"Трудная роль" - читать интересную книгу автора (Тейтум Лайни)

Глава 29

– Милый, Эдмунд просил объяснить ему, что такое ирония, – говорила Марианна-Клотильда сыну. – Я только руками развела и не смогла привести ни одного примера. Он заявил, что хочет использовать это слово в рассказе, который придумывает для тебя.

– Вся эта ситуация и есть сплошная ирония, – ответил Ричард, ломая себе голову над тем, куда его ведет судьба.

– Знаешь, я тоже хотела тебе рассказать кое-что интересное. Конечно, ты уже заметил, что Эдмунд очень хорошо ладит с Эванджелиной. Ока нежно любит мальчика, а Эдмунд ее просто обожает. Так что тут все в порядке. Но странно одно… – Она пригубила чашку и продолжила:

– Эванджелина наотрез отказывается идти па бал-маскарад, который устраивают сегодня вечером Сандерсоны. Говорит, что у нее нет подходящего костюма. Я сказала, что дам ей маску и домино, но она не хочет и слышать об этом. И естественно, я говорила с ней так, чтобы она не чувствовала себя бедной родственницей. Так что ее гордость здесь совершенно ни при чем. Ты не потолкуешь с ней? Она такая тихая, почти не выходит из дому и продолжает худеть. Не таю, что с ней происходит, но ты должен подожить этому конец. Конечно, она любит балы, как и все остальные. Подумай об этом, ладно? Даже Грейсон встревожен, хотя это совсем не похоже на старика. Он ее большой поклонник.

Герцог хмуро уставился на догоравшие в камине угли. После состоявшейся накануне сцены в детской, когда Ричард чуть не овладел ею на ковре, Эванджелина сторонилась его. Что было бы, если бы не пришел Грейсон? Ричард прекрасно знал, что было бы, и от досады скрежетал зубами.

Эванджелина сгорала от желания. Казалось, Ричард был первым, кто прикасался к ней, и она была готова сама наброситься на него. Герцогу это безумно нравилось, хотя он прекрасно понимал, что не должен трогать ее. Однако стоило им остаться наедине, как его руки сами принимались за дело. Он говорил, что нужно что-то решать, и при этом не лукавил. Просто он не знал, что делать, поскольку не понимал эту женщину… Обращаясь скорее к камину, чем к матери, он произнес:

– Еще немного, и я окажусь в сумасшедшем доме.

– Нет, – очень спокойно ответила ему Марианна-Клотильда. – Милый, я еще никогда не видела тебя в таком состоянии, но в нем нет ничего особенного. Можешь поверить матери, которая любит и знает тебя: ты совершенно здоров.

Сын поднял на нее измученные глаза.

– Проклятье! Избавь меня от своих советов и материнских наставлений!

– Очень хорошо. Я буду сидеть и молча следить за тем, как ты терзаешься, испытывая новое для тебя чувство.

– Я уже испытал все, что может испытать мужчина, – сказал герцог и пнул носком сапога выпавший наружу уголек.

– Это тебе только кажется.

– Можешь думать что угодно, это все равно ничего не изменит… Ладно, будь по-твоему. Я тоже хочу, чтобы Эванджелина поехала на этот проклятый бал. Просто скажу, что она едет с нами, и заставлю взять у тебя маску и домино. Она не посмеет отказаться.

Марианна-Клотильда опустила взгляд на свои изящные длинные пальцы.

– Знаешь, когда речь заходит об Эванджелине, ты слишком склонен применять силу. На твоем месте я бы действовала тоньше. Немного хитрости, немного обмана…

Герцог бросил на нее грозный взгляд.

– Она сделает все, что я велю! А если не сделает…

– Я уже сказала, что в данном случае деспотические замашки не пойдут тебе на пользу.

Ричард грохнул кулаком по каминной полке, поморщился от боли и наконец овладел собой.

– Мадам, вам самой не хватает хитрости. Если натягивать поводья слишком туго, можно задушить лошадь. Я вижу, вы тоже предпочитаете действовать силой.

Марианна-Клотильда едва удержалась от смеха. Взбешенный герцог готов был выкинуть в окно один из ее драгоценных стульев. Точнее, тот, на котором сидела она сама. Наконец она промолвила:

– Ладно, милый, больше не скажу ни слова. Я не хочу, чтобы ты считал меня старой каргой, которая во все сует свой нос.

– Ха! – воскликнул герцог. – Я пришлю к тебе Эдмунда. Не сомневаюсь, что сейчас он с Эванджелиной, а я не хотел бы улаживать это дело в присутствии сына. – С этими словами он вышел из гостиной.

Как и ожидал герцог, Эванджелина с Эдмундом были в детской. Они, скрестив ноги, сидели у камина, голова к голове, и рассматривали гравюры с видами Парижа.

– Эдмунд, а вот это Бастилия, – говорила она. – Когда у людей больше не осталось ни еды, ни надежды, они взяли эту огромную, мрачную тюрьму штурмом и снесли до основания, не оставив камня на камне. Это произошло в тысяча семьсот восемьдесят девятом году и стало началом революции. – Видя, что Эдмунд серьезно задумался, Эванджелина спросила: – Ты считаешь, что об этом можно придумать рассказ?

– Да, – ответил мальчик. – Рассказ о том, как маленькую девочку посадили в Бастилию за то, что она отказалась есть невкусный обед, приготовленный для нее злой мачехой, а маленький мальчик пришел, чтобы спасти ее.

Герцог откашлялся.

– Эдмунд, и кто же будет этим маленьким мальчиком?

– Конечно, я, папа!

– Я так и думал. Само собой, после этого ты кормил бы бедняжку только самыми вкусными блюдами.

– Да. Я попросил бы миссис Дент готовить ей. Тогда девочке не нужно было бы возвращаться в Бастилию. Она очень хорошая девочка, и я не хочу, чтобы ее обижали.

Ричарда иногда поражало, что у него родился такой замечательный мальчик. Не каждого мужчину Господь награждает хорошим сыном… Внезапно у Ричарда перехватило дыхание. Он отчетливо вспомнил слова отца, говорившего, что его сын лучше всех на свете. На мгновение герцог прикрыл глаза, а потом снова откашлялся.

– Извините меня, Эванджелина, но внизу Эдмунда ждет бабушка. Кажется, в отличие от злой мачехи, не умеющей готовить, повариха испекла его любимый лимонный торт.

– Что, настоящий лимонный торт, который тает во рту?

– Тот самый, – ответил герцог.

– Ева, я пойду?

– Ну, раз ты ухитрился сделать вид, будто умираешь с голоду, мне остается только отпустить тебя. Может быть, вечером ты подробно расскажешь мне о маленькой девочке, которую мальчик спас из Бастилии.

– Я подумаю, – сказал Эдмунд, поцеловал Эванджелину и убежал из детской.

Она улыбнулась герцогу.

– Уже поздно. Я не заметила времени. Спасибо за то, что пришли к нему на выручку.

– Это вам спасибо. За то, что не ушли с ним.

– Я не любительница лимонного торта.

– Вы могли уйти с ним, лишь бы не оставаться наедине с его отцом.

Это заставило ее вздернуть подбородок.

– Я уже говорила, что не боюсь вас!

– Нет, вы боитесь себя, боитесь за меня – что совершенно бессмысленно – и боитесь того, что может случиться, когда я нахожусь рядом с вами.

Чистая правда, подумала она, а вслух насмешливо сказала:

– Ваше тщеславие не имеет себе равных.

– Можете не волноваться. Я не собираюсь приближаться к вам и буду строго придерживаться этого правила. Вчера я совершил чудовищную глупость, прикоснувшись к вам. В конце концов мы с вами легли бы на ковер прямо у камина и на нас наткнулся бы любой из дюжины слуг.

У Эванджелины расширились глаза. Она выглядела испуганной и возбужденной одновременно. Это действовало на герцога сильнее, чем приворотное зелье. Ричард сделал два шага назад и только тут увидел темные круги под ее глазами. Мать говорила, что она худеет. Молодая женщина действительно выглядела бледной и осунувшейся. Беспокойство за нее сделало голос герцога необычно резким:

– Эванджелина, я пришел уладить дело.

– Я не знаю, о чем вы говорите, – ответила она, хотя все прекрасно понимала. Герцог хочет, чтобы она стала его любовницей. В конце концов, она была замужем и…

– Сколько времени вы прослужили в должности гувернантки Эдмунда?

Ее удивлению не было предела.

– Минутку, милорд. – Она уставилась на свои ногти. Нельзя забывать об огромном обаянии этого человека и его столь же огромном опыте. Да, Ричард желает ее, но это для него ничего не значит. Она вздохнула, а затем заставила себя улыбнуться. – Вы ошиблись. Я скорее няня, чем гувернантка. Гувернантке требуется специальное образование. Возможно, правильнее всего следовало бы называть меня компаньонкой Эдмунда, которая знает понемногу обо всем и ничего толком. Короче говоря, няня. Просто няня.

– Эванджелина, вы заставляете меня сердиться. Перестаньте умалять себя. Я по горло сыт вашими увертками. Ладно, хватит об этом… Согласно моим подсчетам, вы заботитесь об Эдмунде уже почти два месяца, но еще ни разу не получали платы за свою работу.

Платы?

– Не понимаю, милорд… Вы не только отдали мне весь гардероб Мариссы, но и обращаетесь со мной как с почетной гостьей. Это намного больше того, что я заслуживаю.

Герцог не обратил на ее слова ни малейшего внимания.

– Я хочу оплатить ваши услуги. – Он вынул из кармана банкноту. – Надеюсь, пятьдесят фунтов достаточно справедливая компенсация за потраченное вами время.

Ошеломленная Эванджелина медленно поднялась на ноги, совершенно не представляя, что ему ответить. Платить ей за услуги? Она воскликнула срывающимся голосом:

– Как вы могли предложить мне плату, словно я ваша служанка? Черт побери, я не возьму у вас ни пенни!

Поскольку у Ричарда чесались руки придушить ее, он несколько секунд поправлял манжеты. Она покраснела до корней волос. Почему? Это казалось ему бессмысленным.

– Черт побери, конечно, вы не моя служанка. – Герцог посмотрел на ее белую шею, полную грудь и холодно сказал: – Как я уже говорил, пятьдесят фунтов – это плата за учебу и игры с моим сыном. Вы примете эти деньги с той же любезностью, с которой они были предложены.

Взгляд Эванджелины стал мрачным и гневным. Он не понимает, какое оскорбление ей наносит.

– Мне не нужны ваши деньги! – Она медленно встала и прижалась спиной к каминной полке. – Зачем вы это делаете? Чтобы заставить понять, чего вы от меня хотите? Именно столько вы платите своим любовницам?

Это оскорбление чуть не заставило герцога потерять голову. Что эта дрянь о нем думает? Что он бабник и что ему от нее нужно только тело? Да, он желает ее. Желает придушить.

– Увы, мадам, вы ошиблись. Я плачу своим любовницам за красоту, обаяние и искусство. Находясь рядом со мной, вы демонстрируете только первое из трех качеств, а иногда и намеки на второе. Мадам, позвольте мне выразиться яснее, ибо я вижу, что вам не терпится перейти к новым оскорблениям. Эванджелина, клянусь: либо вы примете эти пятьдесят фунтов, либо я задеру вам юбку и высеку!

Она шагнула к Ричарду, сжав кулаки.

– Значит, у меня есть красота и намеки на обаяние, да? Я вижу, мозгов вашим любовницам не требуется. Еще бы, ведь это не мужчины! Ваши любовницы только и умеют, что падать в обморок и ворковать, а вам это нравится. Я права?

Ричард не мог отвести от нее глаз.

– Возможно, – наконец сказал он. – Но есть еще кое-что. Вы забыли упомянуть искусство. Это понятие не ограничивается обмороками и воркованием. Хотя вы были замужем за вашим божественным Андре, это ничему вас не научило. Мадам, ваш Андре был болваном, а вы слишком глупой, чтобы понять это. Короче говоря, я имею дело с тупицей.

Эванджелина стала искать, чем бы швырнуть в него. На глаза попался альбом гравюр. Она наклонилась и метнула альбом в герцога. Тот легко поймал его одной рукой.

– Это альбом моей бабушки. Я попросил бы бережнее обращаться с моей собственностью.

– Я не ваша служанка! А вы мне не хозяин! Вы не можете мне приказывать. Прошу прощения за то, что чуть не порвала альбом вашей бабушки. Этого больше не повторится.

– Я мог бы приказать вам, но сомневаюсь, что от этого будет прок.

– С вами говорить – что решетом воду черпать. Послушайте меня, милорд. Возьмите назад свои оскорбительные слова, свои деньги и убирайтесь к дьяволу!

В то же мгновение он оказался рядом, схватил ее и притянул к себе.

– Черт побери, мадам, а теперь закройте рот и выслушайте меня! Вы ведете себя как базарная торговка. Что бы я ни сказал, вы всегда толкуете это в самом дурном смысле. Если иногда я разговариваю с вами слишком властно, то только потому, что вы упираетесь всеми четырьмя копытами и затыкаете уши. Другого обращения вы не заслуживаете. Если вы считаете, что это оскорбляет вашу гордость, я начну сомневаться в ваших умственных способностях.

Эванджелина поняла, что он не имел в виду ничего обидного. Герцог просто считает ее слишком гордой. Он ничего не понимает. Ричард несказанно удивился, когда она уткнулась лицом в его плечо и глухо сказала:

– Извините… Скажите то, что хотели. Я больше не буду набрасываться на вас.

Герцог привлек ее к себе, погладил по спине и поцеловал в макушку.

– Разве вы не понимаете? Я хочу, чтобы у пас были собственные деньги. Хочу, чтобы вы могли купить то, что доставит вам удовольствие, а с пустыми карманами это невозможно. Только II всего. Я хочу, чтобы вы были счастливы. – Почувствовав, что ее спина напряглась, Ричард снова поцеловал ее и тихо сказал: – Вас гнетет что-то еще, правда? Кроме того, что вы сторонитесь меня и находитесь в разладе с собой. Что его? Позвольте помочь вам. Знаете, я сделаю это с радостью. – Герцог ждал, не сомневаясь в своей правоте и желая услышать правду. Но через несколько мгновений стало ясно, что она ничего не скажет. Обидно, черт побери. Очень обидно. – Это как-то связано с вашей боязнью за меня? Что вы хотели этим сказать?

– Ровным счетом ничего, милорд, – ответила она. – Я уже как-то говорила вам, что не люблю Лондон. Мне здесь не по себе. Только и всего.

– Вы вольны оставить город в любой момент. Только скажите мне, когда захотите вернуться в Чесли.

Дура… Боже, какая она дура! Эванджелина была уверена, что герцог видит ее замешательство. Эджертон не дал ей новых инструкций и не сказал, когда она может уехать. Чтобы ответить герцогу, нужно сначала увидеться с сэром Джоном. Она покачала головой и прошептала:

– Да, я скажу вам, милорд.

– Я хочу, чтобы вы доверяли мне, – промолвил Ричард. Она не ответила. – Ну что ж, возможно, вскоре вы передумаете. А теперь позвольте пригласить вас на бал-маскарад, который состоится сегодня вечером у Сандерсонов.

– Но у меня нет… – Тут она покачала головой и даже слегка улыбнулась. – Теперь понимаю. Несчастные пятьдесят фунтов. Ваша мать. Моя гордость. – Она вздохнула. – Вы прибегли к благородному обману, милорд. И если бы мне не захотелось задушить вас, наверняка преуспели бы. Но теперь у меня есть собственные деньги. Больше мне от вас ничего не нужно. Вы согласны с этим?

– Вы сами заставили меня пойти на это… Я хотел бы видеть вас в алом домино и алой маске. Что вы об этом думаете?

– В алом цвете есть что-то порочное. Мне это нравится.

– А мне тем более.