидами и материалы о них придется попридержать. А сейчас он хотел бы получить от меня что-нибудь веселое, страшное, злободневное и анекдотичное. Уставился через свои чудовищные окуляры мне в глаза и, догадавшись о том, какой последует ответ, изрек:

— Мишамбо, если у тебя нет заготовок и наметок, сядь с кружкой пива и придумай что-нибудь забойное. Ты же можешь, я знаю!

Черт бы его побрал! Разумеется, я могу, особенно если мне говорят, что в меня верят. Но мне хотелось писать о пирамидах! Мне хотелось написать продолжение предыдущей статьи, в которой говорилось о том, каким географическим и астрономическим чудом являются три великие египетские пирамиды! О вычисленной египтянами, или, точнее, их учителями атлантами, прецессии равноденствий, о картах турецкого адмирала Пири Рейса и «третьей силе», связавшей древних египтян с обитателями доколумбовой Америки. О том, что Сфинкс, известный нам как «человеко-лев», прежде, вероятно, был просто гигантским каменным львом, смотревшим в день весеннего равноденствия 10450 года до нашей эры на своего зодиакального собрата, а ныне устремившим взор на Водолея. Это было по-настоящему интересно! Это давало масштаб и перспективу, а всем нам полезно иногда отвлекаться от сиюминутного, дабы задуматься о вечном. Да-да, я тоже готов ухмыльнуться и вспомнить Гавриила Степановича из «Театрального романа», патетически восклицавшего: «Эх, деньги, деньги! Сколько зла из-за них в мире! Все мы только и думаем о деньгах, а вот о душе подумал ли кто?» Но это же правда!

Появление черных пирамид всколыхнуло что-то в душах, заставило нас с изумлением осмотреться по сторонам. И что же? Прошло две-три недели, месяц, и мы ими уже накушались. Мы забыли о них, и по телику опять с утра до ночи травят про очнувшихся от дремы террористов, экстремистов, маньяков и о всевозможных стихийных бедствиях. На экраны вернулись телесериалы — около двадцати штук в день. Все-все вернулось на круги своя…

— О, Антонио, не видел ли ты мои прокладки? — трагическим голосом вопросил я, услышав жалобные вопли очередной страдающей Марии.

— Шел бы ты, Миша… трудиться в комнату. И тебе телик мешать не будет, и я от тебя отдохну, — ласково предложила Валька, и я потащил старенький, купленный в комисе ноутбук в комнату.

— Чем занимаешься? — спросил я у Альки, намекая на то, что неплохо было бы освободить мне стол.

— Редактирую Пришвина, — важно сказал он, старательно чиркая в «Хрестоматии» для пятого класса карандашом. — Чудовищно пишет. Его бы из вашего журнала поганой метлой с такими рассказами погнали.

— Это верно, — согласился я, подумав, что тезка мой — Михаил Михайлович — скорее всего не стал бы пристраивать свои опусы в наш журнал.

— Иди-ка, дружок, за секретер, мне тут поработать надо, — сказал я не понимающему тонких намеков сыну, и тот, сделав мне козью морду, освободил стол, на который я торжественно водрузил своего маленького помощника.

Подпер голову руками и уставился в закатное, исчерченное перламутровыми облаками небо…

Точно такие же перистые облака плыли над черной пирамидой, на которую мы с Валькой и Алькой поехали взглянуть в прошлое воскресенье. Мы доехали на метро до станция «Московская» и пошли к памятнику защитникам Ленинграда, называемого в народе «Стамеской». Чудовище это всегда производило на меня тягостное впечатление: мало того, что обелиск и впрямь сделан в форме стамески, так под ним еще и карикатурно крохотные бронзовые человечки мечутся — ужас какой-то!

Алька углядел черную пирамиду уже от универсама, примыкавшего к универмагу «Московский», но целиком мы увидели ее, только дойдя до начала Московского шоссе. Она высилась на месте парка Городов-героев и была окружена наспех поставленным бетонным забором. Выглядела черная пирамида впечатляюще, но по-настоящему оценил я ее размеры, только заметив стоящий подле нее храм Георгия Победоносца.

— Ух ты! Здорово смахивает на террикон! — сказала Валька, повиснув на моем локте. — А по телику она кажется не такой уж большой.

На площади Победы царило оживление: съехавшийся с разных концов Питера люд глазел на пирамиду, налюбовавшиеся мрачной махиной дети толкались у лотков с мороженым, хот-догами и пепси.

— Так это и есть звездолет пришельцев? — спросил Алька, несколько минут почтительно взиравший на черную гору. — Отпад! Что же они в нее напихали?

— Ума не приложу, — честно сказал я, потому что стараюсь без особой необходимости сыну не врать. — Версии разные ты и сам слышал, если новости смотрел. Выбирай по вкусу.

— Но ты-то как думаешь, зачем они прилетели? — не унимался Алька.

— Не знаю, — повторил я и, чтобы пресечь дальнейшие вопросы, добавил: — Чтобы глаза нам мозолить.

— Ага, — сказал Алька и надолго задумался…

Розовое небо полиловело, три вспугнутые чем-то вороны поднялись с растущих во дворе вязов, и я занес пальцы над клавиатурой. Делать нечего, придется написать шефу статью. Ну, например, о летающих крокодилах. Крокодилах-мутантах. Которые появились в нашем городе после того, как мода на разведение их в ванных комнатах прошла, и новые русские стали избавляться от своих беспокойных питомцев. Что мода была — это я знаю наверняка. Что модные цацки быстро устаревают — общеизвестно.

Стало быть, начали хозяева выбрасывать надоевших крокодилов во дворы. А те принялись жрать бомжей. Милиция взялась их, то есть не бомжей, а крокодилов, конечно, отстреливать, и те, в поисках спасения, устремились в городскую канализацию, по которой спускают из заводов всякую химию и радиоактивную дрянь. И тут-то крокодилы стали мутировать, и у них отросли крылья. Придумать две-три истории, рассказанные якобы очевидцами: бомжом, ассенизатором и милиционером, — это мне пара плевых. А если добавить к ним для затравки байку, как воспитании к-крокодил съел своего новорусского хозяина и гадил потом, на радость бомжам, золотыми перстнями и цепочками, это будет определенно иметь успех. Кто не поверит — посмеется.

Я застучал по клавишам и за пару часов состряпал крокодильную статью.

А когда Валька пошла спать и выгнала меня на кухню, принялся составлять конспект нового опуса о пирамидах. Того, что станет продолжением статьи, которую шеф сочтет возможным напечатать в лучшем случае номера через два. Если черные пирамиды пришельцев никак себя до тех пор не проявят. Во что, честно сказать, верилось мне с трудом. Ведь не за тем же, действительно, эти семь громадин преодолели бог весть сколько парсеков, чтобы мозолить нам глаза?

Итак, новая статья о пирамидах будет посвящена следующим вопросам.

Джон Энтони Уэст, автор «Ключа путешественника», «Змея в небе» и других книг, в которых излагает свои взгляды на развитие цивилизации Египта, писал, что три великие пирамиды отличаются от всех остальных не только отсутствием в них росписей и следов захоронения фараонов, но и качеством строительных работ:

Под «никуда не годными пирамидами» Уэст подразумевает ступенчатую пирамиду Джосера в Саккаре, возведенную во времена III династии, — внушительное сооружение, построенное из сравнительно небольших блоков, с ненадежными внутренними камерами. Говоря о «дрянных пирамидах», он имеет в виду пирамиды V и VI династии, украшенные изнутри прекрасными «Текстами пирамид», но построенными так плохо, что почти полностью обрушились, и сегодня большая часть их представляет собой груды щебня. А вот пирамиды IV династии в Гизе, как это ни странно, построены так, что простояли тысячи лет, почти не пострадав.

В результате сильного землетрясения 1301 года с Великой пирамиды, приписываемой Хуфу, осыпалась большая часть облицовки, и ее вывезли на стройки Каира. Однако вблизи основания остались еще плиты, которые подробно обследовал в XIX веке археолог У. М. Флиндерс Петри. С изумлением он писал, что размеры плит выдержаны с точностью около 0,2 мм, причем стыки подогнаны так, что в них нельзя просунуть лезвие перочинного ножа. «Даже просто уложить плиты с такой точностью — достижение, — отмечал он, — но сделать это с цементной связкой — вещь почти невозможная; ее можно сравнить разве что с оптической системой площадью в несколько гектаров».

К «невозможной» стыковке столь филигранно изготовленных плит надо добавить точную ориентацию Великой пирамиды по сторонам света, почти идеально прямые углы, удивительную симметрию четырех огромных граней и до сих пор не понятый способ, которым миллионы тяжеленных блоков были подняты на десятки метров. Жан Франсуа Шампольон — основатель египтологии, расшифровавший знаменитый Розетский Камень, писал: «По сравнению с древними египтянами, мы, европейцы, — все равно что лилипуты». А ведь он еще не знал многих фактов, установленных современными исследователями пирамид.

Ну, например, периметр основания Великой пирамиды равняется высоте, умноженной на 2П. А между тем число П известно в истории математики как «число Лудольфа» — голландского ученого XVII века, открывшего соотношение длины окружности к ее диаметру. Между тем подобное соотношение нельзя считать случайным, поскольку высота пирамиды Солнца в Теотиуакане — расположенном в 50 километрах к северо-востоку от Мехико, — умноженная на 4П, равняется периметру ее основания. Тот факт, что размеры этих сооружений связаны подобными соотношениями, свидетельствует не' только о существовании в древности развитых математических знаний, но и о некоторой общей цели.

Этим, однако, чудеса Великой пирамиды не исчерпываются. Известно, что в Древнем Египте имелись две линейные единицы измерения, которыми пользовались строители пирамид: светская, предназначенная для простого народа, и священная, так называемый «фут пирамид». Он равнялся 0, 635660 метра. Оказывается, эта цифра соответствует 1/10 000 000 части радиуса, проведенного из центра Земли к полюсу с ошибкой всего в 0,003 миллиметра. Период солнечного года — времени, за которое Земля совершает полный оборот вокруг Солнца от одного весеннего равноденствия до другого — равен 365,2452 дня. По подсчетам Д. Давидсона, измерение окружности пирамиды по прямой от угла к углу дает в «дюймах пирамид» число 36524,246. Каждая из наружных стен пирамиды выстроена так, что несколько прогибается внутрь, и если провести измерение окружности пирамиды не от угла по прямой, а вдоль стен, получится несколько большее число 36525,647. Это время звездного года, равного 365,25647 дня. Звездным годом называется измеряемое по звездам точное время обращения Земли вокруг Солнца.

Сумма диагоналей Великой пирамиды 25 826. Точка равноденствия, которую Земля пересекает каждый год, медленно перемещается вдоль эклиптики. Это перемещение имеет период, который выражается тем же числом 25 826. Французский астроном Т. Моро утверждает, что создателям пирамиды было известно расстояние от Земли до Солнца. Первоначальная высота Великой пирамиды 148,208 метра, увеличенная ровно в миллиард раз, дает именно это расстояние. Примерно. Потому что величина эта изменяется благодаря движению Земли и колеблется в пределах от 147 до 152 миллиардов километров, и средней считается 149,5 миллиарда километров. Любопытно, что даже понятие «миллион» было принято в европейской науке только в XIX веке.

Такого количества совпадений просто не может быть, на этом сходятся все, кто занимался изучением Великой пирамиды. Однако интересен вывод, который делают из этого многие ученые: создатели этого сооружения не просто хотели продемонстрировать потомкам свое мастерство. Великая пирамида, вкупе с двумя другими пирамидами, является неким зашифрованным посланием, причем столь важным, что наши отдаленные предки совершили поистине титаническую работу, дабы передать его нам…

— Мне понравилась ваша статья о Пяти Солнцах, — сказал Вениамин Петрович Берестов — профессор, адрес и телефон которого дал мне Петенька Крымов. — Среди прочей белиберды и вдруг хоть какая-то тень мысли. Бледная, надо признаться, тень, но все же…

На профессора Берестов не слишком-то походил. Пожилой крепыш, с густым ежиком седых волос и красным лицом хронического выпивохи, встретил меня в тренировочных штанах и белой футболке с легкомысленной надписью «Kiss me!». Несколько мгновений он сверлил меня маленькими серыми глазками, а потом отступил в глубь квартиры и сделал приглашающий жест. Я прошел в комнату и первое, что увидел, — огромную черную пирамиду за окном. Понятно, что, имея ее постоянно перед глазами, профессор не мог о ней не думать и родил собственную гипотезу по поводу прилета пришельцев.

— Вам следовало бы не отвлекаться на пустяки, а поискать другие пророчества о конце света, — продолжал Вениамин Петрович, усаживаясь за стол, на котором высилось несколько стопок книг со множеством закладок из полосок цветной бумаги, в то время как я занял стоящий у окна стул. — Обнаруженный материал, уверяю вас, заставил бы задуматься даже самого скудоумного писаку.

— Тема светопреставления была модной в конце века, а теперь всех интересуют пирамиды, — осторожно заметил я. — Да и они почтенной публике поднадоели. Раз двери в них не открываются, так и говорить не о чем.

— А вы сами тоже считаете, что между появлением пирамид и концом света никакой связи нет? — спросил профессор, и я подумал, что Петенька подставил меня по полной программе. Единственное, чего мне не хватало для счастья, так это брать интервью у сумасшедшего!

— Ученые ожидают, что следующая инверсия магнитных полюсов Земли произойдет около 2030 года. Но вызовет ли это катаклизм и как это связано с пирамидами… — промямлил я.

Берестов поглядел на меня с сожалением и, чуть помедлив, сказал:

— Умеете вы смотреть и не видеть! А Библию вы. молодой человек, читали? Читали? Тогда должны помнить, что в Книге бытия написано:

«Ну, Петенька, погоди! — мстительно подумал я. — Припомню я тебе этого профессора!»

— А читали вы сказание о Гильгамеше, переведенное с шумерских глиняных табличек, которые восходят к началу третьего тысячелетия до нашей эры? — вопросил Берестов и, не прибегая к помощи лежащих перед ним книг, процитировал:

— Читал я перевод этих табличек, — сказал я. — Однако не понимаю, при чем здесь пирамиды пришельцев?

— Так, может, вы и погребальный тест, обнаруженный в гробнице фараона Сети I, читали? Тот, в котором говорится об уничтожении потопом изрядно грешившего человечества. Тогда вы должны помнить конкретные причины этой катастрофы, изложенные в Главе 175 «Книги Мертвых», которая приписывает богу Луны Тоту следующие слова: «Они воевали, они погрязли в раздорах, они причиняли зло, они возбуждали вражду, они совершали убийства, они творили горе и угнетение… Вот отчего я собираюсь смыть все, что сотворил. Земля должна омыться в водной пучине яростью потопа и снова стать чистой, как в первобытные времена».

— Если вы намерены меня экзаменовать, то позвольте вам помочь и сообщить, что я много чего помню, — ответил я профессору, поднимаясь со стула. — Вот, например:

— Браво! — промолвил профессор. — Если вы помните Пушкина, еще не все потеряно! Я был о вас худшего мнения.

— Спасибо, — сказал я, направляясь к двери. — Рад был познакомиться и произвести приятное впечатление.

— Стоять! — взревел Вениамин Петрович и, когда я от неожиданности остановился, ласково попросил: — Бросьте вы, Миша, выпендриваться. Посидите, полялякайте со стариком, авось в мозгах побольше останется, чем от всех ваших боевиков, комиксов и ужастиков. Пошли-ка, брат, на кухню, там оно как-то сподручнее толковые разговоры вести.

«Вот ведь чертовня! — удивленно подумал я. — Псих этот самый Берестов, а никакой не профессор! И все же забавный мужик, гадом буду!»

— Вы меня, Михаил Иванович, за психа приняли, а напрасно, — сказал Вениамин Петрович, проходя вслед за мной на кухню, где на плите — вот те раз! — стояло сооружение, сильно смахивающее на самогонный аппарат. — Ну, что вы из себя статую Командора изображаете? Никогда прибор для получения самогона не видели?

— Видел, — признался я. — Перевод «Книги Мертвых» не читал — каюсь. Но из чего самогон получают — представление имею. Есть у меня малоимущие знакомые…

— Соорудил перед началом перестройки, во времена искусственного дефицита и, знаете, до сих пор пользуюсь, — без тени смущения сообщил Вениамин Петрович. — Остофигело умные статьи за бутылку писать.

— М-м-м… Да-а-а… — проблеял я, опускаясь на табурет у окна, из которого открывался прекрасный вид на зловещую черную пирамиду.

— Берите селедочку, — продолжал удивлять меня Вениамин Петрович, наполняя две стоящие на столе стопки жидкостью из литровой бутыли, с ловкостью фокусника вытащенной им из холодильника. — До недавнего времени я, знаете ли, о будущем мало задумывался. Да и о прошлом тоже. И дело тут, вы не подумайте, не в карьере! Просто чего ни коснись — все интересно! Белых пятен кругом — непочатый край. Где ни копни — везде находки. Но одни, знаете ли, местного значения, а другие — глобальные. Ну, ваше здоровье!

Я чокнулся с Вениамином Петровичем и осушил стопку. Взглянул на высящуюся за окном пирамиду и спросил:

— Так вы полагаете, они и впрямь имеют отношение к концу света?

— Имеют, к сожалению, — сказал Берестов, опорожнив стопку и ухватив на вилку аппетитный кусочек селедки с луком. — Я ведь вас цитатами разными не зря пичкал. Все они к пирамидам непосредственное отношение имеют. Скажите мне, о чем бы вы ваших потомков предупредить хотели? Если бы у вас возможность была весточку им передать. О погоде? О способах убирать пшеницу?

— Я вас не понимаю! — выдавил я из себя.

— Прекрасно понимаете! Только признаться в этом себе не хотите. Предупреждать человека о счастье, которое его ждет, — напрасный труд! Предупреждать о хорошем никто не станет — нет в том нужды! А о беде — да! О ней можно, нужно и должно уведомить, даже если это выльется в копеечку, верно?

— Верно, — сказал я, отметив, что самогонку профессор мастерит классную.

— Так вот нас наши чадолюбивые предки предупредили. Они нам столько посланий оставили, что только слепой не прочтет. Вспомните о священных книгах буддистов, в которых говорится о Семи Солнцах, каждое из которых губят поочередно вода, огонь или ветер. Предания аборигенов саравака и сабаха из Океании говорят о том, что Шесть Солнц погибли и ныне мир освещается Седьмым. А в пророческих Сивиллиных книгах говорится о «девяти Солнцах, которые суть пять эпох». И предрекается еще две эпохи — Восьмого и Девятого Солнц…

— Селедка у вас хороша, — сказал я, чтобы выбить профессора из накатанной колеи. Похоже, конец света был его коньком, но меня-то интересовали черные пирамиды.

— Я понимаю ваше нетерпение. — Вениамин Петрович одарил меня неодобрительным взглядом, однако стопку мою все же наполнил. — Но перед тем, как перейти к делам нынешним, позвольте напомнить вам еще один миф, автором которого являются индейцы хопи — дальние родственники ацтеков, о которых вы писали в вашей статье. «Первый мир, — полагали они, — был уничтожен за человеческие проступки всепоглощающим огнем, который пришел сверху и снизу. Второй мир кончился, когда земной шар свернул со своей оси и все покрылось льдом. Третий мир закончился вселенским потопом. Нынешний мир — четвертый. Его судьба будет зависеть от того, будут ли его обитатели вести себя в соответствии с планами Создателя».

— Пятый, седьмой, девятый, четвертый мир — не слишком ли велик разброс? А планы Создателя — это вообще запредел… — сказал я, вытаскивая пачку сигарет и вопросительно поглядывая на Вениамина Петровича.

— Кури, — разрешил Берестов, — пей! Но дело разумей. Допустим, древние, возводя пирамиды, хотели нас о чем-то предупредить.

— Допустим, — согласился я под его требовательным взглядом.

— Допустим, инопланетные пирамиды тоже появились на нашей Земле, чтобы о чем-то нам намекнуть. Не слишком тонко, ну да ведь мы намеков не понимаем. Верно?

— Я лично понимаю! — запротестовал я.

— За тебя, разумного! — провозгласил профессор и, осушив стопку, потянулся за хлебом. — Так вот, не приходило ли тебе в голову, что черные пирамиды присланы к нам, чтобы мы, глядя на них, задумались: кто мы, зачем, для чего?

— Прилетели заботливые дяди… — начал я не без сарказма в голосе.

— Вот именно. Прилетели заботливые дяди. Только вот, может статься, заботятся они не о нас, а о нашей, например, галактике. И видят — пользы мы ей не принесем, а угробить со временем можем. Тут бы разумному человеку и вспомнить, что о появлении этих дядь нас предыдущая цивилизация предупреждала. И мифы соответствующие придумывала, которые через века дошли. И пирамиды строила…

— Не нравится мне что-то ход ваших мыслей! — сказал я, втыкая сигарету в подставленное мне профессором блюдце. — Не вижу я связи между древними пирамидами и этими, черными!

— Ну, это, милый, твои проблемы. А я вижу. И готов допустить, что такие вот черные пирамиды уже появлялись перед потопом. И кто-то, глядя на них, подумал: э-э-э, ребята, что-то мы не то делаем! И построил ковчег. А потом, когда погубившие прежний мир воды ушли, завешал правнукам: постройте, парни, пирамиды. И пусть они содержат информацию о том, что кто плохо жил, тот плохо кончит.

— Очень вольное допущение!

— Ничуть. И я вовсе не утверждаю, что пирамиды эти погубили прежнюю цивилизацию. Скорее всего они появились, дабы предупредить ее, что она идет не тем путем и закат ее близок. Что она вот-вот уничтожит дом, в котором живет. Вы не задумывались о том, что, может статься, внутри этих пирамид ничего и никого нет? Что это просто макеты с двигателями? Потому-то двери и не открываются и никогда не откроются?

— Но почему бы не предупредить об этом более простым способом? Для этого достаточно послать одну маленькую летающую тарелочку, которая оповестит землян по всем каналам связи о грядущей катастрофе, — сказал я, полагая, что профессор умничает и смотрит на мир слишком мрачно. В словах его был резон, я чувствовал это, но не хотел признать. Да и кто бы без возражений согласился с его доводами?

— Предупредить можно, но как тогда быть со свободой воли? Предупредить открыто — значит, вмешаться в развитие человечества, навязать ему свою мудрость, свою волю, свое решение проблемы. То есть сделать как раз то, чего создатели черных пирамид, по понятным причинам, делать не хотят. Ведь сказав «А», придется говорить все буквы алфавита. — Видя, что я его не понимаю, профессор досадливо поморщился и пояснил: — Нельзя просто поделиться какими-то знаниями, отдельными открытиями в тех или иных областях науки, не рискуя при этом навредить. Передача знаний неизбежно превратится во внедрение культуры и навязывание своего образа жизни и своих ценностей представителями более развитой цивилизации. Привить на дичок ветку культурного растения — значит изменить его природу. При условии, что эти культуры находятся примерно на одном уровне, они обе обогатятся, но при этом неизбежно частичное, а со временем и полное их слияние…

— Что же в том плохого?

— Плохого, может быть, и нет, но и хорошего, если вдуматься, немного, поскольку унификация ведет в конечном счете к вырождению. Если же одна из цивилизаций явно доминирует, то она просто поглотит другую. Количественно она вырастет на сколько-то тысяч, миллионов или миллиардов особей, в то время как самобытная, но отсталая цивилизация прекратит свое существование. Я говорю о вариантах, при которых события развиваются мирно. Обмен культурными ценностями невозможен между древними римлянами, например, и цивилизацией, строящей подводные лодки и самолеты. Верно?

— Пожалуй, в этом есть смысл, — не мог не признать я.

— Прекрасная мечта Ивана Антоновича Ефремова о Великом Кольце подразумевает близкий уровень развития цивилизаций. В противном случае никакого Братства Разумов не получится. В культуртрегеров превратимся либо мы, либо более развитая цивилизация. А если она не желает играть эту роль, ей остается только прислать нам в качестве предостережения черные пирамиды.

— Нечто вроде стивенсоновской «черной метки»?

— Нет, последняя попытка помочь людям образумиться, одуматься. Помочь наконец почувствовать себя жителями планеты, а не страны, города, улицы, дома, квартиры. Но это скорее всего невозможно, и гибель человечества неизбежна.

— Это почему же? — недружелюбно спросил я.

— Причин можно назвать множество, но по-настоящему существенны две: человек не осознал себя человеком, жителем планеты Земля, а народы не осознали себя частью человечества.

— Эк вас занесло! А нельзя ли поконкретнее, не в масштабе всего человечества?

— Можно. Тогда вместо леса мы будем видеть отдельно стоящие деревья и вряд ли что-нибудь сумеем сказать о природе лесного массива.

— Говорят, по капле умный человек может представить структуру и проблемы океана.

— Так говорят любители сокращенной философии и кабинетные ученые, которым удобнее изучать каплю океанской воды в пробирке, чем спускаться в батискафе на океанское дно.

— И все же…

— Ну хорошо, извольте, — профессор ничуть не удивился, когда я вытащил из кейса диктофон и сменил кассету. — Человечество убивает себя различными способами, и какой-нибудь, а вероятнее всего совокупность их, доконает его в самом недалеком будущем…

— Вы не относитесь к оптимистам!

— А не доводилось вам слышать, что пессимист — это хорошо информированный оптимист? — пошутил профессор. — Начнем, однако, с очевидного. По прогнозам ученых, парниковый эффект растопит арктические льды, и Мировой океан, поднявшись на 50–60 метров относительно нынешнего уровня, загонит уцелевших людей на вершины гор. Где они вымрут, либо одичают. По самым оптимистичным прогнозам глобальное потепление климата уже к 2025 году приведет к повышению уровня морей на полметра. К 2100 году он повысится на 2 метра — если предположить, что промышленность будет расти нынешними темпами, а не по экспоненте. Добавим к этому ухудшение генофонда человечества, которое, лишившись такого мощного стимула, как естественный отбор, старательно репродуцирует все свои немощи и болезни…

— Позвольте, но об этом писал еще Мальтус! Вы что же, призываете к войнам и революциям? Сетуете на отсутствие эпидемий, периодически выкашивавших в Средние века по четверти населения Европы? — возмутился я, демонстративно переворачивая свою стопку — самогонка профессора была не только отменной на вкус, но и чертовски крепкой.

— Я ни к чему никого не призываю. Ежели помните, это вы позвонили мне и попросили дать вам интервью, а не наоборот. — Профессор чуть передвинул стул, чтобы лучше видеть пирамиду, остававшуюся черной, несмотря на заливавшие ее солнечные лучи. — Я лишь анализирую факты. Задумывались ли вы над тем, что раньше, когда в семьях рождалось от 6 до 12 детей, в живых оставались самые здоровые и крепкие и они-то передавали лучшие гены своим потомкам? Кто поручится, что единственный ребенок, который рождается ныне в семье горожанина, наследует лучшие, а не худшие гены своих родителей? Никто, и правильно сделает. Вероятность этого невелика и, если вы интересуетесь статистикой, то должны знать, что число даунов и прочих неполноценных детей растет год от года.

— Что же вы предлагаете? — спросил я, припоминая постоянные жалобы СМИ на то, что процент здоровых детей в школах постоянно уменьшается. О том же, кстати, говорят и данные медицинских комиссий при военкоматах.

— Я ничего не предлагаю, это дело компетентных международных организаций! — отмахнулся Вениамин Петрович. — Однако продолжим. Врачи утверждают, что количество активных сперматозоидов в мужской сперме сократилось в несколько раз с данными середины прошлого века. Это значит, что мужчины стремительно теряют способность к зачатию детей. Причина этого кроется в сказанном ранее, а также в ухудшении экологической обстановки на планете. Причем статистические данные — прошу обратить на это особое внимание! — были собраны на основе врачебных обследований, проводившихся не только в Европе и США, но и в странах Азии и Латинской Америки. На падении рождаемости в так называемых «цивилизованных странах» я не буду останавливаться — здесь и так все ясно даже глухому и подслеповатому. Заметьте, я не говорю о таких проблемах, как истощение ресурсов, засорение окружающей среды и прочая, прочая. Технические задачи человечество решало и будет решать успешно. Вместо нефти, угля и газа откроют другой источник энергии, возрастет КПД двигателей, а золото и другие металлы будут, например, добывать из морской воды.

— Безусловно! — обрадовался я. — Сформулированная проблема — наполовину решенная проблема. Надо было накормить население — и американские ученые создали генетически модифицированные продукты. А в Европе полным ходом идут работы по улучшению экологической обстановки.

— Об этом-то я и говорю. Справляться с техническими проблемами мы научились, а вот решать морально-этические задачи человечество не готово. То есть не хочет, а потому и не умеет. Приспосабливая к своим нуждам окружающий мир, люди не желают меняться сами. Динозавры вымерли от невозможности приспособиться к изменениям окружающей среды. Мы, судя по всему, вымрем от того, что, преобразовав мир, переделывая его «под себя», не сумели измениться сами.

— Что-то я не улавливаю, при чем тут динозавры!

— Да? А я думал, сравнение это проясняет положение дел. В случае с динозаврами конфликт вымершего вида со средой, в чем бы он ни заключался, очевиден, какую бы из полусотни гипотез о причинах их гибели мы ни рассматривали. Изменение атмосферного давления в результате накопления в ней вулканических газов. Внезапное повышение космического излучения после взрыва близкой к Солнечной системе сверхновой звезды, что повлекло за собой резкое увеличение смертельных мутаций в наследственности новорожденных животных. Повышение радиоактивности, к воздействию которой динозавры оказались весьма чувствительны. Изменение климата — с перемещением полюсов или без оного — отчего погибли основные растения, которыми питались травоядные ящеры, исчезновение которых обрекло на голодную смерть их хищных собратьев, и т. д. Конфликт человечества с созданной им средой не бросается в глаза и все же имеет место быть. Технический прогресс обогнал нравственное взросление человечества, и оно явно не успевает приспособиться к созданному им миру. Тридцать с лишним миллионов людей, погибших во Второй мировой войне, атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, — хрестоматийные тому примеры. Участившиеся в нашем веке террористические акты — свидетельство того, что противоречий в человеческом сообществе не становится меньше, и разрешать их пытаются прежними способами. Технические возможности человекоубийства совершенствуются, а мы не делаемся сострадательней и милосерднее.

Стивен Хокинг — всемирно известный физик, занимающий несмотря на неизлечимую болезнь пост профессора кафедры прикладной математики и теоретической физики Кембриджского университета — некогда его, между прочим, занимал Исаак Ньютон, — незадолго до появления черных пирамид писал о возрастающей угрозе биотерроризма. По мнению Хокинга, биотерроризм еще более опасен, чем ядерное оружие, поскольку может поставить под угрозу гибели все человечество. Ибо для изготовления ядерного оружия необходимы крупные промышленные объекты, а работы по генной инженерии можно проводить в маленькой лаборатории. Проконтролировать, что происходит в таких лабораториях, невозможно, а сотворить вирус, способный уничтожить все население Земли, — вполне в человеческих силах…

Берестов налил себе стопку, закусил селедочкой и уставился вдаль.

«Посмотреть, что писал Хокинг перед сошествием пирамид», — сделал я заметку в памяти и, дабы расшевелить Вениамина Петровича, спросил:

— Стало быть, по-вашему, мы обречены? И создатели черных пирамид не будут нас спасать?

— Ради чего? — изумился профессор и пробормотал, отвечая не мне, а собственным мыслям: — Ради архитектуры, скульптуры, живописи, литературы или музыки? Но они представляют ценность только для тех, кто имеет такие же, как у нас, органы чувств… А знаешь, — снова переходя на «ты», сказал, вспоминая обо мне, Вениамин Петрович, — почему египетские жрецы так тщательно хранили свои тайны? Или, если угодно, тайны, доставшиеся им от уцелевших атлантов? Да потому, что знали, к чему может привести развитие техники без соответствующего развития душевных качеств. Но призывы мудрецов к самосовершенствованию пропали втуне, и, боюсь, даже прилет черных пирамид не направит нас на путь истинный. Сдается мне, мы идем дорогой атлантов и кончим так же, как они. Вот ты, думаешь, напишешь об этом статью, перечислив в ней все мои заслуги и регалии, и ее напечатают? Шиш тебе, братец! Думаешь, я один такой умный? Один, сидя на своей кухне, смекнул, что к чему?

— Почему же не напечатают? Цензуры у нас, слава богу, нет… — попытался я утешить профессора. Но не тут-то было!

— Главной цензурой теперь стало желание публики, которой любой редактор старается угодить. А она, глядя в зеркало, предпочитает, чтобы оно было кривым, ибо не желает видеть правды. Уж больно правда-то неприглядна. Ведь посмотри ты «с холодным вниманьем вокруг», и окажется, что грыземся мы, а то и смертным боем бьемся со своими ближними: за рубли, доллары, дутый престиж, квадратные метры, нефтескважины, зоны влияния, крупицы призрачной власти — и нет нам дела до остальной вселенной, мироздания, Бога. Что все мы, жалкие корыстолюбцы, готовы продать и предать за кусочек собственного благополучия: непрочного, иллюзорного, куцего, как дни нашей жизни… Эх, да что говорить! Наш мир не хочет взглянуть на себя в зеркало пирамид и потому обречен. И нет ему спасения!

Статью, написанную мной после беседы с Берестовым, шеф и правда завернул.

— Микаэль, — задушевным тоном сказал он, протирая свои чудовищные окуляры специальным замшевым лоскутком. — Интервью вышло забавным, слов нет. Но пирамиды сейчас не актуальны. Да и сколько можно пугать ими читателей? Напиши-ка ты мне лучше про самовозгорание городской свалки, той, что на Киевском шоссе. Придумай чего-нибудь этакое: удушающий газ, сформировавшаяся из дыма гигантская фигура, которую видели местные жители… Ну, сам понимаешь, чего тебя учить! А к пирамидам вернемся, если двери откроются. Или когда будем отмечать годовщину приземления первого звездолета.

Я не стал возражать и говорить, что двери не откроются. Шеф умница и сам понимает: если этого до сих пор не произошло, то, скорее всего, и не произойдет до морковкиного заговения. А жаль. Потому что были у меня заготовки для статей об изобретателе, затачивавшем в искусственных пирамидах лезвия и проращивавшем семена — старая история, но освещена под новым углом зрения. И еще собирался я написать о гипотезе, согласно которой древние египтяне лепили пирамиды из песка, подобно нашему, питерскому, ученому, о котором я как раз начал наводить справки. Ну, не судьба, видать. Обычная в общем-то история — только разгонишься на какой-нибудь теме, а она, глядь, уж из моды вышла.

Что же касается черных пирамид, то в моей судьбе они сыграли положительную роль. Валька одумалась и как-то очень серьезно сказала, что не станет со мной разводиться, пока пирамиды не улетят. И предложила тещину квартиру сдавать, дабы добро не пропадало. Так что жизнь наша наладилась, баксы от квартирантов мы собираемся грести лопатой и, нагребя, съездить на море — в Анталию, например.

Счетчик, как я понимаю, включен, но пока он тикает, многое еще можно успеть…