"Закат Аргоса" - читать интересную книгу автора (Варенберг Энтони)

Глава XXVII

Еще прошло относительно немного времени с того момента, как Ринальд и Лю Шен отправились на поиски цветка. Конан отлично умел, при необходимости, ждать и не поддаваться при этом тревоге до тех Пор, пока для таковой нет серьезных оснований.

Но неожиданно он услышал голос, отчетливо звавший его…

Киммериец повернулся на звук, впрочем никого не увидев, и тут же голос раздался снова, причем на сей раз это был отчаянный призыв, крик о помощи, па который просто невозможно было не отозваться, да к тому же Конан мог поклясться, что принадлежал он его сыну, наследному принцу Конну!

Киммериец, не раздумывая, бросился туда, откуда доносился крик, ему отчего-то и в голову не пришло, что принц Конн едва ли мог очутиться в Мессантии вместо Гарантии, да еще здесь, во дворце. Его сын в опасности, ему нужна помощь! — вот все, что аквилонский король вполне понимал, а если так, то он был готов разнести весь Аргос по камешку, лишь бы не опоздать, и все дальше удалялся от бывших казематов по лабиринтам дворца.

— Отец, сюда, скорее! Спаси же меня, я погибаю!..

Даже другой, короткий вопль, донесшийся до его слуха, не остановил аквилонского правителя. Как и необъяснимая странность — по мере его движения голос сына не удалялся и не приближался, принц словно постоянно находился где-то почти совсем рядом.

Так он достиг Белой башни, сооружения, значительно возвышающегося над дворцом и служившего сторожевым постом, а также местом казни — с нее, согласно легендам, прежде, очень давно, сбрасывали преступников из числа придворных вельмож, уличенных в предательстве по отношению к трону, — и начал бегом подниматься по винтовой лестнице, ведущей на самый верх.

— Остановись!

Прямо перед собой Конан увидел женщину в белых одеждах, стоящую на несколько ступеней выше, чем он сам; тонкое нежное лицо ее казалось очень печальным и изможденным.

— Прочь с дороги, кто бы ты ни была, — крикнул варвар, готовый оттолкнуть ее и продолжать свой путь, — там мой сын!

— Конан… там никого нет, — покачала головой женщина, — Твой сын в безопасности, это всего лишь морок, колдовское помрачение, заставившее тебя поверить в несуществующее.

— Нет? — недоверчиво переспросил киммериец, внимательно вслушиваясь — но голос Копна больше не звал его. — Но как же… а ты кто такая? Почему я должен верить тебе, а не…

— Потому что я хочу спасти твою жизнь, — отозвалась она. — Мое имя Гэлинор. Я — последняя королева Мессантии и супруга несчастного Треворуса, нынче ночью последовавшего за мною в царство теней.

— Ты лжешь, — не вполне уверенно сказал киммериец. — Гэлинор скончалась при родах десять зим назад, а с Треворусом я сам разговаривал не далее как пару дней назад, и он был вполне жив.

— Дотронься до меня, — велела женщина. Конан протянул к ней руку, которая прошла сквозь бесплотное тело, как сквозь прохладный сгусток тумана.

— Теперь ты веришь? — спросила Гэлинор. — Иди за мной, тебе следует еще кое-что увидеть.

Она повернулась и принялась подниматься, пока не оказалась на узкой открытой галерее Белой башни. Если смотреть снизу, это сооружение не представлялось таким высоким, здесь же впечатление было совсем иным.

От жестокого пронзительного ветра, ударившего в лицо, едва Конан, вслед за Гэлинор, ступил на галерею, он едва не потерял равновесие и отшатнулся от низеньких каменных зубцов на самом краю, которые никак не смогли бы предотвратить падение.

— Если бы я тебя не остановила, — прошелестел голос Гэлинор, — ты бросился бы сюда на голос сына и сорвался вниз, следуя за тем, что лишь кажется. Я понимаю, что двигало тобой, ведь у меня тоже есть дети. Ради них я пришла на помощь тебе, ибо ты способен спасти моих сыновей. Ведь теперь, когда Треворус погиб, его власть, пусть столь же призрачная, как мой облик, больше не защитит их. Раммар не допустит, чтобы они заняли место их отца, и только ты сможешь за них вступиться, Конан. Ради того, что я ныне сделала для тебя, обещай, что не оставишь их.

— Гэлинор…

— Обещай мне, — настойчиво, отчаянно потребовал призрак.

— Клянусь сделать для них все, что будет в моих силах, — проговорил киммериец. — Но кто пытался завлечь меня сюда и погубить?

— Дух, с которым сейчас сражаются двое, которые тебе дороги, — отозвалась Гэлинор, — чтобы ты не смог вмешаться в его действия. Теперь иди назад, и поторопись. Прощай.

Конан обернулся к маленькой двери, через которую вышел на галерею — она по-прежнему оставалась распахнутой. «Двое, которые тебе дороги»? Кого имела в виду мертвая королева? Ринальд и Лю Шен… Конечно же, он ведь должен был дождаться их возвращения, а вместо этого поддался искушению и покинул свой пост!

— Гэлинор? — Конан хотел еще раз увиден, ее, но женщины уже не было — она исчезла, как сметенное ураганом облако.

Не раздумывая, киммериец бросился но лестнице вниз, надеясь успеть возвратиться прежде, чем произойдет непоправимое.

Теперь и вторая жертва, еще одно животное, необходимое для совершения таинства, было у Нагуда в руках. Он ничуть не колебался в выборе, кого из двоих, мужчину или женщину, отдать Тета-н'киси — конечно, женщину. А этот будет смотреть, как она умирает, не в состоянии вмешаться и защитить ее, и лишь потом настанет его черед, ибо он покусился на священный Цветок и тем самым приговорил себя к мучительной смерти.

Впрочем, Нагуд знал то, о чем Ринальд понятия не имел: если корни остались целы, а для них и огонь не страшен, Эулиара сможет восстановиться, хотя и очень нескоро.

…Нагуд мысленно воззвал к своему Тата-н'киси, произнося слова древнего заклятия, парализующего волю врага. Теперь Ринальд шел, как во сне, даже не пытаясь сопротивляться — он прекрасно все понимал, но не мог ничего сделать.

Нагуд не спешил. Ему следовало быть очень внимательным и не нарушать последовательность действий, а неловкое, неуклюжее распадающееся тело было таким несовершенным орудием! Ну, ничего, скоро оно станет даже лучше, чем было прежде.

Лэрд испытывал невероятные ощущения… физически он был свободен, то есть не связан и не в оковах, но при этом мозг больше не руководил его действиями, которыми управляла теперь иная, внешняя, чужая, враждебная сила.

Майомбе и другие Посвященные его уровня в Куше таким образом держали в повиновении сотни рабов и воинов, но Нагуд — пока — находился только на первых, более низких ступенях Знания, и его способности столь широко не простирались.

Он не мог долго удерживать в полном повиновении сознание другого человека, все равно как людям трудно одновременно писать двумя руками, а тем более испытывал сложности, если приходилось следить за несколькими сразу или на большом расстоянии, превышающем поле зрения. Может, потому что он был усердным и преданным учеником Майомбе, но лишенным искры истинного таланта к колдовству. Так представление об основах стихосложения еще не делает человека поэтом. Впрочем, переживать по такому поводу он не собирался. Во всяком случае, не сейчас.

Нагуд взглянул на давно погасший факел на стене, и тот немедленно загорелся. Это было простое колдовство, вполне доступное ему. Самому Нагуду свет был не нужен, однако он желал, чтобы Ринальд и Лю Шен как можно лучше видели все, что должно произойти, а потому сразу же заставил гореть и второй факел на противоположной стене, так что теперь потрясенному взору лэрда предстала полная картина готовящегося продолжения кошмара.

Он увидел сводчатый потолок и покрытые плесенью стены, углубление, выдолбленное в полу, над которым была установлена решетка с толстыми, кое-где проржавевшими прутьями, и вдруг отчетливо понял, что это не ржавчина, а потоки засохшей крови.

В углу лежало раздувшееся мертвое тело с разрубленной головой, а в другом, скорчившись, обхватив руками колени и низко опустив голову, сидела женщина, лица которой он пока не мог разглядеть из-за скрывавших его длинных распущенных волос.

Но вот Нагуд подошел к ней и заставил подняться, рывком поставив на ноги. Лэрд узнал Дэйну.

— Мертвы, все до единого мертвы, — пробормотала она, остановив взгляд на Ринальде, — и ты тоже… теперь я поняла… ты вернулся и привел с собою демонов из преисподней, чтобы погубить меня…

«Да нет же, я жив», — хотел воскликнуть рыцарь, но вместо слов из его рта вырвалось лишь нечленораздельное мычание — ни говорить, ни двигаться Ринальд не мог, так же как и объяснить свое состояние метнувшейся к нему Лю Шен.

— Что с тобой? — спросила она. — Ответь же мне, скажи что-нибудь!

Если бы это было в его силах!

Он слышал нечеловеческий крик Дэйны, которую Нагул швырнул на решетку, притянув се руки и ноги к прутьям прочными кожаными ремнями, видел тускло блеснувшую сталь похожего на охотничий ножа, какими обычно освежевывают туши подстреленных животных, и как Нагуд с заметным усилием сдвинул чугунную крышку, закрывавшую то, что находилось в углублении в полу, от чего смрад еще больше усилился…

— Нет, — крикнула Лю Шен, бросаясь к решетке.

Она, признаться, не испытывала особого сострадания к Дэйне, зато понимало, что в подобном отчаянном случае настоящий враг может быть только один, и если отдать ему на растерзание даже прежнего своего противника, то очень скоро наступит и твой черед.

У Нагула вмешательство кхитаянки вызвало недоумение и раздражение — он не считал, будто это создание способно в чем-то ему помешать. Не владеющая колдовством, такая маленькая и слабая женщина — что она может изменить в его замыслах? Он ударил ее, отбрасывая в сторону, так что девушка отлетела к стене, а затем занес нож над горлом Дэйны.

Лю Шен бросила на Ринальда испуганный беспомощный взгляд, и у него все внутри перевернулось от ненависти к себе за собственное бессилие, неспособность вступиться за нее перед чудовищем, орудовавшим возле своего жуткого жертвенника; кхитаянка попыталась вывести лэрда из оцепенения, но ее усилия оставались тщетными.

Нагуд, между тем, избавившись от досадной помехи, полностью сосредоточился на своих действиях. Он склонился над Дэйной и, вполголоса произнося слова заклинаний, сделал первый надрез…

Женщина выгнулась и издала нечеловеческий вопль, впрочем, тут же и оборвавшийся — к счастью для нее, женщина погрузилась в спасительное беспамятство. Но едва лишь ее кровь хлынула в раскрытую пранду, из глубины котла поднялся едкий дым, струйки которого, густея и множась, заволокли все помещение, так что уже трудно было различить происходящее дальше. Нагуд продолжал свою работу — теперь кровь лилась сплошным потоком, смешиваясь с содержимым котла.

Дым же не рассеивался, но обретал форму, превращаясь в подобие какого-то невиданного, неописуемого чудовища с плотоядно ощеренной пастью, его форма и облик менялись, клубясь и расплываясь, как бывает, если долго смотреть на большое темное облако, когда кажется, что оно непрерывно превращается в разнообразных существ.

Пот только это «облако» отнюдь не было ни далеким, ни мирным. Оно полностью обволокло женщину и принялось пожирать ее, быстро и словно затягивая в себя агонизирующую, бьющуюся в последних конвульсиях плоть, пока на решетке не осталась лишь голова и кожа, совершенно пустая и лишенная крови, точно шкурка, сброшенная змеей. Тата-н'киси принял жертву Нагуда!

Тот торжествующе выкрикнул слова благодарности, а затем сам лег на решетку, на то, что осталось от Дэйны, и мертвое разрушающееся тело его начало снова наполняться жизнью, восстанавливаясь, становясь прежним, таким, каким оно было до гибели в петле палача. Да, оно оживало, переломленные кости и позвонки стремительно срастались…

Жуткая гниющая маска на месте лица обрела человеческие черты.

Если бы даже Ринальд не находился во власти сковывающего его колдовства то сейчас, при виде происходящего, едва ли смог сдвинуться с места. Лю Шен также пребывала в полнейшем оцепенении.

Сколько времени длилось это действо минуты или часы, определить невозможно. Но наконец прежний облик полностью вернулся к Нагулу, и колдун поднялся, с восторгом оглядывая себя и ощущая, что приобрел еще и новые, не присущие ему до смерти возможности: его физические силы теперь многократно превышали обычные человеческие!

Впрочем, он недолго любовался собой. Теперь его взгляд упал па труп Гильгана. Не выказывая ни малейшей брезгливости, Нагуд склонился нал своим «дорогим мальчиком» и вгляделся в по ставшие неузнаваемыми черты.

— Подожди, Гильган, — произнес он, — я верну тебя к жизни, уже немного осталось!

Он обернулся в сторону Лю Шен.

Преображенное колдовством, лицо Нагуда могло бы казаться вполне нормальным и даже красивым, особенно по сравнению с тем, каким оно выглядело совсем недавно. Однако для Ринальда и кхитаянки сейчас и морда зверя была бы куда привлекательнее, чем это лицо убийцы с бесстрастными, ледяными глазами. Если тело Нагуда ожило, то в глазах его не было ничего, кроме смертельной пустоты, ибо он больше не был человеком.

Даже в душе разбойника, всю жизнь промышлявшего грабежами и оставлявшего за собой горы трупов, ужасный кровавый след своих злодеяний, даже в такой душе в самом дальнем ее уголке живет способность к раскаянию в совершенном, к тому, чтобы когда-нибудь, хотя бы на единый миг, на смертном одре, содрогнуться при мысли о собственных преступлениях.

Однако демон от человека отличается в первую очередь тем, что он-то, как раз, ни к чему подобному не способен, какое бы обличье ни имел.

Так вот, Нагула, нынешнего Нагуда, это касалось вполне.

Никакая сила не могла бы остановить его, собиравшегося теперь возвратить Гильгана точно гак же, как он только что проделал это с самим собой, с тою лишь разницей, что сейчас на месте Дэйны пришел черед оказаться Лю Шен. И кхитаянка отчетливо сознавала это.

Как и Ринальд, увы, по-прежнему невластный что-либо изменить.

И тут лэрд вспомнил, как однажды, совсем недавно, Ив сказала ему: «Я не разбираюсь в колдовстве, но говорят, будто, если демоны осаждают человека, и он не может их побелить, надо начать петь. Кто их знает, почему, но они этого терпеть не могут…»

И едва Ринальду пришло это в голову, как слова баллад, тех самых, которые он так упорно, любовно и бережно собирал, сами собой возникли в памяти, они звучали в душе его, подобно гимну. Его друзья, так вовремя явившиеся на помощь, когда больше ничто не могло обещать спасения!

Человечьи песни, такие несовершенные выдохи усталой души, слагавшиеся безвестными вечно нищими бардами-странниками — разве могли они противостоять страшным черным заклятиям, эти хрупкие бесплотные миражи?.. Однако они вспыхнули в его сознании, подобно багровым искрам, сжигающим незримые оковы колдовства.

Он мучительно старался вырваться, освободиться, невзирая на ввинчивающуюся в мозг боль, которую причиняли эти усилия. Его губы раздвинулись, превратившись в две тонких серых полосы, обнаживших стиснутые зубы; неимоверное усилие заставляло напрячься каждый мускул, кровь яростным набатом стучала в висках.

— Я не привык лежать на глубине… Живое сердце сонным не бывало, — вслух произнес Ринальд и обнаружил, что язык его более не скован, а велел за тем и остальные члены тела обретают прежнюю свободную силу. — Я не живу в дремотной тишине, все время начиная все сначала…

Он поднялся на ноги — они служили ему, как раньше, как всегда! — и двинулся на Нагуда.

— Я не ропщу — так интересней жить, в обиду не давая честь и душу, и если надо Зло остановить — остановлю, и слова не нарушу…

Колдун уже успел схватить Лю Шен, однако Ринальд вырвал девушку из его рук и отбросил колдуна в сторону, чтобы затем сцепиться с ним в рукопашной схватке. Нагуд обладал множеством преимуществ по сравнению с лэрдом. Он был во-первых несравнимо сильнее, кроме того, начисто не способен ни уставать, ни ощущать боль (вот они, свойства нового тела!), так что затея Ринальда казалась совершенно безнадежной. Тем удивительнее было то, сколько времени удавалось продержаться рыцарю, отражавшему атаки чудовища.

Кхитаянка метнулась к двери, отчаянно стараясь откинуть засов и вырваться, чтобы позвать на помощь — от нее самой, и Лю Шен это казалось очевидным, толку сейчас было бы немного.

Наконец ей это удалось. «Боги, боги, — лихорадочно шептала девушка, — не лайте ему погиб-путь, и я клянусь посвятить вам собственную жизнь!»

— Что здесь…

Невероятно. Лю Шен не могла поверить такому счастью — Конан бежал в их сторону, на ходу выхватив из ножен меч.

— Господин… скорее! Там….

Больше ничего кхитаянка сказать не успела, да киммерийцу объяснения и не требовались. Через мгновение он и сам прекрасно увидел, что происходит.

К тому времени дела Ринальда были совсем плохи. Нагул явно одерживал верх, вцепившись лэрду в горло. Противники были так близко один к другому, что Конану оказалось сложно действовать так, чтобы, попытавшись прикончить Нагула, в то же время не задеть Ринальда. Впрочем, долго раздумывать все равно было нельзя.

Описав в воздухе сверкающую дугу, меч киммерийца отделил голову от тела колдуна, но даже этого оказалось мало, чтобы тот разжал пальцы, сомкнувшиеся на шее рыцаря. Поэтому Конану пришлось нанести еще несколько ударов, буквально расчленив Нагуда, и только после этого дело можно было считать завершенным.

— Откуда, из какой треклятой дыры вылезла еще и эта пакость? — вопросил сам киммериец, разглядывая ужасные останки. — Лю Шен, ты что-то можешь объяснить?

— Я и сама ничего не знаю, господин, — покачала она головой. — Все произошло так неожиданно! — девушка опустилась на колени над Ринальдом, пытаясь привести его в чувство.

Он был жив, но пока вряд ли понимал, что происходит. Его губы продолжали шевелиться, выталкивая обрывки стихотворных строк.

— Все кончилось, мой милый, — сказала Лю Шеи. — Ты меня слышишь?

— Вставай, воин, — Конан протянул ему руку, и Ринальд поднялся, оперевшись на нее и слегка пошатываясь, осторожно поворачивая голову и удивляясь тому, каким образом Нагуд не свернул ему шею. — Давай, лэрд, нам надо успеть убраться отсюда. Если тяжеловато двигать ногами, не строй из себя героя, я тебе помогу.