"Она" - читать интересную книгу автора (Ёсимото Банана)Банана Ёсимото ОнаВ последний раз мы виделись с Сёити, пожалуй, когда оба собирались пойти в начальную школу. Тот день выдался очень радужным, и хотелось, чтобы он продолжался вечно. Поэтому я прекрасно помню, как это было. А еще помню, что это был последний день, когда я видела, как по-семейному близки и дружны были моя мама и ее сестра-близнец, мама Сёити. Словно что-то предчувствуя, тогда они обе были безудержно веселы и наблюдали за тем, как мы с Сёити резвимся. В их взорах будто читалось: этот мир прекрасен уже только потому, что в нем есть мы, я и Сёити, единственные их дети, и больше им ничего не нужно. Пока наши мамы болтали, мы с Сёити ели мороженое, готовили и пили “Калпис”[1]. В саду их дома имелась лужайка, и мы, постелив там покрывало, играли в семью. На некое подобие плиты мы поставили пластиковую кастрюльку, воображали, что варим в ней морковь и картофель для кукол, а еще лепили десерт — лепешки из влажной земли. Несмотря на то что я и Сёити были детьми сестер-близняшек, мы совершенно не были похожи друг на друга. Наверное, каждый из нас походил на своего отца. У Сёити были большие круглые глаза, ярко очерченная линия губ и высокий профиль спинки носа — как у европейцев. У меня же узкие глаза, вытянутое лицо и круглый кончик носа. Сколько раз нам приходилось слышать из уст наших мам с одинаковыми как две капли воды лицами: “Эти дети совсем не похожи, да? Так странно, правда?” Время от времени, когда у меня хорошо на душе, я вдруг вспоминаю волшебную атмосферу того дня. В отличие от моей мамы, которая с годами постепенно располнела, стала более угрюмой и какой-то инертной, тетя, напротив, невероятно похудела, преобразилась, черты ее лица стали ярче и выразительнее. Иными словами, выглядела она ослепительно. А я завидовала брату и думала о том, как здорово было иметь такую маму. Тем временем Сёити беззаботно жил в своем счастливом мире, прекрасно себя чувствовал и впереди ему наверняка предстояло ежедневно созерцать исключительно красивые пейзажи, подобные тем, когда в ясную погоду сад озаряется солнечным светом. По крайней мере это существование позволяло ему думать, что мир именно такой, каким он его видит. Я же пребывала в наисквернейшем расположении духа, какое бывает при виде болотной жижи, пожирающих друг друга муравьев или умершего ночного мотылька в стадии куколки. Я была ребенком и не могла тогда описать свои ощущения подобными словами, но чувствовала себя именно так. Сколько ни пыталась я внушить себе, что Сёити мне отвратителен, однако он был настолько мил и очарователен своей наивностью, что я просто не могла ему не завидовать. Как же мне хотелось совладать с собой и избавиться от этой зависти! Тогда бы я смогла отделаться и от своей тоски. Только каждый раз, когда Сёити мне улыбался, мне становилось бесконечно радостно. Несмотря на то что я хорошо осознавала это, отчетливо помню, что мы буквально с головой погрузились в процесс приготовления лепешек и блинчиков из влажной земли. В ход пошла даже каша-малаша из измельченной бумаги, которую принесла тетя. Мы раскрасили эту смесь и, то распределяя обязанности, то взаимодействуя сообща и соприкасаясь плечами и головами, принялись мастерить разные поделки. Если бы это было возможно, я хотела бы навсегда остаться в том времени, в мире, в котором нет места шальному гневу и неопределенности. Изливая добро друг на друга, мы, не думая о себе, находили развлечение со всем, что попадало под руку. Полное ощущение счастья. Мне хотелось навсегда остаться в том саду, но я понимала, что меня ждет совсем иная жизнь, совершенно отличная от будущего существования Сёити. Вглядываясь в глубокую синь неба и кружевное покрывало перистых облаков, пропускающих солнечный свет, я уже тогда испытывала смутное беспокойство, словно предчувствуя то, что произойдет со мной потом. И уже в ту пору начала философски смотреть на жизнь. Потом сама для себя я решила, что эти ощущения внутри меня — то единственное, что останется неизменным навсегда, и никто на свете не сможет отнять у меня эту красоту. Уже в те годы я размышляла о подобных вещах. Это случилось поздним вечером в середине осени. Совершенно возмужавший кузен Сёити неожиданно навестил меня. К тому времени я вернулась в Токио и жила в своей маленькой квартирке в более чем скромном многоквартирном доме. Тогда из-за похмелья я весь день ничего не ела и кое-как продержалась на одном лишь кофе. Когда ведешь существование по принципу “кое-как продержаться”, постепенно перестаешь понимать, для чего, собственно, живешь и чего хочешь от жизни. До сих пор я подбадривала себя мыслями о том, что хотя бы надо радоваться тому, что живешь, но иногда мне кажется, что мое бытие мало отличается от медленного самоубийства. Так было, когда я выбилась из сил из-за переезда; так бывает каждый раз, когда одна в своей квартире я заваливаюсь в постель и чувствую невыносимое одиночество и дрожь по всему телу, вдыхаю воздух, а в груди ощущаю щемящую боль, вспоминаю то время, когда у меня была семья. Однако мой давний бойфренд подкинул мне денег, и какое-то время я смогу прожить, не думая о них. Это подняло мне настроение, несмотря на ужасное похмелье. Мы случайно встретились с ним вчера, и он спросил, как у меня дела. Я ответила, что по-прежнему в основном живу за чужой счет, на что он предложил мне свою помощь и протянул деньги. Потом мы пошли выпить в ресторанчик одного нашего общего знакомого, проболтали допоздна и разошлись уже за полночь. Он даже ни разу не коснулся меня. И такое бывает. Но как бы там ни было, когда мы с ним встречаемся, он всегда снабжает меня деньгами и угощает. Именно снабжает, так как говорит, что возвращать не нужно, поскольку это дает ему ощущение того, что он еще жив. Он совершенно не верит тому, что у меня нет постоянного места работы и что живу я скрытно, стараясь не выделяться. Думает, что я придуриваюсь и что на самом деле я дочь богатеньких родителей. Мне кажется, по-настоящему я всегда любила только его. Жаль, что я не вышла за него замуж. Согласно моим наблюдениям, примерно восемьдесят процентов мужчин, сколько бы им ни исполнилось, считают, что женщины из их окружения в той или иной степени к ним неравнодушны. Должно быть, для таких людей жизнь поистине прекрасна. Однако к моей жизни, тоскливой, беспросветно смутной, с неизвестным будущим, это не имеет никакого отношения. Нельзя сказать, что я не хотела бы найти постоянное место работы или не задумывалась бы о том, чтобы выйти замуж и родить ребенка. И не то чтобы не было в моей жизни человека, с которым, при желании, я могла бы завести серьезные, длительные отношения. Ну вот только как ни пыталась я себя убедить, такого желания так и не возникло. Мне кажется, я должна избавиться от своего прошлого. Я боюсь кого-либо по-настоящему впустить в свою жизнь, опасаюсь остаться непонятой. Я никогда не признаюсь в том, что ощущаю себя чем-то вроде болезнетворной бактерии, поскольку само мое существование слегка окутано тенью смерти. Кроме того, что это привносит в отношения мужчины и женщины пикантный привкус горечи, в этом нет ничего хорошего. Я живу, несмотря на все свои многочисленные промахи и неудачи, и вот решил наведаться лично. Прости за причиненное неудобство. Дело в том, что мамы не стало пару месяцев назад, — объяснил он. — Ах... Мне так жаль. Пожалуйста, прими мои искренние соболезнования. И ты пришел специально, чтобы сообщить мне об этом, да? — спросила я. Несмотря на то что мы давно разорвали родственные узы, при мысли о тете, которая всегда была очень добра ко мне, в груди у меня защемило. В детстве Сёити производил впечатление маменькиного сынка. Тетя всецело посвятила свою жизнь сыну, буквально молясь на него. Он был заласкан и избалован, хотя при такой доброй маме это вполне понятно. Я так считала с малолетства. Эта сердечность, присущая моей тете, отнюдь не была сродни благодушной беспечности. Скорее она была родом из некой жизненной позиции повзрослевшего и успокоившегося человека, который, повидав плохое и хорошее, сумел разобраться, что к чему. Тетя была благородным и утонченным человеком, хотя в далеком прошлом она была плохой девочкой и, поняв, как это может отразиться на ее будущей жизни, решительно изменилась. Как ни пыталась она скрыть свой глубинный страх перед собственным прошлым, я все же смогла его уловить. В тот беззаботный день нашей последней встречи, когда я и Сёити играли в семью, мы с мамой уже собирались уходить, однако тетя окликнула меня и, повернувшись спиной к заходящему в вечернем саду солнцу, сказала: — Буду говорить тихонько, поэтому ты не показывай виду. Я поняла только то, что она собирается сказать мне что-то важное, и кивнула. — Знаешь, я размышляю о том, чтобы удочерить тебя, если когда-нибудь тебе придется нелегко. Только ни в коем случае не говори об этом своей маме. Но я всерьез об этом думаю. Это очень сложно, и важно соблюсти все положенные процедуры, но все же... Оранжевые лучи заходящего солнца слепили глаза, и тетино лицо я едва различала. Тем не менее поняла, что она говорит серьезно, и ничего не могла возразить. Я не понимала, зачем она говорит мне все это. Однако мне показалось, что, будучи очень проницательной, тетя ощущала досадную тревогу перед смутной неопределенностью, которую я почувствовала после ее слов. В тот момент мы совершенно прониклись друг другом. — Помни и ни в коем случае не забывай, что я думаю об этом. Кроме того, здесь ли или где-нибудь в другом месте я в любом случае все подготовлю, чтобы приютить тебя. Поэтому, если что-то случится, ты всегда приезжай сюда. На листке бумаги я напишу наш адрес и телефон, и он будет храниться во рту вот этой статуэтки. Сказав это, тетя протянула мне странную, похожую на каппа[2] фигурку не то домового, не то какого-то духа, которую я нашла в тот день в глубине сада и поспешила принести тете. Сделанная из бронзы, она была очень тяжелой. Когда я обнаружила ее, фигурка была покрыта патиной, но, после того как тетя, между делом болтая с мамой, натерла ее до блеска, она стала довольно красивой. В приоткрытом рте фигурки белела бумажка. Сама фигурка водяного едва уловимо сохраняла тетино тепло. Я бережно прижала статуэтку к груди, а затем положила в свою сумочку. Разумеется, я ничего не рассказала об этом маме. Когда мама спросила меня, о чем это мы болтали с тетей, я испугалась, но ответила, что тетя просто подарила мне найденную мной фигурку. Мама сказала, что это здорово, и даже не попросила показать ее. Я с облегчением вздохнула. С того момента я бережно хранила тетин подарок. Спустя некоторое время мама и тетя навсегда рассорились. Тетя высказалась по поводу того, что мама развивает свой бизнес, прибегая к магии. Благодаря маминой энергии ее дело здорово расширилось. Поэтому никто в нашем окружении не решался на подобное. Как мне тогда показалось, тетя весьма деликатно изложила свои мысли, но мама, привыкшая к тому, что никто ни в чем ей не перечил, очень рассердилась и заявила о разрыве всяческих отношений, в том числе и финансовых. Возможно, чтобы защитить Сёити от маминого гнева, тетя больше не стала нам звонить, а я в конечном счете так и не получила приюта в тетином доме. — Перед смертью мама не переставала повторять: “В последнее время во сне я часто вижу твою кузину, Юмико-тян. Не иначе как с ней что-то случилось. Мы с сестрой разругались, но сердце мое постоянно болит оттого, что Юмико-тян с ее чрезвычайно красивой и чистой душой оказалась выкинутой в этот грязный мир. Самой мне уже ничего не исправить, мне нужна твоя помощь. Tы сделаешь это”, — сказал Сёити. — Если дело касается меня, то и тебе ничего хорошего это не сулит, — заметила я. — Не понимаю, о чем ты, но раз уж я решился прийти сюда, то сразу не уйду, — твердо произнес он и расположился в углу комнаты. Затем его голос смягчился: — На самом деле это была предсмертная воля моей мамы. Она сказала: “Это единственный грех в моей жизни, в котором я раскаиваюсь, и если ты не пообещаешь, что сделаешь все, чтобы выполнить мою просьбу, я не смогу умереть спокойно”. Вот почему я, используя все свои связи, упорно искал тебя, — добавил Сёити. Сказанное им вернуло меня назад, в наше прошлое. Туда, где мы месили лепешки. К тем ощущениям, которые я испытывала, когда мы играли, касаясь плечами. — Вот уж правда, ты всегда был маменькиным сынком, — сказала я. — Мужчины по большому счету все маменькины сынки, — заметил Сёити. — К тому же после смерти отца я решил, что всегда буду защищать маму, и довольно долгое время помогал ей и решал все свои вопросы сам. Но с тех пор, как начал работать, я был постоянно очень занят и был вынужден переложить домашние дела на маму. В связи с этим я чувствую свою вину перед ней. И вот теперь хочу использовать выделенное мне время, которое планировал посвятить уходу за больной мамой, на то, чтобы исполнить ее желание. Дело вовсе не в том, что в своей жизни я не видел ничего и никого, кроме мамы, и не в том, что мы были с ней так дружны. — На лице Сёити не наблюдалось ни тени улыбки. — Думаю, твоя мама была такой же — видимо, это специфика их воспитания и уклада жизни. Действительно, в маминых предсмертных словах чувствовалась такая торжественность и озабоченность. Я абсолютно проникся ими и понял: если подобные люди просят тебя о чем-то сокровенном — это серьезно. Интуитивно я уверен, что, если не сдержу обещание, в личной жизни будущее не заладится.Как неожиданно... И это несмотря на то, что у тебя самого не было особого желания помогать мне? Несмотря на то, что ты практически забыл о моем существовании? — удивилась я. Про себя я отметила, что он всегда был так прямолинеен в своей манере высказываться, и решила, что сама могу позволить себе быть откровенной. — Раз моя матушка так волновалась за Юмико-тян, раз она так любила ее, значит, Юмико-тян — это человек, который совершенно точно стоит того. И тем не менее я здесь, чтобы разобраться, тот ли это человек, которому я захочу помогать, не жалея своего времени, — ответил Сёити. Его резкие и четкие слова развеяли мои сомнения относительно его грубого поведения, вызванного тем, что он немного не в себе или попросту ни на что не способен. Я была восхищена его удачными фразами и правильным порядком, в каком он их выстраивает. Его прямота заключалась не в том, чтобы просто изложить все целиком, а в том, чтобы отбросить лишнее и ненужное. — Чтобы ухаживать за умирающей мамой, я получил в фирме отпуск на полгода. Матушка покинула этот мир намного раньше, чем я ожидал, а все вопросы, связанные с выполняемой мною работой, я могу решать по электронной почте. Так что еще некоторое время могу отдыхать. Изначально я был готов оставить работу, но так как мне разрешили вернуться, когда мне будет удобно, и мой отпуск рассматривается как заграничная командировка, то решил, что пока могу не появляться на рабочем месте. Если вдруг мне все же придется уволиться, на этот случай мне предлагают место в отделе закупок в ресторане моего друга, с которым сейчас наша фирма сотрудничает. Я много лет занимался закупками и лично вел переговоры, поэтому у меня много связей и теперь я не пропаду. Таким образом, со спокойной душой могу помочь тебе разобраться с тем, что тебя беспокоит. — Слушай, а как ты поймешь, беспокоит меня что-либо или нет? К тому же, если ты разберешься с моими проблемами, думаю, это может породить во мне некоторую беспечность, — с улыбкой сказала я. Несмотря на всю серьезность разговора, мне захотелось пошутить: — Такая поддержка, мне кажется, все же расслабляет. И потом, если я умру, что ты будешь делать? — А как же ты жила до этого? Вряд ли ты все это время была одна-одинешенька, не так ли? Кроме того, люди так просто не умирают, — ответил Сёити. — А я слышала, что умирать вопреки ожиданиям просто. Когда приходит время... Произнеся это, я вновь неожиданно хихикнула. Опять не было повода для смеха, но это было так забавно. Сёити тем временем оставался сосредоточенным. — Вот как? Что ж, возможно. Тебе лучше знать, насколько просто умирают люди. Прости, но это не входило в мои планы, — сказал он. — Сейчас, когда нет в живых папы и разорваны отношения с родными, для меня “Конамия” — это всего лишь сочетание двух иероглифов — “маленькая волна”. Меня больше не интересует “Конамия”. Кто и как ведет бизнес. Насколько успешно... Мне нет никакого дела, и я не мечтаю получить свою долю, — улыбнулась я. — А деньги? На что ты живешь? — поинтересовался Сёити. — Когда осталась одна, я была в том возрасте, когда могла худо ли бедно о себе позаботиться, да и получила кое-какое наследство. Если говорить о нынешнем состоянии дел, то у одного моего друга в Риме магазин брендовой европейской одежды. Эта марка и в Японии хорошо продается. Я здорово помогла ему на стадии развития бренда, и у меня была лицензия в Японии, которую я впоследствии дорого продала крупной фирме. Я получила неплохую сумму, на которую при экономном режиме можно вполне нормально прожить некоторое время. Кроме того, есть в моей жизни два достойнейших человека, которые периодически помогают мне деньгами или приглашают к себе пожить. Один из них — очень богатый итальянец, который когда-то давно был моим бойфрендом. Он немного старше меня, не женат, живет в пригороде Флоренции. В случае необходимости я всегда могу перебраться к нему. Наши отношения чересчур затянулись, и мы не хотим их усложнять, поэтому не стали жениться и встречаемся наездами, — поведала я. В моих словах не было лжи. Я была откровенна. Я запросто могла напустить тумана, но почувствовала, что этого делать не стоит. Откровенность — это было то единственное, чем я могла почтить добрую память своей тети, которая до последнего вздоха беспокоилась обо мне. — Что ж, выходит, сейчас тебе особенно и не нужна моя помощь? — спросил Сёити. — Выходит, что так, — улыбнулась я. — Как-то странно... Ну а почему ты живешь так, словно пытаешься скрыться? Отыскать тебя было ужасно сложно. Все родственники говорили, что ты исчезла, никто не хотел вдаваться в подробности, а многие и вовсе не отвечали на мои телефонные звонки. Неужели все дело в том происшествии? Снова всплыла та скандальная история, и это стало помехой для бизнеса? — предположил Сёити. — Предпочитаю не затрагивать эту тему. Ничего хорошего это не сулит. После таких разговоров в глубине души словно нарастает грязный ком и ухудшается самочувствие, из-за чего мне приходится слечь на несколько дней, — ответила я. — Возможно, это как-то связано с тем, что рассказывала матушка перед смертью, — сказал Сёити. — Что? Тетя что-то говорила об этом? — спросила я. Солнечный свет постепенно приобрел оттенок заката. Цвета вокруг стали прозрачными, и мне вдруг наскучило присутствие другого человека. Сёити достал из рюкзака маленький диктофон и нажал на кнопку “воспроизведение”. — Что ты делаешь? — удивилась я. — Это еще одно ее пожелание, — пояснил Сёити. Из маленького аппарата зазвучал дорогой сердцу голос моей тети. Я ощутила некоторую тоску из-за того, что это был голос уже умершего человека. Перед глазами у меня потемнело, и я почувствовала, как весь мир словно отступил на шаг. На передний план выплыл силуэт тети, такой жизнестойкой, несмотря на болезненную слабость и тихий голос. “Юмико-тян, как твои дела? Сожалею, что мы уже не сможем встретиться. Я до сих пор раскаиваюсь в том, что так и не удочерила тебя. Мне кажется, что, когда твоя мама умерла, ты была словно под гипнозом и у тебя отняли все, что ты имела. Тебя загипнотизировали, притупив всякое желание вернуть себе отнятое. Иными словами, на тебя все равно что наложили проклятие. Мне так жаль тебя, и я во что бы то ни стало хочу снять его. Твой отец был чересчур мягким и тем не менее очень хорошим человеком. Ты тогда была маленькая, и особых проблем не было. Поэтому, я думаю, ты определенно не была несчастной. И все же мне кажется, что ты наверняка забыла что-то важное и поэтому вынуждена постоянно скитаться. Ты сильный человек и, я предполагаю, вопреки всему стараешься радоваться жизни. Однако, если вдруг у тебя возникнет желание вернуться к себе прежней, той девочке, которой ты была до того, как случилось много всего разного в твоей жизни, я хочу, чтобы Сёити помог тебе. Каким бы сильным ни был человек, разорвать проклятие, наложенное собственным родителем, настолько сложно, что почти никто не в состоянии с этим справиться. Как бы там ни было, тобой, должно быть, частенько овладевает странный беспричинный страх. Он проистекает из тревоги о том, что ты так и не встала крепко на ноги. Возможно даже, что ты сама стремишься погубить, разрушить себя. Я разорвала отношения с твоей мамой и, отдалившись от вас, упустила все это из виду. Что касается моего плана удочерить тебя, то по сравнению с тем, что произошло в действительности, я была чересчур беспечной. И в качестве того малого, что я могу для тебя сделать, я хотела бы вернуть тебе твою же душу. У меня уже нет сил даже на то, чтобы встретиться с тобой. Поэтому, если Сёити, связанный со мною крепкими узами, найдет тебя и снимет проклятие, я готова отдать свою жизнь, чтобы никогда более это проклятие не возвращалось к тебе. Я не сумела спасти тебя, и это единственное, что я могу еще сделать. Возможно, моя помощь покажется тебе излишне навязчивой, но все же подумай над тем, чтобы принять ее”. Пока я слушала, в голове моей пронеслось много разных мыслей. Я думала о том, каким человеком была моя тетя. Однако, не подавая виду, сказала: — Это так ужасно. Честно. Я чувствую, что это слишком тяжело. Но неубедительно, прости. Может, перед смертью у тети немного помутился рассудок? — Тем не менее в некоторые моменты твой взгляд выдавал то, что в этом сумбуре ты уловила главное... — Сёити красноречиво улыбнулся. Я начала размышлять, что за люди эти двое: мать и сын. Прежде всего я совершенно не понимала, по какому праву они (хотя одного уже и не было в живых) с такой настойчивой уверенностью снова ворвались в мою жизнь. Я почувствовала досаду. — Я вполне довольна своим теперешним положением. Если говорить о том, чего я лишилась, думаю, это наш прежний дом и всего лишь права на какую-то долю в “Конамия”, не более. Но мне этого не нужно. Могу я спросить тебя, чем ты зарабатываешь на жизнь? Ты уже немного обмолвился, это что-то вроде “Конамия”? Создал акционерное общество и занимаешься импортом продуктов питания? — В настоящее время по уважительной причине ухода за матерью ничем не занимаюсь. Матушка изначально возглавляла филиал компании “Конамия”, которую успешно развили твои родители, не так ли? А после того как они разорвали отношения, филиал, кажется, перешел другому человеку. Однако в итоге на новом месте она открыла магазинчик импортных продуктов питания, и дела пошли довольно хорошо. Отдел закупок, который я возглавляю, тоже работает весьма успешно. Мы импортируем натуральные кофейные зерна с эквадорских плантаций, и, можно сказать, удачно. — А моя мама и родственники знали об этом? — спросила я. — Нет, матушка ведь ушла из вашей семьи, а потом твоих родителей не стало. С твоими родственниками, кажется, она изначально не особо общалась, и постепенно мы перестали иметь какое-либо отношение к роду Конамия до такой степени, словно мы вообще едва знаем о существовании друг друга. Разве не так? А между тем, не знаю, известно ли тебе, но мой отец первоначально был президентом сети магазинов готовых европейских блюд, являясь партнером “Конамия”. Он и доверил маме один из магазинов в своей компании. Даже после смерти отца фирма сделала так, чтобы мама могла продолжать работу до тех пор, пока я вырасту и смогу вступить в права наследования. Таким образом, наш магазин гораздо сильнее, чем “Конамия”, в плане таких услуг, как доставка блюд, например. И сейчас до сих пор в магазине есть зона кафе, и там подают готовые блюда европейской кухни, — рассказал Сёити. — Вы так долго в этом бизнесе, и ты, Сё-тян, и твоя покойная матушка, и потому поднаторели и крепко встали на ноги. В итоге ваш магазин смог составить конкуренцию “Конамия”? — поинтересовалась я. — Подобный аспект человеческих взаимоотношений меня совершенно не беспокоит. Дело в том, что, пожалуй, уже не осталось никого, кто бы помнил, что изначально наш крохотный магазин имел какое-то отношение к “Конамия”. Магазин открыт только в нашем городке. Да, мы выкупили прилегающую землю, сделали парковку, в общем, расширились, но здание у нас всего одно. Хотя по сути и с соблюдением всех формальностей наша фирма является акционерным обществом, — сказал Сёити. Я решила замять тему и повернуть беседу в другое русло: — Сё-тян, твой отец ведь был очень видным мужчиной, да? Мы всего раз с ним встречались... — Ну да, он был довольно хорошо сложен, этакий франт. И казался таким серьезным. Отца ведь не стало, когда я еще учился в старшей школе, и, возможно, мне свойственно в некоторой степени идеализировать его, но это был очень приятный человек, который по-настоящему дорожил семьей. — Вот как? Да... Сё-тян, а ты веришь в проклятия? — спросила я. — Совсем не верю. Мама очень сильно верила в подобные вещи, но я ровным счетом ничего в этом не смыслю, — ответил Сёити. — Я, разумеется, тоже не верю. Однако все думаю над смыслом сказанных тетей слов о якобы направленном на меня гипнозе. Я много слышала о том, что это очень страшно. Не знаю, поверишь ли, но после того случая меня не покидает странное и навязчивое ощущение, что я не могу двигаться и поступать осознанно, словно постоянно опаздываю во сне. Это на самом деле так, — призналась я. — Конечно, я вполне допускаю мысль, что ужасные происшествия могут оказывать на человека подобное влияние. Да, от того, что случилось, пожалуй, у кого угодно жизнь переменится. Почему же ты не обратилась к нам за помощью? Ведь матушка готова была все сделать для тебя, — спросил Сёити. И правда, я пробовала размышлять, почему же не отправилась тогда к тете, о которой должна была вспомнить в самый первый момент? Но воспоминания о том времени словно покрыты туманом, и я совершенно не понимаю, почему так случилось. Тут я вдруг опомнилась, что даже не предложила Сёити кофе. Уже не знаю, сколько раз сегодня я проделала эти действия, но снова засыпала кофе и залила воду в кофе-машину. Тут же раздался шипящий звук готовящегося кофе и нарушил царившую в комнате тишину. Аромат наполнил комнату, и неожиданно напряженная атмосфера встречи совершенно улетучилась вместе с паром. За окном стало темнеть. — А может, поедем к тебе? Мне так хочется побывать в твоем доме, — предложила я за чашкой горячего кофе. — Он, наверное, куда просторнее моего, и комнат побольше, и есть комната с ванной, да? — Я не против, но это в Насу, — ответил Сёити. — Очень вкусный у тебя кофе. — Это точно. Мы оба выросли в семьях, разбирающихся в сортах кофе. То, что кофе получится плохой и невкусный, тебе, наверное, становится понятно по запаху, когда только засыпаешь его в кофе-машину, да? Этот кофе из ближайшего кофейного магазина, где продают самые вкусные зерна. У меня нет кофемолки, поэтому я покупаю молотый. Как можно скорее выпить свежемолотого кофе — это секрет лучшего вкуса. Когда приезжаю в Токио, первым делом бегу в этот магазинчик. Слушай, а ты же на машине приехал? — уточнила я. — Да, я за рулем. А, ну да, ну да. Так что, и правда поедем ко мне? — Ага. Отвези меня к себе. Так хочется прокатиться на машине, — улыбнулась я. — Мне что-то стало так весело. — Ну, раз так, это здорово, — согласился Сёити. Чтобы исполнить волю покойной тетушки и успокоить ее душу, чтобы иметь возможность выудить у меня побольше информации, Сёити, наверное, решил, что было бы действительно замечательно поехать к нему и, к примеру, вместе поужинать. Что ж, в таком случае пускай послушает мои истории. Я пребывала в приподнятом настроении и поспешила упаковать в дорожную сумку сменную одежду на несколько дней. Сёити медленно пил кофе. Ночь стремительно опускалась на землю, и казалось, она вот-вот проникнет в комнату вместе с прохладным воздухом. Безоблачное небо окрасилось лунным светом. — Можно я возьму с собой любимую музыку? У тебя найдется шнур, чтобы можно было подсоединить iPod и послушать через приемник? — уточнила я. — Найдется, —улыбнулся Сёити. — Сё-тян, а у тебя есть девушка? Это ничего, что ты приедешь домой вместе со мной? Тебя там, наверное, кто-нибудь ждет? — спросила я. — Была девушка, но мы расстались, когда мне пришлось ухаживать за мамой, — ответил Сёити. — Даже так? Вот и правильно, что с ней расстался, не так ли? — посочувствовала я. Я не представляла, что для Сёити, которого тетя любила больше всех на свете, могло быть что-либо важнее, чем разделить с моей замечательной тетушкой ее последние дни на этом свете. — Так называемый уход по большому счету заключался в том, чтобы просто быть там, с ней рядом, — посетовал Сёити. — Де лать ничего не приходилось, всего лишь проводить время вместе. Я не мог уделять внимание другому человеку и постоянно оправдываться. Поначалу она даже частенько появлялась в больничной палате, и в наших отношениях все было неплохо. Нельзя сказать, что я не любил эту девушку, но... — Я бы на ее месте в такой период махнула бы, скажем, в Италию и развеялась, освежив заодно, возможно, несколько остывшие любовные чувства, — посмеялась я. — Ты так говоришь, потому что я тебе не очень-то симпатичен, — заключил Сёити. Если он искренне так считает, это тяжелый случай. Надо же, какие мы строгие. Я бы не смогла быть с ним рядом: не люблю, когда меня берут за горло. Ну вот, настроение мое, столь зависимое от обстоятельств, разом испортилось. Однако, как бы там ни было, я была рада тому, что появился пункт назначения и я могу совершить путешествие на машине. В игривом расположении духа я покинула свое место обитания. До свидания, квартирка. Я закрыла дверь на ключ. Не знаю, вернусь ли сюда. Такое состояние, когда впереди неизвестность, в душе одиночество и холодок по спине, я обожаю больше всего. Я всегда готова сесть в самолет, машину или поезд. Можно ни о чем не думать и позабыть о своей неустроенности. Переезды мне нравятся только в самом начале. Стоит же добраться до места, я начинаю впадать в уныние. Опять же здесь приходится подстраиваться под местное время. Попадая в водоворот самых разных событий, я потихоньку оказываюсь вовлеченной в него, что-то приобретаю и что-то впитываю. Именно потому, что только таким образом я понимаю, что значит жить, мне это неприятно. Тем не менее быть вдвоем с кузеном оказалось куда более легко и приятно, чем взаимодействовать с другими людьми. И дело тут не во времени, которое мы в действительности привели вместе. Мы оба внутри будто состоим из особенных временных слоев, объединенных чем-то вроде единой породы. В языке наших тел так много общего. У меня возникло такое чувство, словно где-то глубоко в темных уголках моей души звучит та же мелодия, что и у него. Мы выехали на скоростное шоссе, и по дороге в Сано заехали в зону отдыха, чтобы поесть рамэн[3]. Там было многолюдно. Мне стало интересно, как живут все эти люди, откуда и куда они едут. Все они, и дети и взрослые, с одинаковыми бледно-голубыми от света люминесцентных ламп лицами сидели и думали о рамэн. Было трудно представить, что в этой толпе хоть у кого-то есть жизнь с конкретными очертаниями. Эта масса людей, включая меня, казалась единым стадом копошащихся зомби. Их пути разойдутся здесь и больше никогда в жизни не пересекутся. Я подметила некоторую странность: оттого ли, что всем нам предстояло не лететь, а скорее ползти до места назначения, реальность происходящего давила гораздо более ощутимым грузом, чем это бывает в залах аэропорта. Однако эти пустые размышления оказались несостоятельными, и как только в желудок попала горячая пища, мне стало жарко. Слава богу, ожила, подумала я. Я взбодрилась и поэтому решила сменить Сёити за рулем. Поначалу вела непривычную для меня машину сосредоточенно и молча, а когда, понемногу освоившись, наконец попробовала было завести беседу, обнаружила своего кузена крепко спящим на соседнем сиденье. Такие длинные ресницы... Я плохо знаю, какую жизнь он вел... Тем не менее, должно быть, это была жизнь куда более настоящая, нежели моя. Я испытывала странное чувство, видя по соседству лицо спящего кузена. Казалось, словно мы уже давно boi так путешествуем вдвоем. От его свитера пахло его домом. Это был специфический запах, который не вспомнишь, пока не ощутишь вновь. Такой родной и дорогой сердцу- Мне захотелось уткнуться лицом в этот свитер и вдоволь надышаться им. Мне даже показалось, что, если бы последовала за этим запахом, я смогла бы повернуть время вспять и оказаться в тетушкином саду в тот самый день, который так хочу возвратить. Я бы начала все заново с того дня и все исправила. Впервые за долгое время я так искренне этого желала. При подъезде к Насусиобара воздух вдруг стал прозрачным, к нему примешался аромат девственной зелени. В небе появились первые звезды, и температура воздуха, казалось, снизилась на несколько градусов. Я выключила музыку, опустила стекло и вдохнула чистый воздух. Мне показалось, словно мои легкие внезапно проветрились и очистились изнутри. — Мы уже съехали с шоссе, да? Еще немного прямо по этой дороге, — пробормотал Сёити. — Прости, я тут открыла окно. Проснулся из-за холода? Все нормально, я могу ехать по навигатору, — извинилась я. — Можешь еще поспать. — Эх, впервые за долгое время у меня сейчас такое ощущение, что я спал глубоко-глубоко. Порядок, я отдохнул. Все последние ночи я спал очень чутко. Ухаживал за мамой и привык спать в постоянном напряжении, думая о том, не изменилось ли ее состояние. В предсмертные дни ее жизни я даже спал, держа ее за руку. Таким образом, провалившись в сон, я бы почувствовал изменения. В отличие от обычного ухода за больным, когда ждешь возрождения, ожидать перемен, которые ознаменуют расставание с близким человеком, было невыносимо печально. — Для мужчины и единственного ребенка такая каждодневная забота, наверное, была невероятно тяжелым испытанием, — сказала я. — Мне помогали мои тетя по отцу, которая уже много лет подрабатывает у нас в магазине, и племянница. Они подменяли меня в дневное время и этим здорово выручали. — А в магазине дела идут успешно? — поинтересовалась я. — Обычно. Относительно стабильно. Вероятно, дело еще в особенности местности. Там много дачных домов, и поэтому весна, лето, а также уик-энды наиболее урожайные на покупателей, — ответил Сёити. — Все идет гладко, да? Значит, можно не переживать, — произнесла я. — Период, когда твои родители были у дел, был чем-то нереальным, — проронил Сёити. Когда я была маленькой, “Конамия”, перешедшая в руки моих родителей, достигла такого успеха, что стала объектом сплетен. Магазины были охвачены непонятной лихорадкой, очередям не было конца, торговые точки нашей сети росли как грибы... Продукты питания, такие как шоколад в коробках, тайский рамэн, которые не представляли собой ничего особенного, вдруг достигли пика популярности. Покупатели судачили о том, что подобный успех — это плод маминых оккультных сил и заклинаний, но и подобные слухи приносили только положительный результат. Я жила в большом доме в европейском стиле с некоторым налетом нуворишской вычурности, где было много помещений, включая огромную гостиную и комнату для горничной, и была разодета как кукла. Ужинали мы за длинным столом, центр которого был украшен серебряной вазой с фруктами. Всей семьей мы ели блюда, приготовленные нашим домашним поваром. Я, совершенно ничего не понимая в разговорах о работе, которые велись за столом мамой, папой, моим дядей, маминым младшим братом и его молодой женой (у них не было детей, поэтому я была единственным ребенком в доме), думала только о том, как бы скорее закончить есть и отправиться играть с горничной. — В этом нет ничего хорошего, — сказала я. — Сколько бы ни твердили о том, что, когда моя мама из весьма неплохой семьи вышла замуж за “Конамия”, она, как бы это грубо ни прозвучало, околдовала папу и вместе со своим младшим братом захватила реальную власть в свои руки. Однако ведь, в конце концов, надо признать, что это были действительно быстрые деньги и моментальный взлет. В том, что дела в “Конамия” и после смерти мамы идут хорошо, мне кажется, нет ничего удивительного, но я думаю, что никому там не снилась такая прибыль, была тогда. — Я всего раз был у тебя дома на каком-то званом вечере. Я тогда был совсем ребенком и почти ничего не помню. Вспоминаю только, что это был огромный дом и я даже заблудился, — сказал Сёити. — А сейчас он существует? Или там уже какой-нибудь магазин, или завод, или склады? — Это ведь дом, где убили человека. Думаю, что долгое время к нему никто не приближался, — предположила я. — Но вскоре там наверняка что-нибудь сделают типа завода. А возможно, уже сделали, кто знает. Если, конечно, там что-то кардинально не изменилось вокруг... Да, и от станции далековато. В общем, такое место, где слишком мало людей, чтобы открыть там магазин. В любом случае ко мне это уже не имеет никакого отношения. — Прости, недавно я принимал от тебя соболезнования по поводу смерти мамы. Но ведь мы давненько не виделись. У меня голова забита тем, что я потерял маму, и мы даже как следует не поговорили о том, что и тети с дядей уже нет в живых, — посетовал Сёити. — Ничего страшного. Это уже в прошлом. Похоже, мы почти добрались до цели. Навигатор указывал на место недалеко от трассы. Шум деревьев становился все громче. Следуя указаниям навигатора, я свернула на темную дорогу и въехала на улицу, по обеим сторонам которой стояли дачные домики и всего несколько случайно затесавшихся жилых домов. — А, вон тот, второй с конца дом зеленого цвета, — указал Сёити. Впереди еле виднелась стена светло-зеленого цвета, освещенная фонарем на воротах. — На парковке уже стоит одна машина. Можно я припаркуюсь возле ворот? —спросила я. — Да без проблем. Вообще-то я оставляю машину совершенно в другом месте поблизости, так что потом ее отгоню. В этом ответе проявились хорошие манеры. Да, тетя придавала большое значение воспитанию. В такие моменты я ощущаю боязнь, не обладая подобными качествами, показаться неуклюжей. Я припарковалась, и мы вышли из машины. Небо было густо покрыто множеством звезд. Хотя я не испытывала никаких особенных чувств или эмоций, казалось, что на глазах вот-вот выступят слезы. Странно, я почувствовала, как глаза мои наполняются светом этих многочисленных звезд, и практически лишилась дара речи. — Воздух такой чистый и приятно пахнет лесом или сухой травой, — вздохнула я. — Когда приезжаешь из Токио, в момент выхода из машины всегда так кажется, — согласился Сёити. От впечатления окружающей красоты меня пробрала мелкая дрожь. Еще вчера я была на углу улицы с нагромождением очередей такси и людских потоков, не иссякающих даже ночью. И вдруг я здесь. Я почувствовала, что мое тело, радуясь, старается принять случившееся. Мое тело — мой единственный настоящий друг. Так я думаю. В любое время, в каком угодно месте оно мой верный спутник. Открыв дверь при свете фонаря, Сёити вошел внутрь, включил электричество и пригласил меня в дом. — Прошу извинения за беспокойство, — произнесла я традиционное приветствие и несмело вошла в этот дорогой сердцу дом. Почти ничего не изменилось с того момента, как я была здесь. У меня совершенно не возникло впечатления, что прошло уже так много времени. В доме царили чистота и порядок: видимо, тетя тщательно ухаживала за каждым уголком своего жилища. И до сих пор повсюду ощущалось ее присутствие. Вещей в доме было немного, и украшений практически не было, но, несмотря на это, в нем отнюдь не веяло неуютным холодом. Я подумала, какими все-таки разными были тетя и моя мама. Об умершем человеке легко говорить исключительно хорошо или очень плохо, и бессмысленно, проводя сравнение, идеализировать того, кого уже нет в живых. Однако, если задать вопрос, почему тетя так легко оставила раскрученный бренд под названием “Конамия”, то ответ на него становится очевидным внутри этого дома, подкупающего простотой и уютом. Я решила, что, обладая изначально той же магической силой, что и мама, тетя контролировала свой мистический дар и строила этот дом и свою жизнь, имея перед собой конкретные цели. Ведь не может быть, чтобы из двух близнецов с одинаковым невообразимым прошлым только тетя была ангелом. — С тех пор как умерла мама, здесь не очень-то прибрано, извини, но ты располагайся и чувствуй себя как дома, — предложил Сёити. Я сложила вещи на диван и спросила: — А в доме есть буддийский алтарь? — Нет, мама была атеисткой. Она говорила: “Верить в неопределенность? Нет уж, увольте”, — с улыбкой ответил Сёити. — Нет ли какого-нибудь места, где я могла бы попрощаться с тетей? — уточнила я. — В маминой комнате я соорудил что-то наподобие алтаря, поставил там фотографию и цветы. Посмотришь? — Мне бы хотелось не посмотреть, а поклониться. Я последовала за Сёити в дальнюю комнату. Там на прикроватном столике возле аккуратно заправленной постели стояли красивые цветы и фотография тети, на которой она была еще красивее и роднее, чем я ее запомнила с нашей последней встречи. На столике размещались также стакан воды и изящная восковая свеча. А еще его украшали изумрудное колье и кольцо, которые тетя всегда носила. — Она просила сделать именно так, — пояснил Сёити. — Она окончила школу ведьм, но здесь нет никаких пиктограмм, свечей со странным орнаментом и прочей оккультной символики... — серьезно сказала я. В доме, где я выросла, было много подобных вещей. — Слишком много смотришь фильмов. Школа только называлась колдовской, а на деле была школой белой магии и потому не связана с этими жуткими вещами. Однако, мне не очень удобно об этом говорить, вон там есть что-то вроде жезла с кристаллом и приспособления для даусинга[4], — смущаясь, Сёити указал на один из углов алтаря. Там лежало несколько предметов, выполненных из красивого камня, какого я никогда и не видела. Я едва не подавилась смешком. — Прости, что рассмеялась. Просто, ты так необычно выразился... Я опустилась на колени, соединила ладони перед собой и тихонько пробормотала: — Спасибо за то, что ты так беспокоилась обо мне. В душе моей на мгновение вспыхнул ослепительный образ улыбающейся тети. Надо же, видно, и в этом доме тоже творилось разное... — Есть что-нибудь выпить? Пиво, например? Что-то в горле пересохло. — Можешь как следует исследовать холодильник и выбрать, что тебе по душе, — ответил Сёити. — Сё-тян, а ты что-нибудь будешь? — Сейчас собираюсь заварить японский чай. Хочешь? — Пожалуй, и от чая тоже не откажусь. — Необычное сочетание. Желудок не испугается? — рассмеялся Сёити и залил воду в чайник. Звук падающей воды оживил атмосферу в комнате. Безлюдное пространство наполнилось признаками жизни, и весь дом словно вздохнул с облегчением. Я открыла холодильник и достала одну из аккуратно расставленных баночек пива. Затем взяла с посудной полки кружку для гостей, которая, как мне показалось, не была наполнена воспоминаниями, налила в нее желанный напиток и осушила за один присест. Когда выпиваешь что-то холодное, возникают такие же ощущения, как если бы ты вдохнул прохладный уличный воздух, и я почувствовала, как мой организм, ослабший и несколько укачавшийся во время поездки в машине, разом освежился. — Есть мамина пижама, переоденешься? Она постиранная. Или ты брезгуешь? — спросил Сёити. Как он добр и внимателен ко мне, буквально напросившейся в гости без особого приглашения. — Я не брезгую, но мне представляется, что негоже брать столь значимые вещи, — ответила я. — Ну что ты! Думаю, она была бы рада. Мама определенно испытывала смешанные чувства к твоей матушке, но ведь тебя она любила. — Мужчины часто заблуждаются на этот счет. Думаю, мне было бы неприятно после смерти одалживать свою пижаму пусть даже горячо любимому человеку. Хотя это сложно объяснить. — Вот как? Что до меня, то мне все равно, что там будет после моей смерти. К тому же мама твердо оговорила, что пришлось бы ей не по душе. — Если ты одолжишь мне свою футболку, это меня вполне устроит. Можно мне сегодня спать на этом диване? — спросила я, сидя на приятной на ощупь кожаной софе. — Нет, мы сделали гостевой бывшую комнату отца. Располагайся там. Я сейчас пойду вытру там пыль и проветрю, — сказал Сёити. — Это я и сама могу сделать, не переживай. Спасибо. После трехчасового вождения мои ноги устали, и я вытянула их на диване. Слава богу, Сёити не заострил внимания на этом, словно и не был против моих отдыхающих ног. Для меня впервые за долгое время это была та релаксация, которую можно ощутить только в кругу семьи. Он довольно неумело стал заваривать чай, и я подумала: определенно, пока тетя была жива, ему и чай самому не приходилось готовить. Как же я ему все-таки завидую. С того момента, как мы играли с ним в семью в их саду, его, в точности как я и предполагала, ждала впереди столь отличная от моей жизнь. У него под ногами есть прочный, добротный фундамент, а я на дрожащих ногах с трудом бегу по крутящейся плоскости. Я прекрасно осознаю, что все дело в разнице между нашими родителями. Обе сестры обладали одинаковой по мощности энергетикой, но моя мама использовала ее вовне, наращивая свою силу, а тетя, удерживая в себе, воспитывала и совершенствовала свой внутренний мир. Кроме того, если даже такая мама меня совершенно забросила, что с меня возьмешь? Я оказалась полной неудачницей. Не спеша осматривая дом, я думала о том, что мама и тетя жили, стараясь каждая по-своему достичь совершенства, но получили в итоге совершенно разные результаты. Это был дом, созданный слабыми, но умелыми руками человека, который все в своей жизни делал с любовью. Даже цветы в горшках словно заявляли о том, что здесь к ним относились с большой заботой. Несмотря на то что хозяйки дома уже не было в живых, он не стал тюрьмой воспоминаний о ней. Есть обычная жизнь, впереди у которой обычная смерть, и, пожалуй, мы оба с этим смирились. Их спокойный круговорот все еще существует и приносит в это пространство чувство стабильности. У необычного тетушкиного воспитания было минимум недостатков. Хотя по хозяйству они проявлялись в полном объеме. — Давай-ка чай заварю я, — предложила я. — А в чем дело? Я делаю это как-то неаппетитно? — засмеялся Сёити. — Нельзя вот так резко наливать кипяток, — заметила я. — Да ведь ты все равно будешь пить его вместе с пивом. А и ладно, уже заварил, решила я и улыбнулась. Как и ожидалось, в чае чувствовался только неприятный привкус кипятка. Я, к своему удивлению, собралась выпить еще одну баночку пива. Со словами “Можно это съесть?” я, не дожидаясь разрешения, достала из холодильника сыр с плесенью в качестве закуски. Я была поражена, поскольку этот продукт весьма деликатесный и редкий для японской семьи со средними доходами, но потом подумала о том, что для этого дома такое вполне естественно, ведь, подобно моей разборчивости в кофе, здесь тоже имеют дело с высококачественной импортной едой. Забавно, что в мелочах жизни мы все еще схожи. На мгновение в памяти возникла картинка содержимого холодильника в доме, где я жила в детстве. Там всегда аккуратными рядами вплотную друг к другу были расставлены редкие заграничные вкусности. От папы в качестве подарка я всегда получала привезенные на пробу красочные коробки со сладостями, каких было не купить в Японии. Папа очень любил меня баловать ими, а мама, смеясь, говорила: “Не вздумай все съесть за один присест!” Да, давненько я не вспоминала о таких вещах. Даже в моей жизни были мирные времена. Но потом так много всего произошло, что я и позабыла об этом. Тогда все внимание родителей было приковано только ко мне и со мной обращались как с драгоценностью. Вот о чем напомнил мне, несмотря на смерть хозяйки, холодильник этого дома. Так как было уже поздно и я устала, мы решили, что завтра сможем обо всем наговориться, и мне было предложено первой принять ванну. Давно я не бывала в такой просторной ванной комнате. Там находилось большое окно. Я открыла его настежь, налила воду и погрузилась в горячую ванну. У меня возникло ощущение, словно я принимаю ванну под открытым небом. Я видела белое сияние мерцающих звезд и черные очертания горных массивов, и это было превосходно. В Токио имелась маленькая ванна у давнего бойфренда, а в моей квартирке и вовсе нет никакой. Поэтому я была рада возможности получить здесь это неземное удовольствие и сказала “спасибо” своей тете, которая была сейчас на небесах. Тетушка, мне вполне достаточно того блаженства, что я лежу в этой ванне. Моя душа полна оттого, что кто-то беспокоится обо мне. Мне уже и так хорошо. Я счастлива. Больше ничего не нужно. Кроме того, погрузившись в это горячее удовольствие, я невольно вспомнила огромную, отделанную кафелем ванную комнату в Италии. Куда ни глянь — и унитаз, и биде, — холодное белоснежное пространство. От нагревательной панели у окна поднимается теплый воздух. Из окна за белыми занавесками виднеется плантация оливковых деревьев. Маленькая в сравнении с просторной комнатой ванна очень гладкая и я едва помещаюсь в ней, поэтому чувствую себя огромной. Когда всплывают картины чего-то очень далекого и дорогого сердцу, они кажутся сияющими. Ночной воздух в Японии влажный, и каждое дуновение прохладного ветра вмиг освежало мои разгоряченные щеки, что было очень приятно. У меня было такое чувство, что эта прохлада очищает мою кожу лучше самого замечательного косметического лосьона и мое тело будто разукрашивается цветом ночи. Если тетя смотрит на меня с небес, интересно, каким она находит мое лицо в открытом окне в мире кромешной ночной тьмы? Наверное, я выгляжу жалкой. Выражение лица человека, который влачил свое существование, усердно стараясь убежать от прошлого, должно быть, напоминает в чем-то искаженное выражение лица подкидыша. Проведя в свое удовольствие в ванне целый час и как следует пропотев, я завернулась в мягкое гостевое полотенце, наверняка постиранное еще тетей при жизни, и вышла из ванной. Оттого что я пользуюсь этим полотенцем, время в доме сдвигается с места и тетя еще на один шаг удаляется от нас. Это так печально. Однако это даже хорошо. Мне предстоит, продолжая в том же духе, разрушить образовавшийся вакуум. Стоит вернуть этот дом в настоящее время, решила я. Крикнув Сёити, что освободила ванную, я открыла окно в комнате для гостей и легкими прикосновениями вытерла пыль. Когда комната как следует проветрилась, включила отопление и забралась в постель. Господи, большое спасибо за то, что есть где переночевать сегодня. Большое спасибо за этот день моей жизни. Моя молитва перед сном неизменно остается такой, с тех пор как я осталась одна. Сёити вряд ли ворвется ко мне в комнату, а при его порядочности такое, наверное, вовек не случится. Подумав об этом, я со спокойной душой погрузилась в сон. Прозрачные солнечные лучи, проникающие сквозь щель между занавесками, светили мне прямо в лицо, из-за чего я проснулась утром на редкость рано. Между домами виднелись горы, все еще густо покрытые зеленью. До меня не доносилось ни единого звука движения машин на улице. А если говорить о чистом утреннем воздухе, то казалось, что это и вовсе нe Япония. И в то же время, в отличие от Тосканы, если хорошо принюхаться, в воздухе пахло влажными деревьями. Казалось, что сильный ветер выдул и высушил все, но деревья все еще хранили в себе достаточно воды. Пока стоит такое время года. А вот в разгар зимы, наверное, станет посуше, и запах холодного воздуха станет насыщеннее. Впервые за долгое время я ощутила особую атмосферу этого времени года в Японии. Я вспомнила глубокое умиротворение, наполненное немного печальным, особенным солнечным светом. Я пристально взглянула в окно, чтобы только снова почувствовать это. Несмотря на утро, на улице не видно никого, и в пейзаже за окном нет ничего нового. И сердца людей не желают перемен. Существовала бы только эта увядающая красота. Вот такой удивительный вид из окна. Ведь наверняка там, за окном, рождаются дети, умирают старики, появляются и разоряются магазины — в общем, все меняется. Однако, как ни странно, там так тихо и спокойно, что этого совершенно не чувствуешь. Подумав о тете и Сёити, которые безвыездно прожили в этом захолустном дачном местечке, я вновь немножко позавидовала им. День за днем проживая одинаковые будни снова и снова, так что даже перестаешь понимать их однообразность, они накопили огромную глыбу любви, которая оказалась настолько прочной, что даже смерть, пожалуй, не в силах ее разрушить. Возможно, из-за того, что гостевой комнатой никто не пользовался, она осталась довольно пыльной, несмотря на мои усилия накануне. От дуновений холодного ветра из окна пылинки, кружась, поднимались вверх и, пропуская через себя солнечные лучи, переливались всеми цветами радуги. Это было удивительно красиво. В коридоре раздался шум. Наверное, Сёити уже встал. Должно быть, он сейчас очень похожими на тетушкины движениями старается поддерживать дом в порядке. Думаю, тетушка хорошо воспитала у него серьезное отношение к подобным вещам. Он сполна воплотил в реальность ее мечты. Ведь она растила его так, чтобы он не стал травой перекати-поле, как я, чтобы сумел крепко встать на ноги. Дом наполнился ароматом кофе, и я вышла в коридор. — Доброе утро, — сказала я. — Доброе. Хорошо спала? — поприветствовал меня Сёити. — Да, большое спасибо. — Кофе будешь? — предложил Сёити. — С удовольствием, — согласилась я. С наступлением утра атмосфера в этой маленькой гостиной снова показалось особенной. Непонятно почему, но было в ней какое-то восхитительное совершенство. Казалось, что вопреки происходящим с течением времени изменениям где-то в самом центре есть нечто незыблемое и постоянное. Повсюду красуется пышно растущая глянцевая зелень комнатных растений, кухонная утварь аккуратно расставлена по своим местам. Однако гостиная совершенно не кажется сдержанно строгой. Залитая утренним солнцем, она полна тепла и света. На натертой до блеска поверхности стола ничего нет, но во всем ощущается радушие и гостеприимство. Расположившись на уютном диване, я разглядывала это и думала о том, что, наверное, каждый день с радостью возвращалась бы сюда, в это место, которое создавалось долго и кропотливо, подобно произведению искусства. В отличие от чая, приготовленный Сёити кофе был очень вкусным. — Вкусный кофе, — заметила я, — несильно прожаренный, но вкус при этом не кислый, а едва сладковатый. — Ну, мы ведь и с кофе тоже имеем дело. Так что, как и ты, я в нем разбираюсь. Но эти зерна не наши, а из магазинчика “Шодзо”, что находится поблизости. Если честно, думаю, что больше всех его появлению радовались мы. Клиенты любят оба магазина, и поэтому прибыли растут в геометрической прогрессии, — гордо улыбнулся Сёити. Когда он, немного согнувшись, готовил кофе, я взглянула на его мускулистую спину и вспомнила о его отце, с которым я в жизни не встречалась. — Мне так хорошо. Это такое счастье — пить утренний кофе у вас дома, — сказала я. — Мама тоже была бы рада это слышать, — заверил Сёити. — Это место было ее гнездом, ее крепостью. — Все-таки в своей семье сестры прошли довольно суровую школу жизни. В противном случае она не стала бы вот так изо всех сил стараться обустроить свое жилище. Наверное, у тети до конца ее дней не выходило из головы то, что случилось с моей мамой. К тому же такой человек, как она, даже до самой смерти не смог бы жить успокоившись и опустив руки. — А ведь с самого начала они были очень близки и дружны, — сказал Сёити. — А как случилось, что твоя мама умерла именно так? Неужели прежде никто не замечал в ней перемен? — Я не очень хорошо помню, возможно, потому, что просто не особо хочу вспоминать. С ней все чаще стали происходить какие-то странности, но так как это развивалось постепенно, я думаю, просто не было человека, кто всерьез мог бы это остановить. Тетя, по-моему, вмешалась уже в самом конце. А все остальные были совершенно чужими людьми, и в самые критические моменты мама предпочитала держаться от них подальше, — ответила я. — Наши мамы ведь были дочерьми основателя какого-то отдельного религиозного течения. — А, да, я что-то слышал об этом. Мол, когда они были маленькими, им приходилось принимать участие в различных практиках... — припомнил Сёити. — Но до последнего дня мама почти ничего не рассказывала о том периоде своей жизни. В моей голове что-то ярко вспыхнуло. Кажется, я что-то припоминаю. Это было именно то, чего я не хотела вспоминать. То, из-за чего у меня тряслись поджилки. Мне стало очень страшно, но я изо всех сил попыталась сконцентрироваться на том, о чем только что подумала. — Похоже, они изучали всевозможные техники магии. Изначально бабушка отучилась в школе магов в Турине и получила сертификат белого мага, так? К полученным знаниям бабушка прибавила свои собственные придумки и находки, разработала отдельную систему и стала обучать людей. — Почему же в таком случае сестры не стали продолжателями религиозного учения своего отца? Я знаю, что дедушка с бабушкой развелись по этой самой причине. Что с ними случилось? — спросил Сёити. — А ты разве ничего не слышал об этом? — изумилась я. — Нет, — простодушно ответил Сёити, чем удивил меня. — Так же как и с моей мамой, которая плохо кончила, с обществом спиритизма однажды произошло несчастье. — Я говорила, осторожно подбирая слова. — Как-то во время сеанса бабушка пыталась вызвать какого-то доброго духа, но то ли у нее не хватило энергии для этого, то ли потому, что среди собравшихся членов общества оказались плохие люди, в общем, произошла ошибка и к ним явилось что-то нехорошее. Ну а поскольку люди, бывшие на том сеансе, верили в подобные вещи, все они подверглись странному внушению, после чего совершили групповое самоубийство. Я слышала, что бабушка, чувствуя ответственность за происходящее, горячо заклинала их, чтобы они остановились и не делали этого, дабы не множить зло в мире. В том групповом самоубийстве участвовало пять человек. Мама и тетя, которые спрятались в платяном шкафу и остались в живых, видели все своими глазами и, крепко обнявшись, дрожали от ужаса. Конечно, туда понаехало много полиции, общество это, разумеется, распалось, а наших мам положили на реабилитацию в маленькую клинику, которая принадлежала одному из последователей общества. Там они провели довольно долгое время. Что было с каждой из них после выхода оттуда, мне не рассказывали. Какое-то время они наверняка жили вместе. Возможно, был и такой период, когда они находились в доме дедушки. Этого я не знаю. В конце концов тетя по любви вышла замуж за дядю, а еще задолго до этого поженились мои мама и папа, — сказала я. — Ничего себе! И это случилось с моей мамой? Я что-то слышал о том, что она лежала в какой-то клинике из-за шока, полученного в результате очень странной смерти бабушки, но что это было настолько ужасно... — оторопел Сёити. — Выходит, что случившееся в твоем доме имеет непосредственное отношение и ко мне тоже? — Выходит. Ты ничего не знал, да? Неужели совсем ничего? Видимо, тетя действительно старалась всеми силами отгородить и защитить тебя от своего прошлого. Он молчал, и я нежно взяла его за руку. То, что случилось, не могло не бросить тень и на его судьбу, пусть не напрямую. Лучше бы знать, откуда падает эта тень, и, только подняв завесу тайны, можно прояснить то, что оставалось для него неясным и туманным. Между мамой и тетей существовала очень сильная связь. В тот период, когда они благодаря связям попали в специальную реабилитационную клинику, директором которой был состоятельный человек из числа бабушкиных последователей, они выжили потому, что помогали друг другу. Тетя там держалась очень бодро, а мама восхищалась ее стойкостью и, кажется, едва выживала, положившись на сестру. В моменты откровений мама рассказывала, что тетя, как бы тяжело ей самой ни было, никогда не теряла самообладания, вела себя достойно и ей всегда можно было доверить себя. Выйдя из клиники, мама стала встречаться с ее директором, который был гораздо старше ее. Я однажды подслушала, что до свадьбы она жила в его квартире в качестве любовницы. Думаю, что и потом, выйдя замуж за папу, она наверняка по-прежнему продолжала с ним видеться. Я помню, что несколько раз она ходила на встречу с этим довольно пожилым мужчиной, которого впору было назвать дедушкой. Она подыскивала отговорки, мол, что это ее давнишний друг, оказавший ей большую услугу, и поэтому она идет с ним увидеться. Но теперь я понимаю, что для этих двоих, похоже, это отнюдь не было развлечением. В жизни обоих все еще оставалось послевкусие, присущее парам, между которыми была длительная роковая связь. И он, сопротивляясь маминой неистовой силе, в глубине души знал, что навсегда очарован ею. Мама рассказывала: “Так как мы близнецы, посмотрев друг на друга, мы осознавали, о чем каждая из нас думала и как себя чувствовала. После того, что случилось, мы не могли говорить, а только все время лежали и, мучаясь даже от пребывания на солнце, совершали прогулки в креслах-каталках. Однако стоило нам заглянуть в глаза друг другу, как мы ощущали, что в них рождается призыв «Давай жить!». В то время Ацуко была умопомрачительно красива и невероятно сильна. Я изо всех сил тянулась за ней, но что бы ни делала, не могла стать такой же сильной”. Когда я рассказала Сёити об этом, он прослезился. — Почему же мама так много скрыла от меня? Я объяснила. В тот период мамино безумие вместе с комплексами перед тетей окончательно глубоко укоренились в ней. Что же касается тети, то она была более спокойной и благоразумной и, наделенная от природы теми же силами и энергией, что и мама, смогла сделать выбор в пользу того, чтобы жить, не развивая и не взращивая их в себе. — Дядя ведь тоже не знал об этом, не так ли? Я думаю, что ее молчание являлось проявлением любви. Ей было не все равно, что станет с вами, расскажи она об этом. Она предпочла забыть обо всем, порвать с прошлым и тем самым, по-моему, выбрала жизнь с вами. — Если так, то почему же она так беспокоилась о тебе? Почему на долгие годы забыла, а вдруг перед смертью неожиданно вспомнила о твоем существовании? — спросил Сёити. — Я думаю, вероятно, она что-то слышала о том, что есть несколько видов тайных методик, действенных только непосредственно в момент смерти, и поэтому решила их испробовать, — предположила я. — Однако так странно это все... Я снова начала вспоминать какие-то важные моменты, но в голове моей путались разные мысли, все окончательно смешалось, и в итоге с языка слетели совершенно иные слова: — А что, если тетя через меня пытается еще раз отслужить панихиду по маминой душе и достичь примирения? — Да нет, думаю, это вряд ли. Мама не из тех, кто прибегал ко лжи. Она ведь сказала только, что хочет спасти тебя. А о твоей маме она и словом не обмолвилась. Поэтому я и разыскал тебя. — Что ж, значит, попробую еще немного поразмышлять, — сказала я. — А мне что следует делать? — спросил Сёити. — Нужно разобраться, каким образом тетя собиралась мне помочь. — А что это за тайные методики, о которых ты упомянула? — поинтересовался Сёити. — Я слышала только истории о том, что именно в момент своей смерти, когда пре бываешь в призрачном мире, который связывает реальную и загробную жизни, можно встретиться с теми, кого хочешь увидеть. Мне самой не приходилось этого делать, так что я плохо себе представляю, как это. Знаю только понаслышке. Просто не было необходимости в этом разбираться. Я совершенно не верю в подобные вещи и никогда этим не интересовалась, — засмеялась я. — Мне кажется, что знать такое пусть даже понаслышке — это круто. Просто фантастика какая-то, — сказал Сёити. — Я тоже так думаю. Однако из-за этой мистики умерло немало людей. Сколько их специально едет в такие школы, где изучают подобные фантастические вещи, а потом привозит свои знания в Японию, передает их следующему поколению и, целиком посвятив себя этому, умирает. Включая и мою маму. Как глупо, не так ли? — констатировала я. — В любом деле важно, без сомнения, знать меру и не переусердствовать. — Что, если попробовать наведаться в твой родной дом? — предложил Сёити. — У меня мороз по коже от одной только мысли об этом, — призналась я. — Там ведь наверняка что-то осталось, да? Может, стоит провести там что-то вроде обряда очищения. Досадно, но я способен придумать только это, — с серьезным видом сказал Сёити. Мне стало немного жаль его, человека, о котором я ничего не знала. Если это его успокоит, я готова прямо сейчас отправиться в тот дом. Почему бы и нет? К тому же уже прошло так много времени... — История повторилась. Словно это какое-то проклятие. Наверное, в мамином случае это было наказание того духа, вызванного бабушкой. Потому что именно во время спиритического сеанса моя мама точно так же в самом конце потерпела неудачу, и все пошло не так. Хотя я думаю, что именно мамины мысли и убеждения привели к этому. — Это тот случай, когда не стало твоих родителей, да? — уточнил Сёити. — Да. Как бы далек от всего случившегося ты ни был, но думаю, тебе это, конечно, известно... Во время спиритического сеанса моя мама помешалась рассудком, так как ею, как говорили, овладел злой дух, и она убила папу, зарезав ножом. Двое из трех присутствующих — мой дядя и его жена — тут же выбежали из комнаты и стали звать на помощь. Я слышала, что прислуга разбежалась в том, в чем была. Однако еще одна участница сеанса, видимо, была хорошей женщиной. Она пыталась схватить маму, чтобы помешать ей убить папу, и нож задел ее шею. К счастью, ранение оказалось легким, но ей, похоже, пришлось тяжело, так как это был ужасный шок для ее психики. Что с ней случилось дальше, я не знаю. А потом мама перерезала горло себе и умерла. Я, конечно, в отличие от сестер-близняшек не видела происходящего своими глазами. Я пряталась в своей комнате, но последствия шока были такими же, и у меня практически нет воспоминаний о том, что было со мной какое-то время после этого. Возможно, история опять повторилась, и я, скорее всего, тоже угодила в ту самую клинику и принимала очень много лекарств, поэтому ничего не помню. Естественно, нашлись люди, которые говорили, что этот случай — следствие проклятия, навлеченного бабушкой, но мне было наплевать на это. Как бы там ни было, когда я снова вернулась к жизни, семья Конамия и оставшиеся в ту ночь в живых дядя и его жена начисто прибрали все к рукам. Оставив меня, они присвоили и магазины, и все права, и дом — в общем, абсолютно все. Не очень хочется ворошить все это в памяти, но я думаю, что и директору клиники что-то перепало, чтобы держал язык за зубами. В любом случае у меня почти ничего не оказалось, и идти мне было некуда. Скорее в виде оправдания мне выплатили небольшую долю наследства, все родственники от меня отвернулись и практически разорвали со мной всяческие отношения. Дедушки уже не было в живых, и никого из близких у меня не осталось. Я думаю, родственники не хотели забирать меня к себе, и кому бы я ни позвонила, все то и дело притворялись, что их нет дома. Как ни в чем не бывало я отправилась к дяде, но там меня ждал от ворот поворот. Хотя я не была настолько сумасшедшей, меня предпочли, наверное, поместить в ту клинику или какую-либо другую больницу, так как никто не хотел иметь дело со мной и моими проблемами. — Как раз тогда и нужно было прийти к нам. И не важно, что прошло уже много времени с тех пор, как наши семьи рассорились, ведь у мамы и мысли не было разрывать отношения с тобой. Однако все это так несправедливо. А что, если сейчас нанять адвоката и попробовать хоть что-то вернуть? Несмотря на то что ты была ребенком, ты наверняка имела права на гораздо большее, не так ли? С этим я тебе помогу, — предложил Сёити. — Спасибо, не нужно. Думаю, я тогда, вероятно, хотела уехать куда-нибудь подальше. Возможно, поэтому и не стала обращаться к тете. Нашелся человек, который удочерил меня. И мне гораздо больше по душе та жизнь, которую я создала после всего случившегося. Не хочу теперь касаться прошлого. Если ты не против, я могла бы устроиться в твою компанию, в бухгалтерию или еще куда-нибудь. Для меня это было бы намного лучше. К тому же, хоть ты и предлагаешь мне сейчас вернуть тот жуткий дом, мне он уже совершенно не нужен, — улыбаясь, заверила я. Мне было очень приятно то, насколько серьезно Сёити относился к этой беседе. — Все-таки хорошо, что ты оказалась человеком, который способен сам строить свою судьбу, — сказал Сёити. — В противном случае было бы очень печально. — Ничего подобного. Мне вполне достаточно того, что я родилась такой, какая я есть, что чувствую и мыслю по-своему. Так что грустить мне не о чем. Тут мы оба снова замолчали. Мы пили остывший, но ставший при этом более сладким кофе и смотрели в окно. Солнечный свет, исчерченный ветвями деревьев, танцевал, образуя красивый узор. Я внимательно взглянула на этот мир, созданный только нами двумя, и у меня возникло такое чувство, словно вернулось детство. Будучи детьми близнецов, переживших определенный период своей жизни и поддерживавших друг друга, мы, в сущности, должны были проникнуться соответственной взаимосвязью. Однако то, что я ощутила в тот день нашего детства, не было заблуждением. Наши пути разошлись с самого начала. И у меня нет ничего из того, что имеет он. Но иногда я думаю, что если до восемнадцати лет я жила бы под покровительством, семьи... Исчезло ли тогда бы это мое одиночество? Очевидно, нет. Что касается моего одиночества, оно следствие утраты, и я думаю, что в этом наверняка схожи все судьбы. Нет человека, который смог бы прожить без потерь. В тетиной жизни, наверное, было то же самое. Сколько бы она ни совершенствовала, ни обустраивала свой мир, однажды утраченное не возвращалось. Тем не менее тетя категорично считала, что лучше понемногу развиваться и идти вперед, чем не делать ничего. Мне достаточно было просто находиться рядом с Сёити, чтобы через него понять и почувствовать тетину философию. — Куда поедем? Что будем делать? — спросил Сёити. — Так и быть, давай поедем в дом, где я жила. Попробуем туда наведаться, — предложила я. Неожиданно для самой себя на глаза навернулись слезы. Сёити смотрел на меня в упор, ничего не говоря, не пытаясь успокоить. Просто внимательно вглядывался, как по-настоящему близкий и добрый человек. Не отводя глаз. — Я... если, конечно, ты не против, хотел бы съездить в ту самую клинику, где лежала матушка, — произнес он. — Пощади, только не сегодня, пожалуйста, — попросила я. — Да ладно, какие проблемы? Ты же всегда свободна, — настаивал Сёити. — “Всегда свободна” — это звучит как-то печально, — засмеялась я. — Интересно, а директор клиники все тот же, кто был любовником тети? Может, все поменялось за это время? — поинтересовался Сёити. — Да, он ведь уже совсем в годах, кто знает, занимает ли он по-прежнему свою должность или нет. Думаю, других изменений быть не должно. Клиника размещается в отреставрированном, отдельно стоящем здании в жилом микрорайоне Сёто. — Надо же, и жители ближайших домов в округе не были против, да? Что в таком месте сделали клинику, — удивился Сёити. — Так ведь это совершенно обособленное строение в самом центре огромной территории. Какие бы странные люди там ни размещались, жителям в округе они не доставляют никаких хлопот. Более того, я думаю, все люди, кроме ближайших жителей, считают, что это какой-то парк с посольством. Там, по-моему, не может содержаться много пациентов, — ответила я. — Да, у богачей много лазеек, — сказал Сёити. — Не зря же говорят, что деньги решают все. Наверное, в какой-то степени это правда. — Так хотела думать моя мама. Ее всегда тянуло исключительно к деньгам, и замуж она вышла за богатого предпринимателя, и жила в особняке, и в действительности, похоже, для нее не существовало неразрешимых задач. А в конце концов она просто лишилась жизни, — улыбнулась я. Мне только и оставалось, что улыбаться. — Итак, где-нибудь через часик давай выдвигаться, — предложил Сёити. — Уже?! — изумилась я. — Раз уж я специально сюда приехала, так хотела сходить в онсэн... Сё-тян, а ты вообще где планируешь остановиться в Токио? — У тебя, — ответил он. — О чем ты говоришь? Не шути так, — попросила я. — Я ведь собираюсь протянуть руку помощи своей кузине. А здесь не справиться, если не обладать должной смелостью, так что все нормально, —успокоил Сёити. — Да дело ведь не в этом. Почему я должна вместе с тобой жить в тесноте? — возмутилась я. — Хорошо, тогда я сниму номер в отеле, — сказал Сёити. — Это другое дело. И мне тоже сними. Так будет веселее. Как будто у нас летние каникулы! — загорелась я. — Сейчас не лето. За окном осень, и зима уже на носу, — засмеялся Сёити. — А, я понял. Тебе наскучило жить в Токио. Захотелось с кем-нибудь развлечься, да? — Ага, я ведь обычно обитаю в Италии, и когда приезжаю в Японию, чувствую себя Урасимой Таро[5], — улыбнулась я. — К тому же, раз уж мы собираемся посетить столь жуткие места, нам просто необходима хоть какая-нибудь отдушина. Так что сними по возможности просторный и хороший номер. И пусть это будет новый отель, ладно? — Ты как ребенок, — заметил Сёити. — Ничего не поделаешь. Слишком уж быстро мне пришлось повзрослеть. Так могу я хоть сейчас вести себя как маленькая? Мои воспоминания о том периоде жизни были фрагментарными и неточными. Вероятно, выйдя из больницы, я была внезапно выброшена во взрослую жизнь и должна была самостоятельно шаг за шагом идти вперед, решая свои проблемы. У меня не было дома, а с ненавистными родственниками я контактировала всего несколько раз по поводу наследства. Бедные дядя и его жена хоть и остались в живых, были очень напуганы и, боясь, что уже никогда в жизни не оправятся от шока, окончательно потеряли веру в себя. Думаю, потому и я начисто утратила ощущение, что могу на них положиться. То, что они ослабели, пожалуй, вполне естественно, так как мама, которой они так верили, с которой жили под одной крышей и вместе вели бизнес, сошла с ума. Изначально это были сильные люди с твердыми жизненными принципами, но мамины деньги сбили их с правильного пути. Первым делом я отправилась к своему бойфренду в Италию. Там в целях реабилитации помогала ему по хозяйству и жила нахлебницей за его счет. Вернувшись в Японию, я зашла в гости к своему другу Мне предложили пожить в квартире, принадлежавшей его родителям. В школу я не ходила. По маминой инициативе я посещала американскую школу и поэтому хорошо говорила по-английски, а со своим бойфрендом отчаянно учила итальянский. Благодаря этому я не упала на самое дно, все делала самостоятельно, и мне пришлось рано стать взрослой. С тех пор я скитаюсь по чужим домам. — К тому же ты мой двоюродный брат, и к тебе так просто подлизаться... — Ну хорошо. Вижу, мало-помалу ты смекнула, что удовлетворение твоих запросов — это в конечном счете исполнение маминой воли, — сказал Сёити, улыбаясь как принц из девичьих грез. Как хорошо, подумала я. Похоже на сон. Со мной так всегда бывает каждый раз, когда расстаюсь с человеком, когда приходится покидать какое-либо место, когда сказала что-то грубое и жестокое себе и кому-то... Я представляю, как, наверное, было бы здорово, если бы, как во сне, абсолютно все можно было выразить как есть. Если бы ощущение времени было бы как во сне и все всегда были добрыми. На самом деле разве не этого люди всегда хотят друг от друга? Вероятно, из-за сходства характеров мне было очень легко с Сёити. Возможно, и ему со мной тоже. Могло показаться, что мы стараемся быть образцовыми друг для друга. Я почти не помнила эту клинику, но, очутившись перед ее воротами, словно оцепенела. Территорию окружал высокий, словно стена замка, забор. Увидав в глубине густой рощи еле заметную зеленую крышу я ощутила некоторое замешательство — удивилась тому, что во мне все еще существовали искры некоторого простодушия и деликатности. Эти черты должны были остаться далеко в прошлом. Однако, хотя тетя и переживала по этому поводу, ничего не поделаешь теперь. Я впервые об этом подумала. Как ни странно, у меня совершенно не воскресало никаких воспоминаний о моем присутствии здесь. По всей вероятности, пациенты могут гулять только во внутреннем дворике, который не виден снаружи. И, видимо, люди из окрестностей попросту не могут заметить никого, кроме сотрудников клиники. Скорее всего внутренний дворик довольно просторный и очень ухоженный, и поэтому у пациентов не возникает чувства закрытости и изолированности. На территории росли большие деревья мимозы и много реликтовых гинкго. Я едва помнила подобные пейзажи этого времени года, когда начинает пахнуть плодами гинкго. Прося о встрече, Сёити сообщил имена наших мам, поинтересовался, есть ли еще кто-нибудь из персонала, кто работал тогда, и сказал, что хотел бы увидеться и послушать воспоминания о маме. Наверное, такой человек нашелся, и Сёити легко заручился согласием. Сёити нажал на кнопку звонка сбоку большой деревянной двери, и ее открыл молодой человек, одетый в форму медбрата. Мне известно только одно место, где очевидно, что статус пациента играет не последнюю роль. Интересно, сколько в мире подобных клиник, рассчитанных на чокнутых богачей. Не знаю, но, наверное, много. Видимо, спрос на них большой, и количество постепенно растет. Эдакая современная тюрьма для душевнобольных. Молодого человека я прежде не встречала. Наверное, штат клиники уже почти целиком сменился. Знакомым мне показался только длинный коридор, покрытый линолеумом. На всех окнах здания виднелись ненавязчивого узора решетки. Однако, несомненно, истинное назначение их состояло в том, что это не просто элементы декора из металла, а все-таки решетки, что в здании практически нет зеркал, что ворота и двери в доме, где содержатся люди, не способные жить с другими людьми, снабжены электрическими замками. Я постепенно вспоминала, что здесь находились разные вещи, указывающие, что это не просто больница. Я слышала, что в здании по соседству с главным корпусом содержатся сравнительно легкие пациенты, то есть люди, жизни которых ничто не угрожает, и те, кто находится на реабилитации и лечении от алкогольной и наркотической зависимости. Мы не прошли в глубь заведения, так как от входа нас сразу же проводили в просторную приемную. Ощущение от сидения на кожаном диване показалось мне чем-то знакомым, но, подумав, что это просто мое воображение, я пожала плечами. Меня не покидали тяжелые мысли о том, приходилось ли мне прежде сидеть здесь или нет. Сомнения комом подкатывали к горлу. Наверное, как я и предполагала, мне действительно довелось быть здесь некоторое время. Или же то, что я слышала от мамы, смешалось в моем сознании с действительностью? Или просто мама брала меня с собой сюда, когда встречалась с директором клиники? Воспоминания были очень туманными, но, несмотря на испуг, я пыталась что-нибудь припомнить. Однако, как ни старалась, вспомнить ничего не могла. Должно быть, это последствия травмы. Все ли со мной нормально, если я прожила до сих пор вот так, без памяти? Я пребывала в полном замешательстве. Ненавижу чувствовать себя беспомощной. Ну и ладно. Мне ведь это особо не мешает, сразу же заключила я. Сейчас я вместе с Сёити, а он, похоже, помнит обо всех важных вещах. Если даже я что-нибудь забуду, с ним этого наверняка не случится. Пока я думала обо всем этом, перед нами возникла девушка, наверное администратор, и подала нам черный чай в белых чашках. К чаю прилагалось немного первоклассного печенья. Сёити очень внимательно изучал здание. Еще бы... Здесь тетя провела какую то часть своей юности и в саду внутреннего дворика грезила о внешнем мире. Это место хорошо оснащено и весьма недешево, но совершенно не подходило той сильной женщине, какую мы знали. Сёити просто не мог поверить в то, что ее содержали здесь. Я была с ним согласна. Несмотря на его молчание, мне были понятны чувства и настроение Сёити, и я думаю, это было взаимно. Диванчик оказался маловат, и мы, сидя, слегка соприкасались бедрами. Каждому из нас передавалось сердечное тепло, которым мы поддерживали друг друга. Зелень внутреннего дворика и это тепло были единственно ценными вещами в присущей этому зданию странной тишине, охраняемой звуконепроницаемыми стеклами. Если бы только было возможно, нам хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Чтобы мы сидели вот так, по-детски прижавшись друг к другу. Чтобы не думали ни о чем. Как в то время, когда мы были счастливы. Я взглянула на профиль Сёити, и он, повернувшись, посмотрел мне в глаза и молча кивнул. Да, как раз сейчас я хотела, чтобы он кивнул, с удовлетворением отметила я и, сделав глоток чая, почувствовала, как согревается моя душа. Как было бы славно, если бы это безмолвие длилось вечно... Однако такое невозможно, и вскоре раздался стук в дверь, и в приемную вошла женщина средних лет. Увидев ее, я вздрогнула. Кто это?! Разве она не наша горничная? Не та ли, что спаслась, сбежав со спиритического сеанса? У меня было такое ощущение, что она не врач и не сестра этой клиники. Я старалась вспомнить, где видела это лицо, но память застилал такой туман, что я ничего не могла разглядеть. Весь масштаб испытанного мною шока я осознаю только в такие моменты. Я пыталась, насколько это возможно, равнодушно спрятать пережитое в потайной ящик, но пробел в памяти остается внутри меня подобно огромной яме. Это естественно. Еще бы, мама убила папу! Это же не ерунда, подбадривала я себя теми же словами, что и прежде. — Я заместитель директора клиники. Моя фамилия Кодзима. В то время я работала медсестрой. А вы похожи каждый на свою маму. И друг на друга тоже чем-то похожи, — сказала женщина. — Сожалею, но кроме меня и директора не осталось никого из тех, кто тогда работал. Я машинально назвала его директором, но прежний директор в силу своего возраста покинул свой пост и теперь только консультирует. Эта клиника перешла в руки его сына. Но как раз сейчас проходит научный конгресс, и он временно отсутствует. — Ну что вы. Мы счастливы уже потому, что смогли посетить место, где находились наши покойные мамы. Ведь это и была цель нашего визита, — ответил Сёити. Не солгал, но как же все-таки умело выразился, подумала я. Женщина по фамилии Кодзима, продолжая стоять как натянутая струна, кивнула. — Примите мои соболезнования. Директор клиники до сих пор частенько рассказывает о ваших матушках, вспоминая, какая невероятная система взаимодействия и взаимовыручки была у близняшек. Ой, опять назвала его директором. Так как в эту клинику редко поступают молодые люди и многие пациенты находятся здесь подолгу, поток людей на удивление небольшой. Поэтому тот случай остался в памяти. И я, и директор были тогда еще молодыми. Как? Выходит, эта женщина и впрямь тут работает и не она присутствовала на спиритическом сеансе. Вот уж действительно в моей памяти полный кавардак, и все так странно, решила я. Однако меня это не так уж пугало. Я чувствовала себя свободно и легко, словно распалась на части и вот-вот совсем растаю. — А со мной что было, когда я сюда попала? Я не очень хорошо это помню, — спросила я, желая застать ее врасплох. — Ах да. Матушка Сёити-сан, покинув клинику уже больше здесь не бывала, а вот матушка Юмико-сан состояла в близких личных отношениях с директором клиники, несколько раз заходила сюда и иногда брала вас с собой. Пока двое общались, вы всегда, скучая, бродили по саду. Мне особо не доводилось побеседовать с вами, но про себя я всегда думала: “Какая мудрая девочка”, и потому ваш образ крепко засел у меня в памяти. Теперь вы совсем взрослая... — с улыбкой сказала Кодзима-сан. Выходит, я здесь не лежала. Я искренне обрадовалась, глядя на Кодзима-сан, которая, судя по всему, не лгала. Что же тогда происходило со мной в тот период? В памяти ничего не всплывало, и мне вдруг показалось даже, что вообще ничего не было. — После того, что произошло с матушкой Юмико-сан, директор совершенно пал духом... Надо же, как витиевато сказано. Я чуть было не рассмеялась, но подумала о том, что мама и директор настолько откровенно крутили роман, что, пожалуй, нет никого, кто не знал бы об их отношениях, и оттого, наверное, еще только сложнее было говорить об этом. Возможно, в некотором смысле, наши с Сёити мамы действительно сломали жизнь этому самому директору. В моей голове мало-помалу стали всплывать горькие воспоминания — а именно история об этой клинике, услышанная от мамы. Мама рассказывала, что среди таких же пациентов, как она, были люди, которые по-дружески общались с Кодзима-сан и весьма весело проводили время, тогда как мама была глубоко ранена тем, что ее держали на расстоянии. Тетя была из тех людей, кто совершенно не обращал внимания на такие вещи и не переживал по подобным поводам. Мама же ужасно нервничала из-за того, что с ней обращаются чересчур осторожно, словно прикасаются к нарыву. Глубоко в ее сердце укоренилось болезненное ощущение, что к ней относились как к чему-то нечистому. Чем дольше это продолжалось, тем больнее ей становилось. Тогда ей казалось, что здесь, в этой клинике, не существует человеческих отношений, и она ненавидела молодую Кодзима-сан. Думаю, мама все же была крайне чувствительным человеком. — Как вы считаете, с моей мамой было много проблем по сравнению с тетей? — спросила я. — В конце концов ведь именно она совершила такое. — Ну-у... — задумчиво протянула она, пожимая плечами, — не знаю почему, но, несмотря на то что постоянно молчали, они совсем не выглядели жертвами. Они всегда находились в своем мирке для двоих. Казалось, их мир такой хрупкий, что стоит дотронуться, и он рассыплется. Конечно, подобное характерно для людей, которые попадают сюда, но рядом с сестрами ощущалось такое напряжение, что порой бывало трудно дышать. Юмико-сан, вы ведь испытали аналогичное потрясение и сейчас чувствуете себя хорошо. Поэтому-то я и делюсь с вами своими мыслями, но считаю, что, пережив такое в детстве, очень трудно расти и взрослеть будто ничего не случилось. Несмотря на их неразговорчивость, чувствовалось, что в ваших будущих мамах живет бездонная боль от невидимого сражения. Однако в чем-то они были очень сильны. Сказать честно, постепенно я даже стала бояться ваших матушек. Впоследствии, узнав о том, что одна из них совершила ужасный поступок, признаться, я вначале подумала вовсе не о матушке Юмико-сан. Вы уж простите. Просто матушка Юмико-сан тогда демонстрировала исключительные кротость, сердечность и боязливость. А вот матушка Сёити-сан всегда манипулировала людьми... Я неудачно выразилась, но она могла провоцировать ссоры между директором и медсестрами и, нарочно демонстрируя подобные навыки, вынуждала людей поступать так, как она задумала. Это было для нее чем-то вроде забавы. Так она старалась отвлечь и подбодрить матушку Юмико-сан. В ней было какое-то харизматичное очарование. Я же опасалась ее и не решалась смотреть ей прямо в глаза. При этом она всегда нежно опекала матушку Юмико-сан, будто та была ребенком гораздо младше ее самой. Достаточно взглянуть на Сёити-сан, тем более из нашей с вами беседы, и мне становится понятно, что здесь не обошлось без ее участия. Я всегда думала, что у Ацуко-сан настоящий талант в умении оберегать и воспитывать. Стоило раз обидеть Ацуко-сан, она больше ни с кем не разговаривала и замыкалась в себе. А матушка Юмико-сан переживала по этому поводу и частенько служила посредником между сестрой и окружением. Ацуко-сан всегда первым делом слушала только то, что говорила матушка Юмико-сан. Не то чтобы она вела себя цинично и вызывающе. Скорее создавалось такое впечатление, что она проказничает. Я была потрясена тем, насколько отличаются мамины рассказы об этом месте от того, что увидела своими глазами. Я обнаружила, что здесь работают такие внимательные люди и это вполне достойное место. Рассказывая о клинике, мама почти не моргала, и это выглядело достаточно жутко. Когда я еще была маленькой, маму время от времени неожиданно прорывало: — Твои мама и тетя какое-то время находились в ужасном месте. В больнице того дяди, маминого друга, с которым тебе тоже доводилось встречаться. Если бы мы туда не попали, нам наверняка было бы гораздо хуже, но лишиться свободы — это было мучительно. Стоит мне случайно вспомнить то время, и я буквально теряю дар речи, чувствую, как мое тело напрягается и разом каменеет. Это место в самом деле походило на ад. И даже выйдя оттуда, когда к тому же у тебя больше нет своего дома, я чувствовала себя абсолютно никчемной, хоть плачь, и меня попеременно одолевали невыносимые отчаяние и безысходность. Сколько бы я ни спала, не могла отдохнуть, потому что постоянно видела кошмарные сны. А когда после бессонной ночи встречала утро, не ждала от него никаких радостей. От моей подушки исходил запах горечи и страдания, и солнечный свет из окна не приносил спасения, а только болью резал измученные бессонницей глаза. Все тело кричало о том, что сегодня снова начнется еще один день в аду, против которого лекарства бессильны. Однако твоя тетя Ацуко, которая, казалось, должна была пребывать точно в таком же состоянии, почему-то всегда ходила с невозмутимым видом и выглядела так, словно ничто не мешало ей жить. Такая безграничная сила тети Ацуко всерьез пугала меня, и. хотя мы близнецы, я чувствовала большую дистанцию. Даже сейчас, когда мне снится сон о пребывании там, бывает, что я в ужасе вскакиваю с кровати. Я открываю глаза и, когда вижу, что на окнах нет решеток, облегченно вздыхаю. Мама говорила словно в бреду, и в такие моменты я чувствовала, что ее уносит куда-то далеко-далеко. Я же слушала ее рассказ, трепеща от ужаса. Помню, как сильно огорчалась, когда пыталась крепко сжать мамину руку а она инстинктивно отдергивала ее. Однако клиника оказалась гораздо более тихим и спокойным местом, чем ожидала. К тому же, похоже, я здесь бывала. И мне вдруг пришло в голову, что, хотя мама и говорила, будто посещает клинику, чтобы встретиться с директором, возможно, ее безотчетно тянуло сюда. Вполне может быть, что в то время, когда мама лежала здесь, в душе ее бушевали сомнения, а тетя, отгородив ее от всех, вынуждала не открывать сердце персоналу. Возможно, мои детские воспоминания были слишком живыми, но теперь мне кажется, что когда я заметила странности в мамином поведении, тогда же в каком-то смысле она стала сильнее, и, пожалуй, именно к этому она стремилась. Я взглянула на Кодзима-сан: она плакала. Потом она взяла меня за руку. Это была рука труженицы. Рука с загрубевшей кожей, но с нежными прикосновениями самой обычной женщины с массивной нижней частью тела и множеством морщинок в уголках глаз. Ощущения от прикосновений этой пожилой медсестры, которая день за днем всю свою жизнь ухаживает за больными, были мне незнакомы. — Все это время я очень сожалела о том, что случилось с вашей матушкой. Несмотря на то что ее уже выписали, ей следовало больше довериться директору. Рассказать, как себя чувствует, что ее беспокоит... — добавила Кодзима-сан. Нет, история развития ее странности наверняка началась уже тогда, в момент поступления в клинику, так что было уже слишком поздно, хотела сказать я, но, непонятно почему, на глаза вдруг навернулись слезы, и я не смогла вымолвить ни слова. Сёити молчал. И за это молчание я была ему благодарна. Мне было слишком стыдно оттого, что я плачу, оказавшись в мамином прошлом. — Сё-тян, извини. Ты пока не торопясь побеседуй о тете, а я немного прогуляюсь по саду, — сказала я, поднимаясь. У меня возникло странное чувство, как будто я вновь стала маленькой девочкой. Я удивилась, когда, опустив глаза, увидела ноги взрослой женщины. Надо же, так выросла, а где-то в глубине души ничего не изменилось. — Не переживай, мы ведь здесь ради тебя, — ответил Сёити. Какой все-таки из него получился замечательный брат, снова отметила я про себя. Распахнув дверь, ведущую в сад, я подумала: да, вот оно, знакомое ощущение этой двери. Мне приходилось бывать в этом саду, и, помнится, я слышала мамины истории о том, что единственным смыслом жизни для нее тогда были не тетя, не директор клиники и, разумеется, не Кодзима-сан, а этот самый сад с его растениями, муравьями, гусеницами. Впоследствии мама стала очень занятым человеком и совершенно перестала бывать даже в нашем саду, но тогда именно в больничном саду она находила единственную отдушину. Я любила слушать ее рассказы о здешнем саде. Хотя это были грустные истории, они оказались пропитаны самыми нежными красками маминой души. Здесь, в саду, мама могла без устали наблюдать за тем, как набухают и в один из дней лопаются маленькие почки, как виноградная лоза растет и тянется во все стороны, как муравьи усердно перетаскивают кусочки сладостей и дружной гурьбой переносят мертвых насекомых. Здесь время тянулось дольше, и не было никаких чувств и эмоций, а текла только жизнь. Поэтому мама убегала сюда, чтобы не видеть ничего лишнего. Она пропадала в саду, чтобы не замечать своего отражения, собственной сестры, которая находилась слишком близко и убежать от которой она не могла. Для мамы, оказавшейся в тени своей сестры, это было единственным временем свободы и раскрепощения. Когда мама рассказывала о том времени, она словно снова превращалась в ребенка. Наблюдая за гусеницами, которые день ото дня ели все больше и постепенно росли, она думала, что жить не так уж и плохо. Сад словно напутствовал: “Всякий день меняйся, двигайся вперед!” Небо и облака были слишком большими и поэтому не находили отклика в мамином съежившемся сердце. И только бурлящая жизнь маленьких существ проливала свет в детской душе. По этой причине ей хотелось, чтобы в саду собственного дома, по возможности, не было искусственного лоска, чтобы можно было видеть, как естественным образом растут и увядают растения, как живут среди них всевозможные живые существа. Я помню, едва мы вселились в построенный дом, мама, надев шляпу, вышла на прогулку в сад, и я отправилась вместе с ней. Потом это вошло в привычку. Теперь мне казалось, что мое восприятие той мамы, несмотря на некоторое искажение временем, было самым понятным. По крайней мере, именно такой, более деликатной и слабой, нежели в последние годы своей жизни, мама была мне гораздо ближе. Тот факт, что в маминой жизни существовало время очарованности жизнью сада, утешал меня как ничто иное. Я полной грудью вдохнула его воздух. Ну, вот и я. Сколько лет, сколько зим. Спасибо тебе за то, что когда-то давно помог моей маме. Мне не передать словами всю мою благодарность тебе. Ведь самой важной историей из всех, услышанных мною от мамы, мне кажется история о тебе. Только рассказывая о тебе, мама не могла скрыть человеческую слабость. Я тихонько бормотала эти слова, а сад в ответ молча демонстрировал продолжающуюся и сегодня кипучую жизнь. Как все-таки замечательно, что достаточно просто жить, чтобы иметь возможность созерцать так много вещей, подумала я. Некоторые листья уже покраснели, а сливовые деревья выглядели совсем увядшими, но именно теперь они готовили новые почки. Огромная сакура, которая весной наверняка будет сплошь покрыта цветами, сейчас, запасая силы, растила свои ветви. Здесь происходило непрерывное движение. И хотя я не осознаю этого, но внутри меня точно так же что-то постоянно движется. Пожалуй, именно поэтому, наблюдая за тем, что так схоже с моим внутренним миром, мне здесь так легко и приятно. Находясь тут, я словно перенеслась через годы и стала единым целым с мамой. Я ощутила легкое тепло и подумала, как было бы здорово, если бы я могла вот так же близко почувствовать маму, пока она была жива. Мне хотелось навечно остаться здесь, грустить и жалеть о разлуке, но, обернувшись, я увидела, как Сёити за окном беседует с Кодзима-сан. Сейчас со мной хоть кто-то есть рядом... Это успокоило меня, привыкшую всегда действовать в одиночку. Хорошо, когда можно запросто поговорить о разных пустяках с близким человеком. Скоро мы не торопясь вернемся и, забыв обо всех делах, зайдем в кафе, наверняка закажем горячий кофе и сладости и будем болтать или молчать, вновь и вновь погружаясь в новые впечатления. Где-нибудь в теплом кафе... От одних только мыслей об этом мне стало легко на сердце. Мучительные ощущения, овладевшие мною в клинике, испарились. Снова пережив воспоминания о мамином болезненном состоянии и о возможном собственном пребывании в этой клинике незначительное время, я увидела свое прошлое в несколько ином свете. Отчего опять стало немного веселее на душе. Подобно тому как маленькие девочки плетут венки из клевера, я сегодня при помощи хорошего настроения создала один день своей жизни. — Сёити, почему ты такой добрый? — спросила я, когда мы покинули клинику. — Услышанное там стало шоком скорее для тебя, нежели для меня с моей затуманенной памятью. И тем не менее ты вел беседу, расспрашивал обо всем... Кроме того, постоянно был внимателен ко мне. Прости, образ тети, какой я ее себе представляла, опять слегка изменился. Я всегда считала ее сильным человеком и не представляла, что она когда-то была настолько эксцентричной... Вечерело, и в жилом квартале практически не видно было людей. Поблизости находился район элитного жилья, поэтому здесь невозможно было встретить домохозяек, которые пешком отправились бы по своим делам. Дети уже давно разбежались по домам и, должно быть, спокойно делали уроки или же играли в компьютерные игры. Несмотря на эту кажущуюся пустоту каждая квартира, каждый дом излучал тепло, то есть признаки того, что там живут люди. — Это оттого, наверное, что я решил всецело посвятить эту поездку тебе. К тому же человек ведь обладает различными чертами характера, и в его жизни есть разные периоды, не так ли? Матушка была сильным человеком, поэтому я вполне допускаю, что она могла быть такой в подростковом возрасте, — сказал Сёити и засмеялся. — Однако я, конечно, не думал, что она была настолько испорченной. Это стало для меня очередным потрясением. Выходит, она оказалась каким-то несносным ребенком, да? — Определенно нет ничего плохого в том, что мы узнали правду о тете. Она ведь человек и не всегда была взрослой, в ее натуре соседствовали разные стороны. И мы должны понимать, что тебе, разумеется, она старалась показывать только хорошую, — сказала я. — Спасибо за все, Сё-тян. Если бы ты был так же добр и заботлив по отношению к своей девушке или жене, как же счастливо вы, наверное, могли бы жить. И ты всегда получал бы ласку и заботу в ответ. Однако в реальной жизни это почти невозможно, и оттого, должно быть, все и не ладится... Сёити рассмеялся: — Да, на подобный подвиг я вряд ли способен, к тому же у меня работа... — Да, согласна, — ответила я. — Давным-давно мама рассказывала, что в ее жизни был период, когда она, лежа в той клинике, практически разучилась выражать свои чувства, когда и слова, и поступки шли вразброд. Я почти позабыла об этом, а ведь это значит, что было время, когда мама пыталась поделиться со мной воспоминаниями о своем тяжелом прошлом. Сегодня я впервые за долгое время припомнила, что говорила мне мама до болезни. И я счастлива уже только поэтому. — Выходит, наша поездка того стоила. К тому же с мамой, похоже, было то же самое, как поведала мне Кодзима-сан. Обе они, находясь в клинике, кроме как друг с другом, видимо, практически ни с кем не общались. А если такое и случалось, то матушка из них двоих была намного сильнее, упрямее и несговорчивее. Однако я смутно догадывался об этом... — сказал Сёити. — Несомненно, там тетушка была неуправляемой. Выйдя, она решила стать добрее. Ей надоело быть жестокой и отталкивать от себя людей. И, судя по всему, тетя, изменившись, раз и навсегда взялась за ум. Ей больше ни к чему было прибегать к своей особенной силе. Что же касается моей мамы, то она всегда ревновала, завидовала сестре и очень хотела во что бы то ни стало быть на нее похожей. Я ведь права? Почему же твоя матушка так страстно желала этого? — спросил Сёити. — Нам, конечно, невозможно доподлинно представить, какой была моя матушка в то время... — Ну, каждый человек по-своему пытается справиться с выпавшими на его долю необычными обстоятельствами. И тете ведь тоже это далось совсем не легко, так ведь? А маму, мне кажется, интересовало только то, как заполучить так называемую силу, — предположила я. Сёити, кивнув, добавил: — У человека каждый день может меняться настроение, он может злиться, раздражаться, порой казаться странным. Однако, если присмотреться, с ним все в полном порядке, не так ли? И может показаться, что мы, люди, не так уж стремимся к постоянству и последовательности. Но именно поэтому крайне необходимо в глубине души обладать этими качествами. Пожалуй, мы не осознаем этого. Не бывает так, чтобы сильный человек всегда был сильным. И я, к примеру, знаю много матушкиных слабых мест. — Что ж, возможно, я тоже чересчур требовательна к себе, добиваясь последовательности и постоянства. Я думаю, что тетя была по-настоящему сильным человеком, однако возможность быть слабой в кругу своей семьи, по-моему, делала ее счастливой. Дело в том, что, без сомнения, не бывает людей без внутренних противоречий, К тому же моя мама, насколько мне известно, была даже слишком последовательна в плохом смысле, — сказала я. — И поэтому в конце концов случилось то, что случилось? Навлекла страдания на себя и близких... Твоя мама оказалась подобна крепкому, несгибаемому стволу дерева. По крайней мере такой образ сложился у меня в голове: она как бревно, которое толкай, тяни — с места не сдвинешь. Моя матушка в этом смысле была человечнее, и в то же время до последних дней в ней бурлило ведьмовство, что ли... Вокруг нее ощущалась какая-то аура тайны и загадочности. — Да, а мама тем временем стремительно становилась все жестче и жестче, — добавила я. — Вот видишь, как случается, когда не стремишься становиться мягче, — заметил Сёити. — Уже поздно, — сказала я, совершенно не понимая, почему с моих уст вдруг слетели эти печальные слова. Услыхав их, Сёити заметно погрустнел, а я сразу пожалела о сказанном и испугалась собственных слов. Возможно, все дело во времени суток, ведь наши силуэты уже начали постепенно таять в ночной темноте. — Почему ты так говоришь? Не поздно, еще ничего не поздно! И поэтому ты сейчас здесь, — возразил Сёити. Я молча взяла Сёити под руку и, словно опираясь на него, зашагала вперед. После сказанных им слов я ощутила такую слабость, что, казалось, даже стоять без посторонней помощи была не в силах. Путь до станции оказался очень длинным, и мною овладели рассеянность и какая-то пассивность, словно мы бесцельно бродим в плохом сне. Возникло такое ощущение, словно мы где-то глубоко на дне и, сколько бы ни барахтались, не можем всплыть на поверхность. Наверное, это следствие того, что я посмотрела в глаза прошлому, подумала я. Я знала, что это непременно пройдет, поэтому страдать особо не стоит. Но рука Сёити была такой теплой, какой бывает рука возлюбленного или родственника, и это делало меня еще слабее. — Однако, слава богу, это заведение оказалось гораздо более основательным и человечным, чем я думала. Тогда мне казалось, что это какая-то совершенно жестокая лечебница, где директор — отвратительный и низкий человек, а злобные медсестры держат в изоляции противных людишек с болезнями богачей. — Ну, ты загнула, — расхохотался Сёити. — От мамы я слышала только жуткие истории, и с директором у нее был постоянный роман. И денег она довольно много отдала его клинике. Папа наблюдал за их отношениями и делал вид, что его это не беспокоит. Вся эта ситуация не могла вызвать во мне ничего, кроме неприязни. Так что мое представление об этом месте казалось мне вполне обоснованным, — объяснила я. — Однако эта клиника отнюдь не произвела на меня ужасное впечатление. — Вот-вот. Поэтому-то я и удивилась, что вопреки моим ожиданиям она оказалась обычной, нормальной клиникой. Возможно, я просто немного повзрослела. — К тому же и директора, похоже, уже не было там. — Если бы там был этот тип, я бы его придушила, — засмеялась я. — Я его физиологически не переносила, даже будучи в детском и невинном возрасте. Я всегда была папиным ребенком. — Сейчас он, возможно, просто старик, в котором нет ничего особенного и удивительного. Дело в том, что влиятельные люди кажутся нам порой исполинами, — предположил Сёити. — Может быть. А и бог с ним. Совершенно точно, с мамой у них были серьезные отношения, а что касается папы, то он был слаб духом и, как говорила мама, всегда приносил себя в жертву. И в конечном счете все оказались мамиными рабами. Если судить по тому, что нам рассказали в клинике, грубые и резкие черты характера были присущи тете, но когда они обе вышли оттуда, в настоящем мире мама и тетя поменялись местами. Однако в реальности многими вещами шутить нельзя. Для мудрой тети это, видимо, было очевидно. Она понимала, что разного рода колдовством можно было развлекаться только в маленьком мирке клиники. Ну да ладно. Все это дела минувшие... Вот так беседуя, мы шагали вперед, и чем ближе подходили к станции, тем больше народу нам встречалось. Когда я переживаю подобные моменты, у меня возникает иллюзия, что так в моей жизни было всегда и будет впредь. Я понимаю, что это иллюзия, и ощущаю счастье. — Я никогда не стремился идеализировать мать. Я догадывался, что есть в ней что-то непостижимое. И на твою матушку она, наверное, оказала очень серьезное воздействие, — сказал Сёити. — Тем не менее мне кажется, что именно оттого, что она пережила подобный период в своей жизни, она, к счастью, никого не убила. Если ты растешь в странном доме и видишь, как умерли люди, это неизбежно на ком-нибудь каким-либо образом скажется, — предположила я. — Ты часто говоришь неопределенно. На ком-нибудь каким-либо образом... Хотя и в твоей жизни случилось такое. Кроме того, разве ты точно так же не расплачиваешься сейчас за весь этот кошмар? — спросил Сёити. — Но ведь я такая дура. Я на самом деле считаю, что с тем, что случилось, уже ничего не поделаешь. Если что-то где-то отклонилось от нормы, это непременно обнаружится. К тому же я не хочу признавать, что в конце своей жизни мама окончательно поссорилась с головой. Если бы этого не случилось, она бы никого не убила, — убеждала его я. — Ты не дура! И именно поэтому в твоем добром сердце постоянно тяжелым бременем лежит клубок разных проблем и переживаний, разве не так? Я знаю это. Я слишком хорошо тебя понимаю, — сказал Сёити. — Я наконец-то осознал, в чем и как раскаивалась моя матушка и как она за тебя переживала. За то время, что я провел рядом с тобой... — Ну да ладно, уже ведь действительно ничего не исправить. Кстати, а где мы остановимся сегодня на ночь? — поинтересовалась я. — В районе Сибуя, — ответил Сёити. — А отель большой? Лобби-бар имеется? — не унималась я. — Есть, — заверил Сёити. — Здорово, да? Попьем чайку! Я обожаю отельные зоны отдыха. Потому что в любой стране, вот так просто сидя там, я могу наблюдать за разными людьми, — воодушевилась я. — Я рад, что ты наконец улыбнулась. — Знаешь, всегда бывают такие моменты, когда хочется залечь на дно и похандрить, но сейчас было бы просто грешно тратить время на подобные вещи. Ведь каждый день я то и дело плачу, делаю для себя множество разных открытий, и все это так ново для меня. Я защищена твоими способностями действовать и принимать решения, и поэтому могу не думать ни о чем лишнем, — призналась я. — У меня талант делать так, чтобы ты не грустила, — сказал Сёити. — Гений фокусник, — рассмеялась я. — Нет, добрая фея, — с серьезным видом поправил Сёити. Я была счастлива. Вечером после ужина мы разошлись по своим номерам. Я расслабилась и отдыхала, когда вдруг позвонил Сёити и сообщил, что на его электронный адрес, указанный в оставленной им в клинике визитной карточке, для меня пришло письмо от того самого директора клиники, который в настоящее время ведет консультации. Я пришла в номер к Сёити. Читая письмо, я подумала о том, что директор, возможно, мог быть где-нибудь неподалеку и попросту побоялся встречаться со мной, поэтому подослал вместо себя Кодзима-сан. Как же все-таки мне противен этот человек, решила я. В душе он всегда стремился сохранить свою жизнь и по возможности не подвергать себя риску. Я не могу его простить. Не могу простить, что он живет так долго, как будто не было моей мамы, как будто ничего не произошло. — Вот поэтому я ненавижу этого типа! — выкрикнула я. Сёити с удивлением заметил: — По-моему, это вполне честное и вдумчивое письмо. — Да уж, если бы он не был вдумчивым, не смог бы открыть свою клинику. Однако же, будучи каким-никаким врачом, он тем не менее мало занимался пациентами и в свое рабочее время назначал встречи, чтобы повидаться с любовницей. Что может быть ужаснее? Даже уже из-за этого он мне противен. — Ну да, ты права... Подобные вещи не редкость в мире состоятельных людей, у которых из-за вечной занятости ни на что нет времени, — сказал Сёити. — Для богачей подобное служит своего рода прибежищем в моменты, когда обстоятельства складываются не самым лучшим образом. Прости за неудачное сравнение. Вряд ли это имеет какой-то социальный подтекст. А знаешь, когда речь заходит об этом директоре, ты становишься такой наивной, и, если честно, это так умиляет. Ты такая чистая, как ребенок. Сёити улыбнулся, а я немного смутилась. — Возможно, в этом смысле время для меня остановилось. Но ведь в создавшейся ситуации он был чуть ли не единственным, кроме нас с папой, человеком, кто мог бы и должен был помочь маме, разве не так? Разве душевные расстройства — это не его специализация? Однако он ничего не сделал, так ведь? Вот поэтому, наверное, я и отношусь к нему так... К тому же, раз все умерли, мне, возможно, просто не на кого больше злиться, кроме него. Дядя с женой тоже пострадавшие, так как едва не были зарезаны моей мамой, и мне сейчас не на кого вылить всю свою обиду и ненависть. — Я заразительно рассмеялась, но в душе еще оставалось какое-то неприятное чувство. Похоже, в какой-то момент мне передалась тяжесть ощущений, владевших мамой и тетей, когда они лежали в клинике. Тем не менее после того, как я покинула клинику, насладилась легким ужином в лобби отеля, выпила чаю, получая удовольствие от вкусных сладостей и возможности наблюдать за разными людьми, я, вне всякого сомнения, здорово развлеклась. — Спасибо за то, что показал мне письмо. Пойду к себе. Устала сегодня, хочу пораньше лечь спать. А завтра мы поедем ко мне? — уточнила я. — Приму, что ли, ванну с пузырьками. Надо хоть насладиться пребыванием в этом роскошном отеле. — Может, побудешь со мной еще немного... — предложил Сёити. Упс! — Зачем? — Ну, ты выглядишь такой одинокой, — пожалел меня Сёити. Ого. — Вот так штука... — вырвалось у меня. — Однако в такие моменты в реальной жизни я не говорю “Вот так штука”. — Это потому, наверное, что обычно ты участвуешь в умело поставленном спектакле, — предположил Сёити. Этот парень так умен, что даже бесит... — Да я без всяких задних мыслей! Просто хотел еще немного поболтать. А возможно, это как раз мне одиноко. — Ну, раз так, почему бы и нет. — Я снова присела. — Сегодня я вот о чем подумал. Ты и вправду не лежала в той клинике. Хотя бывать там тебе, возможно, и приходилось. — Ты действительно так думаешь? Я тоже пришла к такому выводу, — призналась я. — Как бы это объяснить... Мне показалось, что твое поведение было несколько иным... В общем, не таким, какими должно быть у человека, которому пришлось прожить там какое-то время, — пояснил Сёити. — Почему это? Ты что, разбираешься в подобных вещах? — поинтересовалась я. — Дело в том, что я занимаюсь боевыми искусствами. Кое-что знаю о многих вещах по поводу движений человеческого тела. — В таком случае откуда я знаю это место и женщину по имени Кодзима-сан? — спросила я в смятении. — Я считаю, что, как и рассказывала Кодзима-сан, тебе, несомненно, приходилось бывать в этой клинике, так как твоя мама и директор были любовниками. Мне, как и тебе, не показалось, что Кодзима-сан лжет. Так что лежать ты там ни разу не лежала. — Видимо, в моей памяти перемешались разные вещи и события. Ну и ладно. Сёити прыснул смехом: — Почему ты так просто сдаешься? Разве это не самое важное? — Да, но сейчас для меня важнее всего то, что меня окружает. И если здесь все спокойно, остальное меня не волнует. Если все принимать близко к сердцу, жизнь становится невыносимой, — улыбнулась я. — А ты, Сё-тян? Отошел после шока от услышанных историй о тете? — Да, она, конечно, слишком отличалась от той матушки, которую я знал, но где-то в глубине души я предполагал нечто подобное, — сказал Сёити. — Люди могут меняться в зависимости от среды, не так ли? Изначально была одной из сестер-ведьм, а умирала замечательной мамой. Классно... — Это тоже далеко от истины. Сколько раз я это слышу, но не знаю, что и сказать, — признался Сёити. — Я думаю, что мы очень виноваты перед тобой за то, что так надолго оставили тебя. — Но никакой твоей вины в этом нет, — возразила я. — Тем не менее я действительно так считаю. Мы совершили непоправимую ошибку. Наверняка и я мог сделать что-нибудь. Так что я тоже несильно отличаюсь от директора клиники. Ведь я воспринимал все, что было связано с тобой, как не мое дело. — Ну, тогда мы сейчас же поженимся и вместе создадим прекрасную семью, как тебе? И я хочу родить троих детей, — предложила я. — Идет, — согласился Сёити. — Это ужасно, что я могу сделать так мало для тебя. — Это не так, — улыбнулась я. — Однако все уже закончилось. Действительно ничего не исправить. — Я ничего не знал. Представлял себе, что тебя забрали родственники и что ты живешь у них в безопасности и достатке. А может, мне было проще так думать. Я верил в это и не сомневался, так как с “Конамия” всегда был полный порядок. Однако матушка на самом деле так не думала. Поэтому и раскаивалась потом. Теперь восполнить эти пробелы должен я. Если тебе жизнь недодала, это не могло не сказаться и на нашей с матушкой судьбе. На самом деле жизнь — очень жестокая штука. Не скажешь “моя хата с краю”. Ведь в тот день в саду было много общего, что мы делили с тобой. Я прекрасно помню все, что было тогда. Несмотря на то, что мы перестали видеться... — Я тоже. Взгляни. Я достала из сумки маленькую фигурку. — Это та самая маленькая статуэтка, похожая на каппа, которую я нашла в тот день в саду. Помнишь? Обернув фигурку в шелковый лоскут и поместив в мешочек, я всегда и везде носила ее с собой. Это было изображение существа, сидящего обхватив колени и наклонив голову, с большими глазами, с клювом вместо носа. Тетя рассказывала, что изначально нашли эту фигурку в Китае. Ей она досталась от этнического китайца, живущего за границей, которого считала своим учителем магии. Однако после того как его не стало, статуэтка служила грустным напоминанием о нем. Когда я, отыскав в дальнем уголке сада, принесла ее тете, она, улыбаясь, сказала: — Эта вещь была очень дорога мне. Спасибо за то, что нашла ее. Знать, она и впрямь захотела переехать к тебе. Можно я отдам ее тебе на хранение? Если она будет у тебя, поверь, в твоей жизни появится много хорошего. Она немного испачкалась в земле, дай-ка я ее вытру. Тетя натерла фигурку до блеска и вложила внутрь листок бумаги со своими координатами. Я все это время бережно хранила ее. Конечно, моя жизнь с тех пор изобиловала сложными поворотами, однако я так и не вытащила тот самый листок и не связалась с тетей, и тем не менее всегда дорожила этим подарком. Хотя она на удивление тяжелая и мне приходится постоянно натирать ее, чтобы на ней не появилась патина, я повсюду ношу ее с собой в своей сумке и, когда сплю в незнакомом месте, кладу ее у изголовья. — Да, матушка любила посочинять, — сказал Сёити. — Когда она похвалила тебя за то, что ты разыскала эту вещицу, я ужасно тебе завидовал. Но ты, обычно скуповатая на мимику и эмоции, как никогда сияла от счастья, и даже я своей детской душой почувствовал, что обязан уступить тебе. — И правильно! У тебя ведь было все, а у меня ничего, и поэтому ты должен был отказаться от обладания фигуркой. И все же мне хотелось бы вернуть тебе ее. Она ведь связана с воспоминаниями о матушке, хотя довольно долго служила мне оберегом. Пожалуй, пришло время расстаться, — сказала я. — Нет, оставь себе. Эта вещь уже целиком и полностью твоя. Я ведь завидовал тогда потому, что был еще совершенным ребенком, — объяснил Сёити. Однако я же размышляла совсем о другом. Пусть все так, но где я в действительности находилась некоторое время после смерти родителей? — Сё-тян, что касается того случая... примерно сколько лет назад это произошло? Сколько мне тогда было? — спросила я. — По-моему, лет тринадцать или четырнадцать. Я перед нашей встречей просматривал тогдашние газеты, поэтому думаю, что не ошибаюсь. Я помню также, что матушка тогда совсем пала духом, слегла, и это было ужасно. Она все повторяла, что, если бы присутствовала там, возможно, смогла бы что-нибудь сделать. Хотя все вокруг не переставали твердить ей: “Да если бы вы с сестрой все еще общались, вероятно, ты бы тоже погибла. Так что слава богу, что ты жива”. И тем не менее я думаю, что мамина жизнь решительно изменилась после того случая. Она, не зная отдыха, всю себя посвятила домашней рутине. И даже когда умер отец, она по-прежнему продолжала усердно заниматься повседневными делами. — Вот как... значит, примерно четырнадцать, — задумчиво сказала я. — А с твоим так называемым покровителем из Флоренции вы сколько лет знакомы? — спросил Сёити. — Мне тогда было лет десять, когда мы встретились. Я оказалась в его доме благодаря одному человеку, с которым бабушка подружилась, когда училась в Турине. Мне было десять, ему — восемнадцать, это была, пожалуй, моя первая любовь. Хотя мы были совсем детьми, влюбились друг в друга с первого взгляда. До сих пор я не порвала с ним окончательно, он оказывает мне всевозможную поддержку. Он богатый, но при этом очень простой человек. Не женат, и думаю, что серьезных взаимоотношений с девушками у него нет. Сейчас я к нему отношусь как к члену своей семьи или покровителю. У него огромная оливковая плантация и полностью отсутствуют какие-либо денежные затруднения. Теперь я приезжаю в его дом как к родственнику. Поездка в Италию для меня — это прежде всего отдых. В сельской местности кажется, что время остановилось и ничего не меняется. Тот дом стал для меня роднее своего собственного. А вокруг него почти девственная природа... Когда произошел тот страшный случай, я как раз собиралась, используя время летних каникул, на следующий день наконец отправиться к нему без родителей. Я находилась в предвкушении этой поездки, но все в один миг рухнуло. Наверняка он тоже приезжал потом, чтобы навестить меня, но я этого не помню. Мы никогда не говорим о том времени. — Если бы можно было сделать так, будто ничего не случилось тогда, и все шло, как мечталось, было бы здорово, да? — вздохнул Сёити. — Что касается меня, то, пожалуй, было бы только лучше, если бы я не ворвался к тебе так вдруг, спустя долгие годы, а оставил бы тебя в покое. — Ну-у, не уверена... Кто знает, возможно, нам суждено было когда-нибудь столкнуться лицом к лицу, и все это только к лучшему. Я много плачу и мучительно переживаю прошлое, но зато я не одна. К тому же и для тебя, потерявшего маму, это расследование тоже может оказаться очень важным, — предположила я. На самом деле я практически не помнила событий рокового дня. Думаю, что я тогда точно паковала вещи в своей комнате на втором этаже. Внизу раздавались голоса горничной, мамы, маминого брата и других. Спиритические сеансы обычно проходили раз в три месяца или полгода в столовой нашего большого дома после специальных приготовлений. Столовую затемняли, зажигали только свечи и вызывали духа, связанного с кем-нибудь из собравшихся. Мне все это представлялось довольно мрачным и абсурдным. Я абсолютно не верила во всяких там духов, и мне жутко не нравилось, что мама, которая все это организовывала, всегда напускала на себя таинственный вид, надевала черное и становилась очень властной. А еще мне было крайне неприятно, что папа, совершенно не обладавший подобными способностями, который на деле был, пожалуй, самым честным и правильным, словно боялся хоть в чем-то противостоять маме и во всем подчинялся ей. Тогда в “Конамия” на подобных сеансах нередко предсказывали перспективу той или иной сделки, и так как в реальности дела в компании шли весьма успешно, никаких упреков или недоверия не возникало. Однако мне, просто наслаждавшейся подростковым периодом своей жизни, эти люди, которые, разложив на столе образцы новых товаров, с позволения собравшихся на полном серьезе спрашивают духа, что же из предложенного им стоит импортировать, казались попросту нелепыми. В тот день шел сильный летний дождь. Это совершенно точно. Некоторое время в прихожей то открывали, то закрывали дверь, горничная в ажиотаже бегала туда-сюда, подавая чай, и все эти звуки доносились до моей комнаты, смешиваясь с шумом дождя до тех пор, пока дверь столовой наконец не закрылась и не стало тихо. Утомленная сбором вещей, я задремала на кровати и проснулась от страшного крика. Решила, что наверняка вызвали духа, после чего повторился бабушкин кошмар, о котором мне рассказывали, и кто-то сошел с ума. Я испугалась и заперла комнату на ключ, собираясь переждать, пока все не утихнет. Я даже не подумала о том, чтобы позвонить в полицию, мобильного телефона тогда у меня еще не было. И в моей комнате даже не установили обычный телефон. Я просто дрожала от страха, прислушиваясь к тому, что там происходит. Дальше помню только ослепительный свет... и свою комнату, залитую этим светом. Однако что именно случилось потом, я не знаю. Мне кажется, что меня увезли в больницу. Наверняка я кричала, дрожала и была не в состоянии контролировать себя. — Всего за один вечер все в моей жизни изменилось, — произнесла я, снова ощутив себя маленькой девочкой. — Я чувствовала, что мама стала какой-то странной, но не думала, что все так закончится. — Ты ни в чем не виновата, — сказал Сёити. — Повтори еще раз, — попросила я. — Должно быть, все говорили мне это, но я не помню. — Ты ни в чем не виновата. — Спасибо. На моем лице появилась робкая улыбка. Я прислонилась к плечу Сёити. Сёити нежно обнял меня. — Единственное, что меня беспокоит, — это судьба той женщины, которую чуть не обезглавила моя мама, — сказала я. — Горничная, кажется, сбежала, а дядя с супругой остались в живых, в конечном счете приобретя выгоду из этого случая. Что же случилось с ней? Что, если она сошла с ума и покончила жизнь самоубийством?.. После секундного молчания послышался приглушенный голос Сёити: — Я разузнал ее местонахождение, обратившись к детективу. Удивленная, я подняла взгляд: — Зачем? — Подумал, что может пригодиться в нашем расследовании, и заранее навел справки, — ответил Сёити. — Попробуем встретиться? — Почему ты до сих пор прятал козыря в рукаве? — улыбнулась я. — Да просто думал, что лучше действовать по порядку в зависимости от обстоятельств, — объяснил Сёити. — Такой поступок в обычной жизни вызвал бы во мне скорее негативную реакцию типа: “Задавака, строит из себя главного”. Однако в данной ситуации я испытываю исключительно благодарность. Спасибо. Чем занимается эта женщина? — поинтересовалась я. — Консультации, целительство, в общем, что-то вроде этого, — пояснил Сёити. — По-моему, в своей работе она недалеко ушла от спиритических сеансов. Я не должна так говорить, но... похоже, этот человек не научился на горьком опыте. — Именно потому, что не училась, она и посещала такие странные собрания, не так ли? — Я боюсь, но, пожалуй, нам нужно встретиться. Как-то я беспокоюсь о ней. И еще мне хотелось бы попросить прощения, — призналась я. — Я же говорю, что ты ни в чем не виновата, — улыбнулся Сёити. Слушая слова Сёити, я почувствовала, что и впрямь начинаю верить в это. За окном беспорядочно пестрели ночные огни Сибуя. Плотные шторы на закрытом окне погрузили комнату в темноту. Все, все, хватит. Стоит мне еще больше положиться на него, и я стану еще беспомощнее, подумала я. — Похоже, что я флиртую с тобой? — спросил Сёити. — Ты ведь мой кузен. К тому же не обнаруживаю ничего подобного! Я сейчас вот о чем думаю... Что за человек эта женщина? Согласится ли она встретиться с нами? — Давай попробуем ее навестить, а? Если назовем настоящую причину, она может и отказать, поэтому можно назначить встречу в качестве клиентов, а уже на месте извиниться и попытаться побеседовать с ней. Как тебе такой вариант? — предложил Сёити. — Хотя нет. Определенно лучше с самого начала сказать правду. А если она вдруг не согласится, мы изящно отступим. — Ничего не имею против. Нехорошо обманывать человека, с которым такое случилось. Даже если она не пожелает с нами встречаться, что ж, ничего не поделаешь. Однако, если она бывала на подобных сеансах, возможно, тронулась умом. У нее нет своей странички в Интернете? — спросила я. — Есть! Я уже просмотрел ее. Подожди-ка, — сказал Сёити, после чего принес ноутбук и снова присел рядом со мной: — Вот эта женщина. Женщину, которой мама чуть не отрезала голову, звали Миэко Кума. Я не знала даже ее имени. С каким-то странным чувством я уставилась на это имя. Имя человека, связанного с моей судьбой, человека, с которым нас объединяет кое-что общее, человека, который наверняка не хочет обо мне и слышать. Затем увидела маленькую фотографию. Слегка старомодная стрижка лесенкой, узкие глаза, добрый взгляд. Общее впечатление тоже не было мрачным. Из-под ворота свитера выглядывал красноватый шрам. Было ясно, что это не родимое пятно. Лишь только я увидела его, как в груди неожиданно сильно и резко кольнуло. — Что-то она не выглядит такой уж неприятной. Производит впечатление простого и открытого человека. Может, это просто фото... — произнесла я. — Я прочитал написанное на ее странице, но никакого негативного впечатления у меня не возникло. Мне показалось, что там нет ничего мистического, оккультного, очень сложного. Все относительно логично, — сделал вывод Сёити. — Попробуем ее навестить? — предложила я. — Можно в самое ближайшее время. — Тогда напишу ей письмо, — сказал Сёити. — Теперь уж я точно пойду к себе. Совсем засыпаю. — Не могла бы ты показать еще разок ту фигурку, ну, что похожа на каппа? — попросил Сёити. — Хорошо. Я достала из сумки мешочек и поставила на стол миленькое изображение, словно смущенное, оттого что на него смотрят. И такой знакомый пожелтевший клочок бумаги, выглядывающий из его рта. Теперь он тоже стал светлым напоминанием о тете. Сёити посадил фигурку себе на ладонь и, всматриваясь в нее, немного всплакнул. Мне были понятны его чувства и ощущения, поэтому я молча сидела рядом. Сёити вытер слезы и вернул мне статуэтку, а я улыбнулась в ответ. — Спокойной ночи, — с этими словами я поднялась. — Спасибо, — сказал Сёити. — Я приехал, чтобы быть полезным тебе, а ты то и дело успокаиваешь и поддерживаешь меня. — Благодаря тому, что ты появился, пусть немного, но все же мои тревоги потихоньку исчезают, что меня очень радует. Я правда так думаю. Я постаралась выкинуть из головы все, что причиняло мне беспокойство, и считала, что это мне стало безразлично. Однако на самом деле мне было не все равно, я обманывала саму себя. Разумеется, я знала, Сёити находится в более глубокой пропасти печали и, как бы там ни было, все его действия продиктованы желанием выполнить поручение тети. Тем не менее я не предполагала, что это так приятно, когда кто-нибудь из сочувствия и с симпатией совершает поступки для тебя. — После того, что ты рассказал мне о тете, я так рада, что именно сейчас могу утешить и ободрить тебя. Прежде всего потому, что я и представить себе не могла, что могу быть кому-то полезной, просто находясь рядом. Ведь за исключением детства я всегда считала себя обузой, доставляющей хлопоты другим людям. Сёити с детским выражением лица слегка кивнул. Пожелав ему спокойной ночи, я вышла из его номера. Вечная полуночница, я долго лежала в ванне, после чего, попивая пиво, до глубокой ночи смотрела телевизор, и так незаметно отошла ко сну. Утро разбудило меня, ослепив ярким светом, но я, по обыкновению не завтракая, выпила чашечку растворимого кофе, который нашла в номере, и попросту бездельничала, когда раздался звонок от Сёити. — Доброе утро! Я пока не смог связаться с Кума-сан. Так что думай, чем займемся сегодня. Может, поедем посмотреть твой дом? — Давай не будем так торопиться... Я только что встала, и у меня голова пока не соображает, — сказала я и подумала о том, как это ужасно — сосуществовать с человеком, образ жизни которого так отличается от твоего, поэтому и брак с Сёити был бы совершенно невозможен. — В такой чудесный, погожий денек ехать в это мрачное место?.. — с неудовольствием добавила я. — Два часа с лишним прошло, как я встал. Уже и позавтракал как следует. И просто не знаю, куда себя деть... — рассмеялся Сёити. — От скуки сходил даже в отельный спортзал. — Ненавижу дисциплинированных людей, — отреагировала я. — Однако ты прав, трудные дела лучше завершить побыстрее. Едем! Я буду готова через тридцать минут. Я как раз собрала вещи и переоделась, когда через сорок пять минут в дверь постучал Сёити. Его пунктуальность тоже вывела меня из себя, и я хихикнула. Сёити же просто удивленно взглянул на меня. — Стало облачно, — заметила я. — Цвет у неба какой-то зловещий, да? Такое чувство, что оно в курсе, куда мы отправляемся. Как в фильме ужасов, — подтвердил Сёити. Небо и вправду внезапно нахмурилось, и его заволокло многослойными тяжелыми серыми тучами. Красивый голубой цвет, еще недавно видневшийся на востоке, начисто исчез, и солнечный свет, пробивавшийся среди облаков, тоже пропал, словно его закрыли ставнями. — Как раз то, что надо! Такая погода соответствует тому дому, — ответила я. Погрузив вещи в машину Сёити, мы выехали из подземного отельного паркинга. По дороге купили цветы, а еще Сёити прихватил несколько свечей невероятной красоты, которые нам попались в лавке с разными мелочами. К ним прилагалась инструкция, в которой было написано, что эти свечи изготовлены “Кэндл джун” с молитвами о мире. “Возможно, это все лишь ради собственного успокоения, и все же цветы очень красивые, а свечи создали хорошие люди, вложив них свою душу, поэтому будет здорово, если эта композиция станет символом очищения...” — так обмениваясь мнениями, мы вместе выбирали цвета. И тут я подумала вот о чем: я совершаю покупки с человеком, который так открыт и доверчив, мы пешком возвращаемся до стоянки, непринужденно болтаем обо всем на свете... Как мало подобного было в моей жизни. Если бы мама не пренебрегала такими моментами, считая их не заслуживающими ее внимания, если бы ценила их больше прочего и умела наслаждаться ими, возможно, с ней не случилось бы того, что произошло. Примерно через час ничем не примечательной езды из района Сибуя мы неожиданно быстро добрались до заброшенного родительского дома, который, как мне казалось, находился где-то очень далеко. Я почувствовала скорее удушье, нежели ностальгию. Словно это было место, которое я часто видела во сне: точно знаю где, но вовек не добраться. Этот дом, фасадом обращенный к парку, превратился в заросшие руины, но все еще стоял на своем месте. Часть главного здания была снесена, когда-то были начаты строительные работы, но их прекратили. Дом оказался меньше, чем я считала в детстве. Маленькой девочке он казался просто огромным, скорее похожим на замок. Определенно он был больше среднестатистических домов, но размер территории практически не отличался от той, что занимала клиника, куда мы ездили днем раньше. Перед запертыми воротами мне стало не по себе. — Пожалуй, хватит. Посмотрела. Что-то я сыта уже тем, что постояла здесь, — сказала я. — Ну, раз хватит, значит, хватит... Возникли неприятные воспоминания? — спросил Сёити. — Если тебе будет спокойнее не бередить прошлое, тогда, наверное, лучше вернуться. — А ты не упустил из виду первоначальную цель? Ты ведь первым делом должен постараться разрушить так называемое мое проклятие, не так ли? — засмеялась я. — Нет, мне гораздо важнее, чтобы ты была в хорошем расположении духа. Думаю, что и матушка была бы со мной согласна, — ответил Сёити. — Что ж, после таких слов я собралась с духом. Давай войдем внутрь, — предложила я и дотронулась до ворот. Система безопасности, разумеется, вряд ли работала теперь, когда дом заброшен в наполовину разрушенном состоянии. И только затвор без дела блестел на воротах. На щеки упали тяжелые капли дождя. — Сё-тян, если не поторопимся, промокнем под дождем. — В машине есть зонт и полотенце, так что все в порядке. К тому же у тебя из сумки решительно торчали трусики, — сказал Сёити. — Сейчас не время об этом беспокоиться. Давай быстрее! Не задумываясь, я вскарабкалась на ворота и перелезла через них. Сёити, следуя за мной, легко приземлился на территории особняка. Мы прошли по грязной траве и смело направились к входной двери. А вдруг?.. Я смотрела на место, где мы прятали ключ. Это была щель под старой потрескавшейся клумбой. Папа заметил, что это замечательное местечко, чтобы прятать ключ, и порой мы так и делали. Грудь сдавило от нахлынувших воспоминаний. Мне не хватало его, моего папы, который ни разу в жизни не ругал меня. В старой, обвитой плющом клумбе теперь скопилась грязная дождевая вода. Тем не менее под ней наверняка все еще лежит ключ. Интересно, кто последним касался его? Я молча вытащила ключ, повернулась к двери и вставила его в замочную скважину. По-видимому, замок заржавел, но я, приложив усилие, отперла дверь. — Круто, — сказал Сёити. Казалось, можно было задохнуться от пыли и запаха плесени, поэтому я достала носовой платок и приложила его к лицу. Прихожая с высоким потолком оказалась увитой паутиной и засиженной летучими мышами. Запах помета последних примешивался к запаху плесени. — Думаю, нам не следует задерживаться, — заметила я. — Воняет и очень пыльно. Не хватало еще заболеть. — Может, есть что-нибудь, что ты оставила здесь и хотела бы забрать? — предположил Сёити. — Какая-нибудь вещь, которая была дорога тебе? — Нет ничего такого, — ответила я. Мне хотелось одного — скорее выбраться оттуда. По спине бежали мурашки, и появилось странное ощущение, словно у меня начался жар. — Если бы и впрямь что-то было, я бы уже одна сюда наведалась. — И все же на всякий случай, может, проведем обряд очищения в твоей комнате? Вдруг это успокоит твою душу, — предложил Сёити. — Ты в это веришь? — спросила я. — Совсем нет. Однако это вопрос душевного состояния... — прошептал Сёити в темной прихожей. Как в пещере, подумала я. Воздух помимо запахов оказался еще и очень сырым, поэтому было трудно дышать. Здесь не было видно следов того происшествия, но дом выглядел жутковато опустошенным, поскольку на очень долгое время был заброшен людьми. Это совсем не то место, в котором я когда-то жила. — Ну, раз уж мы здесь, пойдем, — сделав над собой усилие, весело сказала я. Мы начали подниматься по широкой деревянной лестнице. Сквозь заколоченное окно пробивался дневной свет, и стало хоть немного радостнее. Мои ноги помнили эти ступени, как, будучи единственным ребенком в доме, я весело взбегала по ним, а мама просила меня быть осторожнее. Пока поднималась по лестнице, я словно снова вернулась в детство, а мои ноги опять стали маленькими детскими ножками. Я не испытывала ностальгической тоски. Было только мучительно больно. Когда я распахнула дверь в свою комнату, вещей, которые паковала в тот день, там не оказалось, как и моих любимых мягких игрушек. Скорее всего, все унесла полиция. Кровать была аккуратно застелена покрывалом. — Похоже, здесь навели порядок, — сказала я. — На стене виднеется какое-то черное пятно, похожее на кровь, — заметил Сёити. — Перестань! Мне страшно, — сказала я. — Все должны были очистить! — Говоришь, что страшно, но это происшествие — всего лишь случай из реальной жизни, не так ли? Все нормально, — сказал Сёити. — Ведь дело не в том, что здесь умерли не очень хорошо знакомые тебе люди, предавшие тебя проклятию. — Ну да, ты прав. Можно и так сказать. Однако умерли только те, кого я очень хорошо знала, — я умудрилась улыбнуться, хотя мои руки дрожали, а ноги подкашивались, и я ничего не могла с этим поделать. — Я положу цветы, — предложил Сёити и пристроил на кровать букет гербер, который мы привезли. Похоже на гроб, подумала я. Красный цвет гербер отчетливо выделялся на фоне мертвого пространства, и казалось, словно только в нем и осталась жизнь. Я открыла окно. Впервые почувствовала прилив ностальгии. Я очень любила виднеющиеся отсюда заросли алтея. Зимой они словно умирали, но весной всегда воскресали, и на них расцветало бессчетное множество белых цветов, которые постепенно облетали и расцветали вновь, раскрашивая собой летнее утро. Впервые за долгое время я вспомнила это. В дом проник свежий воздух, и находиться внутри стало немного приятнее. Казалось, теперь здесь можно вполне нормально перемещаться. Буквально только что перед глазами будто висела туманная пелена, но теперь все прояснилось. Мы зажгли свечи и довольно долгое время вдвоем молча смотрели на пламя и плавящийся воск. Пламя плавно и грациозно танцевало, бросая отсвет на металл оконной рамы. Мне показалось, что я услышала бой часов, которые давно остановились внутри меня. Это пламя существует в настоящем времени. Казалось, будто в нем одно за другим второпях еще что-то сжигают. Нельзя было оставить горящую свечу, и потому мы задули ее ради тех, кто придет сюда осматривать или ремонтировать дом, после чего вышли из комнаты. Вместе с Сёити мы навсегда покинули мои девчоночьи годы. Пускай в них не было ничего стоящего, но они дороги мне, в них осталось одиночество и много разных чувств и событий. — Кто бы ни умер, что бы ни случилось, это произошло не сейчас. Не стоит принимать все близко к сердцу. Ничего уже не поделаешь, — сказала я на лестнице. — Попав сюда, я хорошо это поняла. — Замечательный настрой, — отметил Сёити. С молчаливого согласия друг друга мы направились в столовую. Я взяла Сёити за руку. Он в ответ крепко сжал мою ладонь. В этом не было никакого сексуального подтекста. Почему же тогда человек чувствует облегчение, когда дотрагивается до другого человека? Может, потому, что в нас по-прежнему живы животные инстинкты? Вероятно, потому, что не столько во внешней оболочке, сколько где-то гораздо глубже внутри все мы живые существа разного пола? Я заметила, что за этими пространными размышлениями стараюсь не замечать того, что сейчас происходит. Дверь в столовую оказалась закрытой. Сёити повернул ручку, и дверь со скрипом отворилась. В полумраке заметен был только большой стол. — Очень похоже на компьютерную игру “Биохазард”, — произнес Сёити. — Правда ведь страшно? — Да уж, отрицать не буду. Однако я сейчас вот о чем подумал: я и не предполагал, что тот факт, что один человек все-таки остался в живых и ныне здравствует, настолько морально облегчит наше пребывание здесь. Я имею в виду ту женщину по фамилии Кума. Открывая дверь, Сёити выпустил мою руку, но перед этим еще раз с силой сжал ее. Такое сострадание успокоило и воодушевило меня. На самом деле мое сердце учащенно билось, мне хотелось вдохнуть свежего уличного воздуха, а перед глазами все потемнело. Еще бы, ведь здесь моя мама убила моего папу. В тот ужасный день я просто дрожала от страха, закрывшись на ключ в своей комнате. Я не выскочила в окно и не сбежала вниз по лестнице. Поэтому я не видела того, что происходило в столовой. Я могу повторить это сколь угодно раз, но я даже мысли такой не допускала, что моя мама сотворит нечто настолько ужасное. — Если бы можно было вернуться в тот день... — глубоко вздохнув, сказала я. — Если бы это было возможно, я бы еще утром собрала свои вещи и уехала в аэропорт Нарита. А потом, по возвращении на родину, я бы сразу отправилась к вам. Нет-нет. Если бы я могла, я хотела бы обзвонить всех, кто должен был прийти на спиритический сеанс, и сообщить, что мама не очень хорошо себя чувствует и им лучше не появляться. Если бы я только могла, как было бы хорошо... Если бы я могла все исправить тогда, как было бы замечательно... Мне стало как-то не по себе: было тяжело дышать, и грудь сдавило невыносимой печалью. Почему это случилось с моим домом, с моей семьей? Однако я со смирением отдала себе отчет в том, что та я, к которой пришли на помощь тетя и Сёити, отличается от меня прежней, которой приходилось все решать и делать самой. Теперь новая я умеет получать и принимать помощь. И причина, пожалуй, состоит в том, что действия Сёити продиктованы не только ощущением вины передо мной за то, что они когда-то оставили меня, а настоящими и искренними чувствами ко мне как к человеку. Хотя все в доме было чисто убрано, это место определенно навевало мрачное и гнетущее ощущение того, что здесь умерли люди. На столе оставался единственный предмет — подсвечник. Я вспомнила, что мама его часто зажигала. Я украдкой дотронулась до подсвечника. К нему прикасалась мама своей пухлой белой рукой. Я подумала о ней, и мне вдруг захотелось ее увидеть. Захотелось встретиться с мамой, услышать ее голос, увидеть, как она идет. Захотелось, чтобы мама обняла меня. Чтобы провела своей рукой по моим волосам, погладила по голове. Мне хотелось встретиться с ней даже такой, совершившей столь ужасный поступок. Но прежде ведь было не только плохое: были дни, когда мама нежно ласкала меня, когда улыбалась и смеялась, глядя на меня. Я залилась слезами и крепко обхватила себя руками. Сёити приобнял меня за плечи. Так, как это делала мама. Наверняка в свое время тетя точно так же утешала его, подумала я. Если предположить, что человек способен возвращать другим людям только то, что сам получил от своих родителей, то что же могу тогда я? Все ли нормально со мной? По сравнению с теми сложными чувствами и переживаниями, что царили в моей душе, эта комната сейчас показалась мне слишком уж никакой: всего лишь полуразрушенная столовая и больше ничего. Невыносимо давящая темнота — вот и все, что осталось от того, что некогда было. Успокоившись, я вытерла слезы, положила на стол цветы и зажгла свечу. Эту свечу изготовили для того, чтобы ее зажгли там, где случилось несчастье, и потому она, пожалуй, идеально подходит для этого места. И пусть моя грусть слишком личная, но, наверное, люди, создавшие эту свечу, меня простят. Свеча, точно так же как и в моей комнате, ярко светила, медленно расплавляясь. Выгоревшая свеча образовала шатер света, и я долго и пристально вглядывалась в цветовые оттенки, родившиеся в этом оплавившемся воске, таком соблазнительно сладком, что мне самой захотелось оказаться в нем. Я соединила ладони на груди в молитве о погибшем здесь папе. Мой отец, робкий и добрый, легкий на подъем. “Папочка”, — пробормотала я и снова заплакала. Старался ли он защитить меня? Или же он, как и мама, потерял рассудок? Предпочел бы, чтобы я умерла? Когда в нем произошла эта странная перемена? Почему он не попытался поделиться этим и посоветоваться со мной? — Моя матушка опасалась твоей мамы, — после долгого молчания сказал Сёити. — Она всерьез говорила о том, что когда-нибудь дело может дойти до убийства и что твоя мама, возможно, применяет по отношению к ней черную магию. Мы с отцом посмеивались над матушкой, мол, ну ты и выдумщица. Однако матушка постоянно очищала дом вот таким образом, цветами и свечами. Она неоднократно повторяла, что, когда ты отыскала в саду ту маленькую фигурку, она решила, что с нами все хорошо и мы в полном порядке. В глазах моей матушки это было единственным добрым предзнаменованием в их отношениях с твоей мамой. Возможно, потому, что матушка была дочерью колдуньи, она по непонятной для меня причине всегда и везде размышляла о подобных вещах. Всю жизнь она находилась в своем мире, не посвящая и не вовлекая в него других людей. Она говорила мне такое, смысл чего, если честно, был мне мало понятен: “Параллельно с реальностью существует еще один невидимый мир, и все, что в нем происходит, отражается в реальности. В нашем мире он проявляется еле заметно в виде каких-либо знаков или образов. Очень важно не лениться и научиться читать и распознавать их”. Тот самый день, когда мы играли вместе, определенно был днем, когда дороги близнецов окончательно разошлись. Твоя мама совершенно сознательно выбрала путь достижения реальной власти и денег. А матушка с уверенностью решила, что ее это не интересует. Хотя для непосвященных окружающих они разорвали отношения, якобы не поладив из-за каких-то проблем с магазинами. И потом матушка тоже все время боялась. Когда твоя мама умерла, совершив то ужасное деяние, матушка впала в паническое состояние. Прямо в магазине она неожиданно потеряла сознание. Ее увезли в больницу, где она очнулась спустя несколько часов. Так как они были близнецами, думаю, ей что-то передалось на расстоянии. Отец принялся расспрашивать ее о том, что случилось. Матушка сказала: “Я догадывалась, что это произойдет”. Потом она добавила, что все очень печально и прискорбно, но теперь она наконец освободилась. И горько заплакала. Я хорошо помню ту страшную атмосферу. Я был еще слишком молод, и мне не объяснили толком, что же случилось с вашей семьей, но из новостей я понял, что произошло нечто ужасное, и догадался об этом еще и по общему настроению. — Довольно об этом, Сё-тян, — попросила я. — Почему мы родились от таких разных мам? — Это никому неизвестно. Остается сказать только, что такова судьба. В этом отношении я абсолютно бессилен что-либо сделать. Знаю точно, что мне повезло, — ответил Сёити. — Но для тебя я сделаю все. — Потому что такова предсмертная воля любимой тети, да? — Мне сейчас не выразить словами, насколько все это важно для меня во всех смыслах. — То, что я теперь смогла снова встретиться с вами, для меня дороже всех сокровищ, — призналась я. В этот момент мне показалось, словно тетин образ легонько и нежно окутал меня, и на глаза вновь навернулись слезы. А ведь у меня тоже было что-то похожее на семью. Пусть и не самую удачную. И было время, когда все улыбались. И вот за этим самым столом мы совещались, куда бы отправиться на каникулах. И вместе с папой играли в саду, брызгаясь водой... Подумав об этом, я впервые живо вспомнила сад. — Что-то мы тут задержались. Пойдем в сад, — предложила я. — Здесь обломки, руины! Хочу увидеть живую зелень. Сёити кивнул. Оставив все цветы, что у нас были с собой, мы задули свечи и покинули столовую. Мне показалось, что там все еще пахнет кровью. Наверное, сколько ни мой, этот запах не убрать. Я не особо верю в то, что место хранит помыслы людей, но я смогла реально почувствовать, что мое мрачное настроение в сочетании с местом, где произошло ужасное событие, вызвало во мне ощущение чего-то грязного и заброшенного. И хотя в нескольких шагах отсюда располагался обыкновенный жилой квартал, казалось, что именно здесь находится край света. Место, куда никто не приходит, всеми забытое и покинутое, подобное старой площади для проведения казни. Когда-то страх и безнадежность доверху наполнили это пространство, и в нем все еще жило ощущение того, что никакого спасения от этого нет. Как заметил Сёити, до того как мы оказались здесь, я не обращала внимания, насколько легче мне становится при мысли о том, что во всей этой страшной истории есть человек, оставшийся в живых. Каждый раз, когда у меня начинала кружиться голова и казалось, что я вот-вот упаду в обморок, в памяти возникало улыбающееся лицо, которое я видела на фотографии Кума-сан. Слава богу, есть человек, который выжил, пройдя через все это. Даже с открытым окном в той мрачной комнате не стало светлее. Мне вдруг пришло на ум, что душа человека, совершившего столь ужасное деяние, наверное, угодила прямиком в ад, и я решила, что мне стоит найти в себе силы простить маму. Пожалуй, она постоянно находилась в аду, сделала папу своим попутчиком и, списав все на счет якобы какого-то завладевшего ее разумом духа, в конце концов смогла покончить с этим. То, что она совершила, ужасно и возмутительно, но это была мама, и это была ее жизнь. Мама дегустировала все, что продавалось в семейных магазинах, из-за чего со временем растолстела, загубила свои почки и печень... Я думаю, что подобной самоотдачи было вполне достаточно для достижения обыкновенного успеха, однако маме хотелось власти еще и еще. Когда мы вышли в сад, дождь перестал, но небо по-прежнему было плотно затянуто тяжелыми тучами. Дождь мог полить в любой момент. Запустение, царившее в неухоженном саду, вновь навеяло на меня печаль, и тем не менее я почувствовала, как свежий воздух наполнил мои легкие и вся тревога неожиданно исчезла. — Мне кажется, что женщины не очень-то подходят для бизнеса. Ну, если не брать во внимание чисто женскую работу, — сказала. — Вот связанное с общественной или благотворительной деятельностью — это другое дело. В противном случае, как мне представляется, женщина по большей части становится в чем-то несчастной. — Довольно консервативная точка зрения, — заметил Сёити. — Ведь даже моя матушка занималась бизнесом. — Ей пришлось, потому что у нее были муж и ты. Вероятно, по мере того как сеть магазинов расширялась, моей маме становилось все сложнее и сложнее. Хотя она и изначально не обладала стойким характером, но взвалить на свои плечи такое громадное дело было ошибкой. — Она стала настолько странной, что смогла убить человека. Так почему же никто не заметил происходящих с ней изменений? — спросил Сёити. — Сколько бы я ни повторяла это, я прекрасно понимаю, что уже поздно. Легко сказать. Однако в это просто невозможно было поверить. Невозможно было предположить, что такое может случиться. Разумеется, чувствовалось, что она несколько напряжена, потом практически исчезла мимика лица, и она стала очень властной. Возражение ей даже по пустякам однозначно означало проигрыш и попадание в немилость. То, что мама переходит все границы, понимали все. Она считала, что если не получит какую-либо подсказку на спиритическом сеансе, то и проблем в бизнесе им не решить, поэтому атмосфера в семье в скором времени стала накаленной. Мама была постоянно раздражена, папа в полной растерянности всячески заискивал перед ней, стараясь снискать ее расположение. И так было каждый день. В общем, мама стала практически неприкосновенна, как хрупкая ваза из Дорогого хрусталя. Однако в то, что она способна совершить настолько чудовищный поступок... я до сих пор не могу поверить. Я допускала мысль о том, что с ней, к примеру, случится припадок истерии и что она попадет в ту самую клинику или вдруг сляжет в результате постоянных переработок. Я думала, что в подобном случае все еще поправимо, что она просто отдохнет, наведет порядок в своей голове и снова станет моей прежней мамой, и все будет хорошо. Я была слишком наивна, да? — С этим ничего не поделаешь! Мы не хотим думать о подобных вещах, если речь идет о наших близких, — заверил Сёити. — Вновь и вновь нам хочется думать, что все это неправда! Глянцевое сияние листьев камелий и гардений, все еще зеленых, несмотря на скорый приход зимы, успокоило меня. Посаженные когда-то давно ломоносы тоже бодро вытянули свою лозу, а розы густо заросли, но при этом тянули вверх свои стебли, и, судя по всему, цвести им еще несколько лет. Мои любимые алтеи почти увяли, но в них все еще чувствовалась жизнь. Наверняка весной, точь-в-точь как в пейзаже из моих воспоминаний, на них распустится множество цветов. Мне не хватало этого сада. — Я действительно ни дня не лежала в той клинике, — заключила я. — То, что я почувствовала и вообразила себе в том саду вчера, наслоилось на ощущения, которые я испытывала в этом саду. Но сейчас я отчетливо вспомнила, как выглядел этот сад тогда, много лет назад. — Вот как? — Да, точно. Но стороны света в саду клиники ощущаются совершенно иначе, чем здесь. Солнце вечером садится не там, где я помню. Сейчас небо затянуто тучами, но запад ведь там? — предположила я. — Если смотреть со стороны Сибуя, то клиника стоит обращенной туда, и мне кажется, что в том саду я бы не увидела захода солнца под привычным для меня углом. Конечно, мои воспоминания о посещении того места и пережитое здесь перемешались в моей голове. — Это ведь давние воспоминания, поэтому вполне возможно, что именно в них образовалась путаница и неопределенность, — согласился Сёити. — Все может быть. Однако где же я все-таки была после того ужасного случая? — задалась вопросом я. — Точно знаю только то, что не у нас, — ответил Сёити. — Да, для меня и по сей день остается загадкой, почему тогда моя матушка с ее-то натурой не забрала тебя к нам. Человек, который вплоть до самой смерти не переставал твердить о тебе... — А что, если я помешалась рассудком и внезапно стала как мама, и тетя почувствовала, что я могу причинить вам вред?.. — предположила я. — Думаю, она так не считала. Кроме того, ты совершенно не такая. Даже странно, что ты дочь такой мамы, — сказал Сёити. — Не говори мне таких добрых слов. На глаза у меня вновь навернулись слезы. Надо же, постоянно реву, словно пытаюсь что-то спешно смыть слезами. Да, именно этот сад постоянно утешал и успокаивал меня. В этом огромном доме местом моего обитания лет с десяти были только моя комната и этот сад. Именно его я знала как свои пять пальцев, вплоть до того, где находятся муравейники. Летом я делала этажерки для ипомей и, встав рано утром, принималась ухаживать за ними. А еще старательно мастерила цветочные горшки из кусочков кораллов, собранных в море. Наши садовники ухаживали за садом вместе со мной, не ломая моих детских шедевров. Как только я осознала, что реальным местом, где я обитала в этом доме, был сад, я тут же ощутила внутри себя мощный прилив сил. Пожалуй, можно даже было назвать это отвагой. Она как будто внушала мне: “Теперь я в полном порядке и могу двигаться вперед”. Я почувствовала, как эта земля надежно поддерживает меня. Да, этот сад всегда любил меня. Каждый раз, гуляя здесь, я ощущала его радушный прием. Тут я провела чудесное время. Я отчетливо вспомнила все вплоть до лиц супругов-садовников, с которыми мы были друзьями. Сейчас этот сад пребывал в запустении и совершенно изменился, но мне его тропинки казались такими же красивыми, как и тогда. — До недавнего момента я то и дело была в мрачном и унылом настроении и просто начисто позабыла о том, как сильно любила это место. Когда я ступила на эту землю, я почувствовала себя так, словно кто-то крепко обнял меня. Хорошо, что мы приехали сюда. Сё-тян, спасибо, — с благодарностью сказала я. — Родители были постоянно заняты, и я всегда пропадала в саду, была вся черная от загара. А еще супруги-садовники, которые приходили раз в месяц, очень любили и баловали меня. Угощали меня сладостями, и я завтракала вместе с ними. Жена даже стала готовить порцию бутербродов специально Для меня. Интересно, что теперь с этими милыми людьми. Если бы могла, я хотела бы повидать их, поблагодарить и попросить прощения. Вместе с ними я выдергивала сорняки, выращивала ипомеи, ловила насекомых, запоминала секреты по уходу за растениями. Они научили меня разным премудростям: и как разводить розы, и как строить арки. Тогда в детстве я даже мечтала стать садовником, и потому-то, кстати, мне и хотелось поехать к бойфренду в Тоскану: там ведь у него огромная оливковая плантация. Я совершенно об этом забыла. Почему так произошло? Ведь это было так важно, так дорого для меня. Я очень дорожила своей мечтой и, никому не рассказывая, хранила ее внутри себя. Может, как раз поэтому я и начисто позабыла о ней. Ведь узнай моя мама, что я выбрала профессию садовника, она бы не сильно обрадовалась. Сёити крепко обнял меня. Я подумала о том, что меня сейчас вдвойне крепко обнимают. И сад, и Сёити. — Не то чтобы мне жаль тебя. Просто это невыносимо. — Голос Сёити дрожал. — Разве это не жалость? Потом, когда в объятиях Сёити я смотрела на небо поверх его плеча, в памяти возникли новые воспоминания. Я возвратилась мыслями к папе. Я припомнила, что когда-то меня вот так же обнимал мой отец и с таким же настроением я смотрела на небо, когда мы вместе гуляли в саду. Как-то утром на исходе лета мы с папой собирали семена ипомей. Папа был очень подавлен, и я поинтересовалась, в чем дело. И тогда он сказал: — Знаешь, похоже, маме я больше не нужен. Так что... — Ты имеешь в виду развод? — будучи весьма разумной для ученицы начальной школы, вполне конкретно спросила я. — Не-ет, думаю, что официально я не выпишусь из семьи. Просто я, скорее всего, буду жить отдельно, — ответил он. — В таком случае я уйду вместе с тобой. Мама слишком занята, к тому же у нее есть брат со своей женой, так что ей, наверное, не будет одиноко. Даже если нам придется тесниться в комнатенке размером в четыре с половиной дзё[6], я все равно уйду с тобой, — заявила я. Папа ненадолго закрыл глаза, а потом горько заплакал, прикрыв лицо руками. Какое-то время он рыдал, захлебываясь от слез, а я крепко сжимала его ладонь. Не показывая лица, папа нагнулся и крепко обнял меня, чтобы я не видела его заплаканных глаз. — Папа тоже никому не отдаст Юми-тян. Даже если наша семья распадется, ты папина дочка. В тот момент я вот так же, как сейчас, смотрела на небо. С той же печалью. Что-то рушилось в моей жизни, и я внимательно наблюдала за этим. — Папа, я думаю, что в крайнем случае тетя приютит нас на какое-то время. Пока не подыщем себе жилье, давай весело поживем все вместе в доме Сёити, тети и дяди, а? — предложила я. — Да, если так получится, как было бы здорово... — с грустью промолвил отец, — как было бы хорошо... В итоге темы развода и отдельного проживания тогда сошли на нет. Папе просто выделили свою личную комнату, и он стал вести обособленную жизнь внутри семьи, хотя я была крайне разочарована таким исходом. Я вспомнила папины слезы и зарыдала. Сёити крепко держал меня в объятиях, пока я не перестала плакать. Небо, затянутое тяжелыми тучами, постепенно прояснилось. Это путешествие тоже скоро подойдет к концу, подумала я. Однако все к лучшему. Ведь здесь ко мне вернулись мои самые важные воспоминания о том, что было для меня дороже всех сокровищ. Письмо от Кума-сан пришло, по-видимому, вечером того же дня. Вернувшись в свой номер в отеле, я сразу же уснула, так как, похоже, не на шутку устала и поэтому ничего не знала. Но утром за завтраком Сёити сообщил мне, что созвонился с ней и лично договорился о встрече. За шведским столом в отеле было немноголюдно, на столах были красиво расставлены серебряные тарелки, полные фруктов, яиц, овощей. Я встала утром чуть свет, так как рано легла спать накануне. Приняв душ, позвонила Сёити, и он пригласил меня вместе позавтракать. К тому времени мои опухшие глаза вернулись к своему прежнему состоянию. — Сегодня мы сможем встретиться с Кума-сан? — поинтересовалась я. — Да, я договорился на первую половину дня. По всей видимости, мы можем поехать вместе. Если, конечно, ты не против, — сказал Сёити. — Совершенно не против! К тому же вместе лучше. Казалось, что свежевыжатый сок просочился сквозь все мое тело. Так как я встала довольно рано, я чувствовала, как что-то движется внутри меня. Ощущение было такое, словно на свободу выпустили нечто, долгое время томящееся взаперти. — Я рассказал ей, что вчера мы ездили в твой дом. на что Кума-сан сказала, что ей тоже придется набраться смелости, чтобы теперь посмотреть в лицо тому, что тогда случилось, но если уж ты проявила такую невероятную отвагу, то дать достойный ответ — это ее работа. Я думаю, она прекрасный человек. Мне показалось, что она вполне нормальная и не отличается подозрительностью. — И лицо у нее довольно приятное, да? Я побывала дома, и теперь мне еще сложнее поверить в то, что моя мама совершила такое... — Знаешь, матушка говорила, а она, в свою очередь, слышала об этом от бабушки, что если посещать школу магов и изо дня в день учиться всевозможным фантастическим вещам, то постепенно может поехать крыша и ты начинаешь видеть все вокруг в виде символов. Хотя и сам по себе Турин определенно является местом с весьма глубоким смыслом. Что ни говори, под этим городом вроде как полным полно мумий. Матушка в последние годы стала понимать это. Твердила, что если ты начинаешь видеть смысл всего, что попадает в поле зрения, то тебе сразу же становится понятным, что хорошо, что плохо и как сделать разумный выбор, и ты осознаешь, что только сам можешь умело повернуть любую ситуацию в свою пользу. Однако для этого необходимо тренировать и закалять свой организм. В противном случае нагрузка на мозг будет слишком тяжелой, что может привести к страшному жару. И если в таком состоянии тебе вдруг померещится, что ты обязан прямо сейчас убить человека, то для тебя это не будет невозможным. А вот если поддерживать свой организм в порядке, то он сам будет сигнализировать о том, что что-то не так, и это не даст тебе окончательно свихнуться. Поэтому матушка никогда не пренебрегала поддержанием и сохранением своего здоровья. Что же касается твоей мамы, то она не видела ничего страшного в том, чем занималась, и, как ни странно, дошла до того, что считала это просто жизненно необходимым. Однако, несомненно, если бы она была жива, думаю, она согласилась бы, что эти доводы резонны. В том мире, в который она верила, убить человека прямо на месте было вполне естественным. — Как же я этого не замечала? Ведь так оно и было... — изумилась я. — Какая же я была дура... — Нет, любой мог бы оказаться на твоем месте, — возразил Сёити. — Вчера я уже говорил тебе, что каждый из нас хочет верить в своих родителей, и какими бы странными они ни были, мы не думаем о том, что они способны на такое. Наверное, наши глаза словно затянуты пленкой. Может, мы просто хотим любить их, наших родителей. В этом все дело. Чужие люди наверняка все видели и понимали, но не сказали ни слова, потому что их это не касалось и им было все равно. — Вот оно что, я хотела любить ее. Та девочка-подросток, которой я была тогда, просто терпеливо ждала, делая вид, что ничего не замечает. Ждала, что счастливые времена вернутся. — Из моих глаз вновь закапали слезы. В лучах утреннего света я, несмотря на слезы, спокойно наблюдала за тем, как все естественно встает на свои места. Небольшие отклонения от нормы когда-нибудь неизбежно приводят к отклонениям необратимым. Пока отклонения незначительны, окружающие, по возможности, не хотят их замечать и окончательно свыкаются с тем, что ситуация начинает стремительно ухудшаться. Сейчас, наверное, никто не поверит, что в тех развалинах когда-то жили люди. Как бы мне хотелось изменить ход истории, чтобы туда вновь вернулась жизнь. Склады — это слишком уныло. А вот если там сделают большой магазин и заодно откроют еще и кафе, где люди из окрестностей будут отдыхать и получать удовольствие, тогда и душа моя тоже успокоится. Если бы судьба позволила мне выбирать, возможно, я жила бы, сделав эту мечту своей целью. Однако я опоздала. Я задержалась, но при этом не оставила свою надежду. Я обнаружила внутри себя желание помочь этому всеми забытому дому, и уже это смягчило мое ощущение тупиковой безысходности. Мне показалось, что это само по себе очень здорово. Я испытывала дискомфорт от ощущения застрявшего кома в горле. Хлеб я есть не могла и поэтому не спеша грызла яблоко. Сёити, не возобновляя более наш разговор, жевал хлеб и пил кофе. Взглянув на его рот, тщательно пережевывающий пищу, подобно кролику, я умилилась. Тем же добрым взглядом я окинула ресторан, и теперь все движения присутствующих в нем людей показались мне искусными и грациозными. Как хорошо было бы вот так всю жизнь молча завтракать вместе с Сёити, подумала я. Все-таки я живу, и это уже хорошо. Я думала, что после выдающихся достижений моей мамы я сама должна достичь еще больших высот. Думала, что, если у меня ничего не получится, мне придется всю жизнь тихо и скромно провести в тени маминого успеха. Однако все не так уж и плохо: я просто путешествую со своим кузеном, с которым давно не виделась, завтракаю в замечательном отеле, перевариваю съеденное вот этим самым организмом и вот этими самыми глазами тихонько наблюдаю за тем, как начинается сегодняшний день. И это хорошо. Это практически все, что нужно в жизни. В одной из квартир высотного жилого дома, находящегося в самом конце длинной торговой улицы с тремя чайными, располагался офис женщины по фамилии Кума-сан. Я была напряжена, чего нельзя было сказать о Сёити: он вел машину, как обычно, спокойно и быстро нашел парковку и решительно, словно бы говоря “Ну что, идем?”, пробежав глазами по раскрытой карте, отыскал тот самый многоквартирный дом белого цвета. По этому поводу я испытывала двойственное чувство: доверие и печаль. Оно снова заставляло меня думать, что, хотя мы вроде как и вдвоем и делим все испытания и переживания поровну, по-настоящему тяжелые проблемы — они только мои. С улицы квартиры в этом доме казались довольно просторными, и окна были большими. Квартплата определенно немаленькая, решила я. В голову невольно приходили опрометчивые мысли типа: неужели подобная работа приносит такую прибыль?.. Должно быть, моя мама тоже за каждый сеанс спиритизма собирала приличные деньги. Входная дверь оказалась незапертой, и поэтому мы беспрепятственно сели в лифт и поднялись к офису Кума-сан. Сёити нажал на кнопку домофона, после чего послышалось протяжное “да-а” и дверь открылась. За ней непринужденно стояла та самая Кума-сан, чье фото мы видели в Интернете. Она оказалась немного старше, чем на фото, однако глаза сияли прозрачным, чистым светом, длинные волосы, окрашенные в каштановый цвет, ниспадали свободными волнами, фигура, завернутая в белоснежный трикотаж, была тонкой, подобно прутику, — весь ее внешний облик был очень опрятным, что делало эту женщину похожей на администратора большого универсального магазина. Она проникновенно разглядывала нас бесконечно добрыми глазами, как смотрят на что-то милое и дорогое сердцу. Мне захотелось провалиться сквозь землю. “Моя мама пыталась убить вас. Простите”, — мысленно извинялась я. Она же улыбалась как ни в чем не бывало. — Пожалуйста, проходите, — произнесла она тихим тоненьким голоском и, приобняв меня за плечо, проводила в квартиру. Кума-сан, улыбаясь, поклоном поприветствовала и Сёити, поэтому он разулся и последовал за нами. В глубине виднелось нечто вроде гостиной, и я подумала, что этот офис, возможно, служит одновременно и жилищем. Похоже, она живет одна. Интересно, ей не страшно? Ведь сюда приходят разные люди... Что происходит с человеком, которому пришлось пережить такое: он начинает бояться всего или же обретает еще большую смелость? А может, после этого наступает жизнь, в которой попеременно проявляются и пропадают оба эти чувства? Нас проводили в довольно просторную комнату, расположенную сразу возле прихожей. Здесь находились только низенький столик и обращенные друг к другу белые диван и кресло. Это была обыкновенная миленькая комната в современном стиле без всяческих кристаллов и прочих сомнительных принадлежностей. В вазе стоял большой букет анемон. В специальных сосудах горели ароматические свечи, по комнате разносился приятный аромат лаванды. Пространство было светлым, прозрачным и по-женски утонченным, из-за чего мое собственное присутствие здесь показалось мне ужасно грубым, вульгарным и назойливым. Пока Кума-сан ходила за чаем, я тихонько сообщила об этом Сёити. — И у меня такое же ощущение, — тихо и смущенно ответил он. Это было так странно, что я рассмеялась. Из окна виднелась Кэррот тауэр[7]. Так вот где мы находимся, решила я, проанализировав проделанный путь. Там за окном простирался мир, полный разных жизней и судеб, а здесь было тихо, как на облаке, только едва различимо звучал Моцарт. — Простите, что заставила ждать, — сказала Кума-сан, совершенно беззвучно появившись в дверях и держа поднос с мятным чаем, налитым в чашки из тончайшего фарфора. Прямо как фея. Она плавно прикрыла дверь. Затем поставила серебряный поднос на столик, села в кресло напротив нас и раздала чашки с чаем. К чаю на маленькой тарелочке было подано печенье. — Дело в том, что я — дочь Конамия, которая совершила тот самый поступок. Меня зовут Юмико. Пожалуйста, простите. То, что сделала моя мать, ужасно, — извинилась я. — Не знаю, смею ли я просить прощения. Мне очень хотелось когда-нибудь встретиться с вами. — Но ведь я по собственной воле пришла туда, и этот поступок совершила не ты. Тебе не за что извиняться, — сказала Кума-сан, впервые немного помрачнев. — Я на самом деле так считаю! Пожалуйста, поверь в это, хорошо? И я всегда так думала. — А я ее двоюродный брат, Сёити Такахаси. Исполняя предсмертную волю моей матери, я помогаю Юмико и поэтому вместе с ней бываю в разных местах, — объяснил Сёити. Кума-сан, улыбнувшись, слегка поклонилась, а потом сказала: — Мне кажется, я представляю, с какими страшными, ужасными мыслями. Сёити-сан, вы выполняете свою миссию. Ведь даже я, поскольку именно со мной случился этот кошмар, не уверена в себе и в том. что смогу достойно пережить случившееся. Если я не концентрируюсь, то и по сей день мне представляется, что мое отражение становится все тоньше и совсем исчезает. Разумеется, я никоим образом не упрекаю в этом матушку Юмико-сан. С того самого дня, когда все произошло, меня не покидает ощущение, что я снова и снова блуждаю в непроглядной тьме и напрасно осталась в живых. — Вы говорите “напрасно”?! Вы не представляете, как я благодарна вам за то, что вы живы, — возразила я. — Если вы так считаете, то я и моя жизнь куда более напрасны и бесполезны! Кума-сан отрицательно замотала головой и решительно заявила: — Нет, дети — это само будущее. В любой ситуации, при любых обстоятельствах они должны быть защищены. Ты была еще ребенком. И именно я, не сумевшая защитить тебя от этой раны, должна просить прощения. — Ничего подобного! Я была развита не по годам, у меня был бойфренд, и я беззаботно готовилась отправиться за границу! Однако не помогла всем вам. Мне следовало сразу же вызвать полицию, как только я услышала, что начался переполох. Ведь только я могла это сделать, хотя мне было страшно. Я всегда ненавидела эти мамины сеансы спиритизма. И чопорную атмосферу, и всю эту жуть. Я поняла, что происходит что-то чудовищное, но сделала вид, что меня это не касается. Мне никак не хотелось ничего этого видеть. Простите. Я понимаю, что такое просто невозможно и недопустимо. И тем не менее я, закрывшись на ключ, громко включила музыку и ждала, пока все успокоится. Как же это ужасно! Да я просто струсила, разве не так?! Наконец-то смогла повиниться. Я смогла сказать это Кума-сан, и уже от этого мне снова немного полегчало. Кума-сан молча опять покачала головой. — Это не так. В этом нет ни капли твоей вины! Ты была ребенком. Невинным созданием, у которого жизнь била ключом, а впереди ждало счастливое будущее. Но тебе не повезло: случился этот кошмар. Если взрослый человек сходит с ума, для ребенка вполне естественно встревожиться и за переть на ключ и свое сердце, и дверь. Виноваты взрослые, заставившие тебя чувствовать ответственность за случившееся. Я, конечно, тоже в их числе. Вот почему ни тогда, ни сейчас ты совершенно ни в чем не виновата! Кума-сан взяла мою руку. Ее рука была очень холодной, но мне показалось, что от нее исходит какое-то невероятное тепло. А сама она, белая и прозрачная, в ослепительных лучах послеобеденного солнца казалась укрытой туманной дымкой. — Если происходит что-то по-настоящему страшное, человек старается выкинуть все это из головы. А ребенок и подавно попытается держаться подальше. Тебе не в чем раскаиваться. И раз это говорю я, человек, который был там, то в этом не может быть сомнений! Мне захотелось разрыдаться, как в детстве. Но увидев на шее Кума-сан алый шрам, похожий на родимое пятно, я подумала, что плакать ни в коем случае нельзя, и изо всех сил сдержалась. Когда же я обнаружила, как Сёити на краешке дивана плачет, закрыв лицо руками, мне и вовсе стало не до слез. Его глаза совершенно не изменились с детской поры. Подобные капелькам утренней росы на листьях лотоса, эти чистые слезы были лишены фальши. — Прости меня. Прости за то, что я ничего не сделала для тебя, — произнесла Кума-сан. — Мне довольно уже того, что вы согласились встретиться с нами и что вы остались в живых, — ответила я. Кума-сан молча кивнула. — После того случая я на полпути бросила свое увлечение оккультными науками. Они отчасти вытесняют человеческую природу, и поэтому, если есть склонность, в любом случае тебе открывается непознанное человеком, и постепенно это становится твоим роком. Порвав с потусторонним, я решила помогать людям в реальном мире и каждый день по мере своих сил стараюсь делать это. Когда я спаслась тогда, я подумала, что жизнь мне дарована откуда-то свыше, природой или Богом. Я раскаиваюсь и в том, что не смогла спасти твоего отца. Мне все говорили: не суй нос в чужие семейные проблемы. А я сунула шею, и по ней же меня и резанули, — сказав это, Кума-сан слегка усмехнулась. Какая жестокая шутка, улыбаясь ей в ответ, подумала я. — Похоже, мне тогда повезло: рана оказалась неглубокой, и ее сразу обработали, так что выздоровление наступило довольно быстро. Однако играм остался. Вот только психологическая травма, которую я получила, оказалась очень глубокой. Мне пришлось пережить немало испытаний. Знаете, я не могла даже ездить в поездах, не могла войти в темную комнату. В дождливый день мне всегда становилось страшно, и, прикованная к постели, я страдала и постоянно видела страшный сон, словно в панике мечусь по комнате. Кроме того, боль в области шеи долгое время преследовала меня. Мне удавалось жить обычной нормальной жизнью очень долго, лет десять точно. Однако, когда я избавилась от этого кошмара, мир по-прежнему существовал вместе со мной! Кого жалко больше всех, так это твою маму... Помню, она тогда говорила, что создаст в Японии школу для ведьм. И я думаю, при таких финансовых возможностях это было вполне осуществимо. Но в тот период она очень торопилась, словно одержимая чем-то. За что она ни бралась, ей все хотелось сделать быстро. Такой была твоя мама. Потом она лишилась главного, — сказала Кума-сан. — А что это за главное? — спросила я. — Это то, что есть у тебя и Сёити-сан, и то, что было у меня, — пояснила Кума-сан. — Сила, ради которой, как мне кажется, стоит жить в этом мире! Когда тебя крепко держат в объятиях, когда тебя любят. Когда у тебя много хороших воспоминаний о разных погожих днях. Когда тебе удалось съесть что-нибудь очень вкусное. Когда ты испытываешь радость от того, что можешь говорить что думаешь. Когда засыпаешь, завернувшись в теплый футон. Когда живешь в этом мире, в глубине души думая о том, что жить — это хорошо. Я считаю, если у человека есть хотя бы часть из перечисленного, то каждый раз, когда он столкнется с очередным испытанием, это будет служить ему поддержкой и вдохновлять его, и, несмотря на все трудности, человек сможет жить дальше. На то это и главное, чтобы с его помощью что-либо растить и культивировать, не так ли? — Разумеется, это не означает, что твоей маме были совершенно незнакомы подобные вещи. Но она не дорожила ими и, задвинув подальше, однажды навсегда их лишилась. Или же окончательно отказалась от всего этого в погоне за другими вещами. Я кивнула. А потом спросила: — Не подумайте, что я пытаюсь найти хоть какое-то оправдание, но вы верите в так называемую одержимость? — Не верю, — ответила Кума-сан. — Я считаю, что это слово придумано для тех людей, кто иначе попросту не может объяснить вполне определенное состояние. То же самое и с призраками. Мне кажется, это слово существует потому, что, используя его, удобнее и проще толковать многие вещи. Я не думаю, что совершенное твоей мамой — это происки дьявола или чего-либо в этом роде. Тогда СМИ истолковали все именно так, однако я считаю это человеческим деянием. Находясь там, я поддалась внушению: помню страшный силуэт и голос кого-то, кого там быть не должно, и ваза упала и разбилась, хотя до нее никто не дотрагивался. И все равно я придерживаюсь своей точки зрения. — Мне стало гораздо легче благодаря тому, что вы оказались таким человеком, — призналась я. — Просто не передать словами, насколько легче. — Это хорошо. Все в тебе говорит о том, что ты не лжешь. Это тоже можно просто и коротко объяснить, используя определения типа “аура”, но дело-то не в этом. А в том, что если тщательно понаблюдать за человеком, то на физическом уровне становятся понятными многие вещи! Так поступал Шерлок Холмс. Если должным образом обращать внимание на то, как человек двигается, как строит свою речь, куда направлен его взгляд, и прочие подобные детали, то даже удивительно, как много всего можно понять о человеке. Только важно наблюдать за этим как бы со стороны, поскольку люди практически на все смотрят через призму своего собственного мнения, — сказала Кума-сан. — Человек может все. Не забывай об этом. Даже то, что ты сейчас находишься здесь, казалось бы, поразительно, невозможно! Однако для человека нет невозможного. При помощи сил и энергии других людей, с которыми он состоит в каких-либо отношениях, он может осуществить все. Просто толкования бывают разными, а суть-то одна! Сила, которую в данный момент придает тебе другой человек, зовется любовью в самом прямом смысле этого слова! Этим даже можно восполнить то, что ты в несколько искаженной форме получила от своей мамы. — Надо же, точь-в-точь как в предсмертных словах матушки... — изумилсяСёити. Кума-сан, улыбнувшись, кивнула. — И это все, как мне кажется, потому, что с самого рождения ты наделена замечательными качествами: умная, милая, озаряешь светом сердца всех вокруг. Думаю, что все — даже Бог и ангелы, если допустить, что они существуют, и духи деревьев в саду — в вечном долгу перед тобой. За то, что ты родилась в том доме. За то, что никто не протянул тебе руку помощи. — И правда, очень странно, что моя матушка не забрала тебя к нам, -— озадачился Сёити. Кума-сан почему-то весьма печально взглянула на Сёити. — Об этом пока меня не спрашивайте. Я все знаю, но сейчас не хочу говорить. Рано или поздно, если наступит момент, когда смогу сказать, я непременно это сделаю. И хотя я занимаюсь тем, что даю советы людям, вы меня простите. Сейчас мне хотелось бы оставить эту тему. Мне на мгновение показалось, что Кума-сан вот-вот заплачет, и я решила сменить тему разговора. — А моя мама кого вызывала и о чем спрашивала? — поинтересовалась я. — Я знаю, что она приглашала духа умершего родственника кого-либо из собравшихся, ему задавались различные вопросы, а потом она озвучивала оставленное им послание. Однако вы ведь принимали в этом участие?.. — Да, похоже, случалось, что она была кем-то вроде медиума и, должно быть, спрашивала у кого-то о том. что представлялось ей очень величественным и почти божественным, что следует сделать, чтобы бизнес шел успешнее. Кажется, на сеансы приходили и такие люди, которых она консультировала и по их личным делам. Почему там оказалась я? У меня очень сильно развита интуиция. Меня тогда покинуло душевное равновесие, и я заинтересовалась школами для ведьм. Потом узнала, что в Японии есть человек, который собирается открыть школу белой магии. Нас познакомили, и мне позволили посещать сеансы, чтобы увидеть все на практике. В тот день я впервые пришла туда. К несчастью. Но сейчас я думаю, что мне нужно было пережить и это тоже. С того самого момента, как я вошла в комнату, меня не покидало какое-то тяжелое и жуткое предчувствие, и я подумала, что здесь что-то не так. Однако в то время у меня не было такой веры собственным ощущениям, как сейчас, и поэтому я просто осталась там, ничего не предпринимая. Твоя мама ближе к концу уже не могла говорить человеческими словами, она смотрела не моргая, широко раскрыв глаза. Потом у них с твоим отцом начался жаркий спор по поводу магазинов... С самого начала речь шла о том, чтобы открыть где-нибудь филиал. В Бразилии или в Аргентине, где-нибудь в том направлении. — Открывать кофейный магазин в Бразилии? Интересно, и что потом с ним делать? Разве не глупо? — удивилась я. — Да, люди сплошь и рядом ошибочно выбирают направление, — согласился Сёити. — Такое ощущение, что они перестают видеть реальность. С моей матушкой тоже случалось такое, иногда, бывало, перемудривала. Потом слушала мнение окружающих о том, как обстояли дела на самом деле, отступалась от собственных заблуждений и громко хохотала. Да постоянно что-то подобное случалось... — Поговаривали, что матушка Юмико-сан собиралась в Бразилии взять приемыша — мальчика японского происхождения, — сказала Кума-сан. — А-а-а, тогда же она говорила мне, что усыновит будущего зятя. Теперь-то я понимаю, что не гожусь для роли управленца. Поэтому мама часто в шутку говорила, что меня остается только хорошо воспитать да дорого продать. Меня сильно ранили подобные шутки. Но, похоже, моя мама говорила об этом серьезно, — заключила я. — Наверное, когда у человека появляется что-то дороже и важнее ребенка, он превращается в монстра... — Так было и в случае с твоей мамой, но в конечном счете проблема эта родом из ее детства! Так и есть, — сказала Кума-сан. — У меня порезана шея, у тебя изломана жизнь... право слово, печально, не так ли? Мне хотелось плакать, но я от всей души рассмеялась. — Тем не менее самое важное то, что ты и я вот так встретились и смеемся. Мы отнюдь не ненавидим друг друга. А встречаемся в безопасной теплой комнате за чашкой чая. Сильнее этого в мире ничего нет, — улыбнувшись, сказала Кума-сан. Я тоже так считала и потому кивнула. Сёити стал настаивать на том, чтобы заплатить деньги за посещение, но Кума-сан наотрез отказалась их брать. — Я ведь тоже хотела встретиться с вами, — упорствовала она, провожая нас с улыбкой на лице. — Спасибо, — сказала я, и произнесенное слово не показалось мне таким уж незначительным. Я хотела несколько раз повторить его, но почувствовала, что это будет лишним. Меня словно удерживали какой-то огромной сетью. И хотя Кума-сан плела эту сеть, она, несмотря ни на что, разделила со мной то, что ей пришлось пережить. Осознав это, я испытала большую благодарность. Я привыкла думать, что одинока, и вдруг теперь у меня возникло иное ощущение, будто я являюсь копилкой самых теплых и нежных чувств, начиная с тех, что питала ко мне тетя, будто меня любят и дорожат мною. Мне стало не по себе. Сегодня чужие люди снова напомнили мне о тех эмоциях, которые вызывало во мне в детстве общение со своими еще нормальными тогда родителями. Интересно, почему все так добры ко мне? Я всегда делала все сама, но на самом деле даже в юности мне, пожалуй, хотелось, чтобы обо мне заботились. Хотелось, чтобы кто-нибудь повсюду брал меня с собой, чтобы кто-нибудь размышлял вместе со мной, чтобы постоянно был рядом. Это изумительно, но в то же время и естественно. Это действительно то, о чем я всегда мечтала. И сейчас я это получаю. Когда рушится семья, это значит, что ты стремительно теряешь все, что когда-то имел. Наверное, так приходит будущее... С этими мыслями появляется смутное осознание того, что то, чем ты владел, было просто иллюзией. И вот уже ты оказываешься совершенно нагой и беззащитный перед всеми ветрами судьбы. Мне кажется, что нет человека со столь поломанной судьбой, как у меня. Однако, пожалуй, для всех людей, чьи семьи распались, так или иначе самым большим ударом является то, что все мечты, неразрывно связанные с любовью, которой они когда-то обладали, оказались всего лишь призрачным видением. — Хороший человек, правда же? Если бы мне кто-нибудь порезал шею, не знаю, смог бы я так же держаться... — задумчиво сказал Сёити. — Да-а, в нашем мире немало так называемых суперлюдей... Я бы тоже хотел стать суперменом. Хотя выдающихся способностей у меня нет. — Сё-тян, знаешь что... После всего этого мне окончательно полегчает, если я услышу твои такие простые умозаключения, — призналась я во время нашей прогулки. На перекрестке масса людей ожидала зеленого света светофора. Поток машин тек мимо них подобно реке. Я задумалась над тем, куда сейчас направляется каждый, и под натиском их бесчисленного множества чуть было не лишилась чувств. Однако меня успокаивало то, что сейчас я прежде всего не одна, и вместе, я и Сёити, мы собираемся пойти в кафе. Встреча с Кума-сан стала утешением и облегчением для меня, но в то же время перед глазами все время стоял вытянутый в форме полумесяца красный шрам. Я ощутила какой-то дискомфорт в районе свой шеи. — Я, если бы мне суждено было переродиться, хотела бы появиться на свет в вашей семье. В молодости я бы день и ночь работала с детьми, которые оказались в трудном положении. А повзрослев, стала бы меньше работать и посвящала бы время своей семье. Когда ребенок теряет семью, его жизнь хоть как-то налаживается, если кто-нибудь как можно раньше поможет ему добрым советом. Мне бы хотелось открыть что-то вроде салона, куда приходили бы такие детишки, чтобы поиграть и развлечься. — Но ведь еще не поздно это сделать, не так ли? Да и уход за садами тоже вполне еще тебе по плечу. Я смотрю, ты многим бы хотела заниматься, а? Да, кстати, еще было желание поработать в бухгалтерии моей фирмы! — сказал Сёити, добродушно прищурив глаза. — Между прочим, моя матушка, похоже, тоже думала как ты. Она помогала советами разным молодым людям, устраивала их на работу в наши магазины. Некоторые из них, конечно, исчезали, но другие работают до сих пор, и те из них, что живут далеко, даже были на похоронах. Ребенком я ревновал маму из-за того, что она, мол, всю себя посвящает только чужим детям. Однако если задуматься о ее прошлом, то все покажется вполне резонным... Кстати, как тебе вон то кафе? — Да, так хочется кофе. Давай зайдем! — согласилась я. Я постепенно привыкла к тому, что Сёити всегда рядом, и мы оба теперь вели себя довольно естественно и непринужденно. Кафе оказалось уютным, мы сели рядом за большим деревянным столом. Перед нами возвышалась ваза, в которой стояли красивые цветы. — Надо же, а я ведь даже не представляла, что у меня есть такая нелепая, такая чистая мечта, — призналась я. — Мне просто не верится, что я хотела бы делать что-либо для людей. — Пожалуй, любая работа так или иначе для людей, — непринужденно и откровенно сказал Сёити. — Вот опять бесхитростно и доступно говоришь здравые вещи! — рассмеялась я. — Ничего не поделаешь, ведь я сам по себе явился мечтой своих отца и матушки. И меня не учили поступать и вести себя так. Я был самой мечтой кого-то просто по факту своего существования. Осознавая это, невозможно не стать здравомыслящим! — Да, здорово... — глядя на зеленые листья, печально пробормотала я. — Я бы тоже хотела стать чьей-либо мечтой... Сёити ничего не ответил. Вскоре принесли наш кофе, от которого исходил приятный аромат. Я сделала глоток, и это было настолько вкусно, что ощутила беспричинное счастье и даже на какое-то время совершенно забыла, о чем мы говорили. Вдруг Сёити неожиданно заявил: — Признаться честно, я совершенно не понимал, почему до самой своей смерти матушка так беспокоилась о тебе, хотя вы даже не виделись. Однако теперь начинаю понимать. Мне тоже очень жаль. Ну почему тогда мы не забрали тебя к себе?.. Но еще не поздно! Юми-тян, выходи за меня замуж. От удивления я даже онемела сначала. Потом произнесла: — Ты такой маменькин сынок. Ну просто весь, до кончиков ногтей. Сёити рассмеялся, но покраснел, по-видимому смущенный собственной выходкой. — Я подумаю, ладно? Однако ты жаворонок, а мне это не подходит, — улыбнувшись, заметила я. Передо мной предстала альтернатива — а почему бы и нет? Вот только достаточно ли одного этого аргумента... Вот что было у меня на душе. Тем не менее я удивилась тому, как мир вдруг окрасился яркими красками. Даже занятые своим делом работники кафе показались мне красивыми, и цветы, что стояли перед нами, неожиданно налились более глубокими оттенками. А солнечный свет, проникающий сквозь большое окно, вдруг оказался преисполнен какой-то святости. Быть кому-то нужной... Такое банальное понятие, а способно оказать на человека такой эффект. Господи, когда я была маленькой, родители жили в согласии и все шло благоразумно. Я была единственным ребенком в семье, которого любили и баловали. Вскоре в наш дом пришли деньги, и я вкусила, казалось, нереально богатой жизни. Потом с моими родителями произошли странные изменения, и они оба умерли, из-за чего я горевала. Однако в моей жизни были и любовь, и секс, и мне покровительствовали друзья. Вдобавок ко всему сегодня мне сделали предложение. Значит, я точно попаду в рай, да? Так думала я, любуясь ослепительным видом. И пока я не закончу пить кофе, пусть длится этот сон об удавшейся полноценной жизни. — Сё-тян, давай завтра поедем на могилу тети, — предложила я. — А стоит ли? Ты ведь у нас дома уже поклонилась ее фотографии. Мне кажется, что именно там можно наиболее полно ощутить присутствие матушки, — ответил Сёити. — Но я хочу поехать! Знаешь, у меня такое чувство, что, если я этого не сделаю, моим переживаниям не наступит конец. Уж слишком мрачно и одиноко мне было после того, как я побывала в похожем на дом из фильма ужасов родном очаге, где жила когда-то, — объяснила я. — Мне хочется помолиться на могиле дяди и тети, вдохнуть чистый воздух и изгнать из своей жизни злых духов. Наверняка это в Насу, да? Их могилы. Если мы туда поедем, я снова увижу горы и, возможно, мне станет немного легче. — Ну, раз такое дело, я согласен. Остановишься у меня, — предложил Сёити. — Хотя, если не возражаешь, можем прямо сейчас на машине вернуться туда. — А ты не устал? — спросила я. — Сегодня мы не так уж много перемещались, так что я в полном порядке, — заверил Сёити. — Недалеко от станции есть магазин “Конамия”. Может, зайдем туда купить чего-нибудь? Сладостей, например, или воды. — Да, пожалуй. Так часто есть рамэн в Сано, наверное, малоприятно. Хотя, если иногда, он кажется весьма вкусным. — Тогда в Точиги поедим гёдза[8] и поедем? — Я не очень-то знаю дорогу, которая ведет после шоссе в город... Ладно, посмотрю в навигаторе. Что ж, будем действовать по обстоятельствам. — Как-то снова повеселело на душе. А то я совсем выдохлась после встречи с Кума-сан, — сказала я. — Твое счастье — счастье для тех, кого уже нет в живых! — заметил Сёити. — Думаю, очень немногие так считают. Люди ведь куда более угрюмы. Пафосные и эгоцентричные, они, сами того не понимая, своей холодностью наносят болезненный удар счастливому человеку. — Тогда перефразируем, — сказал Сёити. — Твое счастье — это отмщение за все то, что с тобой случилось. — А вот это, похоже, совсем другое дело, — рассмеялась я. В огромном магазине “Конамия” возле станции было очень многолюдно. Когда популярность “Конамия” упала на некоторое время в связи с тем жутким случаем, методы управления заменили более разумными и надежными. Благодаря этому пусть и не произошло очередного взрыва популярности, но магазины тем не менее стабильно работали и вскоре возвратили себе потребительское доверие. Судя по всему, дела в компании снова пошли на лад. Теперь это были аккуратные стильные магазины со спокойной атмосферой. Я была удивлена тем, что с некоторых пор в них стали продавать, хотя и в небольшом количестве, фрукты и овощи. И даже появились стойки, за которыми можно поесть супа или выпить кофе. Продавцы в симпатичных фартуках работали бойко и энергично, возможно и не зная ничего о том кровавом происшествии, что некогда случилось с управляющими компании. — В другое бы время наверняка прибежали бы девушки-администраторы и принялись бы раболепствовать передо мной, — разглядывая полку с шоколадом, сказала я. — Думаю, что даже в тот период не все бы вели себя так, — засмеялся Сёити. —Да, круто, масштаб не сравнится с нашим магазином. Скорее походит на первоклассный супермаркет, нежели на магазин импортных продуктов. И, вероятно, своих фирменных товаров тоже много разработано. — У дяди ведь всегда был управленческий талант. Следовало с самого начала доверить ему это дело, однако по странному стечению обстоятельств все решало это шарлатанское гадание, и мама, пожалуй, была чересчур склонна ему верить. К тому же, наверное, ей не хотелось ни в чем уступать дяде, который не получил колдовского образования и в жизни которого не существовало трудностей и страданий. Дело в том, что дядя изначально рос в доме разведенного дедушки и поэтому почти никак не соприкасался с миром бабушкиной магии. Только сестры-близнецы жили с бабушкой. Разумеется, первоначально в управление в наибольшей степени были привлечены люди из семьи Конамия, но после того случая дядя, должно быть, смог завоевать всеобщее уважение. Однако мама не доверила бы фирму дяде. По своим тайным мотивам, — сказала я. — Тем не менее семейное проклятие, похоже, не имеет силы, если он так преуспевает. .. — усмехнулся Сёити. В корзине у нас было несколько видов сладостей, оливки и вино. Типичная закупка обычной парочки. Мне на ум пришло, что именно здесь и сейчас происходит наибольшее волшебство. Тетя знала это. Разделив с ней это знание, я ощутила невероятную близость тети. Как будто она была где-то внутри меня. — Разве это не является доказательством того, что магической силы на самом деле у мамы особо и не было. Я думаю, тетя определенно превосходила ее как ведьма. Вот и сейчас все продвигается благодаря силе тетиной энергии. — Да, возможно, это так. Ведь человек, обладающий настоящей силой, вряд ли станет вот так убивать кого-либо, — заметил Сёити. В действительности мы оба очень близко знали человека, совершившего убийство, и мысль об этом, неоднократно приходившая мне в голову, вновь и вновь изумляла меня. И здесь, в этом чистом и светлом пространстве, она была совершенно не к месту. В любое время люди, покупающие еду и напитки, выглядят очень счастливыми. Создается впечатление, что ты отчетливо видишь, куда они направляются и что их ждет в жизни. — Я не могу поверить, что все это было на самом деле! Словно я случайно проснулась в каком-то искаженном пространстве, — сказала я. — Это все пройдет. Даже не представляю, как бы я жил, если бы вслед за матушкой потерял и тебя, — неожиданно признался Сёити. — Слабак, что ты такое говоришь?! — засмеялась я. — Впервые встречаю мужчину, который не только бы так думал, но и озвучил бы подобные мысли. Тебе не о чем волноваться, Сё-тян! У тебя ведь еще магазин есть. Да и кроткий характер, который сохранила в тебе тетя, не так ли? Ты так создан. Будь у тебя одно лишь тело, тебе все равно бы многое удалось! — Да, знаешь, со мной такое впервые за долгое время. Хотя я знаю, что это безрассудно, но сейчас мне так радостно и хорошо. Как-то даже страшно стало, — признался Сёити. — Знаю, знаю! Я отлично понимаю, что ты чувствуешь. — Я взяла Сёити под руку. — А раз так, то давай пока веселиться и наслаждаться жизнью! — Да, у тебя это здорово получается. — Всю свою жизнь я таким образом вводила всех и себя в заблуждение, — усмехнулась я. — Хотя бы сделать вид, что все замечательно, если уж нечем дорожить на самом деле. Вот и сейчас я притворяюсь, словно не замечаю многих вещей. Например, того, как ежедневно меняется мое отношение к Сёити, когда меня слегка бросает в жар при каждом соприкосновении наших тел. Сёити наверняка не обратил на это пока никакого внимания, да и ничего подобного, в сущности, он не испытывает. У меня такое ощущение, будто он немного опьянел от своих действий и поступков, однако, похоже, для него это всего лишь каникулы — короткий отпуск, в котором в настоящее время находится Сёити после полосы пережитых суровых испытаний. Нереальное время, когда он оказался отрезанным и от ответственности, и от деловых контактов, и от всего того, что связывало его по рукам и ногам, и от того, что ждет впереди. Разумеется, этот период и для меня имеет то же значение. Исходя из действительности и из отчетливого осознания отсутствия у нас общего будущего, это не что иное, как каникулы. С единственной поправкой на то, что к Сёити и к тете, явившимися спонсорами этих каникул, а заодно и дорогими мне людьми, я испытываю благодарность и самые теплые чувства. Как ни крути, будучи одной, я бы не выбрала этот маршрут следования, потому что попросту не знала бы, что мне стоит выбрать именно его. Я стала понимать, что покой на душе — это не то, когда ты чувствуешь себя подавленным, и не то, когда испытываешь никчемную радость. Это что-то напоминающее снежный пейзаж, которым любуешься в холодный день из окна теплого уютного дома. В необычном сиянии мир выглядит равномерно красивым и светлым. И даже если нет солнечных лучей, все пребывает в каком-то умиротворенном великолепии. А-а, пожалуй, я хотела жить наобум, без конкретики... Хотела вечно двигаться наугад, кружа в водовороте судьбы... Мне хотелось думать, что раз я такая несчастная одна-одинешенька в целом мире, то имею право всю жизнь гулять и развлекаться как угодно. Однако этому не бывать! Появляется кто-то и будит спящую принцессу. Так устроен мир! Не потому ли я чувствую себя так, словно меня ничего не тревожит и впереди у нас замечательные праздники? Размышляя об этом, я прильнула к плечу Сёити. Возможно, это было моим самым желанным отмщением за ту судьбу, что мне досталась. Жалкая месть, но все же моя душа была удовлетворена. Все, что было отнято у меня, я возвращаю себе в этом магазине “Конамия”. — Итак, у нас есть еще немного времени, — сказал Сёити. — Может, ты хочешь куда-нибудь заехать до нашего возвращения в Насу? — Я, по правде говоря, хотела бы побывать на папиной могиле, — ответила я. — А, да-да, конечно же, — согласился Сёити. Я увидела его широкую улыбку, обвела взглядом утопающую в лучах солнца торговую улицу и вздохнула с облегчением. Затем лишь предложила, указывая на цветочную лавку: — Давай купим цветы. Те, что продаются при входе на кладбище, слишком скучные. Папа любил яркие цветы. Яркие как мама. Папина могила находилась на окраине большого парка, удаленного от центра города. На его территории текли ручейки, высились холмы и, конечно же, большой древний храм. Там, где раскинулась рощица густо растущих криптомерии и сосен, имелось несколько торговых палаток, поэтому прохожие и мамаши с детишками праздно прогуливались в лучах заходящего солнца. Предзакатное сияние, освещающее участок с надгробиями, было прозрачным и райски красивым. Мама с самого начала настаивала, чтобы ее не погребали в папиной родовой могиле, и ее захоронили там, где покоились члены ее семьи, поэтому на безупречно ухоженных и благородных могилах в центре этого кладбища можно было видеть только имена людей папиного клана. Меня это немного успокаивало. Поплутав по тропкам, напоминающим лабиринт, пройдя мимо скромных захоронений, с давних времен поделенных на сектора, мы добрались до папиной могилы. Мы молча пропололи сорную траву, разложили полоски ладана, украсили могилу разноцветьем из папиных любимых цветов и помолились. Папа, думаю, нам уже не свидеться. Моя душа спокойна. Это ужасно, что мама убила тебя, но ты, похоже, не особо был разочарован таким исходом, не так ли? И мне, видимо, не стоит сильно раскаиваться в том, что я не смогла спасти тебя, да? Ведь ты сам выбрал такую судьбу, правда же? Пока задавала вопросы, я неожиданно задумалась. А действительно ли я все время находилась в Италии? А может, во мне просто осталось предвкушение поездки, с которым я паковала вещи в тот день, и мне только кажется, что я была там? И смутные воспоминания о том, что со мной случилось потом, это вовсе не последствия травмы? Что, если с самого начала все было не так?.. Да ведь я же... В этот момент в моей голове в полном объеме развернулись невероятные и ужасающие сцены, и я вспомнила все. Я инстинктивно зажмурилась, а когда потом открыла глаза, возле меня стоял Сёити и молился перед могилой. — Сё-тян, — мой голос дрожал, — в это невозможно поверить, но это все происходит не в реальном мире! Я слышала о том, что такое бывает. — Что ты такое говоришь? — Сёити крепко сжал мою руку. — Если это не реальность, то что же тогда? — Но ведь разве папина могила может находиться в столь красивом парке? Нет, ну ладно, допустим. А как же то, что все у нас так гладко продвигается?.. А вон тот склон, который настолько красив и покрыт пампасной травой, что отливает серебром... Смотри! Взгляни на то, как она чудесно колышется. .. Если как следует вдуматься, все это как-то странно! Все детали пейзажа вокруг вдруг стали чересчур отчетливыми, словно декорации на сцене. Меня очень удивляло, как гладко и быстро шли наши дела, а все вокруг выглядело так красиво и идеально, как на картине. — Просто твоя душа успокоилась, и от этого ты немного потеряла голову, — предположил Сёити. — Нет, это было бы слишком хорошо. — Я обессиленно улыбнулась. — Однако все это происходит во сне! А, я поняла. Возможно, это не тетин, а твой сон. — Мне говорят такие вещи, а я ничего не могу поделать! Я совершенно не верю твоим заявлениям, — сказал Сёити. — Я тоже... Я тоже ничего не могу поделать. Как же быть? — пробормотала я. Поразмыслю, когда успокоюсь, и пройдут эти страх и дрожь, решила я. — Ну, допустим даже, что это сон, — сказал Сёити. — Однако я живу здесь и сейчас. И ты тоже совершенно точно стоишь живая перед моими глазами. Мы здесь. И ничего, кроме этого, не существует. И тут он еще раз крепко сжал мою руку. Видимо, там, в вышине, дует сильный ветер: верхушки деревьев вокруг сильно заколыхались, и раздался странный звук, похожий на гудок. Золотой оттенок солнечного света вскоре стал насыщенным, тени и нюансы пейзажа приобрели резкость и отчетливость. Далеко в небе появилась тонкая коса полумесяца. В чистом воздухе к сладковатому запаху сухих деревьев, опавшей листвы и полосок ладана примешался глубокий аромат принесенных нами цветов. В глазах Сёити я видела свое отражение. Я определенно была там. И беспомощно смотрела на Сёити. Ну и хорошо. И ничего, кроме этого, сейчас не существует. Какой бы смертью я ни умерла, это уже не важно... Как же мне не повезло, решила я и машинально прильнула к Сёити, а он крепко обнял меня. Несмотря на то что поблизости никого не было и можно было плакать сколько угодно, слез у меня уже не осталось. Как же мне не повезло. Я заслуживаю тетиного сочувствия и сострадания, непрестанно думала я. Покинув кладбище, мы сели в машину и всю дорогу ехали на северо-восток. По прошествии трех часов мы прибыли в Насу. За рулем все время находился Сёити. Я не хотела ни о чем говорить и просто смотрела перед собой. Разные машины, постепенно выплывающие поля и горы. Течение реки, разноцветная одежда собравшихся на берегу людей. Свет зарождающейся луны и сияющие всеми цветами вывески. Во всем чувствовалось скорое наступление ночи. Все сильнее темнело небо. Это выглядело очень красиво. Мир казался полным счастья и блаженства, словно мои глаза могли улавливать только ослепительный блеск. Тетин дом, в котором ее нет. Подходить к нему, когда в нем не горел свет, было действительно тоскливо, однако несравненно приятнее, нежели в мой родной дом, просто кричащий о том, что внутри никого нет. Атмосфера тетиного дома сохранялась без изменений, будто его хозяйка лишь временно отсутствует. — Ладно, сегодня я серьезно берусь за приготовление ужина. Нас ждут куриная паэлья и томатный суп. А на закуску картофельные чипсы, купленные в “Конамия”. И выпивка тоже оттуда, — сказал Сёити. Сёити взялся за дело так, словно работа на кухне для него является привычной, и потому, охладив льдом игристое вино, я самостоятельно открыла бутылку и, наполняя бокал Сёити, спросила: — Ты всегда умел готовить? — Скажешь тоже — готовить! Вот и сегодня буду стряпать наобум из куриных окорочков из морозилки, консервов и увядшего лука. Томаты тоже консервированные. Вино, которое будем пить, вот так запросто я планирую использовать в своем блюде. Все просто и незамысловато! — сказал Сёити, доставая из-под раковины консервы с идеально убранной полочки. — Однако в старшей школе я сам себе готовил обед, который брал с собой. Это был настоящий мужской набор. Что-то типа риса и сверху положенного поджаренного овощного рагу с луком. — Да, молодец! — восхитилась я. — Возможно, все дело в том, что у меня по жизни был задан определенный курс... — предположил Сёити. Мне снова захотелось спросить, почему же он стал таким хорошим, но я не задала вопроса только потому, что именно я, одолеваемая всем этим, как никто другой понимала, что он совершенно не изменился с самого детства. — Может, я помогу? — предложила я. — Спасибо, не надо! Тут ведь только порезать да сварить. К тому же у меня есть специальная заготовка для паэльи со всеми необходимыми составляющими. Вплоть до риса, — ответил Сёити. — В доме у того, кто владеет магазином импортных продуктов, много такой еды. Хотя, я думаю, тебе об этом известно. — Если тебе интересно, у нас дома был винный погреб, — припомнила я. — Когда меня отправляли туда за вином и я, отобрав ту или иную бутылку, возвращалась, то это всегда оказывались исключительно дорогие вина, и родители громко хохотали. “Непонятно, то ли у нее хорошие задатки, то ли она мот, то ли просто издевается над родителями. ..”— говорила мама. Затем папа откладывал вино и спускался в погреб за более подходящей бутылкой. Очень досадно. Думаю, лучше бы все пили только дорогие вина. Ну, тогда я ведь была еще ребенком... Выпьем? Я вспомнила темное и прохладное помещение и блеск уложенных рядами бутылок. Красивые этикетки из разных стран. Я тогда мечтала, что когда-нибудь побываю в каждой из них, но почему-то удалось съездить только в Италию... Память была размыта. С одной стороны, казалось, что все было, а с другой — почти убеждена, что ничего не было. Однако то восхищение, которое я испытала при виде залитой солнцем оливковой плантации, когда в детстве гостила в доме моей первой любви, существовало совершенно точно. И то, как я, затаив дыхание, наблюдала, как тень от облаков ложится на поля. И то, как я думала: надо же, в мире бывают такие красивые места! — Мне кажется, здорово, что у тебя в семье были и радостные моменты тоже, — сказал Сёити, поджаривая лук и чеснок. Приятный запах распространился по комнате, и я почувствовала себя еще более счастливой. — Да, ты прав, — согласилась я. — Сейчас мне вспоминается много исключительно приятных моментов! Я вспомнила, как мама специально для меня сшила маленький фартучек, и он был такого же покроя, что и мамин. В какой-то момент мама перестала готовить у плиты, и ее фартук постоянно висел на стене без дела. Я же одна появлялась на кухне, пекла печенье, жарила омлет. Мой фартук постепенно износился, а мамин оставался чистым и красивым. А потом в один из дней мама разом выкинула их оба, после чего фартуки в нашем доме перевелись уже окончательно. Я тогда немного поплакала, но никому не было дела до моих слез. Сёити спину держал прямо, но всем его движениям была свойственна пластичность, отличающая людей, занимающихся боевыми искусствами. Да, здорово, думала я, глядя на его плечи, здорово, когда нет сутулости. Он приводит женщину в свой дом, кормит ее чем-нибудь очень вкусным, окутывает ощущением уюта и комфорта, лишает способности передвигаться. Заставляет думать, что его жилище лучше и более пригодно для жизни, чем жилище любого другого мужчины. Для того чтобы навсегда удержать свою женщину, приносит еду, как следует заботится о ней, в своих руках постоянно концентрирует темную силу, которой обладает только она. Будучи женщиной, я воспринимаю подобное мужское коварство так, как оно есть. В действительности в своих инстинктах мы целиком и полностью идентичны животным, но так как мы все-таки люди, мы покрываем их слоем утонченности и держимся величественно и благородно. В нашем мире это считается правильным и наиболее приемлемым. Моя работа заключалась только в том, чтобы, попивая вино и похрустывая картофельными чипсами, делать вид, что ничего этого не замечаю. В наших отношениях появлялся расчет, более определенный, подобный чему-то, имеющему форму, слепленному руками человека. Это стало очевидным. Как бы там ни было, сегодня драгоценная ночь. И провести ее, даже не заикаясь об этом, сейчас стало самым важным для нас обоих. То ли все дело в специях, то ли у Сёити кулинарный дар, но еда, приготовленная им, была очень вкусной. Не спеша наслаждаясь вином, мы практически не говорили о грустном и провели тихий вечер в исключительно приятных беседах о еде на нашем столе и о том, как завтра поедем в онсэн. — Сё-тян, давай ляжем спать вместе, а то мне как-то одиноко, — напрямую сказала я, когда мы пили кофе после ужина. — Хорошо! — легко согласился Сёити. — Вот только... я сейчас ужасно уязвима и еще не оправилась от полученного шока... Поэтому надеюсь, ты не будешь возражать, если между нами сегодня ничего не будет? Я говорю резкие вещи? Но мне просто страшно, и одна я никогда не усну. Мне кажется, если засну, то исчезну навсегда. — Что ты, что ты! Не волнуйся! В общем-то, с тех пор как умерла мама, я очень вымотался и обессилел, так что никакого сексуального влечения совершенно не испытываю, — рассмеялся Сёити. — К тому же, если и возникнет такое настроение, для меня это слишком быстро! Мне нужно, чтобы мы встречались более долгое время, иначе я не смогу. Стесняюсь. — Ну и слава богу, — ответила я, но на душе у меня не стало легче, потому что долго быть вместе у нас уже не получится. Я ела ужин, приготовленный Сёити, словно вкушая счастье. Да, какой же все-таки вкусной бывает еда, приготовленная любимым человеком... Ее вкус отличен от блюд, что готовят в силу обязанностей прислуга и повар. Ее вкус говорит: “Давай есть вместе! Давай наполнять тела этими продуктами! Пускай у этой истории будет продолжение!” Если она приготовлена как следует и по всем правилам, в ней определенно есть душа. А я в своей жизни не ела ничего с подобным вкусом... И кисловатый, и солоноватый привкусы, казалось, проникли до самого мозга моих костей, уже не существующих в этом мире. Сёити расстелил для меня футон подле своей кровати, поскольку я решила лечь в его комнате. Полностью привыкшая к чистому воздуху этой местности, я приняла ванну, расслабившись, как у себя дома. Пейзаж из окна тоже казался мне глубоко родным, и звезды по-прежнему все так же сверкали далеко в небе. Ослепительно мерцали, как в сказке. Ни о чем уже больше не думая, я пребывала в очень спокойном, умиротворенном настроении. После ванны я, читая книгу, лежала, уютно завернувшись в футон, когда Сёити босиком вошел в комнату и, лихо перемахнув через мою постель, расположился на кровати. — У меня такое ощущение, словно за мной ухаживают как за больным, — сказал Сёити, лежа на кровати в комнате с приглушенным светом единственной лампы. — Эта разноуровневость постелей и впрямь напоминает уход за лежачим больным, — согласилась я. Так как в комнате Сёити пол был с подогревом, ногам стало немного жарковато, а во всей комнате установилась комфортная температура. — А все же, Сёити, ведь на самом деле ты наверняка не такой уж благородный и милый, да? Обыкновенный неловкий мужчина. Это сон, и поэтому я привыкла к тебе такому, каким я хотела бы, чтобы ты был в действительности, ведь так? — Снова ты об этом сне! — неприязненно заметил Сёити. Видимо, он интуитивно догадывался, что разговор будет грустный. — Однако я и впрямь задумываюсь над тем, почему рядом с тобой я вдруг становлюсь таким добрым и заботливым. Почему-то я не испытываю неловкости, не упрямлюсь, не зацикливаюсь на собственных делах и интересах. Думаю, это, наверное, оттого, что на самом деле моя матушка в некотором смысле наша общая с тобой. Мне кажется, что в действительности ее знали и понимали только ты и твоя мама. — Еще раз повторю: маменькин сынок! — сказала я и рассмеялась. Свет в комнате все еще горел, и мы изредка поднимались с постелей, пили чай и болтали о всякой ерунде. — Сёити, ты меня прости. Все-таки меня нет в живых. Я уже умерла, — сказала я. Слова неожиданно слетели с губ. Мне представлялось, что сказать это будет гораздо сложнее, однако они прозвучали легко и печально. И голос на удивление звучал даже красиво. — Что ты такое говоришь? Это даже хуже, чем сон! — возмутился Сёити. — В это невозможно поверить, правда? Но это так. Прости. Я призрак, и это все— твой сон. — Этого не может быть! Мы ведь ездили на машине, ели, останавливались в отеле, встречались с людьми, разве не так? — не унимался Сёити. А я продолжила: — Понимаешь, вся эта кажущаяся реальность — на самом деле сон! И с Кодзима-сан тоже в действительности мы не встречались! Совершенно точно. Мне еще тогда многое показалось странным. Сад в клинике и сад в родительском доме — все смешалось: в одних и тех же местах совершенно одинаково цепляются веточки роз, посажены одинаковые ломоносы... Я подумала, как это странно! — Наверное, дело в том, что эти растения встречаются повсюду, — улыбнулся Сёити. — А как насчет Кума-сан? — Эта женщина обладает неординарными способностями и поэтому наверняка по ходу нашей встречи должна была понять, что сама она попала в мир сновидений. Она из тех людей, которые могут проникать в этот мир и покидать его. Потому она, будучи человеком из реального мира, скорее всего помнит, что встречалась со мной. Когда проснешься, попробуй спросить ее об этом. Ты действительно найдешь ее в том самом офисе, и окажется, что она помнит беседу с нами. Кто знает, возможно, это единственное доказательство. Доказательство того, что мы провели вместе несколько замечательных дней, — сказала я. Наконец-то я поняла. Осознала, о чем говорила Кума-сан. Уяснила, почему она не могла тогда назвать причину, по которой тетя не забрала меня к себе. Еще бы, ведь как бы она забрала меня, если я умерла. Я выглядела такой счастливой рядом с Сёити, и поэтому, наверное, Кума-сан решила пока сохранить все в тайне. То же самое с тетей. Разве через Сёити она не говорила, что как-нибудь сможет встретиться со мной и что сможет заблудшую меня снова сделать той, кем я была прежде? А-а, так вот оно что... Вот почему мне ничего не говорили напрямую, вот почему я ничего не помнила. И еще все вокруг были так добры ко мне... — Неправда! Этого не может быть! Ведь это место, где мы сейчас находимся, что бы ты там ни думала, — моя комната. И она реальная, — настаивал Сёити. — Что ж, ладно. И все же ты меня прости, — отступила я. — Ну, допустим даже, что мы с тобой встретились во сне. Почему же ты просишь простить тебя? Ведь ты ни в чем не виновата, — улыбнулся Сёити. — Я хочу попросить прощения за то, что впредь мы уже никогда не сможем быть близки и быть вместе, — всхлипнула я. — Это слишком шокирует. Прежде позволь мне немного поразмыслить над тем, почему и зачем ты говоришь мне сейчас такое. Дело в том, что эти несколько дней для меня тоже были единственным счастливым периодом, с тех пор как умерла матушка, и я испытывал радость и порхал как во сне, — произнес Сёити. — Поэтому все это сон... Я — сон, — повторила я. Все это было действительно нелегко, я запиналась и захлебывалась словами: — Меня... моя мама... зарезала... убила. В той моей комнате. Пятно на стене — это моя кровь. Я паковала вещи, когда до моих ушей стал доноситься страшный шум. Я испугалась, что началась ссора или драка, и, так как это было очень хлопотным, сделала вид, что ничего не слышу, и продолжила паковать вещи. Все это было в моих воспоминаниях. И то, что утром следующего дня я собиралась сесть в самолет и улететь на встречу с любимым человеком, — это тоже было на самом деле. В тот момент я решила, что неприятности внизу меня напрягают. Сделав музыку громче, я ждала, пока утихнет шум. Даже когда раздался непонятный голос, похожий на папин крик, и стало слышно, как кто-то выбежал из дома, я продолжала игнорировать происходящее. Где-то в глубине души я понимала, что творится что-то очень серьезное, но ни за что не хотела думать об этом. Затем я услышала, как кто-то поднимается по лестнице, и с облегчением подумала, что о моем существовании наконец-то вспомнили. В этот момент дверь, которая должна была быть закрыта на ключ, со страшной силой распахнулась, и на пороге появилась мама с совершенно чужим, искаженным лицом и неживыми, ничего не видящими глазами, как у куклы. Будто все происходило в фильме ужасов, в руке она держала окровавленный нож. И тут она неожиданно всадила его в меня. В последнее мгновение я подумала, что этого не может быть, что в это невозможно поверить. Того, что случилось после, я уже не помнила. Где умерла, я не знаю. Возможно, в больнице. По этой причине годы моей последующей жизни, придуманные мною в твоем сне, Сёити, так туманны и расплывчаты. Наверное, их создало мое бессознательное, ловко увязав воедино мои фантазии и предположения. — Перестань! Не говори так! — негодовал Сёити. — Я выключаю свет! Давай уже спать! Ты слишком устала! — Да, ты прав, — согласилась я. Сёити встал и выключил свет. Рубашка его пижамы задралась, и показался пупок. — Во время сна, хоть это и не очень симпатично, лучше заправлять рубашку внутрь, — заметила я. Это был единственный совет, который я могла дать этому почти совершенному мужчине. Ну, и еще, наверное, чтобы не слишком выпячивался как маменькин сынок... — Можно хотя бы крепко обнять тебя? — спросил Сёити. — Можно! Но помни о нашем уговоре. С призраками спать нельзя! Да, в том, что я говорю, нет и намека на сон... Напротив, это даже слишком реалистично. Сёити, пожав плечами, поднялся с кровати, опустился рядом со мной и крепко обнял. Я молча заправила рубашку его пижамы в штаны. — Пожалуйста, не говори о грустном, — попросил Сёити, — хотя это так очевидно... Здесь внутри находится горячее тело, разве не так? — Прости, — сказала я, а потом поцеловала его в губы. — Пожалуй, этим и ограничимся. — Почему решаешь ты? — спросил Сёити и чуть более ощутимо поцеловал меня в ответ. Однако дальше между нами ничего не произошло, мы оба дышали ровно и спокойно. Он еще раз крепко обнял меня, словно удостоверяясь в реальности моего существования. — Я успокаиваюсь, прикасаясь к женскому телу, — сказал Сёити. — Здорово, значит, все не зря, — ответила я. Это я отдыхала душой, ощущая рядом его упругое и большое тело, биение сердца в его груди. Без всякого преувеличения можно было точно посчитать, сколько раз с младенчества я ощущала такие крепкие и добрые объятия. И как бы не оказалось, что большую их часть я получила от Сёити. — Похоже, мне удалось совершить хоть одно хорошее дело. — Ты замечательный человек, Юми-тян! — сказал Сёити, неохотно разжимая объятия, словно сожалея о расставании. Потом он лег на свою постель, и, взяв друг друга за руки — я подняла свою вверх с футона, а Сёити свесил с кровати, — решили спать. — Спокойной ночи. Завтра ты отвезешь меня на могилу тети, а потом поедем в онсэн, да? — Я озвучила договоренность, которой не суждено было осуществиться. Однако Сёити явно успокоило то, что я заговорила о наступлении завтрашнего дня, и он радостно ответил: — Да, после посещения могилы поедем к Оленьему источнику! Отправимся налегке, возьмем только полотенца. Через некоторое время его рука ослабла, и послышалось сонное дыхание. Вдобавок к тому, что он такой хороший человек, еще и засыпает легко и быстро. Раздражает такая толстокожесть! Пока я так размышляла, мое сознание тоже постепенно собралось погрузиться в мир сновидений. В щели между занавесками виднелись звезды. И месяц сиял тонкой полосой. Светил слабо и деликатно на фоне черного как смоль неба, словно был нарисован аэрографом. Думая о том, что же со мной будет, я потеряла сознание. Очнувшись, я ужасно удивилась, так как перед глазами у меня предстала тетя. Там не было ни стульев, ни стола, ни чая. Появилось такое ощущение, что земли тоже нет и мы словно в тумане сидим рядом. — Тетушка, прости за то, что я целовалась с Сёити! — сказала я. Хотя я знала, что мне есть что сказать кроме этого, но мне было стыдно и хотелось поскорее извиниться. Я подумала о том, что тетя в любом случае обладает даром предвидения и умеет читать мысли. — Ничего страшного! Ты ведь и не знала настоящих поцелуев, — улыбнулась тетя. — Сёити тоже глупец, не может уложить в постель женщину, которая ему нравится... — Тетя, ты как будто теперь та, которую я когда-то знала, — сказала я. — Это потому, что во сне Сёити пребывала та я, о которой он страстно мечтал. Такой милый, совсем мальчишка! Та я — это не я! Однако такая фантазия все же очень радует! — усмехнулась она. — Тетя, я так и не поклонилась твоей могиле, хотя у меня было время. Прости, — с сожалением сказала я. — Ничего. Ведь то, что мы смогли встретиться сейчас, — это гораздо лучше, правда? Она выглядела лет на тридцать. Красивая, с прозрачной кожей и острым взглядом. Все-таки она была очень похожа на маму, и мне захотелось увидеться с ней. И хотя я вспомнила, что была убита ею, я все еще хотела ее увидеть. Несомненно, я вечно буду безответно любить маму. — Рано или поздно человек умирает, и поэтому, мне кажется, очень важно, с каким настроением, с какими чувствами он покидает этот мир. Однако перед самой смертью меня осенило: а ведь именно сейчас мне, возможно, удастся применить технику проникновения в сон! Ведь я знала, что это можно сделать только теперь. И тогда я могла бы взять с собой блуждающую душу Юми-тян. Перед глазами у меня засиял ослепительный свет. И хотя я лежала при смерти, я стала искать свою тетрадь, в которой было описано, как это осуществить. Ползком я добралась до стола и нашла ее внутри выдвижного ящика. Вернуть его обратно я уже не смогла, и это за меня сделал Сёити. Сейчас для меня это так странно — представить, что телесная плоть имеет ограничения. Сил моих тогда хватило лишь на самую малость. Однако благодаря этому мы смогли встретиться, и, значит, у меня все получилось. Я правда очень рада этому. Я оказалась ведьмой, которая до последнего не сдавалась и не опускала рук. — Тетя кивнула с довольной улыбкой на лице и блеснула прищуренными глазами. — Юми-тян, из-за тебя я особенно злюсь и сетую на судьбу. Не то чтобы ты не осознала собственную смерть, но ты умерла с таким ужасным испугом и удивлением, что душа твоя, покинув тело, пребывала в странном месте безвременья. Я знала об этом и всю свою оставшуюся жизнь страшно раскаивалась, думая о том, что мне следовало раньше забрать тебя к себе. Вот поэтому я решила, что сейчас пришло время и у меня все получится. Благодаря тебе умирать было немного радостнее! Мне было чем заняться, и показалось даже, будто я ждала этого с нетерпением. Спасибо тебе, — сказала тетя. — Почему вы так спокойны? — удивилась я. — Что ты! Мысли о Сёити меня ужасно угнетают! Как бы я хотела с ним увидеться, хотела бы еще пожить вместе и внуков бы понянчить... Не перестаю роптать — так сильна моя привязанность. Однако, безусловно, во время того жуткого спиритического сеанса моя жизнь тоже в каком-то смысле закончилась. И я благодарна судьбе уже за то, что после мне удалось совершить столь замечательное дело, за то, что смогла сблизить тебя с Сёити. Слушай, а ведь это было действительно здорово! А ты ездила в ту странную клинику? — спросила тетя. — Ездила. Хотя у меня такие пробелы в памяти, что не могу сказать, что поездка полностью удалась, — ответила я. — Директора вначале соблазнила я и, еще будучи в клинике, уже спала с ним. Он такой примитивный человек, охмурить его было проще простого. И сестру склонила встречаться с ним тоже я. От скуки издевалась над персоналом клиники и мечтала убить всех, кто в ней находится, тоже я. Что ни говори, я была отвратительным человеком! Хотя каждого в юности непременно тянет совершить подобную жестокость и поиграть сердцами других людей, не так ли? Просто я немного вышла за рамки. В результате, всецело находясь под моим влиянием, сестра окончательно сошла с ума. Потом в последующей жизни я осознала, что была ужасным ребенком и что наступит расплата за все, что натворила. Да, мне пришлось проделать грандиозный путь. Такое чувство появилось, словно дьявол прикидывается ангелом. Из прошлой жизни ничего не выкинешь, и, что бы ни делала, все кажется лицемерным и терпения не хватает. Однако все это имело место и не могло не влиять на Сёити. Он, неизвестно почему, когда учился в начальной школе, на какое-то время перестал ходить на занятия и с головой погрузился в игру по созданию воображаемой страны. Изо дня в день он рисовал подробную карту этой страны во всех деталях, вплоть до плана дома, в котором живет он сам. Сёити придумал денежную единицу и решил, что в этой стране никто не умирает и нет плохих людей. Добрые колдуньи живут там обычной жизнью, однако им категорически запрещено становиться злыми ведьмами. И все же некоторые из них почему-то решают нарушить это правило и тогда навсегда покидают страну. —Тут тетя глубоко вздохнула. — Я чувствовала, что подспудно Сёити все понимает и он тоже ранен. Людей, у которых действительно все в полном порядке, не существует! Так же как и по-настоящему здоровых. Они просто ведут себя соответственно. И все же... Когда мы чувствуем себя очень плохо, любая мелочь кажется нам ужасной. И в равной степени нам даются физические и душевные силы на то, чтобы держаться и делать вид, что все хорошо. В конечном счете разве не это сохранило человечеству жизнь? Я чувствовала, что нынешний образ тети, прожившей свою жизнь, определенно привлекательнее в сравнении с той волнующей дьявольской красотой, какой она обладала в юности. Как роза, подумала я. Вокруг розы всегда видны брызги живого света. С тем же ощущением я не могла оторвать глаз от тети. Да, так немудрено стать маменькиным сынком, подумала я. Я была очарована цельностью и значимостью, присущими человеку, который, решившись на что-то вначале, спокойно осуществлял задуманное, как бы хлопотно это ни было и каким глупым бы ни казалось. Пожалуй, этот человек прожил свою жизнь до самой последней капли... Душа тети, отказавшейся от своего дурного прошлого, словно была очищена и отшлифована до блеска. Она действовала исключительно по наитию, однако нисколько не ошиблась. — И тем не менее ты испытываешь те чувства, какие возникают, когда один за другим грузишь камни или красишь стену.. Так было и со мной. Вначале хлопотно и противно, а потом втягиваешься и постепенно начинаешь получать удовольствие! Когда малюсенький жасмин, посаженный в саду, вырос большим деревом, зацвел белоснежными цветами и каждый год с наступлением тепла начал расточать вокруг себя приятный аромат, моя жизнь доброго человека, которая, должно быть, изначально строилась на лжи, воспитала во мне то, что уже никогда не позволило мне стать прежней. Поэтому мне кажется, что лишь перед тобой я по-настоящему виновата. То, что я не смогла спасти тебя, стало единственной страшной кармой в моей жизни! Я несколько раз звонила. Думала, если ты возьмешь трубку, скажу тебе: “Та записочка все еще у тебя? Ты можешь приехать к нам в любое время!” Но к телефону всегда подходила сестра либо прислуга, и я вешала трубку. Я боялась, что сестра догадается, что это я, разоблачит мои планы, и тогда все пропало. Сейчас же я считаю, что мне следовало рискнуть, несмотря ни на что. Однако подобная отговорка не снимает моей вины перед тобой! Мне оставалось лишь с горечью принять свою ошибку и сожалеть о ней. На твоем доме в те времена лежали всевозможные чары и заклинания, и, вероятно, у меня просто не хватало сил разрушить их. На меня, знающую заклинания, они действовали еще сильнее! Так уж устроено. К тому же твой отец был хорошим человеком, но он, напротив, оказывал плохую услугу тем, что ни с кем не поделился информацией о всей серьезности сложившейся ситуации. Вот почему, когда я услышала о твоей смерти, раздался звук, словно что-то оборвалось в моей душе! Это был звук раскаяния. Звук упрека самой себе за то, что просчиталась, не сделала того, что могла. Всю жизнь это звучание не покидало моих ушей, и вместе с ростом Сёити оно становилось все громче. Я всегда думала, что еще не искупила всех своих грехов и не время жалобно скулить. Твоя смерть поддерживала мою жизнь! Именно ты помогла мне прожить ту жизнь, какую я желала. Тем не менее спасибо тебе, что позволила мне таким чудесным образом ликвидировать то, о чем я так сожалела. Поскольку твой отец был нормальным и благополучным человеком, твоя душа, похоже, подобна его, очень покорная, славная и действительно прекрасная. Поэтому я сомневалась в том, что моя сестра окончательно стала потерянным человеком. Я смело считала, что если у нее растет такой послушный и милый ребенок, то и в моей сестре, где-то внутри, есть что-то хорошее. Если реинкарнация души существует, то в следующей жизни ты, Юми-тян, непременно родишься в обычной счастливой семье самым обыкновенным счастливым младенцем! Ах, если бы только это было возможно... Из меня получилась не особо выдающаяся ведьма, и посему на большее я уже не способна, и нет той силы и энергии, что была, когда я умирала. Вскоре я покину сон Сёити и направлюсь куда-нибудь, однако куда именно, я совершенно не знаю и не могу ни за что ручаться. — Нет, мне просто не повезло. Вы же были более чем добры ко мне! — сказала я. — Знаете, эти несколько дней мне было по-настоящему хорошо. Согревающее тепло ванны, вкусная еда, веселые поездки, красивая музыка, чистый воздух и свежий ветер, милый Сё-тян... Все это незабываемо. Это лучшие воспоминания в моей жизни. Спасибо. И если мне суждено будет переродиться заново, как было бы здорово снова иметь возможность испытать такое... — Определенно суждено! Давай будем думать, что так и будет, — улыбнулась тетя. Весь ее облик словно говорил: “Ура, завтра пикник!” Завтра пикник! В приятном волнении и предвкушении мы будем спать чутко, ведь нужно встать пораньше. Прогноз погоды утверждает, что будет ясно, и тщательно просушенный футон сегодня ночью кажется особенно пышным и хорошо взбитым, и у всех прекрасное самочувствие. Уже заготовили бутерброды, и онигири, и тамагояки[9], и фрукты, и пирожные... Останется потом только быстренько уложить все в коробку. Сидя в тени деревьев и любуясь красивым пейзажем, будем пить пиво и вино... А еще нужно будет взять с собой принадлежности, чтобы вскипятить чистую родниковую воду, смолоть хорошие зерна и сварить вкусный кофе. Вот что я почувствовала. — Надо же! Мысленный образ воодушевляет человека даже больше, чем сам пикник. Образ — это все. Однако для того, чтобы познать нечто большее, чем образ, необходимо пережить это мгновение. За несколько дней во сне Сёити я испытала это на собственном опыте, — сказала я. — Так скоро и внезапно, Юми-тян? — улыбнулась тетя радужно и тепло, как солнышко. — Дело в том, что и моя воображаемая жизнь и предстоящее путешествие не отличаются от того, что происходит в реальности! Все было не так уж и плохо, правда? Если резюмировать, то даже трагическая судьба, при том что здесь и сейчас мне хорошо, не так уж ужасна, — на одном дыхании выпалила я, словно одержимая собственными мыслями. Тетя кивнула: — Ты права, Юми-тян. Так и есть! Ты все правильно поняла. Теперь ты в полном порядке. Что бы ни стало с остальными людьми, но твоя жизнь в действительности была не так уж и плоха! Разумеется, не безусловно, но, мне кажется, здесь вполне применимо выражение “даже в худшей ситуации сделала все лучшее, что могла”, правда? Ведь до самого последнего момента ты всегда оставалась той замечательной, светлой, незаурядной девочкой. Твое представление о жизни, ласка и доброта, которую ты получила, любовь Сёити и других бойфрендов — все это настоящее! Это на столько же реально, насколько в действительности призрачны цели и намерения, которыми руководствуются ныне здравствующие люди в подлинной жизни! В это ты уж поверь! — Да, почему-то на эту мысль меня натолкнул пример с пикником. Я все поняла, — кивнула я. — Я рада. — Тетя снова улыбнулась чистой детской улыбкой. — Знаешь, наш разговор, который мог оказаться печальным и сложным, на деле получился таким приятным и легким исключительно потому, что ты все-таки замечательный человек! Это ужасно помогло мне. Спасибо тебе. Благодаря тебе и я почувствовала себя счастливой. Ведь мне было действительно одиноко оттого, что мне предстоит расставание с Сёити и всем тем, что составляло мою жизнь в реальном мире. Тут тетя крепко обняла меня. — Тетушка, ваши прикосновения так напоминают мамины, — сказала я и немного всплакнула. — Никогда не имей ничего общего с этими зажравшимися свиньями, — неожиданно сказала тетя и нежно поцеловала меня в щеку. А потом она незаметно исчезла. А! Уже наверняка нет времени. Наступает момент, когда сон Сёити закончится и волшебство растает. Ко мне вернулось самообладание. Прощай, мой мир. Интересно, я, Юмико, и впредь буду той же Юмико, куда бы ни отправилась? Этого я не знала, но перед глазами у меня постепенно появился просвет, напоминающий окно, и в нем я увидела спящего Сёити. Комнату Сёити уже скоро озарит рассвет. Утренняя заря вот-вот окрасит его щеки розовым цветом. Там больше не было моего футона, и спящей меня, разумеется, тоже. Увидев это, я действительно и всерьез смирилась и покорилась судьбе. Мы постоянно были вместе, и потому сейчас мне было одиноко, но пришло время отправляться в путь. Что бы ни случилось впредь, я хочу, чтобы Сёити был здоров, счастлив и прожил замечательную жизнь, чтобы женился на той, кого по-настоящему полюбит и кем будет любим в ответ, совершенно не думая о себе, искренне желала я. Сейчас мною владели чувства, абсолютно противоположные той ревности и зависти, что я испытывала в отношении Сёити в тот день в саду. Пускай меня совсем не будет, и все равно, что будет дальше. В глубине души я мечтала, чтобы лицо спящего Сёити всегда оставалось таким, как сейчас. Я лишь немного узнала о том, каково было тете оставить Сёити, и о том, как изящно и деликатно она демонстрировала свои чувства, в действительности мучительно сильные, и это вызвало во мне уважение. И тут я задумалась. При жизни мне не довелось иметь детей, однако у меня возникло ощущение, как будто у меня есть ребенок и что теперь я покорно уступаю ему свое место в жизни. Что же касается моей мамы, то мне стало глубоко жаль ее, ведь, несмотря на то что у нее была я, она за всю свою жизнь ни к кому так и не смогла испытать подобных чувств. Мне было жаль ее. потому что сила, великость, нежность, тепло и приятный аромат этих чувств были прекрасны, подобна пышному пуховому футону, который как следует просушили под солнышком в погожий день. Ты согреваешься изнутри просто потому, что испытываешь эти чувства. Я достала из кармана обнаруженную там ту самую статуэтку. Сидя у меня на ладони, она впрямь казалась довольно тяжелой. Внутри нее наверняка все еще оставался клочок бумаги с тетиным посланием. Подарю-ка я ее Сёити, решила я. Пожалуй, у меня хватит сил на то, чтобы вернуть этого каппа в реальный мир. Пускай мое тело уже истлело, я как-никак все-таки внучка и дочка ведьм. И уж, наверное, этот промысел распространяется и на третье поколение. Несомненно, такая малость мне по силам. При мысли обо всем этом я прыснула смехом. Не важно, жива я или нет, но ведь должна же я поладить с самой собой, в которой все время текла колдовская кровь. Если все-таки у меня есть будущее, то это будет следующей задачей, которую мне предстоит решить. Когда я подумала об этом, мне стало легче. Если же будущего нет, то и не надо. Ведь, как сказали Кума-сан и тетя, возможно, я сделала лучшее, на что была способна. Мне стало немного теплее оттого, что в моей судьбе встретились люди, которые объяснили мне это. А ведь я считала, что призраки — это что-то холодное, подумала я и слегка улыбнулась. Затем я взяла каппа и осторожно просунула руку в тот просвет в реальный мир. Решила, что у меня получится, — вот и удалось. Прикоснуться к Сёити я не могла, зато смогла положить фигурку каппа у его изголовья. Спасибо и прости. Извини, что оставляю тебя одного. Наверняка, открыв глаза, ты почувствуешь страшную усталость после этого тяжелого сна, боль в теле, грусть и одиночество и, увидев каппа, вероятно, немного всплакнешь. Прежде всего прости за то, что все это ты взвалил на себя ради меня. Хотя толком тебя и не знаю, мне кажется, я очень сильно тебя люблю. Прощай. Пускай твоя жизнь будет счастливой. Я искренне желала этого. Две добрые ведьмы молились о судьбе Сёити: тетя, выдающаяся колдунья, и я, неопытная ученица. Возможно, в этом и заключается любовь к человеку, когда, совершенно позабыв о себе, думаешь только о нем. В жизни мне не довелось по-настоящему познать это, однако благодаря тете и Сёити я смогла хоть слегка соприкоснуться с этим нежным чувством. Да, пожалуй, до самого последнего момента я так и не узнаю, что и как сложится дальше. Бережно держа обеими руками ту любовь, что досталась мне от людей, красивую и благоухающую подобно букету цветов, я отправляюсь в путь. Это чувство сродни тому, что испытываешь, когда направляешься на остановку транспорта, как обычно напевая себе под нос немного печальную мелодию. Да, мне было хорошо и весело здесь. Интересно, куда же я теперь?.. ПОСЛЕСЛОВИЕ Этот роман, хотя, мне кажется, это не является столь очевидным, написан по мотивам фильма Дарио Ардженто “Травма”. Я посвящаю эту книгу Дарио, который с удовольствием дал мне разрешение на ее сочинение и тем самым оказал поддержку мне и будущему произведению. Большое спасибо Хирара-сан и доктору Хейлен из общества “Ho'oponoopono-asia” за то, что согласились дать интервью в процессе написания этой тяжелой фантазии. Возможно, именно они спасли эту безнадежную историю. Еще хочу попросить прощения у людей из “Кэндл джун”, что без разрешения позаимствовала их название и использовала свечи как некий инструмент. Все время, пока писала, рядом горела ваша свеча. Кроме того, эта книга увидела свет благодаря усилиям близких мне людей из издательства “BUNGEISHUNJU”, работать вместе с которыми большая честь. Хирао-сан, Мори-кун, Исии-кун, Нива-кун, Окубо-сан, я очень благодарна вам. Спасибо Года Нобуё-сан, который в настоящее время практически не работает с литературными произведениями, но, несмотря на это, приложил все силы для выхода этого романа. Спасибо сотрудникам моего офиса На-гаи-сан, Когути-сан, Ино-сан. И прежде всего я благодарна читателям, удостоившим вниманием эту книгу. [1] Разновидность кисломолочного напитка, популярного в Японии [2] Буке, “речное дитя” — японская разновидность водяного. [3] Китайская пшеничная лапша [4] Аналог термина “биолокация”. [5] Герой японской сказки, вернувшийся после долгого отсутствия и не нашедший ни родного дома, ни близких [6] Единица измерения площади, около 1,65 кв. м. [7] Самое высокое здание (124 м) в р-не Сэтагая, Токио. В нем расположены магазины, офисы, рестораны, театр и т. д. [8] Китайские жареные пельмени. [9] Рисовые шарики и японский омлет. |
||
|