"Закат Аргоса" - читать интересную книгу автора (Варенберг Энтони)

Глава XIX

Вести дела с Треворусом было делом сложным, и Конан в этом скоро убедился. Аргосский правитель то производил впечатление вполне нормального человека, то вдруг словно впадал в транс, ссылался на нездоровье и старался тут же уйти.

Подчас казалось, что он попросту не помнит того, о чем шла речь накануне, а то и всего несколько минут назад, да при том ему постоянно представлялось, будто все, даже слуги, за его спиной только и делают, что злобно сплетничают о нем. Треворус, судя по всему, по-настоящему давно уже не правил, переложив дела на плечи своих приближенных, беззастенчиво пользующихся его странным состоянием: очень удобно иметь королем человека, столь мало способного следить за тем, что творится в государстве, да и не испытывающего желания этим заниматься. Не нужно ни заговоров, ни дворцовых переворотов, ни хитроумных и опасных интриг, а всего лишь действовать его именем, но в собственных интересах.

При таком положении вещей оставалось только поражаться тому, как Аргос вообще еще не растащили по кусочкам!

Треворус был как-то избирательно мелочен, разграбленная нищая страна и опустевшая казна его волновали только время от времени, в моменты просветления, зато он мог придти в неописуемую ярость, обнаружив крошечное пятно на столовом приборе или небрежность в одежде слуги, воспринимая это как личное оскорбление: всё равно что на тонущем корабле более всего заботиться о случайном плевке, замеченном на палубе!

Сам Треворус вел до отвращения праведную жизнь, не имея ни единой наложницы и не употребляя в пищу ни мяса животных, ни вина.

— Одну траву жрет, — однажды проворчал Конан по этому поводу, — так немудрено и самому в барана превратиться!..

Корабли, входящие в порты Мессантии, беззастенчиво грабились курсирующими возле самого побережья пиратскими судами.

На улицах столицы грабежи и убийства стали также обычным делом и никого не удивляли, а стража запросто отпускала любого преступника, если тот мог от нее откупиться, да и трудно становилось различить стражника от разбойника, ибо воины больше всего заботились о том, как бы набить себе карманы… или просто не умереть с голоду — опустевшая казна не позволяла достойно оплачивать их службу.

Нищих в Мессантии было, кажется, больше, чем ремесленников! Селевые оползни смели с лица земли множество селений, жители которых толпами шли в уцелевшие города в поисках крова и хлеба, но ничего не обретали, пополняя бессчетную армию уличных попрошаек и воров. Аргосская армия также находилась в плачевном состоянии, можно сказать, ее и вовсе не было, если не считать легионерами скверно вооруженный и начисто позабывший о дисциплине, вечно полупьяный сброд, не способный вести боевые действия.

В этой ситуации превращать Аргос в вассальное государство не составляло особого труда, даже не прибегая к каким-то исключительным мерам. Конан прекрасно понимал это и не собирался упускать подобную возможность, действуя в собственных интересах.

Он заявил, что все переговоры будет вести только непосредственно с Треворусом, не прибегая к помощи его приближенных и вообще в отсутствие таковых. После этого король Аквилонии взялся внушать правителю Мессантии, что помощь Тарантии ему жизненно необходима.

— Я обещаю тебе поддержку во всем, что касается этих ваших потерявших всякую совесть жрецов, — говорил он, — ибо знаю, как заткнуть им глотки. Готов предоставить лучших людей для охраны портов и самых надежных воинов высших чинов — для наведения порядка в легионах. Но мое условие — не мешать им действовать. И, кроме того, позволить аквилонским кораблям беспошлинно входить во все порты Аргоса…

Может быть, Конан не отличался особой дипломатичностью, зато его напор с лихвой компенсировал недостаток таковой. Он твердо знал, чего хочет и как этого добиться.

Под таким натиском устоять оказывалось столь же сложно, как становиться на пути бешено несущейся боевой колесницы, запряженной шестеркой лошадей, и рассчитывать, что тебя не втопчут в пыль. Киммериец просто не давал Треворусу опомниться, и не позволял ни с кем советоваться.

— Зачем тебе чьи-то указания? — недоумевал он, ловко разжигая честолюбие Треворуса. — Ты — единоличный и полновластный правитель Аргоса, тебе и решать его судьбу! Все остальные имеют единственное право: соглашаться с тобой и радоваться твоим решениям. Лично я веду дела только так, благодаря чему Аквилония процветает, ибо в Тарантии мое слово — Закон.

Простейший резон, суть которого сводилась к извечному вопросу: «Кто хозяин в доме — я или кошка?» действовал на Треворуса просто гипнотически.

Любую его попытку возражать киммериец тут же оборачивал как проявление недостойной нерешительности.

В результате правитель Мессантии подписывал и скреплял высочайшими печатями множество договоров, составленных Конаном и Паллантидом, толком их не читая, не успев вникнуть в суть и вряд ли подозревая, что, таким образом, препоручает Аргос на милость соседней Аквилонии.

Все происходило так стремительно, что здесь бы и более здравомыслящий человек вполне мог растеряться. Совершенно измученный этим вулканом в человеческом образе, Треворус, расставшись с киммерийцем, тут же уединялся в оранжереях и никого не допускал к своей персоне, мечтая лишь о том благословенном дне, когда аквилонцы уберутся из Мессантии и оставят его в покое.

Что касается его приближенных, в том числе главного советника Раммара, то они пребывали в растерянности и панике: Конан на это и рассчитывал, зная, что внезапность и быстрота нападения зачастую содействуют успеху всей кампании.

Он весьма любезно предоставил Треворусу двоих своих людей в качестве аквилонских советников — они, правда, пока еще ни шагу не сделали без ведома самого Конана, но им предстояло остаться в Аргосе после того, как он покинет Мессантию.

И за всей этой бурной деятельностью Конан не забывал о лэрде. Он мог бы предположить, что беглец вообще ушел из аргосской столицы, однако, зная его натуру, склонялся к мысли, что просто так Ринальд Мессантию не оставит. Это можно было расценивать как угодно, но после его ареста и исчезновения новых смертей во дворце не случалось.

Неужели все-таки я мог ошибаться в этом человеке? — размышлял киммериец. Верить в это отчаянно не хотелось. Хотелось иного: не полагаясь ни на кого, самому отправиться на улицы Мессантии. В себе Конан не сомневался, зная, что сумеет добиться в одиночку куда большего результата в поисках, нежели целый отряд. Ну не мог Ринальд нигде не проявиться! Не такой он человек, чтобы забиться в какую-то нору и отсиживаться там, точно крыса.

А Ринальд и не отсиживался, здесь Конан был совершенно прав.

Только на какое-то время «лэрд Ринальд» вообще перестал существовать, а вместо него в Мессантии появился еще один уличный сумасшедший — человек неопределенного возраста, с сальными пегими волосами, свисавшими неопрятными прядями, бессмысленным, блуждающим взором и редкой, тоже пегой, щетиной на болезненно-желтоватом лице, одетый не то чтобы совсем убого, но как-то нелепо, словно для него не имело значения, что и как на себя натянуть.

Его сходство с Ринальдом начиналось и заканчивалось разве что принадлежностью обоих к мужскому полу. Зато, разумеется, он не привлекал ничьего внимания и был совершенно свободен в своих перемещениях по аргосской столице. Под вечер же он обыкновенно отправлялся в дом Хромой Ив, и ничего удивительного, ведь несчастный слабоумный приходился ей двоюродным племянником из Асгалуна.

Иное дело, что, едва за ним закрывалась дверь, человек этот немедленно преображался, нетерпеливо сбрасывая ненавистные лохмотья, стараясь придать себе более достойный вид и принимаясь ворчать, что не приучен скрывать свое настоящее лицо и изменять внешность, находит таковое занятие отвратительным и так далее. Ив кротко сносила его недовольство до тех пор, пока ей не надоедало выслушивать эти жалобы, а поскольку терпеливостью она никогда не отличалась, то уже на второй минуте произносила:

— Может, хватит причитать, Камиль? И незачем так усердно отмываться, все едино завтра придется снова стать местным дурачком.

— Ничего, хоть ночь посплю человеком, — отвечал он, успокаиваясь. — Конечно, этот образ меня очень выручает, только смириться с ним я все равно до конца не могу.

— Ну, потерпи, — сочувственно сказала Ив. — Лучше расскажи, что кругом слышно. Я-то, видишь, в основном дворцовые сплетни нынче собираю, тоже занятно, но тебе их не узнать, пока ты первый со мной не поделишься! Да! Пока не забыла: ты знаешь что-нибудь о цветах?

Для Ив вообще были свойственны такие странные переходы от одной темы разговора к другой, что не всегда удавалось уследить за ходом ее мыслей.

— Увы, ничего, — признался «Камиль», — никогда не приходилось иметь с ними дела. Растут и растут, красиво, конечно, но и не…

— Понятно, — вздохнула женщина. — Такая же бестолочь, как и я. Признаться, я-то и вовсе цветы не люблю. В молодости был у меня один ухажер. И так и эдак он меня обхаживал, а я только смеялась… не но сердцу он мне оказался. Даже не помню, как его звали. А я красивая тогда была, что ты! Коса в руку толщиной, не поверишь… И однажды принесли мне от этого парня цветы — я домой возвращалась, вся комната ими заполнена, да шикарные такие, загляденье. Ну, думаю, эк его разобрало… Ладно. Легла спать, а ночью чуть на Серые Равнины не угодила. Дышать не могу, из глаз слезы градом. Собрала я все веники и выкинула, ну их к Нергалу вместе с ухажером. И с тех пор с большой опаской отношусь ко всяким этим… растениям.

— Ну а теперь-то что они тебе дались? — прямо спросил «Камиль». — Не просто же так ты о них заговорила? Может, хочешь, чтобы я тебе букет подарил?

— Да на что он мне, есть, что ли? — усмехнулась Ив. — Уволь, я вроде не коза. Но ты понимаешь, знакомец твой, который так тебе не понравился, покойничек-то ходячий, Нагуд, бормотал что-то о цветке…

— А он разве снова приходил?

— Само собой. Стыдно признаться, но камешек-то он ведь умыкнул у меня! Ворюга дохлая, тьфу, — с чувством сплюнула Ив, — зла не хватает!

— И ты с ним одна… что ж меня не позвала?

— А что бы ты сделал? — резонно заметила женщина. — Он на меня нападать не собирался, нужна я ему. А ты и прежде страху натерпелся до конца дней. Нет, ни к чему мне было, дуре старой, тебя еще тревожить.

За то очень короткое время, которое Ринальд прожил в ее доме, Ив успела привязаться к нему. Наверное, потому что она давно жила в одиночестве.

Лэрд пробуждал в ней воспоминания о тех годах, когда рядом с нею находился сын, Энекенн. Она даже находила некое внешнее сходство между ним и Ринальдом. Ив понравилось наблюдать за лэрдом, смотреть, как он ест и спит, чувствовать себя нужной ему. Все-таки она была куда больше женщиной, чем всю жизнь старалась казаться, хотя, может быть, несколько поздновато поняла это.

Сейчас Ив боялась даже надеяться на то, чего ей очень хотелось — чтобы Ринальд подольше оставался рядом, а не покинул ее, как Энекенн. И если в ее силах было оградить его от некоей опасности, Ив не собиралась упускать такую возможность. Он и так достаточно много успел пережить, а впереди его ожидали новые злоключения.

Он нуждался в передышке, которую женщина была твердо намерена ему позволить: единственное, что люди способны противопоставить жестокости и несправедливости богов — это любовь и милость собственных сердец.

— Ну так, что в Мессантии слышно? — словно начисто позабыв о Нагуле, и об упомянутом им цветке, спросила Ив.

— Да ничего, заслуживающего внимания, — пожал плечами «Камиль», всем своим видом показывая, что ему крайне неприятны ее недомолвки. — Вот, разве что, денег тебе принес, — он пошарил в кармане и выложил на стол горсть мелких медных монет.

— Что-то негусто тебе нынче подавали, — заметила Ив. — С таких доходов ноги протянуть недолго. Может, плохо стараешься?

— Отстань, не издевайся, — отмахнулся он. — Еще и всерьез не побирался, только этого не хватало.

— Я, вот, еще хотела тебя предупредить — к нам вскорости, очень возможно, еще гости пожалуют, — сообщила женщина как о чем-то само собой разумеющемся.

— Что за люди? — насторожился лэрд. — Мне, может, лучше вообще уйти и не создавать тебе липших сложностей?

— Нет, успокойся. Уходить никуда не придется, живи как живешь, я их предупредила уже о своем племяннике, только не подводи старуху, не показывайся им на глаза в своем обычном обличье, договорились? Да подожди торопить события, в свой черед сам все, что надо, поймешь. — Вечно ты начинаешь темнить, — проворчал он.

Ив сделала вид, что пропустила его слова мимо ушей.