"Встречи с Богоматерью" - читать интересную книгу автора (Щербаков Владимир Иванович)

КНИГА ВТОРАЯ

Часть первая ПОДАРОК АФРОДИТЫ

Самый тяжелый день

Сентябрь начинался с самого тяжелого дня в моей жизни. В полночь или часом позднее я хватился: где кольцо, подаренное мне Богоматерью? О нем я рассказал в первой книге встреч. На серебряном кольце были знаки. Божья Матерь раскрыла ладонь и направила луч на кольцо так, что он сфокусировался на нем. И оно стало как золотое. Потом Жанна, которую я представил читателю в первой книге (именно она встречается с богиней), опустила это кольцо в святую воду на трое суток и после этого передала мне.

Таким образом, это был подарок Божьей Матери мне.

И вот почти уже с потусторонней тоской и тревогой я осознал: подарок Богоматери утерян. Вечером я был в ближнем от моего дома парке. Бродил по аллеям, но и по траве тоже. Когда вернулся, прилег отдохнуть. И вот вскочил около полуночи как ужаленный. Что еще было? Я выбегал на лестничную площадку, бегал около дома, но было темно. Потом я понял: напрасно. Скорее всего потеря произошла дома. На улице я ничего такого не делал, что могло бы меня разлучить с кольцом. Дома?.. Если бы! Мне оставалось надеяться на такой исход.

Очередной приступ отчаяния. Я бросался ворошить книги на моем рабочем столе, выдвигал ящики, ползал по полу, заглядывая под книжный шкаф, сервант и тахту. Бессильно бросался ничком на одеяло, сжимая голову руками, погружаясь в серый туман, - так становилось мне легче. Потом снова вспыхивала тревога, подступала лихорадка какая-то. Мне всего даже не вспомнить.

Бросался к окну, где вороха бумаг на подоконнике не поддавались мне, я немного сдвигал их, но если бы они рухнули, то закрыли бы полкомнаты и я ни за что не нашел бы не только кольца Богоматери, но и нужных записей. (Я надолго запоминал их расположение в разных стопках и грудах, и мне удавалось выискивать нужное по памяти и каким-то чутьем.)

Бежал на кухню. Обыскивал подоконник. Там тоже кипа записей, полиэтиленовых пакетов и забытых блокнотов. Но здесь ничего не было срочного, и я обращался с ними варварски, сметая на пол вместе с пылью, венчиками сушеных трав, ягодами шиповника. Потом возвращал на место, подметал пол и готов был начать снова.

Поиски изнурили меня. я повалился, плюхнулся в постель, лежал с открытыми глазами. Я немного отошел, стало легче. Пробовал рассуждать. Я потерял не кольцо, подаренное Богоматерью, а нечто большее. Что же? Сама Божья Матерь называла его обручем. Обруч. Старинное слово.

И вот произошло то, чего я не мог бы себе даже представить: я потерял именно ее обруч. Снова выбегал на лестницу к лифту, сбегал вниз. Снова бросался лицом в подушку. Молился. Приступы отчаяния затухали. Еще стучала в висках кровь. Сердце же как будто потеряло чувствительность. Теперь я лежал подолгу, закрыв глаза. Когда встал, было пять утра.

Около шести я позвонил Жанне. Ее не было дома. Совпадение. Ее мать ответила что она рано ушла к подруге по неотложному делу.

Дождавшись девяти утра, я звонил ей на работу. Трубку взяла женщина сказала, что она на уроке. Я просил передать, что жду ее звонка. Но я не дождался его, снова звонил. Наконец услышал ее голос. Рассказал. Умолчал о переживаниях, отчаянии, о скрытом значении события которое мне, вероятно, лишь чудилось.

У нее спокойный голос... она не так переживает, как я, она даже не успокаивает меня. Говорит удивительные слова. Божья Матерь явилась под утро около пяти часов. Сказала: он волнуется (дословно: о волнении его знаю). И далее: он потерял обруч, пусть успокоится, все вернется к нему.

- Ты можешь указать место, где потеряно кольцо? - спросила ее Жанна.

- Дома. Обруч у него дома!

- А где именно?

- В бумагах.

Все это было передано мне. Отлегло от сердца, я приходил в себя. Думаю если бы я узнал о предстоящей собственной смерти через пару-тройку дней, то тревожился бы меньше. Но еще, разумеется, действовал тон: Жанна говорила совсем буднично. Это как спасительный ушат холодной воды на мою разгоряченную голову.

Все во мне успокаивалось, приходило в норму. Я не называл даже для себя догадку о скрытом смысле происшествия. Если бы назвал было бы хуже. Удержался. Ощущение такое: тогда кольцо оказалось бы не в бумагах, а где-то гораздо дальше, и вернуть его, увы, не удалось бы. Не всегда полезно раскрывать сокровенное.

И снова думалось вот о чем: Божья Матерь явилась этим утром только для того чтобы успокоить меня. Я не мог ворошить бумаг, особенно на столе тамошние, завалы безнадежны, это нельзя сделать на скорую руку, пусть же они охраняют до поры до времени обруч, раз мне это не удается.

* * *

Первая книга встреч с Богоматерью начиналась с короткого рассказа о кольце. Вторая книга начинается с него же. Но какая разница! Тогда и сейчас. Это как небо и земля. Да, меня успокоили. Но подарок Богоматери все же утерян! Да, на время, да, я его найду. Но мне его не хватало сейчас.

С непостижимой деликатностью богиня помогала мне - и ко мне возвращались уверенность, спокойствие, ясность. Полоса смятенности позади.

5 сентября она сказала Жанне:

- Я нравлюсь себе.

- Как это? Ты о чем?

- О книге.

Жанна вспомнила о предстоящем отпуске. У нее была путевка. А мне хотелось услышать совет Божьей Матери.

- Он устал, - сказала Жанна. - Ему нужен отдых.

- Знаю, - ответила Богоматерь.

- Когда ему отдыхать?

- С середины сентября до середины октября.

- Что ему брать с собой в отпуск?

(Я сначала хотел взять с собой талисман, подаренный богиней, но передумал: боялся его потерять.)

- Его решение правильное, - ответила Божья Матерь и улыбнулась, - то, что тебе давно хотелось, ты приобретешь сегодня.

Вечером Жанна зашла случайно в магазин. А там на прилавке вязальная машина. Она тут же расплакалась, увидев цену и вспомнив слова Божьей Матери. Именно вязальную машину она хотела приобрести давным-давно. Это мечта. И вот - увидела! Не хватало нескольких самых крупных купюр. Повернулась и пошла, плача, к выходу. А навстречу женщина. "Что расстраиваетесь?.." И женщина направила ее на Большую Черкизовскую, где были в продаже дешевые вязальные машины. Мечта Жанны исполнилась. Моя мечта тоже, ведь первая книга встреч с Богоматерью в этот день была напечатана на машинке. Она существовала! Вот почему разговор с богиней начался с упоминания о книге!

Любопытная подробность: женщина, подсказавшая Жанне, где можно купить вязальную машину, очень похожа на ту, что шла когда-то навстречу по улице и показывала ей металлический кружок ("бляшку"). Эпизод описан мной - но не объяснен. Мне непонятно и второе появление этой женщины, если только Жанна не спутала ее с кем-то.

8 сентября пресветлая богиня сказала:

- В воскресенье нужно отдыхать и не забыть о друзьях! Передай, он может собираться в дорогу. - Совет великой богини оказался полезным: я всегда что-то забывал дома, на этот раз, забегая вперед, могу сказать - сборы мои были успешными, и я заранее приготовился к отпуску.

На прощанье Божья Матерь сказала:

- Я благодарю его за работу!

- У него потеря большая... он все теряет. - Жанна снова говорила о потерянном кольце и спустя почти две недели.

- Пусть не волнуется. Обруч в бумагах.

Богиня снова успокаивала меня. Я воспринимал это не как повторение только после этой встречи остатки тревоги исчезли.

- Где именно? - спросила Жанна. - В каких бумагах? Покажи!

- Трудно, - ответила Божья Матерь.

Я понимал ее. Разобрать мои бумаги или определить местонахождение в них мелкого предмета невозможно. Для меня самого это работа примерно на пятеро суток.

- Он взял билет, едет отдыхать девятнадцатого этого месяца.

- Отдохнуть ему нужно. Пусть едет.

Встреча восемнадцатого была короткой. Я воспринял ее как напутствие великой богини - с несказанной признательностью. Она была в голубом. Гор - в белой рубашке-косоворотке.

- Завтра он улетает отдыхать. Передай ему: будет все нормально. Пожелай ему счастья!

Афродита помнит обо мне

Первый день у моря был довольно ласковый, теплый, и я купался, нырял, загорал, дремал, потом снова лез в воду. Меня огорчила шапочка - резина порвалась, я выбросил ее, будучи уверен, что заменить ее нечем, Жизнь в этой удивительной стране приучила меня в последние годы к мысли, что за самой простой покупкой нужно охотиться, как охотятся в джунглях за диким зверем, выслеживая его. Только там, в джунглях, нужны для этого дни или часы, а для того, чтобы приобрести ботинки, брюки, рубашку, купальную шапочку, нужны месяцы и годы. Так обстояло дело. Я начал было изобретать конструкции на основе полиэтиленовых пакетов и проволоки. Одну из них я забраковал, другую тоже, третья же вполне могла заменить шапочку. Но по пути в гостиницу с пляжа я вдруг увидел в витрине требуемое и, не веря себе, бросился на штурм прилавка. Все обошлось, мне дали шапочку, но она была такой хлипкой, что пришлось купить еще две. Только три вместе, будучи надеты на мою голову шестидесятого размера, давали требуемый эффект и сидели как надо.

Но вот первый день кончился, оставив в памяти почти призрачный след. Пошли дожди. Второй, третий, четвертый день были посвящены легкой атлетике, прыжкам через канавы и лужи с бурлящими потоками, бегу от преследовавших на улицах машин, обдававших каскадами брызг.

Меньше всего хотелось сидеть в гостинице. Пошел на почту, послал телеграмму Жанне. Это была самая удивительная телеграмма в моей жизни. Вот ее текст. "Прибыл благополучно. Идут дожди. Настроение скверное. Поклон Афродите".

Девушка в окошке почтамта, безусловно, думала, что Афродита - это имя знакомой или родственницы. И была, конечно же, права. Но если бы ей сказали, что это имя ныне здравствующей богини?.. Что бы с ней стало?

Читателю же напомню: в первой книге я рассказал, что Богоматерь, Дева Мария, Богородица, Афродита, Исида, Анахита, Багбарту - это разные имена одной и той же великой богини.

Вспомним: Афродита морская богиня, поклон ей в той ситуации, в которой я оказался на Черном море, вполне уместен. Я не думал, что телеграмма с поклоном богине Афродите будет иметь последствия. Так, пришло на ум - написал. Пошел от нечего делать на местный базар, купил грибов, в гостинице сварил их с помощью кипятильника в металлической, банке из-под королевского чая, который я когда-то приобрел в Венгрии... Грибов было много, они похожи на белые. И вот я пробовал их, пробовал, пока не съел все. Стало плохо. Как раз в тот час передали по радио информацию. Я слушал и прощался с жизнью. Шестьдесят человек в Краснодарском крае попали в клинику за предыдущий день. Девятнадцать уже скончались. Ели грибы. Самые что ни на есть съедобные - белые и подосиновики, а также подберезовики. Что это? Грибы стали вдруг ядовиты. Все подряд. Именно там, в Краснодарском крае, в сентябре девяносто первого года.

Не буду долго мучить читателя неизвестностью. Ведь он, вероятно, уже догадался, что раз я написал книгу, то все обошлось. Это так. Да, болела голова и болел живот, потому что этих грибов я съел больше, чем другие, попавшие в клинику, а затем на кладбище. Есть слово "дорвался". Это на тот самый случай, мой случай. Полагаю, что даже без помощи богини я выдержал бы. Мой организм, приученный годами к смертельным ядам во время моих экспериментов с амброзией, не мог поддаться обычным грибам, пусть самым ядовитым на всем побережье. Так... через час боль прошла. Я подсчитал: все эти взбесившиеся грибы в принципе не могли отравить меня всерьез, потому что больше, чем я съел (сразу около полукилограмма, варил дважды, не умещались в литровую банку), я просто не в состоянии был осилить.

...На следующий день я вспомнил о телеграмме. Светило солнце! Самая прекрасная из богинь Олимпа помнила обо мне.

* * *

Три раза я менял номер в гостинице. Сначала я попал на первый этаж. Ничего другого мне не предложили. Там зарешеченное окно, балкона нет, прохожие по утрам будили меня, деревья загораживали солнце. А в три дождливых дня комната наполнялась влагой, лужи подступали к самой решетке низкого окна. Это было началом отдыха и концом его одновременно. После нескольких логических фигур следовал нешуточный вывод: угодил в камеру-одиночку.

Я зашел к директору гостиницы, моему тезке. Решил не жаловаться - просто поблагодарить. Из Москвы я выслал ему телеграмму с соответствующей просьбой. Он поставил резолюцию - и она попала к администратору. Не хотелось огорчать его.

- Все в порядке? - спросил тезка, когда я пожал ему руку.

- Да, еще раз спасибо, Владимир Николаевич.

- А какой номер вам дали? - проницательно допытывался он. - На каком этаже?

- На первом.

- Но это же плохо!

- Ничего. Можно жить.

- Нет так не пойдет, - он снял трубку, набрал номер, высказал свое отношение к моей проблеме; на другом конце провода обещали ее решить.

Дня через два дежурная сообщила о предстоящем моем новоселье на втором этаже. Таскал вещи россыпью: рубашки и курточки вместе с вешалками разную мелочь в пакетах, в чемодан положил арбуз, дыню и еще что-то. Угощал горничную. После новоселья накатила грусть: мой номер был рядом с туалетом. Ситуация знакомая, но на этот раз я ничего не мог поделать с поплавковым механизмом, и вода шумела за стеной, а я не смыкал глаз. Я постеснялся навестить еще раз моего тезку, но пошел к администратору - просить что-нибудь еще. Было обещано. Так я оказался вскоре на третьем этаже. Это новоселье было удачнее прежних. Но я так быстро переселялся с этажа на этаж, что не успевал узнать номер телефона в своем собственном номере, а справочной книжки не было и вообще здесь все недавно поменялось. Поздно вечером - звонок. Звонила Жанна. Говорили о погоде. Я сказал, что здесь после трех дней дождей так здорово, что хочется только плавать и летать. Вдруг спохватился: я же переехал и не знал еще своего телефона. Откуда узнала она?

Конечно, я тут же догадался.

- Тебе подсказала гостья, да?

- А ты как думаешь?

- Думаю, что она. Дежурная по коридору не знает моего номера. А списка номеров почему-то не оказалось, вернее, он устарел, и его так разрисовали, что администратор только развел руками. Обещал уточнить завтра. Выходит, я прав.

- Да, это она, Божья Матерь. Она сегодня была.

- Можешь не называть ее так, я же понимаю все...

Мне в самом деле показалось странным, что Жанна называет ее полностью. К чему? Наш разговор выходит в эфир. Видно, она хорошо отдохнула, забыла, что я догадлив.

Так я узнал номер своего телефона от Богоматери. Если бы еще год назад мне - с моей астральной подготовкой - сказали, что Афродита, она же Дева Мария и Исида, сообщит номер гостиничного телефона, я бы не смог поверить. Не смог!

Как это было?..

Богиня подняла раскрытую ладонь правой руки над плечом, и на ней возникли цифры!

* * *

Уж не сон ли это?..

Каждый день - солнце, то теплое, ласковое, то красноватое, прохладное, то жгучее. На закате оно опускается в воду, оставляет на камнях прощальные красные огни, я ложусь боком на них, во мне звучит музыка, буквально так любимые мелодии Рахманинова, Глазунова, Дворжака, Грига. Мои душа и тело отдыхают на этих серых и бурых камнях, нагретых за день, а на воде - знакомая дорожка, вот она гаснет, гаснет...

Я рассказал все, что знал, о солнечных дорожках на воде в романе "Чаша бурь", отчасти в "Семи стихиях" и "Далекой Атлантиде". Я люблю течения разного цвета далеко от берега, оттенки синего, зеленого, желтого. люблю смерчи, которые вытягиваются из туч и облаков, иногда при этом светит солнце.

Стороной пробегали серые вечера, похожие один на другой, а утром солнце! И все дни до отъезда было так. Никто из старожилов не помнил такой осени. Я был здесь двадцать третий раз. И каждый раз я выбирал то же время года, и тот же месяц, и тот же знак зодиака - Весы. Но никогда не было этого и похожего на это - тоже. Самое типичное - дождик каждые три дня, иногда только до обеда. Безоблачными были целые недели, но не было ни разу безоблачного месяца. Раньше зарядившие вдруг дожди наводили тоску, потом, когда прояснялось, я шел к речке Кудепсте, там все как летом в России: зеленые рощи, трава, огороды, деревенский пруд с утками. Я возвращался в лето после непогоды, отдыхал. Потом возвращался к морю.

А вот в этот год, после телеграммы Афродите, осень была отменена вообще, до восемнадцатого октября. И не только осень, но и грозы, дожди, дождички, непогода.

Даже когда поднялся ветер, солнце разгорелось на небе еще ярче, а близ мыса Видный, где я купался, ныряли черные птицы, ловили рыбу. Они грациозно погружались прямо в белопенные волны, проплывали метров тридцать и выныривали, держа в клюве коричневую рыбину. Казалось невероятным, что тонкошеяя птица сможет проглотить ее. Однако, помедлив, словно приготовившись, птица глотала добычу так стремительно, что я не всегда мог поймать сам момент.

Здесь большие камни, заросшие бурой водяной травой. Я любил отдыхать на них недалеко от берега. Представляю себе, как эти черные водоплавающие шли у самого дна, лавируя между камней, и выхватывали из-под них зазевавшихся окуней или, может быть, зеленух. Я не мог хорошенько рассмотреть их охотничьи трофеи. Птицы, вероятно бакланы, снялись и тяжело пошли над берегом к Сочи.

* * *

Рассказывая ранее о моих приключениях на юге, я назвал участников этих культурно-массовых мероприятий условными именами. Поскольку это были женщины, то им вполне подошли имена из оперы. Главная героиня - Кармен. Ее подруги - Мерседес и Фраскита. Я выступал в роли Хозе, мой соперник под моим пером приобрел имя Эскамильо, он и впрямь был похож на молодого тореадора. Что там тогда было? Встречи, танцы, любовь, ревность, южные вечера, объяснения. В конце концов - внимательный читатель первой книги не даст мне соврать - я оказался на грани гибели. Эта драматическая история незабываема.

Я писал о помощи Богоматери. Тогда, помнится, явились два ее помощника. Один из них сопровождал ее в ипостаси Афродиты. Но и в ипостаси великой богини - Матери скифов. Он похож внешне на зайца (и в этом виде он сопровождал Афродиту, о чем прекрасно были осведомлены древние греки) или на "грифобарана", если, употреблять терминологию археологов, занимавшихся изучением скифских и скифосарматских древностей. Он улыбался, когда я вечером после рокового для меня объяснения бросился ничком на постель в номере гостиницы, совершенно трезвый, к несчастью. Мне приходил конец, каюк.

Он появился. Тогда я еще не знал о том, что великая богиня жива и здорова, не знал о ней ничего, считал ее мифом, не знал о том, что она выступает в разных лицах-ипостасях. Ничего не знал, ничего... Не часто, но думал все же о боге. Но хотя в тот вечер имя бога не пришло мне, кажется, на ум, она помогла. Она послала этого своего помощника. И другого. Закрыв глаза, я отчетливо видел сначала это удивительное животное, улыбавшееся мне, бесспорно, разумное и божественное. Потом - генерала с лицом таиландца. На нем был синий камзол с серебряной пряжкой. Он спокойно и снисходительно улыбался. Я видел его!

Так было тогда. Тайский генерал протянул мне свою надежную руку, ласковый зверь - лапу. Но это уже образ. Они ведь просто выслушали меня и выполнили мою просьбу. Мой соперник Эскамильо ушел в тень, не появлялся до прощального вечера танцев. Это меня спасло. Я поддался иллюзии. Точно любовь могла продолжаться. И словно утопающий я уцепился за соломинку - и выплыл. Выплыл!

Когда я пишу эти строки, я не заглядываю в первую книгу встреч с Богоматерью, пишу по памяти. Надеюсь, я точен.

Когда я летел в Сочи потом, после всего - и после первой книги тоже, я задумывался: что будет, если я встречу Кармен? Я называл ее еще одним именем (она блондинка) - Ксения. Мысленно разговаривал с ней, но старался и тогда не упоминать ее настоящего имени, даже мысленно. Пусть это останется тайной. Я писал и вспоминал, как она хотела... ну, покончить со мной. И вот в моих мыслях я молча проходил мимо нее там, близ Сочи, в тех местах, которые всегда являлись мне зимой, словно эти аллеи дразнили меня, приглашали пройтись, прогуляться, как раньше, - и не одному, а с ней. Зимняя ностальгия.

У меня, повторяю, хватало сил и решимости пройти мимо, разве что легким кивком, очень сдержанно поприветствовать ее. Для того, чтобы тут же исчезнуть. Именно так. Теоретически я был готов к встрече. Готов был тут же исчезнуть с глаз ее. Уйти. Никогда не появляться на том пляже, на той площадке, где крутился Эскамильо и где она наблюдала за ним, ловя его горячие взоры - да простит мне взыскательный читатель эти обороты речи, но это-то и передает точнее всего ту атмосферу.

Я был спокоен, когда стремительно - в свойственной мне манере - проносился мимо нее по аллее и удалялся в сторону моря, как это делают взлетающие на южном аэродроме самолеты.

Я точно рассчитал все варианты встречи, все возможности были предусмотрены с той тщательностью, которая доступна незаурядному теоретику. Но я, кажется, рассказывал, что любовь не исчезает, она лишь переходит в иные формы. Подумаешь - женская прихоть: убить меня. Да, может быть, я и сам этого тогда желал.

Мои построения были многоплановы. Я все предусмотрел. До мелочей. Оставалась, правда, вероятность того, что все получится наоборот. Квалифицированные теоретики называют это отрицательным результатом и считают его ничуть не менее ценным, чем результат положительный. Опасный вариант. Стоило поломать голову. А что было бы на самом деле? Ведь я обязан был предусмотреть и такое: появится она, и появится затем Эскамильо.

Как тогда все образуется?

* * *

Представьте, о читатель, выражение моего лица, когда на второй же день вот этого моего отпуска я увидел верную спутницу Кармен Фраскиту! Шел по улице - и вдруг она! Я остолбенел. Вот оно, повторение пройденного. Я поздоровался. В ее руке была сумка. Я машинально принял эту сумку из ее рук и понес к знакомому дому - туда, где их компания останавливалась всегда.

- Ты одна, Фраскита? - спросил я ее. (Читатель волен подставить здесь другое имя, волен даже угадать настоящее имя.)

- Да, Хозе, я одна.

- Совсем-совсем одна?

- Пока одна, мой дорогой Хозе.

Она улыбнулась, темные волосы молодой опытной цыганки блеснули как вороново крыло, под последним лучом солнца. Уже начались дожди первых дней. Мы побежали. Я обогнал ее, потом закидывал сумку через три ступени знакомой лестницы на их этаж.

- Ты зайдешь. Хозе?

- Помилуй, зачем, Фраскита?

- На чашечку кофе, мой дорогой Хозе. Ведь нам сейчас нужно вернуться к остановке автобуса, чтобы встретить еще одну женщину.

- Еще одну, Фраскита?

- О да.

- Но... может быть... мне не стоит?

- Как ты можешь. Хозе? Неужели эта красивая молодая женщина должна сама тащить свои вещи после дальней дороги?

- Ну... пошли тогда за ней и за ее вещами.

- А кофе?.. Еще рановато.

- Нет, нет. Спасибо, милая Фраскита.

- Ты готов, Хозе, идти сразу за ней, так ли я поняла?

- Ну да...

Так разговор продолжался еще некоторое время, и я боялся назвать имя той женщины, вещи которой мне предстояло нести. Выдающийся теоретик, то есть я сам, не предусмотрел вот это: что встречу Фраскиту и придется тут же идти за вещами Кармен. Это ведь Кармен!. Уточнять я боялся. Глупо. Боишься - молчи. Этот афоризм пришел мне в голову на лестнице, когда я подбросил сумку Фраскиты на последнюю лестничную площадку. Впрочем, тут же успел ее поймать.

И вот мы пошли. Теоретика как не бывало. Вместо него рядом с Фраскитой шел обычный сержант Хозе.

Подошли. Стояли под ее зонтом. Интимно и немного нервно шумел дождик. Она рассматривала носки своих туфель. Я держал ее под руку. Вот сейчас должна появиться Кармен... Предчувствие после некоторой паузы обмануло меня. Она увидела, сорвалась с места, увлекла меня за собой. Легкий вскрик, приветствия, объятия... Это не Кармен. Другая женщина. Даже не Мерседес.

Это жизнь. Теоретическая модель снова, на моих глазах, дала трещину.

Я ласково принял чемодан и сумку этой новой знакомой. Теперь мне предстояло улизнуть после настойчивых приглашений на ту чашку кофе, от которой я уже отказался сегодня. Ушел.

Потом, через три дня, снова Фраскита. Шла вечером с танцев. Я взял обеих под руки. Подолы их танцевальных юбок, подобно вееру, охлаждали мое разгоряченное лицо.

- Милый Хозе, - начала она - У тебя такой вид, как будто ты хочешь о чем-то спросить?

Показалось или она действительно сказала это? Действительно.

- О чем ты думаешь? Ты не слышал?

- Слышал, конечно. Скажи, Фраскита, приедет ли Мерседес?

- Не приедет, к сожалению.

- А Кармен?

- И она... не приедет. Я звонила ей.

- Почему?

- Они уже были в отпуске.

- Когда же?

- Летом.

- Где?

- В доме отдыха. Если бы ты по-прежнему был внимателен к Кармен, то... понимаешь, да? Она бы не уехала в отпуск раньше времени.

- Но мы с ней разошлись, Фраскита!

- Да, она говорила. Одна подруга затащила их в дом отдыха, там озеро, ягоды и грибы.

- И кабальеро?

- Мы не такие, Хозе.

- И я не такой. Сказал в рифму, извини.

- Бывает. Твой кофе еще не остыл с тех самых пор. Пойдем? Я отказался, проводил их до дома, Не было Эскамильо, не было других попутчиков и пока не было ухажеров.

Так я ее больше и не встретил с того вечера. Я не знаю, как все получилось у Кармен. Само собой или... или мне помогла великая богиня, она же Афродита. Богоматерь, королева магов Исида. Я думал об этом. Но я не буду спрашивать у богини. Все получилось так, как надо. И все было далеко от моих теорий.

* * *

Были дни, когда мне не следовало уединяться. Я и сам это чувствовал. Тогда я шел в самшитовую рощу, как в парк. Там, затерявшись в толпе экскурсантов, я ощущал себя человеком, которому ничего не надо знать, ничего не надо помнить, - слушай, и все будет ясно. Такой отдых длился у меня два-три часа. В конце концов я не выдерживал, уходил от них, снова оставался наедине с мыслями, со своей памятью, снова решал в уме задачи: иногда даже математические или физические.

Растворялся в настоящем лесу, сворачивал с асфальтированной тропы, которая замыкалась сама на себе. Это малое кольцо туристского маршрута. Большое кольцо вело сквозь заросли, к первобытным местам. Оно было закрыто для туристов давно, в семидесятых годах. Но когда-то я шагал по нему до той самой крепости, которую я описал в "Чаше бурь". Потом тропа сворачивала, вела вниз, к реке Хосте. Там я любил выходить на галечный берег. Он похож на каменистые берега дальневосточных рек. И там и здесь я видел движение рыб, расходившиеся косые волны. Входил в воду. закатывая брюки до колен. Герой моего романа Владимир Санин пробирается по тропе большого кольца, падает с подпиленного деревянного настила над пропастью в реку, которая его спасает от смерти. Потом пробирается по воде диким ущельем в город. Сейчас ничто уже не напоминает о бурных водах Хосты после летних или осенних ливней. А когда-то, даже еще в шестидесятых и семидесятых, вода бурлила и неслась так что становилось страшно, стоило лишь представить себя в этом потоке.

Воды стало меньше. Соседняя речка Кудепста почти совсем высохла, а ведь когда-то я купался в ней, нырял с крутого берега, меня несли струи перекатов, и вода там была такой, что не хотелось выныривать. Кажется, кислород проникал через кожу в достаточном количестве, и дышать было не обязательно.

Во время прогулок по самшитовой роще вспоминалась речка близ Суздаля. Когда-то по ней плавали на ладьях, теперь это ручей, который перепрыгнет ребенок. Отсюда - один шаг до прогнозов и мрачных предсказаний. От них мне не по себе. Когда я писал "Чашу бурь", мне хотелось увековечить любимые реки-пусть они остаются такими, какими я их помню!

Пусть останется прежней пещера, где раньше гнездились тысячи летучих мышей. И пусть всегда в трещинах и каменистых балках сочится вода. Здешняя гора Ахун когда-то треснула. Я считаю, что дни рождения этих трещин и разломов совпадают по времени с гибелью Атлантиды. Об этом я писал в повести "Меч короля Артура".

* * *

Позднее пресветлая Божья Матерь сказала, что я буду писать книгу об Атлантиде и что я не все еще рассказал об этой удивительно древней земле. Я поймал себя на мысли, что разлом горы - это одна из страниц будущей летописи событий. Он протянулся через самшитовую рощу, создав небольшое ущелье. По дну течет ручей. Вода беловатая. Камни тоже белые или серые. Иногда я видел под ногами отпечатки раковин. Намного раньше гибели Атлантиды здесь был океан. Потом стали подниматься горы. И не так давно, так что разломы кажутся совсем свежими, решилась судьба Атлантиды и атлантов, а заодно и ландшафта рощи.

Здесь удивительное место. Я отдыхал, меня сюда тянуло. Всегда спокойно. Время отступает, его не замечаешь. Вот так было двенадцать тысяч лет назад, при атлантах. Тогда Черное море было озером, в которое впадали реки, а из него вытекала одна река, и она несла свои воды в Средиземное море. Босфор бывшее русло этой реки. Когда возвращаешься из рощи, ощущается запах сероводорода близ лечебных ванн.

В другие, внутренние, невидимые глазу трещины тогда же проникла морская вода. Жар и влага родили мацестинские источники. Само Черное море - памятник Атлантиде. Вода его насыщена сероводородом с определенной глубины. Все отравлено глубже отметки сто пятьдесят-двести метров (цифру привожу по памяти). В этом бывшем озере погибли морские животные и рыбы, когда после катастрофы в Атлантике сюда ворвалась морская вода. На дне лежат мертвые рыбы, моллюски. Много видов тогда вымерло в Черном море. Это отзвук катастрофы в Атлантике. Никого, однако, это не интересует, никто не пытался, насколько мне известно, проверить мои атлантологические объяснения.

Только Божья Матерь свободно проводит черту, соединяющую Атлантиду и наши дни, современность. Для нее это было совсем недавно. Она так же юна, как тогда. Но тогда, в Атлантиде, она была еще не богиней, а просто очень красивой женщиной. Она рослая, как многие атланты. Ее душа воплощалась в земных образах, потом возносилась на небо или, точнее, в астральный и ментальный мир. У каждого из этих миров как бы семь этажей, семь небес. Она прошла их все. У нее много имен, я не назвал и половины их. Она единственная свидетельница катастрофы в Атлантике, жизни Атлантиды и атлантов. Она знает, как все тогда произошло. Как снова поднимался человек - одновременно в чем-то и опускаясь ниже. Она знает цену мирам земным и небесным.

Эти строчки ее биографии для меня связаны и с Черным морем. Все записано особым языком здесь, близ самшитовой рощи. Нужно уметь читать возраст пород и разломов, узнавать дни рождения ручьев и рек. Когда я писал "Чашу бурь", то ни за что не поверил бы во все только что сказанное. У меня не хватило бы фантазии представить себе хотя бы штрихи биографии Божьей Матери. А связанную с ее атлантическим прошлым биографию я не смог бы воспринять и понять. Это сверхфантастика. Только сейчас я осознаю глобальность всех связанных между собой земных и небесных процессов. Один из результатов - души поднимаются в миры, где и до них проложены дороги вверх. Они направляются к вечному разуму, к творцу. Там самая легкая материя нашей системы соединяется, обретает особую форму проявления своей индивидуальности, там царство абсолютной памяти, точности, знания.

Я пытался найти это и на Земле. В моей книге "Все об Атлантиде" впервые утверждал, что Атлантида в Атлантике существовала.

В предисловии к книге я те же мысли выражал в сжатом виде:

"Трудно даже представить себе, сколько раз и с каким энтузиазмом ученые опровергали саму идею Атлантиды, полулегендарного материка или острова в Атлантике, откуда берет начало цивилизация. В шестидесятых годах меня, совсем еще молодого аспиранта, поразило, что грунт, в котором захоронены останки мамонтов на знаменитом Берелехском кладбище, довольно молодой - его возраст около 12 тысяч лет. Я считаю себя дальневосточником... Мне удалось получить первые данные радиоуглеродного анализа, он свидетельствовал, что возраст костей и бивней животных на этом кладбище тот же - около 12 тысяч лет. Однако этим же временем датирована и гибель Атлантиды. И несмотря, казалось бы, на отсутствующую связь между останками мамонтов и гибелью острова, я ее нашел и стал атлантологом. Полученные мной в других районах страны данные говорили о том же - небывалой катастрофе, которую пережила наша планета около 12 тысяч лет назад..."

Рассказывая о находках в Малой Азии - колыбели европейцев и прежде всего славян, я обращал внимание на тайну неожиданного становления там цивилизации. Я назвал этот регион Восточной Атлантидой, предполагая древнюю колонизацию его атлантами посредством мореплавания. Я писал в "Чаше бурь": "Если найдется человек, который способен поверить, что в одном из уже обнаруженных поселений девять тысяч лет назад знали с десяток культурных растений потому, что жители сумели вырастить и выходить их за время нескольких вдруг прозревших поколений, то он поверит в чудо, гораздо большее, чем Атлантида".

Далее в упомянутом предисловии я признавался читателю:

"С удовольствием признаюсь, что я ошибался. В это чудо верят все ученые, их не удивляет внезапный скачок, когда на пустом месте возникли древнейшие города, земледелие, искусство именно в течение жизни нескольких поколений. Однако я по-прежнему считаю совершенно невероятным внезапное становление Восточной Атлантиды в Малой Азии без предыдущей ступени - Атлантиды. Закономерный, по мнению ученых, процесс развития Малой Азии и строительства здесь первых городов я считаю необъяснимым, а саму проблему - открытой, не находящей никакого решения в рамках обычных представлений".

В этих строках виден пока только атлантолог. Написаны они еще до того, как я вступил в контакт с великой Исидой, вышедшей из Атлантиды. Тогда я ни за что не поверил бы, что такое реально. И все же я настаивал или почти настаивал на существовании удивительной земли среди океана.

"Несколько лет назад я был поражен, когда обнаружил, что Сириус, восхождение которого предвещало разлив Нила в Древнем Египте, известен примерно в том же качестве и древним иранцам. Эту звезду в Египте называли Сотисом. Один только раз за 1461 год утренний восход Сотиса над городом Мемфисом происходил одновременно с началом разлива Нила, Этот день египтяне сделали началом солнечного года в 365 дней, который почти без изменения дошел до наших дней. Я имею в виду его продолжительность.

О четырех таких восходах остались записи в Риме (Цензорин): первый из них случился в 4241 году до нашей эры, то есть в глубокой древности, когда еще не было в помине и пирамид. Конечно, восходы были и раньше, но первый, отмеченный в записях, относится именно к этому году.

И вдруг я нахожу древнеиранское свидетельство (известное иранистам) о поклонении птице, относящей семена различных растений к источнику. Из этого источника пьет дожденосная звезда Тиштрйа, она же Сириус. Потом, с дождями, семена возвращаются на землю. Та же история, что и у египтян, ведь разлив Нила был предвестником урожая. У древних иранцев нет Нила, но есть вода, дождь, растения, Сириус. Это слепок народной памяти и фантазии, в основе которых как будто бы читаются традиции Египта. Как они попали к ним из Африки? Объяснить это войной, которую вели персы против Египта, невозможно - совпадение относится к более раннему периоду, оно очень давнее. Не значит ли все это, что был какой-то общий источник сведений о Сириусе, который и направил мысль египтян в нужном направлении? Удивительно, но никто не задумывался, почему вдруг египтяне обнаружили и даже ввели в систему событие, которое повторяется раз в 1461 год: иными словами, практически не повторяется вовсе. Для меня это служит немаловажным доказательством того, что, несомненно, существовал предыдущий виток цивилизации, оборванный древним катаклизмом, катастрофой. От того первого витка сохранилась память потомков. Атлантида не могла не существовать, она и дала начало цивилизации".

В первой книге встреч с Богоматерью я не был так категоричен, читатель, вероятно, обратил на это внимание. Секрет прост: я узнал о богине, о богах, об их жизни. Это затмило все остальное. То, что рассказала великая богиня Исида, она же Божья Матерь, заставило меня, естественно, пересмотреть свои взгляды на все окружающее. И на прошлое тоже. Атлантида для меня продолжала существовать, но только на втором плане моего сознания, И вдруг, уже после написания первой книги, я узнаю, что Божья Матерь расскажет мне об Атлантиде сама. Сама! И что она когда-то жила именно там, в Атлантиде. К этому можно добавить лишь строки дневника встреч с ней и еще пять-шесть строк, которые читатель найдет в следующем разделе.

* * *

Семнадцатого октября... Незабываемый день. Ни облачка, ни тени, ни звука свет и море. Был полный штиль. Вода сливалась с воздухом. Я не различал горизонта, как ни всматривался. Теплоход застыл, повис не то над зеркалом моря. не то в небе. Я объяснил это влагой, легким туманом, который пропускал лучи, но вдали как бы глотал их. Не знаю. верно ли объяснение.

Ни звука. Умолкли парни на катере, что остановился метрах в двухстах от мыса. Заглох мотор. Сначала они обсуждали, как быть. Но вот все стихло. Я остался наедине с солнцем. Возникла иллюзия хрустального дворца. Ни шальной волны, ни даже ряби. Не хотелось нарушать тишину. Я не поплыл, как всегда, а просто лег на дно. У самого берега. Я выставил голову, опираясь грудью о камень, покрытый бурой травой. Потянуло в маленькую лагуну - там было еще теплее. Под руками шевелилась галька. Мелкие крабы вылезали из-под моих пальцев. Раки-отшельники бродили по голышам. Раковины их конические, витые или круглые, почти пурпурные. Впервые видел, как обедают крабы. Они щиплют клешнями сероватые водоросли, покрывшие валуны, иногда для этого вылезают из воды. Движутся непрерывно их клешни. Добыча их мизерная - мне ее не заметить. Только потом присмотревшись, я улавливал изменение тона - там, где работал краб, угадывалась дорожка. Самый большой из них - с треть моей ладони. Он вылез на плоскость скалы. Я понял замысел его вода успевает размыть водоросли, напоминающие серовато-зеленую пыльцу, поэтому лучше собирать их на сухом месте.

Не помню таких дней на Кавказе. Однажды в Крыму я засмотрелся на катер шедший бесшумно по небу, - было похоже на происходившее семнадцатого октября, в предпоследний день моего отдыха, только там не стояло такой тишины, как здесь сейчас.

Приключения в Шаданакаре

Помню пронзительную мысль: коршун, напавший на лебедь белую в сказке Пушкина, это же Гагтунгр! Так меня снова развернуло лицом к простецкому на первый взгляд сочинению поэта. Я даже представил себе его сидящим за столом, улыбающимся мне и произносящим свое хитровато-лукавое "Куда нам, дуракам, чай пить!"

Итак, снова передо мной раскрыта "Сказка о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной Царевне Лебеди".

А чтобы читатель понял, почему она оказалась на моем письменном столе, я должен процитировать другого русского пророка, Даниила Андреева. (В первой книге я назвал пророком Пушкина.)

"Сущность Гагтунгра, великого демона Шаданакара, несмотря на его исполинские, сравнительно с нами, масштабы, может быть, при благоприятных условиях, осознана в несколько большей степени (чем сущность Люцифера). Главное, становится ясной его троичность, хотя причины этой троичности, ее происхождение и цель - если в ней есть цель - остаются нераскрытыми".

Гагтунгр - великий демон Шаданакара. Но что такое Шаданакар? - спросит читатель, который вправе не все запомнить из сочинения Даниила Андреева "Роза мира" (и даже волен его не прочесть).

Шаданакар - это брамфатура нашей планеты, состоит из многих десятков слоев. Всего этих слоев более двухсот сорока. Вообще же брамфатурами называются системы таких слоев у разных небесных тел. Тут важен переход к законам небес: слои эти в брамфатурах планет и в брамфатуре нашей планеты, то есть в Шаданакаре, многомерны и многопространственны. В "Асгарде", увидевшем свет в том же 1991 году, что и "Роза мира" Андреева, я писал о двенадцати пространствах. Я был приятно удивлен после прочтения книги Андреева, мы оказались единомышленниками. Он не считает общего количества пространств, но часто говорит о пятимерности, шестимерности, четырехмерности, об ином времени. Все это он прилагает и к Шаданакару.

Так уж устроена наша Земля, что вместе с ней существуют двести и более того слоев с разным ходом времени и с разным количеством измерений. Мы не видим Шаданакар. Физики пока его тоже не видят. Он, однако, существует. Фактов множество. Но они почти всегда отрицаются. Одна вера тоже не помогает их принять в наше сознание. Попробуйте-ка объяснить появление в небе египетских пирамид, если мираж исключен, или еще чище того - сражающихся армий времен давно минувших (тут уж и вопрос о мираже отпадает в самом начале). Между тем это будни внимательных, может быть, как раз самых внимательных наблюдателей, только подыскивающих ключи к возможным объяснениям. Даниил Андреев владел этими ключами.

И вот он описал Шаданакар, всю эту систему почти неведомых никому пространств, измерений, времен, которые соединены и сопутствуют Земле по общим законам неба. Ну а теперь о великом демоне Шаданакара - словами Андреева:

"Прежде всего уясняется, что здесь налицо какой-то кощунственный параллелизм ипостасям Пресвятой Троицы. Но вопрос о сущности Божественного Триединства - едва ли не глубочайшая из проблем богословия - может быть, хотя бы немного затронут лишь в другой части книги... Можно только сказать, что первой ипостаси Божественного Триединства Гагтунгр стремится противостоять своим первым лицом - Великим Мучителем, второй ипостаси - вторым лицом, которое точнее всего охарактеризовать наименованием Великой Блудницы, а третьей ипостаси Троицы противостоит антипод, именуемый Урпарп: это осуществитель демонического плана... это та сторона великого демонического существа, которая открывается в жизни различных слоев Шаданакара как начало, активно переделывающее их... согласно замыслам и целям мучителя, начало формирующее. Великая Блудница - ее имя Фокерма - сторона демонического существа, втягивающая, всасывающая души и судьбы в орбиту Гагтунгра. Первое же лицо, Гистург, Великий Мучитель, - последняя глубина демонического Я, носитель высшей воли, власти и желания" (Андреев Д.Л. Роза мира. М., 1991. С. 76).

Так Андреев беспристрастно фиксирует троичность великого демона Шаданакара, отмечая, что еще более высокий демонический уровень, уже за пределами брамфатуры нашей планеты, превышает все возможности нашего понимания.

Гагтунгр един в трех лицах или в трех своих демонических ипостасях.

"Безмерно жуток его облик, каким видели его духовные очи немногих людей, проникших в темные высоты Дигма - мира его обитания - пишет Андреев (там же. с, 76, 77). - Как бы возлежащий на бушующем лиловом океане, с черными крыльями, раскинутыми от горизонта до горизонта, он поднимает свое темно-серое лицо в зенит, где полыхают инфралиловые зарева, раскачиваются и гаснут протуберанцы, а в самом зените блещет светило непредставимого цвета, отдаленно напоминающего фиолетовый, Горе тому, на кого Гагтунгр опустит свой взор и кто этот взор встретит открытыми очами".

Человек и человечество занимают лишь очень небольшую часть Шаданакара, все остальное-невидимо. Когда я думаю об этом, в моем воображении возникает цветок. Пусть он похож на розу, я допускаю это. Его лепестки соприкасаются, нередко охватывают друг друга, соединяются у основания. Это и есть брамфатура, или, в нашем случае, Шаданакар. Один из лепестков-человечество и трехмерное пространство, в котором оно живет или, возможно, прозябает. Сознаю, что картину эту принять еще труднее, чем некогда необыкновенное положение людей-антиподов, стоящих на гладком шарике вниз головой.

Упрощенная аналогия не дает желаемой точности, о которой я только еще мечтаю. Тем не менее с каждого лепестка открывается иной вид, своя панорама, неповторимый ландшафт, свое небо, свои светила, своя, в общем, картина Вселенной, ибо мир многолик еще более, чем любая брамфатура.

Очень хотелось бы увидеть все это, но как? Задать такой вопрос я, пожалуй, не осмелюсь. Рассмотреть две сотни с лишним слоев и пространств? Мой предел восприятия - узнать одну розу из десяти-пятнадцати. Только в особом состоянии, когда звезды и планеты благоволят к рожденным под знаком Водолея, я способен на большее. Но мне нипочем не запомнить расположение и переплетение всех этих измерений и границ слоев. А если еще учесть, что время течет нередко иначе, чем у нас? Или его вообще может не быть?

Можно себе представить, сколько вопросов мне нужно было бы задать. чтобы понять и запомнить устройство Шаданакара со всеми его закоулками (каждый из которых может иметь свое небо и свою связь с соответствующими ему участками многомерной Вселенной).

Я выбрал простые темы. Если в образах отражен Шаданакар, если Мать Мира это подтверждает, то нарисованная Андреевым и мной перспектива верна. И она в самом деле верна!

Еще до начала работы над второй книгой встреч я просил Жанну передать Божьей Матери мои вопросы, относящиеся к Шаданакару. Их было два. Первый: правда ли, что в образе князя Гвидона отражен образ самого Бога? Второй: правда ли, что коршун в сказке Пушкина о Царевне Лебеди - это Гагтунгр?

Читатель, внимательно прочитавший несколько предшествующих страниц, согласится, что эти вопросы имеют непосредственное отношение к реальности Шаданакара.

Да, Шаданакар существует, это не фантазия. Его структура именно такая: не все нам, людям, видно. И есть Гагтунгр, как есть принадлежащее ему пространство. Вот что следовало из ответов великой богини. В тот раз я задал еще один вопрос. Какое у великой Исиды было имя в Атлантиде?

Исида почиталась в Египте намного раньше того времени, к коему иные атлантологи относят цивилизацию Крита и Санторина. Я уже высказался: Атлантида - это не Крит и не Санторин, как иногда пишут. Не было смысла египетским мудрецам и жрецам рассказывать сказки о Крите и мелких островах в Средиземном море, которые для них были самой близкой и к тому же изъезженной провинцией. Для меня речь всегда шла не о втором тысячелетии до нашей эры, не о Крите, а об Атлантиде в Атлантике, погибшей примерно за девять тысяч лет до уничтожения Санторина взрывом вулкана.

Исида не сообщила своего имени в Атлантиде. Слишком рано я спросил об этом. Но ее ответ тем не менее таков, что заставил меня пережить волнующие дни.

Атлантида была. Она располагалась там, где ее искали Н.Жиров и я. Мы писали об этой именно Атлантиде - в Атлантике, среди океана. И она была, была там, потом погибла. Я приведу теперь протокольно точную запись беседы с Божьей Матерью, подтверждающей это.

Накануне я просил Жанну запомнить мои вопросы.

- Да, - сказала пресветлая Богоматерь - князь Гвидон - это одно из воплощений Бога, образно говоря. Коршун и впрямь Гагтунгр. А имя мое в Атлантиде назвать не могу - нужно тогда рассказать и об Атлантиде. А у меня мало времени. Потом назову это мое имя, для другой его книги.

- Для какой книги?

- После той книги, о которой я сказала, он будет писать книгу об Атлантиде. Тогда он узнает еще одно мое имя.

- Он уже написал книгу "Все об Атлантиде".

- Не все.

- А с изданием нашей работы опять задержка?

- Да. Вмешиваются темные силы.

- Как тогда, когда он писал ее?

- Похоже. Постепенно я снимаю их действие. Пусть не волнуется. Книга будет! Сегодня у него тяжелый день...

- Как! Я же не предупредила его об этом дне! - воскликнула Жанна.

- Я упустила из виду, - ответила Богоматерь. - Но все будет нормально, передай.

- Скоро ему начинать новую книгу, которая будет продолжением уже написанной?

- Пусть пока отдыхает. Я скажу. Пока больше отдыха!

- Как понять - больше отдыха?

- Больше воздуха.

- Ты сообщишь дни для работы?

- Потом. После его отдыха. Пока же сообщи ему дни, как всегда. Благоприятные и не очень... - И Богоматерь дала Жанне дни для меня, потом для нее. Добавила: - Меньше общения с людьми, не ввязываться ни в какие переговоры, делать свое дело.

Довольно будничное, рабочее продолжение этой беседы читатель найдет в дневнике встреч с Богоматерью. Раз уж так получилось, что упомянуты были неизвестные мне силы, которые ранее олицетворяли женщины, мне предстоит рассказать подробности о подготовке к изданию первой книги встреч с Богоматерью.

* * *

...Из каких глубин Шаданакара они явились? Не знаю.

Наши столкновения были тоже невидимы для меня. Но они-то хорошо, вероятно, все видели. Для начала выследили художника. Еще до моего отпуска, в начале сентября, он получил задание от художественного редактора. Ему было рассказано, что и как рисовать, к какому сроку. Он согласился. Началась работа над обложкой. Так я считал, уезжая в отпуск, хотя срыв первого срока должен был бы меня насторожить. Но оттяжка представления работы на неделю-другую - довольно обычное для художников дело. Поэтому я не волновался. Тем более что за дело взялся Роберт Авотин, которого я знаю около двадцати лет: он пунктуален, одарен, у него свой стиль и своя манера. В семьдесят пятом он иллюстрировал мою первую книгу - увидела свет она в следующем году.

Представим себе лысоватого, солидного человека с мягким выражением лица, внимательными добрыми глазами, немногословного, способного на чудеса, с карандашом в руке. Это Роберт. Теперь представим себе растерянного, ошарашенного, с отрешенным взором человека, которого Роберт пытается успокоить. Это я. Выяснилось, что Авотин не сделал даже обложку. Появился с эскизом. Художественный редактор его забраковал, что само по себе вызвало мое изумление: раньше за Робертом такого не водилось. Попытаемся представить себе также дальнейший ход событий. Роберт Авотин отправляется в мастерскую после возврата эскиза, а по существу, почти готовой уже обложки и начинает интенсивно работать. Потом... исчезает. Его нет. Он не отвечает на звонки. Он не звонит сам. Сроки сорваны уже давно. Сорваны и третьи сроки. Я появляюсь из отпуска, неприлично загорелый, радостно жму руку художественному редактору. А он спокойно заставляет меня проглотить пилюлю и добавляет, что, получив свой эскиз обратно, Роберт сообщил следующее: автор, то есть я, не объяснил ему, что рисовать, и не дал ему хотя бы части рукописи книги, не сказал о сроках или назвал не те сроки, которые приняты. Все это повергло меня в уныние, как пишут иногда в романах. Но куда он исчез сам? Тайна, покрытая мраком неизвестности, - я продолжаю пользоваться лексиконом беллетристов или, может быть, пародистов.

Я покупал для художественного редактора пирожки и фрукты, ласково говорил с ним о погоде и нашей нелегкой жизни. Однажды он прослезился. Стальное сердце не выдержало.

- Откуда ты взялся на мою голову! - вскричал он, вытирая слезы рукавом курточки.

Дело было сделано. Он схватил рукопись, побежал прочь.

- Ты куда, Боря?

- В мастерскую! - крикнул он, повернув ко мне на мгновение заплаканное лицо пятидесятилетнего расстроенного до чертиков мужчины.

Через три минуты главный художник издательства остановил меня у выхода.

- Ты что сделал с нашим художественным редактором?

- Ничего. Ну, так...

- А с художником?

- Тоже ничего.

- Финтишь. Куда исчез художник?

- Не знаю.

Еще несколько дней прошло в подобных разговорах. Потом все стихло. Недели три я не видел никого из них, потом возник художественный редактор. Все было готово, как я догадался по его виду. Он же, однако, придерживался иного мнения на этот счет.

- Ты знаешь - сказал он с улыбкой, - я бы сделал обложку, сделал бы шмуцтитулы, но у меня не было образца, ты же ничего не рассказал, ничего не показал... так нельзя! Ты что побледнел? Был такой загорелый вроде...

- То-то и оно... - нашелся я, потому что обычный лексикон мой подошел к концу.

- Да ладно, сделаю я твою книжку! - воскликнул он. - Но потерпи, ты же видишь, куда страну завели!

История эта не продолжалась, она начиналась теперь снова. Тогда-то и вызрела в моей голове идея Шаданакара до осязаемости. В его кладовых, подземных, естественно, было припрятано для меня немало сюрпризов.

Дошло, почему великая богиня говорила и просила передать мне, чтобы я не волновался за книгу. Книга будет! Это ее слова. Единственное утешение на фоне черной энтропии и пятикратных скачков цен вверх и вверх перед их готовящимся глобальным повышением, о котором объявлялось каждый день по радио, пока же они росли от этого как бы сами по себе, без участия наших мудрых руководителей.

...Пророчество Исиды начало исполняться: настал день, когда я увидел обложку и все остальное. Это было уже на втором месяце после моего возвращения в Москву.

Я пытался уловить закономерности проявления сил Шаданакара. Но они прятались от меня, надежно скрывались в складках пространства и времени, выходя на поверхность в обличье переставшего улыбаться художника или даже без всякого обличья - это когда он исчез.

Немного терпении - осталось зафиксировать момент появления Роберта Авотина. Вот он, этот момент, я вбегаю в хорошо знакомое мне издательство, и вдруг мне навстречу крупно, броско вышагивает он собственной персоной, расставив руки шире плеч как бы для дружеского объятия. Я делаю те же движения, что и он, не проигрывая в скорости ни доли секунды.

- Где ты пропадал? - спрашивает Роберт меня.

- Дела, дела, друг мой - отвечаю я покорно.

- А я искал, искал тебя - продолжает Роберт, оглядывая меня с ног до головы.

- И не нашел? - позволяю я себе догадаться.

- Нет, не нашел. Ты как сквозь землю провалился. Спрашиваю - никто не видел.

Заметим: ни слова о работе, так, дружеский разговор. Работы, ему порученной, просто не было, не существовало, о ней никогда не шла речь, и она мне приснилась, а ему даже и во сне не привиделась. Любопытно это. Прозаик называет это психологизмом. Хотя, может быть, я ошибаюсь, и психологизм это когда человек ходит вверх ногами, чего в данном случае не наблюдалось. Кто-нибудь, может быть, спросил бы насчет заказа на оформление книги. А я сдержался.

Едва различимые тени бродили по этажам Шаданакара. Мне не хотелось их лишний раз тревожить. Этап закончен.

* * *

Читателю повезло. Я излагаю эти события тогда, когда они стали прошлым. Если бы я писал по горячим следам, то и сам расстроился бы, и других расстроил. Не смог бы смягчить рассказ хотя бы гомеопатической дозой иронии или юмора, а если и попытался бы это сделать, то по всем законам гомеопатии оказал бы обратное воздействие. (Не знаю, как лучше выразить эту мысль.)

Могу себе представить, как это действовало на Жанну: ведь ей-то я рассказывал много больше, именно по горячим следам, сам при этом вздрагивая. Сдерживался, конечно. Но все же она раз-другой взмолилась, беседуя с Божьей Матерью. Потом тема издания книги стала для нее постоянной идеей. Я успокаивал Жанну. Не надо досаждать богине, она и так знала все. Богиня успокаивала нас.

Отчетливо вырисовывается разница между нашим и божественным восприятием и пониманием проблем. Боги видят будущее. Мы нет. Более того, если нам говорят о будущем, мы не готовы поверить. Даже если боги показывают это будущее, мы не сразу принимаем его. Это стоит усилий.

Точно так же мы не всегда верим прошлому, нас легко сбить с толку. Моя память иногда с трудом противостоит различного рода текстам и публикациям.

Хорошо бы поскорее привыкнуть к тому простому факту, что из небесного мира виднее, что там будущее уже существует или почти существует. Весь этот мир похож как раз на раскрывшиеся лепестки розы и на ее бутон, ее сердцевину, все остальное ниже и глубже. Даниил Андреев говорил о Розе мира как о новой религии, общей для человечества. Она будет состоять из многих лепестков. И сам наш мир, как я думаю, таков же. Здесь под словами "наш мир" я понимаю весь Шаданакар, всю нашу планету.

Две розы. Роза идей, знаний, веры. Роза Шаданакара. Будет ли это? Должно быть. Точнее сказать пока не могу.

Новое поручение Богоматери

Итак, на море было тихо, ослепительно, тепло. Это все, и отпуск, и все его дни подарены мне в преддверии новой работы.

- Ты снова со мной! - воскликнул а Жанна восемнадцатого октября увидев богиню.

- Да.

- Что ждет меня и его?

- Мир. Ты обязана донести до него все обо мне.

- А он?

- И он тоже. Людям нужна помощь. Он будет работать над второй книгой.

- При чем же тут я?..

- Почему опять говоришь не то?

- Я не знаю.

- Помогай ему и молись.

- Где?

- Ты хорошо знаешь монастырь в Москве и бывала там.

- Что делать с мамой?

- Мы присматриваем за ней.

- А бумаги (деньги), без которых у нас нельзя жить?

- Помощь будет. Прошу тебя, слушайся нас с Гором. Я молюсь за тебя. Делай, как я прошу!

Читатель должен отметить здесь: Божья Матерь молится за Жанну, это проливает свет на общность законов Шаданакара, его земных и верхних этажей.

- У вас на Земле сейчас очень плохо, и будет еще хуже. Тебе нужно помочь - и это твои молитвы Отцу.

- Я их не знаю.

- Иди и купи в церкви.

- Как дела у Володи?

- Трудности будут, но они преодолимы. Остерегаться женщин. Дни для него сообщу потом. Скажу, что делать. Ты сама береги его.

- Опять я должна беречь его...

- Сколько можно тебе объяснять? До встречи!

Я был несказанно рад: значит, с первой книгой я справился. Я ценил оказанную честь писать вторую книгу, как лучший подарок мне, о котором можно было разве что мечтать.

Девятнадцатого октября я вернулся в Москву. На следующий день Жанна тоже была дома. Неделю спустя явилась богиня в голубом платье с серебристой отделкой.

Вот ее слова:

- Благодарю его за все!

- Что ему еще передать?

- И еще раз большое спасибо за то, что он делает. Тебе тоже. Передай ему, что в понедельник не нужно стимулировать творческую деятельность возбуждающими средствами.

- Черной водой, кофе?

- Да, и этим тоже, 29-го благодатный для него день. 30-го начинается период для профессиональной и творческой его реализации. 2 ноября избегать женщин.

Богоматерь сказала о следующей книге:

- Скоро ему работать над следующей книгой. Это будет продолжение уже написанного. Пусть расскажет, откуда все пошло. В завершение дать предсказания на будущее.

- А ты будешь ему помогать?

- Буду.

- Что еще?

- Я вас благословляю.

* * *

Начало второй книги давалось нелегко. В ноябре было много неблагоприятных дней. Настроение неважное. Для творчества нужны не только убеждения и знания - еще важнее настрой. Лучше всего не просто эмоции, а вдохновение. Самое обычное вдохновение, о котором даже и спорить не надо - оно есть, и каждый писатель знает об этом.

В ноябре-декабре я знал, что богам тоже трудно. Иногда об этом говорила Божья Матерь. Мне кажется, я и сам догадывался об их трудных днях.

Можно сопоставить: раньше богиня сообщала расписание работы, сейчас она сказала: пусть работает как получится. Позднее были названы дни работы, но они были редкими. То ли мне давался отдых, то ли жизнь на Земле и небе входила в экстремальную область. Или то и другое совмещалось?.. Скорее всего!

Я усаживал себя за стол по ночам, когда стихали городские шумы. Богиня решила позднее: пусть Жанна сама называет дни, ей это уже дано.

Вполне понимая эту заботу, я старался их угадывать иногда и сам - часто это были даже и не дни, а ночи; мой режим: во мне просыпалась ночная птица сова.

Не мог спать иногда. Верил в помощь звезд и всего неба, населенного удивительными существами астрального и ментального миров Шаданакара. Раньше я не подразделял так сферу пространства. Это приходило: верхний этаж астрального мира и ментал - это небо в нашем понимании, это простор, проникающий нас с вами и распространяющийся вверх, вокруг планеты. То, что выше ментального мира (или плана, как часто говорят), оставалось мне незнакомым даже по описаниям или словам богини. Но я, безусловно, знал, что миров в Шаданакаре много, и самый верхний, то есть высшее из небес, есть обитель Бога единого, творца. Я называл его и называю отцом богов и людей. Следовательно, он и мой отец. Его методы воспитания идеальны - он дает простор и освобождает от частой опеки: в конце концов, у всех нас есть вторая и третья жизнь. У меня - только вторая, я еще молод душой, недавно сотворенной.

Должно понять: раз я выполнял поручение, то меня защищали и опекали. В этом съехавшем набекрень мире трудно было думать о семи небесах ментального мира, я уже не говорю о небе небес. Да и работа эта была нашей общей - не я один был автором, да и само мое авторство было расплывчато.

Меня, как и всех, пронизывало невидимое пространство. И как я понял осенью девяносто первого, мой небесный двойник - это мое ментальное тело. Он был там, вверху. И он тоже участвовал в работе.

Таков закон. Могу написать: физический закон, и буду прав. Там есть души умерших, точнее, их ментальные тела, которые поднимаются постепенно из астрала, как бы всплывают. Мое же было там уже при жизни - не так часто, но бывает! (Это мой небесный двойник, о коем я упоминал в первой книге.)

Начиная с декабря количество тяжелых дней было резко уменьшено. Произошел перелом. Я мог работать почти как прежде, как летом, под ласковыми летними звездами. Великая Богоматерь Исида сказала еще в конце ноября:

- Будем его ограждать, защищать, тяжелых дней во время работы над книгой будет меньше.

Сама эта формула по законам небесной магии меня защищала, я вспоминал эти слова Богоматери, и становилось легче. Мне хотелось, чтобы богам было тоже легче. Ведь прекрасная богиня говорила не раз, что им тоже трудно.

Меня предупреждали об опасностях и неприятностях. Вот что однажды случилось. В конце ноября был день, когда мне не следовало принимать участие в серьезных делах, сделках и тому подобном. Но утром я не вспомнил этого, пошел в сбербанк, чтобы взять довольно крупную сумму денег. Могу сказать: выписал три тысячи двести. Кое-что следовало купить из одежды, из продуктов, которые так вздорожали, что сумма, раньше казавшаяся очень большой, теперь может вызвать улыбку начинающего бизнесмена этой удивительной страны. Однако для меня это было крупное денежное дело - пусть надо мной подтрунивают бизнесбои, а также красивенькие секретарши совместных предприятий, которым мои "деревянные" могли понадобиться разве что для мелкой сдачи, а гораздо большие суммы скорее всего лишь для того, чтобы заменить поизносившиеся обои на самой дальней от Москвы даче.

Прошу внимания, как ни мелок с их точки зрения повод. Я пошел в сбербанк, по дороге разделяя их возможные иронические замечания и всецело к ним присоединяясь, что помешало мне быть серьезным. Ну, и я получил эти купюры вложенными в сберкнижку, повернулся, пошел, сунув их в карман довольно небрежно. Вышел из сбербанка, прошел десятка два метров. Сунул руку в карман, точно по наитию. Там не было денег. Вытянул из кармана только сберкнижку. А карман пуст. Можете себе представить.

Резко повернулся, двинул к банку. Голова стала ясной: предупреждала Божья Матерь об этом, предупреждала! Бегом в банк! Навстречу, из его дверей - женщина в белых сапожках. Оглянулась на меня. Такой у меня выгляд, как говорят в Польше... Бросаюсь в тамбур - и мой бросок свидетельствует о том, что мне далеко до начинающих бизнесменов, равно как и до самых заурядных депутатов, по-прежнему выполняющих функции слуг народа. Зрелище и впрямь достойное пера: сторублевки рассыпаны в тамбуре сбербанка. На одной из бумажек след подошвы дамского сапога. Взволнованный, собирал я эти бумажки на глазах у вкладчиков, сновавших туда и обратно. Так родился один из моих афоризмов: будь серьезен - пора.

Вышел оттуда, из этого предбанника, пересчитал купюры. Все в норме. И вы хотите, чтобы я не вспомнил после этого о ментальном мире?

Вечером рассказал Жанне о сем происшествии. Она сразу сказала:

- Тебе деньги на этот раз вернули. Должен понять!

Так. Не иначе. Потом был разговор, два дня спустя. Великая Исида, Божья Матерь, Богородица сделала мне замечание.

- Мы вас оберегаем, а вы делаете свое... - так она сказала.

- О чем ты? - спросила Жанна (рано утром трудно все вспомнить).

- Он потерял ценные бумаги. Теперь нужно освятить каждую бумажку, передай ему.

Это было выполнено беспрекословно. Великая Богиня знала, что для меня эта сумма - не пустяк. Знала!

И тоже в ноябре я узнал, что души враждебных мне при жизни людей еще не успокоились. Они могли нести зло. Это сказывалось на работе. Так я понял.

- 29 ноября ему надо поставить свечку в церкви за упокой душ тех людей, которые были враждебны ему при жизни.

Слова великой богини необычны, они на практике вводили меня в проблемы Шаданакара - мало было того, что я знал о нем. Он реально воздействовал на меня. И это воздействие не всегда было позитивным. Боги наблюдали это. Божья Матерь видела - и давала простой и эффективный алгоритм защиты от дурных влияний и нападений злых сил. Так. Не иначе...

Это следовало сделать в пятницу. Но вечером, когда мы с Жанной собрались в церковь, то узнали от соседей, что она закрыта. Такой был день. Я звонил в другие храмы - та же картина. Мы пошли все же к церкви. Там я оставил деньги на свечки - пусть догадаются. Моя молитва была короткой. А вот запись о следующем дне...

На богине синее с блеском платье, малиновая отделка украшает его. Гор в рубашке с каймой - цвет гармонирует с ее нарядом. Она стояла дальше от балкона, чем обычно. Сказала:

- Ты просишь прощения? Мы знаем.

- Так получилось. Мы ходили в церковь вечером, а она не работала, и другие церкви не работали. И он не поставил свечку.

- Хорошо сделали, что пришли к церкви и там просили о сказанном... Сейчас, утром же, сходи в церковь, поставь за него свечку, как я просила.

- За что подожгли мою дверь? (Ночью накануне кто-то поджег дверь квартиры, и Жанна с матерью просили помощи у соседей.)

- Жгла она, - и Богоматерь показала женщину, заведующую детским садом по соседству с домом, где живет Жанна. - Еще может быть попытка. Эта женщина закодирована. (Я не могу пока объяснить смысл сказанного.)

- Как ему писать, в какие дни?

- Скажу завтра. А сейчас назову неблагоприятные дни... - И Богоматерь перечислила их, более того, на этот раз назвала, кроме дней, и часы.

Такая вот беседа: в тот же день сказано и о потере ценных бумаг. И тут же история с дверью, которую подожгла заведующая детским садом. (Она сожгла уже пять дверей в разных подъездах, и все знают, что это именно она, но подают в милицию абстрактные заявления, как и мать Жанны, боясь указать ее имя, в милиции же эти заявления попадают в руки энтузиастов, которые с жаром восклицают: что нам делать с вашими заявлениями! Они совершенно не знают, что с ними надо делать. Погорельцы же говорят: пусть ищут, мы специально не указываем имени.) Происходящее интересно своей полной закодированностью.

Саддукеи и фарисеи

Снова бывал в ближнем парке. Летом, когда я писал первую книгу, он ждал меня по вечерам. Днем он не скучал и без меня. Когда по выходным я выбирался туда, всюду раздавались голоса. Даже в дремучих зарослях я с трудом отрывался от повседневности. Но и она шла на пользу. Теперь же, поздней осенью, здесь остались призраки. Я видел темные силуэты. Они точно таяли в туманах, в чернильной мгле. Я иногда догонял их - они оборачивались прохожими, одинокими, похожими на меня. О нет, они не гуляли, как и я. Они приходили удостовериться, что звезды светили по-прежнему, постепенно разгораясь на вечернем небе, что не все меняется к худшему и есть, есть в природе постоянство. Постоянство зеркальной темной воды, постоянство шумящих сосен, а также полный набор свидетельств ничем не нарушенной смены времен года и дня ночью. То же с землей: она не обманывала, ее можно было достоверно измерить шагами, пробираясь через кусты с облетевшими листьями, минуя разводья самых сырых мест в осинниках, скругляя повороты троп на взгорках с пожухлой травой. Все было здесь как надо этой осенью девяносто первого.

И вверху, в мглистом небе, я угадывал пути звезд Эры Водолея. Пытался представить их вид на другом небе, еще на одном небе, на всех небесах Шаданакара. Я бежал от дней, наполненных ложью, голосами отчаяния, безверием все это было усилено по сравнению с летом многократно. Многократно!

Я выходил на тропу войны в своих мыслях подобно индейцу: мои кулаки сжимались, сердце стучало. Тщетный порыв бессилия. Ведь я знал уже тайну перехода в расширяющееся пространство, знал тайну розы Шаданакара. Здесь можно было изменить что-то существенное, лишь выйдя за пределы - и одновременно оставаясь в них. Моя мысль и моя тень переносились тогда в астрально-ментальные измерения.

Я переставал замечать движение призраков, они застывали. Я проносился мимо. Впрочем, возгласы "дай сигарету!" показывали, что я не окончательно подключался к астралу, равно как и убедительные жесты нищих на выходе из парка, близ метро и особенно в подземном переходе. Или это были души всех нищих планеты, переселившиеся в мой город за два-три года? Шаданакар вытряхнул их из своих складок, где они застряли кто на сто, кто на тысячу лет, - и вот они рядом со мной, весь город наполнен ими.

...Но был день отдыха, когда и снег казался темным, и я никак не мог даже на минуту расстаться с тоской: казалось, что все вокруг погибает и будущего нет. Как назвать это? Назову так: минута отчаяния.

Зимний воздух казался тяжелым. Я сопротивлялся такому настроению, А многие не могли. Я же видел, знал это. Казалось еще, что город вымирает и земля эта тоже, и через двести лет ничего не останется, придут полудикие, во всяком случае, чуждые нам люди, как бывало в истории, древней и современной. И мы, мы прокладывали им сюда дорогу. Чтобы они зарыли наши древности, сожгли дома и памятники, сожгли оставшихся в живых, как это уже делалось на окраинах.

Опять то же - биение сердца, горячая волна в висках, гнев. И та же мысль о бессилии. Потом - полет. Все изменяется. Я вдруг вижу, как сияет солнце на стекле. Ослепительный свет. Это как ответ. Что это? А, это же Останкинская башня! Только она вся охвачена странным, неповторимым грозным сиянием. Никогда я не видел ее такой. Далеко-далеко. Но лучи от нее почти как от солнца. Нет, нет, не все потеряно. Ответ успокаивает, внушает надежду. И тогда невидимое крыло осеняет тебя, защищает. Это она, богиня. Та, кого ты считал когда-то лишь мечтой. Ответ, однако, убедителен.

Небо и Москва отвечали: нет, город не погибнет, не будет погребен под кучами хлама, выстоит. Отчего же смутилась моя душа?

Я, как все, долго не понимал причины. Точнее, не узнавал ее. А она вечна как мир. Она отражена в Евангелии. Более того, я писал уже о ней, и даже со ссылкой! Но тогда я был пророком, теперь - еще и наблюдателем.

Вокруг меня я рассмотрел сейчас фарисеев и саддукеев. Только сейчас, в первый месяц зимы девяносто первого года...

Первые, догматики, соблюдали внешние предписания, им безразличны внутренние побуждения души, чуждо раскаяние, не нужна смиренная молитва. Это они уподоблялись "окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты" (Мф. 23.27). Вместо убеждений, основ веры у них только внешнее, внутри - пустота, лицемерие. Они презирали всякого, кто не был фарисеем, их чванство и чрезмерная самооценка, постоянно внушаемая вражда к римлянам были узнаваемы по временам гораздо более поздним, как и их идеал счастливого будущего. Но они все же внимательны к нуждам простого народа и строги в жизни своей и оказывали влияние на массы. И тоже говорили о независимости веры от государства.

Вторые, саддукеи, были другими, они либералы, космополиты, первым народом признавали римлян, первым государством - Рим (сейчас он за океаном). Они не веровали в Промысел Божий, вся цель их в жизни сводилась к сохранению за собой господствующего положения, к личным интересам, к достижению только земных благ, для чего подходит любой ловкий способ. Св. Иоанн Предтеча говорит о них как о порождениях ехидниных (Мф. 3.7).

Саддукеи отрицают (я имею в виду и современных саддукеев) и будущую жизнь, и воскресение, а значит, и душу в ее полном выражении.

Вот к чему я пришел, и вот что подтверждалось в постоянной борьбе на площадях Москвы, в прессе, в спорах, в толпах нищих и новых проповедников, даже в завываниях солистов новых ансамблей.

А тогда, когда это еще не было ясно, я вдруг, как бы ни с того ни с сего написал в "Чаше бурь" о тех и о других:

"...Невысокого светловолосого человека из Назарета казнили традиционным римским способом, а фэры (фарисеи) и садики (саддукеи) бессмертны".

И вот история (в который раз?) повторялась с вариациями, разумеется, на новом материале, с новыми поворотами и подробностями. Главное же оставалось. Два неистинных течения мысли. Теперь только мне стали понятны слова великой богини о нейтралитете, о моем неприсоединении к разным течениям. Я знал теперь, что она имела в виду. Нужно пройти между Сциллой и Харибдой. Сохранить объективность, не поддаться, а в таких условиях, когда все вокруг съехало набекрень, человеку трудновато и просто невозможно даже не только разобраться, но и выжить.

Вот та истина, которая открылась мне в ближнем парке. Как странно: я уже, казалось бы, знал ее давным-давно, в начале восьмидесятых. А по-настоящему открыл только недавно, только сейчас.

* * *

Меня, как и всех, преследовали трудности и неустроенность, дороговизна и отсутствие элементарных продуктов. Поражали цены: под Новый год килограмм индейки на рынке стоил двести рублей, а целая индейка - семьсот с лишним. Это две месячные зарплаты инженера периода демократизации. Килограмм говяжьих ребер стоил сто рублей. Я отскочил от прилавка. Только свиное сало по восемьдесят рублей. Еще два килограмма мандаринов по тридцать. На этом я должен был продержаться праздники. Меня пригласила Жанна на праздничный обед, и это повышало мои шансы выжить. Что делать людям? На месячную зарплату женщины не могли купить и десяти пар колготок. Еще примерно два года назад героиня "Асгарда", получив возможность ежедневно покупать колготки, решила все же убежать от нищеты на юг, записаться в хиппи, в бомжи и обитать там.

А теперь? Когда исчезло или почти исчезло довольно дешевое молоко единственный продукт питания, а домашний сыр на рынке стоил столько, что на месячную зарплату его можно было купить не более пяти килограммов?..

Мне помогали провиденциальные силы - скрывать это я не вижу смысла. Я покупал продукты еще раньше - те, которые не портились. Это консервы. Питался до недавних пор баклажанной икрой, рыбой в томатном соусе и масле. Виноградный сахар велся у меня еще с позапрошлого года. Я полагал, что мне хватит этого на весь период работы над второй книгой. Оставалось кое-что покупать на рынке, но эти недостающие мелочи, вроде ребрышек для супа, могли, конечно, разорить кого угодно, кроме современных саддукеев-бизнесменов, выгребавших деньги подборной лопатой в государственных и личных закромах с благословения демократов и избирателей.

Иногда хотелось помитинговать, но я сдерживал себя. Богиня советовала не вести пустых разговоров. Меня, поди, считали замкнутым, но именно мне предстояло многое рассказать.

Я стремился сохранить неприкосновенный запас - и продуктов и денег. Я думал о работе в любых условиях, запасаясь, например, спиртом, купленным по баснословной цене (топливо на случай отключения тепла и электричества), но и о родственниках тоже, а это мать, дети, Жанна, которую в "Асгарде" я назвал двоюродной сестрой по наитию, не желая тогда раскрывать давнюю историю нашего неудавшегося брака. Это Татьяна, вторая жена, болезненная женщина, которую, кажется, собирались уволить с работы, но она еще чудом держалась, не уходила на пенсию по инвалидности, на которую не просуществуешь. Я обязан был точно рассчитать за каждого из названных и не названных здесь поименно. И пока мне это удавалось.

Я выходил победителем всех прошлых и будущих скорбей, по Козьме Пруткову, хотя иногда был побеждаем настоящими. Спасала работа. Она переносила в желанные миры. В чащобах Шаданакара было, безусловно, лучше, чем здесь, на Земле. Свет Эры Водолея еще только пробивался сюда.

Интермедия: борьба с соблазнами

В конце октября Жанна спросила великую богиню:

- Ты говорила, что ему надо остерегаться женщин. И назвала дни неудач, связанные с женщинами. Это еще в силе?

- Да. Весь предстоящий месяц такой.

- Каких женщин остерегаться? Покажи!

Богоматерь подняла руку, под ее рукой возник мой образ: я был в голубой майке с черным изображением Несси на груди (эта майка была на мне в тот день и ту ночь).

- Зачем ты мне его-то показываешь? - воскликнула Жанна.

- Ой, извини, - сказала Богоматерь и показала женщину.

Высокая, в темной ночной сорочке, короткая стрижка, прямой с небольшой горбинкой нос, нижняя губа пухлая. Так Жанна смогла рассказать мне о ней.

- Эта, - сказала Богоматерь, - будут и другие, но эту особенно остерегаться.

- А от чего его предостерегать-то?

- От постели!

- А что, он может заболеть?

- Да, и очень серьезно.

Эта мысль беспокоила, даже тревожила. Она появится, эта женщина. Ну и что ты будешь делать? Бегать от нее? Допустим. А если промедлишь, не успеешь убежать? Или, положим, один раз получится, второй тоже, а третий? - Нет ясности. А тебе нужны гарантии. Ты озабочен ситуацией. Ты знаешь, как в них попадают. Ты знаешь, как из них выходят - другие. Тебе же удалось выйти сухим из воды только с помощью Божьей Матери, великой Исиды. Не забывай этого. А теперь вот она тебя очень серьезно предупреждает.

Что ж, попробуем сначала мои методы... Пусть я буду пионером в этом опасном для меня деле. Если виной самых драматических коллизий были мои впечатлительность, эмоциональность, то их нужно использовать для достижения полезного эффекта. Моя теория, мой метод.

Еще немного - я смогу... я мыслю и существую, потом только мыслю, потом, уже на грани сна и бодрствования, меня уносит в мир, созданный воображением. Он окрашен в те тона, которые я могу представить. Он будет воздействовать на меня подобно яду, предохраняющему от отравления, почти как прививка.

Теплая волна приливает к моей голове, потом я закрываю глаза ладонью. Лежу ничком, как тогда, когда явились помощники прекрасной богини. Сейчас не то.

Сейчас появится та, которую я могу себе представить сам. Вот она, я вижу ее все отчетливее. Пока ничего особенного. Но далеко. Вот ближе. Она нагая... нет, нет! Не совсем. Вижу овал ее лица, над ним башня иссиня-черных волос. Лоб невысокий, покатый, по нему едва заметно бежит тонкая морщина. Глаза темные, чуть раскосые, я не замечаю в них внутренних граней - зрачки не похожи на светлые или темные камни, они бездонны. Брови резкие, не очень густые, нос удлиненный, губы выпуклые, резко очерченные. Остальное несущественно. Она приближается... рост ее примерно метр восемьдесят пять.

Поразительно выпуклые формы, хочется смотреть на нее. Ноги... икры под серебристым нейлоном - там полутени. На ней гольфы чуть выше колен. И там две резинки - одна у колена, сверкающая антрацитовая лента, вшитая в серебро, другая повыше - тоже антрацитово-черная, но с зеленым отливом, и на каждой ноге в этом месте, чуть с боков, - плоские, будто разглаженные серебряные розы. То, что выше, - белое, просторное, очень большое - не просто скульптурный объем, а нечто необъяснимое, неповторимое, тоже с полутенями и переходами освещенности до самого темного, анилиново-черного, где выразительная огромная астра. Стараюсь быть бесстрастным - да, эти ноги как живые, и она подходит. Еще отмечаю две шоколадные конфеты. Они рифленые. Это, конечно, уже на фоне бело-розовых грудей. Верхнее и нижнее в ее фигуре соединены рельефом живота, прихотливым изгибом талии. Лицом к лицу. Она выше меня - это нравится. Темные зрачки бездонны, нельзя понять ее. Загадка.

Что будет? Я скован. Она сама... движется, в ее руке черная вещица... что это? Молча кладет руку на мое плечо. Это как в танце.

Теперь взгляд - прямой, тяжелый, понимающий. Ощущаю почти электрическое притяжение. Все так странно и крупно обрисовано - обычная женщина лишь бледная плоская тень по сравнению с ней. Все темное в ней впитывает лучи моих глаз (в том, что такие лучи существуют, я нимало не сомневаюсь). Скрученные лепестки иссиня-черной астры могут напугать, но это лишь кольца и полукольца волос, внушаешь ты себе и пытаешься понять, почему это так действует...

Если бы сейчас между ее коленями проскочила молния, ты не заметил бы ее, по всей вероятности, или она не привлекла бы твоего внимания. Еще два-три танцевальных движения. Опасно. Ты должен знать наверняка, что таких женщин не бывает вообще - нигде, ни в Европе, ни в Азии, ни на экваторе, ни к югу от него. Если - да, бывает, то не исключена хотя бы мизерная вероятность встречи. А это будет означать поражение. Но ты не знаешь, есть или нет такие. Есть или нет похожие. Значит... возможно... поэтому прими яд. Словно отвечая на мысль, она приближает к твоему лицу руку с темной игрушкой нагана. Увы, это вовсе не игрушка. Обе ее руки на твоих плечах.

- Ну что? - спрашивает она.

- Так... - отвечаешь ты.

- Я тебе нравлюсь?

- Очень.

- Значит, будем танцевать?

- Да, если хочешь.

- Ты сделаешь все, что я хочу?

- Постараюсь.

- Постараешься?.. Ты говорить не умеешь с такими женщинами?

- В твоем присутствии я потерял дар речи. Хорошо, что ты это заметила.

- Не ты один такое можешь сказать.

- Зато единственной женщине.

- Все это немногого стоит.

- Ты права.

- Лучше молчи.

- Говори ты.

- После танца, если ты мне понравишься, мы уйдем туда, за ширму. но ты будешь молчать.

События разворачиваются теперь помимо моей воли.

- Я буду молчать, но туда мы не уйдем.

- Хорошо. Тогда здесь произойдет вот что! - Она быстрым сильным движением всунула дуло нагана мне сквозь зубы, которые я не успел стиснуть.

И продолжала танцевать. Я не пытался освободиться.

- Ну, у тебя проявился ко мне настоящий интерес или еще нет? Она освободила меня от упершегося в нёбо холодного ствола.

- Разве я уже не сказал этого? Ты прекрасна, в моем вкусе.

- Что же тебе во мне понравилось?

- Все... все... лицо, грудь, ноги.

- И ноги? А я подумала, что тебе больше понравился мой наган, потому что ты сразу примолк. Тебе придется доказать, что я прекрасна.

- Нет!

Снова тем же движением, но еще более резким, она вставила наган мне в рот, повернула барабан.

- Ты знаешь игру в русскую рулетку?

Я кивнул.

- Тогда начнем.

Она нажала. Слабо щелкнуло. Пронесло.

- Еще попробовать? Или ты передумал?

Она вела меня в танце по комнате. Эта комната была круглой, как танцплощадка. Кто знает, почему ее такой сконструировало мое воображение...

Щелкнуло. Снова повезло.

Только на третий раз у нее получилось. Удар. Я вздрогнул, вскочил с постели, медленно приходил в себя... щупал пульс, сердце билось. Побежал под холодный душ. Все, все стряхнуть с себя. Это наваждение! Я сам виноват. Но что я чувствовал!.. Ни одна из женщин не могла сравниться с ней... Не могла! И я выдержал это испытание, даже на уровне подсознания. Черный пистолет в ее правой руке мне особенно помог. Я был готов к неожиданностям лирического плана. Такого масштаба соблазна не должно быть. Ибо я создал его сам, на свой вкус. И все же устоял.

Прививка удалась, как я считал. Яд ее проник в меня, я был в безопасности. Скажу сразу: я устоял и в тот день, когда сбылось предсказание великой богини и явилась женщина. Она была не такой, о нет. Она уступала фантому, созданному воображением, и у нас ничего не получилось.

Вокзальный детектив

Ах, какое скверное настроение было у меня двадцать пятого января утром. Это потому, что я обнаружил существенную для меня потерю. Из кармана моего пальто выпали накануне две сберегательные книжки. Это все, что у меня было. После многих лет работы писатель и ученый Владимир Щербаков обнаружил, что после перестройки, в период так называемой демократии, когда по ночам люди стоят в очереди, чтобы получить утром молоко для детей, утрата двух тоненьких книжек может означать непоправимое. Еще вечером двадцать четвертого января в гастрономе на улице Горького пол-литровая баночка маринованных лисичек стоила семьдесят рублей. А если бы появились подосиновики? Это означало полную победу демократии: на месячную зарплату московский педагог мог купить три килограмма грибов. Или, на выбор, три литра баночного пива. Профессор же - в два раза больше. Произошло это также в результате интенсивной помощи Запада: баночное пиво, запрещенное в Дании из-за вреда для здоровья, нашло наконец жаждущих в нашей стране, но по указанной выше цене. Самое странное, что фекалии с Запада обходились бы, видимо, дешевле, несмотря на то, что они практически безвредны для человеческого организма. Есть, правда, объяснение, почему их не ввозили: за слежавшееся сухое молоко и низкосортную тушенку, безусловно вредные, было отдано более трехсот тонн золота: на другое золотого запаса страны, попавшего в руки юристов и мудрецов-демократов, просто не хватило.

Прошу извинить меня за это отступление. Вполне вероятно, что оно все же уместно и созвучно моему настрою в тот день. Представьте: ни рубля, ни одной деревяшки, и в такое удивительное время. Я побежал в сберкассу, где долго не понимали, чего же я хочу.

Прошел час, пока меня послали в регистрационно-алфавитную группу, хотя могли бы туда позвонить и узнать номер моего счета. Ведь нужна была всего-навсего цифра, забытая мной, записанная в утерянной книжке. В результате мне ни денег не выдали, ни новую книжку не завели, а я получил назначение в группу контроля по другому адресу. Не успел - все было закрыто. Суббота! Как не успел во вторую кассу, где была вторая сумма. Но из-за чего расстроился?.. Вы можете предположить, что не стоило этого делать. И будете правы. На обе суммы я не смог бы купить, пожалуй, даже хорошей дубленки. (Ведь это всего лишь материальный результат тридцатилетнего труда ученого и писателя сначала в самом справедливом, передовом и гуманном обществе, а затем уже в правовом государстве и настолько гуманном обществе, что все вокруг звенело от западной гуманитарной помощи и демократии.) На практике, однако, обстоит иначе: терять малые деньги, если они последние, огорчительнее, чем большие, если их много. Я мог их вернуть. Но сколько дней придется бегать по инстанциям, по комиссиям? К тому же надо хоть что-нибудь кушать сегодня и завтра, не так ли, коллеги?

Все это поняли там. Когда я ввалился, усталый, в мою квартиру, в ту самую, куда в молодости приглашал иностранных журналистов-коллег, и один из них, раздевшись и дойдя до балкона, спросил меня, здесь ли вход в квартиру, - дребезжал звонок, тоже усталый. По телефону я узнал оценку моих действий. Не надо волноваться. Деньги вернутся. А летом денег (дословно: таких бумаг) будет больше.

Жанна передавала мне слова пресветлой Божьей Матери, которая явилась рано утром в малиновом платье с синей оторочкой, с рубином на накидке и желтыми камнями, нерукотворными, самосияющими. Исида-Богоматерь успокаивала меня. Как обычно, я записал все, что сказала пресветлая богиня, и читатель найдет ее слова в дневниковых записях последней части этой книги. Жанна говорила о тираже первой книги встреч. О здоровье - своем и моем. Мне передана просьба - беречь его на ближайшей неделе. По моей просьбе последовал ответ на вопрос, не прослушиваются ли наши телефонные разговоры теми силами, о которых не раз говорилось на страницах обеих книг. Иногда (дословно: местами) прослушиваются. Немного не по себе. После такого ответа я решил: нужна осторожность, нельзя называть вещи своими именами. Тот вывод, мой старый еще вывод о мистическом и магическом значении имен и отдельных слов, подтверждая.

Богиня предупреждала нас.

Боги защищали нас.

Но... необходима осторожность!

В ту ночь, когда я обнаружил пропажу кольца, подаренного мне Богоматерью, я не подозревал, какие возникнут осложнения. И вот они возникали изо дня в день. Взять хотя бы мои хлопоты о тираже книги!.. Об этом как-нибудь потом. Позднее...

И вот снова: на этот раз хлопоты об издании двух новых сберегательных книжек...

Нужно кольцо. Об этом сказала Богоматерь. Какое именно, она не говорила, но я догадался. Речь шла о другом кольце. Я представлял его себе из золота, без магического рисунка (он уже выполнил свою роль). Как тогда, я передам его Жанне. Богоматерь придет и поставит на нем знаки, возможно невидимые, своим лучом. Это будет не расходящийся, а, наоборот, фокусирующийся на кольце пучок яркого божественного света, от которого ее ладонь кажется сверкающим золотом. О золоте солнцеликая Богоматерь сказала однажды: наш цвет. Значит, мне она назначает кольцо того же цвета, божественного. Но дело не в золоте, не в пробе его. Потому что это будет кольцо Богоматери, данное мне.

* * *

Сберкнижки были вложены в записную книжку, скорее всего их выкрали. И вот позвонил человек. Сначала мне передавали знакомые. чьи телефоны записаны мной, что меня разыскивает мужчина, говорящий по-русски с очень сильным кавказским акцентом. Они дали ему мой домашний телефон. Потом я понял, почему не взяли телефон у него.

Вечером - звонок.

- Это вы? - И он назвал мое имя-отчество.

- Да. Я рад, что мои сберегательные книжки в надежных руках на ближайшие годы.

- Я вас буду ждать сегодня или завтра.

Ни тени юмора. Это насторожило.

- Хорошо. Можно сегодня. Еще не поздно.

- Сколько времени?

- Девять тридцать. Где вы находитесь?

- Я буду ждать вас на вокзале. - Он назвал вокзал его старым именем.

- Вы собираетесь ехать в Санкт-Петербург?

- Нет. Я сейчас просто здесь нахожусь.

- Где вы будете меня ждать?

- У игровых автоматов.

- Я давно не был там. Где это?

- У табло с расписанием.

- Под табло, так?

- Да.

- Давайте, лучше я увижу вас в другом месте, где не так много народу.

- Нет, на вокзале. Здесь мало народу.

- Со мной будет гонорар для вас.

- Я буду ждать в десять тридцать.

- Хорошо. Как вы одеты?

- Серое пальто, темная шляпа.

Сразу, как только я повесил трубку, раздался еще один звонок. Звонила Жанна. Я сказал, что спешу.

- Куда это ты спешишь?

- На вокзал.

- Зачем?

- Нашлись мои сберегательные книжки.

- С кем ты встречаешься?

Я рассказал о своих впечатлениях.

- Он не один. Ты не должен с ними никуда ехать.

- Конечно, нет.

- Пригласи милиционера! - настаивала Жанна.

- Ты что, не знаешь, что от продавщицы жареных пирожков толку больше, чем от всей милиции, всех этих куколок-лимитчиков? И потом все давно знают, что зарплата их не устраивает, что им надо помогать, что они - объект благотворительности, как и детские ясли.

- Все равно пригласи.

- О нет! Я лучше возьму оружие.

- Оружие? Какое еще оружие?

- Нож, финку.

- Ты что, всерьез?

- Есть решения, которые должен принимать лично я, не перекладывая их тяжесть на богов. Я еду на вокзал. Они хотят именно там встретиться со мной. Другое место им не подходит.

- Я поеду с тобой!

- Что ж, прогуляемся. От тебя это недалеко.

* * *

Я щелкнул складной финкой, положил ее в карман пальто. Я не мог быть безоружным перед лицом, точнее, перед физиономией стаи. Особенно если она вооружена. Мое первое оружие - удар ребром ладони, резкий и невидимый глазу со стороны. Это берет энергию. Следующий удар почти обычный, он видим, и его можно отразить. Финка - следующее оружие, это почти термояд в моем раскладе. Он уравнивает шансы в схватке со стаей. Или почти уравнивает. И если будет знак... я оценю возможность и момент, когда надо ее хотя бы предъявить.

Если это те самые силы, которые хотели жертв с моей стороны, частично прослушивали мои телефонные разговоры, они же частично могли спрыснуть нас бензином и поджечь, как было сделано это с наружной дверью в квартире Жанны... Но, значит, я должен был, пусть тоже частично, владеть холодным оружием.

Не люблю стаю. Откуда эта нелюбовь, даже страх? Истоки в моем дальневосточном детстве, думал я. Вспомни тот серый день, бурый склон сопки, кусты стланика. А как выскальзывали тогда из-под ног плитки глинистого сланца помнишь?

И я возвращался туда, в тот день, мысленно, конечно. И даже раньше на несколько дней - тогда я еще не знал, что азербайджанец Айрапетов наводил ужас даже на старшеклассников. Я был почти новичок, вернулся в этот поселок после нескольких лет, проведенных с матерью в Москве. И я положил его на лопатки, ничего о нем не зная. Сцепились в буфете, мгновенно, он лез без очереди. Когда все произошло, я вернулся в коридор, и ко мне подходили и восхищались мной. Ну, и я узнал, что я содеял. И те, кто подходил, были сильнее меня и намного старше. Как неприятно было потом вспоминать выражение лиц трусов. Оно типовое. Я много раз видел его, оно нет-нет да проскальзывало в улыбке, во взгляде, в написанном на лице. Все, что было много лет спустя - в жизни, на студенческой скамье, на работе, пополняло мои знания об этом состоянии человека или даже о такой вот второй его природе.

И вот меня повстречала компания мальчиков, которые отводили взгляд поодиночке, но вместе... всем почти тем классом, из которого был мой случайный противник, - вместе они были смелыми, даже подчеркнуто смелыми. Это оборотная сторона трусости.

Еще тогда я любил быть один и бродить по этим рыжим и бурым склонам. Я чего-то искал там, может быть, свое будущее. Они окружили меня. Моя участь была решена в несколько минут. Стая смяла меня.

Может быть, живший в них страх спас меня. Я остался самим собой. Но в мою память, в сознание было записано: стая!

* * *

Она первая увидела меня на станции метро. Мы пошли по переходу, потом вышли на улицу и направились в вокзал, в тот зал, где были игровые автоматы. Еще на улице я открыл лезвие и острием вниз положил его в левый карман. Правая рука мне была нужна как реальная, мгновенная сила которую я мог пустить в ход смотря по обстоятельствам. Левая рука... это почти невероятное в моем представлении, мой удар левой резче и неожиданней, и простое лезвие превращалось в фантастическое оружие. Я всегда обходился без него, разумеется, и даже не носил, хотя длина клинка была вполне допустимой. Мои немногочисленные стычки были очень быстротечны. И только стая внушала мне неприязнь, отвращение, страх. И я должен был победить страх в самом начале.

Мы вошли в зал не вместе, а врозь. У табло его не было. Я изучал расписание. В это время уходили поезда на Санкт-Петербург, три или даже четыре поезда с небольшим интервалом. Я обошел зал.

Она дала знак, проходя мимо. Я пошел и увидел его. Их было двое.

Я поздоровался с тем, кто был в сером пальто и темной шляпе - брюнет среднего роста, немного ниже меня, на вид не то чеченец, не то азербайджанец, не то армянин. Второй, с мягкими манерами, тоже брюнет, попросил закурить.

- Не курю.

Он улыбнулся и отошел.

Я сразу предложил гонорар - четыреста рублей. Книжки я еще не восстановил и прикинул, что у меня на это уйдет дня два. Потому и готов был заплатить.

Он ответил:

- Мне гонорар не нужен. Видите ли, я... - И он рассказал мне прямо-таки доверительно о своем приезде в Москву, ссоре с дядей, о незавершенных торговых делах и о том, что ему негде жить. Я должен был дать ему в долг три тысячи.

- Не могу - сказал я.

- Но я оставлю свой паспорт и расписку.

- Он вам еще может пригодиться. Не даю в долг, не имеет смысла, деньги обесцениваются с каждым днем.

- Мне сказали, что в феврале будет обмен. Это правда?

- Не знаю. Итак, вот деньги. С вас моя записная книжка и две сберегательных.

Он колебался. Смотрел мимо меня, словно ждал подсказки со стороны. Так оно и было, как я понял потом.

- Ладно, вот... - он извлек из кармана пальто все перечисленное и протянул мне.

Я проводил его до выхода из вокзала, потому что по пути он говорил о моей визитной карточке, спрашивая разрешения оставить ее у себя. Я разрешил. Потом вернулся в зал. Жанна ждала меня. Когда вышли на улицу, она просила меня не идти с ней рядом.

Ее страх был обоснован с точки зрения женщины. Она рассказала позднее, что их было четверо, и она слышала разговор двоих, стоявших недалеко от нее. Они говорили о том, что сейчас сорвут крупный куш. Она видела, как тот, что был со мной, смотрел куда-то в сторону временами, и там, оказалось, стоял еще один из этой шайки. Он делал какие-то знаки, наблюдая за мной. Последний из этих знаков - взмах рукой, имевший скорее отрицательный смысл. Видимо, он отменял решительные действия, как я мог предположить. Интересно, на каком основании он пришел к таким выводам? Что такого он заметил во мне?

Пока я провожал Жанну, сложилась картина: небольшая шайка орудует на вокзалах, иногда координируя действия карманников или участвуя в таких делах самостоятельно.

* * *

Потеря ко мне вернулась. Я ни на минуту не забывал слов великой богини, обещавших такой исход. Я, правда, не знал, каким способом я получу обратно потерянное. Потому и принял меры предосторожности, о которых уже знает читатель. Кроме того, во время разговора финка в левом кармане моего пальто лежала вниз раскрытым лезвием и, вполне возможно, конец ее красной рукояти показывался или даже торчал из кармана. Делавший знаки напарнику мог его заметить.

Думаю, эту картину заранее видела богиня и смогла упрочить мое положение неизвестными мне путями, отводя грозу.

Жанна потом рассказывала:

- Как только я увидела его, меня словно толкнуло что-то в грудь, а когда он приблизился, я ощущала жжение, просто жгло в груди, сил не было. Я прошла недалеко от тебя и сказала, что он на месте и ждет тебя. Потом отошла к выходу из зала, там поняла, что их много, один делал знаки тому, что говорил с тобой. Двое разговаривали, обсуждали, какой они сорвут куш, но об этом я тебе уже рассказывала...

- В метро ты тоже боялась, даже перепутала направление, повела меня к посадке не на свою линию.

- Нет, не боялась!

- Молодец! А мне показалось, что ты испугалась. А вот я боюсь стаи, страшусь ее и не стыжусь признаться. Но я всегда иду ей навстречу, меня не остановить. Было заметно, что я боюсь... испытываю страх?

- Нет, не было. Ты был такой, как всегда. Говорил с ним даже очень спокойно, я хотела крикнуть, что их много... но сдержалась. Было обидно, что ты их не замечаешь.

- Я замечал. Очень даже замечал. Ну. а страх... он всегда удесятеряет мои силы. Я бегу от него - к таким, как они, уничтожаю его. Я не стыжусь. Страх меня посещает, мне неприятна стая черненьких шакалов, но еще больше я боюсь бегства, собственного бегства, я иду только вперед и до конца. И это уже не страх, а что-то другое - то, во что я его превратил. Может быть, это просто ярость или, как я думаю, смесь чувств. Что-то сложное. Я иногда мечтал и мечтаю о настоящей драке. Но такое бывало очень редко: три-четыре случая за всю жизнь. А стаю я встретил только в детстве, когда ничего о ней не знал.

Несколько строк прозы

Да, хочу ненадолго окунуться в рваные ритмы прозы, в ее течение, уже почти никак не связанное с шаржем повседневности. И все же... Что еще, кроме прозы, приблизит к жизни этих нелепых, невероятных, сокрушительных лет? Ведь сама эта жизнь уже почти безгласна, бессильна, - ничего, кроме стонов!

Когда-то я писал и прозу, вовсе не фантастику. Удавалось. Тогда нужно было сгущать, концентрировать события. Сейчас они до предела сгущены сами по себе - и нет просвета.

Помню разговор сразу после Рождества Христова. Что-то вроде жалобы прозвучало на этом конце телефонного провода.

- Ты спрашиваешь о настроении? - повторил я вопрос Жанны. - Лучше не спрашивай. Нездоровится. Хотел работать - не идет работа. Тело как ватное, голова тоже. Думать могу, а электричества нет.

- Подключись к электросети.

- Да? Поможет?

- Уверена. Еще лучше отдохнуть. Или зарядиться атмосферным электричеством.

- Не волнуйся, я сделаю и то и другое. Спасибо за идею.

- А теперь шутки в сторону. Отдыхать!

- Как строго, дорогая... так и быть. Выдержу пару часов отдыха.

- Не пару часов.

- Неужели весь вечер придется бездельничать?

- Придется.

Разговор об отдыхе сам по себе уже является формой отдыха, поэтому я не спешил закончить обмен репликами и продолжал в том же духе. Может быть, недоставало всего нескольких микроампер, но откуда их взять?

Каждый день на моем столе появлялся сыр - купил по случаю. О цене умолчу. Достал фруктовый компот; была мороженая рыба, тушенка. Раньше доставалось в магазине молоко - из него я делал творог. Теперь не то, молоко исчезло наряду с такими лакомствами, как сахар, подсолнечное масло, печенье, варенье, мороженое. Кое-что было в моем кухонном шкафу и холодильнике даже из перечисленного. Но как это убого выглядело, я понял только тогда, когда на следующий день увидел на рынке свежие помидоры по такой цене: половина месячной зарплаты за килограмм. Тем не менее в ларьке через час я купил их не по стократной по сравнению с прежними временами цене, а всего по десятикратной. Тогда я не задумался над происшедшим, но когда Жанна позвонила и сказала, что купила для меня мед по половинной цене, то объяснить это, не выходя за рамки трехмерного пространства, я не смог. Пришлось выйти. К тому же: пол-литровая банка хрена в магазине вечером всего за червонец, виноград на улице - за четвертной билет, дешевый лавровый лист для матери Жанны, обещанный мной еще накануне отъезда на юг. И вот я приблизился к истине. Это все произошло как бы само собой, по стечению случайностей. Только вот каскад этих случайностей был освещен хорошо знакомым мне светом. Излишне, наверное, сообщать читателю, что на следующий же день недостатка в электричестве уже не было. Да, чуть не забыл про баранину - взял в обычном магазине, всего по тридцать пять рублей за кило, что в пять раз ниже цены пресловутого рынка. Но как я ее готовил... Срезал все сало - и на горячую сковороду. Образовались шкварки. Мой метод - обходиться без масла, когда это возможно. И я порезал лук. После этого только жарил баранину на сильном огне, затем - на слабом, под крышкой. Излишки горячего бараньего жира слил в небольшую банку, потом принял его внутрь - как лекарство и как лакомство одновременно. Я бы рассказал и о других деталях моей кухонной технологии, но читателю полезно самому прийти к азам нехитрой науки - будь он мужчина или тем более женщина. Ведь ему нужно учиться готовить не из тех продуктов, которые можно купить только раз в месяц, а то и реже. И побоку кулинарные книги - они ведь не для нас.

* * *

Был вечер отдыха. Приехал в гости однокашник. Сиживали вместе на лекциях в студенческие еще времена. Мое место нередко, впрочем, пустовало: я тогда очень любил утром поспать. Это мой недостаток, который мне надлежало исправить с возрастом. Я сознавал это, но шел как раз в обратном направлении, пока не стал типичной совой.

А передо мной за столом сейчас листал одну из моих книг типичный жаворонок.

Держался он молодцом, выглядел хорошо, вот только с работой не все ладилось в это бесшабашное время, как у многих. Сначала он расспрашивал об особенностях моего ремесла. Это было ранним вечером, в субботу, я еще не вполне проснулся, к его приходу едва успел позавтракать. Вяло отвечал на вопросы. Не успел оглянуться, как он смог меня вычислить. Или, быть может, все узнал обо мне еще раньше, из книг, телефонных разговоров. Так что, когда прошло полчасика, он уже не спрашивал, а сам учил меня особенностям искусства письма.

Постепенно просыпаясь, я попал в довольно щекотливое положение. Сначала подписал ему на память "Асгард", а теперь вот убедился, что он уже читал книгу раньше. Я не спрашивал об этом - просто почувствовал, потом и понял.

О мире богов у него складно выходило. Вдруг - поворот темы.

- Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? - Это его вопрос.

- Понимаю.

- Как? И ты продолжаешь?

- Да, в том же духе. Представь себе.

- Как ты можешь подчинять свою волю кому-то?

- Твой упрек несправедлив. Я совершенно самостоятелен, если говорить о моей работе и о книгах.

- Э нет! Ты понимаешь, о чем я?

- Еще бы!.. Понимаю... А упрек твой или замечание, как угодно, относится к тебе самому. Ты ведь себя считаешь свободным?

- Сказать по правде, да.

- Но ты только что говорил о работе...

- Ну и что?

- И ты материалист, не так ли?

- Допустим. И что же?

- Буду говорить на языке материалистов, ведь я неплохо знаком с этим учением. Вот соответствующий аргумент: жить в обществе и не быть зависимым от общества нельзя.

- Но это совсем другое!.. Ты путаешь разные вещи.

- Напомню: свобода есть осознанная необходимость. Опять на этом языке, хотя мысль принадлежит еще старику Гегелю. Вспомнил?

- Понимаю тебя. А ты?

- И я тебя понимаю.

Последняя реплика - моя. Он умолк, словно размышлял о разнице в наших позициях. Я предложил:

- Жахнешь красного?

- Нет.

- Коньяку?

- Если десяток капель...

- Именно столько я и хотел тебе предложить, учитывая, что ты совершенно свободен и должен сегодня рапортовать жене, а завтра начальству.

- Ну ты зря... - мы чокнулись. - Хотя в этом что-то есть.

- Попытка примирить наши взгляды? А между тем я действительно никогда не чувствовал свободы, кроме тех недель, когда писал "Асгард", и особенно главу "Утро богов". Тогда сложилась моя система.

- Ты ее изложил?.. Не помню.

- Нет. Скажу тебе по секрету. Никому не говори, не поверят. Она вот как выражается: чем ты сегодня удивил или порадовал господа Бога? Понял, рыженький?

- Бога? Все-таки его?

- Да. С учетом того, что он во мне тоже.

- Ну... - Он задумался. - Это оригинально.

- Это верно. Ибо Бог хочет видеть тебя свободным. Если сравнивать с твоим состоянием свободы - это как небо и земля. Буквально.

- Удивил? Порадовал? И все? Как ты можешь удивить небо, если оно, конечно, существует?..

- Существует! Успокойся на этот счет. И там читают книги. И там существует астральный архив. И еще ментальный архив. Это такие небесные зеркала. В них все отражается.

- Что там еще отражается, объясни!

- Отражаются храмы, памятники искусства. Отражается Кремль. Есть небесный Кремль.

- Это требует чего-то большего, чем доказательства и аргументы.

- Да, большего. Требует свободного сознания. И еще умения рассмотреть хотя бы материю, сняв запрет на ее номенклатуру. Ясно я выражаюсь?

- Понимаю. Это гипотеза. Гипотезу может опровергнуть практика.

- Этим прошу тебя заняться очень серьезно, не за столом.

Так мы прошли мимо, успев увидеть друг друга, немного рассказать о себе, прошли и даже не задели плечом - ни он меня, ни я его. Такая тема.

...Впрочем, пора его отпустить домой - пусть на досуге подумает о свободе воли, а также о той всеобщей свободе, которую он лично недавно получил, судя по его словам. Вместе со всеми - и уже во второй, кажется, раз.

Автоинтервью

- Давай поговорим, - обращаюсь я к себе самому, сознательно выбрав на этот раз жанр автоинтервью.

- Давай поговорим, раз ты выбрал именно этот жанр. Я готов.

- Скажи, что ты намерен делать в ближайшем будущем?

- Не знаю точно. Но книга об Атлантиде за мной.

- А что случится до ее написания?

- Ты задаешь трудные для меня вопросы. Бывает тяжело даже богам. Я должен быть готов и к этому.

- Осторожно сказано для человека, жену и дочь которого недавно уволили с работы по сокращению штатов, а первая жена тоже не работает, и ей тоже нужно помогать. А это ведь нелегко сейчас, не так ли?

- Нелегко. И это сущая правда, что я остался один работающий среди близких.

- И ты не молод к тому же. У тебя один выход: остаться в этом трехмерном материальном мире, из которого ты хотел выпрыгнуть, говоря твоими же словами, и прокормить их и себя. Так ведь?

- Да, мне уже не удастся совершить прыжок. Хотя я и раньше не смог бы предложить себе яд, по крайней мере, с тех пор, как совершенно достоверно убедился в том, что боги живы и душа мне подарена. Не могу же я вернуть подарок!

- Ладно. Это исключено. А что ты будешь делать? Твое положение далеко за гранью наличных возможностей. И ты, кажется, уже дал понять, что не обращался к великой богине за помощью, тебе, видите ли, было неудобно просить самую очаровательную из женщин Галактики. Или это... гордость в твоем понимании?

- Нет, моя гордость запрятана глубже. Я сказал и написал правду. Я обязан найти выход сам. Она юна и прекрасна. Я влюблен в нее и хочу ей помогать. И не будем забывать все же, что она живет на небе. Как и другие боги. Это верхний этаж астрального мира и ментальный план, а над ними еще несколько небес. Вверху - творец. Мне предоставлена свобода. Буду работать.

- А возраст, здоровье?

- Я пока еще силен и достаточно гибок. В "Асгарде" я писал, что перебиваю на лету пополам кирпич ребром ладони.

- Этого недостаточно.

- Я называл себя левитатором, человеком с почти абсолютным интеллектом. Это обязывает.

- Но не облегчает жизнь в этом мире. Скорее наоборот, затрудняет ее. Ты не находишь?

- Да, нахожу. Нужно еще уметь управлять собой и своим интеллектом. А это уже зависит от других явлений и даже от космической энергии.

- Ты надеешься найти золотую жилу?

- Это лишь мечта, сознаю.

- Что еще?

- Обычная работа...

- Но тебя почти не переиздавали! Вспомни, память у тебя тоже близка к абсолютной, хоть кто-нибудь переиздал твою брошюру об эликсире бессмертия?

- Никто.

- Кто-нибудь собирался это сделать?

- Нет, не собирался.

- А сколько раз переизданы самые легкомысленные вариации на эту тему?

- Не сосчитать.

- Для кого же ты собираешься писать?

- Для людей.

- Они почти лишены способности мыслить. Твой вывод?

- Мой.

- Ну и?..

- Значит, не только писать, но и находить дорогу к людям...

- Помешает интеллект. Тебя никто не примет.

- Нет, нет, ты ошибаешься. Интеллект - это не только решение в уме дифференциальных уравнений и не только интуиция Водолея. Это еще твое другое "я". И весь диапазон его проявлений.

- Весь диапазон проявлений на ближайшие годы будет заключен в количестве ценных бумаг, попадающих в чужие руки. И за счет тебя в том числе. Другого диапазона не предвидится.

- Ты пессимист.

- А оптимисты - это те, кто с надеждой ждет конца света. Или, может быть, тебя утешает изречение о птицах, имеющих пропитание?

- Прекрати. Ты разговариваешь со мной на этом языке... на котором все упрощено до предела. Язык для слепых, которые воспринимают лишь цифры.

- Даже у них теперь заметные преимущества перед тобой. Они по крайней мере могут распоряжаться своей жизнью, могут получать пенсию, могут заниматься только цифрами, показывая чудеса устного счета на эстраде. Чего ты при прочих равных условиях делать не будешь. Как ты прокомментируешь это положение?

- Оставлю без комментариев. Ты уже сейчас хочешь загнать меня в угол. Пока рано. Я еще очень силен.

- И способен это доказать?

- Если возникнет необходимость.

- Но ты не сможешь даже воспользоваться оружием. Так?

- Отчего же? Если я буду защищать моих богов, или близких, или даже себя... то это не исключено. Я свободен.

- А как же евангельские заповеди?

- Я их принимаю. Но понимаю теперь шире.

- Как это можно пояснить?

- Мне не хотелось бы это прояснять в отношении себя. Ведь тогда я действительно дам оружие в руки моих возможных врагов. Причем самое действенное. Мир сложен. Он сложнее евангельского. Я знаю это. Я выстою.

- Уверен?

- Уверен. Точнее: почти уверен.

- Ах, какая осторожная уверенность!

- Ты пользуешься своими родственными связями.

- Вот как! Но ты же принял жанр автоинтервью, возражений не было. Изволь отвечать.

- Я знаю тебя. Будешь спрашивать до бесконечности. И еще постараешься загнать в угол. Чтобы потом милостиво отпустить с миром.

- Это не самая плохая черта.

- Конечно. Но пора. Пора! Не будем терять времени. До конца Эры Водолея не так уж далеко, поверь. А что случится в первые ее годы, ты скоро увидишь.

Воспоминание

Хочу завершить эту часть воспоминанием об удивительном человеке. Он явился в первый раз лет семь назад. Стал рассказывать мне о статье Энгельса, в которой тот обрушился на безбожников. Я не читал.

- Пойдемте, я покажу вам эту статью.

Мы пришли в библиотеку, он нашел нужный том сочинений классиков марксизма и показал мне текст. Я вспомнил, что Энгельс воспитывался в духе веры. Потом изменил этим идеалам, его кругозор сузился до пределов трех измерений, где первенствует наше же бытие, вполне животное, судя по "Капиталу", а также "Государству и революции".

Не раз наблюдал я потом, какие глаза делали современные философы, если я говорил о воинствующей вере Энгельса в бога. Когда им становилось неловко и нужно было признаваться в том, что они не читали этого произведения, с удивительной диалектичностью эти философы заявляли вдруг, что классик пародировал верующих и саму веру.

Но я - о том человеке, не назвавшем своего имени... У него незаурядная внешность. Он бедно, но чисто одет, лицо светлое, и глаза его светлы. И он вправду беден. Тогда он говорил мне, что на каждого члена его семьи приходится всего пятьдесят рублей (даже тогда это было немного). Лицо одухотворенное. Он даже и не просто верил - он знал. Удивительно это подействовало на меня. Я воскликнул:

- Помолитесь за меня!

И потом он появился лет через пять. Он был таким же. Мы пили кофе. Я сказал наугад:

- А вы, наверное, не выполнили свое обещание.

- Нет, выполнил, - ответил он. - Я молился за вас.

Я так и не узнал его имени. Эти встречи поразили меня.